Я, Любовь и Мария. - рабочее название. - Пролог. Ч

Пролог.

   1 Мир рухнул. Разлетелся на куски миллионами черно-серых бесформенных пазлов, так что и не собрать. И вот что плохо - я никак не могу вспомнить, откуда пошла эта трещина, приведшая в итоге к таким катастрофическим последствиям. То, что случилось, не было результатом вселенского катаклизма или ЧП районного масштаба. Это было запрограммировано и исполнено с точностью маститого снайпера всей моей жизнью. Но где-то же началось! А знаки были. И много. И почему я до сих пор не научилась их читать? Первый был тогда, ночью, на затяжном повороте под Сусатом по дороге из Ростова, когда машина, потеряв управление, летела с шоссе в тот откос, навствечу огромным деревьям. Что спасло меня тогда? Нет, не тот вопрос. Зачем я осталась жива, да к тому же невредима? Три лопнувших колеса - вот и вся плата за удивительное спасение. Я так думала. Нет, это была не плата, а предупреждение, а плата - вот она, сейчас, эта куча обломков неудавшейся жизни, хочешь - собери, и в мусор, хочешь - в калейдоскоп, и крути потом до конца жизни, складывая нелепые серо-черные узоры. Всю жизнь со мной что-то не так. Я была поздним ребенком, рожденным не по залету и не по неосторожности - я была долгожданым. А потому любимым, не могу судить, насколько сильно любимым, но желанным точно, и долюбленным. Родители мои сошлись вторым браком в возрасте, когда уже перестают тешить себя иллюзиями и создают крепкие, основанные на уважении и взаимном доверии семьи, чтобы вместе встретить неумолимо приближающуюся старость.
   2.Мама моя, всю жизнь, прожившая на Украине, родом из Николаева, с первым мужем рассталась не по доброй воле - он оставил ее с малолетним сыном на руках, после пятнадцати лет совместных тягот послевоенной жизни, пережив тяжелую невосполнимую утрату - смерть первенца, пренебрегши всеми канонами мирной сельской жизни, переступив через проклятие родителей, ушел к приезжей девице на двадцать лет моложе себя. То самое, о чем говорят "седина в бороду". Без черта, видимо, тоже не обошлось - говорят, что новая избранница его с рогатым якшалась и не без помощи черных сил выдернула мужика из вполне благополучной, даже зажиточной по тем временам семьи. И он ушел, бросив недостроенный дом, оставив любимого сына и жену, и получив от родителей запрет на присутствие на их похоронах, спалив напоследок кислотой все вещи своей бывшей уже теперь жены, то ли из необоснованной ревности к возможному будущему претенденту на ее руку, то ли просто из вредности. Он с девицею этой стал жить на недостроенной половине дома, разделив его пополам, а в достроенной его половине жили бывшая жена с сыном. Но, известно, что на чужом несчастье счастья не построишь, и он, прижив с этой девицей девочку, ушел и от нее, отдав им половину от этой части дома, и оставив за собой его четверть. Так, дом, который был задуман как родовое гнездо для хорошей крепкой семьи, стал пристанищем для двух женщин, оставленных одним мужчиной, и их детей, заботу о которых он-таки проявлял, помогая деньгами и продуктами.
   3 Любовь должна была жить в этом доме. Любовь и верность. Любовь и жила, Любовь и Шурка. Любовь на достроенной половине с сыном Анатолием, и в другой части Шурка (так звали разлучницу) со своей дочкой Танькой. И в третьей части этого обездоленного дома жил особняком виновник этой жизненной драмы - работящий, непьющий и все еще весьма привлекательный мужик Володька.
***
Глава 1.
Мария.

Мария была девушкой трудолюбивой, смиренной и верующей, как и все дети в этой небогатой, но весьма достойной и набожной еврейской семье. Она была старшая, но младшие дети уже подросли, и мать не особенно нуждалась в ее проворных умелых руках. Девушка же была очень смышленой, и решено было дать ей возможность научиться ведению хозяйства в богатом доме, потому что с детства она была обещана молодому человеку из уважаемой и весьма состоятельной еврейской семьи. Мария об этом знала, и хотя никогда не видела своего жениха, но твердо верила, что это будет счастливый союз, ведь родители для нее плохого не пожелали бы. Итак, решено было отправить ее в компаньонки и воспитанницы к жене известного одесского профессора медицины, по иронии судьбы детей у них не было, а отец Марии был вхож в их дом и весьма уважаем профессором за его умение ладить с людьми, глубочайшие познания в изучении Торы и неукоснительное соблюдение иудейской традиции. Профессор был евреем, женатым не достойной еврейской женщине, но сам он, будучи человеком медицины, в бога не верил, но особо об этом не распространялся.
