Пленники пленэра

1.
Этот выезд на пленэр завершался, и по мере того, как весна приближалось к концу и Киммерия стирала с палитры своих холмов жемчужно-фарфоровые колокольцы подснежников, выплеснутые оттаивающей землёй брызгами сине- фиолетового миниатюрные фонтанчики проплесков , огненно –яркие , так похожие на превращённых в сувениры на продажу морских звёзд , оранжевые пятилучия крокусов …

Марина приехала сюда из всё ещё замороженного Питера не на ежегодный шумный фестиваль, как бывало, а пораньше, для того , чтобы побыть в одиночестве. Отрешившись от житейской суеты, она рассчитывала собрать на холсты и листы ватмана все краски крымских первоцветов.

За долгие годы поездок в Крым с этюдником и баулом, набитым красками, холстами, кистями и папками с непорочно белой бумагой Марина Константинова Стрешнева все глаза проглядела на достопримечательности Ялты, Феодосии и Симеиза. Она запечатлевала на своих холстах украшенные резьбой арабской вязи мраморные фронтоны , похожие на обсерватории времён Низами и Авиценны минареты стилизованных под восточные дворцы вилл, вонзающиеся готическими кровлями в небеса дачи –замки, ветшающие и тем самым ещё более навеивающие мысли о мистическом, нездешнем. Сколько белил извела она на ионические завитки колонн, мышцы античных статуй и бочковатые балясины балюстрад, портиков , галерей и смотровых площадок! Сколько оттенков зёлёного - на увитые виноградом фасады и утопающие в пышной растительности сады! Она , как и все сюда приезжающие художники, запечатлевала в своих этюдах профиль Максимилиана Волошина в скале за Коктебелем, изображённые когда-то самим Куинджи кристаллические грани Ай –Петри и утопленные по колено в штилевую морскую гладь «каменные ворота» Кара-Дага.
Дешёвые акварельки расхватывали тут же, стоило только вынести их на набережную. Узнаваемые образы Крыма действовали на курортников подобно стакану вина с виноградными гроздьями на этикетке бутылки. Холсты она продавать не спешила и не только потому, что в конце каждой поездки с помощью друга –галериста она всегда устраивала выставки своих работ, а и потому , что не хотелось так вот сразу расставаться с «моим Крымом», как говорила Марина.

На этот раз , обняв на прощание в аэропорту верзилу –сына, который помог дотащить ей тяжести до самых весов на регистрации, Марина была заранее настроена: никаких вилл, античных колонн, псевдоготики и тавридской мавританщины, залитых солнцем пляжей и набережных; никаких пенящихся волн, скал, парусников и тем паче алых парусов! Она хотела увезти из этой поездки в хмурый , дождливый Питер холсты-ковры, расшитые фантастическими красками весеннего цветения. Она была полна решимости ошеломить буйством красок пробуждающейся от сна дикой природы уже обвыкшуюся с банальностями перформансно - инсталляционного эпатажа питерскую богему . Ей хотелось плеснуть в их по-снобистски щурящиеся глаза великолепием древней Тавриды. Той самой, которая глядела на мир венчиками цветов и, когда на древнюю крымскую землю ступил вначале читавший Гесиода первый эллин и следом -одухотворённый «Песней Песней» первый византийский миссионер, а за ними- и генуэзец с книжицей сонетов Петрарки в суме пилигрима.

Она грезила наяву : на её холстах и ватманах оживают и те времена, когда розовые чалмы цикламенов сотрясались от топота копыт скифских скакунов, и когда рука придворного вертопраха екатерининского двора с бриллиантовым перстнем на пальце тянулась сорвать синеглазки проплесок, и когда вернувшийся из плавания к дальним берегам матрос, сойдя по трапу на берег и подхватив за стебельковую талию дождавшуюся его морячку, спешил обрадовать её не только купленными в портах других стран дорогими подарками, но и букетиком тут же сторгованных у цветочницы сузианских крокусов…

