Письма

 На центральной улице города за универмагом стояло здание, окрашенное в белый цвет, было оно в три этажа и в народе называлось очень романтично “Белый лебедь”. Но его назначение было далеким от романтики. Здание было окружено высоким бетонным забором с кольцами колючей проволоки, смотровыми вышками и лаем немецких овчарок. Окна, запечатанные решетками, были маленькими, узкими и одиноко светились тусклым светом. Это был следственный изолятор. Проезжая мимо, невозможно было не заметить, как он будто выглядывает из-за универмага и всем своим видом говорит, что есть и другая сторона у сытой и беззаботной жизни.

 Ее звали Ангелина. Бездетная, незамужняя женщина среднего возраста. Лет двадцать назад Ангелина окончила школу милиции. Она грезила бороться с преступниками, защищать права невинных людей и быть спасительницей всего рода человеческого. Но все получилось совсем по-другому и теперь Ангелина работала в следственном изоляторе. В ее обязанности входила проверка писем, которые писались заключенными и тех, что приходили им. В письмах нужно было вычеркивать все то, что было подозрительным. Для этого их нужно было читать или как минимум пробегать глазами. 

 Как ни странно, она жила этими письмами, которые были адресованы не ей. Настоящая жизнь вне этих писем пугала и отталкивала ее своей реальностью, в ней она не видела своего любимого человека. И если бы вдруг он появился, то она не заметила бы его, прошла мимо, потому что вся любовь, вся нежность заключалась в текстах, написанных от руки на тетрадных листках, к которым было приковано все ее внимание. Из всей письменной массы Ангелину привлекла переписка двух людей. Увидев знакомые фамилии, она откладывала их на потом и бралась за них в последнюю очередь.

 Первое письмо было в два листка и было адресовано Лизе Г. На одном из них было написано очень мало: “Здравствуй Лиза, ты уже наверное знаешь где я нахожусь! Сказать “мне жаль” не сказать ничего. Но я не виноват, это была самооборона. Прости, что все так получилось. И если ты не захочешь больше общаться со мной, я пойму. Иван Ч.” На втором тетрадном листке была изображена роза, обвитая колючей проволокой. Эта роза была многословнее чем само письмо. Чувствовалась рука художника, штриховка подчеркивала все прожилки на листьях, бархатистость упругих лепестков и блеск стали колючей проволоки.

 Спустя неделю последовал ответ на это письмо, но уже от Лизы.
 “Здравствуй Иван, я не понимаю, как такое могло произойти с тобой! Для меня это как будто дурной сон! Ходила в твой реабилитационный центр, но все отказываются тебе помогать, говорят справишься сам, не в первой. Но для меня все эти вещи, связанные с полицией просто дикость! Я боюсь, мне страшно переступать порог этого ужасного заведения! Но как я могу бросить тебя?! Помню ты рассказывал мне, что твои бабушка с дедушкой давно умерли, а маму убили в девяностых, а об отце ты ничего не знаешь. Не понимаю, как человек может жить один одинешенек на земле?! Иван, я не оставлю тебя и постараюсь сделать все, что в моих силах.”

 Лизе пришлось вставать очень рано, до работы надо было успеть зайти в СИЗО. Около откатных огромных ворот изолятора народ уже с пяти утра занимал очередь. Возле этих самых ворот она чувствовала себя очень неловко. Впервые в жизни она смешалась с толпой родственников подследственных, тех, которых нужно было охранять с оружием и собаками. Нет, она вовсе не презирала ни тех, ни других. Но она считала себя из другой среды, из другой социальной группы и никак не хотела быть у такого неприличного здания. Лиза была из тех, кто не бросает друзей в беде, поэтому сделав огромное усилие над собой все же решилась на такой шаг. С Иваном она познакомилась всего лишь месяц назад, но что значит такой незначительный срок по сравнению с тем впечатлением, которое он произвел на нее. 
   