   4 Жена его вела дом в еврейской традиции, но без особого фанатизма - они были люди светские, принимали гостей и сами выходили в свет довольно часто. Дом был большой, работы каждый день было много, и дополнительные руки в хозяйстве и глаза за прислугой лишними не были. Жена профессорская Марии была очень рада. Сговорились, что помимо еды и одежды, Марии будет положено жалование за услуги, которое ежемесячно будет забирать отец, приезжая в Одессу по делам, а заодно и навестить дочь. Марии едва исполнилось пятнадцать, была она высокая, с прямой горделивой осанкой, не вязавшейся с ее спокойным, слегка потупленным скромным взглядом удивительных небесно-голубых глаз. Тугая темно-русая коса толщиной в руку доставала до самых колен. Когда солнечные лучи вскользь освещали ее голову, вокруг лица был виден ореол из веселых рыжеватых завитков, выбившихся из аккуратной и туго забранной косынкой прически. Эти солнечные завитки, пожалуй, единственное, что выдавало ее принадлежность к иудейской крови, - человеку несведущему трудно было распрознать в ней иудейку. Красота досталась ей от матери, та чистая, спокойная красота, присущая женщинам колена Коэнов, непорочных и соблюдающих чистоту крови. Всем в доме Мария понравилась. Ее рассудительность, легкий нрав и спокойный, одобрительный взгляд создавали вокруг нее атмосферу доброжелательности и позитива, и даже угрюмый конюх Федор нет-нет, да и улыбался своим бородатым лицом ей навстречу.
   5 Мария не чуралась никакой работы, не ставила себя выше любой прислуги, но фамильярности с собой не позволяла, пресекая любые попытки "перейти черту" строгим осуждающим взглядом своих глубоких глаз. Взгляд этот действовал магически - обезоруживал обидчика лучше револьвера, покуситель мешкался, начинал нервно бегать глазами по сторонам, словно ища поддержки окружающих, в итоге, стушевавшись и потупив взгляд, ретировался на безопасное расстояние, унося в душе сожаление о своем неразумном поступке. Марии же все в доме нравилось, она чувствовала себя причастной к чему-то большому и значимому, старалась изо всех сил, чтобы не подвести матушку, не опорочить данное ей воспитание и оправдать доверие отца. Но больше всего ей нравилось хлопотать на кухне. Кухарка, старая еврейка Циля, вела кухню кошерно, соблюдая, не в пример хозяевам, кошрут по всей строгости. Продукты закупались только в кошерных лавках ею лично, мясная и молочная кухни были отдельными и работали там разные поварята. Циля запрещала им строго-настрого даже забегать друг к другу, чтобы перекинуться парой слов да обсудить новости, принесенные Цилею с Привоза. Ближе всех Мария сошлась с хозяйкиной горничной, своей тезкой, Марусей. Маруся была местная, из одесских, родители ее давно померли, из родни был у нее двоюродный брат Иван. Он служил на Черноморском флоте на флагманском крейсере. Высоченный, косая сажень в плечах, черные кудри лихо выбивались из-под бескозырки, намекая на его игривый и юморной нрав.
   6 И хоть одет он был по всей форме и выправку имел военную, что-то неуловимое выдавало в нем человека не служивого, а больше цивильного. Так оно и было. Служил он коком, поваром был знатным и изо всех стран, где побывал с эскадрой, привозил Иван рецепты диковинных заморских блюд и удивительные байки о морских приключениях, дальних странах, дивных землях и других народах, что их населяют. Возвращаясь в Одессу, он первым делом спешил повидать сестрицу, привозил заморский подарочек и следом прямиком шел на кухню, перекинуться парой слов с Цилей, подсмотреть какие-нибудь секретики и поделиться своими. Он, хоть и был православной веры, но устроенный Цилей порядок уважал и даже считал его резонным, и потому соблюдал заведенные здесь непреложные правила, стараясь своим кратким визитом не внести никакой сумятицы. Циля обожала его истории и с интересом слушала о том, как в заморских странах едят всякую нечисть, на которую даже и смотреть-то гадко, не то что взять в руки, а уж и подавно съесть. И, слушая эти байки, лишний раз убеждалась, как все правильно устроено у нее на кухне, и как замечательно повелел Бог кушать евреям только чистую пищу, и втайне гордилась тем, что за ее-то стол и самого ребе пригласить не совестно. Но чтобы не нарушать заведенного порядка и просто ради острастки, сначала она недовольно ворчала, что посторонние люди на кухне совсем не кстати, да и если все кому не лень на кухню лезть будут, то порядка и не удержать.
7 Потом, скользнув зорким глазом по лицам присутствующих, и убедившись, что ее нотация долетела-таки до адресатов, она гордо отворачивалась и грозной каравеллой пересекала кухню, чтобы устроиться на своем любимом табурете у окна. И, делая вид, что занята своими ежедневными денежными подсчетами в толстой амбарной книге, она превращалась в слух и растворялась мыслями с удивительном Ивановом повествовании.
   Циля была вдовой. Муж ее был хорошим, добропорядочным евреем, соблюдающим традиции, и очень радовался, что молодая жена его ведет дом правильно и с удовольствием. Брак этот мог быть долгим и счастливым, и супруги уже мечтали о том, как будут растить детишек, как вдруг муж заболел, и, пролежав в постели меньше недели, внезапно умер, никто так и не знает, почему. И Циля осталась одна, молодая еще тогда, с разбитыми надеждами и без перспективы выйти замуж за хорошего еврея и родить детей - такова незавидная доля вдовствующей еврейки, муж которой был сиротой и не имел братьев и сестер. Родители Цили, тогда уже старые и немощные люди, погоревали вместе с дочерью - поздней утехой их старости и любимой единственной дитяткой, но ситуацию изменить, конечно же, не могли. А матушку эта трагедия единственной и горячо любимой дочери и вовсе подкосила - она слегла и через год преставилась.
