Долина Оберона. Часть 4

4

-  Что?

Пахомов споткнулся о поребрик тротуара, налетел на какой-то низкорослый подстриженный кустик…

-  Осторожно, - Ниблодд поддержал его за плечи.

Владимир ошалело воззрился на ученика Оберона.

«Почему он и сейчас в чёрных очках?»

Поздний вечер. Тёмное небо. Приглушённый гул. Кругом маленького парка полыхает багровое зарево. А тут газончики, акация, расчерченная решётка узеньких асфальтовых дорожек…

«Почему и сейчас в чёрных?»…

Ниблодд направил, подтолкнул врача к крытому черепицей маленькому домику в конце парка.

-  Почему он не сдал партию? – спросил Пахомов. – У него проигранный эндшпиль.

-  Долго вы играли, почти пять часов, - сказал в ответ Ниблодд.

В эту минуту из домика выкатился белый мохнатый шарик – Тошка! – бросился к ним навстречу, обнял ноги Владимиру:
-  Володичка, наконец ты вернулся!

-  Да, - ответил машинально Пахомов и погладил медвежонка по голове.

-  Я с вами расстаюсь, - всё таким же бесцветным тоном произнёс Ниблодд, - отдыхайте, завтра утром доигрывание…

Тошка бросил неодобрительный взгляд вслед неспешно удаляющемуся помощнику Оберона.

-  Идём, Володичка, идём.

Схватил Пахомова за руку и с силой втащил буквально его в гостевой домик. Они очутились в уютной, заполненной мягким светом зелёных абажуров, небольшой комнатке, завешенной коврами, с тремя кроватями и диваном. Навстречу поднялся Онетис:
-  Ну вот и наш шахматист.
Крепко обнял Владимира.
-  Как ты?

-  Нормально. Не понимаю, почему он не сдал партию. У меня лишняя пешка. Проходная. Даже любители до мата не играют.

-  Садись, садись, - затормошил Пахомова небесный братец, пододвинул стул с изогнутыми ножками. Запрыгнул на приземистую тумбочку у спинки, чуть не столкнув бронзовую пепельницу в форме разинутой крокодильей пасти. – Садись, вот… Я буду делать тебе расслабляющий массаж. Закрой глаза…. Что видишь?

-  Ничего.

-  Ну как бы внутренним взором что видишь?

-  Шахматные фигуры он видит, - засмеялся Онетис, - считает варианты, думает, где мог бы сыграть сильнее.

-  Да уж, одни клеточки в башкеньке, - проворчал Тошка, то надавливая, то нежно поглаживая лоб и виски своему подопечному, - а иногда мысль торчит: шах, шах королю!

-  Перед откладыванием он пытался загнать меня на мат, - пробормотал Пахомов, - но у меня нашлась защита.

Некоторое время все молчали, лишь Тошка, проделывая замысловатые манипуляции с пахомовской головой, пыхтел натужно и покрякивал.

-  А мне нравится шахматное состояние Владимира, - вдруг заметил Онетис. – Оно спасает его от перегруза. Владимир!
 
 Пахомов открыл глаза.

-  Есть возможность совершить небольшую экскурсию в место, куда ты чуть не улетел с коингами.

-  А огненные кони? – спросил Тошка, возмущённо подскочив на тумбочке, и всё-таки спихнул крокодилью пасть на пол.

Бум! Пепельница отлетела куда-то в угол.

-  У нас не курят, - извинился братушка, свесившись с тумбочки и заглядывая под кровать.

-  Успеем встретить и огненных коней, - улыбнулся Онетис, - время ещё есть.

-  Я готов, - сказал Пахомов как и в прошлый раз, решительно поднимаясь со стула.

-  Вот и хорошо. Медлить не будем. В путь!

И Онетис стремительно вышел из домика. За ним двинулся Пахомов.

-  Всё без меня решили, - пробурчал недовольно Тошка, замыкая процессию и пытаясь поймать Владимира за брючину.

На улице с Пахомова словно слетело какое-то оцепенение. Сердце забухало в груди, он сразу стал мокрым от пота, задохнувшись, судорожно хватая ртом прохладный ночной воздух, вцепился руками в перила… Внутри всё дрожало, ноги сделались ватными, и всё же ему стало хорошо.

-  Кризис, - покосился на него Онетис.

Чёрное небо. Парк. Багряное зарево, приглушённый гул и лязг. Дом Оберона странно  фосфорецировал в ночи… Эдакий миниатюрный готический замок – слепленные, склеенные остроконечные со шпилями башни, ограда как крепостная стена, с  прорезями бойниц. В распахнутых воротах, спиной к ним  - неподвижная широкая фигура Ниблодда.

-  Он нам не помешает, - сказал Онетис.

