Желтое чудо

Наша Таня громко плачет –
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь.
Не утонет в речке мяч!
(Агния Барто)


Анна Курникова полулежала в шезлонге под тенью огромного зонта на палубе белоснежной яхты. Роскошные солнцезащитные очки закрывали половину лица, умопомрачительное парэо соблазнительно облегало бедра, на голове красовалась мягкая полупрозрачная широкополая шляпа, украшенная желтым помпончиком – точь-в-точь как у матроса из юмористического сериала «Деревня дураков». Стройность ног подчеркивали узкие сапоги-ботфорты из змеиной кожи, украшенные стразами и с длинными, тонкими как ножка бокала, хрустальными каблуками. Низкий столик, располагавшийся на расстоянии вытянутой руки радовал глаз серебряными приборами и широкой корзинкой с экзотическими фруктами.
Яхта невесомо скользила в неизвестность по прозрачно-бирюзовому океану. Мимо величаво и гордо проплыли несколько лебедей. Они были странной рыже-пегой окраски, что, впрочем, нисколько не портило общей картины.
– Энрике, – капризно надула губки теннисная дива, – хочу коктейль!
Молодой смуглый человек с модной трехдневной щетиной, стоявший у борта и одетый в белоснежный костюм и в футболку невообразимой расцветки, буркнул:
– Пусть твой Фетка готовит тебе коктейли, это он у нас большой специалист по льду.
– Ну сколько раз тебе можно говорить? Он не Фетка! Он Сергей Федоров! Лучший хоккеист НХЛ, между прочим! Не чета тебе, ты только глотку драть можешь. Ну ладно, не обижайся! Сделай мне коктейль, милый, – нежно промурлыкала Анна. – Ты же сам знаешь, что Сереженька посуду после вчерашнего моет.
Иглесиас-младший, неожиданно превратившийся в Диму Билана в рваных джинсах, неохотно подошел к барной стойке, плеснул в высокий бокал что-то из бутылки с яркой этикеткой и подошел к Курниковой. Протянув руку к шляпке и захватив в пригоршню вместе с прядью волос желтый помпон, вдруг превратившийся в теннисный мячик, он сильно и резко нагнул голову девушки. Анна дернулась, пытаясь освободиться.
– Сидеть, Курицына! – прикрикнул певец. В бокал потек желто-оранжевый сок.
– Ой! Да ты что?!

***
– Танька! Ты опять в облаках витаешь?! Птица не кормлена, корова не доена, воды не натаскала! Чем стирать будешь?
Громкий голос и резкая боль вывел девушку из небытия. Над ней нависал вернувшийся с фермы старший брат Ванька. Прожженный бушлат с клоками грязной ваты, торчащей тут и там, растянутый серо-зеленый свитер с дырой на груди, давно ставшая бесцветной лыжная шапочка-петушок с пятнами машинного масла, стоптанные кирзовые сапоги – контраст с картинкой из сна был чудовищным! Брат еще раз раздраженно дернул сестру за волосы. Девушка ударила парня по руке.
– Отстань! Достали вы меня уже своими коровами и курами!
Слезы от внезапной, резкой боли, обиды и разочарования подступили к самым уголкам глаз и невыносимо их защипали. Красивая картинка с белоснежной яхтой и поклонниками, теплым, безбрежным океаном и сапожками в стразах вдруг сморщилась, скукожилась и уменьшилась сначала до размеров их старенькой избы, стоявшей прямо на берегу речки-переплюйки, а затем и до небольшого  шарика, покоящегося в девичьей руке.
***
 Пару лет назад, когда Иван служил срочную в Москве, его роту направили на «Кубок Кремля» для обеспечения порядка. Оттуда он и привез в подарок сестре этот  теннисный мячик. Дополнением к нему был красивый глянцевый журнал с фотографиями знаменитой теннисистки.  Танька жутко гордилась подарком – ведь ни у кого в их деревне, да и в школе ничего подобного никогда не было. Она не расставалась с ним ни днем, ни ночью. А когда брат неосторожно похвастался, что видел Анну Курникову живьем, она замучила его расспросами. По ее просьбам он снова и снова рассказывал как выглядела теннисистка, во что была одета, каждый раз выдумывая новые подробности. Но случилось то, что и должно было случиться – ему просто надоело. И с некоторых пор единственным "рассказчиком" стал маленький, упругий меховой мячик. Он нашептывал Танюхе о чудесах и красотах далекой райской жизни, погружал ее в такие мечты и миражи, о которых  девушка раньше не могла и помыслить. Поглаживая мягкий, теплый ворс, она летала на роскошных лайнерах, встречалась с самыми известными людьми планеты – актерами и певцами, спортсменами и президентами, одевалась в своих мечтах так как не одевается никто в округе, даже новая молодая жена хозяина рынка в районном центре. Пожалуй, это было самым ярким предметом во всей их деревне, затерянной на бескрайних просторах Вселенной. С тех пор как к ней в руки попало это маленькое солнце, мечта хоть как-то приблизиться к сказочной и красивой жизни прочно засела в голове нескладной, угловатой пятнадцатилетней деревенской девушки. Она искала и находила любую информацию о своем кумире: вся изба была увешана постерами и фотографиями, вырезанными из журналов с изображением предмета ее обожания. Да и фамилия у нее была созвучная – Курицына. Вся деревня потешалась над девушкой и над  странной, ненормальной любовью Таньки к мячику.

