В. И. Логинов. О друзьях-товарищах

О друзьях – товарищах… мы будем говорить,
Вспомним не пехоту, а морскую роту,
И Приветненское, где ты дал мне закурить!

27 января 2019 года – 75 лет снятия блокады города Ленинграда. Люблю тебя Петра творенье.

Песня о Ладоге.
Не знаю сколько времени прошло с момента создания этой песни, но во мне она живет с пионерского детства, возродившись в июле 1954 года с Приветненского, когда из нас, абитуриентов, стали формировать учебные отделения, взводы, роты. О Приветненском в наших рукописях уже сообщалось: там проходил лагерный сбор курсантского набора Военно-Морской Медицинской академии 1954 года.

Вот эта песня.

«Сквозь ветры, штормы, через все преграды
Ты, песнь о Ладоге, лети!
Дорога здесь пробита сквозь блокаду,
Родней дороги не найти!

Припев:
Эх, Ладога, родная Ладога!
Метели, бури, грозная волна!
Недаром Ладога родная!
Дорогой жизни названа!

Пусть ветер Ладоги поведает народу,
О том, как баржу за баржой
Грузили мы и в зной и в непогоду,
Забыв про отдых и покой.

Припев: Эх, Ладога, родная Ладога!

Зимой машины мчались вереницей,
И лед на Ладоге трещал:
Возили хлеб для северной столицы,
И Ленинград нас радостно встречал.

Припев: Эх, Ладога, родная Ладога!

Эта песня стала нашей строевой. Что значит строевой: пели хором при прохождении в строю. При прохождении строем в Приветненском мы не мешали никому и ничему. Другое дело, когда вернулись в г. Ленинград. Каждый вечер в 21:00 – строевая прогулка по городу с песней, и не только с Ладогой, были «Василечки, мои любимые цветочки – голубые васильки».

Строй в три колонны должен был передвигаться по проезжей части, которая на ул. Рузовской и соседних с ней переулках была вымощена булыжником. Что затрудняло наше движение. Иногда, нога, соприкасаясь с булыжником, могла скользнуть в сторону.

Во главе колонны на 15 метров впереди шли два курсанта с красными флажками. С «наступлением» сумерек флажки заменялись красными керосиновыми фонарями – «Летучая мышь». То же самое было и в конце колонны. Колонна, передвигалась по проезжей части; водителей автомашин это не шокировало. В те времена колонна военнослужащих - обычное дело, да и автотранспорта было значительно меньше, чем сейчас.

Однако, вернемся ко временам окончания приемных экзаменов, затем мандатная комиссия, которая окончательно утверждала моё поступление.
Далее всё ускорялось: проверка физической готовности, собеседование на кафедре иностранных языков (выбор группы) получение формы одежды и, наконец, парикмахерская. Цирюльник – старенький, маленький, сухонький еврейчик – Макс – со словами: «Люблю я эту стрижку!» провел механической машинкой по голове от лба до шеи, обозначая свои намерения – остричь меня наголо.

Когда все было закончено, мне и Ване Палёному, новоявленным курсантам нулевого курса, было объявлено, что мы направляемся в распоряжение приемной комиссии. Задача, поставленная перед нами, была не сложной – перенести служебные папки в архив.

Ваня Палёный поступил с Украины с золотой медалью. Очень скоро к нам присоединились дополнительно зачисленные Ярослав Караганов, Толя Останькович – суворовец из Ташкенского училища.

Слава Караганов был старше нас по возрасту, объяснил своё поступление: «Учился на 3 курсе Московского института иностранных языков. Моему папе, рассказывал Слава, надоела моя вольная жизнь. Однажды отец положил передо мной два листа бумаги. Пишем заявление об уходе из иняза, на втором рапорт начальнику Военно-Морской Медицинской академии – о зачислении на первый курс вверенного Вам учебного заведения.» Так я стал курсантом. Надо сказать, адмирал Л. Караганов оказался прав.

Ярослав учился очень старательно, аккуратно, лекции и записи были не просто читабельны, они были образцовыми. Он был очень приличным спортсменом – незаменим в курсовой волейбольной команде, и это при среднем-то росте. Спортсмен угадывался в нем и в морской форме, на которой погон не было, бескозырка без ленточек, потому что присяги еще не было.

