Часть 3. Вера

Я несколько минут неотрывно следила за колыхающимися от вечернего бриза яблоневыми цветами, прежде чем, слегла дрожащим голосом, заговорила. Надя крепко держала мою руку и это придавало мне уверенности, что нужно говорить о том, что так жгло меня изнутри. Хотелось сорвать это петлю с шеи, чтобы хоть на мгновенье стало легче от того, о чем я никогда никому не говорила.
- Моя мама умерла семь лет назад, - тихо произнесла я. – Она долго болела. У родителей я была поздним ребенком. Мама родила меня в сорок три года. У них с отцом до встречи друг с другом были семьи и дети. Со стороны отца у меня есть сводная сестра, а со стороны мамы – брат. Брат – это вечная мамина боль. Он рос болезненным и очень требовательным человеком. Но мама безумно его любила. Иногда мне казалось, что меня она любит меньше. Глупо, конечно. А папа старше от мамы на шесть лет. Сейчас он стал вредным ворчливым стариком, который не хочет выходить из дома, и который вечно недоволен жизнью и ценами. Зато он все время меня опекает, как трехлетнего ребенка. Сестра взбесилась вконец и купила ему квартиру на одной с ними лестничной площадке. Но он умудряется и ее к себе не пускать. А раньше он был учителем физики и математики в лицее. С детства пытался привить у меня любовь к точным наукам. Но это было не мое. В итоге мама все последние годы своей жизни покрывала мою учебу на инязе. Папа до сих пор думает, что я работаю на кафедре математики. Я говорила ему правду, но он отказался от нее и лучше с ним на эту тему не говорить вообще. Зато любит все вкусняшки, которые я ему приношу. Говорит, что у меня выпечка получается совсем как у мамы. Я все ее рецепты храню, как самое дорогое в мире сокровище. Она меня многому научила. У нас даже в меню есть фирменный абрикосовый пирог «Ольга» в честь нее.
Я улыбнулась, со светлой грустью вспоминая маму. Так часто мне ее не хватало. Хотелось просто взять ее за руку и помолчать.
- Так хочется ей многое рассказать, - я почувствовала, как глаза вновь защипало. – Она не знает, что у меня осуществилась моя маленькая мечта о пекарне. Не знает, что нет еще одного дорогого мне человека, которого она любила и с которым желала мне счастья.
В универе я встретила мальчишку, который и по сегодняшний день является моим ангелом-хранителем… Даже не верится, что это вообще когда-то было… Он был таким светлым, что казалось, светился изнутри своим особым сиянием. Он очень любил детей. Они окружали его повсюду! То он соберет их на детской площадке и придумает забавную игру, то накупит сладкой ваты и принесет ребятам, которые пели в церковном хоре… С церковью у него была своя особенная связь. Ему нравилось перед Пасхой или другими большими праздниками помогать с уборкой или стройкой, летом помогал организовывать православный туристический лагерь и сплавляться на байдарках по реке от одного пункта назначения к другому, чтобы увидеть с реки церкви. Еще он болел историей и раскопками. Мне иногда не верилось, что он может быть в стольких местах одновременно. С мальчишками-однокурсниками даже отыскали кузнеца и учились у него ковать мечи, плести кольчугу… У нас этим делом пол универа заболело тогда. Вполне себе нормально было встретить на перемене или во время «окна» кучку мальчишек, которые плетут кольчугу или рисуют эскизы древнерусского шлема. Это была своя особенная университетская жизнь. И он в ней был полюсом притяжения активности. Смешной, талантливый и полный жизни… Он казался несерьезным из-за своей веселости и общительности. Но только я знала его настоящего. Я знала его другую сторону – когда он был задумчивым, расстроенным или отчаявшимся, что не может придумать, как помочь другу. Он всегда стремился всем помочь, не мог без этого. Из кожи вон лез, делал порой невозможное! За это его еще больше все любили и ценили. Так остается и до сих пор, чему я очень рада… Однажды у нас с ним произошел очень странный разговор, который я сейчас вспоминаю с дрожью.
