Паруса. продолжение. глава 2

 
Дядя Фима

В это же время к моей тете  Верочке посватался капитан - дядя Фима. Не был он ни молод - старше Верочки лет на двенадцать, ни красив - лысоват, невысок ростом, но был хорошо обеспечен, а Верочка оканчивала Бауманский институт, и надо было устраивать свою жизнь. В эти годы на 10 девчонок было совсем мало ребят. Далеко не девять и даже не пять. Партия считалась выгодной, и моя любимая красавица-тетка вышла замуж. Свадьбу я помню, хотя было мне на тот период четыре года. Помню, что со стороны жениха приехала его сестра из Казани, и была она в черном платье. А также его племянник – Лёля, не очень вменяемый молодой человек. Потом он частенько приходил к нам, и дядя Фима всегда долго и нудно, с издёвкой учил его жизни.  А Лёля, как я помню, нигде  на работе подолгу не задерживался, не учился и приходил к нам покушать. При этом он с большим апломбом рассуждал о политике, вызывая раздражение у дяди Фимы. Прощаясь с Лёлей, бабушка тихонько ему говорила:
- Ты приходи днем, когда его нет. Я тебя спокойно покормлю, чтоб он над тобой не издевался.
Но Лёля приходил вечером, так как надеялся, что дядька даст ему немного  денег.  Действительно, Дядя Фима иногда давал ему какую-то мелочь.
 Помню, как после свадьбы тетя Женя осуждающе говорила бабушке:
- … им "горько!" кричат, а он вместо того, чтобы целоваться – хвать рюмку водки, хвать рюмку водки, … .
 На свадьбу молодым подарили чайный сервиз. Был он очень простенький. Маленькие прямые голубые чашки с ягодками, но мне он казался сказочно красивым. Он стоял в буфете и олицетворял для меня и счастье и богатство одновременно. Чай из него не пили, а подавали только почетным гостям. Этот сервиз еще сыграет роль в моей жизни.
 После того как у нас появился голубой сервиз, на вопрос Марьиванны, «Когда же я посватаюсь к Римме и женюсь на ней?», я серьезно отвечал, что готов это сделать хоть сейчас, если нам на свадьбу подарят такой же сервиз как Верочке и дяде Фиме.
Дядя Фима переехал к нам и им была отдана маленькая восьмиметровая комнатка, где спал и я. А в большой, 14-ти метровой, спали мои родители, брат, бабушка и тетя Дуся – наша домработница. Дядя Фима во сне богатырски храпел. И я не просто не мог уснуть под этот храп, я его панически боялся и каждый вечер, ложась спать, просил дядю Фиму не ложиться, пока я не усну.
 Как военный дядя Фима получал какие-то пайки, и весьма приличную зарплату. В общий котел он продукты не давал, и бабушка готовила два обеда – нам и Верочке. И их обеды были, как мне казалось, вкуснее, но мы с братом никогда не просили от их деликатесов. Был дядя Фима не злой, но, в общем-то, глуповатый, хотя в своей специальности, а работал он по снабжению и закончил военную академию тыла им. Молотова, был большой дока. Любил он играть со мной в орешки. Приносил он домой орехи  "фундук" и, наколов их большую кучу, прятал орешек в одной руке и предлагал мне угадать в какой. Если я угадывал, он отдавал его мне, а, если нет, то съедал его сам. Условия вроде бы были честные, но спрогнозировать ответ четырехлетнего ребенка было нетрудно. В результате, за всю игру мне доставались два-три орешка. Остальную кучу дядя Фима съедал сам. Увидев как-то нашу игру, отец мой разъярился и, просто чудом женщинам удалось его удержать от мгновенной расправы с дядькой. После этого случая дядя Фима со мной в орешки больше не играл.
 По утрам, после того как родители уходили на работу, дядя Фима начинал готовиться к уходу на службу. Он наглаживал галифе, чистил до зеркального блеска сапоги и пуговицы, брился, обильно брызгал на себя  одеколоном «Шипр». И весь сияющий и благоухающий выходил из дома. Был он высокомерен и во дворе его не любили. Верочку жалели.