В воздухе сверкнула, прочертила змейку изумрудная искра и тут же вокруг  друзей соткалась   мерцающая фиолетовая завеса. Исчезли перила, Пахомов чуть не упал от неожиданности, Тошка поднырнул, удержал его. Исчез гостевой домик, исчезло крыльцо – вместо него под ногами образовался блестящий белый диск, с вращающимися в противоположные стороны кольцами - малое и большое. Небо начало светлеть и словно приблизилось к ним… И вот оно уже не чёрное, а тёмно-синее, усыпанное сверкающими гирляндами звёзд и розово-зелёными туманностями… Из этих туманностей, наверное, выплыл в полупрозрачной нежно-зелёной кисее белый эллипс – два фарфоровых блюдца – одно на другом, плавно опустился перед путешественниками. По борту мазнули невидимой кистью – образовался, просиял неровный, полумесяцем проход, из него вышел русоволосый молодой человек, примерно ровесник Онетиса, в блестящем серебристом комбинезоне, улыбнулся, приложив руку к груди, отвесил лёгкий поклон:

-  Капитан звездолёта Арцериур, рад приветствовать вас!

Пахомов в смятении посмотрел на своих спутников. Онетис обнялся с капитаном, как со старым знакомым, а Тошка  поинтересовался, жалостливо глядя на врача снизу вверх:
-  Не упадёшь, Володичка?

-  Не упаду.

Небесный братец подпрыгнул к кораблю, нарисовал лапкой загогулину в воздухе :

-  Весьма своеобразный дизайн двери.

-  Стараемся, - развёл руками Арцериур.

В следующее мгновение Тошка с весёлым визгом нырнул внутрь эллипса.

-  Владимир, заходи, - сказал Онетис   с улыбкой,   - не опасайся, - это наши люди, не коинги.

Пахомов кивнул. Приблизился, коснулся пальцами поверхности звездолёта. Ладонь приятно обожгло, закололо изнутри, - похожее ощущение возникало от массажа Тошки. Огляделся ещё раз – небо в зоне свечения корабля казалось почему-то тёмно-изумрудным, а звёзды золотыми. Ну, вперёд. И он шагнул в неровный проход серпиком, в струящийся тонкий  свет, в новое путешествие…
Внутри корабль показался Пахомову гораздо больше, нежели снаружи. Сферический зал с круглыми иллюминаторами, которые не было видно с внешней стороны, к одному из них уже приник небесный братец. Освещение довольно яркое, но не раздражающее, Владимир  не мог понять, где источник света, возникало ощущение, что сами стены светятся - жёлтым, золотистым, светло-зелёным… А ещё, как ни старался, он не мог обнаружить хоть какие-то признаки технического оснащения – приборы, пульты, экранчики – где всё?

- Корабль управляется энергией мысли, - словно просканировал ему голову Арцериур, - всевозможные приборы, пульты, экранчики – атрибуты технократических цивилизаций.

-  А вы?

-  Мы из созвездия Цефея. Что касается Онетиса…

-  Что касается Онетиса, то он, на данный момент, землянин и участвует в игре, - остановил Онетис разговорчивого капитана.

-  Ух-ты! – воскликнул в этот момент Тошка. – Володь, посмотри-ка, мы взлетаем! Посмотри-ка!

Пахомов встал за спиной братца и тоже заглянул в сияющее окно. Бурлеск, вихрь красок! Но тут же всё и пропало, и выяснилось, что они несутся с неимоверной скоростью по огромному тоннелю, выложенному из выпуклых зеркальных кирпичиков, эдакий кукурузный початок, вывернутый во внутрь. Повсюду стремительно резали пространство шары, сигары, эллипсы, конструкции совершенно причудливых форм: спирали, скреплённые между собой неровными многоконечными звёздами, вот над ними нависло, резко свалило на сторону нечто фантастическое, невероятное, похожее на каракатицу, размеров чудовищных…

-  Ты слышал когда-нибудь о так называемых червячных проходах? – услышал он  голос Онетиса, - это пространственно-временные коридоры, по которым можно очень быстро добраться до любого уголка Вселенной.

В это мгновение они начали явно снижаться. Одно из кукурузных зёрен вдруг стремительно разрослось, закрыло своей сверкающей поверхностью всё видимое пространство в иллюминаторе… Бледно-голубое выцветшее небо, грязные облака… Пахомов не сразу понял, что они находятся уже в другом мире.

