В поисках утерянной песни. рассказ

Минзаля ХАЛИЛОВА
В ПОИСКАХ УТЕРЯННОЙ ПЕСНИ

Стояла пора отчаянного противоборства между Зимой и Весной. Снежная, вьюжная Зима надеялась на свой напор и силу, а Весна пыталась взять верх молодым задором.   
После работы я быстрым шагом дошла до дома, досадуя на мороз, нещадно кусающий за щеки, торопливо распахнула дверь и забежала в теплую комнату.
А из радиоприемника лилась песня:
Остались камушки – забава детских лет –
На Каратау. Но меня там нет:
В семь лет невольницею стала я.
О, есть ли где несчастная, как я?!
Постой! Откуда эта до боли знакомая мелодия, задевающая тончайшие струны души, проникающая в самое сердце?
Лицо словно обдало легким дуновением, а по волосам прошла чья-то нежная, ласковая рука. В нос ударил до боли знакомый запах полыни, послышался едва уловимый шелест ковыля, а горло обожгло терпким вкусом кумыса. А в ушах продолжала звучать все та же песня, отдаленно напоминая, что у нее было какое-то продолжение. Что за наваждение?
Детство… Гора Ирендык… Летняя жара… Заросли дикой вишни…
Моя мама славилась в деревне как заядлая сборщица ягод. Не было ни одной горы или лесочка в округе, которые были бы ей не знакомы. Она знала все ягодные места, все уремы, богатые вишней, калиной, черемухой и ежевикой, хотя приехала сюда невесткой из далеких лесных краев. Поэтому даже пожилые женщины, родившиеся и прожившие всю жизнь в этих местах, просили ее: «Килен (сноха – башк.), ты лучше знаешь вишневые места, возьми-ка меня с собой на гору!» А мама не заставляла упрашивать себя долго, брала в руки ведро и краюху хлеба, завернутого в полотенце, и отправлялась в путь. Всегда брала с собой и меня. Мы шли туда, где росли самые крупные ягоды, самая сочная дикая вишня. Никто не возвращался с пустыми ведрами.
Как-то рано утром, подоив коров и выгнав их в стадо, прокрутив молоко и положив закваску для заквашивания катыка, она тихонько стала будить меня:
- Вставай, дочка, сходим на гору!
Она говорила шепотом, чтобы не услышали братья. Если они проснутся, начнут проситься с нами и плакать. А если возьмешь их с собой, будут всю дорогу капризничать, что им жарко, они устали и хотят домой. Поэтому мы не берем их с собой. Дома за главную остается старшая сестра: она вымоет и полы, и посуду, и постирает, а также успевает присматривать за младшими и сготовить обед. Сестра любит собирать только землянику, а потом возится с ней, делая заготовки – сушит, варит варенье, даже делает пастилу.
Услышав голос мамы, я вскочила с постели, быстро умыла лицо холодной водой. Попили вместе утренний чай и через задний двор направились к горе. Мама, как всегда, взяла краюшку хлеба с собой, завернув ее в полотенце. Мы обычно останавливаемся у горного родника и перекусываем, макая хлеб в студеную воду. При этом хлеб кажется особенно вкусным.
Пока же мы в пути. Я, словно игривый козленок, то отстаю от мамы, то обгоняю ее и, не замолкая, болтаю о чем-то своем. Она внимательно слушает, тут же находит ответы на мои бесконечные вопросы. Но очень скоро выбивается из сил и не может идти быстро.
- Мама, ты такая большая, а сама тут же устаешь.
- Старею, моя родная, мне же много лет.
- Значит, ты умрешь, когда постареешь? А что я буду делать одна на горе?
- Ну, я же не помру прямо сейчас, - отвечает мама с милой улыбкой.
Она у меня и вправду красивая: изящный ротик, аккуратный нос и лучистые карие глаза делают ее лицо очень привлекательным. Длинные черные косы достают до колен. Только она всегда прячет их под платок. А я люблю наблюдать, как мама расчесывает свои длинные волосы. Она заплетает их в косы и укладывает вокруг головы. А у меня светлые вьющиеся волосы. Кудряшками я пошла в папу, а цвет волос, говорят, переняла от деда. Не знаю, я никогда не видела дедушку, он умер еще до моего рождения. А у сестры волосы, как у мамы – такие же черные и блестящие.
Когда начали подниматься в гору, мама взяла меня за руку и сказала, чтобы я не вырывалась вперед – предостерегла от случайной встречи со змеей. К тому времени солнце стало припекать так, что негде было спрятаться от зноя. Тем не менее, я не жаловалась: иначе  в следующий раз мама могла и не взять меня с собой.
- Интересно, почему солнце преследует только нас двоих?
- Это не так, дочка, его силы, жара хватает на весь мир.
- Но ведь оно уже столько времени висит над нашими головами! Нас же только двое на Ирендыке?!
- Каждому человеку кажется, что солнце светит только ему. Но, слава Аллаху, что люди не властны над Солнцем и Луной.
Тут я вскрикнула, не успев задать очередной вопрос:
- Ой-ой-ой! Боюсь!
