Анимат. Домашние роды

Когда пришла пора мне рожать — я не смогла доверить себя и ребёнка больнице. Тогда по СМИ периодически рассказывали ужасы про роддома — то пожар в палате с новорожденными, то инфицирование новорожденных каким-нибудь кокком, то дозировку вакцины перепутают. Бывало, что несчастный новорожденный младенец клался на излечение от какой-нибудь новоприобретённой в родильной палате синегнойной палочки в карантин, там получал некачественное искусственное питание, в следствии чего его лечили ещё и от дизентерии, попутно вакцинировали от гепатита и туберкулёза, нагружая пытающийся выживать организм здоровьем. А в это время у мамы, выписанной домой, кончается молоко. И на выходе получался чудом живой младенец, который привык есть из бутылочки, и мама с послеродовой и послероддомовой депрессиями. И с маститом…
Поэтому я решилась рожаться дома. С акушеркой.
Я не очень помню, как всё было. Примерно так:
Так как я веду ночной образ жизни, как только я уснула часа в четыре утра, начался процесс подготовки организма к родам — он разбудил меня и сказал, что хочет очистить кишечник, надо подготовиться к смерти… то есть, пардон,  к родам. Сливалась ли тогда моя околоплодная жидкость — я не помню. Но я всё же поспала потом ещё часа два, не очень уверенная в том, что со мной произошло — расстройство кишечника или начало новой жизни. Проснулась я от несильной боли, которая подтвердила предположение о начале долгожданного процесса, который нам подробно описали на подготовительных курсах — матка начала раскрываться.
Приехала акушерка, посмотрела насколько раскрылась матка и сказала, что ещё рано рожать, можно поспать, и ушла спать на кушетку. Я спать не могла — я очень радовалась. Я так давно ждала Женю, последние месяца два пыталась обнимать её в своём животе и, конечно, разговаривала.
— Малюська, я так жду тебя! Так жду! Ну когда ты придёшь уже? Вот, смотри, твоя будущая крёстная тебе пелёнки нашила!
— А вот, смотри, — костюмчики прислали из Канады!
***
Мой брат Алька живёт в Канаде. У него есть жена, которую зовут Лена. Лена — опытная мать, у неё есть дети от первого брака. Однажды Лена себя почувствовала плохо. Алька отвёз её к доктору. К канадскому. Доктор сказал, чтобы крепились, так как это может быть рак. Стали обследоваться подробнее… оказалось, что это не рак, а СКОРПИОН! Причём — девочка, и зовут её Дашей!
Так мы с братом в один прекрасный октябрьский месяц родили деточек, я — весы, а он, вернее — его жена Лена, — скорпиона.
А медицина — она и в Африке медицина…
***
Акушерка потом сказала, что мои роды были самые спокойные в её практике. Я не орала. Может, у меня высокий болевой порог. Может, мне не хотелось пугать внутри меня находящуюся Женю. Может, точечный массаж поясницы, который мне постоянно делала акушерка настолько снимал боль. А может, это многолетний опыт жизни с зубной болью научил меня не страдать.
В начале 90-ых годов не было мест, где я могла бы достойно лечить зубы. Я привыкла, что в поликлинике Генштаба, коей я могла пользоваться, как член семьи разведчика, покуда училась, полечат наилучшим и наиприятнейшим образом — могут укольчик обезболивающего вколоть, да и сверлильные машины «с воздухом» — охлаждают бор во время бурения. Но когда я закончила учиться, зубное мастерство военных зубологов мне стало недоступно, а зубы продолжали рушиться, и пришлось искать другие места для лечения их. Поход в городскую зубную клинику вызывал ужас — тёмные коридоры, крики за дверями, запах горелых зубов, окровавленные ватки на полу, сверлильные машины чуть ли не с ножным приводом, я посмотрела и поняла, что не могу так. А в хорошей клинике лечиться было очень дорого, денег на жизнь у меня еле-еле хватало — на гнилую морковку, хлеб и минтай для фурии… то есть для кошечки, а зубы были на самом последнем месте, после пунктов: 33) «Баунти» 34) зимние сапоги на шнуровке.
