Секрет Пилигрима

Или второе название ( рабочее) Любовь со всеми остановками.
***
"Чтобы быть любимой генерала, не обязательно выходить замуж за младшего лейтенанта... -- Прочитала и рассмеялась, глядя на себя в зеркало,  взлохмаченную как после занятий в студии приезжего йога. -- Какая приятная антитеза к известному изречению..."
1.
"Тебе так идет это серебро, - говорила я своему любимому, гладя его по мягким волосам, а он начинал немного нервничать, покусывал мне плечо, а я успокаивала , --- Ну, что ты, что ты!Ты - лучший, ты невозможно красив.
Я смотрела на него и понимала,что этот профиль меня сводит с ума много лет.
Говорят, такое чувство - любовь от Бога. Это Бог смотрит на вас глазами любимого. А любимый взглядом Бога. И вы тоже смотрите на возлюбленного глазами Бога...
И вот уже нет у моего любимого той детской ямочки на щеках, нет в глазах чёртиков со смешинкой, есть глубокий бездонный взгляд темно-серых глаз, тонкий скуластый профиль довольно известного художника и моего любимого мужа.
--"Вставай, подлиза, и корми своего старого мужа мясом, а то я начну есть тебя вот прямо с мизинцев..."-— Он брал меня с постели на руки. —
--"Покружить?"
-- "Покружить...сильно"
Мы говорили с ним "нашими" словами, иной раз совершенно неумышленно цитируя фразы из любимых фильмов. Мой ласковый и нежный зверь, Ирония судьбы, Вокзал на двоих.

...Казалось, уже многое было , и оно осталось в прошлом, но мы жили настоящим и мечтали о будущем.
И вот много лет спустя со дня нашей первой встречи, о которой расскажу позже, "встретились два одиночества", соединились волею судьбы, чтобы жить друг для друга, для своего творчества, возможно, и не очень-то радовать родных и близких, поскольку не всем будет понятно, как это всё возможно. А мы, не сговариваясь, решили жить долго и счастливо, а если умереть, то непременно в один час, как в русской народной сказке...
2.
Как говорят, "судьбоносная встреча" произошла случайно после пятнадцати лет разлуки, а случилось это на российской выставке художников ближнего зарубежья в Московском Манеже.
Мы очень изменились с момента последней встречи в уральском городке, когда мне было семнадцать лет, а ему тридцать три года.
Перед ним я предстала взрослой женщиной, а он —- похудевшим, поседевшим,но для меня самым дорогим и желанным во всем мире, и очень  мужественным. С роскошной бородой и усами он был похож в ту встречу на пилигрима после долгого путешествия.
Мой дорогой человек после стольких лет разлуки не верил, что все, что с нами происходит, это реальность. Глаза его блестели влагой, хотя он никогда не был слишком эмоциональным. Он смотрел на меня пристально, словно долго узнавал. Узнавал по глазам, по запаху и по волнению, которое шло от меня. Очень пристально вглядываясь в глубину зрачков, узнавал мои мысли, а я его узнавала по чуть заметной  улыбке...И тут толпа нас начала отстранять друг от друга.
Его — к стене, меня — к центру. Но он мгновенно рванулся ко мне, взял меня руками в кольцо и повел осторожно, к выходу.
Когда толпа схлынула. мы встали в уголок зала.
-— "Ты? Здесь? Почему не сообщил?" —- возмущалась я, а Он уткнулся лицом в мои  волосы и лишь произнес:
"Как же я скучал по тебе, душа моя!"
Да, я почувствовала в тот момент: скучал, и теперь Он был мой, рядом,  буквально на расстоянии нашего дыхания. Он осторожно обнимал меня, молча теребил мои руки в перчатках...

3.
"Мы сегодня куда-нибудь идем?"-— спрашивал муж, подавая в постель поднос с чашкой чая.
Я не очень охотно просыпалась, отпивала глоток и тянула Его к себе в объятия.
"Неужели заслужил?"— Смеялся Он и сбрасывал пижаму.