 Тяжелые толстые стены, металлические двери, люди с наручниками и кобурой на поясе. Все это отталкивало и очень пугало. Но в комнате приема посетителей было неожиданно тепло и дружелюбно, и совсем не совпадало с тем впечатлением, которое оказывало здание. Люди, находящиеся там пришли для того, чтобы передать необходимое родственникам, это необходимое называлось ласково “передачка”. Посетители были самые разные: цыган, с огромной сумкой; две женщины с грустными лицами; интеллигентная супружеская пара, молчаливо сидевшая в уголке, молодая девушка с заплаканными глазами.

 Лиза обратила внимание на пожилую женщину, что-то рассказывающую соседке. Аккуратно одетая, сухонькая, на первый взгляд, которой от силы за шестьдесят. Но присмотревшись, замечаешь большие натруженные руки, с морщинистой и дряблой кожей, лицо, покрытое глубокими морщинами, усталые глаза с покрасневшими веками, высохшие бесцветные губы, все это выдавало ее возраст. Лиза прислушалась к разговору. Застенчиво, но с гордостью бабушка Вера (так звали эту женщину), говорила соседке: - Мне уже 80 лет, я бы еще песни пела, да плакать приходиться.  А плакать бабушке приходиться потому, что сынок, которому уж 50 лет попал в тюрьму. Не говорит она, что он сделал, а только повторяет что за дело попал. Вот и приходиться бабушке Вере издалека приезжать, да носить передачки. Стоит, а сама пакетики, то и дело руками разглаживает, да рассказывает, что жена у сына учительница, серьезная такая жена и сынок есть, только вот папка непутевый в тюрьму попал.

 Ангелина развернула письмо:
“Здравствуй Иван! Я смогла перешагнуть порог этого заведения! Оказалось, что не так все страшно, там тоже есть люди! Знаешь, сегодня такой серый день, почти как мое состояние, я не могу привыкнуть к мысли, что ты находишься в заключении! Но где-то внутри меня зародился маленький клубочек восторга. Он начинает распутываться и ткать паутинку радости, радости за тебя! Ведь теперь ты не один! И все будет хорошо!

 Прекрасно помню тот день, я шла на работу и на столбе увидела объявление “Помощь наркозависимым, и людям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации. Анонимно.” Там был номер телефона центра, где ты работал руководителем. Мне захотелось чем-нибудь помочь этим людям. По телефону ответил ты и пригласил меня прийти в ваш центр. Скорее твое поведение, чем внешность показалось мне довольно интересным. Несмотря на свой молодой возраст ты был спокоен и уравновешен, что вызывало уважение. И даже тогда, когда я расплакалась, рассказав тебе свою историю, ты так сдержанно, но так искренне посочувствовал мне.

 “Можно на ты?”- спросила я. Ты одобрительно кивнул. Мне было очень приятно, что молодой человек принимает меня, как равную себе по возрасту. Хотя я старше тебя на семнадцать лет и получается, что чуть моложе твоей матери. Так странно, но мне захотелось заботится о тебе. Помнишь, я принесла тебе мягкую игрушку, это был зайка. А сейчас я думаю, зачем двадцатисемилетнему парню дарить зайчика?”

 Через несколько дней последовало письмо от Ивана.
“Здравствуй Лиза! Я получил передачку от тебя. Мне очень неудобно перед тобой за такие моменты. Спасибо огромное за твою заботу обо мне!
Помнишь, ты позвала меня в воскресенье посетить евангельскую церковь? Когда мы сидели рядом и слушали проповедь, ты вдруг взяла мою руку. Наши ладони как будто срослись и все извилины на коже сложились пазлами. Словно ток пробежал от прикосновения твоей ладони по всей моей руке, а затем по всему телу. Потом мы гуляли с тобой, шли и разговаривали на разные темы. Ты смеялась и о чем-то весело рассказывала мне, а я думал только о том, что хочу снова подержать твою руку в своей. Лиза, прошу тебя, приходи на свидание ко мне, если не захочешь, то не заставляй себя. Но я буду ждать. Иван Ч.”

