Хитрость Бамбара

Шел 1757 год от Рождества Христова. Уже год, в Европе не прекращая, грохотали пушки, окутывая поля сражений пороховым дымом, сотрясая землю, неслась, сверкая палашами, в атаку кавалерия, и ровными рядами, в разноцветных мундирах, под грозные окрики офицеров и сержантов, ощетинившись острыми штыками, под рокот барабанов маршировала пехота.
Уже целый год гремели кровопролитные бои большой, общеевропейской войны, которая позже получит в Истории название Семилетней. А пока, правители Франции, Швеции, Саксонии, Австрии и большинства германских герцогств, входивших в состав «Великой Римской Империи германской нации» посылали своих солдат, сражаться с солдатами Английского и Прусского королей. Для Англии и Франции это была борьба за их заморские владения в Северной Америке и Индии. Пруссии важно было утвердить свою гегемонию среди других немецких государств. Каждая сторона считала, что имеет достаточно оснований, чтобы бить в барабаны и хвататься за оружие.

* * *

Секунд-майор(1) широкими шагами мерил комнату. Это был одновременно и рабочий его кабинет и место временного жительства. На широком столе аккуратно лежали листки бумаги, а рядом с походной чернильницей, остро отточенное перо. Здесь же, на столе стояла массивная железная шкатулка, предназначенная для хранения бумаг, не подлежавших оглашению ни при каких ситуациях. Секунд-майор как раз собирался перебрать лежавшие на его столе документы и рассортировать их – что-то спрятать в шкатулку, что-то отложить, а что-то и сжечь. Но задание которое получил вчера вечером секунд-майор в тайной канцелярии главнокомандующего, не давало ему покоя… Накануне его вызвал сам надворный советник. Петр Петрович Веселицкий – начальник походной тайной канцелярии и поручил ему это задание.
С Петром Петровичем секунд-майор был знаком давно. Еще перед началом военной кампании, в мае 1756 года, когда граф Алексей Бестужев-Рюмин (2), канцлер Российской Империи обратился с особой реляцией к Военной коллегии (3): «Да благоволит Военная Коллегия,— писал он, — из команды своей нарочно нарядить и отправить надежных и искусных офицеров несколько человек, которые в Литве и в Польше, а лутче бы еще таких, кои и в Пруссии бывали, и расписав им кому в Курляндии, и кому от Смоленска также и от других пограничных городов ехать надобно, снабдить их по благоизобретению сходственными с настоящим делом секретными наставлениями, чтоб каждой из них под видом своих нужд и под другим званием, от российской границы чрез Литву и Польшу ближайшим и удобнейшим для проходу войск путем ехал, и следуя до самых прусских владений, лежащие от России ко оным дороги осматривал, оные по местам с показанием удобностей и трудностей для проходу описывал и на карте положил, и, о прусских владениях сколько возможно будет увидеть и сведать, однако не въезжая в оные, описать старался».
Вот тогда-то, накануне войны Петр Петрович Веселицкий, назначенный начальником армейской тайной канцелярии, которому прямо вменялось в обязанность, чтобы прилагал «он, всевозможное старание о изыскании удобных способов к благовременному из заграниц получению достоверных известий о всех тамошних заслуживающих применения и уважения происшествиях» и познакомился с секунд-майором, которого, в числе многих других офицеров отправлял на тайную разведку в Пруссию.
Одни офицеры, ехавшие на секретную рекогносцировку, выступали под видом едущих на лечебные воды выздоравливающих, путешествующих с женами дворян, многие ехали как курьеры с письмами к посланникам российского двора, находившимся в Дрездене, Гамбурге, Гданьске и других местах. Другие, ехали под видом торговых агентов и просто праздношатающихся повес.
Секунд-майор же проехал всю Пруссию под видом лакея, у одной богатой путешествующей пожилой и капризной дамы, которая так никогда и не узнала, что ее пунктуальный, вежливый и аккуратный слуга, был офицером Российской армии (4). Вот тогда его и заприметил и выделил Веселицкий. А когда российские войска перешли границу Пруссии, он пригласил секунд-майора послужить Отечеству в тайной канцелярии главнокомандующего. И вот уже год секунд-майор вел незримую, но от этого не становившуюся безопаснее, тайную войну со шпионами Фридриха II – короля Пруссии.
А противник им достался изворотливый и смертельно опасный. Сам Фридрих II прекрасно осознавал значение тайной разведки в войне, и ставил искусство шпионажа на первое место в военном деле. «Маршал де Субиз (5), — говорил он, — требует, чтобы за ним следовало сто поваров; я же предпочитаю, чтобы передо мной шло сто шпионов».
Чтобы добыть нужные сведения, прусский король не останавливался не перед какими методами, даже самыми грязными: «Когда нет никакой возможности добыть сведения о неприятеле в его же крае, остается еще одно средство, хотя оно и жестоко: надо схватить какого-нибудь мещанина, имеющего жену, детей и дом: к нему приставляют смышленого человека, переодетого слугой (обязательно знающего местный язык). Мещанин должен взять его в качестве кучера и отправиться в неприятельский лагерь под предлогом принесения жалоб на притеснения с вашей стороны. Вы предупреждаете его, что если он не вернется со своим провожатым, побывавшим у неприятеля, то вы задушите его жену и детей, разграбите и сожжете его дом. Я должен был прибегнуть к этому средству, когда мы находились под Хлузитцем, и оно мне удалось» - с гордостью писал о себе Фридрих II, с удовольствием носивший неофициальный титул «король шпионов»…

