Стимул

То, о чём я хочу рассказать, возможно, и не вспомнил в дальнейшем, если бы – не один случай. Однажды, читая стих про мороз, в памяти вдруг всплыла ситуация, когда чуть не замёрз сам. Хотя в своё время особого значения этому не придавал, да и никому особенно об этом не рассказывал. Думаю, не всегда в молодости по-настоящему доходит, что могло произойти не поправимое. А вот те выводы, которые сделал спустя столько лет, в связи с этим случаем, меня поразили. Начну издалека, так будет понятней.
Начало декабря, 1968 год. Срок моей службы в армии заканчивался. Служил я в зенитно-ракетном дивизионе под Свердловском. В этом году в связи с событиями в Чехословакии дембель задерживался. Командир дивизиона объявил, что первая партия демобилизации будет двадцать шестого, а вторая тридцать первого декабря. При этом он принял очень «мудрое» решение с дембельским заданием. Причём не неволил, дескать – на желающих, но кто не хочет принимать в этом участия получит документы только тридцать первого числа. Желающих на двадцать шестое ждало то же, если задание не будет выполнено к этому сроку. Это не гражданка, что поблажек не будет, мы понимали. Конечно, каждому хотелось попасть домой к Новому году. Если честно – такого мощного стимула у меня больше никогда не было. Задание же, которое было озвучено командиром, вызывало у всех опасение в его осуществлении. Хотя работы мы не боялись, коллективные возможности нам были хорошо знакомы по боевой работе, но объём её настораживал, поэтому шаг вперёд сделали не все. Небольшая часть не захотела напрягаться. Часть ребят были издалека и все равно не успевали домой к празднику даже с первой партией. Но два или три человека просто не захотели, причину никто не спрашивал. Может они были мудрее нас. Шаг вперёд сделали с дюжину человек. То, что не все, еще больше усложняло задачу. Но отказываться мы не стали, хотя такая возможность была предоставлена.
Задание состояло в том, что нам необходимо было распилить, расколоть и сложить в поленницы все дрова. Помещения дивизиона и офицерские дома отапливались от одной котельной. В этот год с заготовкой дров припозднились – много работ было связано с заменой техники. Измельчённых же было совсем мало. В основном двух метровки и были шестиметровые. Вывалены они были кучами, как попало, занесены снегом, местами, почти по пояс. Территория соток двадцать пять, а то и более. Как на грех сломался единственный тягач с лопатой и его утащили в ремонт. В нашем распоряжении было менее трёх недель. К тому же и морозы уже были за тридцать градусов. Вообще зима 1968-69 годов была за мою бытность самой суровой.
Техники не было, пилили и кололи вручную. Проработав первый день, мы прибросили выполненный объём и поняли, что если в ближайшее время не придёт тягач, да и при нём, без помощи не уложиться в срок. Вечером собрали всех свободных от наряда и попросили нам помочь. Многие согласились, хотя мы понимали, что для них это тоже не просто потому, что командир запретил отвлекать людей. Его можно было понять: дивизион поставили на готовность, наша команда фактически выпала из общей жизни, усложнилось с нарядами и обучением новобранцев. К тому же часто шёл снег, и огромную территорию приходилось чистить вручную. В этот вечер мы приняли решение спать по четыре часа и лишь по общему согласию при чрезмерном утомлении по шесть часов. Территория освещалась прожекторами, что позволяло работать ночью. К концу рабочего дня все изрядно выматывались. Да и в процессе работы от усталости нередко падали в снег, чтобы немного передохнуть. Для поднятия настроения, горланили песни, подшучивали друг над другом, особенно над теми, кто колол дрова. Ручки колунов были из приваренных труб и в конце дня руки их держали плохо, колуны проворачивались и удар по чурбаку приходился иногда боковиной, а то и вообще обухом. Помощи почти не было, приходило иногда от трёх до пяти человек, на час на два. Через неделю пришёл тягач. Хотя сразу нам его не дали: было много работы по расчистке дорог и территории. Пошла последняя неделя, энтузиазм не иссякал, хотя явно было то, что не успеваем. Стала сказываться и усталость, от того, что отводить на сон шесть часов стали реже. Поэтому днём во время перекуров многие умудрялись прикорнуть на снегу. В дивизионе тоже знали, что мы не укладываемся в срок и ребята стали помогать, чаще после вечерней проверки. Они приходили на два – три часа. Закончили работу мы уже двадцать шестого декабря, где-то между часом и двумя ночи.
