Папенькин сынок. Главы 6-7-8-9-10

— Да что такое, а… Отдохнуть не дают нормально. Я ж, по легенде, еще на сборе всех блатных и нищих! Вернусь только завтра.

Отец опять сбросил звонок, но потом все же перезвонил.

— О, Санька, а это тебя! — оскалился он, протягивая трубку.

— Санёк, ну чо ты затихарился, мудила! Зря надеешься! Я в курсе, что ты в городе! Я так ждал тебя, братан! Без тебя жизнь какая-то смурная. Парней не соберешь в мячик погонять! Жиреют кобели, пока ты по лесам да горам бегаешь.

Телефон сразу же начал раскаляться от восторженных приветствий Лёхи — главного компаньона на предмет по-клубам-по-девкам.

Ну всё, это Леху сейчас заклинит минут на десять точно.

Отец усмехнулся, забрал тарелку с последней грушей и, подхватив мнущуюся в дверях Катерину, утопал в спальню.

Отвертеться от выхода в свет теперь не удастся. Лишь бы программа не включала в себя какой-нибудь совсем уж тоскливый проект, вроде «сегодня в Пентаграмме Рысь выступает, айда позырим, а потом подхватим его и завалимся с ребятами в…». Дальнейшие планы были известны наперед на сто процентов, но вот скучать в бойцовском клубе ему не хотелось абсолютно.

Однако в этот раз Лёха кинул ничо так идейку. Мячик — дело святое!

— И Николь, говоришь, будет? — он оперся коленом о диван и потер след от цепочки на заднице. — И воду подогрели уже, прям как я люблю? Ну, ты молоток, братан. Уважил. Минут через сорок буду. Хотя поздновато уже, не?

— Да чо! Сейчас начало десятого только, подгребай! Не обламывай кайф. Дорога до Авиатора от тебя свободная, я смотрел. Ты и за двадцать минут доберешься. Пацаны уже съезжаются. Прикинь, даже Титан услышал, что ты, возможно, будешь, и то согласился.

— Па, я щас в душ, потом уеду. Заночую у себя на квартире, — Александр только начал наговаривать голосовое сообщение, чтобы не мешать отцу наслаждаться прелестями маман, как тот неожиданно вернулся в гостиную и вновь приземлился на диван, уже в другом халате, явно не собираясь продолжать приятное занятие.

— Слышал. Пусть тебя кто-то из рыцарей отвезет и потом заберет, когда звякнешь.

Александр хмыкнул — батя не собирался отказываться от привычки именовать охрану «рыцарями».

— Не, спасибо. Парни на пенное поло зовут, а там я много никогда не пью, ну ты в курсе. Так что доберусь сам.

— Ты теперь себя блюди, сынок, а то Кристинке какую-нить заразу притащишь, — не мог не выдать идиотское наставление родитель.

Он как-то посмурнел за те несколько минут, что провел в спальне с маман. Что Катька ему умудрилась ляпнуть? Вот дура-то, а. Всё ж хорошо начиналось. А теперь родитель явно собирался страдать над каким-то древним советским фильмом и спать в гостиной в одиночестве.

— Батя… — скривился было Александр, но потом вдруг выдал: — А поехали со мной? Погоняешь мячик с нами хоть полчасика, развеешься. — Он наверняка знал, что отец откажется, но было бы приятно увидеть вытянувшиеся рожи парней.

Батя немного развеселился:

— И ведь я знаю, что ты не прикалываешься, сынуля. Но не сегодня, не сегодня. Устал я что-то. Перелет был хреновый. Спать буду. Катьке, заразе, скажи, чтобы не тревожила меня. Поди сюда.

Александр встал на колени возле улегшегося на диван отца, привычно подоткнул ему под спину всё ту же подушечку с портретом маман, закрыл ноги пушистым черным пледом, склонил голову. Папенька на пару секунд положил ему руку на щеку, потому чуть взъерошил волосы:

— Ласковый ты. Хорошо. А как вспомню, каким волчонком на меня первый год зырился, так до сих пор на сердце паршиво.

— Батя… — Александр потянулся за рукой, прикрыл на мгновение глаза. — Норм всё. Отдыхай.

Резко встал, подвинул отцу телефон, заменявший все, что только можно было заменить в этом доме, и не только: от пульта любой системы, до, как папенька изволил шутить, «кнопки от ядерного чемоданчика».

Он незаметно окинул взглядом выдержанную в мозговыносящих ультрамодных черно-белых тонах гостиную. Привычка швырять вещи куда попало возвращалась нелегко. Рука невольно дёрнулась поднять рубаху и халат, но он не стал этого делать. С удовольствием прошелся по пушистому ковру — единственной, если не считать золотой подушечки, выбивающейся из чопорно-аскетично кладбищенского стиля вещи. Папенька таки сумел отвоевать пушистое тепло у повернутой на дизайнерских прибабахах маман.

Не успел он залезть в душевую кабинку в своей миниквартирке на втором этаже, как в ванную сдобным облачком просочилась жертва моды. Александр как раз целился трусами в корзину для белья. Попал. Повернулся обнаженный к маменьке.

— Катя, ты опять за своё? Инцест — не моя тема. Не боишься, что папенька прознает? — он решительно шагнул к кабинке, отодвинул прозрачную створку, но взглянул в зеркальную стену и обернулся.