* * *

Задание, которое поручил исполнить Петр Петрович Веселицкий секунд-майору, было необычным, и поэтому сложным. Секунд-майор весь вечер, над поздним ужином, думал над ним. Помолившись перед сном, секунд-майор долго не мог заснуть и ворочался на походной кровати. Разбуженный денщиком ни свет ни заря, как было приказано с вечера, секунд-майор побрившись, и одевшись все утро думал, безостановочно шагая из угла в угол…
Необычность задания была в том, что секунд-майору предписывалось произвести акцию, целью которой было сломить дух прусских солдат и вызвать у них панику. А вот как это сделать, предстояло измыслить секунд-майору… Но чем можно устрашить гренадер Фридриха II, похвалявшихся, что при случае они «схватят за хвост и поколотят самого черта», ветеранов прошедших не одно кровопролитное сражение, и видевших казалось все на свете, секунд-майор не знал…
Секунд-майор крикнул денщику, чтобы он седлал его лошадь, привычно проверив кремни у пистолетов, засунул их за пояс, опоясался тяжелой шпагой, накинул плащ и вышел из квартиры…

* * *

Над бивуаком дул волглый, пронизывающий ветер, завывая, гнал низко тяжелые серые тучи, грязь чмокала под сапогами. Прошел привычный для Прибалтики дождь, и в воздухе стояла влажная сырость. Рыхлая земля размокла, и конь ступал тяжело, увязая в грязи по самые бабки. Секунд-майор, кутаясь в епанчу (6), ехал через армейский лагерь, наблюдая за привычной суматохой. Лагерь жил своей повседневной жизнью. Отовсюду слышался храп лошадей, тихий говор и бряцание ружей пехотинцев. Солдаты собирали валежник для костров, рубили ветви деревьев для шалашей и подстилок. Артиллеристы и драгуны натягивали коновязи из канатов и постромок. Вдоль опушки двумя линиями медных пушек и стоявших за ними зарядных ящиков протянулся парк артиллерийской батареи, с нахохлившимся от дождя часовым.
У закопченных ротных котлов, стоявших на треногих таганках, стояли солдаты и веселыми шутками подбадривали хлопотавших кашеваров. От одного из котлов уже отошел старший кашевар и понес кашу в деревянной чашке к палатке, у которой на барабане сидел ротный командир. Солдаты внимательно следили, как капитан снимал пробу, и с нетерпением поглядывали на исходящий паром котел.
Сеунд-майор проехал бивуак регулярных войск и, проскакав с полверсты, въехал в место, где расположились калмыцкие всадники. Их стан, с первого взгляда, казался полной противоположностью строгому, регламентированному, с четкими рядами палаток армейскому лагерю. Казалось хаотично разбросанные шатры, шалаши и юрты, лежали в беспорядке, но секунд-майор знал, что здесь существует своя, не менее жесткая, чем армейская дисциплина, и каждый десяток воинов разбивает свое походное жилье в строго отведенном для этого месте, недалеко от своего сотника.
За этим строго наблюдают специальные «ясаулы» (7), строго наказывающие и штрафующие провинившихся.
С калмыками, секунд-майор имел дело с первых дней войны. Эти отчаянные до безрассудства всадники, пришли с берегов далекой Волги, по указу Императрицы и Военной коллегии, на помощь русской армии. Калмыцкий хан прислал восемь тысяч воинов.
Сотню всадников - калмыков выделили в помощь тайной канцелярии для производства диверсий в тылу неприятеля и захвата пленных. Секунд-майор не раз отправлялся с ними на разведку местности. После первого дозора секунд-майор понял, что воинов из них делать не нужно – они ими рождались.
С их командиром – зайсангом (8) Бамбаром, секунд-майор не раз коротал вечера в дружеских беседах. Они были ровесниками, и сотник импонировал офицеру своей непосредственностью, а также отвагой, хитростью и хладнокровием которые он демонстрировал при выполнении самых трудных заданий.
Восемнадцатилетним юношей, только что женившийся, Бамбар воевал с турками (9), и под командованием Галдан-Нормы (10) участвовал в походе фельдмаршала Ласси в Крым (11), в котором отличился, стал десятником и был награжден «за храбрость» золотым рублем, который он до сих пор с гордостью носил на шапке.
Вот с ним и хотел посоветоваться сегодня секунд-майор…

