СРТ Глава 62 Пророческая великоруская мысль

Систематизация основ русской жизни и Типа.

Глава 62

Пророческая великоруская мысль и ее деятельное начало.

К первой Отечественной войне 1812 года Россия подошла с Императором Александром I во главе Священного Союза Государей Европы. А перед этим, фактически все историческое время, начиная с первых Романовых, Россия вела непрерывные войны, истощившие во многом ее великоруский потенциал имперского духа. Наследие Царя Ивана Грозного, прочувствовавшего расовые границы Империи и отступившего на Западе из Прибалтики, не пошло впрок дальнейшему духу Абсолютизма Империи. Идея голого могущества государства, вкупе с духом церковного стяжательства, идейно окормлявшим сам Абсолютизм Империи, толкала Россию Романовых в пограничные цивилизационные конфликты и нескончаемые западные войны продолжились. Здесь, если Новороссию и Крым можно не ставить в этот цивилизационный ряд, то войны за Прибалтику, Западную Украину и Галитчину были, и инерционны по духу Абсолютизма, как и были совершенно излишни для Империи.

Потерявшая дух расовых границ Абсолютистская Империя начала XIX века, в результате имперской экспансии, получила в свой состав западное 5-6 миллионное польско-еврейское инорасовое население, наполненное антирусским и антиимперским духом борьбы с «царским самодержавием». Оно истекало духом ненависти к Русскому Мiру и имперской России, как Монархической Форме государства. Оно же, это население, и явилось двигателем господства спекулятивного духа хозяйственной жизни той России. Это население в своей русофобской элите, было более финансово состоятельным и финансово-спекулятивно, гораздо более приспособленной к махинациям и спекулятивной картельной деятельности. К тому же оно имело тесные связи с Мировыми Глобалистами, Ростовщиками и в конечном итоге, оно и явилось идейным вдохновителем, пропагандистом и локомотивом гибели Империи.

Очередное нашествие европейских «двунадесяти языков» 1812 года, ставшее периодической дурной традицией, заставило Русский Мiръ пристально вглядеться в его расовые истоки  Идейное начало пророчеств природной расовой Русской мысли того времени положил Великоруский расовый Гений начала XIX века Алексей Степанович Хомяков (1804-1860). Он щедро бросил в публичное поле русского Общества россыпь идей и мыслей, где одной из главных мировоззренческих была мысль пророческая - геополитическая. Эту судьбоносную для Руси геополитическую мысль никто в обществе, в том числе и его великоруские сподвижники, не понял, не прочувствовал и не подхватил (Русский Мiръ и его общественная мысль, порабощенная кабинетной интеллигенцией, оказалась не готова к ее творческому мировоззренческому восприятию В.М.), и Хомяков начал разрабатывать ее в своем незаконченном труде всей жизни - «Семирамида», но так и не успел закончить, умер. Так само русское общество первой половины XIX века и те люди, которые именуются славянофилами, не смогло прочувствовать появление в своей среде Гения Русской Имперской Мысли. И Алексей Степанович так и остался одинокой вершиной на русском общественном небосклоне тех движений великоруской мысли, которые именуются славянофильством. Он, заядлый спорщик, полемист, выдвинул в публичной и общественной полемике все идеи славянофильства, а в остальном мало имел отношения к самим славянофилам.

Алексей Степанович Хомяков был человеком истинно русской натуры и эти черты видны были у него с молодости. Нет в мире такой сферы мысли и деятельности, которой практически не коснулся бы Гений Хомякова. Вот и в небольшой статье его молодости о зодчестве, в которой, по поводу описания Миланского собора, Хомяков задает себе вопрос о происхождении этого искусства? И приходит к заключению, что первоначальным источником зодчества была психология природных религиозных воззрений (не путать с исповеданием Веры В.М). И что начала его нужно искать не у подражательных римлян (имеется в виду греческая эстетическая и этическая основа Великой Мировой Римской Культуры), а у народов Востока, в Египте и в Индии. Это глубочайшее проникновение в дух психологии человека, как личности и имперское ощущение типологии народов мира, как и основ типологии Имперской Культуры, которую Мы с Вами далее назовем индо-европейской Пракультурой, были поразительны, и, конечно же, не поняты до конца и не оценены его современниками, не говоря о Нас с Вами сегодняшних.