Спать было некогда, необходимо было что-то постирать, погладить, почистить, подшить подворотнички, собрать дембельские чемоданы, да и самим помыться. После завтрака командир объявил нам благодарность за работу, поблагодарил за службу, дал напутствия, и отправил в полк на машине за документами и расчётом. Дорогу мы проспали. Нас промариновали целый день. Без обеда, уже в сумерках машина доставила на вокзал. В дивизионе была негласная традиция – возвращаться из полка после получения документов и отмечать со «стариками» дембель. Со спиртным в это время был напряг. При всём нашем старании водки нам найти не удалось. Загрузив с большим трудом, несколько рюкзаков портвейном и закуской отправились обратно на вокзал. Получив через военного коменданта билеты, все вновь собрались вместе. Чемоданы сдали в камеру хранения. И у нас оставалось ещё немного времени, чтобы вздремнуть…
В обусловленном месте по времени уже ждала машина. Последний раз мы помчались в родной ЗенРаД (зенитно-ракетный дивизион). Прибыли за полночь, старики уже накрыли в гараже стол и ждали. Обычная мужская пирушка с тостами, пожеланиями, воспоминаниями пролетела незаметно. Машина должна была придти до подъёма обратно, поэтому необходимо было уехать заблаговременно. Организовывали её, втихаря, «старики».
И вот мы снова на вокзале. Как оказалось – я уезжал последним, вечером и один, так как в Варгашах останавливался только единственный поезд в восточном направлении. Да и вообще значительная часть уезжали по одному. Физическая и нервная нагрузка спала, все расслабились – страшно хотелось спать. К нам присоединилось ещё несколько знакомых ребят из полка. Все договорились, что для подстраховки по два человека будут дежурить, один из них – кому ехать следующим, остальные могли вздремнуть. Хотя спать почти не приходилось, так как чуть ли не каждый час, а чаще и меньше был поезд и мы каждого провожали в вагон. И вот я проводил последнего товарища. До моего поезда было немного более двух часов. О сне не могло быть и речи, понимал, что могу проспать. Чтобы нечаянно сидя не заснуть, вышел побродить на улицу. Время тянулось, как назло, очень медленно.
И вот, наконец, объявили прибытие поезда. Обрадованный я заторопился к вагону. Билеты у нас были только в общие вагоны. Радость моя была преждевременной.         Когда втиснулся в вагон, то был поражен – весь проход, не говоря о местах, был забит, как в час пик в городском автобусе и в основном солдатами. Спать стоя, в армии я научился, но в поезде, да ещё держа чемодан в руках было проблематично. Сознание бесконечно раз улетало, но возвращалось вновь от толчков рядом стоящих людей, качания вагона, к тому же, из рук выпадал чемодан. Ставить его было некуда. Поезд останавливался на всех станциях и, народ в вагоне начал понемногу убывать. В Шадринске, на углу сиденья, перед которым стоял, освободилось место, наконец, я сел и в то же мгновение уснул. Но сон мой был недолгим. После посадки, рядом сидящая старушка толкнула меня в бок. Открыв глаза, я увидел рядом женщину с ребёнком на руках и встал. В вагоне было душно, немного постояв, прошёл в тамбур, там тоже стояли солдаты. Так и доехал до своей станции. В Варгаши поезд пришёл уже за полночь.
До деревни было двадцать километров. Холодный воздух освежил, и я, взбодрившись, зашагал в родную сторону. Было достаточно морозно, стояла звенящая тишина, весь небосвод сиял звёздами, ярко светила Луна. Дойдя до свертка, повернул знакомой дорогой по санному следу. Меня удивляло, что дорога почти вся была переметена, местами по колено и выше, лишь иногда прослеживался санный след. Пройдя километра три, силы начали меня покидать, видимо сказывалась накопившая усталость и недосып. Подходя к селу Медвежье, я уже еле перебирал ногами, хотя вышел на добрую дорогу. Оказывается, в мое отсутствие её перенесли. Оставалось около четырех километров, но ноги уже не слушались. Я осилил не более километра. Мои ходули подкашивались и не держали, чтобы не упасть, пришлось лечь и поползти, толкая перед собой чемодан. Понимал, если лягу – засну и больше не проснусь на морозе. Иногда я поднимался, перебирал ногами небольшой участок и вновь ложился. Чемодан приспособил ремнём на спине. Забрезжил рассвет. Наконец показалась деревня. На глазах выступили слёзы. Но родная картина добавила сил. Собрав их остатки усилием воли, встал, отряхнул с себя снег, подпоясал ремень и, шатаясь, зашагал к дому. Деревня уже проснулась.