* * *

Весело потрескивая, костерок распространял вокруг себя приятное тепло. В легкой, походной пятистенной (12) юрте Бамбара, было тихо и спокойно. Секунд-майор давно заметил, что округлые стены этого легко разбирающегося и переносного жилища, навевают на человека, находящегося внутри какой-то покой и умиротворенность. Суета окружающего мира отступала и терялась, когда он был внутри, и даже взгляд, не натыкаясь на привычные углы, казалось отдыхал…
Посреди юрты - очаг с чугунной треногой, на которой в большом котле варился чай, заправленный молоком, солью и маслом. От очага тянуло жаром, но через «харачи» (13) в юрту проникал холодный ветер, напоминая о том, что скоро наступит осень.
Секунд-майор, как и Бамбар сидел на расстеленной стеганой кошме, на низком столике перед ними были разложены сыр, приготовленный из парного молока, кусок ормуга (14), немного сушеного творога и расставлены пиалы. В юрте они были одни, Бамбар отослал своих оруженосцев и адъютанта, когда узнал, что секунд-майор хочет посоветоваться с ним по важному делу, и сам обслуживал дорогого гостя, подливая ему свежего чая из котла. Они неторопливо прихлебывали горячий, обжигающий напиток и вели разговор. Секунд-майор уже поделился с Бамбаром возникшей проблемой, и теперь наблюдал, за прикрывшим и без того узкие глаза и размышлявшим калмыком.
Допив свою чашку, Бамбар отставил ее и повернувшись к секунд-майору, сказал:
-Есть одна задумка, так наши предки еще в древние времена пугали своих врагов, но не знаю, подойдет ли она тебе, мой друг. В общем слушай…

* * *

Стоя по стойке смирно и держа в согнутой руке свою треуголку, секунд-майор ждал. Петр Петрович Веселицкий – начальник походной тайной канцелярии, сидел за своим широким столом и внимательно читал план операции, который принес ему секунд-майор. Перед тем как секунд-майор был удостоен аудиенции, Веселицкий работал – читал какие-то бумаги, которые как только вошел секунд-майор положил исписанной стороной вниз. Секунд-майор про себя улыбнулся. Его начальник оставался самим собой – начальником секретной службы и проявлял осторожность даже с ними, испытанными и проверенными сотрудниками. В их работе, каждый должен был знать то, что имел право знать. Секунд-майор, сам поступил бы подобным образом в сходной ситуации…
Прочитав, Веселицкий, хмыкнул, поверх листка посмотрел на секунд-майора и сказал:
-А знаешь, это ведь может и сработать… Каких ведь страшных россказней не ходят среди пруссаков про нашу армию… Вот мы и подбросим им еще одну… Вечером покажу главнокомандующему, думаю он одобрит, твою задумку…
А на следующее утро, в секретариате тайной канцелярии секунд-майору вручили пакет, опечатанный личной печатью главнокомандующего, в котором, было распоряжение, провести предложенную секунд-майором операцию…