Титанические сооружения громоздились, глыбились под кораблём – горы рукотворные! Небоскрёбы в несколько сот этажей, серо-коричневые амфитеатры и стадионы, жуткие архитектурные нагромождения колец, квадратов, треугольников, полумесяцев, посусфер, пирамид со срезанными верхушками; лес шпилей, лес антенн, гигантские многоуровневые многополосные трассы, пронизывающие великий город в разные стороны – сотни тысяч вытянутых с заострёнными носами серебристых машин, напоминающих гоночные, мчатся по ним сплошными потоками. Жёлтые, оранжевые летательные аппараты, похожие на стрекоз, вьются разноцветным роем… Всё уходит к ощетинившемуся алому горизонту, переваливает за горизонт! Город-мир! Город-планета!...

Владимиру стало как-то очень неуютно, он отвернулся от иллюминатора. Онетис, рядом, внимательно наблюдавший за ним, тихо проговорил:
-  Не отворачивайся, сейчас будет интересно.

Пахомов взглянул вперёд - две потрясающих размеров  башни, вполовину выше всех других построек – копии знаменитых сталинских высоток в Москве (Господи, как это далеко!), надвигались на корабль. На блестящих устремлённых ввысь пиках вращались, сверкали хрустальные многогранники, сотни площадок, усеянных блестящими чёрными, серебристыми, свинцово-серыми эллипсами. Одни взлетали, исчезали в небе, другие, появляясь внезапно, словно из воздуха, плавно опускались на освободившиеся места.

-  Арцериур, - обернулся Онетис к капитану, - получится подлететь поближе?

-  Попробуем.

Корабль стремглав взмыл вверх, затем спикировал на одну из башен, в свободный промежуток между антеннами и стоянками эллипсов и завис над каменным колодцем… В колодце, на скамьях в несколько рядов сидели люди – двести, триста… Обычные, земные – по-разному одетые, кажется, разных национальностей, даже рас – вон там, в углу, явно группа темнокожих мужчин и женщин…

-  Ты мог быть среди них, - тихо произнёс Онетис.
Тошка оторвался  от стекла, к которому он прилепился лбом, и сочувственно посмотрел на Пахомова своими звёздными глазками.

-  Что они здесь делают? – хрипло спросил  Пахомов.

-  Ждут. Кому-то найдётся работа здесь, кого-то увезут на другие подобные планеты. Над наиболее одарёнными будут ставить эксперименты, изучать в лабораториях…

- Что за эксперименты?

- Страшные эксперименты. Лучше не будем об этом, Владимир.

-  И так навсегда?

-  Навсегда.

Пахомову сделалось муторно и тяжело. Он снова отвернулся было от иллюминатора, но вдруг буквально физически ощутил на себе жёсткий взгляд – смуглый бородач в белоснежном тюрбане пристально смотрел на него, как-то, чем-то резко выделяясь из всех сидящих в бетонной яме.

-  Нас заметили, - вдруг тревожно сказал Арцериур.

В следующую секунду перед иллюминатором возник чёрный шар, утыканный треугольными шипами.

-  Ай! – вскрикнул Тошка, отпрянув назад.

Ещё, ещё один!...

Резкий пронзительный свист, визг разорвал пространство и…

Море красок, буйство красок!..

Удивительное изумрудное небо, россыпи звёзд, золотистые туманности…

-  Еле ноги унесли, - засмеялся Арцериур.

-  А мне даже как-то нехорошо стало, - облегчённо вздохнул Пахомов и потёр грудь в области сердца.

Тошка опять вскинул взгляд на врача, и внезапно схватил его левую ладонь и больно цапнул за  мизинец.

-  Ты что? – Пахомов вырвал руку.

-  Как что? – кажется, небесный братец удивился не меньше. – Ты схватился за сердце, я тебе помог. – И даже чуть обиженно: - Между прочим, Володичка, во всех древних медицинских трактатах написано, что сердечные приступы снимаются резким механическим воздействием на кончик мизинца левой руки.

-  Точно-точно, - подтвердил, снова рассмеявшись, Арцериур.

Пахомову тоже стало смешно. Он потёр укушенный палец:

-  Всё, буду теперь больным руки кусать

Опять вздохнул глубоко.

-  Это была, значит, планета коингов?

-  В принципе, да, - кивнул Онетис.

Владимир покачал головой.
-  Сколько со мной произошло всего…  Мы, люди, всё-таки слабы, беспомощны, ничего не знаем… Перед теми же коингами…
   
Пахомов подумал – как естественно произносятся уже недавно ещё странные, нелепые слова – коинги…

-  Ты ещё скажи, что вы – младшие братья, - хмыкнул Тошка.

-  А разве не так? – Пахомов обвёл вопросительным взором собеседников.

-  Не так, - ответил за всех Онетис.- Во-первых, вы коингам не братья, во-вторых…

 Задумчиво посмотрел в звёздный иллюминатор.

