Даглас Брэдшоу

ДАГЛАС БРЭДШОУ
I
Даглас Брэдшоу остановился, подставил лицо сырому мартовскому ветру. Прямо перед ним простиралась городская площадь, по краю которой расположились крашеные кубы административных зданий с гербами и флагами и белая колокольня собора. По правую руку за низкими крышами магазинов сиял светло-серый простор водохранилища, незаметно переходивший в водянистый небесный простор. По левую руку толпились разномастные избы, взбирались на крутую гору сосны, берёзы и живописные разбитые лестницы из бледного бетона.
По улице гулял ветер, но Дагласа укрывал от него пьедестал памятника: золотого колокола с длинными белыми крыльями. Здесь музей Тарковского. Конференция, на которую приехал филолог-русист и антрополог из Индианаполисского университета, номинально была посвящена наследию Тарковского – но доклады на ней оказались на самые разнообразные темы. Зато участников конференции хорошо кормили и устраивали им дальние экскурсии – как вот сегодня, когда их привезли в этот маленький приволжский городок. Здесь у них, сверх ожидания, оказалось чрезвычайно много свободного времени. Даглас Брэдшоу радовался долгожданной возможности посмотреть российскую глубинку и послушать настоящий провинциальный говор...
Вообще-то Даглас не любил одиночества, но сейчас ему хотелось отдохнуть от публики на конференции. Японец Койчи, который постоянно спрашивал с анимешным акцентом: «Интересно, правда?» Странноватый Марвин из Вены, который при каждой возможности бегал причёсываться и, заикаясь и жестикулируя, разглагольствовал о когнитивном диссонансе. (А вот его доклада в расписании Даглас почему-то не обнаружил). Московская дама с холодным макияжем, утомлявшая всех своим навязчивым желанием опекать: она вечно тревожилась, что зарубежные коллеги не туда пойдут, не с теми заговорят, не за то заплатят, не будут в состоянии запомнить простое русское имя «Ма-шья»... А вчера Дагласа удивила девушка – то ли младшая подруга, то ли младшая родственница той дамы; во всяком случае, для участия в научных конференциях она была ещё слишком молода. Очевидно, девушка прежде всего преследовала цель попрактиковаться в английском. Она растерянно улыбалась, трясла льняным хаером, мелко переступала тоненькими ногами в обтягивающих трикотажных штанах. Она сунула Дагласу в руку продолговатый речной камешек с белыми крапинками и, осторожно выстраивая фразу, сообщила, что это волшебный артефакт, и если потереть его, то можно перенестись во времени.
Сейчас камешек всё ещё лежал у американца в кармане куртки.
Даглас вынул его, рассмотрел, покатал по ладони... Эта молодёжь – такие фантазёры! Но слова «перемещение во времени» невольно заставили его вспомнить, что ему предстоит долгий и томительный перелёт через много часовых поясов до Индианы. Перед мысленным взором предстали неприветливые сотрудники  аэропортов, проводящие досмотр багажа. (Дагласу тотчас вспомнились русские слова-кикиморы «обыск» и «шмон»). Затем он стал думать о своих индианаполисских коллегах и о ходивших по кафедрам слухов о том, что финансовые дела вуза, вопреки заявлениям ректора, на самом деле в плачевном состоянии. Брэдшоу тотчас же задался вопросом, кто и как будет финансировать научные исследования в ближайшем будущем, - а этот вопрос подал руку следующему: как пройдут намечающиеся президентские выборы?
Гладкий продолговатый камешек лежал на ладони, он успел напитаться её теплом. «Эта молодёжь – такие фантазёры! – ещё раз меланхолично улыбнулся Даглас. – А был бы он и вправду волшебный, можно было бы слетать в будущее, узнать, кто победит на выборах и какие из-за этого будут изменения. Если что-нибудь пойдёт не так, оно отразится на всём мире, верно? Вот если б можно было посмотреть, а не мучаться этой проклятой неопределённостью...»
Рука Дагласа непроизвольно потёрла пятнистый бок камешка...

II
Длиннокрылый памятник был заплёван и покрыт патиной. Брэдшоу упрекнул себя за невнимательность: как могло статься, что ещё недавно этот памятник показался ему таким новеньким и чистым? Дагласу стало жарко в куртке. Он расстегнул молнию и повернул голову направо, в сторону водохранилища, где ожидал найти незамысловатое двухэтажное здание магазина. Но там была постройка в добрых восемь этажей с окнами-аквариумами. Даглас ещё раз мысленно выругал себя за рассеянность, подумал, что двухэтажный магазинчик в другой стороне, и посмотрел вокруг.
Площадь, избы, выщербленные лестницы – ничего этого не было. Со всех сторон памятник и низкорослый музейчик с латунной табличкой и тёмными окнами обступили дома... Брэдшоу готов был поклясться, что в истории национальной архитектуры такого стиля не было... Утром везде лежал подтаявший снег, а теперь из углов у стен выглядывали бойкие травинки. На склоне горы колыхалась в наползающих сумерках гигантская ёлочная гирлянда: там двигался вереницей транспорт. На стене соседнего дома зажглись вывески: орфография на них, с точки зрения филолога-русиста, была какая-то совсем неудобоваримая...
- Фантазия! – тряхнул Брэдшоу своей палевой бородкой.
Мимо прошли бодрым шагом двое молодых людей в монохромной одежде. Один из них взглянул на сидящего на земле под памятником Дагласа и на диковинном русском языке (вероятно, местном диалекте) крикнул ему, что здесь не положено, и обозвал «землюкОм». На этом молодые люди потеряли к человеку у памятника всякий интерес и отправились  дальше своей дорогой. Темнота всё сгущалась, а прохожих становилось больше. Как бы ни был индианаполисский филолог равнодушен к моде, он заметил, что фасоны их одежды и гаджеты в их руках очень сильно отличались от того, что он видел в городке ещё утром, и что у всех проходящих мужчин лица были гладко выбриты. (Коллеги недавно говорили Дагласу, что такая бородка, как у него – как раз последний писк моды; но здесь он единственный был с растительностью на лице, локонами до плеч, да ещё в своей невзрачной куртке, - очевидно потому те, монохромные, и приняли его за какого-нибудь бомжа).
На многоэтажной улице нигде не было календарей, но вывод – как бы невероятен он ни был! – напрашивался сам собой.
- Не фантазия! – раздосадованно подытожил Даглас.
Травинки, ветер и жёсткость мостовой были настоящими, не как в сновидениях.
- Пожалуй, надо бы назад, - рассудил Брэдшоу. – А молодёжь сейчас отнюдь...
Но камня в кармане не было.
В груди американца затикала часовая бомба смятения. Он усилием воли подавил беспокойство и опустился на четвереньки на асфальт в надежде, что если камешек выпал, то он валяется где-нибудь неподалёку. Но под ладонь, ощупывавшую шершавую плоскость, подвёртывался только всякий сор, и среди него не было ничего гладкого продолговатого. Брэдшоу не обращал внимания ни на прохожих, ни на то, что испачкал руки.
«Дались мне эти выборы! - злился он на себя.  – Не мог потерпеть несколько месяцев!»
Тревога всё сильнее тикала в его груди...
- Простите! Эй! Вам плохо?
Тонкошеий черноволосый юноша, видимо, думал, что мужчина, ползающий на карачках у закрытого музея, пьян. Но когда он выяснил, что незнакомец потерял ценную вещь, он тоже подошёл к памятнику, вынул из-за пазухи что-то серебристое плоскоэкранное и стал светить им на асфальт. Минут через 15, когда ничего не нашлось, он выключил свет и заторопился:
- Пора идти, а то метро закроют.
- А здесь есть метро? – удивился Брэдшоу.
- Ну ты, мужик, даёшь! Оно же сейчас везде есть! – Речь паренька сильно отличалась от того русского языка, который Даглас слышал в университетских аудиториях и на давешней конференции. Но он быстро привык к ней. (Поэтому далее реплики его собеседников будут передаваться на привычном нам русском языке).
- Но ведь с утра не было?
- Ну вот; а говоришь: не пил! – паренёк прищурил свои тёмные глаза. Его тон был фамильярным, но, в общем, дружелюбным.
- Если б у нас метро ещё было круглосуточным, как в нормальных городах, - сетовал он, когда они шли по улице, ведущей вдоль берега, - а то ведь на ночь закрывают заразы.
- Я не знал, - отвечал Даглас.
- Ты ведь, кажется, не местный?
- Совсем не местный...
Даглас замолк. Он задумался, какова вероятность того, что там, куда он попал, страны и города носят какие-нибудь другие названия, чем в нашей эпохе.
- Ты ведь иностранец? – смекнул его собеседник.
Даглас кивнул.
- А из какой страны? Ну, Швеция там, Америка?
Даглас улыбнулся: его опасение не подтвердилось.
- Америка.
- Звать-то тебя как?
- Даглас.
- А меня Мик зовут. То есть, зарегистрирован я, понятное дело, не прямо под таким именем, но все знакомые, и виртуальные, и реальные, называют меня именно так... А тебе куда ехать-то? Ты, наверно, на Барановской горе остановился?
Даглас рассудил, что как бы его соотечественники ни ценили преодоление трудностей, без поддержки в чужой стране в непонятную эпоху он легко может пропасть. И он признался своему новому знакомому, что потерялся и ночевать ему негде.
Мик быстро предложил незадачливому иностранцу переночевать у себя.
Из темноты вынырнул стеклянный портик с табличкой «Юрьевецкий метрополитен».
Метро в этой эпохе оказалось удобным. Обтекаемый вагон – не чета привычным для нас угловатым колымагам – повёз Дагласа Брэдшоу и его провожатого сквозь лиловатую темноту и мимо расписных станций, где на мраморе посверкивали завитки хохломских узоров. Американец с удовольствием отметил, что русские остались верны своему обычаю щедро украшать и тщательно отделывать станции...
Когда они вышли из метро, Мик быстро провёл своего гостя какими-то закоулками, жёлтыми коридорами, затем пошелестел плоскими магнитными полосками и распахнул входную дверь.
В маленькой палевой прихожей их встретила субтильная носатая старушка с такими же, как у Мика, яркими тёмными глазами.
- Добрый вечер, мама! У меня гости! – сказал юноша.
Даглас тихим голосом представился. Когда старушка услышала, откуда он родом, она отпрянула, словно боясь запачкаться.
- Последние новости-то слыхали? – спросила она, и её голос вдруг стал деревянным. – Нет больше вашей Америки! Вместо неё теперь будет Лакотская независимая республика, Апачская независимая республика и независимая империя инков! Вот так!
- What a turkey! – пробормотал ошарашенный гость.
-  Да не тушуйся, парень! – развеселилась старушка. – Тётя Алина шутит. Как стояла ваша Америка, так и стоит, ничего ей, заразе эдакой, не сделается! Ну а эти, апачцы всякие да шайенцы, они, как известно, давно отделиться хотят. Сепаратисты краснорожие!

- Я давно не был на родине! – шептал Даглас Мику, когда они ушли от старушки в комнату с малиновыми шкафами, табуретками и штуковиной, похожей одновременно на древнюю скрижаль и на инсталляцию постмодерной эпохи.  – Я... ну, в общем, путешествую, короче. Почему она позволяет себе так пугать человека?
- Сорри, забыл предупредить. Мамочка из того поколения, которое воспитывали в духе ненависти ко всему американскому. Хорошо ещё, она не спросила, где же у тебя рога и хвост.
Мик предложил гостю сесть на одну из табуреток и подал ему стакан зелёного сока. Сам он подошёл к шкафу и открыл дверцу. За ней оказалась рассада в прозрачных горшочках, яркая лампочка и измерительные приборы.
- Это мой проект, - буднично прокомментировал юноша, копошась среди растений. Очевидно, такое объяснение он счёл исчерпывающим, потому что больше он ничего не сказал. А Даглас ничего не спросил, потому что пока не хотел выдавать в себе варвара из давно минувшей эпохи. Но возня его нового знакомого с «проектом» всё же дала ему ответ на самый главный мучивший его вопрос. На внутренней стороне дверцы у Мика была наклеена разграфлённая бумажка; её сплошь покрывали крупные кривобокие цифры: измерения температуры, длины, давления и ещё бог весть чего. В графе в надписью «Дата» в верхней строке виднелось: «16 января 225...», а дальше не то пятёрка, не то тройка. Остальных дат не было видно за взъерошенной шевелюрой Мика, так что нельзя было сказать, отмечен ли на бумажке текущий год или минувший.

Юный хозяин по-джентльменски уступил Дагласу свою постель – упругий компактный матрас на полу,  - коротко объяснил, где что находится в квартире, и ушёл спать в другую комнату.

Даглас ворочался. Его посетило ощущение, которое он впервые испытал накануне защиты диссертации: словно тело и разум облеклись прочной упругой прохладной бронёй. Надежда зажглась в сознании – и с каждой минутой всё больше перерастала в уверенность. Физики двадцать третьего века уже непременно должны были изобрести машину времени! Человечество столько эпох мечтало о ней, что не заняться такими разработками, как только позволит уровень прогресса, было бы странно. Даже если эти разработки здесь находятся ещё на стадии первых робких экспериментов, - он согласен участвовать и в экспериментах. Он не намерен слишком долго куковать в чужой стране и в чужой эпохе. С завтрашнего дня он начнёт поиск местных научных сотрудников...

III
- ДаглАша, а что ты вручную-то пишешь, как в Средневековье? У тебя, что ли, сенсорника нет?  - голос Мика, несмотря на ранний час, был бодрым. – Это ты его ведь вчера искал, да?
Даглас сидел на табуретке и заканчивал составлять н своём родном языке список:
«- Повседневный быт и прогресс высоких технологий;
- Политическая география;
- Нормы приличия, толерантность, табу;
- Насколько возможна прямая демократия;
- Положение науки, независимые исследования?»
А сбоку от всего этого под пухлым восклицательным знаком виднелась отдельная надпись:
«Связаться с научными работниками: перемещения во времени».
- Это что, список экзаменационных работ? – бесцеремонный Мик взял листок из рук у гостя. – А разве «democracy“ через „си» пишется? Оп-паньки, а это что?  - Глаза паренька округлились, палец заме на строчке в углу. – Ты ведь это не серьёзно?
- Что? Ах, вот это... Ну, я действительно собираюсь пообщаться с вашими физиками...
- Не, чувак, я спрашиваю, ты на самом деле веришь во всю эту чушь? Про перемещения во времени? Тебе разве в школе не говорили, что это просто сказка, fairy-tale?
- Когда я учился в школе, мы как раз читали взахлёб про путешествия во времени: Уэллса там, Шекли...
- Вот-вот, Уэллс – это и есть самый главный старинный сказочник, - откликнулся Мик.  – Ну ты сам подумай, как такое может быть: жил себе человек, жил, а потом р-раз! – и попал в другое время! Нереально ведь, да?
- И тем не менее, со мной именно так всё и получилось... Я из прошлого. И я хочу в своё время.
Мик секунду смотрел на гостя глазами выброшенной на берег рыбы, а потом хлопнул его по коленке и расхохотался.
- Это у вас, у иностранцев, юмор такой? – выкрикнул он. – Ну, ты, конечно, даёшь, ха-ха-ха!
Он сунул Дагласу треугольный ломоть хлеба, квадратный кусок запеканки и длинный стакан с пряным травяным напитком:
- Вот, позавтракай, не парься... А когда ты дальше поедешь?
- Куда – дальше?
- Ну, продолжишь своё путешествие, то есть. Ты же сказал, что путешествуешь.
- Да я как раз думал сделать небольшую паузу. Побуду какое-то время в вашем городке. Тут так живописно: вода, холмы...
- Ну так и живи пока у нас. Ты прикольный мужик, ты мне понравился! На мамочку внимания не обращай: поворчит и успокоится. У меня часто друзья гостят, она привыкла...
- Спасибо, Мик!
Брэдшоу осознал, что, скорее всего, застрял здесь надолго.
Впрочем, для путешественника во времени «надолго» - понятие относительное. Он может вернуться в свою родную эпоху в тот самый миг, в который улетал, - и никто не заподозрит, что он провёл целый год где-то в другой цивилизации. Это в том случае, если ему удастся отправиться обратно. А вдруг не удастся? Он не увидит коллег, семью... Но не об этом больше всего надо беспокоиться. Исчезновение американского учёного в российской глубинке всколыхнёт мировую общественность. Пусть он не физик, кующий «ядерный щит страны», а всего лишь скромный филолог – международная обстановка в 2016 году напряжённая, и для крупного скандала достаточно любого повода. Он обязан вернуться. Он вовсе не имеет права подводить своих американских и российских коллег.

IV
Так начался первый день Дагласа Брэдшоу в новой эпохе. Ещё вчера... то есть, два с половиной века назад... в общем, в прошлом, - он витийствовал с кафедры о том, как следует понимать те или иные вещи в языке, поэзии и культуре, - а сейчас чувствовал себя в положенгии ученика коррекционной школы. В ближайшие дни он станет на каждом шагу обнаруживать незнание элементарных основ здешнего быта... В чём-то он, видимо, с грехом пополам сможет оправдаться тем, что он иностранец, но не всегда это спасёт его, ведь он не знает, на каком уровне здесь находится глобализация...

Мик перекинулся парой слов с мамашей, и они с Дагласом шагнули за дверь, пробежали по лабиринту коридоров и закоулков и очутились на улице под нежарким солнышком: здесь было самое начало мая.
Жизнь социума с течением времени изменяется не так радикально, как хотели бы писатели-фантасты. Транспорт по-прежнему катился на четырёх колёсах, дома по-прежнему имели прямоугольную форму и состояли из многих этажей. Молодёжь в эту эпоху, очевидно, любила шалопайничать не меньше, чем во все другие: из одного двора, мимо которого проходили Даглас и Мик, слышались девичий щебет и сочный хохот молодых парней. И еда в эту эпоху не вырастала сама по себе в кухонных шкафах – за ней по-прежнему надо было ходить в какое-то место вроде продуктового магазина, и они с Миком как раз направлялись туда.
В ветвях узловатого тополя заливисто свистнул дрозд. Его трель была настолько похожа на звонок сотового телефона, что Брэдшоу непроизвольно схватился за нагрудный карман. Но он тут же вспомнил, что телефон у него не с собой, что никто ему сюда не позвонит, и что здесь вообще нет сотовых телефонов, а есть какие-то «сенсорники», которыми он совершенно не умеет пользоваться.
Впрочем, обстановка вокруг не казалась непонятной. (Хотя дома, вывески, транспорт и одежда были такого стиля, который Даглас считал уместным разве что в сновидении). Важнее был другой вопрос: насколько изменилось мышление людей? Что теперь наполняет их умы? Сами ли они решают, чем наполнять их – или ими кто-то руководит? Удастся ли ему, Дагласу Брэдшоу, попросить их о помощи в его из ряда вон выходящей незадаче?
Конечно, путешественник во времени понимал, что ночлег в квартире на окраине провинциального города и несколько уличных сценок не расскажут ему всего об уровне прогресса в том году, в который он попал. В том году, который он оставил, прогресс шёл неравномерно: в эпоху 3Д-принтеров и «андроидов» в таких небольших городках многие отапливали свои жилища дровяными печами и ходили в сельские сортиры. Даглас не удивился бы, если б узнал, что увиденное им в квартире тёти Алины для этой эпохи – всё равно, что для 21ого века кирпичная дровяная печь.

