Посол

ПОСОЛ
Документальная повесть

I.ЗАИКА С УЛИЦЫ КАМЕННОЙ

Город благопристойных медресе и величественных минаретов, спасший от инквизиции и сохранивший для Европы Платона и Аристотеля, ныне мог утешить себя лишь воспоминаниями о заповедном своем блистательном средневековье. Прекрасные поэты, мудрые историки, Ибн Сина, по книгам которого училась медицине вся Европа, -- все это оставалось прошлом. Теперь о том, что в Бухаре некогда преподавали медицину, свидетельствовало лишь название медресе «Дар-уш-шифо» («Дом исцелений»), где учащиеся годами изучали лишь толкования на толкования комментариев на комментарии религиозных книг.

Войско, управление и даже религия -- все пришло в упадок. Застой и разврат проникли повсюду. Столица, «священная и благородная» для мусульман, похоже, исполняла исламские обряды лишь для видимости, чтоб хоть таким образом поддержать свой былой облик для посторонних. Охмеляющие напитки, азартные игры, мальчики для разврата сделались лучшим времяпрепровождением для некоторых бухарцев -- и это бухарцев, отличавшихся прежде необыкновенной строгостью нравов!

Шантаж и интриги глубоко укоренились во всех слоях общества. Доносить на соседа не считалось зазорным. Ставить подножку юноше, продвигавшемуся по службе, стало обычной обязанностью многочисленных чиновников. Старшие бюрократы копили сведения о бюрократах помладше, и пользовались ими как средством шантажа в своих корыстных интересах. Поджаривание на раскаленных подносах, отрубание носов, ушей, рук и ног, выкалывание глаз, выдергивание ногтей, волос и языков, прижигание раскаленным железом, дробление молотками суставов и множество других немыслимых изуверств составляли кусок хлеба палачей. «Казнями» именовались перерезание горла и отсечение головы. Женщин, совершивших прелюбодеяние, закапывали по пояс в землю и забивали камнями.

Преступности действительно не было (за исключением тотальной коррупции), базары и вправду не закрывались на ночь, замки и ключи и впрямь залеживались на полках торговцев.

Вот только кошмарный, всеобъемлющий страх вгонялся в человечьи души, порождая преступления куда более страшные -- против сущности человека.

Именно здесь, в этом городе, родился в августе 1826 года Ахмад. Единственный ребенок, оставшийся в живых после предыдущих неудачных родов матери, он стал главной заботой семьи.

Дом отца, муллы Носира, стоял на улице Кучаи Сангин (Каменной). Это странное, на первый взгляд, название -- а все постройки здесь были глиняные, с деревянным каркасом, -- улица получила благодаря двумстам обтесанным булыжникам, устилавшим ее, и спасавшим пешеходов в месяцы зимних дождей, когда почти весь центр столицы покрывала слякоть.

Грамоте научился Ахмад от матери, достаточно образованной женщины, содержащей, к тому же, начальную школу для девочек.

В 10 лет, после домашнего обучения, Ахмада отдали в мактаб, готовивший чтецов священного Корана. Немного спустя, однако, учитель сообщил родителям о своей полной растерянности -- мальчик сильно заикался, и, следовательно, чтец из него не вышел бы. Родители приняли решение вновь взять сына под свою опеку.

Особый интерес проявился у ребенка к каллиграфии и графике. Это обрадовало домашних, ибо природный недостаток в таких ремеслах не помеха. Переписанные и украшенные книги продавались на бухарских базарах по очень высоким ценам, стало быть, художник мог себя прокормить. (Вспоминают, что в те годы на одном из рынков города книга «Юсуф и Зулайхо» была куплена одним ценителем за деньги, равные стоимости трехсот пудов пшеницы, -- и все благодаря прекрасному почерку и таланту переписчика к живописи).

Ахмад переступил порог медресе в четырнадцать лет. Мальчик, как оказалось, не только заикался -- его голова была непомерно большой. Теперь кличек у Ахмада стало две: «Заика» и «Голова». Носить вторую было вроде бы почетно, а вот чтобы избавиться от первой, пришлось пускать в ход кулаки, Но вскоре в этом отпала необходимость; незаурядный ум мальчика был признан всеми, чего было вполне достаточно, чтобы заслужить всеобщее уважение.

Медресе, когда-то знаменитые на весь белый свет бухарские медресе, давно уже уступили пальму первенства египетским. Многие преподаватели очень любили получать подарки; и знания ученикам они давали в перерывах между получением подношений. Обучение зачастую не выходило за рамки зубрежки комментариев к знаменитым книгам, без понимания сути последних. На одном из таких занятий Ахмад не сумел скрыть иронической ухмылки, и его, под предлогом частого отсутствия на занятиях, перевели к другому учителю -- факт в медресе настораживающий; скромность и терпимость ценились здесь наряду со знаниями.

После окончания учебы, по рекомендации одного из благодетелей дома муллы Носира, Ахмада приглашают, -- учитывая его на редкость красивый почерк, -- не куда-нибудь, а во дворец! Другим выпускникам повезло значительно меньше: кто-то получил приход в мечетях неблизких кишлаков, единицам удалось устроиться в столице, а кто-то и вовсе отверг приходскую службу.