 И все же Лиза решилась прийти на свидание. Все та же комната приема посетителей. Кто-то принес передачки, кто-то пришел на свидание, со своими близкими или друзьями. Ждали пока откроют двери на пропускном пункте, но время как на зло тянулось. Одни выходили покурить на улицу, другие стояли рядом и наблюдали как из большой машины с решетками выходят люди.  Слышалось: "Первый пошел, второй пошел". Наконец закончился прием новых заключенных, машина выехала со двора, ворота закрылись, и женщина в форме пригласила пройти на свидание.

 Люди оживились и стали похожи на стайку рыбок, которая метнулась к тому месту, где насыпали на воду корм. Несколько человек придвинулись друг к другу, немного качнулись для шага вперед и мягко, но в тоже время уверенно двинулись к выходу. Стремление увидеть своих близких, которые находятся под стражей, влекло их вперед. Оно было так организованно и торопливо, что все расступились, давая им дорогу.

 На контрольно-пропускном пункте впускали по двое, после сдачи паспортов, впускали следующих. Затем весь народ оказался в тамбуре, прижавшись друг к другу в ожидании открытия решетки в следующее помещение, затем длинный коридор. И вот наконец, комната свиданий. Все та же женщина в форме называет фамилии, люди проходят к своим пронумерованным открытым кабинкам, садятся на расшатанные табуретки. В ожидании рассматривают стекло, разделяющее комнату, за которым они вскоре увидят тех, к кому пришли. На нем видны отпечатки губ, ладоней и слова любви, нацарапанные карандашом. Тут же на столах стоят телефонные аппараты, через которые придется общаться. И вот воздух наполняется дрожащим волнением, заходят по одному, держащие за спиной руки, люди.

 Ангелина читала следующее письмо от Лизы Г.:
“Здравствуй дорогой Иван, сегодня был необыкновенный день в моей жизни! Мы виделись с тобой на свидании! Нас разделяло стекло, но я видела, как краска залила твое лицо, когда ты признался мне в любви, как ты почти закричал в трубку. Прости, что я так среагировала на твои слова, ведь я слышала их впервые от тебя. Да, я опустила голову и закрыла ладонью глаза, я сильно смутилась и не знала, что сказать тебе на это. Когда я вышла на улицу, то совсем растерялась и забыла куда мне надо идти. И все это от того, что была на седьмом небе от счастья. 

 Признаюсь тебе, после нашего знакомства во мне родилось смятение. Я всегда была против неравных браков, тем более если женщина намного старше. И была напугана тем, что увидела в тебе не ребенка, а мужчину. Стала корить себя за такие мысли, старалась проанализировать свое состояние. Но чем больше стыдила себя, тем больше разгоралось во мне влечение к тебе. И сегодня ты сказал мне “люблю”! У меня нет слов!”

 Последовал ответ:
“Здравствуй Лиза! Да, я долго думал, как тебе это сказать, боялся говорить, потому что не знал, как ты к этому отнесешься. Собрался с духом и сказал! Я, конечно, понимаю, что сейчас нахожусь в самом невыгодном положении, но надеюсь на оправдательный приговор. Спасибо огромное тебе за то, что ты пришла, мне стало легче на душе, я не один!
 
 Знаешь, к концу рабочего дня в нашем центре, когда уже все ложились спать, я выходил на улицу, смотрел на звездное небо и с горечью признавался себе в том, что одиночество давит на меня. Но я ведь привык к этому. Когда мама погибла я попал в интернат и пробыл там до совершеннолетия. Потом жизнь пошла под откос. Наркотики, тюрьмы и снова наркотики. Год назад до нашего с тобой знакомства я пришел в реабилитационный центр, я хотел найти выход из этого замкнутого круга, из которого, казалось, нет выхода.”

