Нарышкинское барокко

         Барокко (от итал. barocco — причудливый) — один из ведущих стилей европейского и латиноамериканского искусства (пластических искусств, литературы и музыки) Нового времени; его формирование совпало с процессом становления национальных государств (в форме абсолютных монархий) и усилением влияния Католической Церкви в период Контрреформации. Барокко охватило все области пластических искусств (архитектуру, скульптуру, живопись) и литературы, художественную теорию, музыку, театр и зрелищные формы праздника. Несмотря на разнообразие форм и широту распространения, барокко имеет отчетливые хронологические границы: для Европы — конец XVI — XVII в.; для стран Латинской Америки и отдельных стран Центральной и Восточной Европы — XVII–XVIII вв. В области искусства и литературы барокко проявило себя в различных формах, связанных со сферой распространения и национальной спецификой отдельных школ. В России развитие стиля барокко приходится на вторую половину XVII - первую половину XVIII века. Русское барокко называют также «московским барокко», «польским барокко» и «нарышкинским барокко».

Польские изразцы Патриарха Никона

          Предыстория «польского барокко» на Руси начинается с Патриарха Никона, устроившего в Валдайском Святозерском монастыре фабрику по производству изразцов и пригласившего для этого мастеров из Польши. Вот что пишет об этом отечественный исследователь Р.Л. Розенфельдт: «Огромное значение для развития московского изразцового производства имела мастерская, устроенная в 1654 году в Валдайском Святозерском монастыре патриархом Никоном. Ее мастера, такие как Игнат Максимов, Стенька Иванов сын Полубеса, Самошка Григорьев и др. были беглецами «из-за польского рубежа». Они имели слабое представление о московском изразцовом производстве, существовавшем уже около полустолетия, но хорошо были знакомы с польским изразцовым производством, поэтому в Святозерском монастыре было начато производство печных поливных и полихромных изразцов форм, не производившихся ранее в Московском государстве […] Через 4 года часть мастерских была переведена в город Истру, где предполагалось провести большие работы по изразцовому декору построек вновь создаваемого здесь монастыря. В мастерскую, переведенную Никоном в Ново-Иерусалимский монастырь, выписывается крупнейший мастер изразцового производства Петр Иванович Заборский, который ставит изразцовое производство в Истре на уровень лучших изразцовых мастерских. В этой мастерской были сделаны семь изразцовых алтарей для монастыря, изразцы для барабанов храма, изразцы для декора стен построек. В декоре здесь преобладает крупный растительный орнамент, который совсем не встречается на ранних московских изразцах […] В 1666 году истринская изразцовая артель была ликвидирована и 31 мастер ее были переведены в Москву, среди них и мастера, работавшие еще в иверской святозерской изразцовой мастерской. Следует назвать среди этих мастеров Игнатку Максимова, мещанина города Копоси, Стеньку Иванова (сына Полубеса) из Мстиславля, Санюшку Григорьева, мещанина города Копоси, Оську Иванова, иноземца Шкловского уезда, Федьку Чона из Вильны» (Р.Л. Розенфельдт. Московское керамическое производство XII-XVIII веков. М., 1968, c. 65-67). Наиболее крупным из отечественных специалистов по «никоновским изразцам» является археолог и искусствовед Ростислав Леонидович Розенфельдт  (1922-1989). Он родился в семье преподавателя сельскохозяйственного техникума Леонида Адольфовича Розенфельда-Локха (обрусевшего немца из Прибалтики). В 1934 семья при поддержке маршала М.Н.Тухачевского переехала в Москву. Леонид Адольфович Розенфельд-Локх был арестован осенью 1942, умер в лагере в 1943. Интерес к археологии у Ростислава Леонидовича Розенфельдта проявился еще в школьные годы, когда он занимался в кружке Дома пионеров под руководством крупного советского историка и археолога Бориса Александровича Рыбакова. В 1939, после окончания школы, Ростислав Леонидович Розенфельдт поступил на исторический факультет Московского Университета. С начала Великой Отечественной войны работал на строительстве оборонительных сооружений; в ноябре 1941 вместе с Московским Университетом был эвакуирован сначала в Ашхабад, потом в Свердловск. В 1942 был призван в армию, прошел войну от Сталинграда до Австрии. После демобилизации был восстановлен на историческом факультете Московского Университета. С 1947 – сотрудник Института археологии АН. В 1953–58 участвовал в широкомасштабных раскопках в московском Зарядье, где взялся за обработку самого многочисленного археологического материала – керамики. Завершением этой работы стала его кандидатская диссертация «Московская керамика и московское керамическое производство XII–XVII вв.» (1962) и монография «Московское керамическое производство XII-XVIII веков» (1968).