Вот, кажется, и все из того, что удалось отыскать в архивах об этом периоде жизни Ахмада Дониша. К сказанному можно лишь прибавить несколько слов о его женитьбе, рождении сына и дочери, и еще -- об укрепившемся в нем интересе к красивым женщинам, да к беззаботному веселью.

Много лет спустя в главной своей книге «Редчайшие происшествия» Ахмад Дониш объяснит причину столь неожиданной перемены в восприятии жизни: «У меня был двоюродный брат, молодой, красивый, жизнелюбивый. Однажды он возвращался из степи в город и при переправе через Зарафшан утонул. Его гибель потрясла меня. Я подумал: «Если человек так легко может умереть, стоит ли копить деньги? Но лучше ли всласть и досыта есть, хорошо одеваться, а досуг посвящать веселью?» С тех пор, что бы я ни заработал, немедленно тратил. Сам ел и других угощал».

II.«МОРОЗ И СНЕГ ДЛЯ ЗЕМЛИ»

В мае 1857 года кушбеги, первый министр эмира, послал новому генерал-губернатору Оренбурга Александру Катенину сообщение, что через месяц-другой бухарцы намерены отправиться в Россию. Надлежало довести это до сведения русского императора.

Посольство -- а оно именно таковым и было как по составу, так и по назначению -- включало мирохура (главного конюшего эмирского двора) Муллоджона, его советника Ширинходжи, сына упомянутого мирохура Абдукодирбека, а также повара, парикмахера, конюха, уборщика, казначея, чилимщика (подносчика чилима) и т.д. Включен был в делегацию и Ахмад Дониш.

«А причина моего назначения была такова, -- писал Дониш. – После поражения от Турции и европейских держав в Крыму Николай отравился ядом [1]. Ему на престоле наследовал сын Александр. Нам было поручено поздравить нового царя урусов и установить между нашими странами дружественный союз, от которого зависело бы благополучие и безопасность бухарского народа. Мне дано было эмиром такое поручение: «Изучи внутренние порядки, присмотрись хорошо к государственному устройству и доложи Нам. Ибо о делах соседних стран мы узнаем со слов купцов и путешественников»».

Посольство, потратив на путь около 20 дней, преодолев Оренбург, Самару, Симбирск, Сергач, Муром, Арзамас и Владимир, прибыло, наконец, в Москву. Несколько дней спустя с вокзала Николаевской железной дороги, --  а это было фактически первое «редчайшее» путешествие Дониша, -- бухарцы отправились в Петербург, и вступили в русскую столицу в начале января 1857 года.

Переводчиком к посольству был приставлен драгоман Министерства иностранных дел М.Костромитинов. Само же пребывание бухарцев курировалось управляющим Азиатским департаментом МИДа Е.Ковалевским.

Бухарцы удостоились приема у Александра II.

Дониш напишет потом об этом русском царе так: «...он в течение семи лет платил Турции контрибуцию, а затем двадцать лет не вел никаких войн, но провел важнейшие государственные реформы».

Посланцы Бухарского эмирата встретились и с князем А.М.Горчаковым. Умен и очень хитер был новый министр иностранных дел. Разговоры его с упомянутым мирохуром Муллоджоном велись в основном вокруг самых важных в поездке бухарцев вещей: устройства лавок для эмирских купцов на Нижегородской ярмарке, от коего польза должна быть обоюдная, и о возвращении свободы русским подданным-невольникам (работорговля в Бухаре еще не была запрещена).

…Два месяца провели Муллоджон и его спутники в Петербурге. Они успели посетить технологический институт, Александровскую императорскую мануфактуру, строящийся Исаакиевский собор, фарфоровый завод, императорский ботанический сад, музей императорской Академии наук, Монетный двор.

Ахмад Дониш так потом передаст свои первые питерские впечатления: «Мороз и снег для земли -- это град стрел, от которых земля сморщивается и оседает до тех пор, пока не растает под солнцем весеннего равноденствия».

В один из дней члены эмирской миссии обедали у будущего российского посланника в Бухаре графа Н.П.Игнатьева. (Впоследствии Н.П.Игнатьев, востоковед В.Е.Лорх, нижеупомянутый астроном В.Я.Струве по приезду в Бухару посетят дом Дониша).

О Пулковской обсерватории. Здесь бухарцев встречал ее основатель и первый директор Василий Яковлевич Струве, известный в мире как автор классических трактатов по практической астрономии.

Сына муллы Носира, Ахмада Дониша, трепетавшего от соприкосновения с неизвестным, подвели к пятнадцатидюймовому рефрактору, через который он смог наблюдать за Солнцем и Юпитером.

III.О ДРАГОМАНЕ ПАШИНО

Нельзя сказать, чтобы жители Бухары любили своего нового повелителя эмира Музаффара. Напротив, редко кто из его подданных мог бы за его спиной воздать ему хвалу, Многие, очень многие посылали ему свои проклятия. Даже осыпанные его милостями в глубине души бранили его.

