Женская трудармия

 ...Oсенью 1942-го разнеслась тревожная весть, что в страшные лагеря будут отправлять и немецких женщин, депортированных в Казахстан и на Алтай из Поволжья осенью 1941 года. Подтвердившись, это известие вызвало настоящий шок. С ужасом в сердце женщины представляли себе, как оставят своих детей на произвол судьбы. Не на день, не на месяц, а на годы. Может быть, навсегда... Детей оставляли престарелым родителям – если они, конечно, были. Пристраивали к родственникам, навязывали женщинам, имевшим детей до трех и не подлежавшим «мобилизации». Некоторых детей забирали к себе сердобольные русские, казахские и украинские соседки, благо их никуда не забирали. Многие оставались на попечении старших братьев и сестёр, которым и было-то всего по десять-двенадцать лет. Тех, кто оставался совсем без присмотра, определяли, в так называемые, колхозные «детдома». ...Прощаясь, матери предчувствовали: не всем им суждено будет свидеться со своими детьми. Либо погибнут они сами, либо не выживут дети. Поэтому прощались навсегда, едва надеясь на встречу. Но даже тогда никто подумать не мог, что возвращения придется ждать несколько лет. Некоторые из этих женщин, мучениц сталинско-бериевского режима, который дошёл до такой степени нравственного падения, что объявил войну беспомощным женщинам и детям, еще живы. Матери, и чудом выжившие дети, свидетельствуют за себя и за тех, кто стал жертвой этой постыдной «войны». Семья Гильды Браймаер из Фрунзе была переселена из Крыма в Карасуйский район Джамбульской области.
В январе этого года мы отметили ещё одну трагическую дату – 77-летие трудармии российских немцев. В начале 1942 г. мужчины в возрасте от пятнадцати до 55 лет и женщины от шестнадцати до 45 лет, у которых дети старше трех лет, были мобилизованы в так называемые рабочие колонны, позже получившие название трудармии. В октябре 1942 г. было объявлено о «дополнительной мобилизации немцев для народного хозяйства СССР». В соответствующем постановлении Госкомитета Обороны говорилось: «…Провести мобилизацию в рабочие колонны на все время войны также женщин-немок в возрасте от 16 до 45 лет включительно. Освободить от мобилизации женщин-немок беременных и имеющих детей в возрасте до трех лет. Имеющиеся дети старше трехлетнего возраста передаются на воспитание остальным членам данной семьи. При отсутствии других членов семьи, дети передаются на воспитание ближайшим родственникам или немецким колхозам.  Установить уголовную ответственность немцев, как за неявку по мобилизации на призывные или сборные пункты, так и за самовольное оставление работы или дезертирство из рабочих колонн...» Как это выглядело на практике, описал Герхард Вольтер в своей книге «Зона полного покоя».  В начале 1942 г. у них, как и повсюду, забрали в «трудармию» мужчин, а через несколько месяцев очередь дошла и до женщин. Детей старше трех лет, у которых забрали матерей, пришлось определить к кому и как попало. Гильде оставили шестерых – без еды, раздетых и разутых. – «Дорога до самого Карасу, – вспоминала она, – была мокрая от слёз. Минуты расставания с детьми невозможно передать. Сердце разрывалось при виде детских ручонок, вцепившихся в матерей. Последние объятия и поцелуи на околице аула, истерический плач и причитания, долгие прощальные взмахи рук... Расставались навсегда, ведь уходили женщины в полную неизвестность. Куда? На сколько лет забирают? Никто не знал. Нет, такое забыть нельзя! До сих пор стоят эти сцены перед моими глазами... Прошёл почти год, и картина повторилась, – продолжала Гильда. – Теперь брали всех оставшихся женщин – даже тех, у кого были дети младше трех лет». Гильде, поскольку она всё равно оставалась, как «многодетная» мать – добавили ещё троих. Всего их стало десятеро. Как жить будут, в тот момент никто не думал: горе расставания поглотило все другие мысли и чувства. Но случилось чудо. Через несколько дней женщины из этой партии «мобилизованных» вернулись назад. Они и рассказали о том, что произошло.
Всю дорогу от райцентра не просыхали женские слезы. Матери понимали: нельзя сидеть сложа руки, надо что-то делать. Хотя бы потребовать, чтобы разрешили взять детей с собой. В райвоенкомате выслушали их смешанные со слезами мольбы, но, не дрогнув, продолжали своё чёрное дело. Слушать в Джамбуле было вообще некому: начальников много, и всем – недосуг. Беспомощность, отчаяние и обида за вопиющую несправедливость слились в один нервный ком, требовавший выхода. С приближением роковой минуты отъезда, пружина душевного напряжения сжалась до предела. И когда раздался гудок паровоза, а вагоны тронулись с места, эшелон в один голос взвыл отчаянным приступом женских рыданий. На погрузочной площадке и на подводах, доставивших женщин из районов, все оцепенели, не сразу поняв, что произошло. Поезд резко затормозил и остановился. Через минуту раздался ещё один, более долгий сигнал, но и он потонул во всеобщем женском крике. Женщины с плачем начали покидать вагоны, прыгая с высоты на насыпь и убегая прочь. Некоторые тут же становились на колени, воздев руки к небу для молитвы. Это был порыв безумного отчаяния и праведного гнева. Через некоторое время последовала команда: «женщины, дети которых не достигли трехлетнего возраста, могут вернуться домой». С той же станции, из Джамбула, отправляли в «трудармию» мужчин, а затем и женщин из немецких сёл Таласской долины Киргизии – Ленинполя и Орловки. – «Мы в апреле 1942-го до Джамбула восемьдесят километров пешком отшагали,  – вспоминал Теодор Герцен, летописец и примечательная личность Орловки. – А «мобилизованных» женщин осенью на подводах отвозили. Потом нам рассказывали, что творилось перед сельсоветом в момент прощания. Навзрыд плакали и матери, и дети, и провожающие. Такого Орловка не видела за все годы своего существования. Было страшнее, чем на похоронах. Эмма, жена Якова Дика, так и умерла на подводе, не смогла пережить расставания с тремя своими детьми. Яков тоже не вернулся, погиб на стройках «Челябметаллургстроя». Их дети выросли сиротами. …
Весной 1943-го поступила разверстка на новые «немпоставки» государству. Резервы были исчерпаны, поэтому выполнять ее стали за счет произвольного сокращения призывного возраста – для юношей до четырнадцати и для девушек до пятнадцати лет. Надзирающие органы стали особенно пристально отслеживать, как подобных подростков, так и малюток, едва выползших из колыбели. Вплоть до 1944 г. немецкие мальчики и девочки «критических» возрастов, а также матери младенцев оставались единственным резервом для пополнения сильно поредевших (в результате невиданно высокой смертности.) «трудармейских» рядов. Как только ребёнку исполнялось три года, он тут же лишался своей матери-кормилицы. Ни один из многочисленных советских народов не был подвергнут такой «зачистке» в годы войны, такого «мобилизационного» внимания, как российские немцы…
Из книги Герхарда Вольтера «Зона полного покоя».