Когда открыл дверь, родители и брат сидели за столом и завтракали. Все вскочили с радостными лицами. За стол я не сел, пришлось осторожно растирать уши, чтобы не обломить, они были, как ледышки. Их капитально обморозил еще в учебке, поэтому эта ситуация для меня была не нова. Они уже не переносили даже небольшую минусовую температуру, так как обмораживал их без конца. Не успел я очухаться, как братец притащил двух друзей. Хотя старался виду не подавать, но взмолился, чтобы мне дали поспать хотя бы час. И только мать, скорее ощутила моё состояние, чем поняла и поспособствовала, приняв атаки на себя. Я переоделся в рубашку и трико и пал на кровать. Брат завёл будильник и поставил рядом, но как он звенел, дембель не слышал, а проснулся от того, что Толян тряс меня обеими руками. Раскрыв глаза, я увидел рядом с кроватью накрытый стол с родными и друзьями. Понял, что сон опять отменяется. Встреча продолжалась целый день. Но чаще мне было не до неё – шла борьба со сном. Дядька – любитель военной формы, попросил галифе. «Да хоть всё», – пообещал ему. Уже в сумерках я вышел на улицу, опёрся на укосины навеса над крыльцом и тут же заснул. Моё отсутствие заметила мать и, обнаружив меня на улице, начала тормошить с вопросом: «Что с тобой сынок?» Ответив, что почти не спал трое суток, вошёл в дом, уже не обращая ни на кого внимания, устроился на кровать. Больше меня никто не будил. Думаю, мама постаралась. Проспал я более суток.
Когда проснулся и увидел сколько времени, вскочил, как ошпаренный. Главная цель моего стимула не была ещё достигнута. Мне необходимо было добраться до своей любимой. А с одеждой оказались заморочки. Дядька уже подсуетился, пока я спал, забрал парадную форму и робу, в придачу – шинель с ремнём. Остались шапка с рукавицами и сапоги. Прежние брюки я натянул с трудом, но ходить в них было невозможно, они так и грозились расползтись по швам или лопнуть. Забирать назад форму было как-то не с руки. Рубашки и свитер недовольства не вызывали. Я распорол швы брюк и насколько они позволяли расширить штанины, прошил на машинке. Ходить стало можно, но приседать осторожно. Вид, конечно, желал лучшего – строчки прежних швов были хорошо видны, не смотря на мои попытки их загладить, поэтому решил утром отправиться в Варгаши за брюками. Предупредил маму на всякий случай, чтобы не проспать. Вместо автобуса утром и вечером в район ходила колхозная походка (газон с будкой).
В магазинах подходящего размера не оказалось, поэтому вынужден был отправиться в ателье. Приёмщица сказала, что заказов к празднику много и посоветовала обратиться к заведующей. Женщина пообещала помочь, но добавила, что к пяти часам вряд ли будет готово. В пять часов вечера «автобус» приходил на вокзал и, забрав пассажиров, возвращался в деревню. Выбора у меня не было, пришлось согласиться. С меня сняли мерки и я вышел на улицу. Поднималась метель, а температура на улице желала лучшего. Походив по магазинам, зашёл в кинотеатр, чтобы скоротать время. Ближе к пяти отправился в ателье, но мне сказали, что, скорее всего, будет готово только к семи часам. Я пошел на вокзал и предупредил сельчан, чтобы меня не ждали. Зайдя в магазин, прикупил на всякий пожарный бутылку водки. Тогда у меня были ассоциации, что этим можно погреться в мороз. В ателье я пришёл пораньше в надежде – вдруг всё уже готово. Но брюки вынесли только после семи. После примерки их довели до кондиции. Ещё раз примерив, я остался доволен работой. Попросил девчонок посмотреть температуру на улице. Она не порадовала – было сорок пять градусов. Мне предстояло повторить маршрут, который совершил два дня назад, только сейчас дорогу я знал. Мороз меня не пугал, хотя одет был в полупальто с шалевым воротником, без шарфа, на голове была папаха, под брюками ничего, на ногах войлочные ботинки. Сунул брюки за пазуху и вышел на улицу. Но я переоценил свои возможности и быстро это понял, когда вышел на грейдер за последними домами.