 В детстве я очень любил помогать бабушке по хозяйству. Помогал ей готовить обед, и уже в пять лет умел экономно чистить картошку. Так как рынок находился недалеко от дома, я ходил туда с бабушкой, и внимательно прислушивался к ней, когда она выбирала продукты. В пять лет я уже иногда мог пойти на рынок сам, и купить овощи, выбрав картошку нужного сорта, сухую и вкусную, при этом, даже разрезав клубень пополам и, понюхав, не пахнет ли она навозом.
 Но больше всего я любил ходить в керосиновую лавку, потому что газа не было и готовили мы на керосинках. Я обожал запах керосина, и сейчас его люблю. Кроме того, в этой лавке торговали москательными товарами. Я приходил туда, смотрел на выставленные на витрине перочинные ножики и нюхал керосин. Правда, через год нам провели газ, и лавку закрыли.
    В это время с нами жила тетя Дуся, наша домработница. Тогда в семьях интеллигенции часто жили домработницы, деревенские женщины, приезжавшие в город на заработки и помогающие по хозяйству. Родители очень много работали, уходили рано и приходили очень поздно. И домработницы выполняли, таким образом, обязанности и домохозяек и воспитательниц. Очень часто домработницы становились внутренними врагами своих хозяек, Часто становились негласными агентами НКВД и очень редко – членами семьи. Мне в этом случае очень повезло. Тетя Дуся стала мне почти второй матерью. В деревне у нее оставался ее сын - Юра, мой ровесник. Было тете Дусе лет 40. Была она высокого роста, черноглазая, гладко причесанная с пучком. Внешне довольно строгая, но необыкновенно добрая. По-видимому, я напоминал ей ее Юрика, потому что мне она дарила материнское тепло. Любила она рассказывать мне сказки, которые сама же и придумывала, но, главное, она умела и любила меня слушать. Таких добрых и благодарных слушателей в своей жизни я встречал только дважды и то в далеком детстве. Это были моя бабушка и тетя Дуся. Прожила она с нами несколько лет. Незаметно выучила идиш и, хотя говорить не могла, а, может быть, просто стеснялась, но понимала все. В семье у нас иногда говорили на идиш, особенно когда надо было, чтобы дети не поняли. А мы с братом язык так и не выучили. А сейчас я живу в Израиле и с трудом, но с удовольствием учу иврит. Любила тетя Дуся ходить по магазинам и долгое стояние в очередях ее не раздражало. А когда она приходила домой, то пересказывала бабушке все услышанные ею сплетни и новости. Бабушка слушала, улыбалась, потом отмахивалась и говорила: «Какой же у тебя, Дуся, мусор в голове. Ты сама-то подумай, какие глупости ты говоришь». У бабушки тетя Дуся научилась прекрасно готовить и могла приготовить даже фаршированную рыбу и кисло-сладкое мясо. С удовольствием отмечала с нами еврейскую пасху и всегда привозила куличи, пасху и крашеные яички на пасху православную. Была в нашей семье одна незыблемая традиция. Вечером вся семья собиралась за обеденным столом. Обедать садились всегда все вместе, дожидаясь, когда все придут с работы. Тетя Дуся никогда не садилась с нами вечером обедать, как ее не уговаривали. Как правило, она обедала раньше, но когда она подавала приготовленный ею и бабушкой обед, то, скрестив руки на груди, становилась у двери, облокотившись о дверной косяк и, улыбаясь, смотрела на нас и слушала наши разговоры. Доверие к ней было потрясающим. При ней взрослые свободно говорили на любые темы, не опасаясь, что она назавтра донесет на них в НКВД. Раз в неделю она уезжала в свою деревню к сыну, и воскресенье было самым грустным днем. Мама всегда давала ей с собой подарки для Юрика и для ее мамы, а также продукты, консервы, потому, что там время было голодное, Но иногда, если Юрик заболевал, тетя Дуся могла уехать на неделю и я очень по ней скучал. Просыпаясь утром, я бежал на кухню, слыша постукивание посуды и бабушкин голос, в надежде, что тетя Дуся уже приехала, но это бабушка разговаривала с соседкой, тетей Женей. Увидев мою разочарованную физиономию, тетя Женя гладила меня по голове и успокаивала: «Потерпи пару дней, Гришуня. Приедет твоя Арина Родионовна». И, действительно, проходило несколько дней, и приезжала тетя Дуся с немудреными деревенскими гостинцами и жизнь расцветала опять радужными красками.
