Глава 4

4

Цветущие холмы. Яблони и вишни. Необыкновенный аромат. И гуденье пчёл. Я не сразу заметил небольшого ростика, светленькую, в бежевом платье, молоденькую девушку, стоящую неподалёку. В руках она держала тряпичную авоську, с вышитыми на ней оранжевыми рожицами, похожими на компьютерные смайлики. Улыбаясь, шагнула мне навстречу:
-  Здравствуй, очень рада. Меня предупредили, что едет человек с какими-то своими заморочками по жизни…  Ты не волнуйся, у каждого из нас, когда мы приходили на Ковчег, были проблемы, а чаще и не одна, которые все успешно, в конце концов, разрешались.

Пытливо взглянула на меня:
-  Мне показалось? На море возник смерч?.. Тут не бывает бурь.

-  Буря, да. Меня спасли, можно  так сказать – дельфины… Они передавали тебе привет.

-  Спасибо, - лицо девушки посветлело. – Не будем терять времени. Пойдём.

Мы двинулись по узенькой тропинке, ведущей вверх.  Настоящее благоуханье, от него немного подкруживало голову, вдобавок приходилось то и дело подныривать, приподнимать  ветви деревьев,  бело-розовыми букетами нависающими иногда чуть ли не до земли. Я не без труда поспевал за своей провожатой. Но вот сад закончился и мы вышли на полянку с круглым блестящем столиком в центре. На столике, в пузатеньких глиняных горшках, красовались пунцовые розы. Справа, за черёмухой и сиренью, выглядывал изящный флигелёк с красной черепичной крышей.

Девушка приблизилась к розам. Погладила их. Розы потянулись к ней, укутались знакомой мне уже нежной зеленоватой дымкой с золотистыми отблесками и переливами…

-  Какие красивые, - сказал я, - у меня отец очень любил розы. Засадил ими весь сад. Выписывал саженцы, всякие экзотические сорта. Они у него периодически вымерзали зимой. Вообще он был упёртым садовиком. В отличие от меня.

-  Вот и жаль, что тебе это неинтересно, ведь они такие чудесные, - лицо Фиалки сделалось растроганным, - деревья, травки… Мы с ними разговариваем, они рассказывают мне всякие чудесные истории…

Она помолчала, словно прислушиваясь к своим мыслям.

-  А ведь твой отец…

-  Он умер.

-  Нет, смерти нет. Он просто перешёл в другой мир. В другое качество своего существования.

-  Да, конечно… У нас всегда были сложные взаимоотношения. Он не понимал и не хотел понимать, что я делаю, как живу… Я, в свою очередь, был к нему слишком строг и требователен. А он просто не мог иначе.

Фиалка подняла на меня серьёзные глаза:
-  Он тебя ждёт. Вы с ним скоро встретитесь…

Она хотела прибавить ещё что-то, но не успела – сверкнула молния – бац! На стол шлёпнулся, закрутился на спине, дрыгая ножками, перевернулся на брюшко здоровенный жук-скарабей, увешанный новогодней мишурой.

-  Сашка! – радостно воскликнула Фиалка.

Жук принялся счищать с себя слюдяные ленточки.

-  Знакомься – Scarabaeus sacer, можно попросту Саша, мой друг, - смеясь, представила неожиданного гостя девушка. И тихонечко дотронулась, погладила жука кончиками пальцев,  - Са-ашенька…

Я как-то немного растерялся:
-  А мы, кажется, знакомы… А почему – мишура?

-  Так ведь скоро Новый год! – искренне удивилась моя собеседница. – Будем ёлку наряжать. Вот мой дружочек и собирает везде мишуру, и цепочки, и пуговички даже… Вот такой он у нас хозяйственный.

-  Но ведь здесь – весна!

Фиалка вновь засмеялась, задумалась…

- Дело в том, что мысли наши обладают колоссальной творческой силой. Это особенно видно тут, на Ковчеге… Мысль преображает реальность, создаёт новую реальность, как этот весенний сад… И эта новая реальность, новый созданный мир начинает жить своей самостоятельной жизнью. Рядом за гранью другая реальность, другая жизнь – волшебная зима с Новым годом… Если б люди понимали это обстоятельство, иначе относились бы к своим мыслям, своим поступкам… Хотя там, на практике, всё сложнее, даже трагичней… Ведь мысль может имеет не только созидающее, но и разрушительное начало.