* * *

Калмыки вернулись из рейда рано утром, когда первые луч солнца окрасили небосвод в нежно-алый цвет. Впереди ехали несколько всадников, орали дикий напев, били в бубны и размахивали несколькими захваченными флагами. За ними следовал молча на вороной лошади Бамбар. За командиром всадник вел в поводу лошадь, на которой сидел связанный прусский офицер. Лицо в крови и качался в седле, но веревки не давали ему упасть. Вслед за ним группа всадников толкала перед собой дюжину бледных, перепуганных пленных, в разорванных мундирах. Толкали их конями и остриями пик. Наконец шла сотня. Все оглушительно вопили и размахивали обнаженными саблями, с которых струилась кровь. Некоторые насадили на длинные пики отрубленные головы.
Это было необычайное зрелище, устрашающее и пугающее. Проследовав через бивуак русской армии и передав пленного офицера в штаб, калмыки с остальными пленными отправились к месту своего лагеря…

* * *

Ганс и Питер, понуро сидели среди кучки пленных. Взвод гренадер в котором служили два друга, попал в засаду. Варвары с дикими криками вылетели, казалось из неоткуда. Мгновение назад окрестности дорога, по которой маршировали гренадеры были пустынны, как неожиданно воздух наполнился выстрелами, жужжанием стрел и дикими воплями… Как потом понял Ганс, эти всадники, державшиеся в седле с непринужденной грацией кентавров, просто положили своих лошадей в траву и ждали когда пруссаки подойдут поближе.
Им с Питером повезло, атакующие всадники ловко метнули волосяные петли и потащили двоих друзей, маршировавших рядом в одной шеренге, за собой. Захватили в плен и их лейтенанта и еще десяток сослуживцев, а остальных, бросившихся врассыпную, догоняли и с веселыми возгласами рубили на скаку.
И вот теперь эти варвары, привезли своих пленных в свой лагерь и бросили связанными. Уже полыхало несколько костров, и вокруг грелись люди, сушилась одежда. Кто-то не дождавшись пока закипит вода для чая, рвал зубами полоски сушенного мяса, некоторые уже лежали на войлочных подстилках, свернувшись клубком и вздрагивая во сне.
К пленным подошел какой-то человек, с грязным лицом, в надвинутом до самого носа, меховом малахае и подпоясанном матерчатым кушаком халате. Он присел рядом с пленными и стал вдруг лопотать, на исковерканном немецком: - О, какой хороший зольдат, толстый зольдат, молодой зольдат. Мясо нежное, вкусное. Бедные калмыки проголодались. Теперь калмыки будут кушать. Вкусно кушать. Не бойся зольдат, мы убьем тебя не больно. Чик и все – человек ребром ладони повел по шеи, показывая как будут делать «чик» и резать горло. Человек между тем продолжал: -Не надо бояться. Если твоя бояться, мясо плохой. Калмык не любит плохой мясо. Калмык любит нежный мясо… - Человек поднялся и переваливаясь, косолапя как медведь, ушел.
Пленные недоуменно переглядывались не понимая, что за бред нес им этот неумытый дикарь. Тем временем к пленным подошло несколько еще человек, стали их щупать, особенно хватая за живот и ягодицы. Потом, переговариваясь на гортанном языке и смеясь, оскаливая зубы, они подняли Питера, который всегда был полноватым и даже на казенном харче прусской армии не слишком осунулся, и понесли за странного вида цилиндрическую, с конусовидной крышей палатку.
Неожиданно оттуда вдруг раздался душераздирающий крик, резко оборвавшийся и послышались булькающие звуки. Потом, один из дикарей вышел оттуда, облизывая губы с которых капала… кровь! Он нес в руках, какой-то непонятный сверток, который просил рядом с пленными. Они с ужасом смотрели на окровавленные тряпки, оказавшиеся мундиром Питера.
А дикари выходили из-за своего варварского жилища и выносили окровавленные куски мяса, которые они бросали в кипящую в котлах воду.
-Они съели Питера – простонал Ганс. Кто-то громко выругался, кого-то вырвало, кто-то закричал, заплакал и стал дико биться, стараясь разорвать связывавшие их веревки, но Ганс ничего этого не уже слышал, проваливаясь в темноту глубокого обморока…