"Ах, ты моя мучительница, ты спала, как ангел, я боялся пошевелиться, ты вообще не дышала, я даже ухо прикладывал к твоей груди".
"Не сочиняй, я же ворочаюсь и раскидываю руки во сне... вообще, почему это мы такие разговорчивые,...давай обсудим позже..."
Да, я хорошо знала своего Пилигрима, некогда гонимого не толпой как Пиросмани, а Властью Власьевной но сейчас со мной он был ещё тот хитрец...Я понимала, когда он разговорчив, значит, готовил меня к какой-то неожиданной  новости.
— "Ты можешь меня убить, выгнать на мороз, но я купил билеты на поезд в Ригу, нас ждут. Юбилейная выставка Аркаши, он обидится, если мы его не поддержим,"
На меня падали капли с его мокрых после душа волос, я взвизгивала и от его молящего взгляда таяла, как эскимо в 30-ти градусную жару.
— Ты невозможный, ты знаешь, что мне трудно тебе отказать, ты знаешь, когда меня можно взять "тепленькой". А вечернее платье, я надеюсь брать не обязательно, какая там программа? Я очень хочу попасть в Домский собор, хотя бы на один органный концерт! И знаешь, дорогой, давай не будем убивать время в ресторанах..."
— "Как скажешь, так и будет... Но учти, мы пойдем с Аркашей в ресторан одни...",-— дальше следовала значительная пауза,-— ну... назови нас как-нибудь, ты же мастерица эпитетов", — смеялся он.
— "Старые развратники и отборные ловеласы, а еще заслуженные России,ай яй--ай яй-яй...", — ворчала я притворно и целовала его влажные ресницы.
Я задыхалась от нежности, когда мой любимый, серебряный лунь, дышал... целовал в ушко и, стоя на коленях, гладил мои волосы, руки и плечи, целовал лодыжки ног, говоря, что такая маленькая ножка может быть только у принцессы.
-- "А мы куда-нибудь идем сегодня?" - спрашивала я одними губами, падая и взлетая, как на качелях.
4.
Я пытаюсь вспомнить наши первые встречи в Москве. Я вспоминаю, ЧТО он говорил, когда мы были в гостях у его друзей-художников. Вообще, он мало говорил,  всегда, он больше слушал всех, куря сигарету, наращивая пепел до тех пор, пока тот не осыпался и не падал к нему на брюки. Он смешно поджимал губы, когда был не согласен и качал головой, соглашаясь. За ним можно было наблюдать, как наблюдают за кошкой. Но когда его что-то больно задевало, он мог перебить человека, сказав: "Да пойми - ты не прав, я знаю..." Потом: "Извини, старик, да-да, я понимаю, иначе было нельзя?"
Из гостей мы всегда возвращались в гостиницу под утро, такси чаще не было, мы шли по Остоженке , Волхонке, шли по Гоголевскому бульвару.
......................
А в долгие зимние вечера ,когда удавалось побыть вдвоем, мы иногда существовали как две планеты,каждая на своей орбите.
Я не знаю, кто бы нас с ним мог долго выдержать из наших знакомых. Мне казалось,только Я и Он могли долго в одном пространстве дышать и молчат. Я сидела за компьютером,правила тексты "срочно в номер", интернета у нас тогда еще не было, приходилось созваниваться с выпускающим редактором, а муж до поздней ночи мог тихо ходить по квартире, заваривать себе и мне крепкий чай с ароматными добавками, предлагал его мне так , что я практически не выключаясь из процесса, отпивала несколько глотков и отводила его руку с бокалом в сторону. Он молчал. Слушал тихо звучащее радио в спальне, обычно джаз или новости Свободы, иногда обсыпал все вокруг себя пеплом, делая записи, наброски в своем блокноте фломастерами. Утром вскакивал первый, все убирал, варил сосиски или жарил яичницу. Утренний чай, это был целый ритуал.

... Иногда он был склонен к печальным размышлениям, а я слушала его слова,как весеннюю капель,ненавязчивую но грустную, а то вдруг повеселее.
