Византийская любовь Руси. ч. II

Глава 2. Путь в Московию

24 июня 1472 года, в ажурных садах Ватикана, где привычно кружил голову запах цветущего миндаля, она встретилась на прощание с понтификом, давшим невесте свое финальное благословение, подкрепив его 6000  золотых дукатов. София Палеолог вместе с собственной свитой, папским легатом и московскими послами отправилась в интригующе далекий путь, на север. Из нескольких маршрутов спутники Софии избрали путь через Северную Европу и Балтику. За два утомительных месяца обоз с греческой  царевной, невестой Ивана III  пересек  весь Старый Свет, добравшись из Рима в немецкий порт Любек. Такой сложный маршрут был вызван тем, что у России в этот период в очередной раз начались политические проблемы с Польшей.Принцесса из Византии достойно терпела тяготы дальней дороги – подобные путешествия были ей не впервой. 
       По настоянию папы все католические города на её пути организовывали посольству пышные приемы и рыцарские турниры. Власти германских бургов старались преподносить воспитаннице Святого престола самые дорогие подарки - серебряную посуду, вина, а горожанки Нюрнберга вручили ей целых двадцать коробок конфет. 10 сентября 1472 года  корабль с путешественниками взял курс из Любека на Колывань - так называли тогда русские мореходы  современный Таллин. Стойко выдержав  изнурительное плавание  в  шторм, принцесса и её спутники  прибыли в город лишь через одиннадцать суток :так сурово приняла  их  ветреная Балтика. Затем, посетив древний русский город Юрьев (ныне город Тарту), Псков процессия оказалась на дороге  к Москве. В Пскове Софья совсем ощутила себя как дома.

   Будущая великая московская княгиня, лишь только очутившись на русской земле, еще находясь на пути под венец в Москву, как будто радуясь, нарушила все надежды папы, тут же забыв все свое католическое воспитание. Софья, по-видимому, встречавшаяся в детстве с афонскими старцами, противниками подчинения православных католикам, в глубине души была глубоко православной. Она сразу же открыто, ярко и демонстративно показала свою преданность православию, к восторгу русских прикладываясь ко всем иконам во всех церквах,безукоризненно вела себя на православной службе, крестясь, как православная. Ведь впервые ей захотелось быть собой, наследницей византийских императоров. Испокон веков византийцы славились своей хитростью и коварством. То, что эти качества Софья Палеолог унаследовала в полной мере, кардинал Виссарион Никейский, её наставник, узнал вскоре после того, как обоз невесты пересёк границу России. Девушка объявила, что с этой поры более не будет исполнять католические обряды, а возвращается к вере предков, то есть к православию. Планы Ватикана сделать принцессу проводником католичества на Русь потерпели провал. Все амбициозные планы Рима рухнули. Попытки папского дворца закрепиться в Москве и усилить своё влияние потерпели неудачу.

      Вступив на псковскую землю, она вышла из кареты перед Троицким собором и  первым делом перекрестилась по православному обряду.  Софья вошла во  храм, усердно молилась и прикладывалась к образам. Это понравилось народу; но римский кардинал - папский легат, бывший с нею, смущал православных. Одетый в красную сутану, с перчатками на руках, которых он никогда не снимал и благословлял в них. Пред ним несли серебряное литое распятие на длинном древке (латинский крыж). Он не крестился и к образам не прикладывался; приложился только к иконе Богородицы, и то по требованию царевны. Очень уж не нравилось это все православным.

      Из церкви София отправилась на княжеский двор. Там посадники и бояре угощали ее и приближенных ее различными яствами, медом и вином; наконец, поднесли ей подарки. Бояре и купцы дарили ее, кто чем мог. От всего Пскова поднесли ей в дар 500 рублей. Обескураженному папскому послу, который ехал в обозе и зорко наблюдал за Софьей, стараясь запомнить все её поступки  - до последних мелочей, пришлось повиноваться: последовать за ней в церковь, и там поклониться святым иконам, а также  приложиться к образу Богоматери по приказу теперь уже его правительницы. А потом Софья пообещал восхищённым псковичам свою защиту перед великим князем. Впереди лежал ещё более прекрасный и строптивый Великий Новгород. Так же торжественно принимали ее в этом городе, где она приложилась к иконам в Софийском соборе. После встречи с новгородцами, Софья снова убедилась, что попала в удивительную и огромную страну. Такие непохожи были  города и люди.