Маменька распахнула халатик. В голубоватом свечении светодиодов белоснежная кожа отливала холодным мрамором снегов. Не та подсветка — пришло в голову. Маменьке действительно нужно что-то розовато-персиковое, как мебель в ее спальне.

— Ты красивый, ты очень красивый… — забормотала она, протягивая руки. — Ну почему так… Почему ты меня не хочешь? Он скоро меня выгонит, потому что я дура. Все так говорят. Все, все, все… Пусть, пусть я дура, но я могу быть полезной, я многое умею, я так стараюсь быть хорошей… Он выгонит меня, он сказал, что у него на меня не встает… Можно я тогда останусь с тобой? Я всё сделаю, что ты захочешь…

Она всхлипнула, абсолютно несексуально, словно слепая, шаря руками по его телу, потянулась к непроявлявшему интереса самому дорогому.

Александр перехватил запястья, притянул к себе, вдохнул аромат духов, явственно разбавленный густым коньячным запахом.

— Катя, ты же знаешь, что он не выносит пьяных баб. Не удивительно, что у него… И он устал после перелета. Возраст, все дела…

Она была ниже его почти на голову. Он без проблем мягко оттеснил её к двери, запахнул на ней халат, ловко перехватил за спиной поясок и затянул на узел — так, чтобы не смогла сразу выпутаться.

Она икнула и ткнула пальцем в зеркало, куда-то в сторону его задницы:

— Тебе нравятся такие игрушки? Я могу… я полезная…

Несмотря на идиотизм ситуации, Александр еле сдержался, чтобы не заржать: получить порку от маман точно не входило в его сексуальные предпочтения. Даже если бы она похудела минимум на двадцатку и нарядилась в костюм Строгой училки.

Он выпихнул ее за дверь ванной, потом дотащил до дверей апартаментов:

— Катя, смотри на меня, — взял рукой за подбородок, как давеча отец, нажал на нос, словно на кнопку: — Пип! — обманчиво ласково. — Нам надо поговорить.

Он погладил ее по голове, она потянулась к его губам, но он вдруг резко накинул на красивую полную шею длинную русую, чуть рыжеватую косу. Хватило на полтора витка. Потянул, чуть придушил.

Она испуганно вскинулась, попыталась оттолкнуть его руки. Легкий хмель моментально выветрился из голубых глаз.

Александр придержал на несколько секунд, сурово глядя в покрасневшее лицо.

— Марш на кухню. Завари мне чай с мятой. Прими Алкозельцер. И не дай бог, если я выйду из душа, а тебя там не окажется, то я тебя найду и за волосы приволоку к папеньке. И тогда доказывай свою пользу в тех ****ях, откуда он тебя, идиотку, выкопал. А пока у нас с тобой есть шанс просто поговорить. Усекла?

Он стиснул ее еще сильнее. Она судорожно закивала, поднимаясь на цыпочки, всхрипнула, забилась и бросилась вон, едва он ее отпустил.


7

Маменька… Он так привык думать о Катерине «маменька» или «маман», что даже сейчас не мог изменить привычке. Катерина была именно такой — действительно маменька, ласковая, нежная, готовая удушить чрезмерной заботой, неразумной навязчивой любовью. От нее можно было быстро устать, она раздражала, бесила, злила иной раз просто неимоверно этой своей чрезмерностью, но Александр не представлял себе отца и дом без нее.

Она сидела за столом в просторной кухне-столовой, украшенной вполне в ее духе: если уж гжель, то везде, даже на плитках пола, даже на потолке и ножках мебели, даже на ручках ножей и чайных ложечек, не говоря уже о тарелках. Поначалу ему казалось, что горячая еда должна моментально покрываться инеем в морозных узорах посуды.

Испуганно вскинулась, когда он вошел. Ни тени опьянения в жалобных взорах. Трясущиеся губы и руки. Чуть не расплескала чай, подавая ему его черную, с летучей мышью на донышке кружку. Никакой гжели хоть в его любимом напитке!

— Прости меня, прости, пожалуйста. Сама не знаю, что на меня нашло.

Она была уже в другом халате. Даже не в халате, а в платье. Строгом, темном, почти вдовьем, прикрытом фартуком всё в тех же холодных, но праздничных тонах старинного народного промысла. Лицо бледное. Не сдобная пышка, а перекисшее недопеченное тесто.

— Не прощу.

Она приподнялась, покачиваясь, хватаясь за стол.

— Саша… Не губи…

— Сядь.

Плюхнулась, как подкошенная, неудобно — на самый краешек стула на стеклянных ножках, тоже впитавших в себя морозную синеву. И замерла, боясь шевельнуться.

— Отец ревнив. Ты что, и впрямь не понимаешь, что сталкиваешь нас лбами?

Катерина протяжно выдохнула, схватилась за лоб, со стуком опустив локоть на салфетку.

— Да, сейчас выезжаю! — он сделал вид, что ответил на звонок, но на самом деле включил диктофон и положил телефон за кружкой.

— В следующий раз я прямо в голом виде, сверкая причиндалами, отволоку тебя к отцу через весь дом, под камерами и взглядами секьюрити. И заявлю, что ты меня достала своими домогательствами. Но надеюсь, что следующего раза не будет. Точнее, уверен, что не будет. Не настолько ты и дура.