Мы подружились и иногда отмечали праздники – семейно – мы с Ярославом женились рано. В нашу компанию вошел и Валерий Михайлов, кликуха Моня. Валерий тоже был спортивным, играл в волейбольной команде курса. Имел общественную нагрузку – был баталером. Закрывшись в баталерке, Ярослав читал ему импровизированные стихи:

«Служил наш Моня баталером,
Наш Моня шмотки собирал,
В часы вечерние – Валера,
Все эти шмотки пропивал!»

Не бог весть что, но как местечковый фольклор, сходило. Разумеется, что это было очень далеко от истины, да и задеть Валерия с его очень устойчивой ЦНС просто было невозможно, хотя тогда мы ещё не знали, что такое ЦНС. О судьбе Валерия Михайлова знаю очень мало – говорили о его ранней кончине.

Ярослав Караганов учился очень хорошо, так же и закончил академию. Демобилизовался сразу же и уехал в Рязанский медицинский институт. Естественно, быстро перевелся во 2-ой Московский мединститут, в настоящее время Мединститут им. Н.И. Пирогова. Ярослав, как профессор, доктор медицинских наук, создал уникальное направление – микроанатомию, в чем и преуспел.

К сожалению, всё закончилось трагически – в институте на кафедре тяжёлый приступ стенокардии закончился летально. Последнее сообщение о Ярославе Леонидовиче Караганове я прочёл в газете «Комсомольская правда» в начале августа 1971 г.

Анатолий Останькович – очень спортивный – кажется не было вида спорта, по которому Анатолий не имел бы спортивного разряда. Подружились мы сразу, ещё до отъезда в Приветненское. Когда вернулись в г. Ленинград, к началу учебного года, Анатолий, Ярослав и я оказались в одной группе по изучению английского языка. Для меня это было знакомо – ведь Ярослав имел три года обучения в институте иностранных языков. Это высокий уровень. В этой связи я задавал себе вопрос: За что же мне наставили четвёрок – английский, астрономия, которой просто не было!». Я понимал тогда в школе № 5 города Дзержинска с десятиклассниками перебор – 8 классов. Этот перебор следовало считать как следствия послевоенных проблем. В некоторых классах учились так называемые переростки, которые в войну по разным причинам школу не посещали.

Травму, незаживающую всю жизнь, мне предстояло получить в кабинете физики. Здесь я застал своего одноклассника, который с моей экзаменационной работы с оценкой «отлично», подписанной членами экзаменационной комиссии, «передирал» в свои листки. И это тогда, когда закончились все экзамены!! Он получил серебряную медаль!

В 17 лет – я получил урок справедливости на всю оставшуюся жизнь. Мама, конечно метнулась в школу к завучу: не беспокойтесь, ваш Витя все экзамены сдаст! Да! Из 70 учеников школы № 5 г. Дзержинска уехавших в г. Москву и в г. Ленинград поступил только Витя Логинов.

Возвращаюсь к Толе Останьковичу: он с Володей Тюленевым стали очень надежными загребными – дизеля – в нашей призовой шлюпке.  Анатолий учился на отлично – легко, к сожалению, скоро понял, что медицина не его удел и, несмотря на строгости – при прекращении обучения, курсант откомандировывался во флотский экипаж к Поцелуеву мосту без зачета в срок службы время обучения в академии. Анатолия это не испугало: в скорости мы встретились в г. Кронштадте, - где он сообщил, что увлечен ядерной физикой. Больше я с ним, к сожалению, не встречался. Но! Спустя около 50 лет, ориентировочно, в учёном Совете «Медицины катастроф» я познакомился с профессором Аветисовым, который оказался одноклассником Останьковича по Ташкентскому суворовскому училищу. Профессор рассказал, что карьера физика для Анатолия состоялась в Новосибирской академии наук.

О судьбе Володи Тюленева информации мало, практически нет никакой. Я часто вспоминаю, как мы с ним и с Журавлевым Женей готовились к экзамену по биохимии. Собственно, готовились мы с Женькой, Володя спал, в основном. На экзамене он пошёл к профессору А. Дробинцевой (жене Васюточкина В.М., начальника кафедры) и спустя некоторое время устроил с ней дебаты на тему: «Биохимический состав зародыша человека на разных стадиях развития». Весь материал в учебнике занимал не более 0,5 страницы, Володя его выучил и с успехом преподнёс экзаменатору.
В общем пара Васюточкин В,М, и Дробинцева А.В. не единственные родственники. Был ещё Васюточкин Н.М. – начальник кафедры гистологии; на кафедре глазных болезней с успехом трудились мама полковник медицинской службы Романова-Бохон О.А. и ее сын Бохон Н.Н.