 С самого утра спешка. Лиза садится в такси. Внутри чувствует себя беззаботно и комфортно, поняла, уже не опоздает. Тревожные новости по радио сменяются музыкой. На панели у лобового стекла георгиевская лента, она актуальна как никогда, не только из-за приближающегося праздника победы, но еще из-за событий на Украине, где идет гражданская война. Водитель, спокойный, аккуратный мужчина средних лет вздыхая, спросил:
 - Что же это вы, уже с утра по судам ездите?
 - Да так, - ответила она, но, чтобы не показаться невежливой продолжила разговор - А почему вы так тяжело вздыхаете?
- Устал, все надоело, скорее бы выходные, и тогда деревня, огород, рыбалка - ответил он.
 - Вот, мы и приехали.

 Рассчиталась с водителем, пожелала удачи и скорейшего выходного. Запрокинув голову, остановилась в растерянности. Высокое, нависающее своей мрачной громадой здание суда, где решаются судьбы людей и в него ей необходимо зайти. Через главный вход по длинным коридорам в зал судебных заседаний, где состоится суд по делу Ивана. Она увидит его не через стекло, а через прутья решетки, отчего все внутри запротестует и ужаснется. 

 Заседание началось. С Иваном она могла обмениваться только взглядами. Слушала внимательно, что говорили судья, адвокат, прокурор. Но с опущенными глазами, как будто это судили ее и это она совершила преступление. Не знала куда девать руки, глаза и саму себя. В конце концов сжалась пружинкой внутри и стала рисовать квадратики в своей записной книжке.
 
 Ангелина развернула лист и начала читать:
“ Здравствуй, Иван. На суде мне было страшно за тебя. Ты был за решеткой, как какой-нибудь зверь. Мое сердце разрывается! Я не могу этого осознать! Я отказываюсь понимать происходящее! Это дикость! Дикость держать человека в клетке! Как ты можешь оставаться таким спокойным и сохранять самообладание?!”

 Письмо от Ивана:
“Здравствуй Лиза, благодарю тебя за то, что ты пришла на суд. Я понимаю, как тебе тяжело! Тем более тебе, человеку, который никогда не сталкивался с такими вещами. А я привык, потому что проводил больше времени в заключении, чем на воле. И решетки для меня дело обычное. Жизнь в зоне, это как жизнь в мужском общежитии, там я чувствую себя лучше, чем на воле, привычнее. 

 Знаешь, после смерти мамы я жил какое-то время с дедушкой и бабушкой. Помню, неодобрительное выражение лица моего деда, когда он увидел на моей руке первую татуировку. Мне тогда стало очень стыдно за то, что я так огорчил его. Дед был интересным человеком. Вечером, он наливал себе большую кружку чая, набивал трубку хорошим табаком, открывал книгу и читал допоздна. После смерти бабушки он отправил меня в интернат для подростков, а сам женился во второй раз на женщине моложе его лет на пятнадцать. Лиза, я высылаю тебе фото, там я с мамой и мне семь лет. Хочу, чтобы эта фотография была у тебя.”

 В этом письме Ангелина кроме письма нашла черно-белую фотографию. На ней была изображена белокурая и очень миловидная женщина, обнимающая, сидящего у нее на коленях такого же белокурого мальчугана. Было понятно, что фотография была сделана в новогодние праздники, так как на заднем фоне стояла наряженная елка, а в руках мальчик держал блестящий пакет, вероятно с подарком. На голове его была одета маска, сдвинутая на макушку. Женщина весело улыбалась, а мальчик вероятно капризничал, судя по выражению его лица.

 Ответ от Лизы Г.:
“Здравствуй Иван, ты прислал мне фотографию. Я тронута твоим доверием ко мне. Увидев тебя маленьким с мамой, мне захотелось плакать. Как жаль, что она так рано ушла из жизни и нет родной души, которая могла бы поддержать тебя! Расскажи, что ты помнишь из своего детства.”

