Мишкины университеты. Глава 11. Генеральская дача

                Глава 11. Генеральская дача

                Через полчаса, «Москвич», свернув с основного шоссе, покатил между зелёных перелесков, по ухоженной асфальтовой дороге. Проехав несколько километров, он затормозил перед шлагбаумом, у въезда в дачный посёлок.  Посёлок и прилегающая к нему роща были огорожены покрашенным в зелёный цвет забором. Рядом со шлагбаумом стоял, построенный из кирпича, небольшой домик для охраны.
   Машина ещё не успела остановиться, как из домика, застёгивая на ходу милицейский китель выскочил сержант. Видимо зная, кто находится в автомобиле, он подняв шлагбаум, и вытянувшись рядом с ним по стойке смирно, от волнения забыв, что на голове нет фуражки, приложил ладонь к виску. Водитель «Москвича», (тоже сержант) проезжая мимо него высунулся в окно и засмеявшись, сказал: «Ох ты дурень, Сердюк! Хто ж, к пустой голове руку прикладае?)
     Заехав на территорию дачного посёлка, автомобиль несколько минут пропетляв по узеньким улочкам остановился у двустворчатых ворот чьей-то дачи. Пока сержант-водитель, стоя у ворот жал на кнопку звонка, майор сидевший на переднем сиденье и молчавший всю дорогу, повернулся к пареньку и сказал: «Это дача начальника УВД Харьковской области генерала милиции Рябоконя. Здесь ты будешь отбывать свои десять суток. С сегодняшнего дня поступаешь в распоряжения завхоза. Жить и питаться будешь здесь. Если мне на тебя пожалуются – поедешь обратно в тюрьму, и только Господь Бог знает, сколько ты там можешь пробыть времени. Всё понял?» Мишка молча кивнул головой. Ворота распахнулись, и «Москвич» заехал во двор.
     «Выходи», – сказал пареньку, вылезая из автомобиля майор. Выбравшись наружу, Мишка огляделся. Участок, на котором располагалась генеральская дача, был довольно большой, не менее гектара. Посредине его стояло рубленное из брёвен двухэтажное здание – сама дача. За ней виднелась берёзовая роща. В глубине участка стояли дом, сложенный из кирпича, и хозяйственные постройки. От ворот к даче шла асфальтированная дорожка, по обе стороны от нее, на зелёном газоне, расположились клумбы с цветами.
     Закрыв ворота к майору подошёл крепкий коротко подстриженный мужчина, лет пятидесяти с загорелым лицом. «Здравия желаю, товарищ майор», – несмотря на гражданскую одежду по-военному поздоровался он. В ответ на его приветствие, майор, кивнув головой на Мишку, сказал: «Вот, Семёныч, привёз помощника, как ты просил. Студент. Десять суток будет в твоём распоряжение. Забирай!» И почти без перехода, добавил: «Как у вас здесь, тихо?»  «Тихо», – ответил Семёныч. «Ну раз тихо, тогда покорми нас, и мы поедем в город», – сказал майор. «Ты пока посиди вон на той лавочке. Гости уедут, займусь тобой», – указав Мишке рукой в сторону стоящей у ворот скамейки, сказал мужчина, и пошёл вместе с майором и водителем в сторону кирпичного дома. Арестант, у которого от голода судорожно сжимался желудок, услышав про еду, горестно вздохнув, уселся на лавочку. 
      Проводив начальство, мужчина подошёл к Мишке, ощупал его внимательным взглядом, и протянув руку, сказал: «Ну что ж давай знакомиться – Николай Семёнович-завхоз, можно просто Семёныч. А тебя как звать-величать?» «Миша», – ответил парень. «Ну пойдём, Михаил, поснедаем. Вижу голодный ты, да и я то же, заодно и поговорим», – сказал завхоз, и они направились в сторону кирпичного дома.
      Дом, снаружи казавшийся обычным, внутри был похож на гостиницу или общежитие. Поднявшись по крылечку следом за Семёнычем, Мишка очутился в коридоре, делившем первый этаж на две половины. По обе стороны коридора располагались двери комнат, а конце - лестница наверх. Все двери, кроме одной были закрыты, а из той что открыта, слышался звон посуды и женское пение.  Когда завхоз, а за ним и парень зашли в комнату, из которой доносилось пение, то увидели молодую, загорелую, темноволосую женщину, в ярком летнем сарафане. Она мыла посуду в эмалированной кухонной раковине, и не отрываясь от дела, напевала приятным голосом «Черемшину». Услышав шаги входящих мужчин, темноволосая повернулась, и Мишка увидел огромные карие смеющиеся глаза. Они лучились солнечным светом, завораживали, притягивали, манили к себе и оторвать от них взгляд было невозможно.