          Обратим внимание, откуда родом мастера, приглашенные Никоном в Валдай. Мстиславль – в то время польский город. Также и город Копось (Копысь) был в то время польским городом. И Копысь, и Мстиславль вошли в состав Российской империи  лишь в 1772 году, во время первого раздела Польши. То же самое относится к Шклову и Вильно (Вильнюсу). Т.о. речь шла о польских мастерах. Важно также отметить, что опала Патриарха Никона не привела к исчезновению артели польских керамистов. Они продолжали работу в Москве: «В Москве истринские мастера поступили в ведение Оружейной палаты. Они делали как печные изразцы, так и большие изразцовые фризы для декора московских построек […] Так, в 1668 году, «по указу Великого государя подряжены ценинных дел мастер Степан Иванов с товарищи к тому церковному строению церкви Григория Неокесарийского зделать две тысячи образцов разных поясовых ценинных в длину осьми вершков и больши и меньши, а поперег 7 вершков» (Там же, с. 67).
            Каменный храм Григория Неокесарийского в Москве был заложен в 1667 году, т.е. спустя год после опалы Никона. Краски изразцов, изготовленных для этого храма польскими мастерами, и по сей день сохранили свою первоначальную яркость. Именно в этом храме в 1671 году царь Алексей Михайлович венчался со своей второй женой Натальей Нарышкиной, матерью Петра I, давшей также имя новому архитектурному стилю, известному как «нарышкинское барокко». Нарышкинское барокко (московское барокко, польское барокко) – частный вид барочного стиля, популярный в Москве в конце XVII – начале XVIII века. Первые барочные церкви были построены в имениях, принадлежавших боярам Нарышкиным. К роду Нарышкиных принадлежала вторая жена царя Алексея Михайловича – Наталья Нарышкина, мать Петра I. Наиболее известными образцами нарышкинского барокко являются церковь Покрова в Филях (1693-96), церковь Знамения в Дубровицах (1690-97) и церковь Спаса в Уборах (1694-97). Также элементы нарышкинского барокко ощущаются в декоре Новодевичьего и Донского монастырей в Москве и церкви Крутицкого подворья, а также Солотчинского монастыря около Рязани. Наиболее известными архитекторами, связанными с этим стилем, были Яков Бухвостов и Петр Потапов.    
               Наталья Кирилловна Нарышкина родилась 1 сентября 1651 года в боярской семье. Ее отцом был Кирилл Полиевктович Нарышкин (1623-1691). Наталья Кирилловна воспитывалась в доме образованного прозападно ориентированного боярина Артамона Матвеева (1625-1682). Она получила хорошее европейское образование, что было редкостью среди женщин ее времени. 1 февраля 1671 года она стала второй женой царя Алексея Михайловича. У них было трое детей: будущий император Петр I (1672-1725), царевна Наталья Алексеевна (1673-1716), любимая сестра Петра I, основательница первого публичного театра в России и царевна Феодора Алексеевна (1674-1677). Наталья Кирилловна овдовела в 1676 году. На престол взошел сын Алексея Михайловича от первого брака – Федор III Алексеевич (1661-1682). Федор III и его брат Иван V Алексеевич (1666-1696) хорошо относились к Наталье Кирилловне, всегда называя ее «мама». После смерти Федора III на царство были венчаны Петр I и Иван V, но до 1689 страной фактически правила дочь Алексея Михайловича от первого брака – Софья Алексеевна (1657-1704). В 1689 Петр I, обвинив Софью Алексеевну в попытке государственного переворота, заточил ее в Новодевичий монастырь. Наталья Кирилловна вернулась ко двору, а ее брат Лев Кириллович Нарышкин (1664-1705) в 1690 возглавил Посольский приказ. В том же 1690 году Наталья Кирилловна поддержала кандидатуру Адриана, епископа Казанского, на пост Патриарха Московского и Всея Руси. Русский царедворец князь Борис Иванович Куракин (1676-1727) в своей «Гистории о царе Петре Алексеевиче» так характеризовал Наталью Кирилловну Нарышкину: «Сия принцесса добраго темпераменту, добродетельнаго, токмо не была ни прилежная и не искусная в делах, и ума легкаго. Того ради, вручила правление всего государства брату своему, боярину Льву Нарышкину, и другим министрам» (Б.И. Куракин. Гистория о царе Петре Алексеевиче: 1682-1694. СПб., 1890, с. 62-63). Умерла Наталья Кирилловна Нарышкина в 1694 году. Б.И. Куракин писал в «Гистории»: «По смерти ея вступил в правление его величество царь Петр Алексеевич сам. И когда его величество получил известие о смерти своей матери, быв в доме своем в Преображенском, тогда был в великой печали, и на погребении у матери своей не был; токмо присутствовал брат его, царь Иоанн Алексеевич. Сия смерть принесла падение Льва Нарышкина, понеже он от его царского величества всегда был мепризирован и принят за человека глупаго» (Там же, с. 74).