 Иван Ч. писал: “Здравствуй, дорогая Лиза! Что я помню из детства? Помню, как в детском саду на какой-то праздник всем мальчикам подарили одинаковые машинки. А я ушел в раздевалку и расплакался от обиды, потому что хотел машинку не похожую на другие. А еще помню, что любил собирать конструктор “Лего”, мне его дарили мама и бабушка. А в интернате все были влюблены в одну девочку, и я был не исключение. Но однажды, я был болен и остался в спальне. Пришла наша уборщица и пока наводила порядок, рассказала мне, что эта девочка очень неряшливая и прячет весь мусор под матрац. И я сразу ее разлюбил. Еще мне очень нравилось то время, когда мы с мамой ездили к ее родителям в Севастополь, там было море и я с ребятами бегал по заброшенному кораблю, было здорово!

 Лиза, может быть ты не поверишь мне, но то, что я чувствую к тебе, со мною впервые. Как жаль, что я в заключении и если мне дадут срок, то я не скоро увижу тебя!”

 Ангелина читала ответ от Лизы Г.:
“Дорогой Иван, я больше не в силах сопротивляться своему чувству! И пусть я намного старше тебя и мне все равно, что будут думать обо мне люди! Я люблю тебя!
Помнишь, нашу встречу в парке, поздно вечером? В тот день мне приснился сон, что мы с тобой лежим на скамейке где-то на улице и кутаемся в одеяло. Странный сон, но после него мне так захотелось встретиться с тобой! Я позвонила тебе и назначила встречу. Мне не забыть тот вечер.

 Стоял сентябрь. Уже стемнело. Мы с тобой почти одновременно зашли на пешеходный мост через реку, только с разных концов. Вокруг шли какие-то люди, но я не замечала их. В свете фонарей видела только тебя, там, на другом конце моста. Спешила, как будто боялась потерять из виду. Не знаю, что нашло на меня тогда, но я не удержалась и обняла тебя. Мы стояли так минуты три, ты был в моих объятиях, а сам несмело держал меня за талию. И так глубоко вздохнул, как человек, который дождался чего-то, что предназначалось именно ему, чего он ждал с таким нетерпением и с твердой уверенностью в неизбежность встречи. Потом я взяла твою руку в свою, наши пальцы переплелись, и я сунула наши руки в карман твоей куртки. Помню, как твоя ладонь вспотела, ты в растерянности молчал, и мы пошли просто куда-то вперед. Пошел дождь. Не договариваясь, нашли укрытие под крышей первого попавшегося на нашем пути домика. Нас как магнитом притянуло друг к другу. Я до сих пор помню, какими сладкими были твои губы и как они пахли юной свежестью. Мы не могли произнести ни слова. В них не было никакого смысла.” 

 Ангелина прервала чтение письма и глаза ее увлажнились от нахлынувших переживаний.
“Милая моя Лиза, спасибо тебе за твое признание. Безмерно счастлив тем, что ты есть на этой земле! В конце этого месяца будет суд, на котором решиться моя судьба. Чтобы не случилось со мной дальше, помни, дорогая Лиза, что я очень тебя люблю...”

 Лиза шла по улице в неизвестном направлении. Ее, и без того мокрое от слез лицо ветер нещадно хлестал ледяным осенним дождем. Она не пыталась укрыться ни от него, ни от любопытных взглядов прохожих, ни от душевных терзаний, бушевавших внутри.
 - Дорогой мой Иван, я хочу заботиться о тебе, любить тебя, быть с тобой, и я обязательно дождусь тебя!

 Ангелина больше не получала писем. Иван Ч. был отправлен отбывать свой срок наказания, а для Лизы целый город опустел, потому что опустело то, некогда пугающее ее здание, которое называлось очень романтично “Белый лебедь”.