Медведица

 Большая медведица встречала сразу.
      У порога.
      Огромная.
      Стоило выйти, а она уже обнимала и приглашала сделать шаг.
      К ней.
      Она манила вверх своими звездными ступенями.
      Предлагала сделать шаг. Протянуть руки и взять. И погладить. И прижать к груди. Но нужен шаг. Всего один шаг вверх.
      Оттолкнуться от пьянящих цветов черешни.
      Сбежать от грохота оркестра неорганизованных цикад.
      Забыть про эту спрятанную под слоями белой известки хату пахнущую ночью и влажной соломой. Про ночную прохладу наступающего лета. Про всё.
      Наступить, оттолкнуться и пройти по семизвездью на вершину черешни.
      К огромному кокону мерцающих огоньков, освещающим украинскую ночь.
      К Чумацкому шляху. Или Млечному пути.
      Пути начинающегося прямо от вершины снегов черешни.
      Они сливаются. И созвездие Медведицы лишь ступенька к большому и дальнему пути в неизведанную вечность. Она каждую ночь заглядывает под соломенную крышу ещё украинской хаты. И зовёт.
      Зовёт.
      Зовёт.
      Зовёт…
      Когда с улыбкой, когда сердясь. Сверкнёт своими огромными глазищами и позовёт в свои объятья.
      Сядешь, умостишься на постанывающей вытертой и отполированной временем лавочке, прижмёшься спиной к тёплой стене дома и слушаешь, как шипят и поют кристаллы соли, рассыпанные чумаками по небу. Над тобой.
      Уже и черешня поспела. И летящие на землю звездочки отражаются от каскадов наливающихся ягод. Их шёпот не слышен. Нет и шороха листьев сада. Даже цикады замолкают во внимании. По пыльной дороге примятой, прижатой, притиснутой ночью, по селу со странным и обязывающим названием Чеховка, над крышами домов отражаясь от звёзд, льётся песня. Ручейками юности и половодными реками окончания трудового дня. Колокольчиками детства и протяжностью прошедших лет. Колосками налитой ржи собранной в снопы.
      И звезды на подпевках…
      Над заброшенным направлением, называемым дорогой. В Вербовку. В центр. С кинотеатром и бильярдом. С библиотекой. Со зданиями сменивших золотое многоголосное убранство полей на крышу из серого и широкого шифера. Хаты, превратившиеся в дома. Хорошо. Удобно. Быстро. Немного жарче летом, да похолодней зимой. Жить можно, нужно, да и ладно.
      По дороге. Да под ночной оркестр поющих звёзд, журчания вад и плачущих после жаркого дня верб. Просто в ночь. В космос времени и чувств.
      По дороге. Чтобы ещё раз увидать сияние отражённых звезд в соломенных крышах хат. Чтобы ещё раз утонуть в звёздных озёрах глаз любимой девушки.
      Черешня собрана, спрятана от лета вареньем в банки. Ступеньки Медведицы, да и сам путь, смещаются в сторону, освобождая путь. К цивилизации. К серым одноэтажным крышам домов. Одноэтажным, хоть и серым. В Твердомедово. К богатым и зажиточным трехуровневым улицам. С рекой, дамбой, постоянной борьбой с палящим солнцем херсонских полей. С ночными проливными, врывающимися шквалами дождя и огненными зарницами, освещающим путь попавшим в ненастье путникам и парочкам укрывшимся под старым повидавшим, но ещё могучим абрикосом.
      Деревня, разметавшаяся по склону заслуженным и уверенным в себе хором. Что не дом, то голос. То тонкий, то сильный. То чуть-чуть, то до звезд. По-разному. В августе, после уборки хлеба – свадьбы да гулянья. Вот тут то и распевается. Каждый двор. А чтобы оценить – за дамбу, к вербам  к старому Ингульцу, к лодкам, в манящий ситец девичьего платья, в удушающий дурман разметанных длинных наэлектризованных волос, в бездну глаз, отраженных смеющихся звезд. Время, когда звезды замирают, чтобы не спугнуть.
      Медведица здесь уже другая. Она не зовет, не манит погулять по цветущим садам. Уставшая, она ложится на вершину склона, приютившего деревню, и до утра купается в сухих волнах бессмертника, цветущих акациях и живых голосах Украины.