Поэтому приходилось мысленно останавливать боль — представлять, что боль — это круги на воде — и они расходятся-расходятся-расходятся… в бесконечность. Только мысль споткнётся (о зимних сапогах), боль сразу проявляется, тут как тут, опять кидаешь её в воду и пошло всё заново… Такая вот зубная медитация. Потом, ближе к родам, я сделала зубы. Правда, не очень удачно — половину штифтов доктор мне вкрутила сквозь стенку зуба прямо в челюстную кость. Они не болели — нервы были хорошо удалены, но когда спустя десять лет я захотела на них поставить коронки — никто из стоматологов и протезистов не брался их спасать. Пять зубов были удалены.
***
…Я устала рожать и акушерка меня положила в ванну с тёплой водой, сказала, чтобы я следила за своими ощущениями и позвала её, когда начнутся потуги.
Для мальчиков — когда матка раскрывается — это больно, это называется «схватки». Боль не постоянная, а приходит волнами. Вначале между схватками можно гулять по квартире, пить чай и разговаривать за жизнь (что я и делала), потом они становятся чаще и больнее, через каждые две-три минуты, длятся минуту, но сохраняют волнообразность. Я не смогла лежать на спине, так почему-то у меня не получалось контролировать боль — правильно дышать и отдыхать между схватками, спазмы так проходили гораздо болезненнее. Да и акушерке было не подлезть до точек на крестце, чтобы делать расслабляющий массаж. Вот как женщины лежат в роддомах? Как они страдают на койках, с которых нельзя вставать! Потому что «мало ли что – ребёнок вывалится головой на кафель, за всеми вами не уследишь». А потом какие испытывают муки в родильном кресле, я могла только догадываться. Я рада, что у меня было не так, что день родов у меня был праздник, а не пытка… Думаю, день смерти должен быть так же спокоен — дома и в кругу родных…
Когда матка почти раскрылась, начались потуги — сокращения мышц, изгоняющие плод. Но их, насколько я помню, первое время надо было как-то перетерпевать, стараться останавливать, часто дыша ртом, так как существовала вероятность ещё не полного раскрытия шейки матки, в следствии чего могли бы произойти разрывы и много чего ещё… Когда я поняла, что потуги уже пошли настоящие, я вылезла из ванны, пришла в комнату и сказала, что, мне кажется, что уже пора, хватит спать, надо делам заняться. И мы стали рожать.
От тёплой воды я разомлела. Это сейчас, с многолетним опытом жизни с рассеянным склерозом, я понимаю — чтобы прийти в бодрое состояние, надо было голову сунуть в холодную воду или, хотя бы в прохладную, или хотя бы лицо, но тогда я этим опытом не обладала, валила всё на усталость и бессонную ночь. Рожать было лениво, я стукала себя по щекам, трясла головой, чтоб хоть как-то прийти в себя. Кофе акушерка запретила пить, так как его употребление не рекомендуется кормящей матери, коей я могла стать в ближайшее время. Окситоцин она почему-то не взяла с собой, и на стимулирование процесса родов химическим путём рассчитывать не приходилось. Мне было так сонно, что я попросила акушерку перенести роды на завтра, но она сказала, что так не делают — ребёнок уже почти торчит из меня, надо собраться, постараться, ведь это опасно для наших жизней — вот так вот передумать и не рожать. И я родила.
Акушерка мне сразу дала Женю на руки, в ванной было темно, чтобы не травмировать ярким светом новорожденную. Женя внимательно посмотрела на меня фиолетовыми глазами — я помню этот взгляд до сих пор — у неё он и сейчас такой бывает: «И это моя мать»... Так начиналось второе октября двухтысячного года.
Потом я дорожала послед — плаценту, которая снабжала Женю все девять месяцев. Плацента была убрана в морозилку, а потом, через месяц, захоронена под старой липой в Лосином Острове… Может поэтому меня всё время тянет в те места — там похоронена моя часть… ну как рука или нога… Женя тоже скучает по Гольяново — ведь это наша общая часть тела была там закопана. Мне до сих пор снится только та квартира, новая не котируется, как фон для сноведений.
Помимо забытого окситоцина, акушерка меня вовремя не зашила — нитку и иголку она тоже не взяла, а порвалась я солидно; наложенные следующим вечером швы ничего не держали — в течение недели нитки выгнивали и вываливались.
—  Сейчас это не страшно! — сказала акушерка.
— А потом?
— В старости, когда мышцы ослабнут, они не будут держать матку, возможно опущение её или выпадение.