Жизни и судьбы, гл. 32 землетрясение

 
    Мне нравилось жить в лесу, нравилась камчатская природа с ее снежными зимами, коротким, но благодатным летом, чарующей взгляд осенью и поздно приходящей весной, когда под яркими лучами солнца мгновенно тают снега, появляются первые весенние цветы.

   Как красочно весной выглядят небольшие низины Камчатки. С приходом весны они покрываются разнотравьем и многочисленными цветами. С высоты вертолета эти низины похожи на разноцветные пестрые ковры.
   
   Одна из таких низин была не так далеко от нашего военного городка. Мы с ребятами почему-то называли нашу низину – тундрой. Небольшая речка — к сожалению, не помню, как она называлась, — извиваясь словно змейка, стремительно несла свои воды к морю. Весной по ней шла на нерест рыба. И я, вместе с другими ребятами, и взрослыми наблюдала это удивительное зрелище. Рыба шла сплошным косяком вплотную друг к другу и заполняла собой всю речку до самых берегов. Даже вода в ней не была видна: одна только рыба. Ее можно было черпать большим ковшом или вытаскивать руками, как из бочки.

   У реки можно было встретиться с медведями. Сидя на берегу они загребают лапами блестящие тушки рыбы, выбрасывают их на берег, а потом едят. Поэтому ходить к реке одним без взрослых, нам строго запрещалось.

   И еще одна примечательность Камчатской земли восхищала меня. Это ее вулканы. С нашего военного городка особенно хорошо была видна Ключевская сопка. Ее белоснежная вершина, постоянно дымилась. Авачинская сопка, отстояла от нас на более отдаленном расстоянии и была не видна. Эти две сопки являлись действующими вулканами. И довольно часто напоминали подземными толчками о своей жизнеспособности. Я не боялась этих толчков. Они меня даже забавляли. Мне было интересно, когда земля на мгновение приходила в движение.

   Но однажды, зимой я испугалась и не только, я. Мы спали, нас разбудил грохот посыпавшейся посуды. С силой распахнулась входная дверь. Мы, испуганно вскочили со своих кроватей, не понимая с просонья, что происходит. Пират, громко залаяв, выбежал на улицу. Нам с матерью отец сказал оставаться на месте.

   Землянка наша содрогалась, при каждом толчке с потолка сыпалась штукатурка. Сколько времени это продолжалось, я не могу сказать. Постепенно толчки стали ослабевать, и вскоре совсем прекратились.
Утром весь снег был черным. На нем лежал толстый слой пепла.   

    В последних числах июня, нам предстояло покинуть бухту Ягодную и нашу землянку. Наш путь лежал в Петропавловск-Камчатский. Отец по приказанию Москвы должен был проходить службу на кораблях.

   За нами был прислан небольшой катер с эсминца. Вещей у нас было немного — всего два небольших чемодана.

   Во второй половине дня мы сели на катер, и отчалили от берега бухты Ягодной.
Оглядываясь, на быстро, удалявшийся берег, я мысленно прощалась с полюбившимся краем.

   Вскоре наш катер вышел в открытое море, и, прибавив скорость, устремился к месту назначения. Управлял катером молодой матрос. Папа сел с ним рядом и завел разговор. Нам, из-за рева мотора, не было слышно о чем они разговаривали, хотя мы сидели рядом. Мама держала на руках пятимесячную сестру Тамарочку, а я держала кошку, которую ни за что не хотела оставлять, как ни настаивала на этом мама. Здесь же находились и наши вещи. Носовая часть катера была крыта пологом, и матрос посоветовал нам, поставить чемоданы рядом с собой, чтобы их не намочил дождь, если он пойдет.

    Матрос будто в воду смотрел! — Через какой-то час нашего пути вдруг невесть откуда взялся и подул ветер и, вслед за ним полил дождь. Море заволновалось и вздыбилось. Начался шторм.

    Я понятия не имела, какой силы был шторм, и представлял он опасность для нас или нет, но по лицам матроса и отца, я поняла, что мы попали, как папа любил выразиться «в переплет». Катер бросало, как щепку. Сверху заливало дождем и вольной. Папе пришлось все время вычерпывать котелком воду.
Мама крепко прижимала к груди мою сестренку. Лицо ее было спокойным,
только губы шевелились и я понял, что она шепчет молитву.

   Не знаю каким чудом нам удалось пройти весь путь, и выйти, как говориться сухими из воды, но ранним утром мы вошли в Петропавловскую гавань.

   Когда мы поднялись на палубу эсминца, встретивший нас командир был рад, что мы добрались в такую погоду.

   Поздоровавшись, с нами, и пожав руку отцу, он сказал: Ты майор в рубашке, верно, родился!