   8 Циля с отцом, похоронив мать, очень горевали, но отец не хотел, чтобы дочь его осталась затворницей в его доме и предложил ей, что было тогда весьма необычно для еврейской семьи, которая в деньгах не нуждалась, пойти кухаркой в богатый еврейский дом. Циля подумала и согласилась. Так она попала в дом к профессору, тогда еще молодому начинающему врачу, который только недавно женился, имел небольшую пока практику. Но, унаследовав от родителей приличный капитал и дом, и не будучи мотом, умудрился организовать их с женой жизнь так, что они могли выходить в свет, принимали у себя гостей. Благодаря легкому нраву и широким познаниям в медицине, которые по возможности всегда углублялись чтением всех опубликованных медицинских новостей , а также пополнялись приобретенным опытом, молодой человек вскорости оброс богатыми клиентами, многие из которых стали его друзьями и приятелями. Так с годами молодой доктор превратился во всеми уважаемого профессора с обширной практикой. Жена его с ним была очень счастлива, одного только Бог не дал им для того, чтобы жить полной жизнью и радоваться будущему - детей у них не было. Жена профессорская очень убивалась по этому поводу по молодости, часто даже плакала ночами, но никто из прислуги об этом не знал, кроме Цили, которой тоже не довелось родить детей, и с которой профессорская жена частенько откровенничала на эту тему.
   9 Но так как Циля была могилой, из которой никогда ни один секрет наружу не выйдет, то об этих хозяйкиных проблемах никто в доме не знал , и дом годами жил своей привычной, то бурной, то спокойной жизнью. Постепенно хозяйка смирилась со своей бездетностью и никогда не докучала профессору с этой бедой. И бездетность не стала для него проблемой, да к тому же муж так сильно ее любил и ценил, и так много был занят своей работой, что отсутствие детей не делало его жизнь такой уж скучной. А теперь еще с годами к обширной практике его прибавилось и преподавание молодым студентам, так что он был очень занят, вполне счастлив и благодарен жене за то, что она не мучила его разговорами о том, как же плохо, что в их доме не звучит детский смех. Что ж поделать, жизнь иногда дает очень многое, но многое и забирает взамен. У этой семьи было такое вот одинокое счастье. Циля прожила в профессорском доме без малого тридцать лет, знала все секреты, хранила их пуще собственных, была надежной опорой хозяйке, да пожалуй, и лучшей ее подругой. За эти годы они столько пережили вместе - хозяйка похоронила родителей, Циля тоже давно уже похоронила отца, который не смог долго выдержать разлуку с любимой женой и пережил ее всего на три года. Так эти две бездетные осиротевшие еврейские женщины и жили бок о бок в одном доме каждый своей жизнью, но связанные одной разбитой мечтой и одний невыплаканной тоской по нерожденным детям.
   10 Когда все надежды на прибавление рода уже совершенно пропали, профессор предложил жене взять кого-то на воспитание, но израненное долгими годами ожиданий и разочарований сердце, не смогло принять эту идею - женщина боялась, что вдруг она не сможет полюбить этого ребенка настолько, чтобы забыть, что не она его родила, и не ревновать его к женщине, подарившей ему жизнь. Да и не чувствовала она уже в себе сил на самоотверженную материнскую любовь - многие годы слез силы все эти отняли. Лишь несколько лет спустя она снова заговорила о том, что хочется иметь рядом кого-то, кто бы мог украсить их неумолимо приближающуюся старость. Так было решено взять в дом девушку из небогатой, но уважаемой многодетной еврейской семьи в качестве воспитанницы и компаньонки, чтобы дать ей хорошее воспитание и образование, выдать замуж за перспективного молодого человека, положив ей хорошее приданое, а их детей любить и считать своими внуками. Выбор пал на Марию, дочь старинного приятеля, очень добропорядочного многодетного семьянина, с которым профессора как-то свела его медицинская практика. Семья эта жила недалеко от Одессы в селе, где евреев было немного. Профессор был глубоко впечатлен и очарован тем, насколько достойно и умно ведет этот скромный человек жизнь своей большой семьи, имея весьма незначительный доход, как воспитаны и трудолюбивы в его семье все дети, и как чудесно они ладят с соседями и со всеми односельчанами, которые в свою очередь уважали их и не видели в них жидов.