     Стоял прозрачный ледяной ноябрь. Длинный обоз из нескольких десятков карет и телег растянулся на промёрзшей неровной дороге, еле покрытой снегом. София откинулась на подушки кареты, кутаясь в  соболью шубу – вот где пригодились меха. Иван Фрязин, главный распорядитель посольских дел, сидел напротив её, отвечая на бесконечные вопросы. Порой ему просто хотелось отказаться, подремать на подушках, и про себя он сердился на такую любознательность будущей невесты. Но делать было нечего и он снова и снова рассказывал об этих удивительных руссах.

     За несколько вёрст до Москвы обоз остановился.Из столицы прискакал княжеский гонец в белом кафтане, чтобы передать требование московского митрополита убрать из процессии папского легата Антония, по католической традиции шедшего впереди обоза с латинским крестом. Православному владыке об этом донесли ещё раньше, едва обоз подошёл к границе Русского государства. Дрожащий от холода легат давно понял, что на этот брак Риму нет смысла возлагать какие-либо надежды – Софья раскрыла свои замыслы давно - она только и думала о православии. А долговязая фигура папского посла в непривычной сутане и с латинским крестом в качающихся от холодного ветра руках, шедшего с унылым видом по дороге, ещё больше смущала руссов.
    Узнав об этом, митрополит Филипп пригрозил великому князю: «Буде позволишь в благоверной  Москве нести крест перед латинским епископом, то он внидет в единые врата, а я, отец твой духовный, изыду другими вон из града». Иван III немедленно выслал ближнего боярина навстречу процессии со строгим приказом убрать крест в сани, а самого легата спрятать в обозе. Папский посол выразил глубокое возмущение, но получив нескольких толчков под бока, после которых он оказался лежащим на земле, ему пришлось с великим неудовольствием подчиниться. Сама принцесса  уже понемногу привыкнув, вела себя так, как и пристало будущей правительнице Руси.
         Ранним утром 12 ноября 1472 года  огромный обоз с  византийской принцессой прибыл в Москву, где все было готово к свадебному торжеству, приуроченному к именинам великого князя - дню памяти святого Иоанна Златоуста. Так московский государь отдал свой брак под небесное покровительство. Для православной церкви тот факт, что София – станет второй женой Ивана III, был предосудительным. Священник, который венчал бы подобный брак, должен был рисковать своей репутацией. В тот же день в Кремле во временной деревянной церкви, поставленной около строящегося Успенского собора, чтобы не прекращать богослужений, государь обвенчался с ней. Софья впервые тогда увидела своего супруга. Великий князь был молод - всего 32 года, хорош собой, высок и статен. Особенно замечательными были его глаза, «грозные очи». И прежде Иван Васильевич отличался крутым характером, а теперь, породнившись с византийскими монархами, он вообще  смог бы превратиться в грозного и властного государя. События показали, что так оно и произошло. И в этом была немалая заслуга его новой молодой жены.

    Маленький собор не смог вместить всех желающих. Приглашённый  великим князем из Коломны протопоп Иосия старательно  вёл обряд венчания,недоумевая про себя, почему великий князь именно на нём остановил свой выбор. И невдомёк было протопопу, что митрополит московский Филипп от обиды великой, что не изгнали латинян от обоза, а позволили им осквернить землю московскую, отказался венчать великого князя на гречанке, всё ещё подозревая принцессу в тайных латинских умыслах.
   А великий князь не обиделся на владыку, справедливо рассудив по старинному – «не хочешь и не надо, без тебя обойдёмся». Главное, венчание будет в Москве. А кто венчать будет, того и слава. Любил князь, когда ему перечили, «встречу говорили», уважал таких. Лишь бы по правде, а не  кривде спор был.