2.
И вот он –склон холма. На переднем плане - эльфовые юбочки сон-травы. Тёмно –фиолетовые лепестки. Покрытый юношеским пушком стебель. Слева на втором плане –иероглиф сосны с острыми набрызгами хвои. Справа – фоном – синяя гора. Главное – всё расставить по местам. Соразмерность. Сбалансированность. Равновесие. Эти волнующие первые шорохи карандаша по грунтовке! Паутина контуров…

Уже оживали в прямоугольнике холста полупрозрачные тёмно-лиловые лепестки, просвеченные высоко стоящим солнцем. Уже очертания горы возвышались мрачной Головою , в ноздре которой Марина щекотала копьём кисточки, быстро нанося всё новые и новые мазки. Уже светились иголки на дереве, выбросившем руку ветки в сторону хмурой горной вершины …

-Такие же цветы растут у нас в Буготаке, по всему Салаиру и Привасюганью, - раздался за спиной голос , играющий нотками арии князя Игоря с обертонами попевок Кончака.

Либретто курортных историй однообразны до безобразия. И докуривая сигарету в мастерской у феодосийского друга –художника, с которым в студенчестве у Марины был сумасшедший роман, подождав, когда он, тюкая молоточком, загнёт последний гвоздик на уже прибитой к раме холстине, упреждая нежно-ностальгические объятия, Марина произнесла: «Только , Валера, умоляю не будем воскрешать уже похороненное…Я не для того приехала. Хочется покоя…» И в самолёте она дремала, закрыв глаза и не реагируя на реплики соседа-попутчика, который потом норовил помочь ей поднести до автобуса неподъёмную сумку, и по набережной ходила, надвинув на лицо капюшон куртки. И вот –опять…Ну куда деваться от этих поклонников! Марина продолжала молча тыкать кистью –копьём в «переносицу» уже готовой чихнуть «головы».
- Здорово это у вас получается! – продолжал голос .- Особенно волоски на стебле. И тычинки…Как настоящие и в то же время всё какое-то призрачное…
- Это неоконченная работа. Подмалёвок!- буркнула Марина, не оборачиваясь.
- Можно , я вас поснимаю? Очень эффектный кадр!
-Снимать не надо, мы не на панели, - съязвила Марина. – А фотографировать пожалуйста, только без болтовни. Не видите –я занята…

Во время затянувшаяся на полчаса фотосессии, Марина хоть и вполглаза, продолжая малевать, успела как следует разглядеть короткого стриженного моложавого жгучего брюнета среднего роста в стильной кожаной курточке, синих джинсах, и белых кроссовках. Если бы ему отрастить подлиннее волосы, он бы стал похож на лидер-гитариста Led Zeppelin Джимми Пейджа- такая же смугловатая кожа, монголоидный разрез глаз, не склонная к полноте худощавая фигура, немного пластмассовая улыбка рок-звезды. Со съемками Марины он устроил настоящее шоу. Он становился на колени, Он заходил сбоку и спереди. Он даже ложился наземь, чтобы поймать колеблемый ветерком цветок на передний план снимка. Он всячески изощрялся, чтобы в одном кадре оказались и живой , и нарисованный цветок и подобная королеве эльфов художница , чьи глаза «рифмовались» с оттенками рассыпанных по холму первоцветов, выпущенные на плечи из-под шерстяной шапочки длинные волосы по тону были схожи с золотом тычинок, а к лицу древнерусской княжны невольно дорисовывались кокошник и жемчужные серги-висюльки.
-Ну хватит! Вы ж меня не для плейбоя фотографируете! - смягчив суровость на благорасположенность, оторвалась от надоевшей ей мазни Марина.
- Вы у меня самый прекрасный цветок в собранном сегодня букете!
И подойдя сбоку, чтобы продемонстрировать отснятое, фотограф стал листать кадры на миниатюрном экране фотокамеры. Замелькали –белые, синие, фиолетовые бутоны и венчики, раскрывшие зевы колокольчики и словно бы завитые на плойку листки и лепестки.
- Куда столько много!- подняла голову и взглянула в сверляще-гипнотизирующие глаза Марина. – Вы ботаник?
-Да ! В некотором роде! –ухмыльнулся фотохудожник.- Доктор биологических наук Принстонского университета…Хотя , конечно, не Принстон и не Гарвард, а только Томск…Там , знаете ли хранится гербарий Крылова, только не того сибарита , что написал басню «Стрекоза и муравей», а другого, неутомимого труженика и собирателя…И в том гербарии , как спящая царевна в гробу, лежит впавший в летаргию Венерин Башмачок. И когда найдётся эльфиня, которой он придётся в пору, на свете прекратятся войны. И останутся только добро и любовь...Я вчера бродил мимо виллы с античными колоннами, разглядывал Венеру и вспоминал про этот дивный цветок из семейства орхидеевых…Вот орхидеи, казалось бы –Амазонка, тропики, и как её в Сибирь занесло?
- Вы мне про эту виллу «Милос», мил человек, лучше не напоминайте…Я на неё столько краски извела! В основном белил. Благо –они в больших тюбиках продаются…Ну а если акварель –то и красок не надо- оставляешь просветы белой бумаги…Ну а одинаковые подснежники и в Сибири, и в Крыму – это нормально…
- Да вон те жёлтенькие-горицветы или адонисы на краю поляны, у нас их ещё стародубками называют, хотя опять –таки дубы-это другой климатический пояс…Пояс чёрного дана, - опять ухмыльнувшись чему-то невпопад ввернул «ботаник».
- Ну у вас тут снимков на добрую кандидатскую, а то и докторскую диссертацию о расселении первоцветов на планете Земля…
- Во! –крутанул фотограф пластмассовое колёсико. –Вот эти мне особенно нравятся –цикламены. Не цветы, а мотыльки. Эльфы! А вот – первые бабочки…Рано они в Крыму пробуждаются! Набокова на них нет! А вот шмель в бутоне!...
-Ну а как насчет того, чтобы перекусить тем, что Аллах послал? –смеясь, прищурила голубущие глаза Марина. -У меня тут чебуреки, чай в термосе…