Она села удобнее, сложила руки на столе, как примерная ученица. Напряглась, кусая нижнюю губу, и не сводя с него заплаканных глаз. Мелко закивала.

Александр вдруг по-доброму улыбнулся, резко контрастируя с тоном и смыслом только что произнесенных слов. Его улыбка, похоже, напугала ее еще больше. Ну, это ненадолго.

— Катя. Спасибо тебе за отца и за меня. За три года, что он живет с тобой, он прямо в человека превратился. Не говоря уж обо мне. Он спешит домой, балует тебя, как дитя, дарит все, что ты пожелаешь. И правильно делает. Ты заслуживаешь. Я рад, что ты у нас есть. И я не брошу тебя, даже если ты своим глупым языком доведешь отца до греха. Помогу, чем смогу, но трахаться я тобой не буду.

Глаза её расширились, ротик открылся. Она знакомым неосознанным жестом вытащила из-за пазухи золотой крестик на цепочке и сунула в рот.

— Мне всегда приятно возвращаться в этот дом. К отцу и тебе. Я даже уже привык к этому царству Деда, сука, Мороза! — он насмешливо раскинул руки.

Она следила за ним, как завороженная.

— Роди мне брата или сестру. И я буду возвращаться еще с большей радостью. Плюнь каку.

Он поднес ладонь к ее рту. Катя отшатнулась было, но тут же покорно выплюнула крестик и вдруг разрыдалась:

— Так Сережа не хочет… Я бы с радостью. С огромной! А он… Он говорит, что уже стар, что не успеет вырастить, дать образование, помочь проложить дорогу в жизни. А я… я опять беременна. Я думала… мы с тобой… И потом я скажу, что это от тебя. Я такая подлая, но я не хочу опять аборт. И у меня братики еще маленькие… мама сама их не сможет… Отец сидит… Ему еще почти десять лет. Ты всё и сам знаешь…

— О, боги, боги… — пробормотал Александр. — Ну чистое телемыло… Ну вот, а говоришь, не стоит у него на тебя. То-то он тебя по всем поверхностям валяет. А тут разок устал чел, а ты уже целую трагедь выдумала. Да шоб я так жил в его возрасте!

Он поднялся, подошел к ней, прижал ее голову к своему бедру. Она обхватила его руками. Он не позволил ей намочить слезами дорогие брюки, схватил со стола салфетку и прижал к её носу:

— Сморкайся сюда, мне некогда переодеваться. Значит так. Рожай. Я сказал. Отца я беру на себя. А если он заартачится, то я сделаю ему предложение от…

— От которого он не сможет отказаться? — она подняла покрытое красными пятнами распухшее лицо. В голубизне глаз забрезжила сумасшедшая надежда.

— Читала или смотрела? — хмыкнул он.

— И то и другое. А ты не шутишь? Не обманываешь? — она обхватила его за бедро и прижалась к нему подбородком, глядя снизу вверх. — Я же тебе хотела сделать подлость. Ты — святой!

— Катька, не доводи до греха. Что за тупое сравнение. Ты читай больше, что ли… Образовывайся. На одном Марио Пьюзо и каталогах далеко не уедешь. Нашла святого. Иди, блин, изучай следующий — планируй шмотки для младенца, детскую, коляску… Что там еще положено? Всё, топай.

Он резко отстранился, забрал телефон и пошел к выходу. Но вдруг остановился в дверях, повернул голову вправо и замер на пару мгновений, кое-что вспомнил.

— А, вот еще… Забыл… — он отворил дверцы навесного шкафчика и резким движением сбросил на пол стоявшие за ней коробки. С десяток небольших пакетиков разлетелось по полу. Он подопнул один ногой, посмотрел на сосавшую вместо крестика кончик косы испуганную Катерину.

— Не вздумай больше пить эту дрянь для похудения. А то урода родишь. Сама будешь его кормить в таком случае. И где ты взяла коньяк, идиотка? Из гостевых запасов отца? Или кто-то из рыцарей подогнал? Дай сюда бутылку.

— Что ты… что ты! — она подскочила, кинулась рыться в недрах другого шкафчика. — Я не пью, я ж понимаю… У меня отец ведь и сел по пьяни. Это я чисто для храбрости, когда к тебе шла.

Он забрал едва начатую посудину. Да, выпила она и впрямь немного, но ей хватило.

Он накинул любимую кожанку, сел в машину, отослал запись разговора отцу, приписав: «Я серьезно насчет ребенка и всего прочего. И я готов держать ответ за базар. Ты просил не обижать Кристину, а ты не обижай Катьку. Она у нас умница, даром что дура».

Он полетел по начавшей подмерзать дороге. Думал о том, откуда маменька могла нахвататься этого вот «Все, все, все думают, что я дура». Кто эти «все»? Рыцари? Обслуга? Надо бы разобраться. И укоротить языки. Еще не хватало, чтобы у нее выкидыш случился на нервной почве.

Машину чуть занесло на повороте, он бездумно выровнялся, прибавил скорость. Опаздывает. Нехорошо. Пацаны ждут. Вон уже от Лёхи пять пропущенных.

<center>***</center>

Вечеринка удалась на славу. Всё было идеально: вода, классная и вначале почти трезвая команда, хорошенькие девочки, сверкавшие симпатичными обнаженными попками и прочими неприкрытыми купальничками прелестями.

