4. 4 Власть - вот главное

       Федор Никитич Романов, оказавшись у трона, возле сына, властно прибирает к рукам бразды, упущенные его предшественником. Что именно? Ну, конечно же, самое главное, вечное и нерушимое, что может вручить судьба сильному и, потому опасному человеку - власть над умами и внутренним миром, то есть душой измученного годами великой смуты бесхитростного народа московского царства. Он не полководец, не думный, он - Отец царя, патриарх и «великий государь»! И пусть вторым именем, но именовался «великий государь».

       Филарет, окрылен. Прочь тинные селезни из рода лапчатых - наконец-то он, пусть на пару с сыном, держит скипетр и державу. И он будет до смерти держать!
Он, когда-то реальный (и законный!) претендент на престол, был безжалостно отторгнут от двора этим выскочкой и гнусным обманщиком Годуновым,  пострижен и сослан в монастырь. Его супруга, постриженная под именем Марфы, сослана в Заонежские погосты, а малолетний сын Михаил и дочь заточены на Белозере. С тех пор прошло 20 лет. Сейчас ему седьмой десяток и время, отпущенное свыше, он использует в полной мере, чтобы закрепить власть за Романовыми на века!
Он стал первым по значимости среди «великих государей». По отзывам недругов «и сам царь его боялся. Бояр и всякого чина людей из царского синклита томил заточениями необратными и другими наказаниями». Не забудет он и монастырскую братию, заставит их исполнять  его патриаршую волю в своих и государевых стремлениях.

       Теперь его влияние сразу стало столь велико, что фактически ни одно дело московского государства не вершилось без его участия, а нередко и по его указам, шедшим наравне с царскими. В грамотах, наряду с государем царем и великим князем Михаилом Федоровичем всея России, пусть вторым именем, он именовался «великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Русии». И эта традиция продержится на Москве более века. Но он единственный истории русской православной церкви кто величался «Святейший патриарх Филарет Никитич», именно так,  с отчеством «Никитич».

       Власть у него лукаво отняли, в надежде на умиротворение, исходящее от любви к богу? Ну, уж нет! Его преосвященство заслонит трон своей мощной фигурой, не подпустит никого к самодержавному пирогу в руках Романовых. Но дело то деликатное и пусть останется за пределами нашей истории.

       Возраст! Он стареет, силы уходят – вот что угнетает. Но не отбросить желание вкусить долгожданные  радости жизни, И власть - вот главное наслаждение!  И это вынуждает без устали заниматься ее укреплением в царском окружении. Нет опоры ни в боярах, ни в духовенстве – всех развратили смутные годы московского разорения. Эта забота и днем, и ночью, иссушает его мозг и сердце надсадой.

       Положить конец своеволию тех, кому по заслугам не следовало быть близко у престола, тем самым избавить от мутного и тяжкого многовластия, выучить царя властвовать достойно его крови - вот его первая задача и цель иссыхающей жизни. Он обязан не только исправлять слово божье, истерзанное и попранное, но и земными делами править. Никто, кроме самих государей, и тех, кто служил государю и в безгосударное время, был с ними заодно, не может и не будет достойно пожалован. Но этих, своих, Филарет держал у себя в милости и никому не выдавал.

       В великом ряду повседневных забот встала задача укрощения воеводского самовластия присоединенных земель Ближней Сибири. О нравах жителей края приходили неутешительные сведения. О том патриарх из первых рук узнавал и тяготился. Еще полтора десятка лет назад, вернувшийся из ссылки Иван Никитич рассказывал об ужасах и своеволии, творимых в тех краях. Один из них достоверный рассказ о тяготах брата Василия, чью жизнь в Пелыме загубили в присутствии Ивана.

       О том же, о притеснениях и гонениях, доносили и монастырские игумены. Самоуправство имело и экономическое значение – Сибирь все больше требовала расходов на содержание служилого люда и монастырской братии.


       А его сын, избранный царем, при всей внешне показной отцовской любви, не вызывает у него должного доверия своими поступками. Одни только «царевы невесты» сколько крови попортили.

       Нет преемника, а царь, как обиженный (и это действительно так) ребенок отвергает первейших невест из Европы, ему, видишь ли, мила лишь «нареченная». А так по положению дел в Московии хотелось бы с королем Христианом из Дании или шведским королем Густавом-Адольфом «быть в братстве, дружбе, любви, соединеньи и приятельстве навеки». Но в этом он не оригинален. Идея привлечь шведов к управлению русской землей витала еще в сентябре 1610г., когда в «Совете всей земли» было решено пригласить «на Московское государство» одного из шведских принцев, прежде всего в надежде как было в царствование Шуйского, получить поддержку Швеции против Речи Посполитой.

       Увы, заграничное сватовство не удались. Большого огорчения «государям» это не доставило. Король шведский и так желал мира с Москвою. Ему нужен был союз с царем против Польши. Но пока все тоже бесславное Деулинское перемирие препятствовало сближению держав.