       Княжеские слуги еле сдерживали напор толпы, собравшейся посмотреть на царьградскую принцессу, грекиню. Где и когда ещё такое приведётся увидеть? Собравшиеся внимательно наблюдали обряд венчания великого князя. Венчание завершилось и под звон колоколов новобрачные двинулись в Кремль. Вслед за ними двинулись бесчисленные повозки принцессы. Выйдя из храма на крыльцо, Софья неожиданно закрыла на мгновение глаза – ей представилась разноликая толпа на площади Константинополя у храма  святой Софии. И здесь, на земле древних руссов, у Софьи вдруг мелькнула мысль, что всё это не случайно, не вдруг, и в том, что она ступает по земле, где живут смелые и открытые люди есть настоящая Божья воля, по которой она так страдала и которую ощущала теперь всем светом яркого и  холодного ноябрьского солнца в чужой пока стране, которая должна будет стать её государством.

 Венчание в небольшой деревянной церквушке произвело сильное впечатление на Софью. Теперь она знала, что будет делать в Московии. И как будет делать, тоже представляла. На следующий день папский легат (посол) кардинал Антоний попросил аудиенции у великого князя. И она ему была представлена. Посла проводили в палаты и предупредили, что скоро его примут.
   
   Каково же было удивление кардинала, когда он увидел перед собою не только великого князя, но и его новую супругу, Софью. Посол всеми силами старался не выдать своей радости – он помнил обещание принцессы насчёт унии и совместного  сотрудничества князя руссов и папства против турок. Подарки папы великий князь с благодарностью принял. Однако на вопрос об унии отвечал довольно туманно и уклончиво:
- Вы можете сообщить его Святейшеству, что такой сложный вопрос сразу нельзя решить. Мы будем думать над ним вместе.
Слушая ответ через толмача, кардинал неожиданно встретился глазами с Софьей,  сидевшей  рядом с великим князем  и насмешливый взгляд принцессы сказал ему всё. Проницательный Антоний вдруг явственно понял, что все надежды договориться с руссами об унии, да что там о ней, о тайном подчинении Руси латинскому Риму рушатся на глазах. И всё из-за неё, гречанки, которая только и делала, что притворялась истинной униаткой, а на деле оказалась предана православию как никто другой.
- Ваше преосвященство,- продолжил великий князь, коли главный вопрос сугубо церковный, сыскался у нас  хороший книжник и мы готовы беседовать с вами завтра. А пока пожалуйте к нам на трапезу, сегодня наши соколятники добыли хороших уток. После обеда и древних медов, княжеские слуги вынесли упившегося  легата из-за стола и с бережением, как велел великий князь, доставили до кареты.

      В течение трех следующих месяцев римское посольство находилось в Москве, а дело так и не сдвинулось с мёртвой точки. Кардинала Антония угощали, беседовали с ним, держали в большой чести; Иван III с щедростью одарил его мехами. Но когда легат попытался было снова заговорить о соединении церквей, из этого, как и следовало ожидать, ничего не вышло. Иван Васильевич решил это дело просто - отдал этот церковный  вопрос на решение митрополита Филиппа, а тот, как и обещал князь, быстро пригласил какого-то книжника Никиту Поповича  из  далёкого монастыря для состязаний с легатом.
   
      Этот Никита, по словам летописца, переспорил кардинала, да так, что тот не знал, что и отвечать, – отговаривался только тем, что с ним нет книг,нужных
для спора. Так попытка папы Сикста IV соединить церкви кончилась и на этот раз полной неудачей. И в этом провале своей работы кардинал справедливо
видел уже твёрдую руку бывшей воспитанницы архиепископа Никейского – Софьи Палеолог. Убедиться в таком исходе он смог спустя неделю при вручении отзывных грамот, когда взгляды посла и Софьи снова встретились на приёме у великого князя. В глазах принцессы кардинал увидел откровенную дерзкую насмешку, которую могла позволить себе только победившая женщина:
- Вы так быстро уезжаете, Ваше преосвященство. Расскажите его Святейше-ству, что вы здесь так много всего увидели, и всё же ничего не нашли для него полезного. Кардинал мог ответить на эти слова лишь молчаливым поклоном.
Ему и до этого стало ясно, что Иван III совершенно не намеревался ни воевать за «наследство» с турками, ни тем более принимать Флорентийскую унию. И Софья вовсе не собиралась окатоличивать Русь. Напротив, она явила себя истинно православной. Скорее всего, её высоким искусством было то, что  она умело скрывала свою веру от могущественных римских надзирателей. И это было её, если не местью, то ответом за боль и трагедии, испытанные в жизни, жёстким ответом «покровителям», которые не оказали помощи ее родине, предав ее иноверцам на разорение и гибель.

