Самое обыкновенное детство

Крестьянское детство в начале 20-го столетия.

       Родился Леонид Иванович 14 июля 1912 года. Его отец Иван Алексеевич  Крылов происходил из крестьян маленькой деревеньки Шапкино Хотебцовской волости Можайского уезда (теперь Рузский район Московской области). Деревня была крохотной – всего пять домов.
 Рассказывали, что название своё эта деревенька получила из-за давнишнего скандала в благородном дворянском семействе. Что-то не поделили между собой и расскандалились жители дворянской усадьбы. Разругались настолько, что одна из хозяек, бедная, но гордая, взяла свою личную собственность – пятерых крепостных, как будто бы положила в шапку, и перенесла их на новое место – поселилась на крохотном кусочке своей собственной земли, среди лесов, на холме, возвышавшемся над маленькой, чистенькой  речушкой, которую можно было легко перейти вброд в любое время года, и которая брала своё начало в незаметном, прохладном ключе неподалёку.  Поэтому и вновь основанная деревенька из пяти домов стала называться Шапкино. И была эта деревенька такой тихой, уютной и ладной, что жители любили своё маленькое поселение бесконечно.
В числе попавших в дворянскую шапку крестьян оказались и родители Ивана Алексеевича Крылова – моего деда. Был дед человек красивый, с голубыми глазами, аккуратными пшеничными усами и  светлой, русой шевелюрой. Естественно, что для Ивана Алексеевича, как и для всякого крестьянина во всякой деревне, огромное значение имел сенокос. И вот однажды, как рассказывал  отец, по жеребьёвке, Иван Алексеевич получил под сенокос самый неудобный участок. Неудобство заключалось в том, что участок размещался на крутом склоне того самого холма над речкой и выкашивать его было очень неловко. Во время покоса, Иван Алексеевич наткнулся на две маленьких, только что народившихся берёзки. Берёзки были тоненькие, с нежными прозрачными листочками, такие трогательные и красивые, что у Ивана Алексеевича не поднялась рука скосить их обоих одним махом. Он аккуратно обкосил берёзки со всех сторон и оставил их расти до осени. А осенью берёзки заметно подросли и стали ещё краше. И Иван Алексеевич в следующую весну без всякой жеребьёвки, добровольно взял себе под сенокос тот неудобный участок и берёзки выросли ещё на полметра. Так продолжалось три года. И только когда берёзки превратились в маленькие деревца, Иван Алексеевич ушёл с этого неудобного покоса.
Но деревца были ещё очень маленькие и следующие по жребию косари могли легко срубить их под корень, чтобы не мешались. Но на такой поступок никто из жителей деревеньки не решился. Берёзки превратились в огромные белые деревья, которые возвышались на холме над чистенькой речушкой еще каких-то 40 лет назад, когда мы в последний раз заезжали навестить деревню Шапкино. Они были ещё живы и  напоминали всем о любви русского человека к своей стране и к своей природе безо всяких тщетных напоминаний об экологической угрозе и неизбежной экологической катастрофе.
Деревня была родным местом, жизнь в ней – привычной, но земли было крайне мало. Работали тяжело, но никакого труда не хватало, чтобы  прокормиться всей семье. Иван Алексеевич, молодой тогда мужчина, уехал искать счастья в столицу и поступил  работать на известную табачную фабрику «Дукат» набивать папиросы табаком.
Работный дом, где жили рабочие фабрики, был характерным и очень интересным архитектурным сооружением. Выстроен он был из красного кирпича и имел толстые, почти метровые стены. Хозяева фабрики не сделали в доме никакого отопления. Они считали, что в маленькой комнатушке, в которой жила либо рабочая семья в несколько человек, либо несколько мужчин или женщин по принципу общежития, и зимой можно было жить, обогревая помещение своим дыханием и своими телами.
