Башмаки. Ги де Мопассан

Старый кюре бормотал последние слова проповеди над белыми чепцами крестьянок и жёсткими напомаженными волосами крестьян. Фермерши, которые издалека пришли на мессу, поставили свои большие корзины рядом с собой, а тяжелое солнце июля распространяло на всех запах скота и стад. Через большую открытую дверь доносились голоса петухов, а также мычание коров, спавших на соседнем поле. Иногда дуновение ветерка, напоённое ароматами полей, проникало под портал и, поднимая на своем пути ленты головных уборов, заставляло дрожать над алтарем желтоватые огоньки свечей… «Да будет воля Отца!» - произносил священник. Затем он замолчал, открыл книгу и начал, как каждую неделю, рекомендовать своей пастве советы по решению дел коммуны. Это был старик с седыми волосами, который окормлял приход уже 40 лет, и проповедь позволяла ему фамильярно общаться со всеми.
Он продолжил: «Я рекомендую вам помолиться за Дезире Валлена, который очень болен, и за Помелль, которая тяжело оправляется после родов».
Он больше не знал, что сказать и перебирал листки бумаги в требнике. Наконец, он нашел 2 листка и продолжил: «Не следует девушкам и парням встречаться вечерами на кладбище, или я предупрежу сторожа. Г-н Сезар Омон хотел бы найти честную девушку в служанки». Он подумал ещё несколько секунд, затем добавил: «Это всё, братья мои, желаю вам здравия во имя Отца, Сына и Святого Духа».
И он спустился с кафедры, чтобы закончить мессу.
Когда семья Маландэн вернулась в свою хижину, последнюю на хуторе Сабльер, отец семейства, старый иссушенный морщинистый крестьянин, сел за стол, пока его жена снимала крышку с котелка, а дочь Аделаида вынимала из буфета тарелки и стаканы. Он сказал: «Это место у Омона  - оно неплохое, с учётом того, что он – вдовец, и сноха не любит его. Я пошлю туда Аделаиду, пожалуй».
Жена поставила на стол чёрный котелок, сняла крышку и, пока к потолку поднимался пар с капустного супа, раздумывала.
Отец продолжил: «У него есть деньги. Но служанке нужно быть расторопной».
Жена произнесла: «Я могла бы позаботиться».
Затем, повернувшись к дочери, высокой дылде с глупым выражением лица, с соломенными волосами и щеками, красными, как яблоки, она крикнула: «Слышишь, дуреха? Ты пойдешь к господину Омону в служанки и будешь делать всё, что я тебе скажу!»
Девушка начала глупо смеяться, не отвечая. Затем все трое начали есть. Через 10 минут отец сказал: «Послушай, дочка, и постарайся понять то, что я тебе скажу…»
И он медленно и подробно рассказал ей все правила поведения, предвидя малейшие детали, приготавливая дочь к жизни со старым вдовцом без семьи.
Мать перестала есть, слушая, и, застыв с вилкой в руке, переводила взгляд с отца на дочь, слушая инструкции с напряженным немым вниманием.
Аделаида оставалась инертной, её взгляд смутно блуждал, был покорным и глупым.
Когда обед закончился, мать приказала ей надеть чепчик, и они обе пошли к г-ну Сезару Омону. Он жил в небольшом кирпичном домике, окруженном хозяйственными постройками фермеров. Ведь он жил на ренту с сельскохозяйственных угодий.
Ему было около 55 лет. Он был толст, добродушен и пузат, какими часто бывают богачи. Он смеялся и кричал так, что сотрясались стены, пил сидр и водку стаканами и еще считался мужчиной в расцвете сил, несмотря на возраст.
Он любил прогуливаться в полях, заложив руки за спину, погружая деревянные башмаки в жирную землю, наблюдая за тем, как поднимается пшеница или цветет рапс, как смотрит человек, который очень любит это, но больше не участвует.
Он нём говорили: «Это папаша Добрые Времена, он не каждый день хорошо вставал».
Он встретил женщин за столом, заканчивая пить кофе. Обернувшись, он спросил: «Что желаете?»
Мать сказала:
- Наша дочь Аделаида хотела бы наняться к вам в служанки, ввиду того, что утром говорил господин кюре.
Г-н Омон посмотрел на девушку и резко сказал: «Сколько же ей лет, этой дылде?»
- 21 год, в день Святого Михаила, г-н Омон.
- Хорошо. Она будет получать 15 франков в месяц и питание. Я жду её завтра утром, готовить мне суп.
И он отпустил женщин.
На следующий день Аделаида приступила к своим обязанностям и начала тяжело работать, как делала у родителей, не произнося ни одного слова.