Продуктовый магазин оказался малоинтересным. Лотки с овощами, квадратные упаковки и овальные банки на полках, скучное ровное освещение. Мик постоянно подносил какие-то магнитные карточки то к картофелинам, то к полке под ними, а потом приставлял их к своему «сенсорнику» (это была штуковина, размером и видом больше всего напоминавшая карманное зеркальце)и прикладывал пальцы к блестящему экрану...
Касс в магазине не было. Лишь у входа скучала крупная тётка, больше всего напоминавшая собаку из сказки Андерсена – ту самую, у которой глаза величиной с Круглую башню, от которой не укроется в этой лавке ни один воришка или хулиган.
Они могли идти. Мик уже расплатился.
На улице на каждом перекрёстке стояла небольшая квадратная колонна с тёмными зеркальными боками. К ней подходили самые разнообразные люди: старухи, дети, молодёжь – проводили по колонне пальцем, а потом читали информацию на ожившей зеркальной поверхности. Некоторые не читали, а слушали. Колонна, казалось, содержала в себе все городские новости от графика прибытия поездов в метро до информации о том, в каком дворе выкинули мусор в неположенном месте.
«Это маленький провинциальный городок, - рассуждал про себя Брэдшоу. – А каково же в столице? Не удивлюсь, если там за продуктами посылают роботов или сами печатают картошку на 3Д-принтере!»
Поверхности информационных колонн, высокие окна и лужи на тротуаре – всё сияло, и в голове у Дагласа тоже полыхало молодое майское солнце. Он не пропадёт. Главное – научиться пользоваться здешней техникой. Он в тот же день решил попросить гостеприимного юношу помочь ему разобраться с новыми гаджетами.

V
Мик оказался не очень толковым учителем. Хорошо знал он только свою ботанику, а ещё увлекался музыкой (Даглас удивился, узнав, что шумовая активность, временами возникающая в его сенсорнике, - это, оказывается, музыка) и виртуальным общением с друзьями, которое, в конечном счёте, тоже сводилось к обсуждению ботаники и музыки. В гуманитарных науках он, к немалому огорчению филолога, был полный профан. Единственные сведения по новейшей истории, которых удалось добиться от него путешественнику – что 20 лет назад был жуткий кризис, но потом все страны взялись за ум и одолели его. Сам Мик родился за год до этого кризиса, но Дагласу всё время казалось, что он гораздо младше.
Мик уже понял, что его новый приятель странноват и умеет складно говорить только о каких-то книжках позапрошлого века. Многие вопросы, которые задавал Брэдшоу, оказались для юноши неожиданно сложными. Иногда дотошность американца утомляла его настолько, что на его лице начинало читаться явное желание примкнуть ко мнению своей матушки и тоже начать искать у Дагласа рога и копыта.
«Интересно, а мои-то соотечественники сейчас как? – любопытствовал про себя Брэдшоу. – Они просвещённые? Способны ли они отличить Калифорнию от Пенсильвании на слепой карте? Могут ли процитировать на память хоть один текст Курта Кобейна или Патти Смит?»
Он попросил Мика научить его пользоваться приборами для поиска информации, но дело пошло из рук вон плохо: когда Даглас попробовал уточнить какие-то непонятные для него вещи, Мик не понял, что именно ему непонятно. Американец вспомнил разглагольствования полоумного Марвина о «когнитивном диссонансе»: знал бы этот зануда, что его излюбленная тема сейчас весьма актуальна для Дагласа!
Но вечером ему удалось наладить контакт с матушкой Мика. Даглас попытался помочь ей по хозяйству, чтоб хоть как-то отблагодарить за кров, но сбил настройки у всей бытовой техники, чуть не спалил буханку хлеба и был с позором изгнан из кухни. Как ни странно, после этого «тётя Алина» стала относиться к нему душевнее. Он решил задавать свои вопросы в первую очередь ей. Не исключено, что она подумала, будто чудаковатый гость абсолютно не знает жизни, а может, она в принципе считала всех иностранцев круглыми невеждами: при первом вопросе Дагласа она всплеснула руками: «Да как же можно такого не знать!» - но потом принялась растолковывать: серьёзно и обстоятельно, без тени насмешки, без колких замечаний.
Если верить отзывам Алины, времена сейчас были получше, чем раньше, но бестолковые. Сейчас в мире существовали государства и государственные организации, но так, для проформы, поскольку на самом деле они ничего не решали. Кроме них были негосударственные, независимые и неформальные объединения, - но и они, по сути, ничего не решали. Путей получения образования, в том числе, виртуальных, сейчас бесконечно много. (Мик, например, учился в специализированном негосударственном альтернативном учебном заведении средней ступени с труднопроизносимым названием). Но наукой занимаются в основном в столицах. По сравнению с молодостью Алины, люди сейчас стали чаще и охотнее объединяться, чтобы работать вместе, но развлекаться предпочитают всё-таки в одиночку. (Даглас не мог себе представить, как всё было в пору молодости Алины, но спрашивать не стал).
Экологическая обстановка сейчас, тьфу-тьфу-тьфу, выровнялась. Но случилось это в основном из-за того, что в начале века мир поразила череда масштабных экономических кризисов, заводы и комбинаты встали, гигантские стройки вновь заросли лесами. Насколько Даглас понял, мир пережил в прошлом период варварства, когда не только не развивались новые технологии, но и нравственный и духовный прогресс сильно откатился назад. (Он не вполне уяснил, были ли экономические кризисы частью эпохи упадка или её следствием).
Законодательство в эту эпоху (по крайней мере, в этой стране) представляло, насколько Даглас понял из объяснений, странную смесь либеральности и традиционализма. Чрезмерный контроль властей над личной жизнью простых обывателей когда-то был, но его удалось побороть. Это молодёжь побунтовала ещё в конце того века, говорила Алина, спасибо им, в кои-то веки эти лоботрясы добились чего-то полезного. Так что теперь можно и в другие города ездить, и гостей зарубежных приводить, и с растениями опыты делать, как вон Микошка, - никто никуда не донесёт... А кто следит за тем, чтобы люди не совершили ничего неподобающего? Да общественность следит. Но там уж как получится: иногда бывают громкие скандалы буквально на ровном месте, а иногда что-то серьёзное случается, а никто и ухом не ведёт. Ну, а так все знают, что за какие-то поступки по головке не погладят, - и живут себе!
Транспорт сейчас хороший стал, добавила Алина. Правда ведь? Сейчас можно сесть на метро и спокойно доехать до Казани или даже до Москвы, потому что метрополитены разных городов состыкуются. А скоро построят систему подземных дорог, соединяющих весь континент...
Даглас только не мог взять в толк, на чём держится здешняя экономика; для хозяйки это было чем-то настолько само собой разумеющимся, что она никак это не поясняла.
Мик нервничал. Он ещё давно послал описание своего «проекта» на конкурс, и сейчас вот-вот должен был прийти ответ...
Даглас уже не сомневался: ему нужно во что бы то ни стало добраться до столицы и  разыскать тамошних учёных. Только они могут помочь ему в его беде.
На следующее утро Мику пришло уведомление, что его проект выиграл конкурс, и он приглашается в Москву на фестиваль науки, где ему вручат премию.
Даглас немедленно напросился с ним в поездку.

VI
Человеку будущего не надо смотреть в окошко, он смотрит в свой гаджет. Ему не надо экономить время, потому что работа у него по большей части содержится в том же гаждете, и он может приступить к ней в котором угодно часу, а с друзьями он общается виртуально. Вот и выходит, что идеальный для него транспорт – не скоростной самолёт, не автомобиль с хорошим обзором, - а метро.
До столицы было добрых пять часов езды, а потом надо было ещё какое-то время ехать по самой Москве.
Метрополитены разных городов действительно подавали друг другу руки. Доехав до конечной станции в своём городе, пассажир переходил на особую платформу и пересаживался в скоростной поезд – который доставлял его на конечную станцию в другом городе. На таких конечных станциях для тех, кто путешествует долго, были бани и кафе, а ещё кое-где устроены художественные выставки: прямо на платформе покачивались висящие на кронштейнах холсты, возвышались инсталляции – а в центре маячила неизменная информационная колонна.
Пару раз Даглас с Миком выходили на поверхность подышать воздухом. У входов в метро росли чахлые кусты, полные гомонящих воробьёв; у стены непричёсанные парни смеялись и лузгали бледные семечки. Но Даглас так и не увидел тех городов, через которые проезжал. Кинешма, Вичуга, Иваново, Лакинск, Балашиха, - всё это осталось для него лишь названиями. Он не знал даже, чтО между этими городами. Поля с оптимистичными курчавыми зеленями? Уродливые свалки? Заброшенные заводы? Работающие заводы? А может, деревни? А есть ли в этих деревнях избы  - бревенчатые сероспинные избы с меланхоличными глазами мезонинов, - такие, какие проносились целую жизнь назад за окном автобуса, везущего участников конференции? Он видел пару деревянных домов мельком, когда они с Миком выходили из метро в первый раз, но на их фасадах (насколько он мог рассмотреть) были цифры, начинающиеся на «две тыщи двести...».
В одном городе, кажется, Иванове, они увидели на центральной станции неординарное зрелище. Среди колонн собралась большая группа людей в буром и сером. Женщина в дерюге, подвязанная ветхим платком до бровей, стояла на коленях, вцепившись белыми пальцами в вертикально стоящий шест толщиной с человеческую ногу. Она с небольшими паузами ударяла им в пол. Тогда под шестом громыхала-звенела мраморная плита, а на его верхушке глухо брякали шеркуны и железки. Толпа что-то восклицала в такт. Что именно, Даглас не успел расслушать, поезд слишком быстро унёсся дальше.
- Крестный ход? - недоумевающе спросил путешественник.
- Да эти, - лениво отвечал Мик, - землепоклонники. Это у них, типа, ежемесячная акция: просить прощения у Матери-Земли. За всё, что люди с ней за столько веков сделали...
Даглас подумал, что этому безмятежному миру достались в наследство от прошлого заброшенные заводы, ядерные могильники, неуничтожимые свалки. Да и современники Мика, построив свою умопомрачительную систему метрополитенов через полстраны, тоже отнюдь не бережно отнеслись к носящей их почве. Так что идея просить прощения у земли показалась путешественнику в целом логичной, - но от её воплощения, которое он только что видел на станции, зябко тянуло соломенной прелью Средневековья.
Разузнать у Мика ещё что-либо о сектантах с шестом оказалось невозможным: он надолго уткнулся в свой гаджет. Другие пассажиры были заняты тем же самым, и всякое желание знакомиться с ними быстро исчезало. Иные ехали вместе с ними по четыре часа, Даглас узнавал их по одежде и лицам, - но из них ни один не заговорил со случайным попутчиком. Если люди ехали куда-то компанией, то и внутри компании они не разговаривали. Если в вагоне были дети, они не теребили своих родителей с бесконечными «почему» и «куда», а сидели смирно и очень сосредоточенно глядели всё в те же сенсорники.
Наконец Даглас определил для себя основную черту этих людей. Он видел вокруг себя людей из разных городов, разных поколений, наверняка они  принадлежали и к разным народностям, - а значит, речь шла об общей черте жителей 23его века. И черта эта была – отсутствие любопытства.
Это было объяснимо, ведь эти люди никогда не знали информационного голода. Они в любой или почти любой момент могли подключиться к информационным сетям и узнать множество фактов. Добыча знаний из захватывающей погони за диким кабаном в девственном лесу превратилась в абсолютно негероический поход в супермаркет за полуфабрикатом. Ростки этого нелюбопытства стали проклёвываться уже в ту эпоху, которую оставил Даглас, очевидно, с тех пор эта черта только усилилась и стала основополагающей, - иначе как бы она пережила эпохи варварства и кризисов? (Хотя не исключено, что варварство и кризисы возникли как раз из-за того, что в людях повсеместно присутствовала эта черта). За два с половиной века должно было смениться не одно поколение людей, которых во время путешествия не волнуют вопросы: «А почему этот город так назвали?», «А кому этот памятник?», «А куда ведёт этот проспект?», «Что за углом того дома?». Людей, которые уверены, что ответ от них не убежит и что даже если они не успеют посмотреть в пути этот проспект и этот памятник, они всегда смогут ознакомиться с их виртуальными изображениями.
И тут Брэдшоу осознал, что молодёжь, которая когда-то «побунтовала» против слежки за гражданами, победила вовсе не потому, что сторонники полицейского государства оказались слабее или осознали свою неправоту. Очевидно, адепты «Большого Брата» просто поняли, что их затея провалится, коль скоро никому не любопытно следить за своими ближними, даже если дать в помощь этим следящим самую что ни на есть современную технику.
Относительная мягкость нравов и законов в этот век, скорее всего, находила своё объяснение в той же черте. Нелюбопытный обыватель не задавался вопросами: «А что будет, если отпилить человеку голову бензопилой?», «А почему нельзя грабить прохожих?» - и преступлений не совершалось, следовательно, практика юристов не пополнялась новыми казусами. Социум оказывался в выигрыше: он был спокоен. Правда, никто не задавал вопроса: «А почему в законодательстве существует вот такое положение?» - ведь большинству было неинтересно читать своды законов.
По меркам этой эпохи Мик, вступивший в разговор с незнакомцем, ползающим по тротуару, был ещё очень, очень любопытным.

Ход поезда был таким мягким и ровным, что на полу вагона можно было чертить чертежи – и всё же Дагласа трясло как на самой что ни на есть ухабистой сельской дороге в русской глубинке начала 21ого века. И чем ближе они подъезжали к Москве, тем меньше он мог сдерживать дрожь. В столице он рассчитывал встретиться с людьми науки. Но главная предпосылка для возникновения научного мышления – это любопытство. Он догадывался, что в эту эпоху научные работники, тем более, в интересующей его области, будут немногочисленны. Но будут ли они достаточно компетентны, чтобы помочь ему? Захотят ли они вообще знакомиться с ним?
Когда до московского метрополитена оставался всего один длинный перегон, Даглас вскочил и, не в силах унять возбуждение, стал ходить по вагону. Мик поднял глаза от сенсорника:
- Разминаешься? Устал сидеть? Не парься; нам сегодня придётся ещё как следует побегать!