* * *

Когда Ганс пришел в себя, он долго не рисковал открывать глаза. Лежал, прислушиваясь к окружавшим его звукам, и когда уже набрался смелости, приоткрыть один глаз, внезапно снова погрузился в темноту, теперь уже тяжелого сна, обычно следующим за вызвавшим глубокое психологическое потрясение обмороком.
Когда Ганс снова пришел в себя и, наконец, отважился сквозь ресницы оглядеться, то увидел, что уже наступил глубокий вечер. Сотоварищей рядом не было, лишь лежало несколько тряпок, в которых Ганс опознал мундиры их полка.
Видя, что никого из дикарей рядом нет, Ганс стал судорожно дергать связанными за спиной руками и вдруг радостно понял, что веревка поддается. Он удвоил свои усилия, и скоро уже освободив руки, развязывал веревку, опутывавшую его ноги. Освободившись Ганс припал к земле и стараясь производить как меньше шума, пополз мимо потухших костров и спавших вповалку людей. Полз он долго, пока не миновал лагерь дикарей, а потом вскочил и что есть духу помчался вперед…

* * *

Ганс долго выбирался к своим. Замирая при каждом, даже самом малейшем шуме, днем отсиживался где-нибудь в густых кустах и осторожно двигался по ночам. Когда он добрался до расположения прусской армии, товарищи не сразу узнали в оборванном, исхудавшем и поседевшем человеке весельчака Ганса, смешившем своими шутками весь полк. Ганс только трясся и как в бреду повторял: - Калмыки, они съели Питера… Они съели всех…
Слухи о том, что в рядах русской армии идут дикари-людоеды, пришедшие из самых отдаленных мест варварской России, быстро распространился в прусской армии. И хотя офицеры обещали строго наказать распространителей слухов и шомполами всыпать им отвагу достойную прусского гренадера, все равно солдаты, оглядываясь, шепотом передавали друг другу, слухи, что калмыки любят побаловаться человечиной, будто бы им в особый вкус пальцы в бульоне, и обязательно, чтобы ногти – грязные…
Эти грязные ногти, придавали слухам некий элемент достоверности, и не один отважный гренадер внимательно рассматривал свои пальцы, заскорузлые и почерневшие от пороха, мысленно содрогаясь и представляя, как дикари обгладывают его отрубленные пальцы, сдабривая их солью и специями…

* * *

Война закончилась. Давно уже отбыли в свои привольные, приволжские степи храбрецы калмыки и теперь сдав дела секунд-майор, ехал в родное поместье в отпуск, навестить жену и детей. Он вез с собой, завернутую в ткань, хищно изогнутую саблю, подарок на память от Бамбара. Поглаживая, завернутый в ткань клинок, секунд-майор, с улыбкой вспоминал придумку Бамбара за которую, он секунд-майор удостоился ордена от Императрицы, похвалы от Главнокомандующего и благодарности от начальника тайной канцелярии.
Секунд-майор знал, что уже никогда не забудет тот день, когда вымазав грязью лицо и переодевшись в калмыцкую одежду, коверкая немецкую речь, пугал пленных гренадер. А потом, уже смыв грязь, наблюдал, как калмыки занесли одного из пленных за юрту, и быстро содрав с него одежду, воткнув в рот кляп, бросили на землю. После этого, один из них издав дикий крик, прирезал лежавшую тут же, связанную свинью и припав к кровоточащей ране, напился крови. Затем, взяв прусский мундир, извалял в крови, вынес и просил его перед остальными пленными. Другие же калмыки, сноровисто сняли в это время с тушки шкуру, нарубили ее кусками и стали выносить мясо, чтобы сварить его и съесть, на глазах потрясенных пленных.
Один из пленных потерял сознание, и секунд-майор выбрал его для дальнейшей, самой важной части операции. Остальных пленных калмыки сноровисто и быстро отнесли за юрту, где им также заткнули рты, а лежавшему без сознания гренадеру ослабили путы на руках. Позже пленных пруссаков под сильным конвоем отправили сначала в Лифляндию, а позже в далекий Нижний Новгород, где они и пробыли до самого конца войны.
Вечером, через щели в войлочной стенке юрты, секунд-майор, Бамбар и еще несколько калмыцким командиров, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться в голос, наблюдали за всеми ухищрениями пленного, которые он предпринимал, что бы незаметно, как он думал бежать из лагеря дикарей-людоедов…
Хитрость, предложенная Бамбаром удалась, и до самого конца войны пруссаки, стойко отражавшие атаки русской регулярной пехоты и кавалерии, разбегались в ужасе с криками – Калмыки! Калмыки-людоеды! - стоило на поле боя появиться хоть нескольким скуластым, узкоглазым всадникам, на низкорослых мохнатых лошадках.