3.
Видавший виды китайский термос с дивной веткой цветущей сакуры и сине-зелёной птицей на ней водрузился на расстеленное полотенце. Из сумки фотографа явилась на свет бутылка вина с генуэзской крепостью, далью моря и парусом на этикетке. Словно провалившись в кривое зеркальное нутро вместилища горячего или неосторожно поглядев на окружающий мир сквозь зелёные очки бутылочного стекла, Марина очнулась в съёмной комнате на окраине Феодосии, обнаружив , что её голова лежит на курчавой мускулистой груди мужчины, назвавшегося во время их спонтанного пикника не то Амиром , не то Эмиром, предлагавшим ещё и ещё раз выпить за цветы, любовь и мир во всём мире.
Впрочем , пробираясь в явь из лабиринта сна, в котором они со случайным знакомым всё ещё длили свою тризну на вершине холма, без сомнения прятавшего в своей курганной утробе сокровища скифского золота, Марина обнаружила, что лежит она не на койке съёмного жилья, а среди подушек сераля ханского дворца. Она вскинулась – и увидела на себе полупрозрачные шёлковые шальвары, на запястьях сверкающие драгоценными камнями браслеты. Схватившись за шею, она ощутила ладонью нить жемчужного ожерелья. Так вот оно что! Не даром в этих краях блуждают легенды, свидетельствующие о том, что внутри некоторых холмов скрыты дворцы –и стоит только в пору цветения произнести заклинание, как твердь расступается – и проход портала в другое время открывается. Так вот что за тосты произносил этот Эмир! А ещё он читал стихи . «О самоцветы первоцветов! Одёжки эльфов, платья гномов! В воображении поэтов вы на поляне этой-дома!»
Откинув с лица размывающую очертания предметов вуаль, Марина увидела, как целый рой лепестковокрылых эльфов пирует на подносе со сладостями. Вкруг ломящегося от яств круглого столика на гнутых коротких ножках в виде кошачьих лап, колготились носатые гномы в шапочках из бутонов сон-травы. Это, конечно, был сон. И что за травный отвар был подмешан в бутылке Амира-Эмира - непонятно. Как только она отхлебнула первый глоток из пластикового стаканчика , бутылка превратилась в тонкогорлый расписанный орнаментом кувшин, а стаканчик - в кубок.
Марина припадала к протягиваемому ей кубку и , ощущая как сладость напитка окатывает нёбо , как кружит вино голову , видела , что кубок зажат в холёных пальцах , на одном из которых блистал бриллиант и виден был золотой ободок кольца. И в то же время это был колеблемый прозрачной рукою ветра цветок сон-травы с последней ещё не иссушённой солнцем сверкающей каплей утренней росы на лепестке.
- Вам лучше, матушка императрица? – вопрошал всё тот же фотограф, обряженный в вельможный камзол с усыпанной алмазами звездой на голубой ленте через плечо. Чёрный курчавый парик, ниспадающий на парчу камзола ещё раз напомнил о его сходстве с создателем «Лестницы в небеса».
- Неужели я- императрица эльфов и гномов? – недоумевала Марина.
- Ты, прежде всего моя императрица! Посмотри, какие тонкие шёлковые чулки я привёз тебе из Китая!- развязав ленту на коробке, вынул просоленный и коричневый , как барабуля на базаре, матрос содержимое этого вместилища сокровенной мечты! А вот эта брошка!
Склонившись к ней так, что она ощущала на лице его горячее дыхание, он стал пристёгивать брошь к краю её платья. Но украшение неожиданно взмахнуло крыльями и , порхая, полетело над поляной. Собственно, вся усыпанная цветами вершина холма и была сброшенным платьем. И над разноцветьем бутонов вились, подмигивая цветными крылышками, мотыльки и бабочки.
-Я так долго ждала тебя, мой мореплаватель! - слышала она свой голос и не узнавала его.