Церковь Покрова в Филях
 
          Лев Кириллович Нарышкин, брат Натальи Кирилловны Нарышкиной, построил в своем подмосковном имении Фили церковь Покрова Богородицы, выполненную в барочном стиле. Эта церковь была построена на месте деревянной церкви также во имя Покрова Богородицы, воздвигнутой царем Михаилом Романовым в 1619 году в память о победе над поляками, одержанной князем Пожарским в праздник Покрова в 1618 году (1 октября 1618 года). Победа над поляками у стен Москвы 1 октября 1618 года привела к окончанию Русско-Польской войны 1605-1618 года и подписанию Деулинского перемирия 24 декабря 1618 года. Лев Кириллович Нарышкин приобрел имение Фили в 1689 году, когда Софья Алексеевна была заточена в Новодевичий монастырь, а Нарышкины вновь были приближены ко двору. Два брата Льва Нарышкина – Иван и Афанасий - были убиты стрельцами во время восстания 1682 года. Церковь Покрова в Филях строилась с 1689 по 1694 год. Она двухэтажная. На первом этаже – зимняя церковь, отапливаемая печами, а на втором этаже – летняя, неотапливаемая церковь. Зимняя церковь была освящена во имя Покрова Богородицы, а летняя – во имя Нерукотворного Спаса. О Льве Кирилловиче Нарышкине Б.И. Куракин пишет: «Помянутого Нарышкина кратко характер можно описать, а именно: что был человек гораздо посреднаго ума и невоздержной к питью, также человек гордой, и хотя не злодей, токмо не склончивой и добро многим делал без резону, но по бизарии своего гумору (т.е. по прихоти. – Авт.)» (Там же, с. 63). Автором резьбы и икон был московский иконописец Карп Золотарев, один из основоположников «фряжского иконного письма» (Ильенко И. В. Автограф Карпа Золотарева в церкви Покрова в Филях // Реставрация и исследования памятников культуры. Вып. 1. М., 1975). В частности Карпу Золотареву принадлежит икона Святого Льва Катанского (не сохранилась) в числе икон местного ряда иконостаса церкви Покрова в Филях (эта икона наличествовала в иконостасе потому, что святой Лев Катанский был небесным покровителем Льва Нарышкина). В орнаменте церкви Покрова в Филях имеются явные следы барокко, в т.ч. так называемая «белорусская резь». Авторы книги «Церковь Покрова в Филях» Н.И. Комашко и Н.А. Мерзлютина пишут: «С «белорусской резью» в русское искусство пришли популярные в Северной Европе разнообразные орнаменты, порожденные стилями позднего Ренессанса и раннего барокко. Резчики широко использовали растительные мотивы, такие как виноградная лоза с гроздьями ягод, цветы, створки раковин, акантовые листья, всевозможные фрукты» (Н.И. Комашко, Н.А. Мерзлютина. Церковь Покрова в Филях. М., 2003, с. 32). Белорусская резь также называлась «флемской», т.е. фламандской (Там же, с. 32). Вышеупомянутые авторы пишут: «Основное отличие «флемской» или «белорусской рези» от традиционной для России глухой плоскостной резьбы заключалось в том, что она была сквозной и объемной, фактически скульптурной, и требовала для своего исполнения совершенно особых инструментов» (Там же, с. 32).
          Храм Покрова в Филях является ярким образцом зодчества нарышкинского барокко. Его отличают использование нетрадиционного для древнерусской архитектуры решения плана и объемной композиции, ориентация на европейские образцы в белокаменной резьбе. По изысканности силуэта, гармоничным пропорциям объемов и качеству исполнения белокаменных деталей церковь Покрова в Филях является одной из лучших среди усадебных храмов своего времени.
        Церковь имеет престолы в летнем и зимнем храмах. Верхний, летний, во имя Спаса Нерукотворного, почти полностью сохранил первоначальное декоративное убранство интерьера. Золоченая резьба иконостаса, клиросов и царской ложи выполнена лучшими московскими резчиками. Иконы для иконостаса написаны выдающимися художниками из числа царских мастеров Оружейной палаты: помимо вышеупомянутого Карпа Золотарева иконы писал также иконописец Кирилл Уланов. Дальнейшая история филевской церкви, принадлежавшей семье Нарышкиных до 1868 года, имеет ряд знаменательных страниц. В 1732 году усадьбу Покровское, где находилась церковь Покрова в Филях (тогда Фили назывались Хвили), унаследовал сын Льва Кирилловича Нарышкина – Александр Львович Нарышкин (1694-1746). 7 июня 1763 года Фили посетила императрица Екатерина II, находившаяся в Москве по случаю коронации (Филевские чтения, вып. 10, 2003, с. 30). Императрица присутствовала на богослужении в храме, а затем в ее честь в усадьбе Покровское был устроен торжественный обед Александром Александровичем Нарышкиным (1726-1795), сыном Александра Львовича Нарышкина.