 Мое послевоенное детство не было сытым. Голодная, разрушенная страна не могла дать детям все необходимое. Продукты распределялись по карточкам. Я и сейчас помню эти разноцветные квадратики, в  каждом из которых было написано какой продукт и сколько. Карточки отоваривали в продуктовых магазинах, но не всегда, придя в магазин, можно было получить продукты. Их могло не быть.
Мне, четырехлетнему ребенку не хватало сахара, витаминов. Сахар по карточкам выдавали колотый. Это были очень твердые, разные по размеру куски неправильной формы от маленьких осколочков до размера с кулак. В доме у нас никогда ничего не прятали. И сахар, получив его на месяц, складывали в литровую стеклянную банку, которая стояла в буфете. А я не мог устоять перед соблазном и лазил в буфет, таская сахар. Так в течение нескольких дней я практически съедал весь месячный запас сахара, оставляя семью без сахара. Это продолжалось долгое время. Меня ругали, но никогда не наказывали. Ребенок нуждался в сладком. Все понимали, что надо что-то придумать, чтобы прекратить этот "разбой". И придумали.  Однажды в воскресное утро, когда маме и папе не нужно было идти на работу, и они нежились в постели, я проснулся и был взят ими в их постель. Это был тот редкий случай, когда я мог поговорить с папой о кораблях, о морях и моряках. И, вдруг, неожиданно для меня, мама спросила: «Гришутка, сахара хочешь»? А что, можно? – удивился я. Можно – сказали родители и поставили передо мной полную банку сахара. Я очень хорошо запомнил этот случай, потому, что это было одно из самых ярких воспоминаний из моего голодного четырехгодовалого детства. Я оглядел банку и вытащил первый, самый большой кусок сахара. Справившись с ним, я взялся за второй, потом за третий и вскоре почувствовал, что можно и остановиться. Я выбирал куски все меньшие по размеру и дошел до самых маленьких осколочков. «Кушай, детка, кушай» - говорила мама. В банке еще оставался сахар. Я съел еще несколько маленьких кусочков. Лежавший на раскладушке мой брат, проснулся и, увидев, что я пожираю сахар, заявил, что он тоже хочет. Но ему было отказано в совершенно непререкаемой форме. «Съешь еще пару кусочков» - уговаривали меня родители. Я через силу съел еще один маленький осколочек, после чего, как рассказывал папа, меня всего передернуло, и я отставил банку в сторону. С этих пор сахар в доме можно было спокойно оставлять в любом месте. Я до сих пор не ем сахар в чистом виде. В чай, кофе могу иногда положить, а просто взять и съесть кусок сахара – увольте. Не могу!
 В двух наших домах во дворе жили семей двадцать – двадцать пять и довольно много детей разного возраста, в том числе и моего. Сирот, как ни странно, было мало, но благополучных семей тоже было немного. Жили все между собой мирно и даже довольно дружно.  Вспоминаю, что меня часто приглашали в гости и угощали соседи из обоих домов. А тетя Маруся Кузина (Кузиниха) – бабушка моего друга - Юры, приносила папе свежие куриные яйца потому, что папа только что перенес тиф, и ему было нужно хорошо питаться, а она держала кур. Бабушка рассказала Кузинихе о болезни папы и попросила яиц.
- Это, какому зятю?  - спросила Кузиниха, - старшему или младшему?:
- Старшему – сказала бабушка.
- Старшему вечером принесу, - сказала Кузиниха. – А младшему ни  за что бы не дала.
 Мы - я, Юрка и Толя Фролов, по прозвищу «Бабаська» иногда воровали яйца в курятнике и, проколов иголкой дырочки с обоих концов, высасывали содержимое. Тетя Маруся очень сердилась и грозила нам огромной кожаной плеткой, но не помню случая, чтобы кого-нибудь когда-либо ударила.
Продолжение следует