  А комнатушка была действительно крохотной. В ней помещался небольшой казённый шкаф с двумя вертикальными отделениями – маленьким со стеклянным окошком, где на полках помещались платки, бельё, скатерть и полотенца, и большим, где на самодельных вешалках висело всё остальное имущество. В нижнем горизонтальном отделении хранилась семейная обувь. Сразу за шкафом, впритык к кровати, стоял единственный «венский» стул черного цвета с многочисленными маленькими дырочками в сиденье. Напротив шкафа и стула стоял кухонный стол с дощатой столешницей в 1 метр 20 сантиметров в длину. Под столешницей, в маленькой выдвижной полочке хранились ножи, вилки и ложки. Впритык к стулу и столу, вдоль окна стояла кровать. Но она не поместилась целиком, и её длину обрезали, поэтому спать на ней можно было, только скрючившись, вытянуться было невозможно.
Дверь из комнатки выходила в огромный коридор с каменным полом, и таких дверей было в этом коридоре, по меньшей мере – 50. У каждой двери стоял маленький столик с керосинкой, на которой готовили еду. А заканчивался этот человеческий муравейник единственным туалетом. Слева – женским, справа – мужским.   
Комнатушка была семейной, потому что вскоре после поступления на фабрику Иван Алексеевич встретил девушку – Елену Денисовну, которая, на наше счастье, и вышла за него замуж. Отец Елены Денисовны, мой прадед, оказался греком Дионисием, но как он очутился в Москве и чем там занимался, мы так никогда и не узнали. Остались нам от него только крючковатые носы и способность быстро загорать на любом солнце. 
Дед  и бабка более 20 лет проработали на табачной фабрике «Дукат» в Москве набивщиками папирос. За это время у них родились десятеро детишек, но все они умерли в самом раннем возрасте. Леонид Иванович был одиннадцатым ребёнком, и он  сумел выжить.
  В 1911 году папиросы стали набивать машинами и семья осталась без работы. Иван Алексеевич к этому времени окончил воскресную рабочую школу и был по тогдашним меркам довольно грамотным человеком и его взяли на работу кассиром, почему-то на Украине, на железнодорожной станции Дебальцево. Там  и родился мой отец Леонид Иванович.
В начале 1913 года вся семья вернулась в Москву, в ту же самую комнатёнку, на другую работу, но на ту же фабрику. В эти годы уже начались волнения среди рабочих. Иван Алексеевич принимал участие в некоторых демонстрациях, но однажды на демонстрантов налетели казаки и деда до полусмерти исполосовали нагайками. Когда он окровавленный добрался до своей комнатушки, Елена Денисовна была и в ужасе, и в ярости. Ивану Алексеевичу было строго-настрого запрещено любое участие в политике. На этом его революционная деятельность закончилась навсегда и окончательно.
 В 1918 году в Москве не было ни работы, ни продуктов. К этому же времени в деревне Шапкино скончались последние родственники, надел оказался пустым и семья переехала жить в это забытое в лесах поселение.
Там, в деревне Шапкино и прошло детство Леонида Ивановича. Вокруг деревеньки на многие вёрсты простирались ласковые среднерусские леса. В этих лесах местные мальчишки, после обязательной и тяжёлой крестьянской работы в семье, находили себе дополнительный приработок грибами, ягодами, плетением корзин, лаптей и охотой.
Охотились и примитивно, и, в то же время, виртуозно как какие-нибудь индейцы Фенимора Купера. Использовались, в основном, силки, ловушки и самодельные капканы. А вот хорька, например, били, затаившись в засаде, одним точным ударом копья в нос. На самом деле про Фенимора Купера там никто не слышал, а вместо копья в руках была самодельная лыжная палка с  металлическим наконечником, которым чаще всего оказывался какой-то обломок металлического предмета или просто гвоздь.
 Но самое интересное заключалось в том, куда деревенские мальчишки тратили заработанные деньги! Двенадцать мальчишек деревеньки Шапкино, имея крайнюю нужду практически во всём, на самостоятельно заработанные деньги, выписывали в складчину «Пионерскую правду»!