     «Анюта, вот прислали нам помощника на десять дней. Зовут его, Михаил. Сообрази нам что-нибудь поесть. Парень проголодался, сама понимаешь – тюрьма не родная мамка. Да и я тоже заморил бы червячка», – садясь за стол, сказал Николай Семёнович.
      Анюта прекратив мыть посуду, вытерла фартуком руки, и приветливо улыбнувшись затараторила: «Ой, Микола Сэмэныч, як же вы мене напужалы! Счас я вам с хлопчиком дам поисты. Який гарный хлопец. За шо ж вин в тюрьму попав, Микола Сэмэныч?»  Она говорила с завхозом о Мишке так, будто бы, того не было в комнате, и одновременно с этим наливала в тарелки наваристый борщ.  От запаха борща, у постившегося с самого утра не по своей воле парня, потекли слюнки и закружилась голова. Когда Анюта, ставя тарелку перед Мишкой, перегнулась через стол, в глубоком вырезе её сарафана он увидел молочно-белую грудь, с вызывающе торчащими коричневыми сосками.  От такой картины у него враз пересохло во рту, и он, забыв о еде, уставился на Анютины прелести. Перехватив его взгляд женщина, ничуть не смутилась, а наоборот, улыбнувшись, сделала неуловимое движение плечами. От этого движения её груди перед глазами Мишки, как бы дразня – качнулись из стороны в сторону. «Кушай, хлопчик, кушай! В тюрьме так не накормят», – разгибаясь сказала она. Парень с трудом оторвав свой взгляд от выреза сарафана, принялся за борщ. После первого блюда были ещё гуляш и компот. Такое меню Мишке очень понравилось, и он повеселел.
         За обедом, Николай Семёнович, расспросил арестанта о том, где он учится, откуда родом, сколько ему лет, и за что попал в тюрьму. Потом от него парень узнал, что на даче постоянно живут жена генерала – Евгения Сергеевна, и две его дочки – Света и Юля, а также завхоз, то есть он, и Анюта – она готовит пищу, убирает в доме и следит за цветами.  Мишка же должен помогать всем, кто из живущих на даче об этом попросит, то есть быть на подхвате, ну и кроме того держать в чистоте все дорожки на территории дачного участка. Кормить его будет Аня, а для сна отведено место в мансарде, а проще говоря на чердаке, что паренька очень обрадовало. 
        Поднявшись по лестнице в мансарду, Мишка увидел просторную, без всяких излишеств, вполне благоустроенную комнату. Стены и пол её были обшиты гладко обструганными досками и покрыты лаком, по этой причине комната, несмотря на два небольших оконца, казалась светлой. Из мебели на чердаке стояли панцирная койка с матрасом, и подушкой без наволочки, стол, и два стула. Парню его новое жилище очень понравилось, а когда Анюта выдала ему чистые белые простыни и наволочку, он вообще пришёл в восторг. Застелив постель, Мишка спустился вниз, и Семёныч, тут же нашёл ему работу: «Пойдём, наколешь дров для бани – вдруг генерал без предупреждения приедет, у него такое случается».
       Срубленная из сосновых брёвен, банька, похожая на избушку Бабы Яги, стояла в рощице за дачей. Завхоз подвёл парня к куче аккуратно попиленных берёзовых чурок, лежащих за баней, вручил ему топор, (назвав его колуном), и показав где складывать дрова, удалился по своим делам.
      Несмотря на то, что солнце находилось у самого горизонта – вечер был душный, и Мишка оглядевшись по сторонам, и не увидев никого постороннего, разделся до трусов, и поплевав на руки, принялся за дело. Нервное напряжение, вызванное неприятными событиями последних дней, требовало выхода наружу, и он с остервенением, стал вонзать топор в берёзовые чурбаны. Топор был, тяжёлым и тупым, чем-то похожим на утюг, с колёсиками, встроенными внутрь лезвия и длинной ручкой. Подняв его высоко над головой, Мишка, с ненавистью, как на своего врага, бросал колун на поставленный торчком чурбан. Чаще всего, от его удара, тот с треском раскалывался на две половинки, и парень от этого испытывал моральное удовлетворение, а иногда (если чурбан был сучковатый) топор застревал в нём. И вот тут приходили на помощь колёсики, они расклинивали две половины чурки, и не давали лезвию застрять намертво, как это бывает с обычным топором. Когда случалось такое, то парень, подняв колун над головой вместе с непокорным пнём, вновь со злостью бросал его вниз, и неизбежно побеждал. Так, играя с самим собой в непонятную игру, он переколол половину дров, и устало стерев пот с лица, сел перекурить. Сразу же в его голову полезли мысли, о непредсказуемости жизни. Суд, КПЗ, тюрьма, загородная дача, как столько событий могло уместиться в один день?