VII
По Москве ехали чуть ли не так же долго, как добирались до неё. Станций было очень много, а поезда неказистые и старые (если только это слово уместно по отношению к предметам, которые появятся через два с лишним столетия после твоей собственной эпохи). Люди на станции... а впрочем, в Москве, кажется, в любой век была толпа. Дагласу запомнилась станция «Старый полигон» на светло-сиреневой линии метро: с ребристыми колоннами какого-то сиротского оттенка. На ней вошли женщины в грубых долгополых пальто, с плетёными кошёлками в руках, и в вагоне запахло дождём. Большая часть пассажиров безмолвно переместилась в противоположный конец вагона.
Брэдшоу думал, что центральная часть московского метрополитена знакома ему хорошо – но он не узнавал станций. На иных из них от старого осталась только пара-тройка настенных панно (как правило, не на своём исконном месте), а иных он вовсе не обнаружил на схеме. Теперь поезда пустили по другим подземным путям, а старые станции, пышномраморные и яркосмальтовые, безнадёжно отставшие от технических требований современности, превратили в музеи. (Потом Даглас обнаружил, что музейное дело в этом веке в столице было чрезвычайно популярно, но нюансированностью не отличалось. Главной задачей было создать условия для хранения экспонатов, а заботиться о подготовке кадров требовалось лишь в редких случаях: посетители черпали все сведения об экспонатах сами, из информационных сетей).
Брэдшоу и Мик вышли на поверхность в том месте, которое в родную эпоху русиста называлось «Улица 1905 года». Там их встретила девушка в оранжевом костюме, с лиловым флагом. Она без лишних слов выдала обоим какие-то стерженьки на шнурках и повела за собой.
Даглас не узнавал улицы: окна, подъезды, бордюры не складывались в целостную картину. То немногое, что казалось знакомым: здания, скверы, памятники – было не на своём месте. Девушка привела их на просторное черномраморное крыльцо и пригласила внутрь.
После церемонии награждения победителей юношеского конкурса научных проектов (во время которого молодые лауреаты в основном пялились в свои сенсорники) всех созвали на экскурсию в Академию Наук.
Молодёжь вяло задвигалась к выходу. Даглас кисло улыбнулся. Он единственный в этой толпе не имел отношения к фестивалю «Юношество России – за научные инновации» (Мик записал его как «сопровождающее лицо»), но судя по всему, он единственный здесь действительно хотел в Академию.
Величественное двухбашенное здание на высоком берегу Москвы-реки сохранилось. Правда, за два века оно обросло по бокам мелкими зданьицами, а его верх немного переделали. Оранжевая девушка неубедительно лепетала о том, что отечественную науку (она выговаривала это слово так: «очетественную») не сломили ни кризисы, ни смуты, и что сейчас наконец восторжествовала справедливость: Академии возвращено её историческое здание. Северная половина здания – это сплошь хранилища, музеи и архивы, а институты располагаются в южной части. На данный момент в этом здании собраны под одной крышей все подразделения РАН, какие ни есть. Да, различных наук на сегодняшний день очень много, и во всех этих областях работает ощутимое количество людей,  - но эти сотни институтов и кафедр вполне умещаются в одном здании, потому что многие сотрудники предпочитают работать на дому, общаясь с учениками и коллегами виртуально, и у них нет нужды держать  свои библиотеки или лаборатории в этом месте.
Молодёжь разбрелась по этажам в поисках тех институтов и кафедр, которые были ей интересны. Мик убежал на седьмой этаж, где, как он выяснил, размещались его любимые ботаники. Даглас и оранжевая девушка остались в холле.
- Позвольте... – осторожно повёл речь Брэдшоу. – Я не был в этом здании так давно... Где сейчас сидят физики?
- А Вы их, что ли, сами отсенсорить не можете? Ну ладно я так я... – Следующую фразу она уже произносила в свой гаджет: - Вера?... Да, с конкурса... На каком этаже ваш институт?
Она спрятала гаджет в ладонь и подняла глаза на Дагласа:
- Это во дворе в пристройке. Но просто так Вы туда не попадёте. Они сейчас за Вами зайдут... На всякий случай напоминаю, что сбор на этом самом месте через два часа, - и она убежала.
Через пару минут из боковой двери показались две женщины. Одна из них – высокая блондинка с прямой осанкой и волевым лицом – напомнила Дагласу постаревшую Дейнерис из сериала «Игра престолов». Вторая – ниже ростом и округлее, - была похожа на принцессу Лею из «Звёздных войн».
Они обменялись приветствиями.
- Так Вы с конкурса молодёжных инновационных проектов? – удивилась «принцесса Лея». – Мы ожидали увидеть воспитанника учебного заведения средней ступени.
- Я как раз сопровождаю здесь одного такого воспитанника. Из города Юрьевец Ивановской области.
- Вы защищались у нас? – поинтересовалась «Дейнерис».
- Я гуманитарий. Изучаю русскую культуру 20ого и 21ого века. Я не был в Академии наук уже очень давно и рад, что сейчас мне представилась такая возможность.
- О-о, - сказали обе женщины.
- А почему Вы решили зайти именно к нам? – недоверчиво спросила «Дейнерис». – Ведь Ваши коллеги сидят на двадцатом этаже.
Даглас замялся.
- Вообще-то, - наконец нашёлся он, - я пришёл из любопытства. У меня есть один очень важный для меня вопрос, на который, я полагаю, могут ответить только физики из Академии наук, причём не по сети, а при личной встрече. Но – только не смейтесь, милые дамы, - я гуманитарий и понимаю только своё литературоведение. Поэтому я не знаю, в какой из отраслей современной физики следует искать ответ на мой вопрос. Надеюсь, вы мне поможете.
Лица обеих женщин засияли. Очевидно, они были польщены вниманием представителя такой далёкой от них специальности.
- Конечно, мы с радостью выслушаем Вас, - сказала «Лея».
Речь женщин была плавной и полнозвучной, грамматика в их фразах была в основном близка к тому русскому языку, который Даглас осваивал в студенческие годы.
- Меня зовут Зоя Юрьевна Нефёдова, - протянула ладонь «принцесса Лея».
- Вера Платоновна Скульд, - представилась «Дейнерис».
- Даглас Брэдшоу.
- Вы москвич?
- Я из Индианаполиса.
«А есть ли сейчас Индианаполис?» - спохватился путешественник. Но так как на лицах женщин не читалось ни удивления, ни недоверия, он рассудил, что, очевидно, есть.
- Разве американские физики не могут ответить на Ваш вопрос? – покосилась на него Вера Платоновна.
- Не могут. Совсем не могут.
«Если б американские физики знали, что со мной произошло, они бы точно себе места не находили следующие два столетия!» - добавил про себя Даглас.
- Ой, а что мы на проходе стоим? – всполошилась Зоя Юрьевна. – Пойдём к нам.
Они вошли в боковую дверь и оказались в мрачноватом мраморном коридоре. Вера Платоновна шагала первой и проводила ладонью по панелям запирающих устройств на многочисленных дверях, дверцах и створках. На этом участке в пару десятков метров собралось прямо-таки рекордное количество дверей. Часть пути пролегала под открытым небом. По бокам стояла загородка, над ней высились этажи. Солнце забежало за массивную крышу Академии, и во дворе царила сероватая мраморная прохлада. Загородка кончалась у ярко-жёлтой стены нескладного двухэтажного домика. Вера Платоновна распахнула ещё пару дверей.
Вдоль всех стен в вестибюле и коридорах домика тянулись полки и витрины, а в них сияли медные трубки, тянулись вверх рычаги, скалились зубчатые колёса. («И тут музей!» - отметил про себя Брэдшоу). Дальше царство трубок и шестерней сменилось царством железных корпусов и электрических проводов. В одной витрине путешественник увидел допотопный мелкоэкранный компьютер с системником-чемоданом (на таком он работал, когда печатал свои первые научные статьи), белый электрочайник, вызывавший ностальгические чувства, и мобильный телефон с кнопками, - такой же, какой он оставил в своей сумке в автобусе в то утро, когда вышел посидеть у памятника.
В следующей витрине вся эта родная ископаемая техника уступила место чему-то настолько изящному и зеркальному, что путешественник был не в силах сказать: являются ли эти устройства здесь современными или уже устарели. Многие из них были похожи на то, что он видел здесь в быту, - да не во всём. Он краснел от стыда за свою чудовищную некомпетентность – он был готов ко встрече с самыми фантастическими явлениями. Если бы его сейчас подвели к какому-нибудь агрегату и сказали, что этот агрегат автоматически исполняет три заветных желания - он бы поверил и этому.
Навстречу по коридору торопливо шёл долговязый юноша в пёстрой одежде. Он крикнул:
- Зоя Юрьевна! Можно Вас на секундочку! Тут Тинни хочет уйти пораньше, а нам ещё предстоит много закончить за сегодня, и мы не знаем, сможем ли мы без него...
- Вера Платоновна, Даглас, подождите, я тут мигом... – Зоя Юрьевна собралась идти.
- А может, Вы познакомите с Тинни нашего гостя?  - предложила Вера Платоновна. – Такое знакомство его удивит!

VIII
За дверью, которую распахнула Зоя, был просторный кабинет со столами, полками и перегородками. На столах стояли и лежали устройства для считывания и обработки информации; они были крупнее, чем то, что привык видеть за эти дни Даглас. За одной из перегородок, у окна, виднелась спинка ворсистого дивана рыжевато-коричневого цвета, не очень уместно выглядящая в этой обстановке.
В этой комнате кто-то работал: от крайнего стола, плохо видного за полками, слышался шелест, копошение... Раздался скрипучий голосок:
- Медведи – умницы! Такие светлые головы! А вот если разумным существом в один прекрасный день объявят козу, как это будет выглядеть? Начнём с того, что сперва она будет долго соображать, что её объявили разумным существом. И если до неё наконец дойдёт...
Зоя поманила Дагласа за собой в угол комнаты. Путешественник, успевший насмотреться на чудеса прогресса, был готов к чему угодно, но то, что он увидел сейчас, напоминало не столько футуристические технологии, сколько самую что ни на есть старинную сказку. На столе сидел кот – обыкновенный живой кот, чёрный с белыми лапами и грудью, желтоглазый, курносый, немного толстоватый – и ловко водил лапами по сенсорам. Опять послышалось скрипучее:
- Зачем давать что-то тем, кто к этому не готов?
Голос принадлежал коту! Потом из-за перегородки раздался другой голос, звонкий:
- Это всё же лучше, чем не дать кому-то то, о чём он мечтает.
За перегородкой зашелестело, затопало, и над ней выросла большеглазая конская морда с копной чёрной сухой волосни надо лбом. Брэдшоу понял, что прежде он видел вовсе не ворсистый диван, а круп коня.
- Тинни, Орлик! – бодрым голосом произнесла Зоя. – позвольте представить вам нашего гостя, Дагласа Брэдшоу из Индианы.
- День добрый! – отозвались звери.
Даглас приободрился. Если науке 23его века оказалось под силу решение такой поистине сказочной задачи, как наделение животных человеческой речью, значит, найти способы перемещения во времени здесь и подавно могли!
- А как они разговаривают? – поинтересовался он. Зоя Юрьевна охотно пустилась в объяснения:
- Видите этот ошейничек у Тинни и налобник у Орлика? На них крепятся устройства, позволяющие перекодировать сигналы животных в человеческую речь.  – Увидев на илце собеседника смущение, она добавила.  - Да-да, не спорю, сама идея действительно весьма стара.Ещё в начале 21ого века проводились такие разработки. Но потом их стало просто недосуг продолжать... в силу известных обстоятельств: как все помнят, наука одно время была в загоне...  А современные декодеры – это разработка наших учёных. Вместе с физиками над ней трудились лингвисты, зоопсихологи. Тинни и Орлик, конечно, не первые в мире звери, получившие такие устройства. Изначально декодеры разрабатывались для практических целей: скажем, чтоб переговариваться со служебными собаками, когда те разыскивают под завалами пострадавших после землетрясений. Но наши хвостатые коллеги – первые сотрудники Академии среди себе подобных.
- А каким целям служит возможность разговора с животными в Академии? – удивился Даглас.
- Цели и возможности весьма разнообразны, - ответил юноша. - Когда животных стали за видом вид признавать разумными существами, многие думали, что зоология как наука отомрёт. Но зоология и зоопсихология вышли на качественно новый уровень. Сейчас нам сложно представить, что в минувшие века зверей приходилось заставлять решать нелепые задачи или даже подвергать мучениям, чтобы выяснить то, о чём проще всего спросить у них самих! Сейчас декодеры пока ещё редкость, - но когда-нибудь они станут так же распространены, как какие-нибудь банальные сенсорники, и тогда простые коты смогут обсуждать с домохозяйками меню на ужин... В свете новых открытий привычные понятия постоянно пересматриваются, так что нас ждут новые перспективы...
- А если разумным существом вдруг признают мышь? – поинтересовался Тинни. – Обыкновенную мышь, низшее звено пищевой цепочки?
- Я читал, что мыши служили науке в старину, - начал вспоминать юноша. – Но если посмотреть, что с ними проделывали, то отдать их коту было бы более милосердным решением.
- У мышей, я полагаю, достаточно разума, чтобы понять, что угодить в лапы хищнику вовсе не сладко, - подал голос конь.
- Ох уж эти вегетарианцы! – парировал Тинни. – Вечно вы видите агрессию там, где её нет!  - и кот снова сосредоточился на своём гаждете.
Глаза Брэдшоу потускнели. Он подумал о медноглазом полосатом Дости, оставшемся в Индианаполисе. «Дости» было сокращением от имени «Достоевский». Кот любил книжки, особенно русско-английский словарь – верный испытанный словарь в солидной коленкоровой обложке, смахивавшей на старинную униформу, - и всегда спал на открытой странице, когда Даглас работал по вечерам. Дости будет тосковать сильнее родни и коллег, если Брэдшоу не вернётся. На время его поездки в Россию на конференцию кота взяла к себе на попечение добрейшая миссис Игмула. Скорее всего, ему так и придётся коротать век в её гардинно-плюшевой квартирке на восьмом этаже среди чашек, свечек и бурых фотографий индейцев в кожаных рубахах...

Люди вышли из сказочного кабинета и пошли дальше мимо витрин, за которыми виднелись приборы, словно сверкающие железной чешуёй аквариумные рыбы.
- Удивительно: на днях мы с ребятами разбирали старую библиотеку на пятом этаже, - вновь повела речь словоохотливая Зоя Юрьевна, - и там почему-то оказалось много книжек старинных писателей-анималистов, знаете, таких ещё, на тонкой бумаге, с ультрареалистическими рисунками пером и тушью. Представляете: многое из того, что они говорили об интеллекте животных просто на правах поэтического вымысла, сейчас получает научное подтверждение! Когда о когнитивных способностях животных был собран новый материал, - не в последнюю очередь путём прямого интервьюирования – оказалось, что они анализируют информацию весьма глубоко. Тинни с Орликом как раз и были сначала участниками исследования, посвящённого восприятию и осмыслению информации млекопитающими. Давали интервью проходили тесты... А потом захотели попробовать свои силы в самостоятельной научной работе.
- А откуда они взялись?
- Тинни вырос в моём доме. Он с детства интересовался моими занятиями. А пару лет назад наша Юлия Санна нашла где-то за городом коня... Общеизвестно, что звери любопытнее и наблюдательнее людей. Оба – отличные сотрудники. Правда, приходится постоянно делать поправку на их особенности: иная, чем у людей, потребность в движении и сне, другое строение конечностей, а значит, будут требоваться информационные устройства уникальной конструкции...
- Но ведь это эксплуатация животных? – нахмурился Даглас.
- Никакой эксплуатации; только добровольное сотрудничество, - пылко возразила Зоя.  – Никто бы не стал их сюда тянуть, если б сами не захотели.
- Неужели у вас за океаном эти дебаты до сих пор не закончились? – развела руками Вера.
- Я не знаю, что и думать. Я в первый раз в жизни вижу кота с гаждетом.
- Но собак из спасательных отрядов Вы наверняка видели? Или слышали об обезьянах, патрулирующих труднопроходимые дороги в тропиках?  - отвечала Зоя Юрьевна.  – Так вот, это явление того же порядка... Что верно, то верно: история домашних животных – это, по большому счёту, многовековая история страданий. В недавнем прошлом мало кто рассчитывал, что сотрудничество на добровольной основе вообще возможно. Но домашние животные живут в том же социуме, что и люди, и так же, как и многие люди, хотят, чтоб у них было своё дело в жизни, а без любимой работы они начинают хандрить, и у них развивается комплекс неполноценности. Разумеется, до изобретения декодера начинать сотрудничество людей и животных было нелегко. Теперь задача намного упрощается: чтобы, допустим, договориться с овчаркой о розыскных работах, не надо быть зоопсихологом с громадным стажем. Людям совместная работа с животными тоже идёт на пользу: мы можем поучиться у зверей столь многому! Звери великодушны: они не растрачивают пыл на то, чтобы корить современных просвещённых людей за грехи их варваров предков, а думают о том, как вместе двигаться вперёд...
- А на какой язык рассчитаны декодеры? – спросил Брэдшоу, вновь вспомнив о Дости.
- Пока – на язык того региона, в котором живёт животное. Например, когда зимой к нам приезжали делиться опытом европейские коллеги, Тинни и Орлика приходилось переводить. Разумеется, звери вполне могут понимать несколько человеческих языков, но в декодирующее устройство пока заложен только один. В наши дальнейшие планы входит разработка специального декодера для местностей, где люди пользуются несколькими языками...
- А животные из разных регионов могут общаться между собой без декодеров? А животные разных видов?
- Ну конечно, коллега! Как, по-Вашему, они переговаривались друг с другом в течение веков? – ответила Зоя Юрьевна.
- Мы сейчас поднимемся ко мне, - сказала Вера Платоновна. –И пообщаемся в спокойной обстановке.
- Я тогда с вами прощаюсь, - засуетился юноша. – Мне ещё у себя многое доделать надо.
- Да, да, конечно, идите...
Юноша быстро откланялся и нырнул в боковую дверь.
Контора Веры находилась где-то на втором этаже, куда вела самая обыкновенная каменная лестница с истёртыми ступенями. На середине лестничного пролёта Вера повернула голову к шедшему позади Дагласу и ни с того, ни с сего спросила:
- А каково Ваше мнение: стоит ли просить прощения у Земли?
Даглас замялся.
- Ну, с одной стороны эта идея не лишена логичности. Если человечество осознаёт свою ответственность  –это, конечно, отлично. Но по дороге сюда я видел странных людей в лохмотьях; они ползали на коленях и считали, что могут обеспечить себе прощение таким образом, не знаю, может, это специфика русского менталитета, но по-моему, если сводить всё к таким символическим акциям, проку будет мало...
На лицах у обеих дам застыло сложное выражение. Такое выражение лица бывает у преподавателей, когда они слышат, что нерадивый студент вместо того, чтобы переводить текст из учебника, городит какую-то отсебятину, и при этом ловят себя на мысли, что такая отсебятина звучит гораздо интереснее, чем давно знакомый учебник.
Даглас поспешил пояснить:
- Вот вам, если угодно, эпизод из моего детства. Мой отец всегда сам делал ремонт в нашем доме; ему нравилось это занятие. Однажды он красил подоконники, нёс ведро с краской, а я играл, скакал по холлу и нечаянно наскочил на него. Крышка с ведра слетела! Краска расплескалась! На ковёр, на шкафы, на стену! Я сразу сжался в комок: «Ой, папа, прости, прости, я больше не буду!» А он хвать меня за шиворот: «Чем лепетать всякие извинения, тащи лучше тряпку и скипидар и давай оттирать всё это, пока не пристало!» Вот такой, как выражался Зощенко, «мелкий случай из личной практики». Я хорошо запомнил этот урок и с тех пор всегда считал, что исправлять ситуации надо только делом, а символические действия, например, публичное покаяние,  - это уже вторичные детали... Я ответил на ваш вопрос?
- Тем или иным образом, - торопливо произнесла Вера Платоновна.
Они поднялись в маленькую Верину контору.
По прихоти архитектора прошлой эпохи, окна комнаты были расположены в крыше, и из них было видно только небо. От этого казалось, что контора не на втором этаже, а высоко-высоко над всеми остальными строениями, под самой крышей Академии...
- А у вас в Индиане сейчас что говорят по поводу животных? – поинтересовалась Зоя у Брэдшоу, когда они заняли места вокруг просторного стола.
- Я не могу сказать, что там говорят сейчас.
Даглас пытался аккуратно подвести нить беседы к своему главному вопросу. Кажется, сейчас как раз настало подходящее время. Обе дамы выглядели дружелюбно – но он робел. Он помнил, что разговор на эту тему с Миком не удался. Но с другой стороны, в тот раз его собеседником был юнец с не слишком широким кругозором...
- Да, Вы, наверно, не успеваете регулярно следить за всеми дискуссиями, - Вера по-своему истолковала ответ гостя. – Информации всегда больше, чем может вместить человеческий разум;  а Вам ещё надо постоянно осмысливать Ваши дисциплины – литературоведение и языкознание, это такой объём текстов...
- Это верно...
Брэдшоу понимал, что ему надо торопиться; ждать удобного момента в разговоре можно до бесконечности, а ему дали только два часа...
- Который час? – спросил он.
- Без пяти четыре..
Увы, времени уже не оставалось. Его совсем скоро будут ждать в холле!
- Мне пора идти...
- Мы Вас проводим!

- Вера Платоновна! – спрашивал Даглас на бегу, когда они уже вошли в сумрачный коридор с витринами и машинами. – А свой вопрос я Вам всё-таки и не задал! Кто из физиков сейчас исследует проблему времени и его течения?
- Видимо, это не в нашем институте, - отвечала Вера. – Но чтобы точно ответить, мне нужно время вспомнить. Давайте, я свяжусь с вами виртуально.
- Это невозможно, - признался Даглас. – Понимаете, у меня... ну, в общем, возникли некоторые проблемы с сенсорником. Давайте, я к вам лучше лично приду, если Вы не против?
- Лично? – Вера слегка опешила.  – Ну, как Вам удобнее... У меня как раз найдётся свободное время завтра примерно около полудня.

Даглас последним присоединился к толпе шумной молодёжи в холле. Мик, обнаружив, что его спутник вновь с ним, поднял глаза от какого-то экрана и спросил: «Ну, как успехи?» Девушка в оранжевом высоко подняла свой флаг и повела всех к выходу. Остаток дня прошёл в сумасшедшей езде среди вавилонского изобилия столичных улиц.

IX
Комната, которую организаторы фестиваля выделили иногороднему лауреату и его «сопровождающему лицу», была тесной, скудно обставленной – но она располагалась в одном из старых районов Москвы, и оттуда было просто добираться до места, в родную эпоху Дагласа носившее звучное название Воробьёвых гор.
У Мика на следующее утро был запланирован визит в Ботанический сад, а потом какая-то развлекательная программа.
- Я не поеду, - объявил Даглас.
- А что так?
- Мне опять в Академию надо.
- Ты на неё вчера не насмотрелся?.. А впрочем, ладно, - Мик протянул ему стерженёк, полученный накануне от девушки. – Для прохода в метро сгодится. И что ж ты, такой чудак, без сенсорника ходишь, тебе бы не пришлось заморачиваться на таких вещах... В общем, счастливо тебе потусоваться в Академии, вечером увидимся!