Тупость монарха проявлялась во всём. Так, когда в Самарканде случился пожар и удалось спасти знаменитую на весь мир Тамерланову библиотеку, Музаффар и пальцем не пошевелил, чтобы найти ей в новом пристанище -- Бухаре -- достойное помещение. Книги свалены были в подвалах, никому не разрешалось пользоваться ими, только сырость и мыши преспокойно делали свое дело. Сам же Музаффар, когда появлялась нужда в деньгах, доставал из подвала любую книгу и, переодевшись до неузнаваемости, тащил ее на базар. Не станем утверждать, что сказанное истинно, но сам факт подобных разговоров свидетельствовал о многом.

Стоило ли после этого удивляться поражению эмира в войне с Россией? Земляк и ученик Дониша Абдуррауф Фитрат впоследствии назовет главной причиной поражения Бухары именно невнимание правительства эмира к просвещению.

...О действиях войск собственной страны в Средней Азии, и в Бухаре в частности, с отвращением говорили многие русские интеллигенты, и среди них Петр Пашино -- образованный и демократически настроенный человек, знакомый с западными политическими идеями, автор небезызвестных писем к Добролюбову и Некрасову.

В своей книге Пашино с горечью рассказывал, к примеру, о казни, в ходе упомянутых военных действий, простого столяра-узбека Мухаммаджона, единственная «вина» которого состояла в противодействии прапорщику, бесчинствовавшему в его мебельной лавке. «У меня до того сильно впечатление от этого зрелища, что я не могу вспомнить о нем без внутреннего волнения», -- писал в своих «Воспоминаниях драгомана» Петр Пашино.

Приехал Пашино в Туркестан «по высочайшему государя императора повелению» в феврале 1866 года вместе с генерал-майором Дмитрием Романовским и флигель-адъютантом Илларионом Воронцовым-Дашковым.

Здесь, в Ташкенте, Пашино и встретился с Донишем, часто бывавшим в туркестанской столице по делам.

Русский переводчик Пашино назовет Дониша в своих путевых заметках «молодым парнем, большим фанатиком и патриотом эмировским. И еще Пашино рассказывал правдиво и с юмором о повышенном интересе Дониша к пароходам и, особенно, к женщинам.

Где-то между 5 и 29 августа 1869 года Пашино вновь встретится с Донишем и другими бухарцами. Случайно или намеренно он изложит им содержание одной секретной телеграммы. «Известие телеграммы состояло в том, что признается Петербургом удобным возвратить Самарканд бухарскому эмиру, -- напишет впоследствии Пашино. -- Когда я пунктуально и громогласно передал бухарцам это известие, то все они, не исключая и сына эмира, воздели руки горе и вознесли Аллаху благодарственную молитву. Затем были вынесены из другой комнаты подарки».

Поступок Пашино окажется фатальным для его карьеры.

IV.ЛЕГЕНДА О САДОВНИКЕ И ОБЕЗЬЯНЕ

Вторая поездка Дониша в Санкт-Петербург состоялась также в составе посольства. Кроме Дониша, туда входили тураджон (несовершеннолетний наследник эмирского престола) Абдуллафаттаххон, шурин эмира Сафар (седой старик 66 лет), четверо прислуг. Всем было выдано по триста золотых монет, но только не Донишу; ни одежды, ни жалованья он не получил -- сочли, вероятно, что с него довольно и чести поездки. Главная задача послов заключалась в выражении благодарности России за фактически предоставленную возможность захватить соседний с бухарскими окрестностями город Шахрисябз. Тайной же целью было выговорить себе Самарканд, «древнюю Тамерланову столицу».

Уже по дороге в Оренбург бухарцы узнали, что эмир признал-таки власть России над собой. (Англичане, ознакомившись с этой информацией, поначалу ей не поверили, и дали соответствующее задание своим разведчикам в Бухаре, Ташкенте и Петербурге). Известие о признании власти России наверняка не вызвало у бухарцев ничего, кроме горести,-- ведь речь шла не о каких-нибудь Караханидах или Аштарханидах, то есть фактически братьях по религии, а о верховенстве над собой страны «неверных». Каждый начал думать о семье, об очаге, о мечети, о родном квартале…

Императорская столица приютила послов в добротном отеле «Англетер». Дни их, вероятно, посвящались нанесению визитов, а вечера же, точно, -- осмотру города. Общаться с местными людьми им помогал Александр Касимович Казембек, писатель-ориенталист, профессор Казанского и Санкт-Петербургского университетов, приближенная к императрице особа, или, как назвал его в своей книге Дониш, «учитель русских царевичей». Бухарцы пользовались его услугами и в предыдущий свой приезд в столицу.