        Задумавшись об этом, Мишка не заметил, как из-за угла бани, крадучись вышли две девчонки – одна из них была, наверное, его ровесница, а другая лет на семь-восемь младше. Постояв немного и обидевшись на то, что парень на них не обращает внимания, старшая девочка насмешливо сказала: «Света, мы то с тобой, все мозги изломали, думая, кто за баней дрова колет? А оказывается у нас на даче новый жилец появился. Да ещё какой – богатырь! Смотри сколько дров наколол… Тебя как зовут?» – спросила она у Мишки.  Тот полагая, что вокруг никого нет, от неожиданности вздрогнул и повернулся на голос. Увидев девчонок, и сразу догадавшись, кто перед ним, он с неподдельным интересом уставился на генеральских дочек. На первый взгляд сёстры ничем не отличались от сотен своих сверстниц, такие же как у всех ситцевые летние платьица, на загорелых до черноты ногах – дешёвенькие босоножки. У младшей был облупленный нос, и выгоревшие на солнце волосы, заплетенные в две жиденькие косички, а старшая была коротко подстрижена. Не выдержав долгого молчания и пристального взгляда Мишки, она, пытаясь скрыть смущение за грубостью, сказала: «Что вылупился, как в зоопарке, девчонок никогда не видел? Я спросила, как тебя зовут?»  Парень, пытаясь сгладить допущенную неловкость, поспешно ответил: «Михаил, можно просто Миша». «Ну вот и замечательно, а меня зовут Юлия, можно просто Юля, а это моя младшая сестра Светлана, можно просто Светка», – явно передразнивая парня, ответила девушка. Мишка, вдруг вспомнив, что сидит в одних трусах, вскочил и стал поспешно натягивать брюки. Смешно подпрыгивая на одной ноге, он безуспешно пытался попасть другой в штанину. Наблюдая, за его похожими на ритуальные танцы дикарей, попытками одеть штаны, обе девчонки хохотали до упада. Наконец, справившись с собственными брюками, Мишка красный от смущения, повернулся к сёстрам и сказал: «Что ржёте, как в цирке? Никогда не видели, как люди одевают штаны?»  Те на несколько секунд замолчали, а потом осмыслив его фразу и поняв, что парень почти слово в слово повторил то, что сказала перед этим Юля – снова захохотали, вместе с ними засмеялся и Мишка. Так они подружились. Поговорив с парнем и узнав о нём всё что их интересовало, девчонки ушли, а он доколов дрова уже в сумерках пришёл в своё новое жилище.
     Когда арестант, держа рубашку в руках, с обнажённым торсом зашёл в дом, из дверей кухни выглянула Анюта. Увидев Мишку, она заулыбалась и затараторила: «Заходь, хлопец, заходь. Я варэникив наготувала. Сидай, вечерять будешь. Уморився гляжу?» Ставя перед ним большую миску вареников, она коснулась парня своей грудью. Торчащий сосок, прикрытый тонкой тканью ситцевого сарафана проехал по обнажённому Мишкиному плечу, и он от неожиданности вздрогнул. Анюта же, словно не замечая это, принесла эмалированную кружку с компотом, и снова будто невзначай коснулась грудью его плеча. И Мишке почему-то вспомнилась Татьяна Михайловна сменный мастер на кондитерской фабрике и внутри у него, что-то сладко заныло, а кровь быстрее побежала по жилам.  Усевшись напротив его, кухарка влюблёнными глазами смотрела, как парень с аппетитом поглощает вареники.
     Мишка допивал компот, когда вернулся Николай Семёнович. Доложив ему о проделанной работе, арестант поднялся на мансарду и утомлённый событиями прошедшего дня – завалился спать.  Свежий воздух, усталость и переживания сделали своё дело – сон был крепким и здоровым. Проснулся он только утром, когда услышал чьи-то шаги на первом этаже.
     Быстренько вспомнив, события вчерашнего дня, парень оделся и спустился вниз. На кухне пили чай завхоз и кухарка. Увидев его Анюта засуетилась, а Семёныч, сказал: «Хорошо, что ты встал, Михаил. После завтрака сложишь дрова, и подметёшь все дорожки, а потом посмотрим, что делать дальше».  На завтрак были оладьи со сметаной, они возвышались пышной горкой в эмалированной миске, и перед глазами Мишки возникли родной дом и мама, всегда готовившая утром оладушки, и он загрустил. Анюта искоса, наблюдавшая за парнем, почувствовав его настроение, сказала: «Ты не кручинься, хлопец! Всэ будэ добре».