       Бесславное не то слово – позорное! – это соглашение лишала царя титула правителя ливонского, смоленского и черниговского, полякам отданы Смоленск, Рославль, Дорогобуж, Путивль, Трубчевск, Новгород-Северский, Чернигов с окрестными землями. Мало того, самозванец Владислав Ваза сохранял право именоваться царем русским в официальных бумагах польско-литовского государства. Избавиться от пут, навязанных  еще десять лет назад польско-литовскими магнатами, он успеет.

       Он опасается проявления слабости правления. Его сын, как считал отец, неопытен, молод, мягок. Но, что сын, Филарет знает цену власти! И никому более не отдаст ее прилипчивое к ненасытным боярским рукам кормило.


       Патриарх, хоть и облачен в «шлем спасения» - клобук - в знак того, что отвращены очи и закрыты уши, чтобы не видеть и не слышать суеты мира, принужден был заниматься государственными делами более, быть может, нежели его сын «Великий государь царь всея Руси Михаил Федорович».

       На Верхотурье, в Тобольске и Туре осели ненавистные Годуновы, Салтыковы. Из года в год, извещая грамотами об увеличении и расширении владений московских, воеводы столь же регулярно извещали государей о росте старых и появлении новых статей расхода.

       В первое время, когда права и обязанности воевод не были строго определены и когда им предписывалось «делать всякие дела по своему высмотру и как Бог на душу положит...», воеводы творили суд и расправу, собирали всякие пошлины с торговых и промышленных людей, собирали с инородцев ясак, налагали на жителей оброки и разные повинности по своему усмотрению и вообще был полновластным хозяином. От этих злоупотреблений жестоко страдали и постоянно жаловались на воеводские притеснения жители «украйны».

       Но по мере того, как раскрывались злоупотребления сибирских воевод, положение их все более и более стеснялось, и круг их обязанностей был значительно ограничен. Содержание уездов становилось тяжелым бременем для казны ослабленного «разорением» государства. И были все основания полагать, дело то вполне поправимо.

       Только полагаться на сосланных и зачастую лишенных «живота» служилых людей нельзя. Нужен иной ход, нужны независимые от бояр дозорщики и проводники царской власти. Патриарх Филарет решает использовать свой ресурс – духовенство.

       Собственно организовать Сибирскую и Тобольскую епархию следовало давно. И даже удивительно, почему никто из иерархов ранее не обратил свой взор на Сибирь. С конца 16 века шло активное продвижение русских на восток, за Камень (Урал). Следовало принять участие в этом грандиозном процессе и расширить территорию русского православия «до краев земли Сибирской».

       А каким образом исполнить столь великое дело? Судьба свела его с Киприаном Старорусенковым. Но по силе замаха и награды и суд..

       Уровень нравственного состояния властей на местах не был секретом для Москвы. О том регулярно узнавали и государь, и патриарх из поступавших с мест грамот, отписок и челобитных. Состояние дел за Уралом было удручающим. Неверие, распад морали, вот, что разъедало тамошнее общество. И никто, кроме священнослужителей не сможет вернуть народ в подчинение и смирение. Пожалуй, в начале истерзанного смутой времени, это единственное средство. Необходимо было вернуть заблудший народ в лоно человеческих (тогда – божьих) законов.

       Кого определить в архипастыри? Теперь вопрос не стоял. Патриарху, с его опытом дворцовых интриг, не составило труда подобрать кандидатуру, отвечающую многим, взаимно противоречащим параметрам: это человек, имеющий опыт церковного строительства, опыт хозяйственный, умеющий обращаться с паствой и увлечь, зажечь их на подвиг во имя бога и слова Христова. Он должен быть приверженцем его идей, идей патриарха. То есть быть преданным Патриарху.

       Очень важно было в нынешний век найти человека безупречного поведения, в меру самостоятельного, не боящегося принимать независимые решения. Митрополичная кафедра в Сибири, по мысли патриарха, должна стать не только и не столько проводником властных решений, но и в допустимых пределах быть противовесом, ограничителем безудержного аппетита московского боярства. А Киприан был убежденным сторонником превосходства веры и церкви над светской властью. Филарет, возносимый и низвергаемый, обрел мудрость, власть над людьми тешила самолюбие, даже укротив свой необузданный характер, не позволял никому идти наперекор ему, но в собственно церковно-богословских делах разбирался слабо.
 
       В лице Киприана он видел непреклонного в своих убеждениях, властного, умного,  самонадеянного, гордого человека. Этот ни на шаг не отступит от своего решения, последовательно будет продвигать православие. Сибирское духовенство должно было не только распространить «апостольское учение во всех градех», но «да во всех концех вселенныя». При поддержке Москвы Киприан сможет смело отстаивать интересы центра. И эти пределы определять будет он Филарет!