 - Не бойся, дочка. Ты испугалась ящерицы, а она – тебя. Видишь, она спряталась под куст можжевельника. Находясь на природе, нельзя визжать и громко кричать, чтобы не распугать животных. Ведь это мы вторглись без разрешения в их владения, нарушили их покой. Если бы не мы, и ящерка гуляла бы себе спокойно.
С трудом добрались до вершины Ирендыка. Тут веет приятный ветерок, охлаждая наши разгоряченные тела. Здесь он дует сильнее, чем на склоне горы. И нам приходится говорить громче, так как ветер уносит голоса вдаль. Мама молча подставляет ветру то правую, то левую щеки, словно наслаждаясь ласковым прикосновением воздуха.
А какой чудесный открывается вид с высоты! Поодаль виднеются пять-шесть деревень, окутанных легкой дымкой. Далеко в сторону, до самого горизонта тянется продолжение хребта Ирендыка. А внизу сверкающей лентой протекает речка Ургаза, по ее берегам растут деревья… По дороге, ведущей в нашу деревню, движется трактор, а люди, сидящие в его тележке, кажутся не больше спичечной головки.
А вот и наша деревня. Хочу разглядеть свой дом, но не вижу – его скрывают другие строения, так как он располагается в самом центре деревни.
Я не могу долго молчать, поэтому оборачиваюсь к маме, чтобы заговорить с ней. И с изумлением замечаю слезы, застывшие на ее щеках.
- Мама, что с тобой? Ты не заболела?
- Не бойся, дочка, не заболела. – Она указывает рукой на далекий горизонт и говорит дрожащим голосом: - Во-о-он там мои родные края, моя деревня.
- Но почему ты плачешь? – настаиваю я. – Скажи…
- Если бы у меня были крылья, полетела бы туда, чтобы только увидеть родные места…
- А ты иди пешком и меня возьми с собой.
- А как же папа, сестра, братишки?
- Их тоже возьмем с собой!
- Моя ты маленькая, родная моя! К сожалению, никто там не ждет меня, нет у меня ни дома, ни родных…
Глубоко вздохнув, мама присела на камень, притянула меня за руки и посадила к себе на колени. Я примолкла, крепко обняв ее за шею.
Тут вдруг до меня донесся еле уловимый мотив. Оказывается, это вполголоса напевала мама. Потом она прочистила горло и запела полной грудью. Ее сильный красивый голос отражался от скал Ирендыка и эхом возвращался обратно... Я забыла обо всем, погрузилась в грезы, зачарованная волшебной мелодией. Словно сама стала частью этой задушевной песни...
Гильмиязою все зовут меня.
Эх, бедная головушка моя!
Едва припомню я отца и мать,
Тоска сжимает грудь мою опять.
А мама все поет и поет. Где она черпает столько силы? Откуда в ней такая страстность и тоска? Я не раз слышала, как поет мама: в гостях ее часто просят исполнить какую-нибудь песню. Вся деревня знает, как красиво она поет. Но эта песня с вершины Ирендыка звучит только для меня, ее слышу я одна:
Отроги гор Уральских обходя,
На свет Киблы бежит Хакмар легко.
Пешком бы в край родной вернулась я,
Устанут ноги – доберусь ползком…
Закончилась песня, стихла мелодия. А я всем маленьким сердцем влюбилась в песню, в голос и душу мамы. Это – моя песня, мамина песня!
Мама прервала мои раздумья. Я посмотрела ей прямо в глаза и увидела повисшие на ее ресницах слезинки. Мама поведала мне историю песни «Гильмияза»: «Жила-была в стародавние времена…»
И я погружаюсь вместе с ней в глубокую старину. Слышу звон сабель, топот конских копыт, отчаянный плач юных девушек, горькие стенания безутешных матерей, пронзительные вскрики детей. Перед глазами проходят ряды юрт, табуны пасущихся коней и резвых жеребят, а слух улавливает позвякивание серебряных монет, вплетенных в косы молодых невесток и маленьких девочек, звуки бьющих об край ведра струй кобыльего молока из-под проворных рук женщин в белых платках.
Представляя бедствия, нанесенные набегами диких кочевников, печаль похищенных девушек, их тоску по родным местам, кладу голову на колени мамы и тихо плачу. Чувствую тепло ласковых, пахнущих хлебом маминых рук, что нежно гладят мои волосы. И душа моя переполняется любовью и нежностью. Крошечное мое сердце плачет от сострадания к женской доле и от бессилия что-либо изменить…
…Теперь уже, спустя много лет, я понимаю, что наши с мамой судьбы в чем-то схожи с историей Гильмиязы. Правда, меня никто не похищал и не продавал на чужбину. Я оставила родные края по доброй воле, по зову сердца, чтобы пустить корни на родине любимого человека. Тем не менее, как Гильмияза и как моя мама, всю жизнь грущу по милым сердцу местам, тоскую по утерянной песне далекого детства…
Перевод с башкирского языка Гульфиры ГАСКАРОВОЙ.