     Выполнив задание завхоза, парень уже собирался пойти узнать, что делать дальше, но тут из дома вышли генеральские дочки. Поздоровавшись, Юля спросила: «Ты чем занимаешься?» «Дорожки подметал», – ответил Мишка. «Свободен значит? Тогда пойдём с нами в карты играть. Светка, тащи карты – мы в беседке будем», – обрадовалась девушка. «Я человек подневольный, если Николай Семёнович отпустит, то я не против», – ответил арестант. «Ну хорошо, пойдём к Семёнычу», – согласилась девушка.  Завхоз, видимо не желая портить отношения с дочкой генерала, возражать не стал, и ребята пошли в беседку, где их с нетерпением ждала Светка.
      Беседка располагалась в укромном месте дачного участка – берёзовой рощице невдалеке от бани. Покрытая крышей из тёса, и увитая снизу доверху диким виноградом, она была довольно просторной и уютной. Внутри её стоял сбитый из досок стол, а вокруг него четыре скамьи. От бани к беседке была проложена неширокая усыпанная мелким гравием дорожка.
      Удобно расположившись вдали от посторонних глаз, ребята начали играть в «дурака». Мишка, пользуясь неопытностью девчонок, без стеснения мухлевал, но они этого не замечали. Чаще других проигрывала Света, и от этого очень расстраивалась. Ей было десять лет, училась она в четвёртом классе, и Мишке, когда она после очередного проигрыша по-детски не могла сдержать своих эмоций, было жалко её, а Юля наоборот каждый раз дразнила сестру, и доводила до слёз.
       Вскоре парень выяснил, что Юле в августе исполнится семнадцать лет. Она окончила среднюю школу, и поступила на юридический факультет университета. Вчера не рассмотрев толком девушку, Мишка украдкой с интересом разглядывал её сейчас. Насмешливые зелёные глаза, чуть вздёрнутый носик, нежная открытая шея, русый, выгоревший на солнце волос и гибкая девичья фигура, делали её привлекательной.
      Когда всем надоело играть в карты, Мишка решил поразвлечь сестёр карточными фокусами. Фокусы были простенькими, но генеральские дочки никогда жизни не видевшие такого, с восторгом наблюдали, как колода в руках парня то раздвигалась веером, то водопадом падала из одной руки в другую. Показывая фокусы, он сделав загадочное лицо, небрежным движением доставал карту, которую запоминали зрители, и ловко тасуя картёжную колоду изображал из себя всемогущего факира. Показав всё что он умел по два раза, Мишка спросил у Юли, есть ли у них в доме библиотека, и если есть, то не могла бы она дать ему почитать какую-нибудь интересную на её вкус книгу. Хотелось кушать, и ребята собравшись пошли домой. Забежав к себе, Юля через пять минут протянула Мишке роман Мопассана «Милый друг».
      После обеда арестант с завхозом ремонтировали въездные ворота, а вечером, он под руководством Анюты поливал цветочные клумбы. Когда закончили полив и поужинали, Мишка соскучившийся по книгам, поднявшись на мансарду и закрыв за собой дверь, с головой погрузился в роман Мопассана.  Зачитавшись книгой, он не заметил, как в доме погас свет и наступила тишина. От чтения в полумраке, глаза парня быстро устали, чтобы дать им отдохнуть, он отложил книжку и его мысли вернулись в сегодняшний день. Он вспомнил Юлю и ему подумалось, что книгу Мопассана, она скорее всего выбрала неслучайно, а сознательно. Быть может она этим хотела сказать, чтобы парень был посмелее с ней. «Какая к чёрту смелость, ей шестнадцать лет, она дочь генерала милиции. Только попробуй тронь, он тебя мигом упечёт туда «где Макар свиней не пас», –перебил его внутренний голос. «Да, с ней нужно быть осторожнее», – согласился с ним Мишка.
    Внезапно на первом этаже, скрипнула дверь и послышались, чьи-то осторожные шаги, а затем раздался голос Анюта. Парень, поначалу не придавший значения шагам, превратился весь в слух. «Ой, Микола Семёныч, та шош вам так не терпится. Почекайте, хлопчик наверху наверно не спит», – сдавленно говорила она. Завхоз, что-то неразборчиво сказал в ответ и почти сразу снизу донеслись ритмичный скрип койки и приглушённые стоны кухарки. Погасив свет и укрывшись с головой одеялом, Мишка уснул под эти звуки. Ночью снилась ему Анюта, она протягивала к нему руки и говорила: «Иди до мэне, хлопчик, иди! Всэ буде у нас добре».