   А пока она обживала новое грандиозное пространство под названием Русское государство. Разместившись в Кремлёвских палатах, она поняла, что это совершенно не то место, которого она достойна. Привыкнув к роскоши Константинополя, Софья не могла свыкнуться с мыслью, что вокруг неё обыкновенная деревня, нет, скопище деревянных построек, которые горят с завидной частотой. Москва того времени была очень неприглядной. Деревянные небольшие постройки, поставленные как попало, кривые, немощеные улицы, которые каждый раз застилались брёвнами вместо тротуаров, и это всё тонуло в грязи, чтобы в следующий раз принять на себя новую порцию гниющего от влаги дерева. Грязные площади, отсутствие света с наступлением сумерек – все это делало Москву похожей на большую деревню или, верней, на собрание множества деревенских усадеб.

       После свадьбы и сам Иван III почувствовал необходимость в перестройке Кремля в могущественную и неприступную цитадель. Все началось с катастрофы 1474 г., когда Успенский собор, возводимый псковскими мастерами, неожиданно рухнул. В народе  сразу поползли слухи от бояр-ненавистников , что беда стряслась из-за «грекини», до этого пребывавшей в «латинстве». Пока выяснялись причины обрушения, Софья посоветовала супругу:
- Государь, надо пригласить архитекторов из Италии. Их все знают и доверяют, потому что многие из них лучшие мастера в Европе. Они могут помочь. Мы же всё таки большая страна..

   Намёки жены на величие Иван III  понял прекрасно и справедливо предположил, что их творения могут сделать Москву равной по красоте и величественности европейским столицам и поддержать престиж московского государя, а также подчеркнуть преемственность Москвы не только Второму, но и само-
му Риму. Тогда были хорошие псковские мастера, но у них имелся опыт строи
тельства в основном на известняковом основании, а Москва стояла на непрочных глинах, песке и торфяниках. Именно поэтому рухнул почти достроенный Успенский собор московского Кремля. Софья хорошо знала, кто из итальянских специалистов способен решить эту задачу. Одним из первых приглашённых ею был Аристотель Фиораванти - талантливый инженер и архитектор из Болоньи. Выбор был неслучаен. Синьор Аристотель слыл великолепным специалистом по подземным ходам, тайникам и лабиринтам.

       И прежде чем заложить стены Кремля, он построил под ними настоящие катакомбы, в одном из казематов которых была укрыта настоящая сокровищница – библиотека, в которой хранились рукописи времен античности и фолианты, спасенные при пожаре знаменитой Александрийской библиотеки, как и перевод книги пророка Исайи на греческий. Кроме множества зданий в Италии, он также конструировал мосты через Дунай при дворе венгерского короля Матьяша Корвина. Может быть, Фиораванти и не согласился бы приехать, но незадолго до этого его ложно обвинили в сбыте фальшивых денег, к тому же при Сиксте IV начала набирать лихие обороты инквизиция, и дым костров всё чаще застилал римское небо. Архитектор счёл за благо побыстрее уехать на Русь, забрав с собой сына. В Московии он быстро согласился работать за 10 рублей в месяц (сумму по тем временам немалую).Для строительства Успенского собора Аристотель Фиораванти поставил кирпичный завод и определил как пригодные, залежи белого камня в Мячково, откуда брали строительный материал за сто лет до этого для первого каменного Кремля.

