Святой Антуан. Ги де Мопассан

Его называли «святым Антуаном», потому что его звали Антуаном, а также потому, возможно, что он был весельчаком, любившим пожить и пошутить, поесть и выпить, и бегал за служанками, хотя ему было более 60 лет.
Это был крестьянин из провинции Ко, который легко гневался, имел мощную грудь и живот и ходил на длинных ногах, которые казались слишком худыми для веса его тела.
Он был вдовцом и жил со своей служанкой и двумя лакеями на ферме, которой мастерски управлял, соблюдал свои интересы, вникал во все дела, в выращивание скота и в сельское хозяйство. Его два сына и три дочери, уже состоящие в браке, жили неподалеку и раз в месяц приходили к нему на обед. Его сила была известна по всей округе, и жители говорили, словно поговорку: «Он силен, как святой Антуан».
Когда прибыли прусские завоеватели, святой Антуан в кабаре пообещал пожрать армию, так как был хвастуном, как все нормандцы, немного трусом и фанфароном. Он стучал кулаком по деревянному столу, заставляя танцевать чашки и стаканы, и кричал с красным лицом и хитрым взглядом в ложном гневе жуира: «Я их побью, клянусь Богом!» Он полагал, что пруссаки не пройдут дальше Таннвилля, но когда узнал, что они уже в Рото, то больше не выходил из дома и без конца смотрел на дорогу из окошка кухни, каждую минуту ожидая, что появятся штыки.
Однажды утром, когда он ел суп со слугами, дверь открылась, и вошел мэр коммуны, мэтр Шико, в сопровождении солдата в каске с медным наконечником. Святой Антуан немедленно подскочил, и все смотрели на него, ожидая, что он изрубит пруссака, но он только пожал руку мэру, который сказал: «Вот один для тебя, святой Антуан. Они пришли ночью. Не делай глупостей: они пообещали всех расстрелять и все сжечь, если что-то пойдет не так. Ты предупрежден. Покорми его, у него славный вид. Спокойной ночи, пойду к другим. Для каждого найдется постоялец». И он вышел.
Папаша Антуан побледнел и смотрел на пруссака. Это был высокий светлокожий парень с голубыми глазами, заросший до самых скул, у которого был вид идиота, робкого ребенка. Хитрый нормандец немедленно понял, что тот из себя представлял, и, успокоившись, сделал ему знак сесть. Затем он спросил: «Хотите супа?» Иностранец не понял. Тогда Антуан расхрабрился и сунул ему полную тарелку под нос: «На, жри, свинья».
Солдат ответил «Йа»* и принялся жадно есть, пока ликующий фермер, посчитавший, что его репутация восстановлена, подмигивал слугам, которые корчили гримасы, испытывая одновременно страх и желание рассмеяться.
Когда пруссак проглотил первую тарелку, святой Антуан подал ему вторую, которая также быстро была проглочена, но солдат заколебался над третьей, которую фермер хотел сунуть ему силой, повторяя: «Жри, набивай брюхо! Ты разжиреешь и будешь знать - почему, свинья!»
Солдат, понимавший только то, что должен есть вдоволь, смеялся довольно и сделал знак, что сыт.
Тогда святой Антуан, совсем освоившись, похлопал его по животу, крича: «Сколько жратвы в брюхе у моей свиньи!» Но внезапно он скрючился и покраснел, как от сердечного приступа, и не мог говорить. Ему в голову пришла мысль, которая заставила его задыхаться от смеха: «Вот так, вот так, святой Антуан и его свинья. Вот моя свинья». И трое слуг тоже расхохотались.
Старик был так доволен, что приказал принести водки и всех ею угостил. Он чокнулся с пруссаком, который цокнул языком, показывая, как ему нравится. А святой Антуан крикнул ему в лицо: «Что? Вкусно? У вас такого не пьют, свинья!»
С тех пор папаша Антуан никуда не ходил без своего пруссака. Это была его месть. И весь край, задыхавшийся от страха, извивался от смеха за спиной завоевателей над шуткой святого Антуана. Действительно, в этой шутке ему не было равных. Только он мог изобрести такое. Какой пройдоха!
Каждый день он ходил к соседям под руку со своим немцем, которого представлял с веселым видом, хлопая его по плечу: «Смотрите, вот моя свинья. Смотрите, как он разжирел!»
Крестьяне расцветали. «Ну и весельчак же этот святой Антуан!»
«Продаю его тебе, Сезар, за 3 пистоля».
«Беру, Антуан. Поешь колбаски».
«Я-то поем, пусть он поест».
«Пощупай его пузо. Увидишь, там один жир».