        Новаторский по формам резной белокаменный декор – важнейшая составляющая нарышкинского стиля. Он сформировался в русском зодчестве конца XVII века независимо от сложения центрических ярусных композиций и мог украшать совершенно разные по типу постройки. В отличие от памятников «узорочья» предшествовавшего времени, где декор был неразрывно связан с кирпичной кладкой, белокаменная резьба нарышкинских храмов накладывалась на ровную гладь стены, подчеркивая конструктивные узлы и основные архитектурные линии.
         Заимствованный из разных источников, новый декор впитал ренессансные, маньеристические и барочные черты. Важную роль в его формировании сыграли белорусские резчики по дереву, работавшие в Москве с середины XVII века. Многие мотивы нарышкинского декора появились сначала в выполненном ими резном убранстве деревянного царского дворца в Коломенском, а затем перешли в каменные постройки. Другим его источником были издававшиеся в Северной Европе иллюстрированные руководства для архитекторов и декораторов, откуда заимствовались как собственно архитектурные (колонки, балюстрады, фиалы, пальметты-раковины и т.д.), так и чисто орнаментальные формы (картуши, гирлянды с цветами и фруктами и пр.).
       Верхний летний храм филевской церкви сохранил свой первоначальный интерьер с редкостной полнотой. Сегодня он предстает таким же, каким замыслили его мастера-декораторы, каким видели его Лев Кириллович Нарышкин и молодой царь Петр I. Свидетелем тех времен служит подлинный пол, выложенный из дубовых плах.
      Главное украшение филевского храма – его резной золоченый иконостас, имеющий нетрадиционную ступенчатую форму и, благодаря растительным орнаментам, покрывающим его архитектурную основу, зримо являющий собой образ прекрасного райского сада.
     Со сводов вниз, пронзая единой осью все внутреннее пространство храма, спускается цепь главного светильника-паникадила, выполненная в виде пышной цветочной гирлянды. Эта изысканная деталь убранства придавала еще большую нарядность интерьеру, обильно декорированному пышной золоченой деревянной резьбой.
      Иконостас Спасского храма имеет схему, отошедшую от традиционных принципов построения алтарной преграды, в которой сверху вниз последовательно разворачивалась вся история человечества – от ветхозаветных праотцев и пророков к событиям Нового завета, представленным в праздничном ряду, а затем и к будущему Страшному суду, символическим изображением которого является деисусный ряд. Эта строгая и логичная структура была нарушена во второй половине XVII века в общем контексте Никоновых реформ, приведших к расколу в Русской Православной Церкви и появлению движения старообрядчества. В частности, деисусный и праздничный ряды поменялись местами, как это было принято в практике греческой и других восточно-христианских церквей того времени. Последующее появление страстного ряда, который стали помещать над праотеческим, окончательно разрушило заложенную в структуре высокого иконостаса хронологическую последовательность. Изменения происходили и внутри рядов: если раньше в Деисусе были представлены святые различных чинов (апостолы, святители, мученики, преподобные), то с середины XVII столетия здесь, помимо Христа, Богоматери, Иоанна Предтечи и архангелов Михаила и Гавриила, начинают изображать только апостолов. Меняется иконография центральной иконы этого ряда – все чаще используется образ «Царь Царем». Претерпевает изменения и традиционная иконография праздников. Наконец, с 1660-х годов высокий иконостас начинают завершать резным Распятием по западному образцу. Все эти новшества нашли свое воплощение в иконостасе филевского храма.
      В местном ряду справа от центральных (Царских) врат был помещен храмовый образ – икона Спаса Нерукотворного, фамильная реликвия Нарышкиных, спасшая жизнь Льву Кирилловичу во время стрелецкого бунта 1682 года, для которой специально была написана рама, где в клеймах иллюстрировались эпизоды Сказания о Нерукотворном образе. До наших дней икона не сохранилась, осталась только рама с клеймами. Слева от Царских врат поставлена икона богородичного праздника – «Успение с 12-ю клеймами». Этот сюжет, из-за малых размеров иконостаса, в праздничном ряду отсутствует. На остальных иконах местного ряда изображены святые, соименные членам семьи заказчика храма и его царственным родственникам («Апостолы Петр и Павел», «Иоанн Предтеча и Алексей человек Божий»). На боковых заворотах местного ряда иконостаса сейчас находятся две иконы середины XIX века, по-видимому, заменившие собой утраченные первоначальные образы («Мученики Адриан и Наталья», «Святитель Лев Катанский и великомученица Параскева»).
       В создании икон для иконостаса верхнего Спасского храма приняли участие два крупнейших мастера конца XVII века – Кирилл Уланов и Карп Золотарев. Оба они были придворными художниками, но различались по своей специализации: Кирилл Уланов был иконописцем, а Карп Золотарев владел новой, недавно появившейся в России профессией живописца. Поэтому выполненные ими иконы местного ряда иконостаса так не схожи между собой по стилю письма.