   11 Дружба завязалась как-то сама собой, странная, не похожая на простое приятельство, дружба двух достойных людей из двух разных сословий, объединенных весьма специфичным происхождением, и построенная на взаимном уважении. Знакомы они были уже больше 10 лет. Младший сын родился уже под наблюдением и при непосредственным участии профессора - беременность была сложная, роды прошли очень тяжело и едва не стоили роженице жизни. Вот этот-то случай и стал отправной точкой в их многолетней дружбе. Профессора тогда сам ребе просил помочь с родами. И он, будучи человеком не особо верующим, но весьма отзывчивым и в душе очень сострадательным, отправился в незнакомое село бесплатно помочь незнакомым людям. Хорошо иметь большое незачерствершее отзывчивое сердце! И за следующие десять лет профессор неоднократно был рад тому, что судьба свела его с этим семейством. Каждый раз бывая в Одессе, отец семейства навещал профессора, привозил ему незатейливые гостинцы от жены, обязанной профессору жизнью, своей и своего младшего сына. Профессор же познакомил отца семейства с родителями юноши, которому в итоге и была обещана старшая дочь Мария. Итак, Мария, стала компаньонкой и воспитанницей в профессорском доме. Циля учила Марию всем примудростям ведения хозяйства и кухни, хозяйка же обучала ее правилам этикета и манерам, которые нужны были Марии, чтобы, выйдя замуж за молодого человека, которыму ее обещали благодаря протекции профессора, не чувствовать себя белой вороной.
   12 Так незаметно пролетели два года. Жизнь шла своим чередом, жена профессорская в Марии души не чаяла, наряжала ее как барышню, вывозила с собой по магазинам, гулять на бульвар, в кондитерскую поесть пирожных. Мария была очень благодарной ученицей, все схватывала на лету, запоминала навечно, вела себя скромно, пристойно, очень любила своих благодетелей, особенно хозяйку - считала ее своим ангелом-хранителем, и в душе очень жалела ее за то, что у той нет детей, и старалась как могла заменить ей нерожденную дочь, при этом любя, почитая и уважая своих родителей и скучая по братьям и сестрам, которых за все это время видела только дважды, когда все семейство приезжало в Одессу на праздники. В доме Мария имела свои обязанности, которые охотно и неукоснительно выполняла. Одной из таких обязанностей было ходить с Цилей на Привоз. Каждое утро ни свет, ни заря Циля брала две огромные корзины, повязывала свой выходной передник, и, тщательно забрав волосы косынкой, гордой поступью выдвигалась из дома. Раньше ее сопровождал кто-нибудь из поварят, но с появлением в доме Марии, это стало ее святой обязанностью. И на это у Цили был свой практический резон. Во-первых, Циля научила Марию всем тонкостям и особенностям одесского Привоза, как и у кого покупать самые свежие овощи, где рыба дешевле, но при этом всегда первой свежести, в каких лавках и в какое время покупать самое хорошее кошерное мясо, и у кого молоко и масло самое жирное и без запаха.
   13 И теперь она была спокойна, что если вдруг когда-нибудь ее старые уже ноги не смогут осилить этот ежедневный обязательный, как утренняя молитва, ритуал, есть кому заменить ее. А, зная характер Марии, Циля была уверена, что та выполнит все в точности, купит все самое лучшее, как та ее и учила. А еще она учила Марию торговаться, и, хотя та этого не любила, считая, что цены им дают и так весьма приличные, но ей приходилось начинать сбивать цену под пристальным Цилиным взглядом. Она это делала без особого удовольствия, но молодость и красота делали свое дело, и торговцы, а Циля предпочитала иметь дело только с мужчинами, с удовольствием сбрасывали цену чуть ли не вдвое под действием магического взгяда глубоких небесно-голубых глаз Марии и получали компенсацию за уступленную часть цены ее приветливой улыбкой и скромным "Спасибо, дяденька!". Это был второй резон, по которому Цилю на Привоз сопровождала именно Мария. Кухарка сразу ощутила значительную экономию хозяйских денег, о чем с удовольствием сообщила своей хозяйке, и они снова вместе порадовались такому ценному обретерию в их доме, как Мария.
   14 Вечерами же, когда все хлопоты по дому были закончены, ужин подан и посуда убрана, и профессор с женой уединялись в свои комнаты, Мария любила поболтать со своей сердечной подружкой Марусей. Девушки были почти одного возраста, и хотя были из совершенно разных семей, получили разное воспитание, и уготована им была очень разная жизнь, но разговоры они вели об одном и том же - о будущем замужестве, о том, как бы хорошо было иметь много детей и не знать бедности. Маруся знала, что у Марии есть жених, которого она пока еще не видела, но уважала всем сердцем, и, как ей казалось, уже начинала любить. Марусино же сердце было пока свободно, но хранило огромную тайну, которую она не могла открыть своей лучшей подруге, потому что тайна эта как раз её и касалась. Как-то однажды, двоюродный брат Иаан, вернувшись из долгого и тяжелого плавания, признался ей, что давно и безнадежно всем сердцем любит Марию, думает о ней в плаваниях, и что только воспоминания о магическом взгляде ее небесно-голубых глаз дают ему силы в этих дальних путешествиях и заставляют словно на крыльях лететь в дом профессора в надежде, что судьба подарит ему хотя бы пять минут рядом с Марией, чтобы снова увидеть этот взгляд, полюбоваться непослушными золотыми кудряшками, выбивающимися из-под косынки и услышать ее спокойный мелодичный голос.