      Храм внешне был похож на древний Успенский собор Владимира, но внутри не разделялся на небольшие помещения, а представлял собой один большой зал. Собор был построен всего за 4 года. Это здание сохранилось до сих пор в Московском Кремле, который стал лучшим творением знаменитого строителя.
      Заслужив большой авторитет у Ивана III, в 1478 году Фиораванти в качестве начальника артиллерии ходил с князем в поход на покорение Новгорода,навёл понтонный мост через реку Волхов. Позже архитектор участвовал в походах на Казань и на Тверь. Потом начал строить и другие каменные церкви: в 1489 году был возведен Благовещенский собор, имевший значение домовой церкви царя. Итальянские зодчие аккуратно перестроили Кремль, придав ему современный вид, возвели десятки храмов и монастырей. Они учитывали русские традиции, гармонично комбинируя их со своими новинками. Он построил и задуманную государем каменную палату для торжественных собраний и приемов иноземных послов. Эта постройка, сооруженная итальянскими зодчими, известная под названием Грановитой палаты, сохранилась до наших дней. Кремль был обведен снова каменной стеной и украшен красивыми воротами и 10-ю башнями. Для себя великий князь приказал выстроить новый каменный дворец. Вслед за великим князем начал и митрополит возводить себе кирпичные палаты. Трое ближних бояр также построили себе каменные дома в Кремле. Так Москва стала постепенно обстраиваться каменными зданиями; но эти постройки долго и после этого не входили в обычай. На Москве предпочитали строить дешёвые деревянные дома, которые были весьма огнеопасными.

    Уже после смерти Ивана III в 1505-1508 годах под руководством итальянского зодчего Алоиза Нового был возведен кремлёвский собор Михаила Архангела, при сооружении которого архитектор сделал закомары не гладкими, как раньше, а в виде ракушек. Эта идея так всем понравилась, что впоследствии использовалась повсеместно. И за всем эти стояла невидимо Софья, теперь уже великая княгиня Русского государства.

    Для самой Софьи начался может быть, самый трудный период - познание новой страны. Она теперь не бездомная приживалка, а полноправная великая княгиня Московская. Живущая  в пространстве со многими неизвестными. А это будоражило душу и взывало к действиям. И то, что она согласилась уехать из Рима в поисках счастья в далёкую и малоизвестную Московию, говорило  о  её смелости и энергии.С собой через весь Старый Свет она привезла огромные ценности, щедрое приданое, частью сохранившееся от отца, Фомы Палеолога, частью подарки, но в основном это были собственные приобретения, над которыми она всегда размышляла и которыми гордилась. Приданым Софьи была легендарная «либерия» - библиотека (больше известная потомкам как «библиотека Ивана Грозного»). Она включала в себя греческие пергаменты, латинские хронографы, древневосточные манускрипты, среди которых были неизвестные нам поэмы Гомера, сочинения Аристотеля и Платона и даже некоторые уцелевшие папирусы из знаменитой Александрийской библиотеки, которой руководила  фантастически талантливая математик, философ, механик  Ипатия,  зверски растерзанная христианскими фанатиками в марте 415 года.

        Софья привезла с собой в подарок мужу «костяной трон»: его деревянный остов весь был покрыт пластинами из слоновой и моржовой кости с вырезанными на них сюжетами на библейские темы. Этот трон станет известен потомкам как трон И. Грозного и станет самым старым в собрании Московского Кремля. Софья привезла с собой  несколько православных икон, в том числе,  редкую икону Божией Матери «Благодатное Небо», к лику которой обращалась за помощью,пересекая штормовую Балтику. А после её свадьбы с Иваном III в Архангельском соборе появилось изображение византийского императора Михаила III, родоначальника династии Палеолог, с которой породнились московские правители. Так делами новой великой княгини Мос-ковской  утверждалась преемственность Москвы от  Византийской империи, а московские государи представали наследниками византийских императоров.

      Увидев деревянную Москву, обгоревшую после пожара 1470 года, Софья испугалась за судьбу своих сокровищ и на первое время спрятала книги в подклет каменной церкви Рождества Богородицы на Сенях – домовой церкви московских великих княгинь, построенной по приказанию святой Евдокии, вдовы Дмитрия Донского. А собственную казну, по московскому обычаю, положила на сохранение в подпол кремлевской церкви Рождества Иоанна Предтечи - самой первой церкви Москвы, простоявшей до 1847 года. Для самой Софии были выстроены отдельный двор и хоромы. Однако они сгорели в 1493 году во время страшного пожара. Вместе с ними была утрачена и вся сокровищница великой княгини.

Её настойчивость и смелость в суждениях здесь, в Москве, помогала внушить то, чем она всегда дорожила, и чем не могла поступиться. Она привезла сюда свои предания и обычаи византийского двора, гордость своего происхождения и вместе с тем досаду, что её супруг – данник диких степных кочевников. Её раздражала простота обстановки, бесцеремонность отношений при дворе, где её мужу, великому князю, приходилось выслушивать грубости и укоризну строптивых бояр.