Несколько дней спустя, а именно 22 октября 1869 года, в 11 часов утра, в одну из официальных петербургских резиденций были привезены подарки от бухарской делегации. Возможно, это были предметы утвари, созданные лучшими бухарскими мастерами. «Высочайшая воля» принять самих послов через день была почему-то изменена (то ли не успели разглядеть подарки, то ли возникли у Двора другие заботы). Но через два дня, в среду, к отелю подъехали две кареты. В первую, запряженную двумя лошадьми, сели Казембек, Дониш, офицер Арсланов и поручик Шпицберг, сопровождавший делегацию от Ташкента; во вторую, в четыре лошади,-- Абдуллафаттаххон, Абулкосим, Сафар и пристав Колзаков (бухарцы -- одетые сугубо по-восточному).

Экипаж проследовал через Большую Морскую площадь к Зимнему. Здесь уже стояли начальник экспедиции церемониальных дел Министерства императорского двора Николай Кудрявцев, оберцеремонимейстер князь Долгоруков, гофмаршал граф Мусин-Пушкин, Стремоухов.

К церемонии присоединились также тайный советник МИДа Вейман, военный министр Милюков, генерал-адъютанты Адлерберг и Гейден, генерал-майор Переминин и другие. Гостей провели в Белую залу через почетный караул из роты дворцовых гренадеров. Бухарцы были усажены в «кресла для отдохновения», им предложили сладости и другие угощения.

И вот началась сама долгожданная аудиенция.

Дониш вновь близко лицезрел Александра II -- «белого царя», запретившего рабство и работорговлю в Бухаре.

Все действо разыгрывалось в соответствии с установленным Министерством императорского дворца «Порядком приема сына эмира, принца Сеид Абдуллфаттаххона».

Сначала выступил наследник. Его речь, очевидно, тщательно подготовленная в Бухаре, изобиловала цветистыми фразами и славословием. Затем речь держал додхо [2] Абулкосим.

Додхо говорил больше, чем тураджон, он даже умудрился вставить в свою речь фразу о «кознях внешних сил, пытающихся нарушить древние связи Бухары и России», намекая, разумеется, на англичан. Абулкосим пытался тем самым применить тактику восточной дипломатии -- найти некоего врага на стороне, чтобы вызвать симпатии другого врага, то есть России в данном случае, и начать диктовать ей свои условия. Главным же требованием бухарцев было вернуть Самарканд и другие земли. Но не менее искушенные в дипломатии Александр II и его приближенные сделали вид, будто не понимают, куда клонит хитроумный додхо.

Абулкосим начал нервничать -- аудиенция приближается к концу, а к главному вопросу так и не подступили. По его мысли, тут в разговор должен был вступить наследник эмирского престола. Но и этого не произошло. Тогда нервы додхо не выдержали совсем, он впал в бешенство. Схватив наследника за руку, он, и не стараясь быть неуслышанным, обрушил на него такие слова:

-- Его величество повелитель правоверных, эмир, послали свет очей своих в надежде, что императорское величество возвратит завоеванные у нас земли -- Ташкент, Самарканд и Джизак!

Конца фразы не было. Абдуллафаттаххон сам должен был догадаться, что сделать, пока еще аудиенции не закончилась,

Император, наблюдавший за этой сценой, велел переводчику перевести слова додхо. Казембек исправно донес «просьбу» Абулкосима, на что Александр II, -- как затем будет вспоминать Дониш, -- отмахнулся, топнул ногой и ответил:

-- Те области целиком подчиняются губернатору в Ташкенте, у него и следует просить об этом.

Затем царь взял эмирского сына под руку и начал расхаживать с ним по зале, пространно расспрашивая его о семье. А в заключение беседы он предложил совершить прогулку по Петродворцу.

…Дониш был страшно возмущен несдержанностью Абулкосима. Аллах мой, думал он, так глупо, так неумно, так неуклюже испросить то, ради чего проделан такой большой путь! Отдаст ли Россия просто так то, что завоевано ценой непростых военных действий?! Подчинить себе Ташкент, Джиэак и Самарканд, как-то обустроить их, а затем отдать бухарскому эмиру? Россия -- не какой-нибудь меняла с торговых улочек Бухары, не какой-нибудь рядовой служащий из канцелярии эмира, которого можно попросить поднести цейлонского чаю! Это государство способно сделать Бухару не частичным, а полным вассалом, присовокупить ее к другим завоеванным городам! Но только крепкие нервы, а и змеиная хитрость, и коварство тигра нужны послу! Вот тогда-то и можно выторговать даже невозможное!

Размышляя над поступком додхо, Дониш вспомнил свою любимую притчу.

Некий садовник был очень дружен с обезьяной и нигде не расставался с нею. Однажды, когда он отдыхал в саду, обезьяна взяла веер и принялась отгонять от него мух. Но сколько она ни размахивала веером, мухи целыми роями слетались со всех сторон, садились на глаза и нос садовника. Тогда обезьяна схватила камень и швырнула в них -- но попала в садовника и раскроила ему череп. Такова участь тех, кто поручает дола недостойному.

Додхо, заключил Дониш, уподобился, -- да простят святые такое сравнение, -- обезьяне. Он предпочел булыжник с Каменной улицы вееру из Зимнего дворца. Он «размозжил» своей выходкой заветное желание всего бухарского народа. Ибо выказавший однажды свою слабость, как Абулкосим, собственную нетерпимость,-- будет потом бит сильным противником.