Васюточкин В.М. и Дробинцева А.В. оказалась очень находчивой семейной парой. Поехали они как-то в Крым на своей «Победе». Добрались благополучно, отдохнули, утром обнаружили, что «Победу» угнали, но они не растерялись купили «Москвича» и вернулись на кафедру к началу учебного года.

Наиболее колоритной семьёй была семья Вайлей. С. С. Вайль -  начальник кафедры патологической анатомии. Рассказывали, что ряд профессоров Военно-Морской академии были как-то на стажировке в Германии. Там они оказались свидетелями самоубийства студента из-за неудовлетворительной оценки. Наши профессора после этого случая поклялись «неудов» не ставить.

И вот на 3-ем курсе на весенней сессии я отлично подготовился по фармакологии, экзамен сдал на отлично. Но, в связи с болезнью, пропускал экзамен по патологической анатомии. Однокурсники в один голос: «Иди к Вайлю, он «неудов» не ставит!» Что делать? Пошёл, о чем говорил не помню, но вижу, как профессор в матрикуле (зачётка) в графе «оценка» рисует «О», задает мне последний вопрос и, я, окончательно поплыл. С яростью С.С. Вайль перечёркивает «О» крест на крест и выводит «Хорошо».

О семье профессора Вайля, можно говорить и писать только с уважением. В день шестидесятилетия по месту жительства ул. Серпуховская, на втором этаже профессора ожидали с цветами и подарками две небольшие делегации от курсантов академии. Мы не дождались – Вайль не любил публичных чествований, поэтому и ушел из дома. Но все-таки мы попали в гости, как? – не помню. Нас гостеприимно приняли, угощали великолепными яблоками, и Соломон разоткровенничался: рассказал, как получил первый приз за оформление популярного в те времена журнала «Огонек». Помню на фотоснимке красовалось модное в те времена рижское взморье. Не удержался профессор и поведал ещё об одной любви – любви к классическому балету. В те времена одним их главных богатств нашей страны был Советский балет, но Советский балет – Ленинградский балет. К персоналиям балета я намерен вернуться чуть позже. Пока же помню фразу С.С. Вайля: «Идите в Мариинку! Там восходящая звезда Аллочка Сизова!» Он не ошибся. Поговаривали, что С.С. Вайль как-то был причастен к этому красивейшему виду искусства. Поскольку улица, где жила семья профессора, соседствовала с нашей казармой, нам часто приходилось видеть прогулки С.С. Вайля с овчаркой, рядом внук – школьник на велосипеде и сам профессор, почти всегда, даже в свежую ленинградскую погоду без головного убора (лысый), пенсне, русская косоворотка навыпуск с поясом в виде шнурка с кисточкой.

Другой Вайль, сын, Юрий Соломонович – в прошлом выпускник академии, возглавлял кафедру физики. Именно ему мы сдавали экзамены при вступлении в almy mater. Помню мой билет с вопросами:
1) Параллельное и последовательное соединение проводников.
2) Подъемная сила крыла самолета.
3) Задача на оптику.
При решении задачи, я забыл значение тригонометрической функции cos 30;, но Юрий Соломонович увидел уверенность в моих знаниях и поставил «отлично».
Юрий Соломонович Вайль, обучаясь в Медицинской академии, параллельно закончил физико-математический факультет Ленинградского университета. Учился он очень хорошо и, как вспоминали очевидцы, сдав экзамены за сессию досрочно, просил старшину курса ставить его в очередной наряд – за кого-либо, чтобы дать возможность сокурсникам лучше подготовиться.

Профессора Военно-Морской Медицинской академии, Вайль С.С.,  Васюточкин В.М. вместе с нами были первыми пассажирами Ленинградского метро. Первая линия метро «Площадь Ленина» - «Автово» была построена с участием наших курсантов, которых использовали в качестве разнорабочих по очистке от строительного мусора перегона «Пушкинская – Технологический институт». И здесь мы пригодились. Один из наших однокашников, осмотрев станцию «Автово» с её стеклянными колоннами, изрёк: «классно – всё под бутылку».

В нашей песне «Экзамен по анатомии, первая строчка – «шесть лет отслужил» имеет смысл – «отслужил», а не отучился. Мы периодически привлекались к караульной службе. В уставе внутренней службы записано – безропотно переносить все тяготы и лишения военной службы.