Титан — Колька Титов — чуть не задушил его в объятиях и играл отменно — и впрямь соскучился. Впрочем, все парни стосковались по хорошей игре. Увлеклись так, что уже почти не обращали внимания на любимую забаву девок. А те и рады стараться — Алька, как всегда, притащила чуть не галлон какого-то особо стойкого раствора и всякие хитромудрые приспособы. Девчонки, визжа и болея за свою команду, выдували из них громадные или стаю мелких пузырей, стараясь ослепить противника.

Это добавляло остроты, кутерьмы, бесшабашного пьянящего, подогретого алкоголем веселья.

Потом прыгали с вышки, стараясь выпендриться друг перед другом и перед девками. Но обскакать доку в этих делах немного растолстевшего, но все еще охренительно ловкого Димыча, конечно, не удалось никому. А чего хотеть? Мастерство пока пропьешь, дохрена лет понадобится.

После затеяли страйк на плавательных матрасах, палили друг в друга из водяных фантастических оружий. Струя била довольно мощно, особенно если в нос. Визг, писк, фонтаны мыльных пузырей и смеха. Утопили на глубине закрытую бутылку с шампанским, ныряли, пытаясь достать. Достали, внутри оказался невзрачный на первый взгляд брелок на цепочке. Летучая мышь — символ его теперь уже хардовой команды. И надпись на нем: «Сашке от друзей».

Было так приятно, что чуть не прослезился.

Наконец все подустали, наелись, отяжелели, разбрелись по уютным приватам. Титан, на то он и Титан, подхватил сразу двоих — близняшек-оторв. Они еще с прошлого года таскались за ним, как привязанные, по всем заведениям ночной индустрии, хоть и не отказывали себе иной раз в удовольствии попрыгать на ком-то еще.

Александр не стал нажираться от пуза — его ждало нечто не менее офигенное, чем все приятности этого вечера вместе взятые. Алкоголь лишь чуть кружил голову, обострял ощущения. На пенных вечеринках, после пары едва не окончившихся очень нехорошо случаев, сам собой сложился запрет на что-то тяжелее старого доброго честного спиртного. И наиболее слабая на голову и физику часть пацанов постепенно отсеялась.

И это было здорово. Теперь можно было действительно расслабиться и войти в будоражащую кровь любимую роль, не опасаясь к утру обнаружить в бассейне утопленника.

— Лайт вариант или?.. — заранее осведомилась Николь, недаром носившая это прозвище. Любимый типаж. Постарше его лет на пять, а то и все десять, но это только прибавляло достоинств. Она единственная была в купальнике. В строгом черном закрытом купальнике. И это тоже играло на образ. И еще как играло!

— Лайт. Но на днях я точно дозрею до… — Александр не договорил, ткнулся в ее небольшую красивую грудь лбом. Потом отпихнул Николь от себя в сторону душевых: — Ну иди уже, иди.

Она строго взглянула на него, поднялась и ушла, умудряясь даже на скользком краю бассейна сохранять уверенную походку Строгой Училки. Он застонал, поспешив с головой окунуться в покачивающееся на воде облако переливающихся радужных пузырей.

Когда он, смывший с себя фантасмагорию шумного веселья и насухо вытертый нежными руками девчонок, вошел в комнату, она уже ждала его у доски с написанными на ней номерами заданий. Наклонила аккуратно убранную рыжую головку, поправила ослепительно белый бант, взглянула поверх очков, зеленые глаза зло сощурились. Констатировала факт:

— Опять опаздываете, Сосновский.

Ни тени игры в резком ударе указки о парту:

— Садитесь. Надеюсь, вы хотя бы приготовили домашнее задание?

Он на подгибающихся ногах подошел ближе, промямлил:

— Я… забыл тетрадь дома… Но я всё написал, честно…

Вскинул на нее молящий взгляд. Господи боже мой… Как давно это было… Он едва не кончил только от одного ехидного движения её тонкой брови:

— Да? Вы и в прошлый раз говорили то же самое. За кого вы меня принимаете?

Эти же самые слова сегодня говорила ему Кристина. Яйца заныли с такой силой, что он не выдержал, чуть не сломав к чертям всю игру:

— Николь… пожалуйста…

— Что вы себе позволяете! — не вышла из роли она. — Это переходит все границы! Вы неисправимы. Будьте добры спустить брюки и нагнуться над партой.

Да! Да! Да-а-а...

Она отложила указку и вытащила из стоявшего в углу ведра длинную розгу, провела по ней пальчиками, сгоняя капельки воды на пол. Он дрожащими руками обнажил ягодицы. Стянул ниже, еще ниже. Одежда соскользнула на пол. Он переступил через нее, откинул ногой в сторону, наклонился, упираясь руками в парту, как давеча в капот Гелика.

— Сначала снимите рубаху. И ноги шире.

Свист розги. Долгожданная обжигающая боль.

Бля…

Это… нет слов… Это спейс…


8

Ночью спал плохо. Хотя, казалось бы, вечеринка и здоровский секс должны были высосать все силы. Давило на грудь беспокойство, какая-то странная тревога. Впрочем, в первые дни после возвращения это бывало часто. Парни неохотно признавались, что и с ними иной раз бывает примерно то же.