   15 Но зная, что Мария уже обещана другому, и что ей уготовано счастливое будущее в богатой и уважаемой семье, он молчал о своих чувствах, боясь своим признание смутить ее сердце. Единственный человек, которому он мог открыться, была сестра Маруся, с которой он взял слово, что она никогда не выдаст никому его тайну, а особенно Марии. Маруся поклялась, и хранила тайну свято, но каждый раз сильно жалела брата, когда разговор заходил о будущем замужестве Марии, и она видела, с какой нежностью та говорила о своем незнакомом ей пока женихе. Решено было, что когда Марии исполнится восемнадцать лет, ее отдадут замуж по еврейской традиции, будет хупа, свадьба планировалась с размахом, и хотя родители себе этого позволить не могли, все расходы со стороны невесты брали на себя профессор с женой, как воспитатели и поручители девушки. Жена профессора за время, пока Мария жила в их доме, уже успела составить для девушки значительное приданое, обеспечив ее нарядами, незатейливыми украшениями, которые полагалось иметь молоденькой девушке, были в ее гардеробе и платья от модных французских портных, которые хозяйка подарила Марии, так как сама уже не могла их носить всилу своего возраста, хотя все еще была красавицей и фигуру имела стройную, с прямой осанкой и тонкой талией. Были и платья, купленные специально для Марии, были шляпки, перчатки, чепцы и даже меховая горжетка. Все это хозяйка дарила Марии от всего сердца, учила ее, как все это носить и что с чем и на какой случай надевать.
   16 Маруся тоже не была обделена хозяйской любовью. Хозяйка частенько дарила ей платья, в том числе и свои, а однажда на восемнадцатилетие подарила золотой перстенек с красивым красным камешком, зажатым в четырех ажурных листиках, и походившим на аленький цветочек из старой сказки. Маруся этим перстеньком очень дорожила, надевала его по воскресеньям в церковь и по праздникам. Брат Иван был для нее всем. Родных братьев и сестер у нее не было, и когда умерли ее родители, заботу о ней взял на себя ее дядя, брат ее матери, был он дьяконом в небольшой сельской церкви под Николаевом. Человеком он был очень набожным, щуплым, добродушным и смиренным, никогда ни с кем не ссорился, не ругался, в спорах не участвовал и во всем полагался на волю Божью. Со своей женою, женщиной крутого нрава, крупной комплекции и с характером, прижил он двоих детей. Сын Иван фигурой пошел в мать, а характер взял от отца, высокий, статный, красивый, но при этом добродушный, не скандальный, веселый. С детства Иван очень любил вкусно поесть и всегда интересовался, как эта вкуснотища была приготовлена. Сестра же его характером пошла в мать, а комплецией была в отца, и хоть была она младшей, всегда задирала брата, норовила вызвать его на спор, подначивала и даже иногда оскорбляла. Со временем жизнь в семье меж этих двух скандальных бабёх - матерью и сестрой, стала для Ивана невыносимой, и он, получив благословение отца, отправился в Одессу и записался во флот помощником кока.
   17 За семь лет добросовестной службы и непрестанного обучения он объездил почти весь мир, узнал множество секретов поварского искусства, и волею случая однажды был замечен командующим Черноморской эскадрой на званом ужине, который был дан во время плавания в одну из азиатских стран. Иван был направлен тогда на флагманский крейсер помогать с приготовлением и подачей блюд. Тогда-то командующий эскадрой и заметил этого высокого статного парня с улыбкой на лице и хорошими манерами. Он ему приглянулся, и, наведя справки, командующих распорядился перевести его на свое судно в помощь коку, который уже давно просился уйти в отставку. Ивана перевели, а через год он уже стал коком, сменив ушедшего, отслужившего многие годы верой и правдой и с удовольствием и с уверенностью, что Иван справится, передавшего ему все свое мудреное хозяйство. И Иван справился, став незаменимым, да к тому же любимчиком всей команды, за свои незлобивые остроумные шутки, добрый нрав и добросовестное отношение к делу. Когда померла в Одессе тетушка, и его двоюродная сестра Маруся осталась без присмотра, он был далеко, не знал о случившемся и не мог ничего сделать. Вернувшись из плавания, он как обычно с подарками, накупив сладостей, пришел проведать тетушку и сестрицу, и, застав наглухо заколоченный дом и расспросив у соседей, что случилось, отправился домой в Николаев, где не был уже семь лет, чтобы узнать, как там отец, не изжили ли его со свету мать с сестрой.
   18 За одно хотел узнать, как же приняли они осиротевшую Марусю, которую отец, приехавший на похороны сестры, забрал к себе в Николаев со всем ее немудреным скарбом. Оказалось, что с доме ничего не изменилось за эти годы, разве что мать стала еще злее и властнее, а сестрица, которую за ее жуткий нрав никто не хотел брать замуж, стала язвой, каких поискать, и все свое зло срывала на бедной безответной сиротке. Маруся же, понимая, что деваться ей некуда, молчала и только тихонько плакала по ночам в подушку. Иван, видя всю эту картину, пожалел отца, который большую часть времени проводил в церкви, - не столько служба требовала его присутствия, сколько он спасался там от попреков и вечного недовольства жены. Но будучи человеком очень отзывчивым, он много делал для односельчан, которые его уважали и ценили, и всегда за советом шли к нему в церковь. Так что это "отлучение" его от дома всем шло только на пользу. Иван испросил у отца разрешения забрать Марусю обратно в Одессу подальше от этих грымз, которые сжили бы со свету это нежное дитя, и обещал пристроить ее в хороший дом в услужение, дав клятву заменить ей отца и мать до конца жизни. Маруся отъезду была несказанно рада и собралась за два часа. Шел ей тогда шестнадцатый год.