У нас учился мальчик, который был частью нашей факультетской семьи. Он ехал на выходные домой и разбился. Это был первый удар для нас. Антон тогда сказал, что это то, чего он боялся больше всего. Таким я не видела его никогда. Сказал такую странную вещь… «Мы как одуванчики – горим под солнцем его лучами, а потом улетаем седыми волосами наших родителей»… Он всех светлых и ярких людей почему-то называл одуванчиками…
После этого случая в универе прокатилась череда страшных смертей. И умирали самые яркие звезды. То мальчишку, капитана команды КВН нашли повешенным во дворе дома, хотя было доказано, что его сначала до смерти избили, а потом повесили. То через короткое время парень на курс старше меня прыгнул с катера и ударился о винт спиной и, пробыв прикованным к постели, не выкарабкался. После двое Серёжек, любимых всеми, разбились на машине. Один остался жив, а второй, отец которого был за рулем,  погиб… погиб во сне… Ехали ночью из Москвы… Отец уснул за рулем и попали под фуру…
Люба и Надя в ужасе смотрели на меня, а я заново вспоминала все то, что мы чувствовали, когда узнавали эти страшные новости.
- Антошка тогда сказал, что это будет последнее. Я спросила у него, о чем он. Но он лишь улыбнулся и подарил мне букет белых роз, которые дарил всегда. И розы эти были последними. Февральскими, морозными… Его убили… Он шел мимо игрового клуба. Услышал, как кричит девушка, бросился туда. Игровые автоматы грабил какой-то псих. Он днем проигрался и после семейного скандала решил вернуть все, что проиграл… Он убил их. Молотком… Они даже не пришли в себя и не прожили даже сутки… Мы их рядом и похоронили… Ему было двадцать, а ей – двадцать пять.
Я замолчала. Волна видений захлестнула меня, и я тонула в ней.
- Мне даже сразу никто говорить не хотел о случившемся. Я не помню половины того времени. Сначала мама, а потом Антон. Но когда умерла мама, он был рядом, поддерживал и помогал мне жить дальше. А теперь я будто хожу в бреду и не могу больше жить. Я не вижу ни дороги, ни будущего. Я ничего больше не чувствую. Пекарня стала единственным местом, где я не боюсь. Ведь эту идею поддержали и мама, и Антон. Там мой мир, в котором мне уютно. Но, ни запахи, ни вкусы, ни какие-то любые другие радости не могут достать моей души. Она у меня сгорела, превратилась в пустыню из пепла. Весь мир просто в одну секунду рухнул, и я упала на землю без двух своих крыльев, которые меня несли.
Да, я поставила цель. Да, я топчу дорогу к этой цели. Да, я улыбаюсь. Да, я живу. Но никто ведь не вывернет меня наизнанку и не увидит, что внутри. Половина меня мечтает о чем-то, радует людей, учится и пробует новое. А вторая часть – мертвая.
Знаете, что самое страшное? Это то, что я стала забывать лица. Я помню все особенности черт лица мамы и Антона. Но вместе… Я не вижу их лица полностью, так четко, как ваши. Вместо лиц – светлые размытые пятна, где губы улыбаются, а глаза искрятся. Но чем больше я пытаюсь их себе представить, тем дальше и размытее они от меня. Иногда я не могу вспомнить особенности их голоса, например, когда они злились или радовались. Я виню себя за это, за то, что забываю то, что хочу помнить вечно.
- Но ты ведь помнишь их, - ласково произнесла Люба.
- Я помню их, но будто издалека, - покачала я головой. – И чем ближе я хочу их вспомнить, тем дальше они от меня.
- Вера, милая, - Люба глотала слезы. – Нужно жить дальше и не винить себя. Ты  ведь ни в чем не виновата. Они знают, что ты любишь и помнишь их. Но они ведь были бы счастливы знать, что ты счастлива и живешь дальше.
- Вот и Антон мне так сказал, - вздохнула я.
Люба и Надя переглянулись. Я видела, что они встревожены моим состоянием.