...Церемонии встречи бухарцев с императором продолжилась осмотром достопримечательностей дворца. Гостей провели по Западной половине к церкви, оттуда -- в портретную галерею, Георгиевскую залу, Романовскую галерею, Эрмитажный павильон, Зимний сад. Эмирский сын с сопровождающими его лицами увидели Гербовую, Петровскую, Фельдмаршальскую, Николаевскую аванзалы, Арбатскую комнату, Ротонду. Затем все проследовали наверх, в Бриллиантовую комнату, потом вниз, в комнату покойного императора Николая I. Сопровождал послов граф Мусин-Пушкин.

V.«ТУТ ЧТО НИ ЗДАНИЕ -- ЗВЕЗДА ИЛИ КОМЕТА!»

Поездка бухарского посольства не ограничилась одной лишь высочайшей аудиенцией. Гости пытались решить с хозяевами и более «земные» вопросы -- о снижении пошлин на товары своих купцов, о расширении зоны разрешенной для них торговли, о предоставлении бухарским паломникам права проезжать через российские города, особенно Одессу, в Мекку.

Петербург шел в этих вопросах навстречу бухарцам.

«Как-то вечером от министра пришел переводчик и пригласил нас в общество, называемое Дворянским собранием. Здесь мы видели, как нежные красавицы, стройные и солнцеподобные, прогуливаясь по зале, выступали плавно и грациозно, как пава или томная газель. Все они были одеты в шелковые наряды настолько тонкие, что сквозь них просвечивало тело... Благодаря тонкости стана и прозрачности одежд, стрела взгляда пронзала их от спины первой до груди сотой, нигде не задерживаясь, будто всевышний Бог сотворил их тела из чистой воды и прозрачного стекла.

В России женщины не носят паранджу, и знатные мужчины и дамы, девушки и юноши влюбляются друг в друга. Но привести возлюбленную домой нельзя, потому что по их закону мужчина не может взять больше одной жены, и развод никоим образом не возможен. Поэтому любовные отношения, возникшие меж ними, являются преступными и запретными»...

Где только не побывали Дониш и его спутники: геологический и транспортный музеи, экспедиция по производству бумаги, казна Государственного банка, стекло- и фарфоровый заводы, кораблестроительная верфь, Кронштадт, театр -- спектакли «Царь Кондаль», «Конек-Горбунок», «Корсар»; присутствовали даже при закладке памятника Екатерине II.

Как и всякого приезжего, Дониша поразила Кунсткамера -- «музей существ, заключенных в стеклянные сосуды со спиртом».

И еще об одной достопримечательности из второй поездки Дониша в Петербург.

Какая-то из знатных дам столицы попросила через Казембека, чтобы Дониш составил для нее гороскоп -- слава Дониша как превосходного астролога дошла и до нее. Карты небесного свода у Дониша под рукой не оказалось, и он попросил переводчика где-нибудь раздобыть ее напрокат.

Отправляясь в известный тогда магазин Мозера, Казембек наткнулся на своего начальника Стремоухова. Узнав о донишевской просьбе, управделами МИДа почувствовал себя неловко; «Не принято для посольства давать вещи напрокат, это позор дли нашей державы. Возьми две карты за счет казны и отвези ему». Казембек так и поступил, подарок был вручен Донишу, и тот отблагодарил Стремоухова несколькими бейтами (двустишиями), в которых сравнивал его с Асафом -- великим визирем мудрого цари Соломона.

Прочитав бейты, чиновник дипломатического ведомства сказал Донишу: «Что бы тебе ни было нужно по части науки, говори мне, я достану. Даже если ты напишешь из своих краев -- и вышлю туда».

Накануне отъезда из российской столицы был решен и еще один вопрос -- о получении гражданства бухарцами, проживающими в России. Плодотворность поездки, таким образом, возросла.

Прибыв в Ташкент, послы доложили в Туркестанское генерал-губернаторство о сути своих бесед с официальными лицами в Петербурге, в том числе передали и фразу Александра II касательно замечания Абулкосима, и на основании последней стали требовать возвращения Бухаре Самарканда немедленно.

Дело оборачивалось скандалом.

Высшие чиновники в Петербурге по главе с царем смогли отмести от себя решение вопроса и свалить его на власти Туркестана. Ташкенту же теперь не оставалось ничего другого, как искать какой-нибудь выход. Видя явное замешательство властей, бухарцы решили «подкрепить фразу царя» ссылкой на текст секретной телеграммы, сообщенный им конфиденциально драгоманом Пашино. Ташкент телеграмму признал «утратившей силу» в связи с новыми обстоятельствами, а решение вопроса было отложено до новых консультаций с правительством России. Кауфман облегченно вздохнул. А Пашино был наказан в очередной раз.