     Великий князь прекрасно понимал её мысль, что она, племянница  императора Византии своим замужеством делает его преемником императорских традиций и влияния на всём православном Востоке. Здесь, в Москве она сама себя ценила не столько, как великая княгиня московская, сколько как царевна византийская. Софья мягко и настойчиво добилась от мужа права принимать в Москве  иностранные посольства: «Государь, я же наследница павшего византийского дома. Его державные права теперь у меня, как и раньше, в Царьграде и разделяю их теперь с тобой». Иван понимал, что против мнения такой знатной жены  ему возразить нечего, и озадачил ближних бояр такими приёмами иностранцев великой княгиней.
 
    По натуре Софья  являлась реформатором, участие в государственных делах было смыслом жизни московской княгини, она была решительным и умным человеком, и это очень не понравилось тогдашней знати. В Москве её сопровождали не только почести, оказываемые великой княгине, но также враждебность местного духовенства и наследника престола, Ивана Молодого. На каждом шагу ей приходилось отстаивать свои права. Изменившийся облик Москвы постепенно стал менять и внутренний облик  семьи правителей. Под ненавязчивым влиянием Софьи, при дворе  Кремля стал заводиться тот сложный и строгий церемониал,  который сообщал чопорность и надменность московской жизни, равноценную  византийской. В московских правительственных, особенно дипломатических бумагах, появляется новый, более торжественный язык, складывается пышная терминология. Софью не любили в Москве за ее влияние на великого князя и за перемены в московской жизни - "нестроения великие", как выразился боярин Берсень-Беклемишев. Она вмешивалась и во внешнеполитические дела, настаивая, чтобы Иван III перестал платить дань ордынскому хану и освободился от его власти, сказав однажды мужу: "Я отказала в руке своей богатым, сильным князьям и королям, для веры вышла за тебя, а ты теперь хочешь меня и детей моих сделать данниками; разве у тебя мало войска?"  Ненавязчивые советы Софьи всегда отвечали тайным намерениям ее мужа.
   
      Вершиной влияния жены на великого князя было свержение татаро-монгольского ига. Чувствуя полную поддержку своих мыслей, а то и соглашаясь с мнением Софьи, что «быти данником степняков диких нам, наследникам византийским, зазорно» Иван проявил свою настойчивость и во внешних отношениях, особенно с тех пор, как будто само  собою, без бою, при татарском же содействии, свалилось с плеч татарское иго, тяготевшее на северо-восточной Руси два с половиной столетия (1238-1480).Иван III действительно отказался совсем платить дань и растоптал ханскую грамоту прямо на ордынском дворе в Замоскворечье, где потом возвели Преображенский храм. Но и тогда народ "наговорил" на Софью.
 
       Перед выходом к великому стоянию на Угре в 1480 году Иван III отправил жену с малыми детьми на Белоозеро, за что ему приписали тайные намерения бросить власть и бежать с супругой, если хан Ахмат возьмет Москву. Освободившись от ханского ига, Иван III ощутил себя полновластным государем. Стараниями Софьи дворцовый этикет стал напоминать византийский. Великий князь сделал жене настоящий царский  "подарок": разрешил ей иметь собственную "думу" из членов свиты и устраивать "дипломатические приемы" на своей половине. Она принимала иностранных послов и заводила с ними учтивые беседы. Для Руси это было дерзкое и неслыханное новшество. Изменилось обращение и при государевом дворе. Византийская принцесса принесла мужу державные права и право на трон Византии, с чем пришлось считаться боярам.
   
       Это прежде Иван III любил "против себя встречу", то есть возражения и споры, но при общении с Софьей изменил обращение с придворными, стал держать себя недоступно, требовал особого почтения и легко впадал в гнев, то и дело налагая опалу. Эти напасти бояре тоже приписали плохому влиянию Софьи. Вершиной полного восприятия византийского наследства было учреждение герба Русского государства в виде византийского двуглавого орла — символа царской власти. Иван III велел  поместить его и на своей печати. Две головы орла обращены на Запад и Восток, Европу и Азию, символизируя их единство, а также единство («симфонию») духовной и светской власти.