И все перемигивались, не смеясь из страха, что пруссак догадается, что над ним издеваются. Только Антуан, смелея с каждым днем, щипал его за ляжки, крича: «Один жир!», хлопал по заду и говорил: «Свиная кожа!», поднимал на руки, которые могли поднять и наковальню, и заявлял: «Он весит 600, и никаких отходов!»
Он взял себе в привычку предлагать есть свой свинье везде, куда бы они не ходили. Это было его большим удовольствием, большим развлечением: «Давайте ему все подряд, он все сожрет». И солдату давали хлеб и масло, картошку, холодное мясо, колбасу – все самое лучшее.
Глупый солдат покорно ел из вежливости, очарованный вниманием, и не отказывался даже в ущерб своему здоровью. Он действительно толстел, форма начала ему жать, от чего святой Антуан постоянно говорил: «Ты знаешь, свинья, надо будет тебя заставить сделать себе другую клетку».
Впрочем, они стали лучшими друзьями в мире, и когда старик ходил по своим делам, пруссак сопровождал его по доброй воле, просто из удовольствия побыть рядом.
Погода была очень морозной, страшная зима 1870 года, казалось, обрушила все бедствия на Францию.
Папаша Антуан, который готовился загодя и извлекал выгоду из всех обстоятельств, предвидя, что для весеннего сева не хватит навоза, купил его у нуждающегося соседа, и было условлено, что они каждый вечер будут его перевозить.
Каждый день перед наступлением ночи он отправлялся в путь на ферму крестьянина Оль, расположенную в полулье от его дома, в сопровождении своей свиньи. И каждый день это был праздник – его кормить. Весь край спешил посмотреть на это, как по воскресеньям люди спешат на мессу.
Однако солдат начал что-то подозревать, и когда люди смеялись слишком громко, он вращал встревоженными глазами, в которых иногда зажигался огонек гнева.
Однажды вечером, когда его заставляли есть, он отказался проглотить следующий кусок и попытался встать, чтобы уйти. Но святой Антуан остановил его и, положив руки на плечи, заставил сесть, от чего затрещал стул.
Поднялось буйное веселье, и сияющий Антуан сделал вид, будто перевязывает солдата, чтобы вылечить, а затем заявил: «Раз ты не хочешь есть, ты будешь пить, Богом клянусь!»
Пошли за водкой в кабаре.
Солдат зло вращал глазами, но пил столько, сколько его заставляли, а святой Антуан поддерживал его голову к большой радости присутствующих.
Нормандец, красный, как помидор, с горящим взглядом, наполнял стаканы и чокался, крича: «За тебя!» А пруссак, не говоря ни слова, опустошал рюмки с коньяком.
Это была борьба, битва, реванш! Кто выпьет больше? Они больше не могли пить, выпив литр. Но ни один не хотел проигрывать. И они ушли, сыграв вничью. На следующий день надо было начинать снова.
Они вышли, шатаясь, и отправились в путь рядом с повозкой с навозом, которую медленно тянули 2 лошади.
Начал идти снег, и безлунная ночь падала на белизну полей. Холод охватил мужчин, заставляя пьянеть еще больше, и святой Антуан, раздосадованный тем, что не победил, развлекался тем, что пытался столкнуть немца в канаву. Тот избегал этих атак и произносил раздраженно несколько немецких слов, что заставляло смеяться крестьянина. Наконец, пруссак рассердился, и когда Антуан толкнул его вновь, ответил таким ударом, что колосс пошатнулся.
Тогда, пьяный от водки, старик схватил солдата в охапку, как маленького ребенка, и швырнул через дорогу. Затем, довольный собой, он скрестил руки и рассмеялся вновь.
Но солдат живо поднялся, потеряв каску, и, обнажив саблю, бросился на папашу Антуана.
Увидев это, крестьянин схватил свой хлыст, большой хлыст с рукояткой из бука, крепкий и гибкий, как бычий нерв.
Пруссак кинулся вперед с опущенной головой, уверенный в том, что сейчас убьет. Но старик, схватив рукой лезвие, нацеленное ему в живот, отвел саблю и ударил солдата в висок рукояткой хлыста, от чего враг рухнул к его ногам.
Старик смотрел на тело, корчившееся в спазмах, с большим удивлением. Тело вскоре перестало извиваться. Старик наклонился, перевернул его, посмотрел некоторое время. У того были закрыты глаза, и струйка крови текла по лбу. Несмотря на темень, папаша Антуан различал пятно крови на снегу.
Он стоял в растерянности, пока лошади продолжали тащить его груз.