       В канонических вопросах они разошлись. Впрочем, патриарх не настаивал на своем видении церковных установлений, он был случайным человеком в этой сфере, мнил себя в царственном окружении. Киприан же являлся приверженцем старинной новгородской доктрины о превосходстве духа, был в этом отношении своеобразным предшественником Никона, который до поставления на патриаршество занимал новгородскую митрополию. Будущий митрополит Тобольский при поддержке «великих государей» в последствии во многом следовал в продвижении своей доктрины в Сибири.

       В чем они сошлись, так это в том, что забыто «живое» слово и пало церковное просвещение, суеверие в духовенстве так же сильно, как их пьянство и грубые пороки. «Чернокнижие» подобно волчьей пасти, отрыгивая мерзкий запах эллинских учений, готово было пожрать плоды вековых усилий византийских и греческих просветителей. Там же, в Сибири собрались во множестве носители различных религиозных течений: католики, протестанты, мусульмане, язычники и православные, не входившие в московский патриархат. Большинство еретиков были сосланные за Камень как участники Смуты.
Умный и гордый – вот первое, что бросалось в глаза, - имеющий немалый опыт церковно-административной деятельности и слывший знатоком «келейного и соборного чина»: «Важно искать и находить Символы особого божественного благоволения к высшим светским и церковным властям. Идеология нуждается в Символах. И символы эти должны идти из живой истории народа. С язычеством нельзя бороться заклинаниями. Можно сколь угодно проклинать буйный ветер, ломающий старые деревья, но чтобы сучья не заваливали тропу к свету, правильнее своевременно ее расчищать, без жалости вырубая изросшийся лес и высаживать на освобождающиеся места новые крепкие саженцы. При правильном уходе и плоды будут достойные». И выбор пал на «Старорушанина»

       Филарет, вынужденный быть изворотливым (а иначе при дворе власть слабому сыну не удержать) ставил похоже не только и не столько глобальную задачу покорения Сибири в лоно церкви, сколько вместе с Киприаном рассчитывал удалить из Москвы соперников как церковных, так и из числа притершихся к трону сына дворцовых интриганов. И это ему также удалось!

       Во истину иезуитам следует поучиться лукавству восточных иерархов. Филарет, прежде чем рукоположить Киприана в архимандриты, стал его исповедником и, тем самым надеялся получить редкий подарок судьбы, позволяющий управлять не в меру независимым подчиненным.  Он должен знать все извороты судьбы и духовных прегрешений раба Божия. Грядущее Киприана отныне в его руках, и он как безжалостный конвоир,  будет иметь право давать нужные и своевременные приказы.

       Но тут не было привычной удачи последних лет. Киприан прямой и жесткий как стальной прут не имел тех постыдных пороков, толк в которых довольно знал его пастырь.

       Ну, что ж, зато в свиту архиепископа щедрым царским жестом придали «лучших» монахов и пастырей знаменитых монастырей, преимущественно тех, которых по различным причинам патриарху Филарету видеть «на Москве» не хотелось. Персона нового патриарха — в прошлом блестящего светского феодала, красавца и щеголя, не по своей воле ставшего монахом, — импонировала далеко не всем. Принимая высшее духовное руководство, верховный архипастырь выявил и разного рода церковные нарушения и несогласия. И это породило скрытую оппозицию.

       О твердости в вере, неуступчивом и гордом характере Киприана наслышаны были все клерикалы русского православия. Впервые о настоятеле Новгородского Спасского Хутынского монастыря Киприане Филарет услышал от игумена Свято-Троицкого Антониево-Сийского мужского монастыря Ионы. Игумен с глубоким уважением отзывался о митрополите - убежденном стороннике превосходства веры и церкви над светской властью – так было заповедано первосвятителями Руси Киевской!

       Киприан как никто подходил на роль сибирского подвижника. В начале шведской оккупации Новгорода Киприан возглавил один из наиболее крупных монастырей, благодаря чему вошел, по-видимому, в окружение новгородского митрополита Исидора. Последний знал Киприана прежде, и по его воле Киприан оказался во главе Хутынского монастыря. В новгородской обители - Спасо-Хутынском монастыре - Киприан принял постриг и получил свое монашеское имя.

       Архимандрит был, прежде всего, озабочен организацией религиозных обрядов, считая, что церковная служба должна вызывать у присутствующих восторг и трепет, что нельзя отступать от установленных греко-византийских канонов богослужения. Вечерню и заутреню, что при нем отличались длительностью и особым торжеством, слушал «с большой гордостью» сидя и, поражая воображение прихожан и монахов, ездил летом в санях, приказывая в торжественных шествиях возить их за собою. С упрямством фрондера не исполнял царских и патриарших указов, пытаясь (впрочем, безуспешно) расширить земельную собственность митрополии.

       Возглавлявший на протяжении двух десятилетий Клементьевскую обитель, а затем Хутынский монастырь, Киприан располагал значительным опытом церковно-административной деятельности,  что было немаловажно при устройстве владычного дома на далекой восточной окраине.

       В духовное подчинение  назначенному архимандриту отдавалась территория, превышающая по площади все страны, входящие в православную зону.