4.

Развешанные по галерейским стенам, привезённые Мариной из Крыма работы, выглядели ярко, нарядно даже празднично. Завсегдатаи выставок фуршетились, обсуждая новые акварели и холсты известной художницы. Уже опустошены были минареты бутылок и съедены очень живописно смотревшиеся до того бутерброды с лососёвой икрой . Уже были где размазаны по подносу, где исчезнувшие бесследно в беспрерывно говорящих ртах пирожные. Когда они ещё были целы, Марину посетила мысль: а почему бы не взять кисть –и макая её в разноцветный крем не превратить в маску клоуна лицо угрюмого искусствоведа Лыбникова и не изобразить кардинальские усы и бороду журналистке таблоида Ухмыляевой. Дурацкие вопросы телевизионщиков, не понимающих элементарного: она магическим способом побывала в недрах скифского кургана, блуждала среди наваленных кучами сверкающих женских украшений в зверином стиле , фибул, гребней и других сокровищ.
Они не могли взять в толк, что в глубине горы среди античных колонн с коринфскими пучками листьев по капителям, она возлежала на ложе с самим аполлоноподобным Адонисом. И сын Феникса и Алфесибеи уносил её в беспредельное, превращал её в пепел и вновь возвращал к жизни. Да и сама, едва прикрытая туникой Афродита и вечно пьяный Дионис, участвовали в их веселии.

- Мм! – придавил очки - велосипеды к переносице Лыбников.На нём был уже знакомый парик, делающий его похожим на звёздного рокера и вельможу екатерининских времён одновременно. На пальце алебастровой руки сверкал алмаз. Рукава обрамляли кружева. - Марина Константиновна, что бы это могли означать вот эти уродцы в цветочных шапочках и крылатые существа парящие в центральной части композиции над вполне реалистичными изображениями первоцветов?
-Это гномы и эльфы, живущие в горе.
-И вы их писали с натуры? Ведь тема выставки пленэры, то есть пейзажная живопись!А не фэнтези в духе рококо…
-Конечно, с натуры!
- Вот тут у вас лепестки белокрыльника и примулы плавно превращаются в кружева на зелёном камзоле вельможи екатерининских времён- ткнул изверг в холст пальцем в перстне…Это что?
-_Это же ваш портрет! Он очень гармонирует с пейзажем!
- В самом деле, это остроумный коллаж-совместить брабантские кружева с белыми цветами на поляне, - произнёс генуэзец в пыльных рейтузах с непомерным гульфиком, в выгоревшем плаще , котомкой через плечо и томиком Петрарки прижатым к груди. Он припозднился, и потому ему не досталось даже пирожного, но он не роптал.
- Древнегреческий поэт Гесиод изображён Данте в Лимбе, растения им воспетые – альфа и омега языческих обрядов. Венками из подснежников, крокусов и особенно адонисов – славили возрождение жизни, это и изобразила сия последовательница искусства Боттичелли. Посмотрите –общая композиция полотна напоминает «Весну» великого Сандро - и центральная фигура нагой художницы, извлекающей из глубины пространства холста не только цветы, но и фантастикумы параллельной реальности как раз и есть парафраз, аллегория и аллергия на нашествие поп-арта!
-Кто тут о …! - включился в обсуждение уже крепко хвативший эля матросик . – В Китае и Сингапуре мне приходилось бывать в переделках…