     Незаметно прошли похожих один на другой три дня. С утра получив задание от завхоза парень отправлялся, мести дорожки, красить забор или выполнять какие-то другие работы. Справившись с заданием, он играл с генеральскими дочками в карты и шашки. Вечером же, под руководством кухарки поливал цветы, или рвал сорняки на клумбах, потом поужинав, шёл спать.
      На четвёртый день Николай Семёнович, дав ему задание обрезать сухие ветки на деревьях в роще, сказал, что сегодня он уезжает в город по делам, и вернётся только завтра к обеду, поэтому Мишка в его отсутствие переходит в подчинение Анюты. Позавтракав, парень взял метлу и пошёл подметать дорожки, затем с лестницы обрезал сухие ветки с берёз и носил их за баню. Когда он выполнил задание, в роще появились генеральские дочки. Первой шла Юля, а за ней, словно хвостик за собачкой, Светка. Увидев парня, Юля помахала ему рукой: «Привет! Ты свободен?» «Нет, мне ещё до свободы пять дней», – грустно пошутил Мишка. «Так это же хорошо, Миша! У нас с тобой ещё впереди целых пять дней. А хочешь. я попрошу папу, и он тебя ещё на недельку оставит», – засмеявшись, сказала девушка. «Нет, не хочу», – ответил парень. «Ты в шахматы умеешь играть?» – спросила Юля.  «Конечно», – ответил арестант. «Ну и замечательно! Сегодня будем играть в шахматы!» – обрадовалась она. 
      Разложив, на столе в беседке, шахматную доску, парень и девушка начали битву на чёрно-белом поле. И хотя на Монастырке шахматы, как и карты были игрой популярной, и Мишка неплохо в них играл, но уже с первых ходов он понял, что выиграть у Юли ему будет очень непросто. Так как в шахматах любой неверный ход может решить исход партии, эта игра любит тишину и неспешные размышления, но Светка, которой было скучно смотреть на то, как игроки молча передвигают фигуры, не хотела понимать этого, она ерзала по скамейке, напевала детские песенки и периодически плаксивым голосом спрашивала: «Ну скоро вы доиграете?» В конце концов, её нытьё надоело старшей сестре, и та сказала, что если она сейчас не уйдёт из беседки, то Юля больше никогда не возьмёт её с собой гулять. Надув губы Света ушла.
     Немного помолчав, девушка спросила: «Ну что тебе понравилась книга?» «Интересная», – ответил парень. Сделав ход слоном, и объявив Мишкиному королю шах, Юля неожиданно сказала: «Как же так, мы с тобой забыли договориться какой приз достанется победителю». Мишка неопределённо пожав плечами, промолчал. Посмотрев на него и засмеявшись, девушка сказала: «Я придумала! Победитель должен поцеловать побеждённого. Ты согласен?» Тот, не ожидавший такого поворота событий, качнул головой: «Согласен». А сам подумал: «Нужно ей проиграть. Пусть она меня целует».
      Игра была долгая и упорная, сначала преимущество было за Мишкой, затем он сознательно сделав грубую ошибку, проиграл Юле ладью, и после этого исход партии был предрешён – через пять минут, сходив ферзём, девушка объявила мат Мишкиному королю.
     Улыбнувшись, она поднялась с лавки и подойдя к парню, со знанием дела, обвила его шею руками и прижавшись, прильнула к губам. Тот не ожидавший такого напора со стороны генеральской дочки, застыл столбом. Юля же не собиралась отступать, всё теснее прижималась к Мишке, и он почувствовав через тонкий слой одежды жар её тела, и волнующую кровь, упругость девичей груди, уже собирался ответить на поцелуй, но тут из кустов раздался голос младшей сестры: «Я маме расскажу, что ты с арестантом целовалась!» Услышав эти слова, парень обмяк и покрылся холодным потом. «Всё кранты, теперь назад в тюрьму отправят…» – подумал он. Юля же с неохотой оторвавшись от Мишкиных губ, сказала: «Только попробуй, будешь всё лето одна гулять, и купаться на ставок никогда больше не возьму». Света, обдумывая слова старшей сестры, помолчав ответила: «Если бусики дашь поносить, рассказывать не буду. Дашь?» «Дам, дам, если следить за мной перестанешь», – согласилась Юля. «Нужна ты мне, чтобы я за тобой следила. Целуйся сколько хочешь», – сказала маленькая шантажистка.