Около 9 часов, когда она мыла пол в кухне, г-н Омон окликнул ее:
- Аделаида!
Она подбежала:
- Я здесь, хозяин!
Когда она оказалась напротив него, с красными руками и встревоженным взглядом, он заявил:
- Послушай, чтобы между нами не было недоразумений. Ты – моя служанка, и больше ничего. Ты понимаешь. Мы не обменяемся башмаками.
- Да, хозяин.
- Каждому – свое место. Мне – в зале, тебе – на кухне. Кроме этого, для тебя всё будет таким же, как и для меня. Договорились?
- Да, хозяин.
- Хорошо, иди работай.
И она вернулась к своим обязанностям.
В полдень она подала хозяину обед в маленькой, оклеенной обоями зале. Когда суп стоял на столе, она позвала г-на Омона.
- Кушать подано, хозяин.
Он вошел, сел, осмотрелся, развернул салфетку, поколебался секунду, а затем громогласно закричал:
- Аделаида!
Она прибежала, испуганная. Он кричал так, словно собирался её убить.
- Клянусь Богом, где твое место?7
- Но… хозяин…
Он закричал:
- Я не хочу есть один, клянусь Богом. Либо садись, либо убирайся, если не хочешь. Возьми стакан и тарелку.
Она в ужасе принесла приборы и пролепетала:
- Я готова, хозяин.
И она села напротив него.
Тогда он развеселился. Он чокался, стучал по столу, рассказывал истории, которые она слушала с опущенными глазами, не произнося ни слова.
Время от времени она вставала, чтобы принести хлеба, сидра, тарелок. Когда настало время наливать кофе, она налила чашку только хозяину. Тогда он опять рассердился и пробурчал:
- А тебе?
- Я такое не пью, хозяин.
- Почему?
- Не люблю.
Тогда он вновь закричал:
- Я не хочу пить кофе один, Богом клянусь! Если ты не хочешь пить его со мной – убирайся! Быстро иди за чашкой!
Она принесла чашку, села, проглотила чёрную жидкость, поморщилась, но под разгневанным взглядом хозяина выпила всё. Затем он заставил её выпить первый стаканчик водки, затем второй, затем третий. После этого он её отпустил:
- Иди мой посуду, ты – хорошая девушка.
За обедом повторилось то же самое. Затем он заставил её поиграть с ним в домино, затем отослал спать.
- Иди, ложись, я тоже скоро пойду спать.
Она пошла в свою комнату, в мансарду под крышей, помолилась, разделась и скользнула под одеяло.
Но внезапно она подскочила, испуганная. Страшный крик сотряс дом:
- Аделаида!
- Она открыла дверь и ответила с чердака:
- Я здесь, хозяин.
- Где?
- В постели, хозяин.
Тогда он закричал:
- Спускайся немедленно, Богом клянусь! Я не хочу спать один, Богом клянусь! Если не хочешь – убирайся, Богом клянусь!
Тогда она в растерянности ответила, ища свечу:
- Иду, хозяин!
И он услышал, как её башмаки стучат по деревянной лестнице. Когда она спустилась до последних ступеней, он взял её под руку, и когда она оставила перед дверью свои узкие башмаки рядом с калошами хозяина, он втолкнул её в спальню, крича:
- Скорее, Богом клянусь!
А она всё повторяла, не зная, что сказать:
- Я здесь, я здесь, хозяин.
Через 6 месяцев, когда она пошла навестить родителей в воскресенье, отец окинул её испытывающим взглядом и спросил:
- Ты не беременна?
Она посмотрела на свой живот растерянным взглядом и ответила:
- Нет, не думаю.
Но он спросил, желая выяснить всю правду:
- Вы не менялись башмаками когда-нибудь вечером?
- Да, менялись, в первый вечер и в другие тоже.
- Но тогда ты брюхата, дурочка.
Она начала всхлипывать и лепетать:
- Разве я знала? Разве я знала?
Папаша Маландэн смотрел на неё зорким взглядом, с довольным лицом. Он спросил:
- Что ты не знала?
Она произнесла сквозь слёзы:
- Я не знала, что дети делаются так!
Вернулась мать. Отец сказал без гнева:
- Она брюхата.
Но мать рассердилась, ведомая инстинктом, и начала кричать на плачущую дочь, обзывая её «деревенщиной» и «потаскухой».
Тогда старик замолчал. Он взял свою фуражку, чтобы пойти и уладить дела с г-ном Омоном, и заявил:
- Она ещё глупее, чем я думал. Эта дурочка не знала, что делает.
На проповеди в следующее воскресенье старый кюре объявил помолвку г-на Онуфра-Сезара Омона с Селестой-Аделаидой Маландэн.

21 января 1883
(Переведено 11.02.2019)