Февральская тетрадь

ОТТЕПЕЛЬ

По-весеннему день гулок.
Шумен галочий базар.
У зимы, похоже, жар:
Лопнул градусник сосулек,
Бьётся ртуть о тротуар.


* * *

После оттепели
короткой –
мороз.
Улица – лоск.
В лёд тротуара,
как лодка,
вмёрз
газетный киоск.


* * *

Городские куры – голуби
Ходят-бродят под окном.
Городские куры – голуби
Клянчат крошки на прокорм.

Я не жмот, не жалко хлебушка
Мне для этих глупых птах.
Голодно под зимним небушком –
Страх!


ДЕД

Белёсый чуб. Ушанка набекрень.
Снежок от солнца на плечах искрится.
Облокотясь на старенький плетень,
Снимает он большие рукавицы.
Суёт за пояс. Кашляет в кулак.
Рукой обветренной за пазухою шарит.
Я думал, что достанет он табак,
А он «Столичных» пачку вынимает.
Протягивает: – На, кури, сынок.
Иван с невесткой давеча прислали…
И потянулся струйкою дымок,
И влажными глаза у деда стали.


* * *

Ветер в кронах высоких свистит,
Леса зимний сон беспокоя.
Вперемешку со снегом летит
С рыжих сосен ржавая хвоя.

Угодив ненароком в сугроб,
Словно лось, тяжело оступаюсь.
По наметке звериных троп
Через дебри к жилью пробираюсь.

Все длиннее становится тень,
Все стремительней день угасает.
Вот уже и огни деревень
Сквозь редеющий лес проступают.

Остается лишь поле пройти –
Это белое море безмолвья, –
Чтоб желанный ночлег обрести,
С жарким треском печи в изголовье.

В нас, должно быть, волчье живет,
То, что в непогодь тянет извечно.
Но отпустит, отляжет, и вот –
К очагу вновь ведёт человечье.


* * *

Дышу зимой, а думаю о лете…
                Римма Казакова

Белым-бело на белом свете,
А я который день – о лете.
Про бисер рос, стрекоз балет,
Хотя узоры на стекле.
О кулике пишу, болоте,
Крапивниц трепетном полёте.
Про шёпот трав и шелест крон,
Про муравьиный Вавилон.
Пишу о летнем звонком зное,
А за стеною вьюга ноет.


* * *

Опять бессонницей постель,
Как лист бумаги, скомкана.
Опять за окнами метель
Из белой грусти соткана.

Горчит давно остывший чай –
Лимонной жёлтой корочкой,
И зябко ёжится печаль,
Присев в углу на корточки.


ИЗ ДНЕВНИКА

Поминутно прирост временной
В дневнике скрупулёзно отмечен,
А реально: мир скован зимой –
И в помине тепла нет отметин.

Хмурь и стынь поутру. Под ногой –
Надоевшее шамканье снега.
Как атлант, каждый тополь нагой
Над собой держит низкое небо.

Запоздало приходит рассвет,
Сыплет галочьей чёрной картечью…
Очень горько, что лёд своих лет
Растопить нам практически нечем.


* * *

Ни шороха, ни шелеста, ни свиста –
Февральская сквозная немота.
И небо над землёю снова виснет
Куском сырого серого холста.

Час ожиданья наступил в природе.
Час ожиданья – в трепетной душе.
Казалось бы, ничто не происходит,
На самом деле – деется уже.


* * *

Февраль.
И мороз не спадает.
Но вот – у нагого куста
Покров оседает и тает,
И это, видать, неспроста.

Видать, даже в стужу
Густая
Таится в снегах
Теплота.

Спасённые этим от тленья,
Ждут корни положенный срок,
Чтоб сока весенним кипеньем
В мир вытолкнуть
Каждый
Листок.