Поэтому, совершенно закономерным результатом этой жизни и таких чтений, было вступление Леонида Ивановича в 1925 году в пионерскую организацию деревни, а в 1927 году в члены ВЛКСМ.
 А осенью 1927 года Ивану Алексеевичу удалось найти постоянную работу в Москве и Крыловы всей семьёй вновь переехали на жительство в Москву.
 В феврале 1928 года Леонид Иванович с биржи труда был направлен  на работу, что было большой удачей, на обувную фабрику им. Капранова (тогда это предприятие называлось «Коллективом безработных №2). На фабрике отец окончил школу бригадного ученичества ( ФЗУ – фабрично-заводское училище), получил квалификацию закройщика и начал свою трудовую карьеру  рабочим в закройном цеху. Очень скоро он сделался мастером обувной кройки и был выдвинут на работу инструктора-закройщика ФЗУ. В то же время, в возрасте 16 лет, отец был избран в члены московского городского совета по рационализации и изобретательству.
 Надо же, в 1928 году, ещё в пору безработицы и разрухи промышленности существовала организация, которая занималась вопросами рационализации и изобретательства на городском уровне!
   Здесь, как мне кажется, необходимо напомнить принципы образовательной системы, сложившейся с 1918 года. Русская национальная духовная и техническая интеллигенция была, в основном, уничтожена или выдавлена в иммиграцию. Детям русских банкиров, финансистов, адвокатов, профессоров, помещиков – то есть русским детям бывших правящих (или эксплуататорских) классов, было запрещено получать высшее образование и поступать в институты.
Дети русских крестьян и рабочих, имели, как правило, только начальное образование и они не могли поступать в высшие учебные заведения по образовательным причинам.
Но дети фабрикантов, юристов, профессоров, банкиров, издателей и даже помещиков национальных меньшинств были признаны детьми угнетённых народов, и им разрешалось поступать в высшие учебные заведения и получать высшее образование.
Таким образом, в высших учебных заведениях тогдашней России не оказалось ни одного, практически, русского человека! Государствообразующая нация, по планам тогдашних руководителей и идеологов России, была априори отстранена от высшего образования и обречена на исполнение примитивного физического труда. То есть, по замыслу тогдашней власти, русский человек должен был нести на себе всю тяжесть примитивного труда и навечно остаться на самой нижней ступеньке социальной лестницы! И только после устранения из руководства страны  Троцкого, Зиновьева и Каменева ситуация стала как-то исправляться. На всех фабриках были созданы ФАБРИЧНО-ЗАВОДСКИЕ УЧИЛИЩА, некоторое подобие среднего образования, после окончания которых, можно было поступать в техникумы и в высшие учебные заведения. То есть, сложилась разумная образовательная система. ФЗУ, в последствии ремесленные училища, готовили грамотных профессиональных рабочих, техникумы – руководителей среднего звена, а высшие учебные заведения – руководителей производства, научные кадры и кадры духовной и технической интеллигенции.
  Но к моменту этих преобразований, детям русских крестьян и рабочих после революционных лет уже исполнилось более двадцати лет, и подавляющее большинство из них обзавелось детьми. А  каждый разумный человек понимает, как трудно окончить высшее учебное заведение, имея на руках  семью. Остаётся только удивляться, как много талантливых русских людей преодолело эти изощрённые преграды, сумело получить образование и стать лидерами в самых разных областях человеческой деятельности!
Коренным образом ситуация изменилась только после окончания Великой Отечественной войны, когда приоритет в поступлении в высшие учебные заведения был предоставлен всем фронтовикам, среди которых, в соответствии с реальным пропорциональным наличием в стране, были уроженцы всех наций СССР.