   19 Вернувшись в Одессу, Иван первым делом обратился за помощью к тому самому коку, которого он сменил на флагманском судне и которого не без причины считал своим наставником и учителем. Тот, выйдя в отставку, жил теперь с женой в Одессе и как раз в это время собирался выдать замуж свою единственную дочь. Эта девушка работала горничной у жены известного одесского профессора уже пять лет, та ее очень любила, но когда девушка сообщила, что сын булочника, который частенько приносил свежую выпечку в профессорский дом, помогая отцу, но скорее, чтобы лишний раз увидеться с девушкой, сделал ей предложение, очень за нее порадовалась, выдала ей щедрое жалование, однако попросила остаться в доме до того момента, пока найдется ей подходящая замена. Девушка безусловно согласилась, но считала дни, когда же она наконец сможет оставить службу в доме, и начать помогать будущему мужу в лавке, как они условились, и присоединиться к свадебным приготовлениям. В этот-то момент и пришел Иван искать помощи у ее отца. Решение было принято сразу же - Марусю отвели в дом профессора, представили хозяйке и поручились за ее порядочность и трудолюбие. Девушка хозяйке понравилась, и Марусю взяли с удовольствием. Иван испросил разрешения у хозяйки навещать сестру время от времени, на что получил хозяйское одобрение, и, убедившись, что девушка надежно устроена и не будет обижена ни хозяевами, ни прислугой, оправился на судно, чтобы уйти в очередное дальнее плавание.
   20 Маруся работала с удовольствием, радовалась своей удаче, тому, что она сама может о себе позаботиться, жалование свое она не тратила, а складывала, чтобы скопить себе приданое. О замужестве она думала часто и с удовольствием. Все в доме ее полюбили, потому что была она легкой, приветливой и работящей. Большой бородатый конюх Федор приглядывал за ней, как за своей дочкой, не давая в обиду резвым молодым щеголям, которые норовили пристать к ней в городе, когда она ездила с ним на профессорской двуколке по заданию хозяйки в шляпную лавку или к портнихе забрать готовый заказ. Марусе льстило внимание молодых людей, но она понимала, что никто из них всерьез на нее не посмотрит, и что ей нужно самой позаботиться о том, чтобы такое внимание не повредило ее репутации и не стало препятствием к тому, чтобы встретить достойного молодого человека и выйти за него замуж, и чтоб обязательно по большой любви. Прислуга в доме в основном была в летах или много старше Маруси, а потому свести дружбу ей особенно было не с кем, пока однажды в доме не появилась Мария. Дружба завязалась сама собой, и девушки стали неразлучны. А то, что Мария была уже обещана и всерьез думала о будущей семейной жизни, стало излюбленной общей темой для вечерних посиделок и разговоров. И хотя до назначенного срока для свадьбы было еще очень далеко, девушки очень живо себе представляли всю подготовку.
   21 Мария охотно рассказывала Марусе, как проходит хупа, чем она отличается от православной свадьбы и от венчания в церкви. И хотя сама Мария была на еврейской свадьбе всего раз и очень давно, она помнила все до мельчайших подробностей, потому что часто расспрашивала матушку о том, что ей было не понятно, и матушка с удовольствием и подробно рассказывала дочери о еврейских традициях, представляя с ней вместе ее счастливое будущее. И вот как не верить, что Бог слышит все наши мысли и если одобряет их, то непременно исполняет все надуманное! Теперь уже сама Мария думала о будущей свадьбе как о свершившемся факте, и была счастлива от мысли, что будущее ее устроено, будущий муж уже не просто мечта, а совершенно реальный человек, пусть пока и не знакомый, и определенно ее человек, который будет любить ее, оберегать, будет о ней заботиться и назовет ее перед Богом и людьми своею женой. Наговорившись вдоволь, обсудив очередной раз все детали наряда, все торжество, нафантазировавшись о будущей счастливой семейной жизни, девушки засыпали, каждая со своими мыслями. Мария с мыслями о незнакомом пока ей, но долгожданном и почти любимом уже женихе, а Маруся с мыслями о том, что вот она тоже скоро встретит чудесного парня, в которого непременно влюбится всем сердцем и выйдет за него замуж, что родит она детей, и заживут они все вместе большой дружной семьей, а любимый брат Иван встретит девушку, непременно своей веры, полюбит ее и забудет свою неправильную любовь к Марии.