Брэдшоу вышел на поверхность. Станция метро теперь была ближе к набережной, и от входа были хорошо видны окрестности. Высокий берег Москвы-реки был всё так же покрыт лесом; кажется, за эти века чаща стала гуще и заходила туда, где Даглас помнил высотные дома. Река немного обмелела, но цвет воды в ней был не коричневый,  как в ведре у поломойки, а имел светлый оттенок зелёного чая. Брэдшоу стал искать глазами лужниковский Колизей на противоположном берегу, - но вместо него высилось что-то тёмностеклянное, и вообще, он не узнавал панораму города. «Не время глазеть! – в конце концов одёрнул он себя. – Ты сюда приехал не любоваться красивыми видами,  а решать важный вопрос. И у тебя мало времени... То есть, если я найду то, что искал, у меня будет очень много времени, но искать надо быстро. Фестивальные мероприятия будут идти ещё всего четыре дня. Конечно, я не мальчишка и мог бы сам приехать сюда сколько угодно раз, но сейчас, благодаря этим организаторам, я могу позволить себе не отвлекаться от основного поиска на вопросы о проезде, ночлеге и пропитании».
Брэдшоу и сам понимал, что аргументы, которые он сейчас приводит самому себе, отчасти фальшивые. На самом деле в глубине его сознания тикал старомодный стальной будильник – мысль, что чем дольше он пробудет здесь, тем быстрее его хватятся в том времени, где есть Марвин, Маша, белёсая колокольня над площадью и конференция по Тарковскому. Его не оставляло ощущение, что та реальность всё-таки незримо проходит где-то в параллельном измерении, и пока он здесь, он что-то пропускает там.
Он взбежал по широкому поднебесному крыльцу, беспрепятственно вошёл в пустынный холл  - и растерялся. Как он даст Вере Платоновне знать, что пришёл, если её контора отделена от этого места десятком дверей и дверок, а у него нет никаких переговорных устройств?
По счастью, у дверей показалась длинная фигура вчерашнего юноши.
- Здравствуйте!.. Вера Платоновна у себя?   - бросился к нему Даглас. Он спохватился, что вчера так и не узнал имя молодого человека.
- Вера Платоновна? Ах, да, она предупреждала, что к ней должны зайти. Но она пока сама ещё не вернулась. Сказала, будет через полчаса. Вы пока можете сесть у нас...

В светлой комнате с перегородками, как и вчера, царило оживление.
- А я говорю, не приносят! – горячо возражал Тинни Орлику. – Они не могут, они ведь как раз начали с того, что стали высказываться за животных! Но сейчас они, кажется, изрядно запутались.
- Вот видишь: значит, теперь уже и могут! – с ноткой испуга в голосе отвечал Орлик.
- О, Даглас, добрый день! Как дела? Скажи, пожалуйста, этому клюсе, что землепоклонники не приносят в жертву коней! Мне он не хочет верить!
- Землепоклонники? – изумился Брэдшоу.
Кот вскочил на перегородку и дёрнул хвостом:
- Ох, я же забыл: у вас, у людей, про землепоклонников считается неприличным. Ну да ладно, меня человеческие приличия затрагивают мало. Я, между прочим, единственный сотрудник Академии наук, который может безнаказанно мочиться в углу, и ничего мне за это не будет!
Знакомый юноша заглянул в комнату:
- Даглас, Вера Платоновна ждёт вас у себя!

Вчера контора Веры Платоновны казалась путешественнику поднебесной обителью, полной воздуха и света, - а сейчас там было тесно и зябко. Даглас сидел напротив хозяйки конторы, говорил, говорил, - и с каждой фразой чувствовал, что падает всё ниже и ниже... Вера слушала с холодноватой улыбкой – то ли снисходительной, то ли страдальческой. Её лицо напоминало наглухо захлопнувшуюся стальную дверь.
- Коллега, перемещения во времени допустимы на правах литературного приёма, что Вы и можете видеть в текстах, которые, я так полагаю, Вы изучаете. Но с научной точки зрения они абсолютно невозможны. Те немногочисленные разработки, которые на рубеже позапрошлого и прошлого веков предпринимались в этом направлении, зашли в тупик уже на начальной стадии. Авторы художественных книжек прошлого, ваши соотечественники, конечно, были талантливы в своей области,  - но в том, что касается научных фактов, они слышали звон, да не знали, где он. В наши дни идея машины времени повсеместно признана устаревшей.
Даглас не стал рассказывать Вере, что его интерес к этой специфической проблеме связан с тем, что он сам попал сюда из другой эпохи. А после её ответа пускаться в откровения было тем более бесполезно, всё равно назад он не отправится. Он поднялся со стула и ретировался, даже не сказав «До свидания».

«Выход найдётся, выход всё равно найдётся...» - твердил Даглас, но это доморощенное самоутешение ни капли не помогало. Он долго кружил по лесу на горе: за шагом шаг, за деревом дерево... Щуплые московские рябинки раскрывали ему свои прохладние объятия; цветы травинки головки  в знак утешения; птицы и мелкие лесные зверьки порскали у него из-под ног. В конце концов он сел на землю, не заметив скамейки в паре метров от него. Теперь всё. Те, на кого он возлагал все надежды в решении своей проблемы, отрицают саму эту проблему. Вера Платоновна не показалась ему фантазёркой, очевидно, она выразила обычное в здешних научных кругах мнение. Даже если её точка зрения отличается от общепринятой незначительными нюансами, сути это не меняет.
Даглас решил отправиться в свою комнату в центре и лечь спать, всё равно день пошёл насмарку.
Мик уже вернулся со своего мероприятия.
- Слушай, Даглаша, тут вообще странные дела творятся, - начал он, не успел американец переступить порог. – Со мной сейчас какая-то тётка связывалась из Академии наук. Искала тебя.
- Какая тётка?
- Без понятия.
Мик вынул свой гаждет и некоторое время смотрел в него, изредка проводя по экрану пальцем.
- Ага, вот она. Фамилия – «В.П.Скульд». Я ей передал, что ты пришёл. А она просит, чтобы ты подъехал в течение дня; она, типа, весь день на рабочем месте.
- Передай ей, что я выезжаю немедленно! – подскочил Даглас.
- Да что ты: влюбился, что ли? – всполошился Мик. – В добрый час, как говорится. Но ты уж озаботься, чтоб приобрести себе что-нибудь сенсорное, а то я задолбаюсь передавать ваши послания друг другу. В последний раз я был посредником в чужой любовной истории, когда мне было лет одиннадцать, больше не хочу.

Х
На этот раз Вера Платоновна приняла Дагласа не в своей конторе, а в большой пустой аудитории с ободранными стенами. Там шёл ремонт, и половины светильников на потолке не хватало. Окно аудитории выходило на стену в тени и было частично заставлено шкафом.
Если бы Мик сейчас увидел эту пару в полумраке наедине, он бы так и остался в убеждении, что наблюдает любовное свидание. Но сотрудница Академии собиралась обсуждать со своим гостем совсем другие вопросы.
- А всё-таки, почему Вы интересуетесь перемещениями во времени, эээ... господин Брэдшоу?
- Я не согласен с официальной точкой зрения. Напротив, я утверждаю, что такие перемещения возможны.
Под этим тусклым светильником, среди лежащих в беспорядке полок, папок и кусков отделочного материала, он чувствовал себя уверенным. И где только его решимость была с утра?
- А что даёт Вам основание так утверждать? Инсайт, чтение источников, факты?
- Личный опыт!
Возникла пауза.
Если давеча выражение лица собеседницы напоминало Дагласу запертую дверь, то теперь показалось похожим на ту же массивную стальную дверь, которая тихонько-тихонько открывается...
Он продолжил:
- Я раньше и сам разделял общепринятую точку зрения. Но три дня назад я пережил то же, что и герой какого-нибудь научно-фантастического романа. В это сложно поверить, но три дня назад в моей жизни было 23 марта 2016 года. Я живу... то есть, жил... в общем, я из 21ого века, а сюда попал при довольно странных обстоятельствах. Я поехал на международную конференцию, и мы отправились на экскурсию в один небольшой городок. А там что-то произошло, и я оказался в вашей эпохе. Вот я и ищу возможность вернуться: организаторы конференции будут не в восторге, обнаружив, что зарубежный участник пропал. Международная обстановка у нас там, как Вы, наверно, знаете, напряжённая.... Мне не хотелось бы подставлять коллег. Вот в этом, собственно, и дело; прошу. Не сочтите меня сумасшедшим.
Вера задумалась. Потом она пробормотала: «Всё становится на свои места».
- А в Москву я уже в вашей эпохе приехал, - добавил Даглас. – Транспорт у вас отличный...
- Да, да...
- А кстати, как Вы связались с моим приятелем? Я же не сказал, с кем именно приехал.
- Это было проще простого. Информация доступна всем, а на этом юношеском конкурсе был только один лауреат из Ивановского региона. Меня вчера насторожило , что вы сказали «Ивановской области» - такие территориальные единицы существовали у нас лет сто назад. Хороший научный сотрудник должен уметь анализировать факты. Может, само по себе не так удивительно, что иностранец разговаривает по-русски так, будто выучил этот язык по старинным книгам; может, нет ничего старнного в том, что литературовед цитирует малоизвестных авторов прошлого. Но когда к нам приезжают зарубежные коллеги, - а это бывает не так уж редко, - они только и знают, что сравнивают положение вещей у нас с ситуацией на своей родине, обсуждают новости, дискутируют о том, что у всех на слуху. А у Вас даже нет с собой приборов для получения информации! Более того: Вы даже не знали, что устранить неполадки в таком приборе – минутное дело! Так что ваше оправдание насчёт «проблем с сенсорником» выглядело, мягко говоря, неубедительно.
- У меня действительно с ним проблемы, - сказал Даглас. – Я не умею им пользоваться.
- Я сперва, грешным делом, думала, что Вы из землепоклонников: у вас причёска такая же, только они одни носят бороды. Но Вы, как выяснилось, и про них ничего не знаете! Ну, и в заключение, так сказать, венец всего: когда Вы рассказывали эпизод из своего детства, помните, Вы сказали, что Ваш отец нёс краску в ведре. А так носили краску разве что в позапрошлом веке, сейчас весь мир держит её исключительно в герметичных баллонах, - кроме каких-нибудь примитивных народов разве что, но ваша-то семья вряд ли из их числа...
Когда я сопоставила все эти факты, меня посетило подозрение... Но это было слишком невероятно... И я решила встретиться с Вами ещё раз; простите, если помешала Вашим планам.
- Что вы, нисколько... То есть, я совсем не тяну на вашего современника, даром, что оделся по моде? Но как же тогда Мик с его матушкой ничего не замечали?
- Ваш Михаил – провинциал, а Вы – иностранец. Вряд ли он в своём городе видел много иностранцев, как максимум, он мог общаться с ними виртуально, но не представлял себе, каковы они в домашнем быту. Мы-то всё-таки часто имеем дело с зарубежными гостями... К тому же, молодёжь сейчас, увы, нелюбопытна. Они часто расспрашивали Вас про Америку?
- Вопросы в основном задавал я.
- Вот видите...
- А всё-таки, возвращаясь к нашей теме... Разве Вы, Вера Платоновна, не разделяете официальную точку зрения полностью?
- А вот это вторая причина, по которой я вызвала Вас сюда.
Вера Платоновна извлекла откуда-то из рукава две потёртые музейные фотографии.
- Смотрите: вот Альбертик, - она указала на фото причёсанного подростка в рубашке с острым воротничком, затем показала  вторую карточку – лохматого паренька в сорочке с вышитой горловиной, - А вот Юрята. Для их дружбы временнАя дистанция не была помехой. Они тайком брали машину времени, которую сконструировал отец Альбертика, - на этом месте Даглас чуть не вскрикнул, но вера жестом велела ему молчать. – Брали машину времени и шастали друг к дуруг в гости: то в середину одиннадцатого века, то в начало двадцать второго. Родители, как это часто бывает, ни о чём не догадывались: матушка Юряты думала, что Альбертик – немец: одевается не-по нашему, говорит чуднО и ведёт себя не как все. Мамаша Альбертика была уверена, что Юрята – член реконструкторского клуба: они тогда были в моде кое-где. А отец Альбертика целыми днями пропадал у себя в лаборатории и тоже ничего не знал.
Так продолжалось четыре блаженных года. Но в один прекрасный день близкий родственник Юряты попал в немилость к князю. Альбертик решил помочь другу спасти дорогого дядюшку от гибели. Ребята прилетели за ним в подходящий момент на своей машине, дали ему пару дней отдохнуть и прийти в себя в квартире Альбертика (у того родители как раз были в отъезде на какую-то конференцию), а потом вернули дядю в такой год в его родной эпохе, в который обстановка вновь стала благополучной.
Так бы всё и закончилось, но этот родич Юряты решил перед отлётом отблагодарить семью своего спасителя и оставил Альбертику красивую пряжку собственной работы. Он был искусный ремесленник, таких пряжек он сковал за свою жизнь великое множество. Но надо ж было так случиться, что, так сказать, «естественным» путём  до 22ого века дошла только одна такая пряжка! Она хранилась в запасниках исторического музея и считалась уникальной.
Вскоре в городе каким-то образом стало известно, что в доме крупного учёного появилась высокохудожественная вещица 11ого века. Так как существования второй такой пряжки никто не допускал, все подумали, что это и есть та самая, музейная. Разразился скандал: как же так, видный физик оказался музейным вором! Родителей Альбертика долго таскали на допросы. И мальчик, чтобы спасти отца от позора, решил поведать блюстителям закона свою невинную юношескую тайну. Обвинение с физика было снято, к тому же, из исторического музея пришло подтверждение, что их высокохудожественный артефакт 11ого века лежит в запаснике в целости и сохранности. Но на этом неприятности для физика не кончились, наоборот, как раз только начались. Машиной времени заинтересовались спецслужбы. (В те времена ещё были такие особые организации – спецслужбы). Они быстро оценили выгоды, которые принесёт им возможность летать в прошлое, вмешиваться в ход событий, пресекать деятельность неугодных им людей ещё на начальной стадии... Но им не удалось завербовать учёного ни посулами, ни угрозами. Тогда они решили уничтожить машину времени и все связанные с ней материалы. В ночь погрома Альбертик сбежал из дома и ушёл автостопом в Европу. Ему удалось унести в кармане один носитель с данными. В Европе он стал показывать эти данные местным научным сообществам и объяснять, что постройка машины времени вполне возможна. (Там об этом до сих пор ничего не знали, потому что отец Альбертика ещё ничего не успел обнародовать, да и просто рассказать не успел). Но там история повторилась. Идеей заинтересовались уже европейские спецслужбы. Не сложно догадаться, что Альбертик отказался сотрудничать. Все разработки были уничтожены, а сама идея создания машины времени объявлена антинаучной. Фамилию изобретателя было приказано  забыть. (Вы заметили, что я за время разговора так ни разу и не сказала, как его звали?) Альберт доживал век в одной малоцивилизованной стране под чужим именем. Понятное дело, в информационных сетях об этих людях ничего нет. Сейчас то, что не доделали спецслужбы прошлого, с успехом завершил их заместитель – Общественное Мнение. Машину времени сгубил заговор молчания.
- А откуда же Вам известно?..  – спросил Даглас. Его тон был недоверчивым, но в душе таилась надежда.
- Я же говорю: информация доступна всем. Но иногда она скрывается в таких местах, где большинству не придёт в голову искать. Альберт оставил краткие мемуары – двенадцать разномастных листков, исписанных убористым почерком. Листки и эти фотографии передала моей матери приятельница, которая в молодости ездила в турпоездку  в ту далёкую страну. Ей отдали их хозяева постоялого двора, узнав, что она – соотечественница того иностранца, который когда-то жил у них. Она сама не знала, что это такое. Понятное дело, обнародовать это сейчас нельзя. Будет много шуму; кому-нибудь может прийти в голову добиваться закрытия нашего института... Надеюсь, Вы никому не передадите содержание нашего разговора?
- Я не знал, что всё, оказывается, так сложно, - проговорил ошарашенный Даглас. – Но как бы то ни было, надежды для меня всё равно нет? Последователей этого Альберта не осталось?
- Как я уже говорила, все данные о машине времени погибли. Мемуары Альберта – только мемуары, в них не сказано об её устройстве.
- Представляю, какой скандал там разразится из-за моего исчезновения! – поёжился Даглас.  – Шутка ли: американский учёный пропал с концами!
- Как видите, Москва ещё стоит, - парировала Вера.  – А значит, Ваше исчезновение вряд ли спровоцировало вселенскую катастрофу. Придётся Вам, господин Брэдшоу, смириться. Хотите. Я помогу Вам устроиться на работу в нашу Академию? Научному сообществу всегда нужны те, кто хорошо разбирается в культуре прошлых веков. Правда, бородку Вам придётся сбрить, а то так и будут принимать за землепоклонника.
- Если я вернусь, там все удивятся, увидев меня бритым. Только, кажется, я буду искать возможность вернуться так долго, что если даже я побреюсь, к тому моменту борода у меня отрастёт до пола...  – Даглас пробовал шутить, но на душе у него было ещё мрачнее, чем после первого сегодняшнего разговора с Верой. Одно дело – знать, что средств для достижения твоей цели никогда не существовало, и совсем другое – знать, что они когда-то были, но тебе уже не доступны.
Даглас поблагодарил веру, они вышли из аудитории и пошли каждый своей дорогой.
Медный закат за окном разливал над зданьями романтическую тоску по недостижимым мирам.
Даглас свернул в коридор с музейными витринами. В знакомой комнате дверь была приоткрыта, из щели лился свет. Брэдшоу решил зайти туда: он надеялся, что общество кота и коня развеет его печаль.