   После её ухода немного помолчав девушка сказала: «Вот же зараза, малая всё испортила. Миш, может быть ещё сыграем?»  Мишка, понимая, что он оказался в положение, когда играть так же опасно, как и не играть, ответил: «Юль, вот если Светка никому ничего не расскажет, тогда и сыграем. Ты пойми меня, я не хочу в тюрьму возвращаться». На том и разошлись.
   Когда парень вернулся в своё временное жилище, и никого не застав там, хотел посмотреть, что же приготовлено на обед, открылась дверь, и в кухню быстрым шагом вошла Анюта. Увидев Мишку, она заулыбалась и затараторила: «Вот и добре, шо ты прийшов, Миша. Я уж тебе шукать хотела. Сидай кормить буду».  Ставя перед парнем тарелку с супом, она нагнулась над столом, а так, как верхняя пуговица сарафана сознательно была расстёгнута, её белые тугие груди вывалились наружу на всеобщее обозрение.  Мишка, толи от голода, толи от созерцания этой картины, сглотнул слюну и облизал враз пересохшие губы. Анюта же, не торопясь прятать грудь, приговаривала: «Кушай, хлопчик, кушай. Не наешься добавки дам». С трудом оторвав взгляд от женской груди парень стал хлебать наваристый борщ.
    Пока он ел, Анюта, усевшись напротив него, делилась планами на послеобеденное время. Ей нужно сходить в магазин за продуктами, и она хотела, чтобы хлопец помог, а заодно если будет желание, можно искупаться в ставку, это по пути. Мишке, страдавшему с утра без курева и не знавшему где и как купить папирос, её планы очень понравились. После обеда они с женщиной вышли за ворота генеральской дачи.
     Дачный   посёлок, показавшийся парню, не очень большим, увы таковым не оказался. Кроме той дороги, по которой его везли от вахты до дачи, в поселке было ещё множество улиц и переулков. Все они были, заасфальтированы, а высокие заборы окружающие дачи – покрашены зелёной краской. Пропетляв по ним минут двадцать, Анюта и Мишка вышли к небольшому водоёму, пологие берега которого были засыпаны жёлтым песком.  «Ну шо, Миша, скупаться хочешь?», – спросила женщина. Парень утвердительно кивнул головой: «Хочу».
       Выбрав место на берегу, где не было людей, Анюта и Мишка разделись и зашли в воду. Мишка точно знавший, что у женщины под сарафаном нет лифчика, очень удивился, когда она сбросив верхнюю одежду оказалась в голубом купальнике. Искоса поглядывая на неё, он отметил для себя, что фигура у Анюты была ничуть не хуже, чем Татьяны Михайловны, опять почему-то вспомнившейся ему.   
       Мишка, выросший на речке, и летом не вылезавший из неё, соскучившись по купанию, с разбега забежал в ставок, и погрузив голову в воду, сажёнками поплыл от берега. Вода было тёплой, она ласково омывала тело пловца и тому хотелось плыть и плыть до горизонта. Но водоём был маленький, и Мишка подняв голову обнаружив, что достиг середины, решил развернуться. Назад он плыл уже не опуская голову в воду, но также энергично выбрасывая руки, и стараясь привлечь внимания Анюты, которая не спеша заходила в водоём, и казалось не обращала внимания на него.  Вот она зашла по грудь, и смешно бултыхая ногами и руками, «по-лягушачьи» поплыла навстречу Мишке.  Когда расстояние между ними сократилось до трёх метров, женщина вдруг, стала беспомощно бить руками по воде и пуская пузыри, кричать: «Ой, лишенько, ратуйте люди – тону!» Парень поначалу подумавший, что она шутит, уже через секунду поняв, что ошибается, бросился на помощь. Когда он подплыл к ней, Анюта схватившись за него руками, как камень, потянула на дно. Мишка, не растерявшись, набрал в лёгкие воздух и приготовился вместе с ней погрузиться глубоко под воду, но ноги коснулись дна, раньше, чем скрылась его голова. Ощутив твёрдую почву под ногами, он взял обмякшее тело женщины на руки, и понёс к берегу. На его руках, она успокоилась, открыла глаза и посмотрев на парня затуманенным взором спросила: «Ты спас меня, Миша? Спасибо тебе…». Когда тот вышел из воды, Анюта поцеловав его в щёку, высвободилась из объятий и дальше пошла сама.  Обсохнув на солнце и оправившись от испуга, они оделись и пошли в магазин, до которого было всего пять минут хода от водоёма.