   22 Приближались праздники, Новый год и Рождество, и хотя они не были для Марии привычными, как, собственно и для хозяев дома, но в доме к ним тоже готовились, потому что знали, что гости все равно нагрянут, и плохо будет, если нечем угостить пусть и непрошенных, но все же посланных Богом гостей. До восемнадцатилетия Марии оставалось еще полгода, как и до замужества, а пока она хлопотала по дому, днями напролет то помогала Циле на кухне, то с хозяйкой украшала и наряжала дом. Зима в этом году выдалась морозная, даже море у берега замерзло, осложняя рыбакам возможность прибрежного лова. Из-за мороза свежую рыбу купить стало практически невозможно, вся она была заморожена, и нельзя было определить, хороша она или нет. Циля злилась, что никогда теперь не знаешь, что в итоге получится, запеченая рыба с аппетитной корочкой, или вся она расползётся на протвине, и придется переделывать ее на форшмаг. Гости начали наезжать еще за неделю до Нового года. У Цили на кухне всегда было приготовлено несколько перемен блюд для такой оказии, и они никогда не оказывались лишними. Гостеприимный дом, в котором всегда были рады гостям, никогда не обманывал их ожиданий и встречал разносолами, закусками и ароматными наливками домашнего приготовления. Однажды к хозяевам заехал угрюмый купец, которого Мария видела уже в доме несколько раз. Приезжал он всегда один, и профессор долго беседовал с ним, уединившись в кабинете.
   23 Затем купец выходил из кабинета с пачкой рецептов в руках, выглядел он еще угрюмее, чем приехал, и спешно простившись, уходил, ни на кого не глядя. Все в доме знали, что у купца этого смертельно болен единственный сын, и что профессор уже давно сказал убитому горем отцу, что надежды нет, и что лечение не помогает, а только продлевает мучения тяжело больного молодого человека. Но отец не хотел верить в неизбежное и с упорством обреченного регулярно наезжал к профессору. Иногда профессор после долгого разговора в кабинете, выходил вместе с ним, держа в руках свой походный саквояж с инструментами, садился в двуколку, и Федор уносил их в далекую неизвестность. Когда профессор возвращался после таких поездок, то был он весьма озабочен и угрюм и долго шептался о чем-то с женой, которая искренне переживала за всех пациентов мужа, а за убитого горем купца она переживала больше всего, потому как даже представить было страшно, что твое единственное дитя, твой наследник и надежда всей твоей жизни тает у тебя на глазах, и все деньги мира не в состоянии помочь этому горю. В последний свой визит купец был оживлен больше обычного, даже весел, поздоровался со всеми, кто встретился ему по пути в кабинет, коротко переговорив с профессором, он вышел, на этот раз без рецептов, и, откланявшись, быстро удалился. Через пару дней купец снова приехал, но не один. С ним был молодой человек, бледный и болезненно худой, больше походивший на тень.
   24 На худом лице с впалыми щеками ярко выделялись глаза - черные, глубокие. Из-за худобы и болезненной бледности лица, они казались просто огромными, и в них как будто отразилась вся горечь мира, такой неизбежной обреченностью и безграничной тоской по жизни были они наполнены. Хозяйка попросила Марию помочь ей с приемом гостей. Мария сразу догадалась, что это тот самый смертельно больной молодой человек, и сердце ее сжалось от непонятной тоски и глухого тяжелого предчувствия. Но Мария отогнала дурные мысли, и странная тоска растворилась в привычных кухонных хлопотах. Когда Мария с обычной своей сноровкой накрывала на стол, бегая то и дело на кухню за новыми закусками, она пару раз поймала на себе взгляд этих черных бездонных глаз, и чувство безотчетной тревоги сново вернулось. Мария гнала его от себя, объясняя непривычные ощущения тем, что история умирающего юноши слишком ее задела и даже напугала. Юноша с отцом сидели в гостиной вместе с хозяевами, ожидая приглашения к столу и угощаясь рябиновой наливкой. Юноша наливку не пил, сидел молча, о чем-то, видимо, развышляя, и только время от времени повораливал голову в сторону столовой, где у стола хлопотала Мария. Иногда взгляды их встречались, и Мария, зардевшись, быстро опускала глаза и старалась избегать этого принизывающего ее невнятной тревогой взгляда.
   25 Хозяйка попросила Марию обедать с ними, но Мария отказалась, сославшись на то, что Циля завела тесто и ждет ее помогать печь халы. За обедом прислуживала Маруся, и Марии нетерпелось расспросить ее, не почувствовала ли она той же тревоги, что и Мария, но обычные дневные хлопоты не позволили девушкам перекинуться и словом. Вечером, когда все разошлись по своим комнатам, и дом затих, девушки тоже улеглись и начался задушевный разговор. Обе они очень жалели молодого человека, от души желая ему какого-нибудь мистического выздоровления, и мысленно обращаясь с просьбой о его чудесном излечении каждая к своему богу со своей молитвой. Мария поделилась с Марусей тем, что не давало ей покоя весь день, рассказала, как встретилась глазами с молодым человеком, как охватило ее смутной тревогой под взглядом его непроницаемо черных глаз. Маруся, напротив, ничего такого не заметила и не почувствовала, нашла молодого человека весьма привлекательным и от души жалела, что дни его сочтены, и как считал профессор, нет никакой надежды на выздоровление. Мария в итоге тоже успокоилась, решив, что это только влияние истории о его неизлечимой болезни так сказалось на ней, и, отбросив плохие мысли, мирно уснула, грезя о своем скором замужестве.