Он очень любил человеческую природу, но был отшельником, любил города, но последнее времяиредко выезжал из столицы, любил рассматривать из окна кафе городских прохожих, которые потом населяли его картины. В ранних работах это были блеклые лица и толпа, а потом он четко начал прописывать каждую фигуру, лицо, даже глаза, которые выражали то боль, то радость. Он радовался сам, как ребенок, когда ему удавалось работать целый день на какой-то из старых московских улиц. Он знал о плане сноса старого фонда, поэтому спешил, как герой Евстигнеева в фильме по Семейным обстоятельствам, ему хотелось  успеть запечатлеть тихий центр, переулочки Арбата.
Колорит его этюдов был насыщен, он не пользовался вялыми красками, не расслаблял композицию, согласно своему темпераменту создавал полотна философски, конструктивно, не боялся эксперимента. Последнее у него появилось после нескольких лет работы ведущим художником в Доме моды на Кузнецком мостуэ.Да, так сложилось, что нужны были деньги, и по-другому их заработать не мог.
...............
Он был так мощен в своем творчестве, что выставлял каждые два - три года до ста и более этюдов и картин в разных городах России.
Теперь он ездил на Урал только за тем, чтобы отдохнуть от московской суеты, осмыслить увиденное, многие работы начинал и завершал без натуры, она ему на тот момент уже была не нужна, он впитывал впечатления, переплавлял и создавал образы по памяти, что считается в их творческой лаборатории высшим пилотажем. "Этюды - это удел студентов и начинающих", -- прочитала я в интервь с моим мужем в журнал
Нева. Хорошо запомнила...
Я боялась периодов в нашей жизни, когда  Пилигрим становился натянут, как струна, раним и нелюдим. Его тянуло к затворничеству. Я прекрасно понимала эти его состояния и не считала их болезненными, как считала его бывшая жена.
Может потому, что я сама была склонна к подобному. Мне было легко ему объяснить, а чаще вообще не надо было объяснять, почему я отказываюсь от какой-то поездки с ним, он понимал, что у меня тоже наступал период, когда я работала, забывая о еде и даже о здоровом ночном сне. Бесполезно было кому-то проявлять обо мне заботу, можно было "нарваться на грубость" , и протест против любой попытки вмешаться в мой график воспринимала, как наезд. Наш с ним организм устроен иначе, чем у большинства людей, он мобилизует все силы на период творчества, а если отвлекают от процесса - раздражает больше, чем физический голод.
Одержимость нас объединяла и разделяла вовремя. Соединяясь, мы были  индуктивной катушкой, дополняя друг друга, питая энергией. Мы чувствовали друг друга на расстоянии, разлучаясь на творческие отпуска, перезванивались, практически одновременно спрашивая: "У тебя все в порядке?" Одновременно смеялись, в нескольких словах обменивались мыслями и снова погружались каждый в свой процесс.
Я не знаю человека в моей жизни, который появлялся бы так внезапно и так вовремя. Я была видимо "закодирована свыше" на него, на его голос, не потому что узнавала по телефону, как бы он не старался меня разыграть.  Просто это был голос моей Вселенной. Я сама себе завидовала и , закрыв глаза просила: "Господи, царица небесная, не оставь нас в своей милости!"
Мне иногда тоже удавалось разыграть его и даже иногда остаться не узнанной.
Он смеялся, как ребенок, когда разоблачал меня, радовался моему звонку и называл меня "артисткой с погорелого театра".
В Москве с его приездом жизнь становилась насыщенной , даже в прогорклом московском воздухе появлялись свежие нотки, витал дух новизны и предчувствий.
Я негласно участвовала в работе его выставок и обсуждениях после вернисажа. Кто-то придумал из друзей или подслушал -называли это не разбором полетов, а "процессом, в котором нельзя обойти вниманием Пикассо". Это было иногда по - студенчески весело,особенно ,если начинали сыпать репликами с эпиграммами . Тогда в моде были сочинения актера В. Гафта. А тому, кто сильно спорил не по делу, кто возражал, не шел на компромисс говорили: "Вы все же Даль, а не Дали".