Историческая справка: В период Семилетней войны (1756 – 1763) командованием русской армии широко использовало калмыцкие отряды для проведения разведки, рейдов во вражеский тыл и диверсионных действий. Саксонский генерал-лейтенант Сибильский, участвовавший в рядах русской армии в Семилетней войне воспоминал: «русские офицеры говорят, что они сами употребляют калмыков только для авангардной службы, освещения пути для армии и распространения страха и ужаса».
Кроме того, русское военное командование использовало калмыков для оказания психологического давления на неприятеля, целенаправленно распускались слухи о том, что иррегулярные части русской армии состоят из «дикарей и людоедов». Профессор Б. Бергман, в начале XIX в. указывал, что «в Семилетней войне калмыки для устрашения врага имитировали каннибализм: «Калмыки старики уже смеются над страхом, который они не раз нагоняли на пруссаков, и приписывают этому обстоятельству то, что король Пруссии скоро, по их мнению, запросил мира».
Анализируя успехи и неудачи русской армии в Семилетней войне, граф М.И. Воронцов сделал вывод, что: «калмыки лучше всех из нерегулярных войск».

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Секунд-майор – военный чин VIII класса, следовавший за чином капитана, существовал в России с 1716 по 1729 гг.
2. Бестужев-Рюмин Алексей Петрович (1693 – 1766), граф, российский государственный деятель и дипломат, генерал-фельдмаршал (1762). В 1740 – 1741 кабинет-министр, в 1744 – 1758 канцлер. С 1762 первоприсутствующий в Сенате.
3. Военная коллегия – в России, высший центральный орган военного управления в XVIII в. создана в 1717 – 1720 гг. вместо ряда военных Приказов в целях централизации военного управления. В 1802 – 1812 гг. заменена военным министерством.
4. В период перед Семилетней войной (1756 – 1763) действительно был такой факт. Один из рапортов сообщал, о российском офицере, который «через всю Пруссию проехал до Данцига, будучи в службе лакеем у одной женщины, и, что он объявил, то ни мало ни сходно с разглашениями, что прежде были...».
5. Маршал де Субиз - Шарль де Роган, принц де Субиз (1715 – 1787), французский военачальник и государственный деятель, маршал Франции (1758), главнокомандующий французской армией в Европе во время Семилетней войны.
6. Епанча – в XVIII в. в российской армии форменная одежда солдат и офицеров, длинный, широкий плащ, подобие современной плащ-палатки.
7. Ясаул - (монг.тюрск.) должностное лицо, ведавшее размещением войска на привале и в бою.
8. Зайсанг – титул калмыцкой знати.
9. Имеется в виду русско-турецкая война 1735 – 1739 гг.
10. Галдан-Норма – сын калмыцкого хана Дондук-Омбо, во время русско-турецкой войны 1735 – 1739 гг., командовал 40-тысячным контингентом калмыцких войск, посланных на помощь русской армии.
11. Поход 1737 г. когда российская армия, форсировав Сиваш, вошла в Крым, который был полностью разорен. После этого похода силы Крымского ханства так и не восстановились.
12. Стенка юрты – «терме» (калм.) – каркасная стена, из деревянных брусков, служит основой для юрты. Юрта может иметь пять, шесть, семь и большее количество стенок, от этого увеличивается общая внутренняя площадь юрты.
13. Харачи (калм.) – верхний круг в каркасе юрты.
14. Ормуг (орм) (калм.) – молочные пенки.