Александр как-то нехило поржал с ребятами над рассказом одного классного пацана. Парень этот - спец высокой пробы, многое умел, дофига чему смог научить. И язык был подвешен как у заправского блоггера.

На учениях по освобождению заложников ребята, служившие с этим хлопчиком, изображали террористов. Поздняя осень, час, другой, третий. Дубарь. Замёрзли, как цуцыки, в ожидании начала развлекухи.

Пока штабные в сотый раз пересогласовывали одно с другим, командир захватил для усиления эффекта реалки одну из штабных крыс. И по открытому каналу громко заявил, что сейчас отрежет пленному ухо. А если штаб промаринует их в холодном здании заброшки-заводика еще часик-другой, то отчекрыжит и второе.

Зашевелились! И еще как.

У бедолаги штабного от ужаса глаза сделались в пол-лица. Его трясло даже после того, как перед ним десять раз извинились за идиотскую шутку и напоили чаем из знаменитой «неостывайки» самого командира.

Когда штурм окончился и всех повязали, «заложник» дал такого деру по пересеченной местности, что пацаны пересмотрели свое скептическое отношение к физподготовке штабистов.

— Ты что, и впрямь думал, что мы тебе отрежем уши? — когда судьба столкнула их вновь через пару месяцев, поинтересовался кэп.

— Да. Вы ж там все отмороженные. Боевой синдром, все дела…

Не было у них никакого такого «синдрома». Спали все, как младенцы. Но это там — в жестком распоряде скуки боевых будней. А вот в мирной жизни почему-то в голову под утро начинала лезть всякая хрень. Это отмечали многие.

Особенно тяжело давались предрассветные муторные часы.

Александр тоже хлебнул этого горького настоя. Да еще тяжелые последние разборки с кэпом и пацанами. Ишь чего удумали — отстранить его от дела всей его жизни. Хотя он сознавал, что они правы на весь контрольный пакет акций и еще немного. Но на душе было гадко.

А тут еще нежданный-негаданный брак и проблемы с Катюхой. Он на девяносто девять процентов уверен, что отец послушает его совета. И все у него с маменькой будет зашибись. Но оставался один процент — ревность.

Александр имел как-то возможность оценить степень отмороженности бати — когда к Катюхе на курорте прицепились какие-то местные мачо. М-да… весьма неосторожно с их стороны.

И вот этот один процент ставил под сомнение благополучный исход дела. Чёрт.

Александр крутился в непривычно мягкой постели. После пенки, подложенной, чтобы не отморозить самое дорогое, после дикого напряжения последних двух недель, когда спать и жрать приходилось в жесточайшем цейтноте, мозг не желал признавать объективной реальности: тишина, безопасность, мир.

Надо было все-таки притащить на квартиру Николь. И провести сразу еще одну сессию. До полной отключки, до блаженного забытья. Но он не желал столь близких отношений. Потом найдет время и приедет к ней в студию.

Он походил по квартире, жалея, что не может заняться привычным, вводящим в легкий успокаивающий транс делом.

Эй, сейчас бы почистить-смазать его красоточку, умницу-красавицу. Два месяца назад он побаловал ее новым обвесом, и девочка не подвела, выручив его в нехорошей передряге. Отделался лишь царапкой на плече, которую кудесник Юрьич ловко замаскировал под вырезанный абсцесс.

Часы безбожно показывали начало шестого. Надо бы прилечь хоть на пару часиков. Некогда отсыпаться до обеда — батя отвалил деньжат. Необходимо встретиться с нужными людьми, прикупить всего дохрена. Лично все проверить и пощупать ручками. Обнюхать каждый стежок, каждую детальку.

А потом предстоит отрабатывать неплохие бабки — уделить внимание Кристине.

Он уже жалел, что повел себя с нею согласно роли мажора и сволочи. Или… не жалел. Он с этим не определился. Все еще оставалась надежда убедить парней и кэпа, что он какое-то время сможет усидеть на двух стульях. И тогда Кристине лучше считать его тем, кем она его считает. Вздохнет с облегчением, в случае чего. Сыграет роль безутешной вдовы на шикарных похоронах и заживет себе мирно со своим «Горацием».

Но если переубедить парней не удастся, то… Тогда план «Б» — к дьяволу Горация. Такая конфетка нужна самому.

Мысли о Кристе развеяли марево тревоги. Перед глазами встало ее разгневанное лицо, свист цепочки. Ну прелесть же!

Александр потер знатно горевшую после розги Николь задницу и поспешил в душ — предаться приятным фантазиям.

Потом усталость взяла верх и он наконец вырубился, словно мертвый — без сновидений, еле добравшись до постели.



9


Как усидеть после сеанса связи со спейсом? На той части тела, посредством которой как раз и проходил этот сеанс? Ну… лучше не сидеть вообще! А то вас будет мучить далеко не раскаяние.

Жаль, что часто предаваться порицаемому многими наслаждению не выйдет при всём желании и наличии немалых денег и профессионального проводника в волшебный мир. Человеческие инстинкты — редчайшая драгоценность. И только сознательное жесткое ограничение себя в потакании им даёт возможность изредка испытать то, что хотел бы испытывать как можно чаще. Несправедливо!

Но ничего не поделаешь. Боги жестоки: делу время, потехе час.