После участия в русско-турецкой войне около 1830 года Хомяков возвращается в Москву. Среди шеллингистов, гегелианцев и беззаветных приверженцев западного просвещения, раздалось слово Хомякова о необходимости самобытного развития русской народности, об изучении старины и возвращении к её заветам, о Православии, как основе Русского народного характера, о значении Русского Народа в истории и о будущем мировом призвании России. То было слово новое, до тех пор неслыханное. Странно и дико звучало оно для огромного большинства тогдашнего образованного общества, называвшего русского мужика варваром и отождествлявшего Православную веру с постным маслом и примитивными воззрениями черни. Да и ближайшие слушатели, как и друзья Алексея Степановича держались тогда еще совсем иных воззрений. К Хомякову примыкал разве один только Петр Киреевский. Но постепенно возник кружок единомышленников, получивший от либерального общества обидное название «славянофилов»

Хомяков вещал вечное: «Русский дух создал самую Русскую землю в бесконечном её объеме; ибо это дело не плоти, а духа, Русский дух утвердил навсегда мирскую общину, лучшую форму общежительности в тесных пределах; Русский дух понял святость семьи и поставил ее, как чистейшую и незыблемую основу всего общественного здания; он выработал в народе все его нравственные силы, веру в святую истину, терпение несокрушимое и полное смирение. Таковы были его дела, плоды милости Божией, озарившей его полным светом Православия. Теперь, когда мысль окрепла в знании, когда самый ход истории, раскрывающий тайные начала общественных явлений, обличил во многом ложь Западного мира и когда наше сознание оценило (хотя, может быть, еще не вполне) силу и красоту наших исконных начал, нам предлежит снова пересмотреть все те положения, все те выводы, сделанные Западною наукою, которым мы верили так безусловно; нам предлежит подвергнуть все шаткое здание нашего просвещения безстрастной критике наших собственных духовных начал и тем самым дать ему несокрушимую прочность…»

Видя нестроения Русской Церкви и исповедания Веры Алексей Степанович создает свои богословские труды и издает их на французском языке в Париже (восемь богословских тетрадей), так как пытаться издавать в России подобные мысли было безполезно и опасно. И не зря его богословские труды не обсуждены, не опровергнуты, а … замолчаны до сих пор.

Хомяков в своем богословии преодолевает католическую (для спасения необходимы дела) и протестантскую (для спасения необходима вера) богословские крайности и тем самым указывает на недопустимость дихотомии (внутреннего противоречия основ Веры; здесь сказано, как прозрачный намек на всеобщий для всех толков, навязанный космополитизм христианства, позволяющий подобные умозаключения, настолько дика эта мысль была для официальной Церкви В.М.) как таковой для православного вероучения. «Посему неразумны и те, которые говорят, что вера одна не спасает, но еще нужны дела, и те, которые говорят, что вера спасает кроме дел».

Хомяков писал в отношении власти, состоятельной хозяйственной силы и деятеля в общем смысле: -

«В законе обычном, вере, и подчиняться этим высшим началам, это - истинно-нравственное воспитание, это просвещение в широком смысле, это развитие не только нравственности, но и ума. И так община столько же выше английской формы, которой бедствия она устраняет, сколько и французской, которая, избегая бобыльства (индивидуализма В.М.) физического, вводит бобыльство духовное и дает городам такой огромный и гибельный перевес над селом» (социальный расовый Гений здесь напоминает о свободном расовом выборе народа, на который надо опираться власти до последнего, принимая ограничительные законы только в случае неотложной государственной нужды В.М.) Об нас, и об нашем отношении к общине покуда я не говорю. Со временем мы срастемся с нею. Но как? Этого решать нельзя. Смешно было бы взять на себя все предвидеть. Право приобретать собственность, данное крестьянину, не нарушает общины. Личная деятельность и предприимчивость должны иметь свои права и свой круг действия; довольно того, что он будет всегда находить точку опоры в сельском (деловом В.М.) мире и что в нем же или через него они будут мириться с общественностью, не выростая никогда до эгоистической разъединенности (что сегодня и губит Россию В.М.). Тоже вероятно будет и с нами. Но это еще впереди и как Бог даст! Допустим пока начало, а оно само себе создаст простор».