-  Земля уникальна… Человек уникален… С лёгкой руки ваших земных фантазёров принято считать, что инопланетяне держат вас почти за амёб, настолько несоизмеримы якобы уровни развития. Они были б ни мало удивлены, если б узнали, что на самом деле, самые разнообразные  миры в Космосе относятся к человеку, подчёркиваю, к человеку, а не к человеческой цивилизации, с большим уважением. Люди обладают необыкновенной душой, богатейшими эмоциями, потрясающим внутренним, духовным потенциалом. Поэтому вы способны оставаться людьми в самых нечеловеческих условиях, можете жить, творить, развиваться, духовно расти, когда сами условия вашего существования, кажется, полностью препятствуют этому. Коинги так не могут. Многие, продвинутые, в вашем понимании, светлые цивилизации во Вселенной так не могут.  А вам это по силам. И не ваша вина, что вы заблокированы от самого своего рождения, изначально оторваны от универсальных знаний Космоса, являясь, на практике,  по сути,  слепыми и глухими, не ваша вина в уродливости и тупиковости вашего официального цивилизационного пути…

Онетис пробарабанил пальцами по стеклу иллюминатора.

-  Вот почему, в числе прочего, и похищают людей. Разложить вас по клеточкам, разгадать тайну вашей души. Хотя, по-моему, разгадать сие вряд ли возможно.

-  А ещё, между прочим, похитить могут не всех, - вставил Тошка, внимательно слушавший речь своего товарища.

-  Совершенно верно. Чем глубже человек, чем меньше он стремиться к сиюминутным материальным ценностям, чем чаще задаёт себе вопросы: Кто я? Откуда я? Зачем я живу? Тем выше его возможности не быть игрушкой в самых разнообразнейших руках. А о похищении и речи уже не идёт.

-  Выходит, я слишком редко задавал себе эти вопросы, - пробормотал Пахомов.

-  Выходит, так.

Тошка обнял врача за ноги:
-  А мне Володичку жалко.

-  И мне, - отозвался Арцериур.

-  А мне нет, - сказал Пахомов, махнул рукой, - сам во всём виноват.

Тем временем в иллюминаторе снова уже пульсировали, рябили цветы-разноцветья, похоже, они снова куда-то летели. Онетис обменялся многозначительным взглядом с Арцериуром. Скрестил руки на груди, потом заложил их за спину, было заметно, что он неожиданно разволновался.

-  Владимир, - Онетис сделал паузу. – Я внимательно наблюдал за тобой над той планетой, я видел твоё внутреннее неприятие, отторжение всего увиденного… Это уже в какой-то мере победа. Я тоже участвую в действии… Я, под свою ответственность, вывожу тебя из игры.

-  Да? – сердце в груди Владимира радостно запрыгало.

-  Да. Хватит тебе путешествовать и играть в шахматы с Обероном.

-  А он не доиграл, - возразил Тошка.

-  Доиграл-доиграл, - заторопился Пахомов, погладил небесного братца по голове, - партия решена, там однозначно мой выигрыш…

И вдруг осёкся, задумался, посерьёзнел.

-  Мы прилетели, - сказал Онетис.

Тут же одна стенка корабля растворилась - перед ними был  подъезд его родной подстанции «Скорой помощи!»  Да-да!  - лесенка, обшарпанная железная дверь, чахлая ёлочка у входа, окно заведующего - разбитое, склеенное прозрачным скотчем – какой-то чудак на днях, под шафе, запустил ботинком. Милиции он впоследствии объяснил, что является ревизором по еде, и спутал «Скорую» со столовой, где его плохо накормили… Только всё немного размыто, словно поддёрнуто тонкой дымкой…

Пахомов буквально ломанул из корабля… Остановился, оглянулся на своих спутников. Все трое стояли и улыбались ему вслед:  Онетис, Арцериур и братец небесный Тошка – посередине.

-  Я… Спасибо вам… - Слова с трудом давались Пахомову. – Я рад был… Я исправлюсь…

Вновь двинулся вперёд и вновь обернулся.

-  Но я не доиграл партию… Я ошибся. У меня, кажется, нет выигрыша.

Владимир наклонил голову набок, пытаясь лучше увидеть, вспомнить, вникнуть в позицию.

-  Если я двигаю проходную пешку, у него есть, оказывается, фантастический ход ферзём на с1… Потом он даёт шах, жертвует слона и, не трогая  проходную пешку,  всё-таки форсировано загоняет  моего короля на мат.

Пахомов поднял растерянный взгляд  на своих друзей: Онетис, Арцериур  и Тошка – посередине… Милые мои… Некоторое время все напряжённо молчали.

Три-четыре…

Пронзительный свист, визг раскроил пространство, чёрные блестящие модули врывались, окружали… 

«Долина Оберона», - прошептал смуглый человек в белоснежном тюрбане с пронзительными тёмными глазами.