- Он никогда мне не снился раньше, - я с тоской посмотрела на круживших вокруг фонаря мотыльков. – Я даже злилась на него за это, ругала его, кричала на него, а он не снился. А потом появились эти цветы в моем кафе и их таинственный даритель… Мне очень давно не дарили цветы. И я вдруг как-то замечталась. И почувствовала ужасную вину перед ним. Я ведь предаю его! Предаю все чувства, все что было, все, во что мы с ним верили! Я так не могу! Я не могу его отпустить, ведь это не правильно! – я смахивала слезы и не кричала лишь потому, что могла испугать Соню и Мишу. – И знаете, что он мне сказал? Чтобы я его отпустила и жила дальше, была счастлива и не плакала. Потому что ему ТАМ видите ли сыро! – я указала пальцем в небо, злясь не него. – Он показал мне, куда он пойдет, если я его отпущу… Там очень красиво, тепло и спокойно. Я хочу, чтобы он туда попал, но как же я могу его отпустить? Как? Как можно вообще что-то чувствовать, если я не могу чувствовать?
Я требовательно смотрела на девчонок. А потом достала из кармана телефон и показала им скриншот записи.
«Родной мой, любимый сыночек Антоша!!!! Поздравляю тебя с днем рождения! Тебя с нами нет, и сердце разрывается от боли. Мне очень тебя не хватает, и сил больше нет жить без тебя. Я очень сильно тебя люблю и каждую минуту помню о тебе! Спи спокойно моя радость!!!
Твоя мама».
- У меня был его телефон, очень долго был, - я не смотрела на девчонок. – На него сначала многие звонили, не веря, что его нет. А когда пришло это смс от его мамы, я больше не смогла хранить его у себя. Отнесла к нему с цветами. А скриншот так и храню у себя. Видимо поэтому, с моими телефонами не все в порядке.
- Он хочет, чтобы ты жила дальше, - настойчиво сказала Надя. – Чтобы ты отпустила его. Ты будешь его помнить, слышишь? Будешь! Но не с болью, а со светлой грустью! Вера!
- Я знаю, - ответила я. – Знаю. Мне просто нужно привыкнуть к тому, что никто не вернется. Это только в низкопробном кино бывает, что любимые герои возвращаются, потому что зрители этого хотят. Но в реальности – никогда. Вы не представляете, как я тогда испугалась, удивилась и увлеклась ложной надеждой, когда в кафе принесли букет белых роз. Я, видимо, сошла с ума, потому что вдруг решила, что это он.
- Ты не сошла с ума, - покачала головой Люба. – Мы бы все так подумали, если бы что-то напомнило нам о нашем прошлом. Нужно учиться жить заново. Не прогоняй просто тех людей, которые хотят быть рядом с тобой. Они и есть наша жизнь. Многие из них оказываются рядом не просто так. И не нужно себя винить в том, что ты хочешь чувствовать радость, жизнь и все, что тебя окружает. Поверь, все, кто от нас уходит, желают лишь, чтобы мы жили. Смотри на Надю. Она, не смотря на все, хочет, чтобы у того человека просто все было хорошо. А о большем и мечтать не возможно.
- Тем более что сейчас так трудно встретить искренних людей, настоящих, - кивнула головой Надя. – Мы все хорошие, но не все признаемся в этом даже себе. Откуда ты знаешь, может быть, этот Дима пришел в твою жизнь не просто так. Пока не попробуешь – не узнаешь, хорошо это или плохо. Только тебе решать, как поступать дальше. Ты не можешь прикрыть себя в пекарне на ближайшие пятьдесят лет. Просто позволь кому-то снова помочь тебе встать на крылья. Я знаю, что ты терзаешь себя из-за этого. Но ты не предаешь Антона, нисколько. Он бы не хотел этого. Когда улетают одуванчики – они не погибают, их лучей становится больше. Просто не дай своему свету угаснуть.
Я кивнула головой и подумала о том, чтобы на самом деле сказали мне мама и Антон, как бы они посоветовали поступить. Но их образы лишь светились и улыбались мне, все уплывая и уплывая вдаль к туманным золотым берегам. Уж лучше бы они накричали на меня, нежели поставив меня перед таким выбором.
Откуда-то пришел пушистый кот Маркиз и, запрыгнув мне на колени, стал звонко мурлыкать.