XI
Животных в комнате не было. За крайним столом сидела Зоя Юрьевна  и что-то вводила в один сенсорник, время от времени заглядывая в другой. Выражение её лица говорило о том, что работа, которой она сейчас занимается, требует большой сосредоточенности, но в то же время вызывает скуку.
«Наверно, отчёт пишет», - догадался Брэдшоу.
Зоя Юрьевна подняла глаза на вошедшего.
- Простите, я вам помешал? – смутился Брэдшоу.
- Нисколько; я, собственно, уже заканчиваю.
- Я вижу, Вы ту одни...
- Да; Тинни где-то мышкует, а Орлик отправился на прогулку. Таковы уж особенности организма: он не может находиться в кабинете без движения так же долго, как человек, ему каждый день необходим моцион. Зато и старается же он! Человек может весь рабочий день проторчать за столом, глядя в пустоту,  - а этот собирает и осмысливает материал на совесть. Вот уж где действительно подходят слова «работает как лошадь»!
- Вы ведь его научный руководитель?
- Прежде всего я слежу за декодерами. И, разумеется, наблюдаю сам когнитивный процесс. Ведь это первый в мире случай, когда животные сами занимаются научно-исследовательской работой... Забавно, когда мы включали Тинни  и Орлика в штат Академии как сотрудников, наш Леденёв смеялся: «Что Вы, говорит, Зоя Юрьевна, прямо как этот римский император, который хотел коня посадить в сенате?» - А я ему отвечаю: «Тот император как раз не понимал, что лошади – разумные существа. Понимал бы – привёл бы его в какое-нибудь менее бездуховное учреждение!»
- Я вчера так и не выяснил, чем именно они занимаются...
- Наверно, Вам с непривычки не пришло  в голову, что об этом можно просто спросить у них самих?.. Ну, не конфузьтесь, бывает... у нас всё-таки первый в мире случай... Так вот, Орлик – психолог. Пишет работу у нашей Юлии Санны. А Тинни Юль Санна тоже хотела завлечь в свой проект... – очевидно, эта Юлия Александровна была настолько известной в Академии личностью, что Зоя Юрьевна не считала нужным пояснять, кто это такая и чем занимается.  – Но он заявил: «Буду писать сам о том, что лучше знаю!»
- И написал что-нибудь?
- Да! Конечно, там потребовалось существенно литературное редактирование, но само исследование – и материал, и выводы, - уникально.  – Лицо Зои сияло, как у любящей матери, рассказывающей об успехах своего чада. – В конце этого года его работа выйдет в нашем издательстве. Название монографии: «Кошки большого города: стиль жизни, стиль мышления».
«Я бы почитал», - обрадовался про себя Брэдшоу. Но в следующий миг его радость сменилась сосущей печалью: слова «кот пишет научную работу» вызвали в его сознании картинку, которую он наблюдал у себя дома каждый день: письменный стол, освещённый ласковым светом лампы, раскрытый фолиант, а на странице лежит в позе сфинкса Дости и внимательно смотрит своими тёмно-жёлтыми глазами, как человек рядом с ним водит ручкой по листку или переворачивает страницы какого-нибудь другого фолианта. Теперь Дагласу придётся смириться с тем, что он больше не увидит этой мирной картины!
- Тинни и Орлик мне – как родные сыновья, - прибавила Зоя как бы извиняясь за свою эмоциональность.  – Тинни – тот вообще вырос в моём доме буквально у меня на руках.
- А Вы не боитесь отпускать их гулять по Москве одних?
Лицо Зои посерьёзнело.
- Да неужели среди Ваших соотечественников всё ещё жив этот миф, будто Москва – опасный город? Нет-нет, у нас как и везде. За последние десятилетия не было ни одного случая, чтобы кошка, собака или лошадь погибли от рук человека. Маньяки-садисты – это, к счастью, только персонажи фольклора.
- А как же эти... землепоклонники? Разве они не приносят в жертву коней?
Даглас сообразил, что ляпнул непростительную глупость. И он поспешил исправить ей:
- Ах, простите. Про них же нельзя в приличном обществе... Вы не подумайте плохого я просто забыл... А ведь Тинни меня предупреждал!
Брэдшоу непроизвольно втянул голову в плечи, словно хотел превратиться в черепаху, прячущуюся в панцире: желая загладить нелепое впечатление от предыдущей фразы, он сморозил ещё бОльшую нелепость!
Но Зоя Юрьевна не рассердилась на него и не стала его вышучивать. Она ответила спокойно и по-деловому, как истинный научный работник отвечает о предмете своего исследования:
- Да, после той стычки, которая произошла у вас там в Орегоне, о землепоклонниках действительно стали говорить полушёпотом. Сказать по правде, в последнее время они стали доходить до полного фанатизма. Отрицают абсолютно всё, что составляет основу современной цивилизации: прогресс высоких технологий, научное мышление, преобразование окружающего мира под человеческие потребности, вообще любое воздействие на внешнюю среду. Но без них наше общество давно погибло бы.
- Отчего же?
- А Вы вспомните историю землепоклонников. Они вышли из экологических движений прошлого.  Именно их предшественники – экологи-активисты   - двести – сто пятьдесят лет назад саботировали строительство заводов, отравляющих окружающую среду, именно они вставали живым щитом перед тяжёлой техникой, едущей вырубать заповедные леса. И если нашу планету миновала угроза стать совсем непригодной для житья, то в основном благодаря подвигу этих людей. И борьба за права животных – это тоже заслуга предков современных землепоклонников. Если б не они – мы сейчас не смогли бы так спокойно отпускать Тинни и Орлика гулять по вечерам по Павлиньим горам. И сотрудничать с животными тоже бы не смогли. Тинни и Орлик сейчас просто пропадали бы где-нибудь на скотном дворе, и мы бы никогда не узнали, какие они умницы!
Брэдшоу согласился.
- А современные землепоклонники заблудились, - закончила Зоя Юрьевна. – Всю трудную и опасную работу уже выполнили их предки, а на их долю не досталось настоящих сложностей, настоящих подвигов – вот они и цепляются к мелочам.
- Вы хотите сказать, современные землепоклонники – это своего рода анахронизм? Их эпоха миновала?
- Ну, я бы не стала так однозначно списывать их в архив. Я, кончено, не социолог, но ведь очевидно, что любое общество, в котором есть технический прогресс, нуждается в таких радикальных движениях. И видимо, наши современники в глубине души осознают это. Заметьте, землепоклонников чураются, однако никто не призывает к их депортации или истреблению; они спокойно живут бок о бок с обычными обывателями.
- Но они не участвуют в жизни социума?
- Формально не участвуют. И всё же их роль в современном обществе велика... Сравните: допустим, у нас есть телега. Если просто пустить её с горы на свободном ходу, то сила инерции неизбежно возрастёт, и телега врежется на полной скорости во что-нибудь под горой или улетит в канаву, или от неё на ходу отскочат колёса. А если у этой гипотетической телеги есть тормоза, и мы нажимаем на них при спуске с горы, то спуск пройдёт безопасно. Для современного общества землепоклонники как раз и выполняют роль такого тормоза, а без них путь нашей цивилизации давно бы закончился, выражаясь фигурально, в придорожной канаве. И если люди вновь пренебрегут вопросами экологии, всегда найдётся, кому их остановить.
- Понятно, - кивнул Даглас.
- А позвольте, откуда Вы взяли, будто они приносят в жертву коней?
- Орлик вчера говорил.
- У лошадей порой бывают очень странные предрассудки, - сказала Зоя Юрьевна как бы сама себе. Выражение её лица говорило о том, что как раз такой ответ она ожидала услышать меньше всего.
Она поглядела на темноту за окном и стала собирать со стола свои гаджеты:
- Тинни уже должен был придти домой. Наверно, он заждался меня.
- Вас проводить? – учтиво спросил Даглас.
- Нет, спасибо, я живу совсем рядом. Вон в том домике у реки.
- А мне к метро...
- Метро в другую сторону... Да, чуть не забыла: на завтра у нас с коллегами запланирован поход в Пушкинский музей на выставку искусства начала позапрошлого века. Мы с Верой Платоновной приглашаем вас присоединиться. Вам хотелось бы сходить в Пушкинский музей?
- Разумеется! Я там сто лет не был! – воскликнул Даглас – и в очередной раз за этот вечер почувствовал, что сказал нелепость: если понимать эту фразу буквально, его последний визит в любимый московский музей был не сто, а целых 250 лет назад!
- Тогда мы будем ждать Вас на станции метро в полдень.
Зоя Юрьевна проделала привычные манипуляции с дверьми.
Они вышли на просторное крыльцо Академии в тёмную шелестящую молодыми листьями прохладу, попрощались друг с другом. Зоя Юрьевна зашагала по тропинке, ведущей к реке, а Даглас поехал к себе в центр  - спать.

XII
 Снаружи серомраморное здание музея на Волхонке выглядело не изменившимся, только деревья во дворе были другие.
Даглас Брэдшоу, Вера Платоновна, Зоя Юрьевна, длинноногий юноша из Академии (как оказалось, его  звали Эмиль) и ещё несколько незнакомых Дагласу людей вошли в вестибюль. Путешественнику во времени бросилось в глаза, что мраморная лестница, ведущая наверх, к музейным залам, исчезла. Вместо неё устремлялась в высоту прозрачная лифтовая шахта. А на втором этаже выходящему из лифта первым делом бросалась в глаза циклопическая конструкция из камня или бетона, протянувшаяся вдоль стены. Она была чуть повыше письменного стола, чуть пошире верстака и больше всего напоминала бруствер – или банальный магазинный прилавок.
- В прошлом веке в этом здании был торговый центр, - пояснила Зоя Юрьевна.
Выставка была пёстрой, многообразной. Полотна признанных живописцев соседствовали на ней с декоративными пейзажиками с уличных базаров, инсталляции, состоящие из пустого пространства и тонкого луча света – с тяжёлыми кусками бетонных стен, на которых сохранились искусные граффити. А информационных досках в центре зала высвечивались списки «гениальных художников начала позапрошлого века» - из всех этих имён Дагласу было знакомо от силы одно-два, хотя в своей родной эпохе он был далеко не профаном в искусстве.
Спутники Брэдшоу не замечали, какая, в сущности, мешанина стилей и жанров царит на выставке. Точно так же, как для жителя 21ого века  и примитивный простонародный лубок, и изящный дамский портрет кисти Боровиковского одинаково относятся к категории «изобразительное искусство 18ого века» - так и для этих зрителей произведения высоколобых концептуалистов и творческие выплески уличных подростков оказывались явлениями одного порядка, ведь и те, и другие картины были для них одинаково «старинными».
Сотрудники Академии мало-помалу разбрелись по всему музею. Вера Платоновна, Зоя Юрьевна и Даглас вошли в маленький боковой зал, где на стене скучали без зрителя два лиловых натюрморта. Здесь было пустынно, даже информационная колонна не мигала.
- Даглас! – начала Вера Платоновна. –Могу я называть Вас просто Даглас?  - Брэдшоу кивнул. Вера поправила свои светлые волосы, пристально  посмотрела на собеседника и спросила. – Вы хотите работать в Институте мировой литературы у нас на двадцатом этаже? Если надумаете, дайте знать мне: я поговорю с Леденёвым...
- А если они спросят биографию, не волнуйтесь,  мы что-нибудь придумаем, - вставила Зоя Юрьевна. – Только скорее всего, они не спросят... Мы не можем предоставить Вам именно ту помощь, о которой Вы просили, но попытаемся помочь вам, как умеем.
Даглас посмотрел на неё с недоверием.
- Зоя Юрьевна всё знает, - объяснила Вера Платоновна.  – Пришлось посвятить её в Вашу тайну. Не беспокойтесь, наша уважаемая коллега не из болтливых. Я верю ей как себе.
- Я вчера вечером спрашиваю, - заговорила Зоя, - «Вера Платоновна, Вам не кажется, что наш зарубежный гость немного это... со странностями? Помните, давеча он так описывал землепоклонников, как будто увидел их впервые в жизни? Ну ладно, их изображения редко появляются в информационных сетях, а может, в Америке землепоклонники как-нибудь по-другому одеваются. А сегодня, говорю, мы пообщались, и оказалось, что всё, что он вообще о них знает, он услышал буквально вчера, причём от Тинни и Орлика! При том, что эти скандалы из-за «облика Матери-Земли» с самой осени – в центре всеобщего внимания. Как мог человек так отстать от жизни?
- Пришлось объяснить коллеге, что Вы не отстали, а даже, скорее, наоборот, - сказала Вера Платоновна.
В зал заглянул беспечный молодой посетитель, поизучал пару минут лиловые натюрморты и вышел.
- Словом, не беспокойтесь, больше этот факт Вашей биографии не узнает ни один человек, - заверила Зоя Юрьевна.
- А может, если кто-нибудь узнает, то ничего страшного? – понадеялся Брэдшоу. – Может быть, тогда кто-нибудь придумает, как наконец отправить меня домой?
- Скорее, не домой, а в сумасшедший дом, - ответила ему  Вера. – Даглас, Вы переоцениваете великодушие наших современников. Помните  - она понизила голос до шёпота, - судьбу Альберта? Сейчас у нас, к счастью, нет официальных спецслужб, но отдельные индивидуумы, продолжающие их «дело» на добровольных началах, ещё не перевелись. И в чём-то они опаснее, так как не служат никому кроме собственного самодурства... Вы совершенно правильно сделали, что не стали афишировать, откуда Вы, - прибавила она уже громко.
- Но если вы без труда поняли, что я не из вашей эпохи – то и для остальных академиков не составит труда догадаться! Как я буду у вас работать – я даже этими вашими сенсорниками пользоваться не умею! Московский кот Тинни – и ото их освоил, а amanuensis Даглас Уильям Брэдшоу – нет!
- Ещё научитесь: это же совсем просто!
- Все говорят, что просто. А сам принцип этой простоты мне как раз и непонятен.
- Тинни привыкал к информационным устройствам с самого рождения, - успокаивала Дагласа Зоя Юрьевна.  – А Вы  - сколько Вы у нас тут пробыли: всего три дня?
- Четыре с небольшим.
- Так ещё освоитесь! – подбодрила Вера Платоновна.  – К счастью для нас, люди сейчас в основном заняты собой. Любителей пошпионить за ближними  - единицы, а остальные не будут долго обращать внимание на человека со странным или старомодным поведением. В Вашем случае эти странности легко спишут на то, что Вы  -  иностранец. В худшем случае прослывёте чудаком...
- Мне не привыкать: чудаком меня считали с тех самых пор, как я отправился изучать русский язык.
- А в нашей «учёной республике» чудаков не третируют...
- Вера Платоновна! – перебила Зоя. – Ну что же Вы – взяли и сами решили за человека его судьбу! Может, наш гость на самом деле планирует поехать к себе в Америку!
Дагласу показалось, что на несколько секунд у него в голове отрубили звук. Как же так! Ведь именно тревога о будущем Америки привела его в эту эпоху – а с того самого первого утра в гостях у Мика он ни разу не поинтересовался, чем живёт его родина в двадцать третьем веке! По сути, единственное, что он до сих пор узнал о ней – это фраза тёти Алины, что  Америка «как стояла, так и стоит». Все дни, что он уже провёл в Москве, он думал только о жизни этого города. Московская действительность и в далёком будущем оставалась верной себе: оттягивала на себя всё внимание.
Путешественник попытался вообразить свой приезд в Индианаполис, -но не смог представить даже, на чём он туда поедет.  И кто его встретит в родном городе? Перед его внутренним взором предстала пожилая соотечественница, похожая одновременно на миссис Игмула и на матушку Мика. Судя по всему, мама Мика завела семью  поздно: на вид ей было лет 60. А Мик сказал, что маму воспитывали в духе ненависти к Америке. Значит, по крайней мере полвека назад отношения между странами были сильно испорчены. А ненависть редко бывает односторонней. Наверняка какая-нибудь индианаполисская «тётя Алина» тоже напичкана самыми дикими предрассудками о России, - и как же он объяснит для таких земляков свой приезд из Москвы? Что он им скажет? И как он будет с ними говорить? Лишь одним проказливым американским богам ведомо, как за эти века изменился английский язык!
Но даже если ему удастся спокойно обжиться с своём городе, неприятности могут начаться потом. История о его исчезновении с зарубежной конференции вряд ли была забыта быстро. Потомки родственников и друзей или какой-нибудь краевед-энтузиаст, собирающий курьёзы и диковинки из истории штата, могут признать в нём человека, пропавшего два с лишним столетия назад – и опять же, лишь одни американские боги знают, каковы могут быть последствия...
Нет, он не поедет на родину сейчас, сказал он дамам. Он сперва освоит гаджеты, соберёт информацию...
Но о чём он тревожится? Последствия в любом случае будут не страшнее банального бытового скандала. Эпоха здесь, хотя и безалаберная, но в целом мирная. И здесь есть многое, что для современников Дагласа остаётся лишь несбыточными грёзами. Здесь можно без опаски гулять п глухим переулкам ночью. Можно быстро добраться до другого города на метро. Можно вести диалог с животными. Воздух здесь относительно чистый, политическая обстановка спокойная. Даже отсутствие любопытства у большинства местных жителей на само деле удобно: никто не будет цепляться...
То, что он угодил в это почти утопическое общество – не злая шутка рока, а щедрый дар фортуны. Ему не следовало бы пренебрегать этим даром...
Но отчего же он рвётся назад, в свой родной жестокий и мятежный век? Большую часть времени, что он провёл здесь, он интересовался только способами отправиться домой, а не новым увлекательным миром вокруг себя. Многих основополагающих для этого мира вещей он до сих пор не знает. Самое время взяться за их освоение, занять свою нишу в этом социуме (лучше всё-таки в Москве: здесь он хоть кого-то знает). Москва как стояла, так и стоит, и Америка (если верить той же тёте Алине) тоже стоит. А он чрезмерно переоценивает своё значение для научного сообщества; скорее всего, его тогда особенно и не искали. Сейчас ему следует оставить свои мечты о прошлом: уже ясно, что в 23ем веке он отныне не гость а жилец.
Но какой же болью отдаётся в сердце путешественника во времени банальный призыв «оставить мечты о прошлом»! Рассудок приводит сотни аргументов в пользу новой эпохи,  - а сердце всё твердит свою горькую аксиому.

XIII
Когда Брэдшоу возвратился в комнатушку в центре Москвы, Мик сидел на кровати и смотрел в свой сенсорник. Юноша промямлил приветствие и поспешил поделиться со своим «сопровождающим лицом» открытием:
- Приколись, Даглаша, я тут такое видео выкопал... Хочу, чтоб и ты заценил! Набери там у себя... Ой, я забыл, у тебя же нету... Когда ты себе инфоящик-то заведёшь, как все? Ну ладно, я сейчас у себя все настройки так сделаю, чтоб  и тебе тоже видно было. Это реально смешно... Только ты маме моей не рассказывай, что я такое смотрю.
Качество изображения у «реально смешного» видео было таким, словно его снимали сквозь замочную скважину – или это Мик плохо выверил настройки. Но Даглас мог различить окна и стены обшарпанного ангара, косматых бородачей в мешковатых рубахах, женщин в долгополых одеждах. Они стояли плотной толпой и гомонили, а потом толпа расступилась, и стало видно, что посреди помещения возвышается огромный бак или котёл, а у котла валяется обутый в растрёпанные лапти старик в светлой рубахе.
Старик поднялся и басом проговорил:
- Братья-земляне! Я был в далёком прошлом! Вещие травы провели меня в те времена, когда наши предки не ведали ни букв, ни чисел. Я видел человека в одеждах из шкур! Я наблюдал, как в лоно нашей всеобщей матери впервые вонзился железный плуг!
Вся толпа, как один человек, испуганно охнула.
- Я видел это! – повторил старик.
Слушатели зароптали. Кто-то звонко выкрикнул:
- А ты не мог его остановить?
- Я хотел было подбежать к нему – но вдруг упал в темноту и вновь оказался здесь. Не серчайте, братья-земляне!
Толпа опять зароптала. Послышался скрипучий женский голос:
- Наверно, напиток выдохся. Надо новый...
На этом видео оборвалось.
- Ну как? – осведомился Мик с такой гордостью, словно сам отрежиссировал и снял всё показанное.  – Вон чего землюкИ откалывают! Напиваются травяных отваров и глючатся про прошлое! Просто умора!
Брэдшоу едва сдержался, чтобы не врезать беспечному пареньку по роже: как он смеет дразнить его несбыточным, лишний раз напоминать о крахе надежды?! Но вымещать свою бессильную злобу на том, кто никак не виноват в его теперешнем положении, было нелепо.
Даглас вышел из дома и долго бродил по старинным московским дворам.