Александр временами залипал в очередной пробке и, поелозив ягодицами в попытке найти наиболее удобное положение, дремал, положив голову на руль старенького жигуленка. Просыпался от звука раздраженных клаксонов, натягивал сильнее на лоб невыразительную серенькую шапчонку и сонно рулил дальше.

Помятый после трудной ночки видок и мешки под глазами — неплохая маскировка. Но вскоре тыква опять обратится в роскошную карету, невзрачные шмотки сменятся на королевский наряд и вновь начнется ненавистный бал.

Сзади на сиденье тоже отсыпались два мужика. Один, постарше, так и вообще безмятежно храпел, а второй, совсем еще молодой, время от времени нервно курил и поглядывал в зеркало заднего вида.

— Так ты и есть тот самый Нокиа? — наконец решился он задать, судя по всему, давно терзавший его вопрос.

— Нет, ****ь, Самсунг, земля ему пухом, — разозлился Александр. — С ума сошел? Ты что несешь?

Парень виновато отвел взгляд.

— Прости, оплошал. Само вырвалось. Никак поверить не могу, что вижу самого… Я думал, ты старше. И… солиднее. А ты пацан совсем.

— Шат ап! Сорри за мой французский. Заткнись, то есть.

Сон как рукой сняло. Он выюлил из потока, припарковался с соблюдением всех правил движения, ювелирно аккуратно. Вышел из машины и достал свой талисман — старушку Нокию, спасшую ему жизнь в тот страшный день.

— Ангел, моё почтение. Кто еще в курсе, что я здесь? Мне что, пластическую операцию делать? Новенький, которого вы прислали, опознал меня. Если вы не понимаете, насколько я рискую, то мне точно придется лечь под нож. Я его высажу, где взял, через час, забирайте клиента. Ничего. Справимся вдвоем с Ванькой.

Благословенны адекватные суровые челы, не задающие лишних вопросов, понимающие все с полуслова, с тычка пальцем. Они не хуже тебя знают, что именно тебе нужно, их речь похожа на бесконечный шифр, только отстёгивай бабло на то, без чего можно, но крайне некомфортно там… не так уж и далеко. Спасибо бате, теперь у мужиков есть не только самое необходимое.

Он высадил длинноязыкастого молодца под предлогом, что тот должен передать подсумки под аптечки, жгуты Эсмарха, ППИшки и обезбол, срочнее, чем предполагалось.

Со вторым товарищем сошлись на том, что надо бы сменить машину, а еще лучше на сегодня закончить беготню по нужным людям.

Проводил взглядом явно раскаивавшегося ссутулившегося пацана. Не обойтись и без этих любопытных щенков-добровольцев, горящих желанием умереть за Русь-матушку. Нет, не так.

Понимают и принимают возможность такого исхода как раз взрослые мужики, осознавшие, что никто, кроме них. А пацанва спит и видит вернуться, осиянными славой. Бонусом суровый взгляд, мужественные морды, намек на неебическую сопричастность к чему-то героическому. Ну и, конечно, такие все дружно поднимаемся со скорбными мордами под «Господа офицеры» кремлёвского престарелого соловья. «На разрытых могилах наши души хрипят», бля… Так и хочется спросить, кто его надоумил могилы разрывать?

Александр чувствовал, что заводится. Утечка инфы его немало напрягла и разозлила до взбесившегося пульса. Давненько с ним такого не было.

Он снял с первой карты остаток средств, отдал ожидавшему на заднем сиденье Ивану, которому доверял больше, чем себе, по одной простой причине: если бы не Ванька, то его, переломанного после «падения со скалы», банально не довезли бы до золотых рук кудесников на Большой земле.

— Погоди.

Ангел-хранитель положил ему руку на плечо:

— Тебе кэп сколько раз говорил, чтобы ты избавился от Нокии? Что за придурь тащить её даже сюда? Надо было оставить там. Давай мне.

Он протянул ладонь.

Александр вздохнул. Потом выдохнул протяжно, словно застонал. Глупо, бесспорно. Но этот талисман всё, что осталось у него от самого дорогого человека.

Он закрыл глаза. Потом открыл и, не глядя, сунул телефон Ивану. Тот мгновенно снял батарею, вынул симку и флешку, приоткрыл дверь машины. Миг, и последняя материальная память погрузилась на дно безымянной речонки под мостом.

— Останови.

Александр свернул на обочину, вылез, развел руками:

— Ну, давай ругай.

Он обреченно вздохнул. С телефоном вышло неправильно. Сам виноват. За такую подставу Ванька и навалять может. У Ангела жёсткие жилистые крылья и звание мастера спорта по боксу.

— Только не по лицу. Мне сейчас никак с фингалом нельзя. Каждый волосок в укладке на вес золота. Осталось, ****ь, действительно серьгу в ухо и силикона в губы подкачать — для завершения образа.

Иван рассмеялся, но как-то невесело:

— Силикон лишнее. А серьгу можешь не только в ухо, но и в нос. И в пупок. Вообще будешь неотразим! Но дырка в ухе или где-либо еще, это ж, сам понимаешь, лишняя опознавалка. Не глупи. Что там бабы более безопасное используют? Я слышал, ресницы наращивают, брови рисуют… Что еще?