Кромешная тьма и сногсшибательный ветер со снегом окружили меня. Пройдя около трёх километров, начал осознавать, что замерзаю и побежал в надежде согреться, а впереди был лес и я думал, что там будет тише. Но колки были небольшие и надежды вместе с бегом не оправдались. Мороз сковывал всё сильнее, леденящий ветер продувал насквозь. От снега ресницы слипались и глаза раскрывались с трудом. Брюки мои местами расползлись по швам. Здесь я вспомнил про сугрев за пазухой и остановился. Достал бутылку, распечатал и из горлышка выпил всю водку. Вначале показалось, что внутри потеплело, но через несколько минут начало так трясти, а зубы выбивать барабанную дробь, что не мог с этим справиться. Возникло такое ощущение, что превращаюсь в ледышку, даже живот, казалось, обледенел, ноги плохо сгибались, хотя продолжал бежать. Перехватывало дыхание. Я начал терять управление собой, но не от водки, а от холода, сознание проваливалось, хотя по инерции ещё двигался. Иногда стали проявляться какие-то видение, как кто-то звал к себе. Страха не было – шла упорная борьба за жизнь – фактически на бессознательном уровне. Вдруг, я, скорее всего, каким-то внутренним чувством ощутил, что меня догоняют. Ветер дул в лицо, а за пеленой снега не видно было ничего в нескольких метрах, но вскоре через неё начал пробиваться свет, а через некоторое время показалась машина.
Это был «бобик» (газ 69), поравнявшись со мной, он остановился. Открылась дверка водителя, он вышел и запустил меня. Я даже не помню, чтобы они задавали какие-то вопросы, о чём-то спрашивали. Хотя в последствии это списал на свою невменяемость.  Их было двое мужчин, между собой они тоже не разговаривали. Изнутри машина была обшита толстым войлоком, даже заднее стекло и боковые стёкла заднего сиденья. На это я обратил внимание, когда пришел в себя и также на необычную для газ-69 печку. Меня высадили перед деревней. Когда же сделал буквально несколько шагов, мне показалось, что свет и звук мотора исчезли. Я обернулся, но машину не увидел. Родителям, конечно, ничего не рассказывал о произошедшем, ответил, что меня довезли. Они уже спали и особо не расспрашивали. На следующий день тридцать первого числа я отправился к моему главному «стимулу». 
Тогда, я ещё пытался понять произошедшее со мною. Слишком много было странностей и они не укладывались в моём сознании, но скоро об этом забыл и не вспоминал больше. В то время, даже если бы кто-то выдал мне те выводы, которые сделал сейчас сам, всё равно бы в это не поверил.
И вот после описанного в самом начале случая, с позиций уже какого-то жизненного опыта, а прошло с того времени сорок восемь лет, я попытался восстановить ситуацию в памяти и проанализировать. И вот, что получилось. Таких машин в то время было немного. У частных лиц в наших краях я не встречал, хотя и не исключаю, что у кого-то из большого начальства они и были. Как потом выяснилось, был колхозный газик и у нашего председателя, но в данном случае – это не он. В колхозе больше не было подобного ни у кого. Подобрали меня где-то в десятом часу вечера. Оба мужчины были пожилыми. Какому бы нормальному человеку взбрело в голову в такую падерь (так у нас обзывали непогоду) и мороз, в ночь ехать в глухую деревню с тридцатого на тридцать первое декабря. Машины ведь не блистали особой надёжностью, и не так уж редко в такие морозы прихватывало радиатор. К тому же тридцать первого был рабочий день. Честно говоря, с позиций моего сегодняшнего возраста, не могу в это поверить. К тому же не помню, чтобы они о чём-то спрашивали. Как уже говорил, тогда это списал на свою невменяемость. Хотя сознание у меня нормализовалось в машине быстро, это оттаивал долго. Водка тут абсолютно ни при чём, этот объём для меня в то время ничего не значил. Другой вопрос – куда они ехали? Дальше деревни дорог не было, и ехать было некуда. Единственно, если в деревню, то был ещё один заезд, который шел на фермы, и где-то в середину деревни. В данном случае был смысл высадить меня вначале деревни, опять же учитывая ситуацию со мной, любой нормальный человек поехал бы по деревне, чтобы довезти меня до дома, для них это значения не имело. Но допустим, что всё-таки они поехали на второй заезд, он шёл под углом и даже боковым зрением я бы их увидел. К тому же на следующий день об этом знала бы вся деревня. Остаётся одно – машина развернулась и поехала обратно. Но я даже не слышал, как она разворачивалась, а когда обернулся, её уже не было, что меня удивило. В этот момент уже был в полном здравии и нормально себя чувствовал. И опять же, если они меня довозили специально, то наверняка довезли бы до дому, потому, что в то время люди были совершенно другими. Допустим даже это. Значит машина могла вернуться в Медвежье или через него в Корнилово. Больше некуда. Наша и эти деревни входили в один колхоз и пусть через некоторое время, но об этом все равно бы узнали. И что самое странное – домой я вернулся в полном здравии, и даже уши были не обморожены и это в папахе при таком ветре, когда в солдатской шапке обмораживал с завязанными ушами.
Остаётся одно – кто-то намеренно меня спасал. Ведь первый случай, скорее всего, был, как предупреждение. Хотя я и не внял этому, но меня все-таки спасли. А вот мой брат после армии замерз.