      Кирилл Уланов выполнил две иконы для филевского храма, на которых оставил свой автограф: «Писал Кирил Улановъ» и дату: «7202 годъ» (Н.А. Гордеева, Л.П. Тарасенко. Литературные источники двух икон 1694 г. Кирилла Уланова//Труды отдела древнерусской литературы. Т. 38.  Ленинград, 1985, с. 309). Первая из них – рама для иконы Спаса Нерукотворного, на которой в 12-ти клеймах изображены эпизоды Сказания о Нерукотворном образе. Все эпизоды сказания представлены иконописцем в клеймах, которые имеют разнообразную форму, перекликающуюся с формой икон в иконостасе – прямоугольники, восьмигранники, овалы. Каждое клеймо имеет орнаментальную рамку-картуш, близкую по своим формам иконостасной резьбе. Н.А. Гордеева и Л.П. Тарасенко отмечают, что «в стиле рассматриваемых икон, так же как и в других произведениях этого известного мастера Оружейной палаты, сочетаются традиционные приемы письма и новые черты, характерные для иконописи второй половины XVII века, - «живоподобие» ликов, относительная пространственность клейм, размещение фигур в интерьерах, имеющих сложные архитектурные формы, навеянные западноевропейскими образцами, холмистый многоплановый пейзаж» (Там же, с. 310).
          Н.А. Гордеева и Л.П. Тарасенко в вышеупомянутой работе отмечают, что «внимание к теме Нерукотворного образа можно рассматривать также и в зависимости от той полемики, которая развернулась в среде иконописцев Оружейной палаты в середине-второй половине XVII в., и в соответствии с выработанной Симоном Ушаковым и Иосифом Владимировым «теорией живства», построенной в своей основе на предании о «плате Авгаря». Именно вопрос о первоначальном изображении Христа – Нерукотворном образе – был краеугольным камнем новой теории. Лик Христа, по утверждению идеологов новой световидной живописи, должен быть запечатлен на плате натуралистично, «живоподобно», а следовательно, и все иконы Христа и святых, написанные иконописцами, должны быть такими же» (Там же, с. 316). Сам же трактат Иосифа Владимирова в защиту живописания называется несколько витиевато: «О   премудрой   майстроте живописующих, сиречь о изящном мастерстве иконописующих, и целомудренном познании истинных персон и о дерзостном лжеписании неистовых образов». В нем, в частности, говорится: «Кто из благомыслящих не посмеется такому юродству, будто бы темноту и мрак паче света предпочитать следует? Зри, доброрассудный читатель, как много везде в божественных писаниях обретается: темноту и очадение на единого дьявола возложил Господь» (Цит. по: История русского искусства. Т. 4. М., 1964, с. 51).
         Главным представителем школы «живописания» был иконописец и гравер Симон Ушаков (Пимен Фёдорович) (1626-1686). Симон Ушаков происходил, скорее всего, из посадских людей. С 1644 состоял “жалованным” (получавшим постоянное содержание) мастером Серебряной палаты при Оружейном приказе. Готовил “знамена” — рисунки для украшения предметов церковной утвари и дворцового обихода, золотых, серебряных и эмалированных изделий, сочинял узоры для рукоделий, чертил карты, планы. В то же время писал иконы для дворцовых церквей и по заказам частных лиц. В 1664 перешел из Серебряной палаты в Оружейную. Как “лучший на Москве иконописец” стал во главе царских мастеров. Возможно, при его участии были созданы фрески церкви Троицы в Никитниках (1652–53). В ряде случаев Ушаков следовал традиционной иконописной манере, например, в иконе Успение Пресвятой Богородицы для Флорищевой пустыни (1663), но основная часть работ Ушакова выполнена в смешанном стиле. В иконах Богоматерь Кикская (1668), Архангел Михаил (1676) еще видно влияние строгановской школы живописи XVI века. В иконе Троица (1671) традиционная иконография получила тщательную пространственную проработку, продиктованную эстетическими воззрениями Нового времени. Кроме икон Ушаков писал и парсуны (т.е. портреты), но ни одна из них до наших дней не дошла. В живописи главное внимание уделял светотеневой лепке формы, достигая мягкости переходов, объемности изображенных ликов, настойчиво добиваясь впечатления их реальности (икона Спас Нерукотворный, Государственный Русский музей). На гравюре Семь смертных грехов (1665) Ушаков показывает две фигуры — грешника и черта; изображая их в сложном ракурсе, он тщательно воспроизводит особенности человеческого тела. Эта гравюра представляет собой переработку иллюстрации из римского издания «Духовных упражнений» Игнатия Лойолы (Exercitia spiritualia S. Ignatii Loyolae Societatis Jesu fundatoris. Romae, 1663, 2f: иллюстрация к Meditatio de damnis ex peccato mortali provenientibus).