Что делать? Его расстреляют! Сожгут его ферму, разорят край! Что делать? Что делать? Как скрыть труп, скрыть убийство, обмануть пруссаков? Он услышал голоса вдалеке, среди снежной тишины. Он быстро схватил каску, надел ее на голову трупа, схватил его, догнал повозку и бросил труп на навоз. Когда они приедут домой, он подумает, что делать.
Он шел маленькими шагами, напрягая мысль, но не находил решения. Он считал, что погиб. Он вошел в свой двор. На чердаке горел огонек – служанка еще не легла. Тогда он отвел повозку к выгребной яме. Он думал, что, перевернув повозку, труп упадет, и его завалит, поэтому начал качать телегу.
Как он и предполагал, труп соскользнул в яму, и его завалило навозом. Антуан разровнял кучу вилами. Он позвал слугу, приказал ему поставить лошадей в стойло и вернулся в свою спальню.
Он лег, думая над тем, что ему делать, но ничто не приходило в голову, и его страх только рос в неподвижности постели. Его расстреляют! Он потел от страха, его зубы стучали, и он встал, дрожа, не в силах больше лежать.
Он спустился в кухню, взял бутылку из буфета и вновь поднялся. Он выпил два стакана, опьянел, но тоска в его душе не прошла. Ну и вытворил же он дело, глупец!
Теперь он ходил взад-вперед по комнате, ища уловки и хитрости, и время от времени споласкивал рот спиртным, чтобы придать себе храбрости.
Он ничего не находил. Ничего.
Около полуночи его сторожевой пес, волчья полукровка, которого звали «Ненасытный», принялся выть на мертвеца. Папаша Антуан затрясся от страха, и каждый раз, когда пес возобновлял свой вой, по коже старика бежала дрожь.
Он рухнул на стул с подкосившимися ногами, с тревогой ожидая, что Ненасытный завоет опять, и дрожал каждым суставом: настолько страх заставил трепетать его нервы.
Часы внизу пробили 5. Все было белым. Здания ферм вырисовывались черными пятнами. Старик вышел во двор. Собака рвалась с цепи. Он отпустил ее. Тогда Ненасытный подпрыгнул, остановился, ощерился, вытянул лапы, оскалил клыки и посмотрел на навозную кучу.
Святой Антуан, дрожа от страха, лепетал: «Что с тобой, грязный пес?» и прошел на несколько шагов вперед, рыща глазами в тени, смутной тени двора.
Тогда он заметил фигуру человека, сидящего на навозе!
Он смотрел на это, пораженный страхом. Но внезапно он увидел рядом с собой рукоятку вил, вонзенных в землю. Он вытащил их и в приступе такого страха, который придает отваги самым трусливым, бросился вперед, чтобы посмотреть.
Это был он, его живой пруссак, который воскрес и выбрался из своей могилы. Он машинально сел и оставался неподвижным, на него падал снег, он был покрыт кровью, отупел от водки, оглушен ударом, обессилен от раны.
Он заметил Антуана и, ничего не понимая, попытался встать.
Но старик, узнав пруссака, брызгал слюной, как бешеное животное. Он бормотал: «Ах, свинья, свинья, ты не умер! Ты донесешь на меня… Подожди же…!»
И, бросившись на немца, он изо всех сил вонзил ему 4 железных зубца в грудь. Солдат упал на спину, издав глубокий вздох, пока старик вынимал оружие из раны и затем все бил и бил в живот, в горло, хрипя от остервенения, продырявливая с ног до головы тело, чья кровь текла ручьями.
Затем он остановился, устав, вдыхая воздух большими глотками, отягченный совершенным убийством.
Когда запели петухи и занялся рассвет, он начал рыть могилу.
Он вырыл яму в навозе, дошел до земли, работая беспорядочно и лихорадочно.
Когда яма была достаточно большой, он сбросил туда труп с помощью вил, набросал земли, потоптался, положил навоз обратно и довольно смотрел на падающий снег, который заметал все следы белым покрывалом.
Затем он воткнул вилы в навоз и вернулся к себе. Его бутылка водки, наполовину опустошенная, еще стояла на столе. Он допил ее, бросился на кровать и заснул глубоким сном.
Он проснулся трезвым, с ясным сознанием, способный предвидеть, что будет дальше.
По истечении часа он носился по краю, расспрашивая всех о своем солдате. Он говорил, что пойдет к офицерам, чтобы спросить, почему у него забрали постояльца.
Так как все знали об их дружбе, его не подозревали, и он продолжал поиски, заявляя, что пруссак каждый вечер гонялся за юбками.
Старый жандарм на пенсии, который держал постоялый двор в соседней деревне и у которого была красавица-дочь, был арестован и расстрелян.

3 апреля 1883
(Переведено 12.02.2019)
----------------------------
*Ja - "да" (нем.)


Рецензии