      Ещё на пляже, Мишка, достал спрятанные под стелькой три рубля, и протянув Анюте, попросил: «Купи мне папирос. Курить хочу – спасу нет».  Та посмотрев на него сказала: «Зачем мне твои гроши? Купуя я тоби цигарок. Ты яки куришь?» Мишка, не понимая почему она отказывается от денег, удивлённо посмотрел на неё. «Ну шо ты смотришь так, хлопчик. Ты мене вид смерти заборонив, а я грошей на цигарки тебе пожалкую?» И без перехода добавила: «Як же я напужалась! Думала утопну! Я же плаваю тильки где мелко. А колы почую, шо пид ногами нету дна – я забуваю, як плавать. Хорошо ты пидмог». Народу в магазине не было, и женщина быстро сделала необходимые покупки. Кроме продуктов и папирос, она, сказав, что сегодня у неё праздник, купила бутылку белого вина. 
      Вечером, Анюта отправила Мишку поливать цветы, а сама, осталась готовить ужин. Когда парень, закончив с поливом, уже в сумерках вернулся в своё временное жилище, то первое, что встретило его на пороге, был аппетитный запах жареной курицы. Женщина, видимо увидевшая его в окно, одетая в новый яркий сарафанчик, загадочно улыбаясь стояла у двери кухни.  «Заходь, заходь, хлопчик. Вечерять будем», – сказала она. Переступив порог кухни, Мишка увидел стол, в центре которого лежала на блюде курица, рядом, на тарелке, дымилась паром, пересыпанная зелёным укропом картошечка, краснели порезанные на четыре части помидоры и стояла бутылка белого вина.  «Мой руки и сидай, туточки. Нынче у мене другий день народження. Будемо святкувати», – с улыбкой закрывая входную дверь на ключ, и задёргивая в кухне шторы, тараторила Анюта.
       Когда Мишка помыв руки, уселся за стол, женщина накладывая ему картошку, помидоры и курицу, говорила: «Ну шо ты, хлопчик, сидишь, як на весилле, – видкрывай пляшку, наливай вина!» «А что сегодня за праздник?» – спросил Мишка, открывая бутылку. «Ты же мене спас, значит я другий раз народилась. Другий день народження у мене!» – садясь рядом с парнем ответила Анюта. «Ну давай выпьемо за тебе, такова гарного хлопца», – добавила она поднимая гранёный стакан. Чокнувшись с женщиной стаканами, Мишка опрокинул его содержимое в рот. Вино было таким же шипучим и сладким, как и то, которое они с пацанами пили неделю назад. Оно почти сразу же всосалось в кровь и ударило в голову парня. Помня, чем это может кончиться, он принялся энергично закусывать. Курица была вкусной, как он любил с поджаристой шкуркой, картошка рассыпчатой, а сладкие мясистые помидоры таяли во рту.  Парень неизбалованный в жизни деликатесами, в считаные минуты расправился с тем, что лежало у него в тарелке.  Анюта же, выпив до дна вино, и почти не дотронувшись до закуски, с улыбкой наблюдала за ним.  Когда Мишка доел, она сказала: «Зараз я тебе добавки накладу, а ты наливай ще. Треба выпиты за мене». Пока он разливал вино, женщина вновь наполнила его тарелку. Они снова чокнулись и выпили. И после второго стакана в голове у парня зашумело, ему стало хорошо и весело, и он опять с аппетитом стал поглощать, что ему положила Анюта. Но если первый раз Мишка проголодавшись, ел жадно, не замечая ничего вокруг, то теперь он обратил внимание, что они с Анютой сидели так близко, что при каждом движение соприкасались друг с другом. Каждое касание бедра или колена женщины, было для него, словно электрический разряд. Ему даже показалось, что она специально соприкасается с ним. Подумав об этом, он замер, и даже перестав есть, искоса посмотрел на Анюту. Та, разрумянившаяся после выпитого, заметив его взгляд, засмеявшись сказал: «Кушай, хлопчик, кушай! Не обращай внимания на мене!» Затем немного помолчав добавила: «Наливай ще вина. Зачем на слёзы залышаты. Выпьемо за кохання, Миша…» Разлив по стаканам остатки вина, парень и женщина в очередной раз чокнувшись выпили. Если до этого, Анюта, прикасалась к Мишке, как бы невзначай, то после тоста за любовь, она откровенно прижалась нему, и пьяненько улыбаясь сказала: «Ну шо ты такий робкий, Миша… Поцелуй мене…»  Парень, тоже изрядно захмелевший от шипучего вина, вначале подумал: «Ага, поцелуй тебя, а ты небось в ментовке работаешь, и звание не ниже лейтенанта. Если кто застукает, скажешь, что тебя арестант изнасиловать пытался, а это двести семнадцатая, самая позорная статья, по которой, как говорил Валерка Буркин, лучше не попадать в тюрьму…» Но чем теснее прижималась к нему женщина, тем безвольнее становился он. Чаще билось сердце, быстрее двигалась по жилам и сильнее стучала в висках, вытесняя здравые мысли, кровь, вместо них в голове появлялся туман, и Мишка поддавшись страсти, обнял Анюту, и прильнул к её губам. В его руках, та обмякла, закрыла глаза, как было совсем недавно, когда он её нёс на руках из воды, и полностью оказалась в его власти. Поцелуй был долгим – парень оторвался от женщины, только когда та задыхаясь стала отталкивать его. «Ну ты и целуешься, хлопчик, чуть не задохлась», – не успев отдышаться вымолвила женщина. Затем поднявшись из-за стола, она выключила свет в кухне, и взяв парня за руку сказала: «Пидымо в мою комнату, Мишенька». И увлекла его за собой.