5.
"Русские писатели-классики,--услышала я от одного известного российского актера и тележурналиста, - заразили своих читателей и продолжают заражать недугом неразделённой любви , а любовь - светлое чувство, оно помогает многим выстоять в сложной жизни, сильных делает мягче, слабых— более сильными  и поднимает в собственных глазах".
Я всегда считала ,что все совершенно индивидуально, разные точки зрения о неразделённой любви , как у женщин, так и у мужчин. Мы можем лишь анализировать, группировать похожие мнения, но не говорить как о явлении закономерном.
Люди, склонные к творчеству переживают любые чувства острее, так уж устроена их нервная система. Я видела в своем любимом не больше не меньше, а Художника и МАСТЕРА , я иногда называла его - мой Пиросмани, но он всё же был пилигрим.
Часть 2.
Впервые я увидела моего юного тогда Пиросмани за работой в приоткрытую дверь его мастерской, которая располагалась в полуподвале дома культуры маленького уральского города под Свердловском, теперь — Екатеринбургом. Я приезжала туда на каникулы к тете летом, а иногда и зимой.
Это случилось после Новогоднего представления, я сбежала по лестнице в поисках своей "шубейки", мальчишки часто прятали нашу с подружкой одежду, чтобы подшутить над нами, завязывали узлы на шарфах и на резинке от варежек. Это было признаком симпатии с их стороны. А мы злились, потому что все другие девчонки уже давно убежали на ледяную горку, а нам надо было искать одежду и развязывать "морские" узлы.
Я думаю, мой ухажер, соседский мальчик Сережка, допустил в тот день ошибку, спрятав мою шубу, потому что вместо ответной симпатии он потерял меня и в тот день и вообще, как я тогда думала.

Рассмотрев в просвет приоткрытой двери величественную мужскую фигуру, чем-то знакомую, а вот лица я сначала не узнав, я любовалась, как художник, держа в левой руке палитру, в правой — кисть, делал крупные мазки. Я присмотрелась после темной лестницы на свету —-
...О! Это был учитель труда из школы, где учились все мои подружки, где я не раз бывала, даже у него в кружке "Умелые руки" вместе со всеми мастерила мебель для кукол. Некрупные черты его лица заострились, .Лицо, такое доброе и приветливое всегда с детьми, было сейчас бледное и незнакомое, и весь он, не смотря на свой большой рост, стал легким до невесомости, целеустремлённым, точно орлан, готовый взлететь. Я не могла долго стоять скрываясь, кашлянула, зашаркала ногой, и он повернул ко мне свой профиль...
"А, соседка, ну, что там стоишь, заходи".
***
Самые красивые и необычные легенды Урала я узнала от моего Пилигрима.
 
Однажды вместо уроков труда на летней практике класс моей подружки пошел на Лысую гору. И я увчзалась с ними. По заданию учителя труда ребята собирали там сучки от редких деревьев, чтобы придумать и выпилить из них поделки сказочных животных.
Мы долго шли и поднимались к подножью горы. В это время учитель рассказал нам одну легенду.
— Прежде чем вы увидите наши озера с высоты, я вам задам вопрос.
Кто знает, как образовалось наше главное озеро?
Все дружно промолчали.
Тогда он начал сам.
-- Существует одна древняя легенда про наше озеро.
"У русского батыра Семигора, хозяина гор Ильменских ( так раньше называли Уральские горы), зеркало хрустальное было, да не простое. Огромное, тяжелое. Посмотрит в него Семигор — и всё, что на земле, на воде и в воздухе делается — всё ему видно.