Обратите внимание на выражение Хомякова о индивидуализме - русское определение бобыльство. Бобыль в Русском Мiре человек ущербный, обиженный судьбой, подобного искренне жалели, а если это был нравственный выбор, то откровенно презирали. Русский Мiръ понимал, что вслед за духовным индивидуализмом неизбежно выступает индивидуализм физический, как крайнее вырождение личности.

Первый социолог-геополитик Хомяков естественно сразу обратил внимание на глубокий кризис Русской Православной Церкви и не мог не коснуться этого вопроса своим аналитическим умом. Он видел социальное обмирщление Церкви и неуклонное системное превращение ее в обычный институт государства. В то время за антицерковные взгляды запросто можно было угодить в крепость или на каторгу. Хомяков, свободно владевший европейскими языками, написал и издал в Париже анонимно 8 философских тетрадей с аналитикой церковной жизни, где показывал, что истинная Церковь это тело Христово и свободное собрание верующих.

Во взглядах Хомякова всегда была мысль о свободном демократическом принципе общественной жизни, где люди общаются глаза в глаза и это непреложный закон жизни любого здорового нравственно Общества. Но все иные общественные житейские ипостаси имеют естественно другую природу. Государственность, Семья ячейка Общества и Семья Имперских Народов – господство принципов монархии, а Вера это Дух связи, со-вести с Творцом самого народа.

Алексей Степанович Хомяков лежит в Москве, в Даниловом монастыре, под одним памятником со своею женою, им самим еще поставленном, со словами псалма: «Аще беззакония назриши, Господи, Господи, кто постоит?». К этому тексту после его кончины прибавлен другой: «Блаженни алчущие и жаждущие правды». На памятниках кругом имена Валуева, Языкова, Гоголя, Самарина, Кошелева, князя Черкасского и многих других, памятных Москве и России.

Русская расовая мысль Русского Мiра VIII-XIX веков, в трудах ее авторов историков всегда отталкивалась от каких то затверженных к тому времени либеральных догм, типа ложной нормандской теории происхождения Руси. XVIII век господства «немцев» (так называли всех иностранцев на русской службе) в исторической науке выдвинул имена русских историков М. Ломоносова и В. Татищева, отвергавших и опровергавших историческими трудами нормандскую теорию. В. Татищеву русская история обязана обнародованием таких важнейших документов как «Русская правда» (1019-1054 гг.) и «Судебник Ивана Грозного» (1550). Но после смерти одного и другого их исторические архивы попали в руки «немцев»  и были опубликованы с понятной корректировкой.

Первые тома «Истории государства Российского» Карамзина вышли в свет в 1818 г. Вот как трактует это событие официоз: - «Их выход стал большим общественным событием, современникам казалось, что Древняя Русь была «найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом».

Удивительно, но факт, вслед за либеральным якобинцем-республиканцем Карамзиным в авторитете у того научно исторического общества, с его нормандской теорией, оказались его последователи, малоросская школа - Илловайского, Костомарова, Ключевского и нашего Соловьева. И это было не случайно. Малоросское духовенство всегда было на стороне церковных «стяжателей- иосифелян» и многие церковные смуты и нестроения исходили именно от него. Тут к либеральному малоросскому духовенству закономерно присоединился либеральный дух малоросских историков.

Советская историческая школа полностью поддерживала нормандскую теорию происхождения государственности Руси и что удивительно (но не очень, учитывая то полное господство «либералистики» и духовное сродство каббалистического «марксизма» и каббалистической «либералистики» В.М.) в сталинский период не последовало даже попытки пересмотреть эту, высосанную из пальца, теорию. Сталин был интернационалист-марксист и русский народ для него был безликим рычагом исполнения своих «интернационально-марксистских» планов построения, гибельной для Русского Мiра, советской «красной империи».