5.

У Марины раскалывалась голова. Она сидела посреди мастерской своего феодосийского друга- затворника, который уже давно не ходил ни на какие пленэры. Феодосия, Коктебель, Ялта жили внутри него. Они давно стали его сутью. И дело было не в том, чтобы в виде короны каменной принцессы узнаваемо изобразить над скалою Ласточкино Гнездо или наворочать мастихином коричневой краски на стену Генуэзской крепости. Не в бугристой или ровной поверхности суть.

Дело было совсем в другом. Кто познал детскую душу Крыма, тот сам становится ребёнком. А Валерий Сарматов - познал. Он превратил свою мастерскую в музей, лавку старьёвщика, чулан собирателя антиквариата. Здесь –в одном углу можно было увидеть старый ржавый якорь с обрывком цепи, в другом штурвал давно уже сгинувшего на дне морском корабля. На стене , на крюк была подвешена корабельная рында. Череп обглоданного крабами морского волка зиял пустыми глазницами с полки. На стеллажах красовались рогатые морские раковины. Из-за неликвидности заполняющих все стены и стоящих в наклон стопкою картин, Валере приходилось заниматься изготовлением сувениров- моделей бригантин и бригов с белыми и алыми парусами, парусников , склеенных из ракушек. Он изготавливал чучела экзотических рыб, которых ему в рефрежераторах трюмов из дальних плаваний доставляли феодосийские моряки. В одном углу под потолком у него висело желтоватое чучело полуметровой акулы. В другом –синяя торпеда марлина с носом –рапирой , гребнем на спине и самолётным рулём хвоста. Разноцветная радуга тюбиков в перемешку с ракушками и морскими звёздами создавали невообразимую пестроту. На мольберте стоял холст с вольготно разлёгшейся в живописной позе пляжницей-нудисткой.
Цедя из стакана минералку, Марина посмотрела на свой пёстренький вчерашний холст прислоненный к ещё одной ню.
-Убери с глаз долой эту мазню! – отвернулась она от предмета своего вчерашнего вдохновения.
-Что ж ты так? – парировал Валера.- Хороший, добротный пейзаж. Продашь на набережной…Будет на обратную дорогу.
-Я во сне всё это видела совсем по-другому, а это-жалкая пародия.
- О, глянь –чего пишут!- не стал спорить Валера. – Из Третьяковки украден пейзаж Куинджи «Ай –Петри».
Валера подманил Марину к монитору компьютера кивком руки. Пока она приходила в себя, он путешествовал в виртуале.
- Похож! Это он!- воскликнула художница, словно находилась на опознании. И крикнула так громко, что качнулась акула по потолком, дрогнул угрожающе выставленными вперёд лакированным клешнями краб на полке стеллажа.
-На кого похож?
- На того , который фотографировал мня вчера на горе…
- У тебя , мать , всё на что-то и на кого-то похоже. Цветы –на эльфов. Грибы на –гномов. Пена морская на кружева платьев модниц начала прошлого века. Ну а уж чайки –все сплошь чеховские девушки…Пойдёшь в музей Грина-ты уже Фрези Гранд. Зарулишь в музей к сёстрам Цветаевым –ты Марина и Анастасия одновременно. Ты разуй глаза. Он щас в СИЗО в Москве сидит! Поймали его в Подмосковье. А грабанул Третьяковку банально. Просто зашёл и снял картину за два миллиона долларов со стены. Долги хотел погасить, задолжал. Да он наш, Феодосийский. Знаю я его…
-А этого Амира ты знаешь?
-С которым я тебя вчера на набережной видел, когда вы возвращались? Я окликнул, а ты ноль внимания?