Целых пятнадцать лет, начиная с 1870 года, пишет Дониш свой главный труд -- «Редчайшие происшествия» -- труд историко-дидактического характера с анализом установившихся религиозных и моральных норм. В книге есть такие впечатления о поездке в Россию: «Был я на большой улице в Фитирбурге. Везде высятся дома в пять-шесть этажей. Везде стоят столбы из бронзы, украшенные барельефом с хрустальным фонарем сверху. Благодаря соединению дыма и пара, в нем каждую ночь огонь горит. Толпы народа здесь ходят каждый день, когда идут на молитву. Никто друг друга не толкает -- это неприлично. Разговаривают негромко, Посреди улицы устроены отверстия, покрытые чугунными решетками, куда стекает вода во время дождя».
 
VI.БУХАРЦЫ НА СВАДЬБЕ ДОЧЕРИ ИМПЕРАТОРА

Третье путешествие Дониша в Петербург началось в конце 1873 года. На этот раз бухарцы прибыли в основном дли присутствия на свадьбе дочери русского царя. (Бухарская дипломатия, точнее, ее подобие в условиях протектората России, памятуя об ошибке Абулкосима, стала действовать теперь намного осторожнее). Северная Пальмира приняла послов 6 января следующего, 1874 года. Дониша и его спутников разместили в доме Лихачевых на Владимирской улице.

Прием у императора был назначен на 10 января. Что интересно, один из канцелярских документов без стеснения указывал на необходимость напомнить бухарцам «поднести подарки от эмира». Аудиенция состоялась точно в назначенный срок в Зимнем, в Золотой гостиной. Бухарцев приветствовал, среди прочих, и Кауфман.

Одиннадцатого января пять орудийных выстрелов возвестили о начале свадьбы. Члены Синода, Государственного Совета, духовенство, министры, послы с супругами собрались в Зимнем. Гости были представлены, затем начали фотографироваться. Бухарцы, видимо, запечатлеть себя почему-то не дали -- по крайней мере, в двух личных альбомах императрицы Марии Александровны их фотографии отсутствуют.

Бракосочетание началось в половине пятого в Николаевском зале, а четыре часа спустя Георгиевский зал расцвел праздничным пышным балом.

Ночью, по возвращении в дом Лихачевых, переводчик бухарцев, ссылаясь на посла Кашгарии, посоветовал Донишу написать стихи для императора. Не знаем, о чем тогда думал наш герой. Может быть, о роковой ошибке Абулкосима, приведшей к потере Самарканда, и вновь пришла на память обезьяна, размозжившая голову хозяину? Возможно, он решил применить иную тактику, чтобы «щедроты белого царя» могли коснуться и его родины.

Акростих занял у Дониша три часа. Он уже переписал его на дорогую бумагу, начал разрисовывать, по установившейся традиции, поля, когда к нему зашел глава посольства Абдукодир. «Ты пишешь письмо неверному? Хочешь получить императорский подарок? Может, подкинуть тебе несколько золотых?», -- так иронически отнесся Абдукодир к намерению своего подчиненного. Дониш постарался скрыть свою истинную реакцию на такие слова. «Мне нужны не монеты, а уважение к моему повелителю, воспитавшему меня», -- только и ответил он Абдукодиру.

Стихи дошли до адресата.

«Переводчик показал акростих императору и перевел его. Тот был очень обрадован, проявил любезность и в качестве вознаграждения послал мне перстень со своим именем и тридцатью четырьмя бриллиантами весом в три мискала. Где бы император ни встретил нас, он показывал дочери прямо из кареты на меня, что он, мол, поздравил тебя с замужеством в стихах. Он обращался со мной ласково, я тоже кланялся».

Как совместить резкое неприятие Донишем тона письма эмира Музаффара русскому императору и его собственное послание царю? Отказывался ли наш герой теперь, то есть после фактически собственного коленопреклонения перед повелителем неверных, от оценки музаффаровского письма как «письма проститутки»? Думаю, что нет. Дониш, как и подобает истинному мусульманину, поздравил в стихах «неверного» со свадьбой дочери, ничего низкого, безнравственного он тем самым не совершил. Более того, своим талантом он не только защитил свое человеческое достоинство, но и заслужил уважение тех, кто этот талант оценил. Музаффар же в своем письме, пронизанном жалкой лестью и постыдным унижением, добровольно предлагал себя в качестве жертвы.

Свадьба между тем продолжалась и длилась в общей сложности шесть дней. Однажды император в сопровождении свиты и родственников прохаживался среди гостей и вновь, теперь уже лицом к лицу, встретился с Донишем.

-- Я видел акростих, посвященный царевне, Я очень доволен. Он очень глубок по смыслу, но жаль, что мы не знаем языка, чтобы отличить прекрасное от никудышного.

--Слова -- это плоть содержания,-- ответил Дониш. -- Не будет красив язык, не проявится и высокий смысл.

--Мне очень хвалили тебя,-- продолжал император, -- как человека образованного, дважды или трижды бывавшего здесь. Почему же ты не научишься нашему языку?