— Анус, сука, отбеливают! Я и так чуть ни по полдня в салонах красоты отвисаю, заебали! — окончательно вызверился Александр и вдруг с яростно вспыхнувшей надеждой обернулся к Ивану:

— Если ты заговорил об опознании, то, значит, у меня есть шанс вернуться? Отец пока не наседает. У меня еще есть время! Он готов платить, как и прежде. Я смогу выдавить из него и больше, уверен. Только с женитьбой с этой ***ня, ей-богу.

Иван сурово смотрел на него:

— Тебе, конечно, никто не может запретить. Напомнить, что мы останемся без бабок, если твой батя получит тебя в виде трупа? Ну чо ты, как маленький. Ты выполнил свой долг. Отдал с лихвой. А теперь ты нам нужен здесь. Да, сейчас патовая ситуация, но ничего еще не окончено.

Александр понимал всю несправедливость и ужасающую правду его слов. Хотелось выть и кататься по земле. Он отвернулся и стал пристально разглядывать охренеть, как сильно, заинтересовавший его засохший куст.

Иван толкнул его в плечо, потом резко притянул к себе, прижал голову к своей груди:

— Ну всё, хорош. Будя.

— Педики! — раздалось из окна подползающего к АЗС школьного автобуса. Школота расплюскивала носы о стекла, разглядывая их.

— Семенов, закрой окно! — донесся крик учительницы.

— Да. Всё норм. Мне пора на бал.

Александр резко отстранился, высморкался и сел в машину.



10

Вежливо поздоровавшись с бабулями у подъезда, устало прошел неприметный трудяга-парень. Давненько его не было видно. Петровна говорила, что он мотается за длинным рублем «на севера». Обычный, серый такой, глазу не за что зацепиться. Котов любит — как приезжает, тут же покупает здоровенный пакет корма Петровне, а та, старая кошатница, и рада стараться. Развела тут зоопарк, понимаешь.

А еще он не жмотится подкинуть пару тысчонок на всякие проекты по благоустройству двора, не то что некоторые, понарожали, понимаешь, а на нормальную клумбу сдать скупятся. И вот еще положительная черта: не ставит свою древнюю Ладу, перегораживая вход в подъезд. Кажется, на двенадцатом живет? Или на четырнадцатом? Повезет той, которая станет его женой. Но ему поди еще тридцати нет, а современная молодежь, ох, как поздно женится.

Из соседнего подъезда явил свое великолепие местная притча во языцех — надменный молчаливый совсем еще юный — молоко на губах не обсохло! — красавец, недавно сбивший своей крутой тачкой пару ограждающих столбиков у тротуара. Извинился? Куда там! Не глядя, швырнул под ноги возмущенным соседям свои сраные баксы и смылся. Правда, денег с лихвой хватило бы, чтобы создать частокол из столбиков вокруг всего дома.

Давненько поганца не было видно. Не иначе все по таиландам да канарам шляется. Да еще и психованный. Старый вредный бульдог Андреевича ринулся к нему, хозяин еле его удержал. Так тот как залепит ему ногой снизу по челюсти! Бульдогу. Тот чуть не подох на месте. Разве ж можно так? Не укусил же он его, в самом-то деле. Андреевич потом караулил мажора этого — пытался деньги за ветеринарку стребовать и вообще — разобраться по-мужски. Но не задалось у него что-то. Притих, даже на бульдога стал надевать намордник, а на расспросы других собачников буркнул только: «Ну его нахуй, этого ****ата. Себе дороже с ним связываться».

Позвонил Кристине, попросил о встрече. Она недоуменно спросила, откуда у него именно этот номер, и отказала, сославшись на жуткую занятость. Пришлось обратиться к начальнику СБ. Надо, конечно, было сделать это еще до первого свидания, но как-то и в голову не пришло. Александр был уверен, что будет иметь дело с одной из тех девок, что продадут душу, чтобы залезть к нему в постель. Но вышло иначе.

Или это искусная игра, целью которой является насадить рыбку на крючок. Почему нет? Может, она думала, что у него есть шанс сорваться. Брак-то, не сказать, что особо выгоден его семье. Куда перспективнее было бы подсунуть самого Александра в постель дочери того, кто выше по положению или хотя бы равен.

Не похоже, чтобы она играла. Но мало ли. Он сам из тех, кто носит маски. И не одну. Собой настоящим он становится, только когда грудь сдавливает тяжесть бронника, а пальцы поглаживают тело родной любимой «девочки». «Только шашка во степи казаку подруга. Только шашка казаку в степи жена». Нет уж ни казаков, ни шашек. Растворились в прошлом, превратились в бутафорию. Осталась исчерканная лесополосами и поросшими камышом речушками степь. И ненависть.

Оказалось, что у Кристины скоро заканчиваются занятия в каком-то претенциозном заведении под названием «Авторская Школа технологии и дизайна пошива». О, как. Сразу вспомнилось залитое вином платьице и явно не из последней мировой коллекции изумрудное пальтишко.

Пока ждал, почти не сводя глаз с входа в здание, урывками полез посмотреть, что оно такое — Авторская школа. Нашел сайт. Куча дорогих курсов по всяким там вещичкам — от лифчиков до пальто.

Смущенно хмыкнул, увидев на заставке девицу в таком же, как у Кристины, наряде. Неловко, блин. Получается, он испортил собственноручно сшитое невестой платье. Красное вино, наверное, хрен отстираешь.