   26 Накануне праздников зашел проведать Марусю и брат Иван, как всегда с подарками для Маруси и со сладостями для всей прислуги. Веселый, по обыкновению внимательный ко всем, расцеловал сестрицу, расспросил, все ли хорошо, не обижал ли кто, нет ли в чем нужды. Убедившись, что Маруся ни в чем не нуждается, и жизнь её течет привычным руслом, он, как всегда, поспешил на кухня перекинуться парой слов с Цилей, и, если повезет, увидеться с Марией, а то и поговорить хоть пару минут. Последний раз бывал он в профессорском доме еще до морозов, но в последний свой визит Марию не видел, потому что хозяйка уехала к портнихе примерять новое платье, что шилось к праздникам, и забрала Марию с собой. Он тогда задержался подольше в надежде дождаться их возвращения, веселил прислугу рассказами о последнем их походе в дальние страны. Были они тогда в Китае. И командующий эскадрой взял тогда Ивана с собой на берег. Были они приглашены всем офицерским составом на обед в честь их прибытия. Китайский генерал хотел таким образом выказать уважение командующему эскадрой лично, а за одно и всему Российскому флоту. Офицеры, наслышанные об особенностях китайской кухни от переводчика, который весь дальний путь к китайским берегам только и говорил о том, насколько эта страна не похожа на другие, как в ней все странно, и что едят они всякую нечисть, которую в России даже и не сыщешь, а если и встретишь где, то и в голову никому не придет эту гадость есть.
   27 Офицеры, встревоженные этими рассказами, наотрез-было отказались идти на обед, но их заверили, что ничего "эдакого" подавать не будут, а только привычные всем мясные блюда, что-то вроде наших тефтелей или котлет, овощи, салаты, да еще всякие сладости и конечно рис. На самом деле всем не терпелось сойти на берег и самим посмотреть, что же это за такая диковинная страна, но оставить корабль без экипажа никак нельзя, и на обед были приглашены только офицеры, так что было решено, что для матросов и вахтенных офицеров угощение будет доставлено на борт, и ужин для них пройдет в привычной обстановке. Кока командующий решил взять с собой, чтобы, если какие-то блюда ему понравятся, Иван пошел бы на кухню разузнать, как они приготовлены и вообще посмотреть что там и как, мало ли какие полезные вещи можно подсмотреть в такой необычной стране. То, что кока пустят туда, где будут готовиться все блюда для званого ужина, было согласовано заранее, Иван об этом знал и готовился запоминать и учиться всем диковинным поварским секретам. Решено было, что сначала он со всеми вместе попробует все блюда, которые китайцы для них приготовили, а потом уже он и переводчик пойдут все посмотреть и расспросить рецепты тех блюд, что понравятся офицерам больше всего, чтобы потом иметь возможность готовить их для команды. Иван доводилось уже бывать на таких приемах и узнавать рецепты понравившихся блюд.
   28 Но везде, где он бывал ранее, сама кухня и то, как она организована, да и продукты, из которых там готовили, не особенно отличались от тех, что использовал он. Нет, отличия, конечно же, были, но в общем все было для него понятно и просто. Он легко мог на вкус списать рецепт соуса, попробовав его даже на кончике ножа. Если были там приправы, которых он до этого не знал и никогда не пробовал, от просил показать ему, как они выглядят и дать попробовать их отдельно, чтобы запомнить и понять, какой именно вкусовой оттенок они привносят. Он надеялся, что и здесь ему удастся справиться с этой задачей при помощи переводчика, который заверил его, что непременно во всем ему поможет. Ужин был знатный, все было вкусно, необычные блюда, убранные головами и перьями диковинных птиц, дольками незнакомых фруктов, обильно приправленные приятным кисло-сладким соусом, пряными травами трационно нужно было есть бамбуковыми палочками, но хозяева банкета конфузить гостей не стали и рядом с этими странными палочками положили привычные для гостей столовые приборы. Приборы были серебряные, инкрустированные золотом и украшенные изысканой филигранной резьбой. Посуда на столах была вся тончайшего невесмого фарфора, белоснежная с традиционным золотым орнаментом по краю, салфетки, что лежали на столах около каждого прибора, были яркого красного цвета с извивающимися золотыми драконами и диковинными цветными птицами. Такую салфетку впору на стену вместо картины, а не руки за обедом вытирать.
   29 Все с интересом принялись рассматривать убранство столов, изысканные приборы, офицеры, повидавшие немало заморских стран, были очарованы богатым убранством и необычными блюдами, особенно всем понравились небольшие мясные котлетки или биточки, нежные, сочные политые кисло-сладким соусом, по вкусу они напоминали мясо кролика, только значительно нежнее и сочнее. Иван удивился, как местному повару удалось порубить мясо до такой тонкой консистенции, и что за специи придают ему этот своеобразный привкус. И мясо Иван не узнал, то ли кролик, то ли индюк, а в общем и не то и не другое. "Смешали несколько видов птицы"- подумал он, - "Да и птицу у них, видать, кормят чем-то диковинным, а не как у нас в Одессе кукурузой да отрубями, вот и вкус у мяса такой незнакомый."
...