--Всякий раз, как мне случается приехать в вашу страну, меня день и ночь водят гулять, возят в театры и на заводы. Сердце не позволяет мне отказаться и заняться азбукой. Вдруг, я думаю, не удастся мне осмотреть диковинки вашего государства.

Царь, согласившись, кивнул.

Другой раз, прогуливаясь в Зимнем саду с дочерью -- теперь женой британского принца Эдинбургского, -- он, увидев Дониша, показал его дочери -- вот, дескать, опять тот господин, сочинивший тебе дифирамб. Дочь, улыбнувшись, откланялась.

Бухарцы были гостями домов многих из Романовых -- Константина Николаевича (председателя Госсовета) и Александры Иосифовны (председателя общества музеев и петербургских приютов для сирот), Николая Николаевича-старшего (командующего столичным военным округом) и Александры Петровны.

Где-то между 24 и 27 января Дониш и другие бухарцы гостят в Москве. Свадебные торжества частично проводились и здесь.

Известность Дониша как человека вежливого, эрудированного и понятливого в Петербурге и Москве возрастала. В то время как многие другие дипломаты из Бухары (хотя бы упомянутые Абулкосим и Абдукодир) оставляли о себе не самое выгодное впечатление.

VII.ОПЕРА, ЦИРК И РОДНОЙ ДОМ

Аделина Патти была в то время звездой первой величины. Она обладала не очень сильным голосом, но чистой и легкой колоратурой, что отмечал, к примеру, П.И.Чайковский. Вот запись Дониша после посещения ее концерта:

«А еще в дни императорского торжества пригласили за сто тысяч русских танга актрису и певицу по имени Патти, которая была юна и красива… Не верилось даже, что подобный голос может принадлежать человеку, поэтому европейские ученые-анатомы ждали, когда она умрет, чтобы вскрыть ее горло, посмотреть и выяснить, в силу какой причины появился у нее такой хороший голос».

Дониш посетил цирк, гастроли труппы Гаэтано Чинизелли. Исполнялись, в частности, воздушный полет, «хождения по тонкой проволоке», «танцы и разные экзерции на двух туго натянутых канатах», скачки на неоседланной лошади.

Царь вновь принял бухарцев 2 марта, в половине второго дня. Беседа наверняка была чисто протокольной, малозначащей, прощальной. Присутствовали Горчаков, Кауфман, Ливен, гофмаршал Грот, Стремоухов, Кудрявцев, полковник Давыдов. В конце приема Абдукодир вручил императору драгоценный мех -- подарок эмира.

Так окончилось путешествие, длившееся около полутора месяцев.

...Завоеванное Донишем в результате поездок в Россию уважение высших русских чинов и самого Александра II укрепило его положение при дворе эмира, ставшего российским вассалом. Однако, сравнивая увиденное во время путешествий с жизнью Бухары, Дониш пытался растолковать эмиру, как надо бы устроить жизнь в эмирате, чем навлек на себя высочайшую немилость и был не только отстранен от дальнейшего выполнения дипломатических поручений, но и отправлен из Бухары в далекую местность Гузар казием. Но, к слову, эта должность обеспечивала весьма солидный достаток.

Дониш вновь садится за «Редчайшие происшествия», описывая впечатления последней поездки в Россию. Особенно запало в душу посещение школы для глухонемых детой. В школе -- подумать только! --девочка написала на доске свое, имя. Возник повод задуматься над разницей бытия отсталых и развитых стран.

В «Редчайших происшествиях» Дониш первым познакомил своих соотечественников с теорией социализма, написал о «теории франков», или иначе -- о французском утопическом социализме. Но он же первым из туркестанской интеллигенции высказал сомнение в осуществимости социализма («никто не откажется запросто от своего богатства, а если начнется дележ, то прольются реки крови»).

VIII.ЗАКАТ ПЕРЕД ВОСХОДОМ

На закате своих лет, после смерти эмира Музаффара, Дониш возвращается уже навсегда в город своего детства. Новый эмир утверждает его в почетной должности хранителя библиотеки медресе Джаффарходжа, тем самым предоставляя ему возможность безбедно доживать свои дни.

В 1894 году Дониш заканчивает свое небольшое сочинение «Мерило религиозности», где, как и подобает гуманисту, выступает против розни суннитов и шиитов, против национальной нетерпимости.

Приближающейся круглой дате правления здравствующей мангытской династии бухарских эмиров он посвятил «Исторический трактат», где рассмотрел причины захвата Россией Средней Азии; необходимую тактику вассальной Бухары, где терпение, осторожность и выторговывание уступок ставятся им на первое место; отметил пагубность проводимой эмиром Музаффаром внешней политики -- пассивной, безынициативной, хотя Бухара была не полной колонией, а протекторируемой страной.

Дониш полагает, что выдвинь эмир требования ирригационного строительства в эмирате, основания сахарного завода, создания суконной фабрики, Россия бы их выполнила. Дело, продолжает автор, за элементарной предприимчивостью и патриотизмом. Много упреков делает Дониш туркестанскому генерал-губернатору, не способному разумно распорядиться водой Зарафшана, в результате чего возникают недоразумения между жителями кишлаков Бухары и Самарканда...