        Первым в России Ушаков задумал создать Алфавит художеств, т.е. книгу образцов, своего рода анатомический атлас для художников. В трактате «Слово к люботщательному иконного писания» (1666), который должен был стать введением к Алфавиту художеств, Ушаков изложил систему своих взглядов на искусство. Он восхваляет искусство “образотворения” как происходящее от самого Бога. Излагая традиционную легенду о возникновении и истории иконописания, Ушаков отмечает, что в древности живописью занимались многие цари и благородные люди, а в Греции “художеству” обучали только детей благородного происхождения. Анагогическую функцию изображения Ушаков объединяет с эстетической, считая, что именно красота изображений способствует возведению зрителя от образа к первообразу. Снятие ореола святости с творчества иконописца позволило Ушакову заняться анализом живописного искусства как факта человеческой деятельности. Он предложил классификацию изобразительных искусств, разделив их на 6 видов: резную скульптуру, лепную пластику, литье, глиптику, гравюру и живопись. По мнению Ушакова, последняя превосходит другие виды; именно поэтому живопись — наиболее распространенный вид церковного искусства. Образцовой Ушаков считал западноевропейскую живопись, независимо от ее конфессиональной принадлежности, а главным критерием высокого художественного достоинства — живописное мастерство, а не слепое следование традиции. Под влиянием идей Ушакова, несомненно, находились иконописцы Карп Золотарев и Кирилл Уланов, писавшие иконы для храма Покрова в Филях.
        Написанная Кириллом Улановым икона «Успение Богоматери», находящаяся слева от Царских врат, была задумана как парная Нерукотворному образу в раме и поэтому сходна с ним по композиции и декоративному оформлению. Ее средник окружают 12 клейм в орнаментальных рамках. В среднике иконы мастер внес западные элементы в традиционную иконографию Успения: над Христом, держащим душу Богородицы, представлено не Вознесение Богородицы на небо, а ее Коронование – один из самых популярных сюжетов в католическом искусстве. Вознесение Богородицы изображено в последнем клейме, композиция которого скопирована с гравюры антверпенского мастера Иеронима Вирикса (1553-1616). Кирилл Уланов, как и все иконописцы Оружейной палаты его времени, работал в «живоподобной» манере, создателем которой был вышеупомянутый Симон Ушаков, и которая отчасти перекликалось с современной ему греческой (поствизантийской) иконой. Его произведения сохраняют характерную для иконы условность художественного языка, при том что в ликах персонажей мастер передает объемность формы. Остальные иконы иконостаса выполнены в совсем иной новаторской манере и технике масляной живописи. Живопись по европейскому образцу начала развиваться в Москве с середины XVII в. благодаря приезжим европейским художникам, писавшим для царских дворцов портреты, исторические и декоративные полотна. В конце столетия появилось новое поколение собственных русских живописцев, выучившихся у иностранцев.
       Искусство живописцев первоначально применялось в сфере светского искусства, а также в области декоративных работ в храмовых интерьерах – они золотили иконостасы и раскрашивали их под мрамор. В 1680-е годы им стали поручать письмо икон для иконостасов придворных храмов. Поскольку большинство мастеров-живописцев того времени были русскими учениками иноземцев или принявшими православие иностранцами, то не было никаких причин не допускать их, как раньше, к иконному письму. Это искусство, ориентированное на манеру западноевропейской живописи, главным представителем которого был Карп Золотарев, было востребовано среди ближайших сподвижников Петра I. В пору строительства филевского храма Карп Золотарев числился в Золотописной мастерской Посольского приказа, который возглавлял Лев Нарышкин. Конечно же, боярин имел все возможности привлечь для украшения собственного вотчинного храма известного мастера, находившегося в его непосредственном подчинении.
        В церкви Покрова в Филях подпись Карпа Золотарева есть на двух иконах местного ряда – «Апостолы Петр и Павел» и «Иоанн Предтеча и Алексей Человек Божий». Мастер сделал автограф частью изображения, расписавшись на камешке у ног святых среди натуралистично выполненных кустиков травы. Апостолы Петр и Павел предстают у Золотарева с орудиями своих страстей – крестом и мечом, как было принято их изображать в западноевропейском искусстве. Внизу, как бы в отдалении, на фоне пейзажа показаны сцены мученической кончины обоих святых. Мастер широко пользуется приемами из арсенала европейских живописцев: применяет светотеневую моделировку, стремится к передаче фактуры предметов и тканей одежд, правильно моделирует их складки, не чуждается иллюзионистических эффектов. Лики своих персонажей он наделяет индивидуальными чертами. Наряду со сглаженной манерой письма мастер применяет и открытый мазок кисти. Лишь традиционный золотой фон, статичность и выверенность композиции, некоторая условность передачи пространства указывают на то, что это все-таки икона, а не картина на религиозный сюжет.
        Три верхних ряда иконостаса посвящены страстям Христовым и иллюстрируют последние события его земной жизни. Отдельные страстные ряды появились в русских высоких иконостасах во второй половине XVII века как следствие западнорусских влияний. Иконография страстей была хорошо разработана в католической традиции. На боковых заворотах иконостаса во втором ряду находятся заключенные в резные картуши изображения великомучениц Екатерины и Варвары. Они представлены не как аскетичные мученицы, а как юные цветущие девушки с вьющимися непокрытыми волосами, в роскошных одеждах и драгоценных венцах (одновременно символ мученичества и царского достоинства).