А жила в тех местах  одна завистливая старая колдунья, Юрмой её звали. Ох, как хотелось Юрме зеркало такое иметь! Оно понятно — в урмане глухом скучища зеленая. Словцом перемолвиться не с кем. Которые лешие поблизости жили, и те от злой Юрмы в болота подались и спрятались зеленые.      Забралась как-то Юрма в горную кладовую Семигора, и так и сяк зеркало из скалы хотела вытащить. Выворачивает, а не хватает силенок. Уж и нечисть лесную помочь просила, посулы богатые обещала... "
— Ой, смотрите, Юрма крадется по тропинке! — Закричала моя подружка.
Все замерли и даже кто-то присел от испуга.
— Хватит придумавать, никого там нет, это тень от сосны. Слушайте дальше!
"Знает леших Юрма на помощь. Лешие затылки чешут: и напакостить не прочь хозяину гор, и Семигора побаиваются. Отказались. Грохнула Юрма клюкой железной по хрусталю — разбилось зеркало на мелкие осколки, по всему горному  краю они разлетелись. Каждый осколок в голубое озеро превратился. А Юрма со злости комья земли и камни  в ближнее озеро стала бросать горстями полными. И вдруг то тут, то там островки на озере выросли. Так и стоят до сих пор.
      А дело-то вот чем кончилось: саму колдунью -то Юрму Семигор в гору каменную превратил.
— А где, где она? Идемте смотреть! — Закричали ребята.
— К сожалению,  она отсюда далеко, ехать надо на поезде или на машине, это ближе к Челябинску.
...так вот, "Давным-давно поднялся на эту высокую скалу, напоминающую женский силуэт, один пеший человек и увидел внизу озеро с бесчисленными островками.  
— Чебаркуль ! — Сказал тот человек.
А я от себя добавила:
—  Чебар-куль... Чебаркуль... Чебаркуль — ответило ему эхо.
А что это означает?
_ Перевод с тюркского наречия "Пестрое озеро".
Мой любимый учитель ИЗО, мой Пиросмани, знал и это.
 ***
Когда я выросла, была уже в 9 -10 классе, Пиросмани не казался мне таким огромным, он был среднего роста, у него появились первые морщинки у глаз, которые делали его мужественным и строгим, хотя по натуре он был добряк и необыкновенный весельчак. Я помню, как он заходил шумно к нам с тетей в квартиру без приглашения, двери у всех соседей в то время практически не закрывались на замок. Так, сосед наш мог летом рано утром ввалиться и зашуметь: "Вставайте, сонные красавицы, собирайтесь на этюды, а то солнце уйдет..."
На этюды, конечно, бежала я, потому что к тому времени я была его ученицей, посещала студию ИЗО, все при том же Доме культуры.
Я выплакала у родителей хоть на каникулы уезжать, раз мне нельзя учиться в"бабушкином " городе. Мама видела в моей затее один каприз и глупое увлечение провинциальным художником, тогда как моя жизнь теряла смысл без этих поездок, без увлечения рисунком и живописью и конечно же я была совершенно очарована своим учителем, хотя тогда я не видела в нем возлюбленного, у меня же был мой любимка, одноклассник, моя первая любовь. Я принципиально не ходила в ИЗО - студию в своем городе, рисовала дома, я считала, у меня один учитель живописи на все времена.
Так оно и было на самом деле. По его совету я прочитала книжку о художниках Николае Ромадине, о Нико Пиросмани, но я тогда не увидела сходства между этими великими для меня художниками. Ну разве что некоторое пристрастие к теме еды и пития сближала моего Пиросмани с настоящим Нико..
В городских натюрмортах моего Пиросмани, как и настоящего в ранних работах, присутствовали композиции из застольных тем с какими-то экзотическими формами бутылей, рюмок, а иногда и в поздних картинах появлялось что-то из Пиросмани юного, например вывеска "Гастроном" и витрина магазина в городском пейзаже.
Он любил свой маленький город, другие города, где служил, отдыхал когда -то, Москву, куда ездил к друзьям, с которыми учился в художественном училище.
Он не любил деревенские пейзажи, хотя водил нас, своих учеников, на окраину города, где летом стояли стога сена, гуляли гуси, коровы и козы паслись ближе к пойме реки.