- Спасибо, что выслушали меня, - сказала я девчонкам. – Я ни с кем никогда не говорила об этом. В лучшем случае мне бы посоветовали записаться на прием к психологу.
- Иногда обычный разговор значит больше, чем сотни визитов к психологу, - Люба тепло улыбнулась. – Ведь многие наши страхи, неудачи и проблемы возникают лишь от того, что мы не можем сказать обыкновенные слова вслух. Мы, как бы, не признаемся себе в том, о чем не говорим.
- Ты права, - я вытерла с лица все слезы и поглубже вдохнула этот,  не с чем не сравнимый, весенний аромат цветущего сада.
Мне здесь было хорошо. Я давно не чувствовала этого, но сегодня будто что-то треснуло внутри и весна случайно, ненароком, просочилась сквозь эту трещину куда-то глубоко внутрь меня.
Люба принесла нам с Надей вязаные шали.
- Уже прохладно, - сказала она. – И пусть это будет небольшой подарок от меня.
Прибежали из сада Миша и Соня, с жадностью набросившись на выпечку.
- Проголодались? – рассмеялась Люба. – Вы спать собираетесь?
- Ой, мамочка! – Соня вся сгорала от нетерпения. – Нам столько еще нужно успеть!
- А до завтра не подождет?
- Нет! – Миша помотал головой. – Завтра у нас важные дела.
- Это какие же? – удивилась Люба.
- Мы завтра будем перевоспитывать Урфина Джюса! – округлила глаза Соня. – Нужно все обдумать!
И прихватив с собой по куску пиццы и своих верных сказочных друзей, они перебрались в дом.
Мы все от души рассмеялись. И смеяться почему-то было очень легко, словно тугие узлы на груди кто-то расслабил.
- Соня просто чудо, - сказала я, глядя вслед детворе. – Необыкновенная девочка.
Люба лишь нежно улыбнулась.
- Ей нравятся твои булочки с шоколадом и орехами, - сказала она.
- Они родом из моего детства, - я улыбалась. – Я уже тогда заболела культурой европейских стран. Не всех, конечно. Но они мне были интересны. Я не хочу говорить о политике и тому подобном. Лишь культура, языки, природа, достопримечательности, ну и кухня, конечно же! Это даже трудно выразить обычными словами, но Лиза называет это моим рукотворным волшебством. Хотя в нем нет ничего необычного. Эти булочки с шоколадом я попробовала, когда мне было лет семь. Один раз к отцу приехал его знакомый физик, который время от времени ездил в Бельгию, где проводил какие-то научные конференции. И оттуда он привез отцу такой подарок – коробку с булочками. Папа любитель сдобы и выпечки вообще. Они называются «Синабон». Они мне очень понравились, и вот теперь я научилась их готовить, приправляя русским духом, - засмеялась я.
- Удивляюсь тому, как ты с фигурой балерины печешь такую вкуснотень, - Надя как раз ела эту самую бельгийскую булочку. – Я бы съела все и попала в книгу рекордов, как самая толстая булочка «Синабон».
Уж не знаю, кто из нас громче смеялся, я или Люба, но Надя безмятежно умяла булку, не поведя и бровью.
- Я питаюсь запахами пекарни, - улыбнулась я. – Мне этого вполне достаточно. Больше нравится готовить, чем есть. В этом весь смысл.
- Я с тобой согласна, - кивнула Люба. – Удовольствия от этого больше. Мой дедушка любил делать вино. Он болел этим, словно всю жизнь прожил где-нибудь на виноградниках и винокурнях. Ну и сад. Его особенная с бабушкой любовь.  Это вся их жизнь, - она обвела усадьбу рукой. – И я не смогла найти себе другую, без этого сада. Это стало частью меня. И мне это нравится.
Она с легкой грустью и теплотой смотрела на свои владения. И нам с Надей было уютно в этом ее мире.
На одно крошечное мгновенье мне показалось, что этот вечер стал отправной точкой для нас троих в другое будущее, словно кто-то одобрительно шептал о том, что все это неспроста. И одно я знала точно – мне становилось легче с каждым глотком вдыхаемого воздуха. В моей пустыне словно изменил свое привычное направление ветер.