XIV
Ночью Дагласу приснилось, что он пробирается по низкому сырому тоннелю в абсолютной темноте. Иногда навстречу ему с воем и гомоном проносятся какие-то существа, иногда на невидимый коридор падает мёртвая тишина. Дагласу почему-то известно, что у этого тоннеля ребристые стены, а в полу – водостоки с фигурными решётками. Если он пройдёт по тоннелю до конца, то попадёт в двадцать первый век, но вообще-то в этот тоннель вход запрещён всем, и если беглеца обнаружат, его немедленно отошлют обратно.

Проснулся он раньше обычного. В первые минуты после пробуждения его посетила шальная мысль: А что, если старик землепоклонник во вчерашнем видео вовсе не «глючился», а по-настоящему переносился в другие эпохи с помощью волшебного напитка? Учёным в  этом веке фактически запрещено исследовать возможности перемещения во времени – но может быть, неподотчётные никому мистики и оккультисты разработали свои, альтернативные методы? Эта догадка выглядела весьма логичной, ведь в двадцать третий век Даглас попал отнюдь не потому, что пользовался плодами научно-технического прогресса,  - и будет закономерно, если вовсе не плоды прогресса отправят его домой. Вера Платоновна говорила: «Информация доступна всем, но иногда она скрывается в таких местах, где никому не придёт в голову искать». Может, он с самого начала вёл поиск в неправильном направлении, и помочь ему смогли бы не физики, а ведуны?
Путешественник во времени в очередной раз проклял своё неумение пользоваться сенсорниками. Сейчас ему крайне необходимо было узнать, какие ещё сведения есть в информационных сетях о волшебном напитке. Вчера он впервые посмотрел видеоматериал этой эпохи, - и не знал, показали ли ему типичный образчик или что-то нестандартное. В конце концов, этот видеоролик мог и вовсе оказаться подделкой...

В холле Академии наук не было никого из знакомых. Но нужные двери и дверцы почему-то открылись сами собой. Не размышляя долго над объяснением этого факта (новейшие сенсорные технологии, знак свыше или попросту День открытых дверей), Даглас отправился прямиком в знакомый кабинет на первом этаже.
На этот раз в помещении был только кот.
- День добрый, Даглас! – обрадовался Тинни.  – Я смотрю, ты снова к нам. Тебе у нас понравилось? Только Зои Юрьевны сегодня нет, она уехала в какой-то филиал. А Орлик ближе к вечеру подтянется.
- Тинни! – с надеждой спросил Брэдшоу. – Ты сильно занят?
- Сейчас я как раз собрался сделать перерыв. Мне сегодня отчего-то плохо работается, - Тинни встал на столе и потянулся.
- А могу я попросить тебя найти для меня кое-какую информацию? Если тебя не затруднит?
- Не затруднит. Мне всегда интересно искать информацию. На самом деле это мало чем отличается от охоты на мышей: какой-нибудь факт ускользает от тебя – а ты его вытаскиваешь из норы за хвост...
- Мне как раз и нужно поймать несколько ускользающих фактов. Что известно о взглядах землепоклонников на перемещения во времени?
- Ты надеешься обнаружить у них что-нибудь, что поможет тебе вернуться домой?
- Ты знаешь!
- Конечно Я ведь живу у Зои Юрьевны.
- Но она клялась, что больше об этом не узнает ни один человек!
- Так то человек, - ответил Тинни тоном, делающим дальнейшие дискуссии бессмысленными.
Оба собеседника немного помолчали.
- Мне просто известен вчерашний разговор Зои Юрьевны с Верой Платоновной по сенсорнику, - наконец сказал кот, не то извиняясь, не то утешая. – Ты не подумай, я не любитель подслушивать, но я  сидел в коридоре. Да, она старалась говорить тихо. Только люди всё время забывают, что та громкость, которая у них называется «совсем тихо», у других существ проходит по категории «отличная слышимость».
- А Орлик знает? – на всякий случай осведомился человек.
- Я ему рассказал. Мы с ним друзья, и у нас нет друг от друга никаких секретов. От него вообще бесполезно что-либо скрывать – он мгновенно чует, если кто-нибудь что-то недоговаривает...
- Что ж, придётся посвятить в тайну и Орлика. Но, как мы договаривались, - ни одного человека.
- Так: что именно мы будем искать – уже другим, деловым тоном спросил кот, положив передние лапы на сенсорную панель.
- Любой материал, который может дать нам понять, что землепоклонники думают о путешествиях во времени. Считают ли они их возможными? Если да, то они просто мечтают о них или как-то изучают способы попасть в другие эпохи? А может, уже путешествуют туда по-настоящему? Мне вчера показали одну видеозапись, которая навела меня на определённые мысли – но вдруг это не документальные кадры, а какой-нибудь розыгрыш?
- Видео про землепоклонников вообще редкость, - быстро отреагировал Тинни.  – Они же отрицают видеосъёмку. Они вообще многое отрицают. Думают, если отказаться от всего, на земле сразу станет лучше... Поэтому и одеваются непонятно во что, и едят какую-то солому... – уши кота насторожились, усы напряглись, хвост поднялся вверх словно чёрный жезл церемониймейстера: сейчас Тинни внезапно вспомнил что-то увлекательное.  – Например, на днях я охотился в Синем доме, и там одна тётка выронила кусок изо рта, мышь подбежала, понюхала – и не стала есть!
- Они здесь где-то рядом!!!
- Пожалуйста, не надо так кричать, - кот прижал уши. – Да, Синий дом здесь, на Павлиньих горах. Туда на охоту ходить хорошо, там мыши жирные, и никто их не убивает и не гоняет. Хотя народ там собирается каждый вечер.
«Вот и в информационную сеть лезть не пришлось, - отметил про себя американец». – Ему вспомнилась русская поговорка, которую он заучил ещё на первом курсе: «Искал рукавицы, а они за поясом».
- А чем этот народ занимается? – Даглас ждал определённого ответа.
- Да тем же, чем и всегда... Учит молодёжь различать травы, сушит листья, жалуется на жизнь... Прошлой осенью они там ещё котёл поставили.
- Котёл?! – Брэдшоу затрепетал.
- Да, и варят в нём травы.
- А что они потом с ними делают?
- А это я не успел рассмотреть. Я же там не за людьми слежу, а за мышами.
- Тинни, миленький, объясни мне, плиз, как пройти к Синему дому, - Даглас не находил себе места. – Я сегодня же вечером пойду и расспрошу их...
- Даглас, не делай глупостей! – Тинни подскочил, шерсть на его спине слегка ощетинилась.  – Ты понимаешь, как они не любят чужаков? Это мне удобно: они зверей не обижают, - а человека могут и побить за то, что пришёл в их тайное место.
- Хорошо, хорошо, не буду, - пробубнил Брэдшоу. Но учёный кот прекрасно знал цену подобным фразам.
- Даглас, ну за кого ты меня принимаешь! Я знаю людей с детства – вы в чём-то гораздо упрямее кошек. Ты всё равно уже твёрдо решил сходить туда попозже – тайком от меня! Так дело не пойдёт! – кончик кошачьего хвоста сердито дёргался.
- И что же...? – не понял человек.
- Лучше, если сегодня вечером я буду тебя туда сопровождать. Спрячемся в укромном месте и станем наблюдать за ними. Надеюсь, ты умеешь бесшумно передвигаться в кустах? А если ты или они сделают что-нибудь не то, то я смогу остановить. Идёт?
Человек кивнул.
- Только Зое пока не говори, - предупредил Тинни.  – Она почему-то всегда волнуется, когда я хожу в Синий дом, а если мы отправимся туда вдвоём, ей это тем более не понравится. Встретимся на крыльце Академии на закате.

XV
Путь от здания Академии до тайного места собраний землепоклонников оказался коротким, но трудным. За два с половиной столетия лес на высоком берегу Москвы-реки превратился кое-где в настоящую чащобу. Кот ловко вспрыгивал на поваленные стволы, легко проскакивал сквозь густой кустарник, по тонким брёвнышкам перебегал овраги, - а человек пыхтел, раздвигая ветви, и сетовал на тех, кто ходит в эти места каждый день и не удосужился расчистить хотя бы мало-мальски приличной тропы.
«Или землепоклонники такие хорошие конспираторы, - думал Брэдшоу, проползая по сырому мху под выворотнем, через который не смог перелезть,  - ведь широкая тропа уже перестаёт быть тайной, - или мой хвостатый коллега повёл меня тем путём, который удобнее именно ему».
«Синий дом» оказался скромной одноэтажной заброшкой, стены которой когда-то действительно были выкрашены кобальтом, если судить по островкам облупившейся краски на выщербленном фасаде. На прохудившуюся крышу были набросаны ветви и солома, словно дом по рассеянности нахлобучил сразу несколько разных париков. На окнах вместо подоконников и откосов рос мох, кое-где лежащий ровными изумрудными подушками, а кое-где ободранный. Стёкол не было ни в одном окне, ивняк, ольха и рябинки тянули внутрь свои ветви. Пожалуй, одной лишь матери-Земле было ведомо, как посетители этого дома проводили свои встречи в зимние холода!
Тинни зашёл за угол и движением головы указал своему спутнику на ореховый куст, растущий вплотную к низкому окну.  Когда Даглас шумно завозился, устраиваясь в кусте, кот страдальчески поморщился. Потом он и сам затаился рядом.
То ли домик за века врос в землю, то ли изначально планировался как полуподвал,  - при взгляде внутрь оказывалось, что окна, снаружи близкие к земле, находятся довольно высоко от пола. Надвигались сумерки, и в помещении было темновато. Из двух окон в противоположной стене скупой розоватый свет падал на чугунные бока котла, стоящего посреди комнаты, и на седого бородача в белом длиннополом одеянии, напомнившего американскому путешественнику актёра Кристоффера Ли в знаменитом фильме Питера Джексона. Чуть поодаль прямо на каменном полу сидели белобрысая девочка-подросток в мешковатой рубахе и русый паренёк постарше в безрукавке и самодельных штанах. У самой стены белел в полумраке холщовый платок женщины, которая сосредоточенно вязала.
Воздух в домике был пропитан запахом сушёных трав и ещё чем-то терпким. Над котлом дрожал прозрачный пар.
«Кристоффер Ли» вертел в правой руке сухой стебель и объяснял своим слушателям:
- ...седая первобытность – это тимьян с горного склона, где никогда не было человеческого жилья. Средневековье – это лопухи под стенами древней постройки. Восемнадцатый и девятнадцатый века – это листья берёз в старом парке. Техногенные эпохи – это травинки у заброшенного завода... – Он пристально посмотрел на парня и девушку и бросил стебель в котёл. – Деревья и травы напитываются памятью земли. А земля у нас одна. Корни – это века, стебли и ветви – это годы, листья – это дни...
Девочка робко подняла руку; бородач понимающе кивнул. Она встала и засеменила к стене без окон, утопающей в тени. Послышалось бряканье и скрип, в стене стал шириться светлый прямоугольник, и затаившиеся у окна человек и кот услышали звук шагов: сперва по каменным ступеням, потом по дёрну.
Не дожидаясь, пока юная землепоклонница завернёт за угол, Тинни рванул в чащу. Даглас последовал за ним, ломая сучки и спотыкаясь о корни. Тоненькие ломкие ветви ольхи цеплялись ему за волосы и за бороду, листья проводили по лицу. Оглянувшись на бегу, он краем глаза увидел, как девчонка, сидящая возле угла дома на корточках, дёрнулась и схватилась за сердце...

Они добежали до дороги с твёрдым покрытием. Даглас рухнул на стоящую под высоким фонарём скамейку.
- Наверно, нам лучше там больше не появляться, - поделился он своими мыслями с котом.
Тинни вскочил на скамейку рядом с человеком и принялся рьяно чиститься.
- Я не ожидал, что она так быстро вы йдет, - наконец ответил он, закончив эту процедуру.  – Но ты сегодня узнал хоть что-нибудь полезное для себя?
- Я убедился, что они действительно связывают свой травяной отвар с путешествиями во времени. ЧтО человек получит в итоге, если выпьет этот отвар – галлюцинацию или реальное перемещение, мы пока не знаем, но можно считать, технологию нам сегодня вкратце рассказали. Остаётся лишь испытать это на практике!
- Ты хочешь сварить свой отвар?
- Думаю, это оптимальное решение, - Даглас помолчал, припоминая. – Боже, какая у них, оказывается, сложная система! Листья – это дни, стебли – это годы, корни – это века. Значит, если я захочу отправиться в 23 марта 2016 года, мне надо будет взять 82 листика, то есть, по числу дней, которые прошли в этом году, 16 стеблей и 21 корень травы... Или нет, трава – это только техногенные эпохи, отсчёт надо начинать, грубо говоря,  с 20ого века, значит, две травинки... А ведь некоторые травянистые растения целиком состоят из одного стебля... Или из одного листка... Что мне тогда – сорвать две тыщи шестнадцать травинок? И куда мне потом с этой охапкой сена? Хотя, если б я собирался в 21ый век ДО нашей эры, я был бы в гораздо худшем положении: по их системе, первобытность – это тимьян с горного склона,  - а где я в центре Москвы найду такой тимьян?
Тинни сочувственно помолчал. Потом он сел к человеку на колени и помолчал ещё немного, но уже с другим выражением глаз. Его усы шевелились, словно он выслеживал добычу.
В конце концов кот поделился своим наблюдением:
- Тут что-то не сходится. Они начали варить свои травы осенью. Сколько я с тех пор там промышлял – запах от котла всегда одинаковый. Не похоже, чтоб там варили каждый раз разные травы.
- Может, им всё время нужно в одну и ту же эпоху?
- Ты бы стал всё время ходить только в одно и то же место, если у тебя есть возможность наведываться в разные?.. Он перечислил несколько растений, но от котла не пахнет ни одним из них в чистом виде – там всё время пахнет какой-то смесью. Понятно?
- Понятно, что ничего не понятно, - вздохнул Даглас.
Бесцветные лесные сумерки окончательно уступили место густо-синей темноте. Кот спрыгнул со скамейки и уверенно засеменил по дороге, то сливаясь с мраком, то выныривая в кругу фонарного света, - а человек следовал за ним.
У слабо совещённого крыльца Академии их пути разошлись: Тинни побежал сквозь чёрные кусты к дому Зои Юрьевны, а Брэдшоу поплёлся к метро.

Когда он вошёл в свою комнату, в окно светила круглая бледная луна, и Мик лежал в постели, прижимая к груди сенсорник. Приход Дагласа разбудил юношу; он немного поворчал, что его «сопровождающее лицо» пропустило какое-то сверхинтересное шоу на реке, предположил, что американец сегодня не иначе как опять ездил добиваться любви какой-нибудь учёной дамы с Павлиньих гор, - натянул одеяло на уши и вновь отключился.
А Даглас в бирюзовых потёмках продолжал думать над тайной отвара землепоклонников. Он сам слышал, что говорил бородатый травник: разные эпохи – разные растения. Но почему тогда от котла, если верить Тинни, всё время шёл одинаковый запах, не похожий на запах этих растений? Может, эти люди использовали помимо трав какой-нибудь особый секретный компонент? Может, старик как раз и рассказал про него потом, после того, как девчонка спугнула разведчиков? Но если всё дело в каком-нибудь «волшебном элексире», зачем тогда так подробно объяснять про соответствия веков и трав?
Брэдшоу пытался выстроить логичные ответы на свои вопросы, исходя из того немногого, что он успел увидеть и услышать. Но чем больше он старался думать над этим, тем больше лезло в голову посторонних мыслей, воспоминаний, обрывков текстов из разных лет. Со дна сознания поднимались строки:
Времыши-камыши
  На озера береге,
Где каменья временем,
Где время каменьем.
  На берега озере
Времыши, камыши,
На озера береге
  Священно шумящие.

В студенческие годы Даглас не очень хорошо понимал это стихотворение Хлебникова и обратился за помощью к знакомым русским. Те растолковали: камыши растут на озере возле камней, и время – как озеро, но оно также как камень и как шорох камышей...
Внезапно Даглас догадался, что именно имел в виду старик из Синего дома:
- У них не логическое мышление, а метафорическое!
Слова громко прозвучали в темноте. Мик встрепенулся под одеялом:
- Ну, чего орёшь? Ответила она тебе?.. Ну и ладно, - и не дожидаясь, что скажет сосед, юноша снова натянул на себя одеяло и повернулся к стене.
А путешественник во времени не мог спать – теперь уже по другой причине. В его сознании сияло ликующее солнце – и то что было раньше окружено густой чернотой непонимания, мало-помалу становилось видимым. Даглас ещё раз вспомнил поговорку про рукавицы и пояс. Это же очевидно: у тех, кто отрицает плоды цивилизации, порождённые логическим рациональным мышлением, своё собственное мышление должно быть не логическое, а какое-нибудь другое! Их познание мира и воздействие на мир идёт по другим принципам – магическим, мифологическим. То, что он по недомыслию принял за инструкцию по варке напитка, оказалось вовсе не инструкцией, а... если угодно, общей философией растений, теоретической частью науки для юных ведунов, без знания которой невозможен переход к практике.
Но оставалось ещё выяснить детали этого перехода. Даглас понял, что второго визита в Синий дом ему не избежать.