Ахмад Дониш просыпался рано, до восхода солнца. На завтрак мальчик-повар приносил ему крепкий чай со сдобной лепешкой. Затем он поднимался на верхний этаж работать. Дом, как впрочем многие тогда в Бухаре, был чрезвычайно красив: потолок отделан алебастром, на девяти балках с резьбой, стены украшены рисунками, растительным орнаментом. Росписью предпочитал заниматься сам хозяин. В этом же доме жила дочь Дониша с мужем -- одним из его учеников. Сын жил отдельно своей семьей и зарабатывал на жизнь полученными от отца навыками каллиграфии и орнаментальной живописи. Прислугу Дониша составляли садовник, мальчик-повар и служанка на женской половине.

Одно более всего мучало старика -- желудочная язва. После обострения болезни его отправляют в единственную в городе европейскую больницу, у городских ворот Шайхджалол, под контроль русского доктора Пизикова, Однако пятнадцать-двадцать дней усиленного врачебного присмотра не дали пользы.

Похоронен был Дониш за городскими воротами Мозор [3].

Незадолго до смерти Дониш преподнес свои «Редчайшие происшествия» опальному брату эмира -- Сиддикхону, жившему под фактическим домашним арестом в течение 35 лет. Через Сиддикхона книга пошла гулять по благородной Бухаре.

Баходыр Эргашев
Звезда Востока. -- Ташкент. -- 1992. -- №11-12


ОТ РЕДАКЦИИ:

В этом документальном повествовании речь идет об Ахмаде  Донише, личности необычайно яркой, свершившей отмеренный ей жизненный путь в эмирской Бухаре безрадостной и застойной  второй половины минувшего века.  Взыскательным умом своим Дониш страстно жаждал познать все и употребить познанное на пользу отечества. Область его интересов, казалось, была безгранична: мирская жизнь и сотворение мира, причина бедствий мудрецов и счастливая доля глупых людей, правила супружеской жизни и  принципы государственного управления, загадки Природы и высшее предназначение Человека…

Его трактаты выдают в нем человека незаурядного, обогнавшего свое время, потому и испившего горькую участь непонятности и одинокости.

Бухарский Нострадамус --  он увлеченно занимался астрологией. Поистине, его можно было счесть за безумца, когда он в 1886 году пророчил через 36 лет конец царствующей династии в Бухаре. «В грядущем, кто останется в живых, увидит, что сокровища эмирской казны, собранные путем насилий, попадут к неверным, а правители сложат голову па плахе. Эмиры и наместники подвергнутся, как подобает грешникам, вечной каре. Небо упадет на их головы…»

Дерзость просветителя была столь велика, что он осмелился поучать самого эмира! За что и был изгнан из Бухары, избежав смерти, вероятно, лишь благодаря тому, что эмир боялся разгневать русского царя, который, как казалось эмиру, покровительствует Донишу. В чем именно заключалось такое покровительство, нам неизвестно. Однако будучи трижды в русской столице в качестве посла от бухарского эмирата, Дониш, вне всякого сомнения, не мог не завоевать уважение Александра II  своим умом, ученостью и проницательностью. Следует сказать, что в результате этих поездок Дониш еще основательнее утвердился в необходимости коренных изменений в управлении ханством.  В написанном для эмира трактате он предлагал ему улучшить общественное и государственное устройство -- во имя того, чтобы его народ обрел достойную жизнь, Но тщетны были надежды….

«Как жаль, -- писал А. Дониш, -- что в наше время уши не слышат, глаза не видят. Остается один путь: все, что становится известным тебе, записывать, читать самому и плакать, ибо нет выхода... Правители, коих мы именуем его величеством эмиром, его превосходительством визирем, не кто иные, как заблудшие скоты, даже хуже. Но шариату их следовало бы отстранять от власти по нескольку раз в час. Никто не обязан им подчиняться… Воистину власть, основанная на справедливости, -- от Бога, а власть, основанная на насилии, от дьявола, да будь он проклят! Удивительно, что эти слова вырезаны на государственных печатях, которые эти слепцы по сто раз в день прикладывают к бумагам, но ни разу не задумались над их содержанием. Когда потомки прочитают написанное мною, пусть благодарят меня те из них, кто будет способен видеть истину беспристрастно». (Цит. по воспоминаниям С.Айни из книги В.Фиша и Р.Хашима «Глазами совести», М., 1980 г.)

Первыми заинтересованными читателями сочинений Ахмада Дониша стали молодые пылкие юноши, мечтавшие, как и автор сочинений, о просвещении своего народа и светлом дне отечества. Дониш стал для них -- джадидов -- предтечей.

[1] Здесь Дониш повторяет распространенную тогда версию об отравлении Николая I
[2] Додхо -- чин в эмирате, занимавшийся донесением эмиру жалоб, а результатов их рассмотрения – истцам.
[3] Где-то в 1950-х годах кладбище было сравнено с землей под здание Бухарского кооперативного техникума. И в это же время с трибун горланили о Донише…