-Да. Его..
Он не так давно в Фео. Купил домик под горой, куда ты и уперлась. С таким витым балконом, старинным.
-А!Да! Я ещё выходила на балкон, а он встав на колени пел мне серенаду. На нём была шляпа с павлиньим пером. Шпага на боку, плащ, ботфорты. Старый седой гитарист ему подыгрывал на гитаре…
-Ну это ты всё сочиняешь. Глюки это! Гитарист вчера играл на набережной и вы шарашились около него. Ты танцевала милонгу и читала из Фредерико Гасрия Лорки…А сапоги, шляпы –это всё твои детские впечатления от чтения «Трёх мушкетёров» и «Кота в сапогах»…
-Так он кто –мушкетёр? Он назвался ботаником, а потом что-то вворачивал мне про кунг-фу…
- Он такой же ботаник, как я астрофизик. Тут один мой знакомый из бывших силовиков, которому я рисовал поясной портрет со всеми боевыми наградами, мне рассказал по секрету, что твой хахаль недавно освободился, а сидел за нанесение тяжких телесных…
-Проткнул кого-то шпагой! Я явственно помню-у него была шпага!
-Да он не фехтовальщик, а единоборец. И зовут его не Амир и не Эмир , а Рустам…
- И кого же он уделал?
-О том история умалчивает. Я знаю, что он бегает каждое утро по набережной, делает на пляже восточную гимнастику. И любит поговорить о Конфуции. Шпана местная его побаивается…Сам он крымчанин , потом уезжал с родителями в Новосибирск –и вот опять потянуло в родные края….
-А я его не боюсь! И сегодня пойду к нему в его замок Дракулы и потребую отчёта, чего он мне голову морочил?
- Если конечно это он и я не обознался. Темно уже было. Да и ты ли то была? Может , я видел сосем другую парочку…
Марина потянулась за сумочкой. Пошебуршала в ней в поисках пачки сигарет и зажигалки.
-Твою мать!- разнеслось под потолком просторной мастерской так что акула ещё сильнее оскалила хищные зубы.-Кошелёк! Мой Кошелёк…
-Ну вот Я ж говорил тебе, не пей хмельного с кем попало. Вспомни, как ты на прошлом пленэре с молоденьким акварелистом из Уфы роман закрутила? Поила его в ресторане, а он оказался геем? А с этим из Краснодара толстячком, три года тому назад, который мазал синим море, белым пароход, коричневым дельфинов? Он , кажется , взял у тебя на память золотую цепочку. И ещё…
-Ты что мне мораль читать будешь?
-Нет, но с тех пор, как ты развелась с Сашкой и он, свинтив в Париж, женился на молодухе, тебя понесло…
-Ты элементарно ревнуешь!
-Ревновал, когда в репинке на уроках графики вместо античных носов и , кудрей и мышц рисовал твой профиль –и схлопатывал трояки. Но потом ведь в тех мгновенных набросках увидели нового феодосийского Пикассо. Конечно, не Зверев, рисовавший свои шедевры окурком, но…
-Так чо ж ты на другой женился? Мореход ты мой , дальнего плавания…А теперь поди не ревнуешь потому , что от натурщиц отбою нет. Вон как «нюшками» затаварился!

…В двери мастерской кто-то деликатно постучал. На пороге стоял стриженный Джимми Пейдж. В нём Валера не узнал единоборца и искателя совершенств кун-фу Рустама. Это был кто-то совершенно другой. В руках у него был продолговатый предмет , сильно что-то напоминавший художнице.
-Марина! Вы обронили в моей квартире кошелёк, как раз тогда когда мы гербарии рассматривали и листали на ноутбуке кадры вчерашней съёмки. Мама утром подобрала. Она завёт вас на чай, вы ей очень понравились…
КОНЕЦ.