XVI
На следующее утро, подходя к знакомому высокому крыльцу, Даглас заметил движение в кустах у дороги. Небольшое чёрное существо плавно кралось среди травы.
- Ты снова к нам! – Тинни выскочил на тропу и потёрся о ноги человека. – А они ещё не открыли, тебе придётся подождать.  Ты что сегодня так рано?
- Я не спал ночь.
- На тебя тоже луна действует?
- Нет, я всю ночь думал о том, что мы вчера услышали. Кажется, я всё истолковал не так. – И Даглас поделился с хвостатым коллегой результатами своих ночных раздумий. – В общем, сегодня нам надо сходить туда ещё раз.
- На самом деле сегодня и надо было начинать, а не вчера, - ответил Тинни. – Сегодня же полнолуние. А в полнолуние у них всё время оживлённо. Они выходят из дома на поляну, если погода позволяет. Там за ними гораздо легче наблюдать. И народу у них тогда много, не то, что вчера.
- Зачем же ты вчера меня туда повёл?
- Вчера тебе самому так не терпелось туда пойти. Ты бы не смог выждать сутки.
- Но девчонка скорее всего видела меня и теперь расскажет другим!
- Вряд ли она видела твоё лицо. А если видела, то вряд ли запомнила. Ваша братия – люди вообще такие ненаблюдательные! Понятное дело, к академикам это не относится... В общем, сегодня вечером они должны быть на поляне. Обычно в такие вечера там большая толпа, так что если кто-то и заметит, как ты шевелишься за деревьями, они подумают, что это кто-нибудь из своих отошёл в кусты...
- Спасибо, коллега! Ты меня утешил.
- Ты ведь собираешься послушать, не скажут ли они чего-нибудь про напиток?
- Да; а потом, если получится, сварить свой...
- А зачем свой? Вдруг ещё перепутаешь что-нибудь? Они ведь все выйдут на улицу, верно? А котёл останется в доме! Он слишком большой, чтоб носить его с собой. Двери в Синем доме не запираются, а какие там окна, ты вчера сам видел. Можно будет тайком зачерпнуть немного из котла, пока никого нет...
- Пожалуй, есть смысл рискнуть. А там уж одно из двух: либо я перенесусь в свой век, либо никуда не перенесусь, а пойду работать у вас на двадцатом этаже. Если рассудить, это не смертельно.
- А вдруг кто-нибудь из них вернётся и застанет тебя в доме? – спохватился кот. – Ты хоть драться умеешь?
Брэдшоу беспомощно развёл руками.
- Всё-таки мне надо будет поговорить с Орликом, - поделился размышлениями Тинни. – Он так хорошо умеет убеждать людей! Возьмём его с собой и велим ждать в условленном месте. В случае чего, он их задержит и растолкует им, что тебя надо оставить в покое.
- Но, насколько я помню, Орлик побаивается землепоклонников?
- Заодно и убедится, что его страхи необоснованы. Да, они почитают коней – но они и пальцем не тронут ни одно животное. И мы с Орликом тоже не будем с ними драться, если они погонятся за тобой, иначе с нашей стороны будет не по-честному – кусать или лягать тех, кто не посмеет отбиваться. Зато остановить их и помочь тебе убежать – это мы сможем!
- Странные вещи нам сегодня предстоят! Всё может выйти и абсолютно безопасным, и очень рискованным!
- Я и сам так думаю... Встретимся здесь в то же время, что и вчера... Ты внутрь заходить сейчас не   будешь? Они вот-вот откроют.
- Сейчас мне нужно было поговорить именно с тобой. А потом я поеду к Мику. У них сегодня закрытие фестиваля, и будет неприлично, если я совсем не появлюсь.
- Жду тебя в то же время, что и вчера! – и кот быстро побежал вверх по циклопическим ступеням.

XVII
Закрытие фестиваля проходило в прозрачном ангаре с ребристыми светильниками. Две гладковолосые девушки на высоком узком кругу в центре помещения держали речь, выкрикивали имена, посмеивались, махали руками. Они часто говорили: «А теперь мы предлагаем вашему вниманию следующие кадры...», «А сейчас взгляните на это изображение...» - но нигде в зале не было ни экранов, ни стендов. В конце концов Даглас разглядел из своего заднего ряда, что на ладони у одной из девушек был крошечный прибор, подававший видеоматериалы на сенсорники всем собравшимся. Конечно же, эта «презентация» рассчитана на людей, не расстающихся с персональными информационными устройствами! Звук, видимо, тоже подавался слушателям через индивидуальные сенсорники, потому что у девушек не было видно ничего, похожего на микрофоны, даром, что зал был огромный, - а публика по большей части сидела в наушниках. Насколько Брэдшоу мог судить по долетавшим до него обрывкам фраз, ведущие рассказывали о развитии точных и естественных наук в те два столетия, которые для самого индианаполисского филолога были ещё невообразимыми грядущими далями, а для его юных соседей в этом зале – уже вызывающей улыбку стариной. За пыхтением слушателей, скрипом их одежды и шелестом гаждетов угадывались бодрые выкрики ведущих о том, что наука в минувшем веке переживала всяческие трудности, гонения и даже запреты, но в нынешнюю эпоху всё наконец стало хорошо.
Даглас не сильно огорчался, что пропускает уникальную для жителя 21-ого века возможность узнать о достижениях человеческого гения двух последующих веков. Сегодня вечером должна была решиться его судьба. Если эти бородачи в холстинных рубахах и женщины в рогожах просто сварили какой-нибудь галлюциногенный отвар, - у Брэдшоу будет предостаточно времени на то, чтобы узнать всё о научных достижениях этой эпохи, - у него будет на это вся оставшаяся жизнь. А если землепоклонники действительно получили с помощью своих вненаучных методов средство физического перемещения в другие века, и он попадёт домой - с кем он в родном 2016-ом году поделится своим знанием о далёком будущем? Члены научного сообщества непременно аттестуют его рассказ как самую нерациональную фантастику, а если он изложит свои знания в художественной форме и понесёт в издательство НФ, то какой-нибудь скучающий редактор станет перебирать листы его рукописи жёсткими пальцами, а потом скажет: «Это уже было... Тем более, современным читателям не интересны утопии...»
И перед путешественником во времени снова встал вопрос: А стоит ли возвращаться? Разве он настолько любит экономические кризисы, локальные войны, политические скандалы и наплевательское отношение к людям и животным, - чтобы предпочесть нездоровую эпоху безмятежной? В юности он не задумываясь соглашался, когда ему предлагали более хорошую работу; выбор, который стоит перед ним теперь, по сути не сложнее выбора, который студенту-отличнику нужно сделать между работой уборщика и ставкой преподавателя. Сразу после этого мероприятия он снова поедет на Павлиньи горы, зайдёт к Тинни и скажет ему, что всё отменяется. А если рядом будет Зоя Юрьевна – попросит её отвести его к тому самому Леденёву, о котором она так часто говорила (очевидно, он был в Академии крупным начальником), и устроить на работу. Здесь его знание русской и американской литературы 20-21 веков будет цениться гораздо больше, чем в его родной эпохе, ведь многие факты, которые для современников Дагласа банальны, за давностью лет неизбежно перейдут в категорию редких и любопытных...
Плечо Дагласа крепко сжало что-то жёсткое и тёплое. Он поднял глаза и увидел тонкую руку в оранжевом рукаве. Оказывается, путешественник настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как одна из ведущих подошла к нему и уже, наверно, второй раз настойчиво просила подняться на подиум и сказать «пару слов» о своих впечатлениях...
Студенческая юность научила Дагласа красноречию и находчивости. А многолетняя преподавательская практика научила его не бояться любой аудитории и завладевать вниманием даже скучающих лодырей. По крайней мере, в своей эпохе он считался хорошим лектором и оратором. А сейчас он ощущал диссонанс. Он стал выступать; он совершенно определённо нигде не сморозил глупость: смысл его незатейливого «рассказа о впечатлениях» сводился к тому, что успехи молодёжи радуют его, и вообще, он верит в таланты грядущих поколений. Он ничем не выдал своей некомпетентности, потому что избегал называть конкретные детали. Слушатели, сидевшие в ближайших рядах под подиумом, смотрели не на экраны своих сенсорников, а на выступающего, - и в их глазах оратор читал огромное недоумение. Такую реакцию вызывало не содержание его речи (Брэдшоу помнил выступавших на открытии фестиваля и точно знал, что в этом отношении ничуть не уступает им), а что-то неуловимое внесловесное: публике казались чуждыми то ли его интонации, то ли его жесты, а может, внешность, походка и мимика. Наверно, такими глазами смотрели индейцы Великих равнин на первого забредшего к ним белого человека, который зачем-то надел на голову шляпу и задаёт смешные этикетные вопросы... Или, скорее, так смотрят белокожие шляпоносцы на последнего представителя дикого народа, который выучил их инглиш и надел их смокинг, а всё равно остаётся чужаком.
Нет, с этой публикой Даглас Уильям Брэлшоу не найдёт общего языка, даже если проживёт с ней не один десяток лет. И он был вынужден признаться самому себе, что ему не очень-то и хочется находить с ней общий язык. В Академии наук ему было уютно, - но у тамошнего народа манеры были по здешним меркам старомодные, - и сейчас Даглас понял это окончательно. Устроится он туда на работу – и будет в этом городе кем-то вроде индейца из угасающей резервации, способного полноценно общаться лишь с парой стариков, ещё удерживающих в памяти, как выслеживать добычу и какими песнями вызывать ветер, да с этнографом, который выучил всё это по книгам. Все попытки переселенца из далёкой эпохи подстроиться под это общество будут такими же, как если бы обломок скалы из заповедных чащоб попытался смешаться с  толпой отшлифованных тротуарных плиток.
Что ни говори, а сегодня вечером непременно надо попытать счастья в домике землепоклонников!
Даглас плюхнулся на своё место, почти пропустив мимо ушей оптимистичную реплику Мика, которому, сверх ожидания, речь «сопровождающего лица» понравилась.
Тем временем девушки-ведущие исчезли, на подиуме теперь копошился неброско одетый коллектив, исполняющий электронную музыку. То есть, скорее всего это была электронная музыка: стоящие на подиуме водили пальцами по приборам, а публика в наушниках покачивалась в такт. Звук, каким бы он ни был, подавался не в зал, а только прямо в наушники. Даглас задремал от безмолвного монотонного зрелища; его разбудил лишь громкий голос вернувшейся девушки в оранжевом костюме. Она возвещала, что иногородние участники должны освободить предоставленные им комнаты и сдать свои стерженьки-пропуска завтра утром. «Отлично, - подумал Брэдшоу. – Как раз ещё успею сегодня поездить по этому пропуску на метро». Девушка объявила о начале неофициальной части мероприятия, публика завозилась, загуледа и стала мало-помалу вытекать из прозрачного ангара в другой такой же ангар, но с голубоватыми стенами, в котором находился банкетный зал.
Даглас стоял возле тёмного – то ли бетонного, то ли каменного – стола в углу, жевал пористый, травяного цвета, пирог, рассеянно отвечал что-то короткое на реплики окружающих, слышал звон посуды и гомон – и представлял себе, что может произойти сегодня вечером и что он будет делать. В его воображении вставала немудрёная картина: вот он в темноте дожидается, пока все люди в мешковатых холстинных одеждах выйдут из Синего дома, вот ощупью пробирается к котлу, вот зачёрпывает напиток в пригоршню... И понимает, что этот незамысловатый план никуда не годится. Ведь если напиток подействует, Даглас окажется в Москве 21-ого века, а ему надо попасть в  город Юрьевец. Путешественник посмотрел по сторонам и незаметно ухватил со стола широкогорлую квадратную бутылку с мутноватым соком. Сегодня вечером он наполнит этот сосуд травяным напитком из котла, а потом спокойно дождётся утра, они с Миком поедут на быстром белом поезде в Ивановский регион, там Даглас поблагодарит тётю Алину за гостеприимство, доберётся до центра города и там на площади у белёсой колокольни сделает глоток из своей бутылки. Если зелье не подействует, он придумает способ уехать обратно в Москву.
И тут у него возник ещё один вопрос: как направить действие зелья так, чтобы оно перенесло его именно в нужный век, день и час? Если напиток в котле у старика один и тот же для всех веков, значит, одного напитка самого по себе недостаточно, чтобы попасть в строго определённую эпоху, нужно что-то ещё. Прочитать заклинание? Провести ритуал? Взять в руки какой-нибудь предмет из требуемой эпохи? Может, им с Тинни удастся сегодня что-нибудь разведать, но надо быть готовым и к тому, что весь риск при добывании напитка из Синего дома будет обесценен незнанием, что приговаривать и как стоять, когда пьёшь.
До вечера было ещё долго. Брэдшоу разыскал в толпе Мика и сказал ему, что завтра поедет из Москвы вместе с ним. Он был почти уверен, что юноша в ответ пробормочет что-нибудь вроде: «А я думал, ты останешься у своей зазнобы с Павлиньих гор», - но Мик, казалось, обрадовался такому известию. Зато когда Даглас предупредил, что сегодня вечером придёт, скорее всего, опять поздно, юный ботаник огорчился: «Значит, ты с нами на световое шоу не пойдёшь? Оно вживую намного круче, чем по сенсорнику!»
Чтобы вконец не расстроить своего спутника и как-то занять себя до судьбоносного похода на берег Москвы-реки, Даглас отправился с Миком на выставку цветущих растений. Он смотрел на покачивание лиловых и огненных лепестков, слушал, как молодой ботаник-энтузиаст сыплет диковинными терминами, - но сейчас растения интересовали Дагласа Брэдшоу совершенно в другом отношении: ему хотелось знать об их волшебных свойствах и их применении в магических практиках.

XVIII
В лесу на берегу Москвы-реки всё было примерно так, как Даглас представлял себе днём: младенческие тонкие листочки в сумерках, запах мокрой земли и белый лунный диск в густой синеве. Перед глазами высился среди кустарника облезлый щербатый угол Синего дома, в предночной бесцветности напоминавший бок гигантской рептилии; зияло окно с моховым подоконником. Возле ноги Дагласа в кусте затаился Тинни. Орлик, которого с большим трудом удалось уговорить на эту вылазку, ждал чуть выше по склону, у тропинки со скамейками и фонарями.
Человек и кот просидели в своей засаде уже много минут; у Дагласа начали мёрзнуть руки. Из Синего дома никто не выходил, и никто не входил в него.
И тут Тинни встрепенулся. Брэдшоу напряг слух. В молчавшем до этого доме послышалась возня. Затопали шаги, зарокотал-затрубил какой-то тяжёлый предмет, который волокли по неровному полу. Сидящие в засаде осторожно заглянули в окно. Так и есть, они снова были внутри: сухощавый благообразный бородач, которого Даглас вчера окрестил про себя «Кристоффером Ли», и белобрысая девчонка. Девчонка переминалась с ноги на ногу и мямлила, а «Ли» поучал:
- У тебя такой взгляд, Тасечка, как будто тебе абсолютно всё равно, куда путешествовать. Больше заинтересованности больше внимания! Сосредоточься на дате, представь, какая в тот день погода была: солнце ли светило, ветер ли дул...
- А если я не ведаю? – отвечала девчонка плаксивым голоском.
- Тогда нафантазируй. Ты, главное, думай о своей задаче: как оказаться в этом конкретном дне. А дальше правила простые. Я тебя учил. Осмотришься, оглядишься – и обратно. Ни с кем подозрительным там не заговаривай. Ах, да. Для обратного пути снадобья во флягу налить не забудь!
«Мне бы для пути в один конец напитка достать, - начал раздражаться Даглас. – Неужели они там на всю ночь засели?»
Над головой затрепетала серая воздушная вуаль, сверху закапало. Вдруг землепоклонники раздумают выходить из-под кровли на холодный дождь? Даглас только что услышал важные слова о том, как пользоваться волшебным напитком, - но будет досадно, если ему придётся ждать ещё целый месяц, чтобы применить узнанное на практике.
За углом захрустело в валежнике, глухо затупали шаги по камню, заскрипела дверь. Внутри Синего дома появились трое молодых бородачей и две женщины неопределённого возраста в платках. Они немедленно принялись задавать старику вопросы, но говорили все разом, и человек в засаде у окна не смог разобрать ни слова.
Чуть позже прибежал вчерашний паренёк:
- Все наши уже там! – раскатился в голых стенах его высокий грубоватый голос. Пришедшие замолкли.
- Только наши? – откликнулась одна из женщин.
- Не, и Пресненские там, - ответил паренёк,  - и Парккультуровоские уже давно там. Нас одних ждут.
- Тогда будем выдвигаться, - приободрился старик. – Тоша, Дюша, подсобите-ка!
Даглас увидел, как двое молодых мужчин берут котёл за ручки.
Выходит, они просто потащат весь котёл на свою тайную поляну? В таком случае задача добыть напиток выглядела невыполнимой. Если б такая задача стояла перед героем приключенческого фильма или комикса, он просто выбежал бы из чащи или спрыгнул с дерева и угрозами или хитростью заставил котлоносцев отдать ему то, чего он желает, - а ведь американский литературовед вовсе не был киногероем!
Но цель перестала казаться ему недостижимой, когда он заметил, что мужчины просто помогают старику перелить содержимое котла в бидон с плотно запирающейся на защёлку крышкой. Громоздкий котёл был, очевидно, невелик по объёму, потому что в компактном узком бидоне уместился весь напиток до последней капли.
«Кристоффер Ли» вручил бидон девочке Тасе.
- Сперва я? - растерялась она.
- Нет, сперва я, - снисходительно улыбнулся старик.
- Ты отправишься в прошлое выручать Мать-Землю из беды? Ты рассказывал про «иккалагические катастрофы» прошлого и даже даты называл? Мы сегодня туда?
- Нет, туда мы потом. Мы все, по очереди или вместе. А сначала мы будем просить у Матери-Земли благословения в нашем начинании. Без её благословения нам нельзя.
Холстинные спины гуськом задвигались к выходу.

Тинни ткнулся лбом в ногу Дагласу и мотнул головой, зовя за собой. Человек понял кота без слов. Они подкараулят хранителей напитка на тропе, ведущей на тайную поляну. Бидон – это не неподъёмный чугунный котёл, отнять его у девчонки в темноте среди деревьев будет несложно. А дальше придётся либо спасаться бегством, либо отбиваться от этих широкоплечих мужиков. Если придётся туго, надо будет звать Орлика, он где-то рядом...
Дождь кончился, над лесом развернулось тонко подсвеченное облачное руно.
Брэдшоу крался сквозь кусты за котом, замирая и прислушиваясь всякий раз, когда ему случалось зацепиться за корягу или сломать сучок. Но маленькая толпа, идущая по заросшей тропинке в сотне метров от него, всё равно создавала вокруг себя больше шума.
Тинни и Дангас шли по чаще вперерез землепоклонникам. В одном месте над тропой нависали кроны плакучих берёз, словно густые лохматые шевелюры, а под ними извивались ветки ольшаника. Потёмки в этом месте были особенно густыми. Пройти по узкой тропе можно было только по одному, и хранители бидона растянулись цепью. Впереди шагал старик, затем парнишка, за ним одна из женщин, а уж за ней – девчонка с бидоном. Когда девчонка сделала шаг в темноту под берёзами, Даглас резко протянул руку из мокрых зарослей и рванул ручку бидона к себе. Девчонка еле слышно охнула и вцепилась в бидон мёртвой хваткой. Даглас рванул ещё раз; он торопился: на тропе уже маячили при свете луны фигуры троих молодых мужиков, идущих друг за другом.
Вдруг раздался отчаянный шелест, что-то промчалось в темноте. Девчонка потеряла равновесие и выпустила бидон. Брэдшоу прижал его к себе и ринулся в чащу, ломая валежник и обдирая кожу о сучья. Прежде чем он убежал, он успел заметить, как метнулась с тропы в лунном свете живая чёрная молния, а мужики бросились поднимать юную травницу.
Вскоре за спиной у похитителя бидона раздались крики, топот и треск ветвей. Он прибавил ходу. Перед глазами выныривали из мрака то влажное зелёное оперение рябин, то многопалые руки лип, то змеино-гибкие стволы клёнов. Пару раз он едва не выронил бидон, один раз чуть не разбил нос, падая в овраг. Он разбрызгивал ил из луж, скользил на брёвнах. Он не разбирал дороги...
Но вот темнота между деревьями, вроде бы, стала бледнее. Даглас бросился в сторону просвета, услышал с дерева где-то за спиной истошный крик Тинни: «Там поляна!!! Нам в другую сторону!!!» - но ноги сами вынесли его из чащи на просторное поле с короткой блёклой травой. Туч на небе уже не было, над вершинами клёнов и лип белели звёзды. В лунном свете – глаза, лица... На поляне было множество землепоклонников, и все они недоверчиво уставились на выбежавшего из лесу мужчину в испачканной одежде. Даглас покрепче сжал ручку бидона и снова понёсся в чащу, - а на поляне нарастал гомон. В общем крике различались знакомые голоса старика, девчонки и парнишки. Тинни кричал откуда-то сверху: «Влево! Влево давай!» - а беглеца вновь преследовали по пятам топот, треск сучьев и ругань.