Пост №1 круглосуточный – охранялось знамя академии. Пост находится в так называемом «Женском корпусе» (когда-то в академии учились женщины). Трудность этого дежурства состояла в том, что в течение 24 часов курсант находится в напряжении, практически по стойке «смирно». Бывали случаи, когда из рук ослабшего воина падал карабин, наполняя невероятным грохотом тишину башни, где находился пост.

В Ленинградском Гарнизоне мы несли периодически караульную службу на Госзнаке и не Гарнизонной гауптвахте, где за малейшее нарушение курсант-караульный мог остаться на «губе» в наказание. На гарнизонной службе был очень старый старшина, который гордился, что охранял летчика Валерия Чкалова, арестованного за пролет на самолете под мостом лейтенанта Шмидта, ныне Воскресенский. Входила в эту деятельность – заготовка дров для Ленинграда. Великая Отечественная война была еще не за горами – шел 1954 год.

Это очень сказывалось на рационе нашего питания – в меню почти каждый день значились щи или борщ на к/б (на костном бульоне). На завтрак – птюха (три четверти буханки на одного прекрасно пахнущего белого хлеба, достаточное количество сливочного масла, сахар, чай. Это было очень хорошо. Любимым лакомством курсантов были полоски песочные с лимонадом «Буратино». Подкармливали нас две очень добрые молодые женщины – блондинка Мальвина и кареокая Кармен. Имена этим женщинам мы придумали.

Вот такие были тяготы военной службы. Эти тяготы иногда сглаживались: кто-то писал эпиграммы на своих однокашников, порой очень злые.

« У … ганглии, как кексы,
И от них, как от венца
Все бегут, бегут рефлексы,
Но увы не до конца.»
#
«Манеры культурные,
Валиком лобик,
Объясняется жестом и матом,
Нам на нем Капитан Барабарин
демонстрировал родство человека с «приматом».
#
Джери, его зовут, или Гризли,
Требует, чтобы ОМЛ грызли,
А сам свое имя Джери
Оправдывает в полной мере.

О – основы
М – Марксизма
Л – Ленинизма

Курить мы начали все сразу. Из дома вырвались, большие стали, с куревом никто не тормозит. На фотоснимке это видно. Некоторые пижоны закурили трубки – мариманы.
Однажды к нам пожаловали девушки с табачной фабрики им. Урицкого. Собираясь в поход, попросили у нас вещмешки, т.к. никаких рюкзаков просто не было. Мы, естественно, не отказали. Вернули нам вещмешки полными сигарет, около полугода в комнате для чистки оружия было курево. У нас у каждого был карабин, из которого мы периодически стреляли и с ним ходили в наряд – караульная служба. Как видите, учеба иногда прерывалась службой, никак не сказываясь на качестве профессиональной подготовки.

Например, сдаем экзамен по общей гигиене. Пять курсантов на вопрос экзаменатора: «Как называется в углу комнаты вертикальная труба, соединяющая водяные обогреватели?» Назвали трубу трубой и получили двойки. Запускаем на экзамен Сталинского стипендиата: выходит с отличной оценкой. Оказалось, что эта труба, называется – стояк! Во, дела!

В заключении хотелось бы познакомить читателей с нашим распорядком дня.
Подъем в 7 часов утра. «Подъем! На зарядку становись! Форма одежды - голый торс!» Хорошо, если теплая весна, а если холодная осень – все равно, голый торс. С неохотой вываливаемся во двор, жмемся друг к другу. Все в одинаковых семейных с карманом трусах размером от 52 до 56. Это значит, что в такие трусы еще троих засунуть можно.

После зарядки умывальник. Брр! Вода из-под крана всегда +4*С, а нужно бриться. Из кипятильника можно взять горячую воду в бритвенный стаканчик. Для бритья имели стаканчики с безопасным лезвием «Нева». Коль бреешься «Невой» - не вой!» После бритья остаются кровавые вафельные полотенца, нужно спешить в строй: почистить обувь, осмотреться с воротничком. Далее «Строиться на завтрак, все передвижения по территории академии строем. После завтрака – лекция, после которой возможна проверка – как записана лекция! После лекции обед. Обед на флоте всегда с 12:00 по 13:45 – можно поспать. Затем самоподготовка, во время которой посторонними делами заниматься нельзя (писать письма, читать художественную литературу).

Старшина проверяет – может оставить «Без берега» - иначе «Без увольнения». Это плохо. В общем, меня мама так не проверяла, и, все это как минимум два года.