Тем временем скарабей соскрёб с себя все блёсточки-ниточки. Пошевеливая усиками,  уставился крошечными глазюльками на меня.

-  Он приглашает тебя на Праздник цветов.

Жук чуть присел, словно соглашаясь со своей подружкой. И вдруг расправил крылья, зажужжал, оторвался от стола, набирая скорость,  исчез в яблоневых ветвях.

-  Как пчёлка, - с умилением произнесла Фиалка. – У нас завтра действительно Праздник цветов. Будет очень красиво и необычно… И я буду там, и Саша… Вот эти розы, – в голосе девушки послышались горделивые нотки, - я сама вырастила специально на праздник… Ну как, придёшь?

-  Приду, наверное, - ответил я неуверенно.

Фиалка посерьёзнела.

-  А я ведь совсем забыла, по какой причине ты здесь…

Кажется, небо чуть потускнело, поблёкли краски…

-  Извини, что я не приглашаю тебя в дом, но нам надо спешить.

Мы стремглав шмыгнули в яблоневый лесок, будто удирая от кого-то, и тут же оказались на пустыре. Заросший в рост полынью и лебедой, сжатый сараями и покосившимся деревянным забором – обычный пустырь, он, тем не менее, показался мне  знакомым. Нет, ну точно!

-   Я помню!  Это пустырь за нашим старым домом, я жил здесь до шести лет. Мы часами с одним моим другом играли тут, ловили  жуков и гусениц; бегали, прятались, сочиняли всякие пугалки.  Вон там, в углу, в дырке под крышей сарая живёт старая,  в заплатках и в паутине, злобная шуба.  Днём она спит, а ночью вылезает на огороды и душит людей, если встретит, конечно, какого-нибудь бедолагу. Так что ночью  на пустыре лучше, разумеется, не гулять…

-  Пустыря раньше не было, - тихо сказала моя спутница. – Это ворвалось твоё пространство… Что ты ещё вспомнил, вот именно сейчас?

Меня переполнял хоровод образов, обрывки детских воспоминаний и впечатлений; вот я увидел себя со стороны – маленький худенький пацанёнок, взволнованно прильнувший к нашему старенькому, чёрно-белому, телевизору… Что-то как будто очень важное шевельнулось в памяти, и тут же пропало.

-  Нет, ничего не понимаю.

-  Всё, он появился.

Да! За дощатым забором, где ранее гудела дорога и велось строительство, а минуту назад не было вовсе ничего, стоял густой, тёмный лес!.. Небо окончательно затянулось серой мглой. Краски ушли из мира. Тоскливо и пусто.

-  Я не могу идти с тобой дальше, - пояснила тихо Фиалка, - это твоя история. Возможно ты ещё что-нибудь вспомнишь… В последние дни из этого леса ко мне приходил белый волк.

Вопросительно посмотрела на меня.

-  Он просто приходил, и молчал, словно ждал чего-то или кого-то. Не шёл на разговор, не отвечал на мои расспросы. Хотя был очень спокоен и даже дружелюбен. Я угощала его морковным пирогом. Он съедал кусок и уходил.

-  Забавно, волк ест морковный пирог, - пробормотал я.

-  Возьми, - девушка протянула смайликовую сумку, - тут морковный пирог. Если встретишь его в лесу, угости, скажи, что ты от меня. И сам угощайся, может, тебе понравится. Я сама пекла.

Хозяюшка фруктового сада совсем  пригорюнилась… Я обнял девушку:
-  Всё будет нормально.

Один так один.

И направился к забору. Вот в энтом месте, где торчит ржавый гвоздь, доска отодвигается. Память не подвела меня – доска с лёгким скрипом отошла в сторону.

Я оглянулся:
-  До встречи на Празднике цветов!

И, пригнувшись, на выдохе, - в детстве, конечно, пролезать тут было несравненно легче, протиснулся в щель.

И сразу очутился в лесу. Столетние вязы, клёны, хмурые и неприветливые, стискивали заросшую спорышем тропинку, закрывали мощными кронами пасмурное небо, казалось – уже сумерки. Сизый туман стелился между стволами, выползал, заволакивал мою дорожку… Ни звука. Ни шороха…

Я узнал лес! Он выглядел глуше, несколько другим, но это именно он, чудом сохранившийся в повсеместной тотальной вырубке кусочек девственной природы недалеко от нашего дома на окраине города, куда мы переехали жить из нашего старого деревянного барака, попавшего под снос. Я не раз гулял здесь с родителями, а повзрослев – один, если нужно было о чём-то поразмышлять, - и лес словно помогал, подсказывал правильные решения.