И как загладить вину? Купить ей брендовую шмотку взамен? Да хоть весь модельный дом! Но если она предпочитает ходить в том, что шьет сама, то этот вариант не прокатит. А еще и обидится, не дай боже. Ну как она усмотрит намек, что брэнд пошит куда качественнее?

Сложно.

Странные увлечения у девочки. И фразочка эта ее: «Ты — избалованный богатенький сукин сын!». Странно такое слышать от девицы, принадлежащей тому же кругу, что и он сам. Что бы это значило? Она не считает себя богатенькой или избалованной?

Кристина выскочила на улицу оживленная. В черных джинсах и кожаной косухе, через плечо черный же рюкзак с заклепками, на ногах ботинки в тему. Рыжие волосы пламенеют на фоне байкерского прикида. Задержалась у ворот, что-то обсуждая с подружками, которые тыкали пальцами в застежку на пальто одной из них. Видимо, швейные дела.

Александр не предупреждал, что подъедет. Кто её забирает? Гораций? То есть она не собирается отказываться от прежнего образа жизни, хорошая дочь? А вот это не прокатит, киса. Ботанику придется умерить пыл.

Он вышел из Гелыча, оглянулся, заслышав рёв мотоцикла. А вот и он, лёгок на помине. Ну и славно. Сейчас разберёмся, ху из ху. Нечего откладывать в долгий ящик. Там, окромя груза 200, ни для чего не должно быть места. И Кристю не мешает приструнить сразу же. Нефиг выставлять его на посмешище так явно.

— Хай! — он подошел со спины и тяжело хлопнул Горация по плечу. — Мужик, быстро ноги в руки, ключ на старт и свалил от моей жены. Райт нау!

Парень с изумлением обернулся, у Кристины глаза сделались размером с сигнал светофора. Она быстро попрощалась с подругами и поспешила к ним.

— Она тебе не жена! — сбил его руку с плеча Гораций. — И не будет.

Услыхав это, Кристина словно споткнулась в полете. Остановилась в нескольких шагах, терзая лямку рюкзака. Взгляд сделался умоляющим и смущенным.

Парень на мотоцикле словно оцепенел.

— Мне придется выйти замуж. Я сегодня хотела с тобой поговорить, — тихо сказала она.

— Придется? — начал было заводиться Александр. Ах ты ж, невинная ты ле***** белая. А я, значит, развратник-насильник-разлучник? Но вдруг он резко сбавил обороты и промурлыкал с угрозой: — Именно. Придется. Марш в машину, милая женушка. А ты еще здесь? — Он в упор взглянул на побледневшего пацана.

Кристина молча прошла мимо них к Гелычу, опустив глаза. Гораций пялился на неё чуть ли не с ужасом. Александр разочарованно цокнул языком. Все вы бабы — стервы, спешите переложить ответственность на чужие плечи. И эта такая же — «хорошая дочь», «придется». Но она остановилась, с силой захлопнула уже открытую ею дверь, вздернула носик и повернулась к ним.

— Саша, дай мне две минуты.

Не попросила. Приказала. Ну-ну.

Он отступил на пару шагов — развел руками, затянутыми в светлые перчатки — в тон бежевому пальто — давай, мол, валяй. Девицы — душеньки-подруженьки — не спешили уходить, пялились на скандальное происшествие во все глаза.

Она подошла, встала рядом с Александром и просто сказала:

— Я не так выразилась. Не придется. Я сама так решила. Я выхожу замуж, Антон. Прости за дурацкую сцену.

Антон-Гораций медленно расстегнул шлем, повесил его на руль, поднялся с сиденья и подошел к Александру, разминая руки в кожаных перчатках:

— Не нравится мне твоя улыбочка, мальчик, — тихо сказал он, зло сверкнув черными глазами. — И то, как ты разговариваешь с Кристиной, мне тоже не нравится.

Александр искренне восхитился: у него о ботаниках сложилось совершенно иное впечатление. А тут — на тебе!

Он перекрыл телом Кристину, оттесняя её к забору, одновременно уклоняясь от мелькнувшего возле лица кулака. Миг, мгновение и вот уже Антон загнут в три погибели, едва не касаясь носом тротуарной плитки. Пытается выкрутиться из унизительного положения, но для этого надо выломать своё собственное плечо из суставной сумки.

Александр придержал его пяток секунд, потом постепенно ослабил захват и резко оттолкнул от себя:

— Я тебя услышал, братан. Прости, но она не твоя.

На лице Горация отразилось недоумение, он невольно схватился за растянутое плечо, отступил на шаг.

Александр отлично представлял, как он выглядит в глазах несчастного влюбленного: почти женственная красота и кажущаяся хрупкость, отлично подчеркнутая светлым гламурным нарядом и стараниями визажистов, сбили бы с толку и самого Александра, встреться на его пути столь сладенький мальчик.

— Не смей, выпорю! — вдруг выдала Кристина так, что ее шепот коснулся только ушей Александра и явно не долетел до Антона.

— Да, милая, да, как скажешь. Можешь прямо сегодня. — Он одернул пальто и повернулся к ней, галантно предлагая опереться на его руку.

Антон всё еще смотрел на них. Глаза его расширились, когда её ручка легла на локоть Александра. Он проводил их помертвевшим взглядом до самой машины и, не надевая шлем, сорвал железного коня в бешеный галоп.

Вот тебе и ботаник.

_____________________

http://www.proza.ru/2019/02/08/2177