Даглас едва не упал, когда его нога коснулась твёрдого дорожного покрытия, а в лицо ударил яркий свет фонаря.
Из кустов выплыло высокое бурое туловище, сверкнули глаза, цокнули по твёрдой полосе копыта.
Было видно, что Орлик сильно нервничает.
Он указал головой в дальний конец тропы, скрывающийся в желтоватой от фонарей мгле. «Они не остановятся и слушать нас не станут! Бежим туда!»». Человек в ответ лишь тяжело пыхтел. Конь повёл ушами, тихо вздохнул: «Придётся, видимо, вспомнить ремесло предков», - и пригласил: «Садись ко мне на спину!»
Хруст валежника, топот и сердитые крики становились ближе. Брэдшоу встал на спинку придорожной скамейки, а оттуда неуклюже перелез на коня и ухватился за гриву одной рукой – второй он держал бидон. Орлик резво двинулся вперёд по тропе.
Даглас ездил верхом всего пару раз в жизни – когда был подростком. Он уже успел забыть, как именно надо сидеть. Его руки скользили, пальцы цеплялись то за жёсткие волосы, то за короткую шерсть на конской шее. Он чувствовал, как под его ляжками ходят мышцы, движутся кости. И ветки, ветки по лицу... И за спиной погоня... Орлик что-то сказал – очевидно, пожаловался, что всадник сидит не очень удобным для него образом, - но Дагласу не было слышно.
Они выскочили из-под деревьев в город. Высокая крыша Академии наук тускло золотилась над белёсыми лучами фонарей внизу; зеркальные здания молчали в бирюзовой темноте. Наверно, эта картина – всадник на коне под луной на берегу Москвы-реки – была красивой, но сейчас Дагласа меньше всего заботило, похож ли он на лихого ковбоя или на мешок с мусором, небрежно навьюченный на конскую спину.
Погоня отстала. Очевидно, землепоклонники избегали лишний раз высовываться из леса в город.
Под копытами была ровная дорога, по сторонам – ряды опрятных домашних тополей, ничем не напоминающих неприрученных ветконосцев в чаще. За тополями виднелась изгородь, выкрашенная светлой краской. Орлик негромко заржал. Даглас осознал, что раньше не слышал от своего приятеля ничего, кроме человеческой речи.
В подлунном сумраке началось движение, зажёгся фонарь. Стал различим небольшой домик с широкими окнами и калитка. Брэдшоу понял, что конь принёс его прямиком к жилищу Зои Юрьевны. У калитки стояла сама хозяйка в мохнатом домашнем свитере, а с ней Вера Платоновна и высокая пожилая дама, с красивого лица которой не сходило суровое выражение.
- Даглас! Орлик! Вы здесь! – Зоя Юрьевна сейчас ничем не отличалась от совестливой матери, переволновавшейся за своих сорвиголов-сыновей. – Они нашлись! Как мы беспокоились! Тинни сегодня не пришёл с своё обычное время. Потом со мной связалась Юля Санна, - Зоя указала глазами на пожилую даму,  - и сказала, что зашла проведать орлика, как она часто делает, а его на обычном месте тоже нет! А в лесу начался этот невообразимый рёв... Это просто неописуемо непонятно, что такое...
Очевидно, в обществе 23-его века неистово орущие толпы были редким явлением.
- А где же Тинни? – удивилась Вера Платоновна.
- Ума не приложу, - откликнулся Даглас. – Он был с нами...
- Орлик! – спросила строгая пожилая дама. – Ты знаешь, где Тинни?
Конь в ответ тряхнул головой и заржал.
- Орлик, ну отвечай же! – Юлия Санна подошла к коню. Даглас спохватился, что сидит на спине у сотрудника РАН в присутствии его научной руководительницы – и спустился на землю. Рука, которой он держался за холку коня, не нащупала ремешка, крепившего к его лбу прибор. Очевидно, во время бешеной скачки по лесу он отстегнулся.
- Орлик потерял свой декодер! – почти в один голос сказали Юлия Санна и Даглас.
- Что я слышу! Коллега потерял декодер! – скрипучий голосок за спиной заставил людей повернуться к изгороди. Кот стоял на столбике возле фонаря. Его брюхо и лапы были выпачканы в какой-то слякоти, но вид он имел самый победоносный.
- Я сходил на разведку, - сообщил Тинни.  – Могу сказать: они, кажется, угомонились.
- Значит, потом можно будет пойти в лес искать декодер нашего коллеги?
- Да что вы, - ответила Юлия Санна. – Найти один крошечный прибор в чаще леса – немыслимая задача. Он мог упасть в болото, его могли раздавить... Будем заказывать новый декодер. На это может уйти по меньшей мере месяц.
Тинни подбежал по изгороди к Орлику и стал тереться носом о его морду.
- Орлику бы на этот месяц в отпуск, Юль Санна! – громко сказал он, когда они с конём кончили «совещаться». – Он перенервничал.
- Так что же вы все делали ночью в лесу? – недоумевала Вера Платоновна.
- Скажем так, наблюдали некоторые аспекты жизни тех, о ком в вашем... в обществе не принято говорить. И кажется, я нашёл ответ на один беспокоивший меня вопрос, - при этих словах глаза Зои Юрьевны и Веры Платоновны радостно сверкнули. – Является ли этот ответ окончательным, я буду выяснять завтра, но уже не в Москве.
- Наш коллега Даглас Брэдшоу – из Индианаполиса. У него очень... специфичное поле исследования, - торопливо сказала Зоя Юрьевна Юлии Санне.
- Ох, простите, неловко получилось, я сразу-то не представился! – сконфузился американец.
Тинни продолжал стоять на заборе возле коня.
- Орлик говорит: «Я их как увидел, так понял: эти никаких доводов слушать не станут, надо спасаться бегством». А мы его с собой изначально взяли на случай переговоров. Он же такой – любого способен убедить!
- А получилось, что он подвёз меня на себе, когда мы уходили от погони. Фактически, спас мне жизнь, - сказал Брэдшоу. Орлик радостно закивал.
- Так кто же за вами гнался? – спросила Вера.
- По  меньшей мере, три клана землепоклонников. Понимаете, для подтверждения одной догадки мне пришлось нарушить чужое право собственности, - Даглас приподнял заветный бидон.
- Как я погляжу, Вы не боитесь рисковать, - заметила Юля Санна.
- Я потом проследил за ними, - сообщил кот.  – Они пошли на своё старое место. Те, из синего дома, подумали, что это созорничал кто-то из своих. Долго грешили на Парккультуровских, пока одна тётка им не втолковала, что появление всадника на коне – это знак свыше, намёк на то, что надо подождать ещё месяц, а сегодня Мать-Земля не благословила бы их великие начинания.
- Какие начинания? – удивились дамы.
- Судя по тому, что мы сегодня услышали, - ответил Даглас, - они пытаются разработать способ исправлять крупные экологические катастрофы прошлого. Может, моё мнение покажется вам эпатажным, но я бы рекомендовал в будущем обратить на землепоклонников самое пристальное внимание, возможно, даже наладить контакт. Их мышление и их методы абсолютно не научны, но вопросы, которые они ставят, могут быть крайне важными для нас.
- У них есть какие-то уникальные разработки? – полюбопытствовала Вера Платоновна.
- Есть! Но насколько они действенны, я буду выяснять уже после отъезда из Москвы. Если они и впрямь действенны, то, скорее всего, мы  с вами больше никогда не увидимся. А если они не принесут ожидаемого эффекта, я вернусь.
- А разве Вы не вернётесь поделиться с нами своим успехом, если всё пройдёт как следует?  - подала голос Юлия Санна.
- Нет-нет, всё будет именно так, как я сказал. Такова специфика предмета.
- А когда Вы уезжаете из Москвы, господин Брэдшоу?
- Завтра с утра.
Дамы немножко поохали и стали прощаться. Даглас пожал длиннопалую руку Юли Санны, обнял Орлика, подержал на руках мурчащего Тинни.
Вера Платоновна отправилась вместе с американцем к метро.
- Я правильно Вас поняла? Вам удалось что-то выяснить о перемещениях во времени? – спросила она, когда они вышли на дремлющий под фонарями проспект.
- Да, это так. Землепоклонники сварили напиток, который, как они утверждают, помогает переноситься в прошлое, - Даглас постучал по бидону. – Я попросту украл его, отнял у молодой девушки... Понимаю, что это некрасиво – но когда бы у меня ещё появился второй шанс? А испытывать его надо в том городе, в котором я был, когда перенёсся во времени. Сработает – отправлюсь домой...
- А если не сработает – приезжайте опять к нам. В нашем кругу Вам будут рады.
- Я знаю... Спасибо...
- Я подозревала, что кто-то всё-таки занимается этой проблемой. Но представить не могла, кто именно!

Вскоре быстрые подземные поезда разнесли собеседников в разные стороны, прочь друг от друга. В.П.Скульд и Даглас Уильям Брэдшоу поехали навстречу каждый своему времени, своей судьбе.

XIX
Мику Даглас сказал, что ночью заблудился в лесу на Павлиньих горах. Юноша без лишних слов выдал ему чистую одежду взамен перепачканных брюк и рубахи.
Они навели порядок в комнатушке, побеседовали с девушкой в оранжевом, сдали ей удостоверения-стерженьки и по прохладным утренним улицам отправились к метро. Мик нёс свою дорожную сумку, а Даглас – бидон.
В этот раз для того, чтобы их обоих пропустили на станцию, Мику пришлось долго прикладывать свой сенсорник к особому блестящему экрану. Для его спутника такие движения были непривычны.
В поезде всё, что проходило перед глазами, казалось американскому путешественнику чрезвычайно важным. Любая мелочь была достойна запоминания. Освещение, узоры на стенах станций, лица и одежда пассажиров, нелепый значок – то ли штрих-код, то ли смайлик – на стоящем у стены чемодане – всё это совсем скоро может навсегда исчезнуть из его жизни. А какой огромный пласт культуры и быта этой эпохи так и остался ему неведом! Пару раз Даглас порывался выйти на следующей же станции и поехать обратно на Павлиньи горы. Но затем он вспоминал свою речь на закрытии фестиваля, недоумённые взгляды юных слушателей – и укреплялся в решении ехать до конца – идти до конца. Как бы то ни было, все достоинства этой эпохи для путешественника обесценивались одним: это была не его эпоха!

Метрополитены разных городов подавали друг другу руки. По платформам спешили пёстро одетые обыватели, изредка в толпе мелькали грубые коричневые рубахи землепоклонников. На узловых станциях хлопали дверьми кафе, покачивались инсталляции. Сейчас Даглас уже без особого труда мог заметить различия между столицей и провинциальными городами в техническом оснащении станций, в одежде пассажиров.

Вот наконец и расписные своды Юрьевецкого метро. Показалось название нужной станции, спутники подняли свои бидон и сумку и приготовились к выходу.

Даглас высидел длинный обед у тёти Алины, объяснил, что ночевать он не останется, а будет путешествовать дальше: он хочет отправиться в такие края, где нет современной цивилизации и привычных средств связи.
- А что, где-то такие ещё остались? – удивился Мик.
Мик и Алина проводили гостя до выхода из своего двора, он вышел на проспект и зашагал, как ему казалось, в сторону центра. Но дойдя до какого-то парка, свернул на боковую аллею, встал под тонким черноствольным деревцем с мириадами солнечных зелёных точек в прозрачной кроне – и потянул защёлку на крышке бидона. Тёмная жидкость в металлическом цилиндре гулко булькнула, в нос ударил будоражащий запах. Даглас помнил: пока пьёшь, надо живо представить себе тот день, в который хочешь перенестись. И он нарисовал в своём воображении разномастные избы на поросшей лесом горе, новенькую золотистую статую возле музея Тарковского, публику с конференции: Машу, Койчи, Марвина. Представить себе погоду оказалось сложнее: он привык за неделю, что здесь стремительно наступает лето,  - а 23 марта 2016 года  ещё даже не везде сошёл снег. Но путешественник попробовал вспомнить, как сидел у памятника в куртке, а с водохранилища веял сырой ветер.
Даглас наклонил бидон. Прохладный металл коснулся губ, густой терпкий отвар обволок язык...

Стало холодно.
Даглас сидел на опушке елового леса. На пригорках пробивались из лесной подстилки радостные травинки, кое-где за деревьями хмурились грязноватые влажные сугробы. Рядом гудела трасса.
За два с половиной будущих века город сильно разросся, а сейчас в этом месте были только лес, холмы и пара деревень в отдалении.
На трассе показалась невзрачная легковушка. Даглас подбежал к обочине и вытянул руку...
- До Юрьевца не подбросите? – спросил он у стриженного курносого паренька за рулём, когда машина остановилась.
- А залезай!
- Только у меня совсем нет денег...
- Не парься!
Путешественник не узнавал названий рек и деревень на пролетающих мимо щитах. Он заёрзал на своём сидении:
- Простите, а какой сейчас год?
- Текущий! – буркнул парень,не сводя глаз с дороги.
Даглас поводил глазами по салону машины. В углу лобового стекла трепетала картонка: «Техосмотр 01;2016“.
- А Вы техосмотр давно проходили? – робко поинтересовался пассажир.
- Ох, я и сам знаю, что просрочил на два месяца, зачем лишний раз напоминать!
В машине бумкала музыка: незамысловатая песенка про каких-то воровок, которые поступили в экономический институт, чтобы «расширять криминальный кругозор». Если бы Брэдшоу остался в будущем и начал работать в Академии, как предлагала Вера Платоновна, ему пришлось бы очень долго объяснять тамошней  публике, каково было общество, в котором возникали такие тексты. А слушатели стали бы в недоумении хлопать глазами, не веря... И это на самом деле хорошо! Даглас был спокоен: сейчас он точно знал, что прогнозы пессимистов о далёком будущем в конечном итоге не оправдаются, а все трудности будут временными...
Но оптимистичный световой поток в его голове вдруг оборвало короткое замыкание-тревога. Ведь от того мира, в котором ему довелось пожить целую неделю, его отделяют огромные дистанции непрожитых эпох. За это время история может тысячу раз повернуться по-другому, знакомые города могут через 250 лет принять совсем другой облик, чем то, что он увидел – и всех этих замечательных людей и животных, с которыми он познакомился, может тоже не быть!
...А ещё он так и не получил ответ на тот вопрос, который и привёл его в будущее: кто победит на грядущих ноябрьских выборах президента США?
Даглас пока не мог сказать, что ему делать с этим странным жизненным опытом и какие выводы извлечь из него. Если он расскажет обо всём, что с ним произошло, он рискует прослыть сумасшедшим среди не верящих ни в какие чудеса современников. Если он придаст пережитому форму художественной повести... – а впрочем, он уже раньше думал о вкусах издателей, да и слава сочинителя-фантаста не слишком сильно прельщала литературоведа. Но совсем утаивать от издёрганных современников сведения о том, каким при благоприятном раскладе может стать мир, ему казалось не очень справедливым.
Он решил дождаться момента, когда об этом путешествии можно будет рассказать подходящей публике.
...И всё же, он хотел бы окончательно убедиться, что ничего не напутал.
- А какое сегодня число? – спросил Даглас, когда мимо окон пронеслась очередная деревушка.
- Да вроде, 23-е было с утречка... Мужик, ты что такие странные вопросы всё время задаёшь? С луны свалился, что ли?
- Ну, можно сказать, что да...
От необходимости объяснять что-либо подробно Дагласа избавило то, что они въехали в город.
- Тебя здесь высадить? У развилки?
- Нет, мне в центр. Туда, где музей Тарковского.
- К автостанции, что ли?
- Ну, где площадь, колокольня...
- Значит, к автостанции!

Он успел вовремя. Участники конференции садились в автобус, чтобы ехать в Иваново, где им предстоял ночлег и продолжение культурной программы, связанной с Тарковским.
Сумка Дагласа с материалами конференции, документами и сотовым телефоном стояла там же, где он её оставил: под сидением в автобусе. На телефон ему никто не звонил.
Неизменный возглас японского коллеги: «Чудесно, правда?» прозвучал для путешественника во времени как звук старого рекламного ролика, который в первый месяц после выхода на экраны раздражает, а через десять лет вызывает ностальгию. Русская дама-организатор, как прежде, хлопотала возле зарубежных участников... Впрочем, почему «как прежде»? Для всех этих людей прошло отсилы полчаса, когда Дагласу внезапно досталась на долю насыщенная неделя в другом мире...
Младшая родственница московской дамы, светловолосая девушка в трикотажных штанах, тоже была тут. Она ждала кого-то у входа в автобус, топталась на месте, ковыряя землю носком кроссовка. Девушка узнала Дагласа и заговорила с ним по-английски, смотря по большей части не на собеседника, а на свою обувь. Брэдшоу понял что внешностью и манерами она сильно напоминает травницу Тасю из недостижимого теперь Синего дома. Он признался:
- Сорри, Настя, я потерял твой камень.
Девушка подняла глаза.
- Теряются только те вещи, которыми пользовались! – произнесла она так бойко, словно давно готовилась процитировать эту сентенцию.
Даглас улыбнулся.
- А у Вас рубашка красивая, - сказала его собеседница.  – необычная немного. Это в Америке сейчас мода такая?
Разумеется, Даглас всё ещё был одет в рубашку из гардероба Мика.
- Я сильно опередил моду, - ответил он.
Автобус заурчал. Девушка попрощалась, американский литературовед устроился на своём сидении. Теперь до самого Иванова ему оставалось только два занятия: либо смотреть в окно, либо спать.

В какой-то эпохе на площади в приволжском городке в трещине под стеной лежал гладкий речной камешек с белыми крапинами. В какой-то эпохе на зелёном дёрне под деревом стоял открытый бидон с остатками тягучего отвара. Неважно, находились ли они в одном времени или в разных: один предмет от другого отделяло множество событий и переживаний.

23 февраля – 26 апреля 2016, Коупавог