     После того, когда всё случилось, они долго лежали молча и думали каждый о своём. Мишка думал, что всё это добром для него не кончится и если об этом, узнают Семёныч или Юля, то ему точно несдобровать, а Анюта, (действительно имеющая звание лейтенанта милиции), думала, что как замечательно, что судьба подарила ей счастливые мгновения, забыв обо всём, утонуть в объятиях понравившегося ей молоденького хлопчика.
     Потом Мишка ушёл к себе на мансарду, и уснул крепким, здоровым сном. Снилось ему, что он бежит по скошенному лугу за Анютой, а та убегая от него, падает в стог свежескошенного сена, и он почти догнав женщину, не успевая остановиться, падает в стог следом за ней. Его лицо щекочут травинки, он чихает и просыпается… Открыв глаза, парень увидел, что уже рассвело и в окошко, подслеповато смотрящее на восток, заглянуло солнце. На фоне этого окошка, он разглядел обтекаемый солнечными лучами силуэт, наклонившейся над ним, обнажённой женщины, которая сдерживая смех, водила по его лицу травинкой. Протянув к ней руки, Мишка привлёк её к себе…     Через час прощаясь, Анюта, поцеловав его в губы, прошептала: «Ты тилько, хлопчик, ничого никому не размовляй, про то шо у нас с тобой було. А то гирько пожалкуешь о том…»
     К обеду приехал завхоз Николай Семёнович, и жизнь арестанта вернулась в обычную колею. Утром он получив задание шёл подметать дорожки, пилить сухие деревья, красить скамейки и изгороди. Вечером поливал цветочные клумбы. Днём, когда был свободен играл с генеральскими дочками в карты, шахматы и шашки. Маленькая Светка с форсом носила на шее ожерелье из разноцветных камешков – Юлины бусы, и держала своё слово не рассказывать маме о том, что её сестра целовалась с арестантом. Когда Мишка с Юлей в беседке садились играть в шахматы, она ехидно улыбаясь, говорила: «Не буду вам мешать», – и уходила. А парень и девушка, пользуясь её отсутствием, страстно целовались. Целуясь, Мишка запускал руки под Юлин сарафанчик, и его пальцы нежно касались самых сокровенных мест девичьего тела. Делая это, он страшно боялся, что кто-нибудь из посторонних может их застукать и тогда всё пропало… Но и отказать девушке тоже не мог, отверженная и обиженная она была не менее опасна. Юле явно хотелось чего-то большего, и она не раз предлагала парню встретиться в беседке ночью, но тот под предлогом, что ему невозможно незаметно выйти из дома, отказывался. По его просьбе девушка носила ему книги из генеральской библиотеке, и он читая их перед сном, слышал, как внизу ритмично скрипела кровать и стонала Анюта. В такие минуты у него появлялось желание спуститься вниз убить завхоза, а заодно и женщину. Накрыв голову подушкой, до боли сжав кулаки и зубы он лежал на кровати, а воспалённое ревностью воображение рисовало ему картины происходящего внизу.
     Так продолжалось четыре дня, а на утро пятого, Николай Семёнович, вывел его за проходную дачного посёлка, отдал паспорт, и пожав руку сказал: «Ну будь здоров, Михаил! Дай Бог нам больше не встречаться при таких обстоятельствах». Повернувшись он ушёл, а Мишка снял с головы опостылевшую, чёрную беретку и бросил её в придорожные кусты. Постояв немного, посмотрев на небо, он зашагал по асфальтовой дороге в сторону Харькова. В кармане выстиранных Анютой брюк у него лежали смятых три рубля и две записки с харьковскими адресами и телефонами Анюты и Юли.  Жизнь продолжалась!