Но на сей раз, обычной радости при встрече с моим старым знакомым я не испытывал. Наоборот – резкое чувство тревоги охватило меня. Я сделал несколько шагов…

Пронзительные горящие глаза следили за мной из темноты. Я не понял даже, белый волк – не белый?.. Собаки, перед тем, как броситься, коротко рычат. Волк прыгнул сразу. Я подался назад, выставляя перед собой руки, но удар был настолько силён, что сбил меня с ног, мы покатились по земле… Мы боролись дико и страшно. Мне удалось схватить его за шею, но он вырвал голову, оставив в ладонях клочья шерсти. Я бил, бил ещё, подминая, наваливаясь коленом на его грудь, он стряхнул меня, оскаленная пасть нависла, почти касаясь  лица. Теряя последние силы, я  отчаянно пытался удержать волка. И понимал, что не удержу, что он дотянется сейчас своими железными клыками до моего горла.

- А-а-а-а-а-а!

Что это? Что за видения нахлынули на меня, жив ли я ещё?

Голый, грязный человек с длиннющими спутанными волосами, извивался, как ящерица, визжал и рычал, пытаясь освободиться от накинутой на него сетки. И пять волков вокруг него скулили, метались, рвали зубами верёвки, не обращая внимания на зависший над ними вертолёт, с чёрными дулами карабинов. Прогремело сразу несколько выстрелов. Один волк упал с раздробленной головой. Второй вскрикнул, заплакал, закрутился юлой, хватая зубами простреленное бедро. Человек под сеткой замер и поднял смуглое, с полными ужаса глазами, лицо на охотников. И я встретился с его взглядом, как будто тоже был в вертолёте. И почувствовал, что не могу удержаться, и падаю в эти полные боли и отчаяния глаза, вхожу в это худое, с выступающими рёбрами, исцарапанное  тщедушное тельце…

«Не надо, не стреляйте, не стреляйте»!..

Потом  пули настигли отца и сестру. Тогда мать оставила верёвки, и взвилась вверх, и выстрел застиг её в прыжке. Она рухнула на меня, на него – и он почувствовали на себе её тело, такое тёплое и родное, защищавшее его, отогревающее в самые лютые зимы… И запах крови. И смерти. И он закричал дико. Он рванулся ввысь, путы врезались в грудь - он вырвется, он выворотится из кожи, мяса и сухожилий, он взлетит, ведь он умеет летать, он просто забыл об этом, и настигнет, доберётся до горла убийцы!..

Но надвигалось уже новое видение…

Я шёл по лесу. Я был студентом. И здесь, в лесу, возможно, на этом самом месте, натолкнулся на неряшливо одетого, в кровоподтёках и ссадинах, весьма экзотического субъекта, сидевшего у тропинки на поваленном дереве. Он вытянул перед собой грязную ладонь… Он просил – милостыню!   Дикая ситуация! В лесу милостыню не просят, для этих целей существуют, как всем известно, другие и весьма доходные площадки. Я прошествовал мимо. И почему-то обернулся. Бродяга, закрыв  рукой глаза, плакал. Мне вдруг, неожиданно для самого себя, ужасно стало жаль его,  хотя я никогда не испытывал сочувствия к подобной публике… У меня в кармане лежало три рубля. Эти деньги нужны были мне, нужны сегодня… Я возвратился к бедолаге -  зачем, зачем, зачем все?! – и отдал ему остатки своей стипендии… Так и врезалось в память –  сумрачный лес, раскрытая ладонь нищего, грязное лицо, в синяках,  с потёками слёз… Его неестественно блестящие белки глаз. И взгляд – странный, пронзительный, пробившее мне самое сердце…

Ослепительная вспышка скрыла всё. А когда глаза вновь привыкли к обычному свету…

Мы сидели друг напротив друга, я – и человек,  обычный человек, белокурый, в курточке и  брюках…

Он тяжело дышал. Улыбнулся – приветливо и хорошо:

-  Как здорово, что ты пришёл… Что это ты…