        Таким образом, можно сделать вывод, что храм Покрова в Филях несет на себе все отличительные признаки стиля барокко и разительно отличается от всей предшествующей русской церковной архитектуры.

Церковь Знамения в Дубровицах

       Церковь Знамения в Дубровицах (начало строительства 1690 год, окончание – 1704 год) является еще одним важным памятником нарышкинского барокко. Искусствовед Алексей Михайлович Тарунов пишет: «В зодчество проникли и быстро укоренились нарядные декоративные мотивы, созвучные пышному католическому барокко. Наиболее ярким и, если хотите, доведенным до крайнего предела выражением этого архитектурного направления и стала церковь Знамения в Дубровицах» (А.М. Тарунов. Дубровицы. М., 1991, с. 5). Церковь Знамения в Дубровицах (неподалеку от Подольска) была воздвигнута в тот же период, что и церковь Покрова в Филях, в имении одного из вельмож, приближенных ко двору в период регентства Натальи Кирилловны Нарышкиной, а именно, князя Бориса Алексеевича Голицына (1651-1714), воспитателя Петра I. Любопытные сведения приводит о Борисе Алексеевиче Голицыне уже упоминавшийся нами Б.И. Куракин. Вот как он вспоминает о роли Голицына в период, когда Петр I в 1689 году укрывался от мятежных стрельцов в Троице-Сергиевой Лавре: «И в ту бытность в Троицком монастыре князь Борис Алексеевич Голицын тут привел в милость иноземцов, как: Петра Гордона генерала, полковника Лефорта, Радивона Страсбурга, Ивана Чамбурса и других многих, то-есть начала вступить в милость и фамилиариту иноземцом. И по приходе к Москве начал его величество в слободу ездить чрез предвождение его ж князя Бориса Алексеевича Голицына. Потом его царское величество прибыл со всем двором к Москве, и начала мать его править государство, а он производит свое время непрестанно в екзерцициях военных» (Б.И. Куракин. Гистория о царе Петре Алексеевиче: 1682-1694. СПб., 1890, с. 62).
      Здесь нужно сделать несколько примечаний. А.П. Богданов в книге «Царевна Софья и Петр: драма Софьи» отождествляет Радивона Страсбурга с генералом Родионом Христиановичем Бауром (1667-1717) (А.П. Богданов. Царевна Софья и Петр: драма Софьи. М., 2008, с. 307). Но Баур в окружении Петра появился лишь в 1700 году, когда под Нарвой перебежал от шведов к русским, так что он никак не мог быть в Троице-Сергиевой Лавре в 1689 году. Здесь возможны два варианта: либо речь идет о каком-то другом человеке, либо князь Куракин ошибочно посчитал, что Баур находился с Петром в 1689 году. Что касается «Ивана Чамбурса» - это шотландец Джон Чамберс, создатель (в 1691 году) Семеновского полка. «Петр Гордон» - это несомненно Патрик Гордон (Gordon), генерал и адмирал русской армии, сподвижник Петра I. Он родился 21 марта 1635 в городе Охлекрис (Шотландия) и умер 29 ноября 1699 в Москве. Будучи католиком, воспитанным в роялистском духе, Гордон уже в 16 лет вынужден был покинуть Шотландию в результате репрессий, обрушившихся на католиков со стороны пуритан в период диктатуры Кромвеля. Два года он учился в иезуитской коллегии в Браунсберге (Германия). Затем поступил на военную службу в шведскую армию; был участником шведско-польской войны 1655–61 годов. В 1661 Гордон был приглашен на русскую службу в формировавшиеся иноземные полки. В 1667–77 он командовал полком на Украине; отличился в обороне города Чигирина от турок, за что получил чин генерал-майора. На службе в Москве во время августовских событий 1689 (заговор царевны Софьи) во главе Бутырского полка открыто встал на сторону царя Петра I и как наиболее авторитетный представитель Немецкой слободы организовал переезд иностранцев к нему в Троице-Сергиев монастырь. С этого момента установились постоянные дружественные отношения между Гордоном и будущим императором Петром I. Гордон был одним из его первых и главных учителей в военном деле, командовал войсками в Азовских походах 1695 и 1696; под его руководством была одержана первая большая победа над турками. Гордон на протяжении всей жизни оставался ревностным приверженцем католической веры. Поселившись в Немецкой слободе (1684), Гордон  усиленно хлопотал о разрешении католикам публичных богослужений. В последние годы жизни Гордон был окружен духовными лицами и не пропускал ни одного богослужения в построенной в Немецкой слободе деревянной католической церкви. Прибывший в Россию на пути в Персию и далее в Империю Великих Моголов  католический архиепископ Анкирский неаполитанец-кармелит Петр-Павел Ферранте Пальма д'Артуа (1643-1701) совершил над Гордоном таинство миропомазания. Похоронили Гордона в устроенной им католической церкви на углу Немецкой улицы и Кирочного переулка. В 1877 при реконструкции улиц Москвы его прах был перенесен на Введенское кладбище.