      А шлях… Он в стороне. Зависнет над колючими королевскими акациями и пытается подпевать… Пугая и зовя путников стрелами загаданных желаний…
      В дороге жизни хаты меняют дома. Дома, которые должны быть, которые обязаны становится меньше, растут. Идёшь по жизни, идёшь… А они всё больше и больше. Не успеешь понять, а они в пять, десять, пятнадцать этажей. Ровными коробками окружили. Да если бы ровными! Вон, нависли, извернулись над маленькой плакучей ивой. Плачь не плачь, а солнце далеко. Да и звёзд нет. Так, мелькнут среди темноты окон, поищут свое отражение в пыли города. И всё…
      А за медведицей и шляхом нужно идти подальше. Куда глаза глядят и ведут ноги. Найти старую забытую дорогу, среди хат и верб. По звёздам. К Чумацкому шляху. Поющему и метающему исполнение желаний. 
      Желания…
      Знали бы ноги, куда ведут эти желания.
      Знали бы эти желания, куда ведет жизнь.
      А может, и знали и знают? Но не хотят говорить? Иди себе по жизни, по минному полю судьбы. Может, пройдешь. Может, останешься в пути. А может, обретешь покой где-то там, на неизведанном и еще неузнанном тобой месте.
      Покой…
      В маленьком доме на берегу гремящей реки. Гремящей своим названием. Дом, наполненный смехом и слезами. Окружённый цветами и детством. Укрытый забором от честных людей. Держащий на своём штакетнике: и огромное поле, с заросшими окопами прошедшей войны, и полноводную речушку Гремячья, и раскинутом на холме, огромный школьный сад… И улыбающуюся, дарящую счастье Большую медведицу…
      Счастье…
      Небольшой дом. И совсем недалеко от спокойного и шумного моря. Настолько недалеко, что открыв зимой ночью окно, слышишь его старческое ворчанье, дышишь его заботами, улыбаешься ему. Тихо… Днем и летом до него не достучаться – крики и гомон отдыхащих, блукающих и шаркающих уставшими ногами опоздавших на автобусы; шум, рёв, грохот машин - они становятся стеной и не пускают старика даже кивнуть в знак приветствия. Не дают ему напомнить, что он ещё живой. Что он ещё чувствует и помнит. Не дают…
      Когда схлынут орды разогретых тел, стихнет треск ломающих веток в дюнах, когда остынут угли от мангалов и кострищ - иду. Освободив место от брошенного, оставленного, забытого, сажусь на песок и жду, когда он меня заметит. Может сердится.  И минуту и полчаса. А иногда даже не дает и присесть – шумит, возмущается, делится. А выговорившись, зовет к звездам. Так и сидим, в перешептывании. До утра.
      А утром звезды другие. Орион, мощный и яркий, прячется, а Медведица, всё пытается своим ковшом зацепится за крышу дома, остаться, приблизиться, но неумолимое солнце прогоняет её дальше и дальше… В другой день, в её путь…
      Путь…
      В воздухе пахло весной. Той самой. Весенней весной. С бьющим в лицо ароматом морозца, осенних мокрых листьев, угольным дымком Кёнигсберга, кумаром свежего бетона строящегося Калининграда. В тумане исчезли и без того редкие кучки грязного снега. Несмелый бриз обнажил колонны домов, замерзшими кипарисами, забытыми часовыми стоящими в сахарной вате утра. Стоят. Смотрят на проявляющийся мир блестяшками пустых квартир, черными провалами несданной сырости, вспыхивающим теплом задвинутых штор.
      Уходишь в день. Возвращаешься в ночь. Не до солнца. Солнце, оно светит в другом месте. Ярче и теплее. Может и тут, тоже, но без меня. Мне остаётся ночь. В одиноких замеревших тротуарных дорожках, эхом дразнящих мои шаги. Ищу звезды. Там, наверху. Но кипарисовые дома склонились надо мной в арки и тоннели. Были бы руки – прибрали бы в свое ледяное, высотное царство. Но никак. Эхо пугает. Они-то смелые, их много, а человек один, но с эхом. Он идёт домой. В скворечник, висящий на одном из таких деревьев…
      А Медведицы… Родной, близкой, огромной… Здесь нет… Мелькнёт где-то вдали, словно в амбразуре, слабенький, пробившийся, чуть видный писк неизвестной и неопознанной звездочки, на минутку… И всё…
      Вот и остались где-то за горизонтом пути Большая медведица с обнимающим её бескрайним шепотом моря...