Он называл деревенщиной пейзажи Н. Ромадина, своего учителя, хотя у него были и городские пейзажи, которые мастер привозил из заграничных поездок уже будучи членом Союза художников, но это,как говорят, совсем другая история.
Моего Пиросмани в свое время и вывели из состава союза художников за отказ работать в одном проекте к великому празднику Великой социалистической революции, и он превратился в великого Пилигрима. Все, что он мог себе позволить - это оформить праздничную афишу на Новый год для клуба и написать картину к какой-то дате развития космонавтики для районной галереи и то совершенно в своей манере, совершенно далекой от станковой живописи.
Для меня он остался на всю жизнь Пиросмани. У удивлялась, что мой Пиросмани никогда не злился и не вспоминал плохими словами своих врагов, обидчиков, он был фаталист, значит так надо, и все.
Были периоды жизни, когда мы долго не виделись: после окончания школы я готовилась поступать в институт, я жила своей жизнью, а он женился на местной учительнице истории и жил своей жизнью, но наша дружба не прекращалась, мы писали друг другу письма. Это было так волнительно: доставать его письмо из почтового ящика. Я ему отправляла полный творческий отчет со своими стихами и отрывками рассказов, зарисовки на ватмане, а он повествовал о своих делах, критиковал меня за лень, за то, что копировала чьи - то иллюстрации, мало уделяла времени работе над этюдами.
Конечно, он был прав, но в моей жизни кроме живописи было по- детски еще много разных увлечений, он иногда спрашивал, зачем я хожу ансамбль бальных танцев. Он был прав, что мне пора взрослеть и выбирать свой путь.
У каждого из нас тогда еще был действительно только "свой путь",
веря  и не веря в свою судьбу, мы встретились, наши параллельные миры пересеклись вопреки законам классической геометрии, мы встретились, чтобы никогда не расставаться.
Иногда он любил декламировать шутя строчки моих любимых стихов, взяв у меня из рук альбом, который я иногда листала перед сном...
Все люди, как книги, и мы их читаем,
Кого-то за месяц, кого-то за два.
Кого-то спустя лишь год понимаем,
Кого-то прочесть не дано никогда...
"Что за вирши!-, смеялся он, —неужели это можно запомнить, как "Евгения Онегина"
А я очень любила ему отвечать тоже стихотворными строчками :
"Давай без всякого без повода
устроим праздник для души,
пусть где-то там безумство города,
а мы останемся в тиши.."
5.
А однажды Он уехал , не оставил даже записки, позвонил мне из Еревана и сказал,что у него " очень плохо с властями". Я расплакалась.
Он не успокаивал , он просто положил трубку.
Теперь я понимаю,что он не мог говорить, могли прослушивать телефон.
Теперь я понимаю, что претензии к нему по поводу "спекуляции валютой "смешны, потому что официально работают валютные обменные пункты.
А тогда я злилась и не находила себе места.
Его вскоре оправдали, он приехал еще более молчаливый, чем раньше, молчаливый и почерневший.
Он сказал: "Я боялся за тебя, не злись, нам не могло быть легче от  разговоров и встреч",
Он плакал потом как мальчишка, когда я его пыталась выставить за дверь и говорила ,что не верю, что просто он меня хотел бросить и ничего не мог придумать лучше,как сесть на время в тюрьму...
Потом мы плакали вместе.
А уже после полного примирения я прочитала ему строчки из подражания Ахматовой,свои, а потом снова Ахматова:
"Мне с тобою, милый, весело.
Смысла нет в твоих рассказах."
Как Мальвина уши я развесила
Есть заказы, нет заказов.
Оба мы в страну обманную
Забрели, и не покаялись...
Ну и пусть улыбкой ангельской
Мы, как дети улыбаемся.

Не хочу я муки жалящей,
Вместо счастья безмятежного,
Мы с тобою опять товарищи,
Пусть беспутный ты, я - нежная. "
— "Все ты не так думаешь, моя милая,-— смеялся , как прежде, мой любимый Пилигрим, - но все равно хорошо!
Редакция 2023 года