В 50-ые, 60-ые годы в университетах и институтах страны учились представители всех наций примерно в пропорциональных отношениях. Ваш покорный слуга, учился в эти времена в МОСКОВСКОМ ГОСУДАРСТВЕННОМ УНИВЕРСИТЕТЕ и во ВСЕСОЮЗНОМ ГОСУДАРСТВЕННОМ ИНСТИТУТЕ КИНЕМАТОГРАФИИ. В обоих учебных заведениях, на всех курсах учились и русские, и украинцы, и белорусы, и евреи, и кавказцы, и прибалты, и казахи, и киргизы, и карелы, и, даже, югославы – граждане СССР.   Для поддержания национальных кадров, регулярно набирались целые национальные курсы – украинцев, болгар или монгол и все студенты понимали цели таких наборов и были согласны с таким положением вещей. Весь национальный вопрос исчерпывался безобидными шутками о болгаро-монгольском иге.
Поступить в ведущие учебные заведения было трудно (в обоих вышеназванных институтах конкурс по 11 человек на место), но ни о каких взятках никто из нас не слышал. И никто из нас, студентов, даже не подозревал о существовании национального вопроса. Такого вопроса просто не было на нашем студенческом уровне. И, окончив свои ВУЗы, мы долгие годы сохраняли и сохраняем взаимные симпатии и дружеские чувства с нашими сокурсниками других национальностей. Мы до сих пор уверены, что пресловутый национальный вопрос был специально создан из уже уснувших в советские времена национальных предрассудков, раскручен и внедрён в повседневную жизнь с единственной целью – уничтожить наше государство. Мирные, демократические способы решения национального вопроса – это только циничное прикрытие наших недругов. Мы уже имеем тысячи жертв в Чечне, Ингушетии и Дагестане. Отдельные вспышки национальных противостояний прокатываются по всей стране. К сожалению, это может быть только началом. Профилактические меры НКВД имели конкретные объективные основания. (Депортации прямых пособников фашистов в годы войны имели фактические основания. По законам военного времени все, кто помогал врагу, подлежали немедленному расстрелу. Вспомните приказ Гитлера расстреливать хотя бы за косой взгляд). В демократических США с начала войны были репатриированы в концлагеря все этнические японцы. Уничтожение подпольных националистических групп и бандформирований в Прибалтике и на Западной Украине неизбежно приводило к жертвам, но несоизмеримым с жертвами национальных войн. Сейчас, это становится очевидным не только на опыте России, но и в практической жизни всего мира. 
 Сегодня мы имеем демократическое государство, где получило широкое распространение платное обучение. А русский народ, в очередной раз отстранён от высшего образования и в очередной раз диплом превращается в бумажку, которую можно легко купить за деньги. Очень немногие русские люди, ничтожная часть, представители 80% населения, смогли выбиться, по многим объективным причинам, в олигархи или просто в состоятельные слои общества.  Русскому человеку, вновь готовят места на самой низкой ступеньке социальной лестницы. Такое состояние гражданского общества – является бесконечно опасным и для состоятельных граждан. Оно взращивает ненависть огромной части населения, которая непременно взорвётся. С другой стороны юные отпрыски состоятельных граждан получают образование без усилий, почти насильно. Такое образование не пойдёт впрок. Всё это предвещает трагедию, если не катастрофу.
В нашей истории жизни Леонида Ивановича Крылова всё было по-другому. Работая инструктором ФЗУ и продолжая обучение в кожевенно-обувном техникуме, в 1931 году Леонид Иванович избирается секретарём комитета ВЛКСМ фабрики им. Капранова и от коллектива фабрики  депутатом Краснопресненского районного совета. Молодому  рабочему было тогда 19 лет.  В этом же году он принимается в члены ВКП(б).
В феврале 1932 года Леонида Ивановича Крылова направляют на работу, на должность заместителя заведующего массово-производственного отдела, а затем заведующим этим отделом Краснопресненского райкома ВЛКСМ, вскоре он избирается членом бюро РК ВЛКСМ. Начинается политическая деятельность молодого коммуниста Леонида Ивановича Крылова.