***
– Ты чо залипла? Растеклась квашней! Давай, очухивайся, наконец! Мать с работы придет, опять ругаться будет. – Ванька резко сдернул с нее покрывало. – Хватит фигней маяться! Я, что ли, за тебя все буду делать? У меня, вон, дрова не колены, навоз не убран. А на улице темнеет уже.
Брат по-прежнему угрожающе нависал над ней, злой и раздраженный.
– Отстань! Никуда этот навоз не денется, а куры ваши хоть бы уже подохли все до единой!
– Да? А жрать что будешь?! Коктейли с ананасами? Давай, шевелись! – он ткнул ее в бок.
Танька, продолжая усиленно цепляться за привидевшийся сон, зажмурила глаза.
– Сказала же, сейчас пойду!
– Когда сейчас? Русский час – шестьдесят минут!
Эта дурацкая присказка, похоже, навсегда прилипла к нему. Во время службы  он ненавидел это выражение, по сотне раз на дню повторяемое старшиной роты, но, выйдя на гражданку, понял, что от нее уже не отвязаться.
– Давай-давай! Некогда мне тут тебя уговаривать!
Танька продолжала сидеть на кровати, едва покачиваясь, с крепко зажмуренными глазами.
– Ну, все, хватит!
Он неожиданно выхватил мячик из руки сестры и, подскочив к окну, отдернул старенькую ситцевую занавеску. Размахнувшись, выбросил его через открытую форточку в темнеющий, уже почти непроглядный вечер.
– Ты что?! Ты что наделал, дурак?! Дурак! Дурак! Дурак! Ненавижу тебя!
Вскочив с кровати, Танька колотила по спине брата своими кулачками, а тот, уворачиваясь, громко и глупо хохотал. Слезы острой обиды брызнули из глаз девушки как сок из раздавленной виноградины. Она рухнула коленями на пол и в бессилии прижала ладони к глазам.
– Зачем? Он же утонет!
– Не боись, не утонет.
– Не утонет, так уплывет и потеряется!
– Не уплывет он никуда.
– Как же не уплывет? По речке-то… Ты же его в речку выбросил! Где его теперь там искать?
Худенькие плечи девушки тряслись от рыданий. Ее мечта, пусть и несбыточная, выдуманная от начала и до конца, уплывала навсегда в непроглядную ноябрьскую темень. Вся ее недолгая жизнь была переломана в одно мгновение, канула во мрак как мячик, выброшенный в окно. Лишь лампочка под стареньким, давно потерявшим свой первоначальный цвет абажуром, купленным когда-то по случаю, тускло освещала комнату. Девушка почувствовала, что жизнь ее вдруг ударила наотмашь, со всей силы! Как по теннисному мячику, по которому когда-то ударяла ракеткой Анна Курникова.
– Ладно, хватит сопли гнать! Найду я тебе его завтра, не хнычь, – виновато прогудел Ванька, прикоснувшись к ее плечу. – Вот развиднеется и найду.
– Где? Где ты его найдешь?! Он же утонет, утонет! А то уплывет или его в омут затянет!
– Какой омут?! Ты че, совсем из жизни выпала?
– Я пойду и найду его, – сдавленный голос девушки был полон решимости.
Иван рывком поднял с пола убитую горем сестру. Руки девушки по-прежнему были прижаты к глазам, сквозь пальцы и упавшие на лицо волосы капали слезы, пропадая в половицах. Схватив в охапку, парень выволок ее в сени и, распахнув дверь ударом ноги, в раздражении зарычал, куда-то указывая рукой:
– Разуй глаза, сеструха! Темень кромешная на дворе! Что ты там найдешь?
Танька, изогнувшись, выскользнула из рук брата и, как была, не обувшись, сбежала с крыльца. По едва различимой в глубоких сумерках тропинке обогнула избу и стала спускаться к речке. Ноги в шерстяных носках скользили на неровных, уже подмерзших земляных ступенях и она едва не упала, успев ухватиться за голые ветки куста.
 Остановившись у самой кромки воды, девушка напряженно вглядывалась в темноту. Сзади послышались шаги и Ванька, негромко поругиваясь и кляня себя за этот чертов мячик, отодвинул ее, шагнув в речку. Под сапогами негромко хрустнуло.
Бурча под нос, он шарил лучом фонаря по воде и берегам неширокой речушки. Танька, еще не отошедшая от слез, вдруг увидела желтый шарик, зацепившийся за уродливую неподвижную корягу. Она уже готова была прыгнуть в ледяную воду, но Иван успел ее подхватить.
– Говорю же – не утонет, не унесет. Лед уже встал. Да больно тонкий сейчас. Окрепнет, я его достану, не переживай.
Девушка, обняв брата, сквозь слезы глядела через его плечо на маленькое и родное, такое близкое, но пока еще недоступное как мечта, солнце на темной, покрытой тонкой корочкой льда, воде.
Жизнь продолжалась.