       Приведем еще одно свидетельство Б.И. Куракина о князе Борисе Алексеевиче Голицыне: «По смерти царицы Натальи Кирилловны, хотя его царское величество сам вступил или понужден был вступить в правление, однако ж, труда того не хотел понести и оставил все своего государства правление министрам своим. И сперва объявился было в фаворе и как-бы быть за перваго князь Борис Алексеевич Голицын. Токмо сие не продолжалось более, как недели две, понеже был человек забавной и отлучался часто по своим деревням. И так в кратком времени потерял; однако-ж остался в прежнем градусе и правил или владел всем Низом» (Б.И. Куракин. Гистория о царе Петре Алексеевиче: 1682-1694. СПб., 1890, с. 74-75).
      Нельзя сказать, что Б.А. Голицын был эффективным министром. Цитировавшийся нами выше Б.И. Куракин пишет: «Казанской дворец правил и весь Низ с великою ауториею князь Борис Алексеевич Голицын, которой, по смерти царицы Натальи Кирилловны, вступил было во все правление государственное, как бы быть первым министром, в том надеянии, что его величество к нему естиму великую имел за все его прежния показанныя службы во время царевны Софии Алексеевны; также и для другой притчины, что оной князь Голицын был друг душевной генералу Лефорту, которой был великим фаворитом у его величества. Однакож, помянутой князь Голицын в своем проекте весьма обманулся, и был тем правителем генеральным несколько дней, понеже был человек, правда, ума великаго, токмо погрешения многия имел: первое, пил непрестанно, и для того все дела неглижировал; второе, великой мздоимец, так что весь Низ раззорил. Однакож, за его заслуги великия его величество содержал его в своей милости по смерть, и некоторые годы оставил ему в правление, почитай суверанное, весь Низ. И когда его величество вступил сам во все правление государства и начал уставливать новое определение правления, тогда Низ весь и оной приказ от него, Голицына, взят» (Там же, с. 75-76).
       Тем не менее, Б.А. Голицын остается в числе приближенных Петра I, что следует из «Записок» Ивана Афанасьевича Желябужского (1638- после 1709): «В 202 году (1694. – Прим. авт.) Великий Государь Царь и Великий Князь Петр Алексеевич, всея Великия, и Малыя, и Белыя Руссии Самодержец, изволил итти в поход к городу Архангельскому, также и в прочие монастыри, Богу молиться, морским путем. А в то время за ним Великим Государем в походе были: Бояре: князь Борис Алексеевич Голицын; князь Михайло Иванович Лыков; Матвей Степанович Пушкин» (И.А. Желябужский. Записки с 1682 по 2 июля 1709. СПб., 1840, с. 28).
       Б.А. Голицын был весьма образованным человеком. Секретарь посла Священной Римской империи Иоганн Георг Корб пишет: «Князь Борис Алексеевич Голицын перед самым отъездом своим в деревню весьма вежливо принял посланного к нему секретаря с письмом. Князь знает латинский язык и любит его употреблять» (I.G. Korb. Diarium itineris in Moscoviam perillustris ac magnifici domini Ignatii Christophori nobilis domini De Guarient. Vienna, 1700, р. 50).
       Церковь Знамения Пресвятой Богородицы в усадьбе Дубровицы Подольского района Московской области является одним из самых неординарных памятников церковного зодчества рубежа XVII–XVIII вв. Ни один другой подмосковный храм не является столь загадочным, как этот. Неизвестны ни автор этого шедевра, ни мастера, трудившиеся здесь. С уверенностью можно сказать лишь, что над созданием храма в Дубровицах трудились как иноземные, так и русские мастера.
      Строительство Знаменской церкви относится к временам, когда усадьбой Дубровицы владел князь Борис Алексеевич Голицын. Церковь Знамения Пресвятой Богородицы строилась из местного белого камня, повсюду встречающегося в Подольском крае. Этот материал, с одной стороны, легок в обработке, а с другой – достаточно прочен для проработки тонких деталей, таких, как мелкая резьба декоративного убранства храма. Не остается сомнений, что строительство храма было закончено к 1699 года, а может быть, даже и раньше. Однако до ее освящения прошло еще пять лет. Вероятно, это было вызвано намерением князя Б. А. Голицына пригласить в Дубровицы на освящение Знаменской церкви Петра I, что было невозможно до 1704 года, т. к. государь в это время почти не посещал Москву. Но, прежде всего, князь должен был получить разрешение на освящение столь необычного храма, построенного в стиле барокко и украшенного на европейский манер, у Патриарха Адриана, вкусы которого были достаточно консервативными. После смерти Патриарха Адриана (1700) местоблюстителем Московского Патриаршего Престола стал митрополит Рязанский и Муромский Стефан (Яворский). 11 февраля 1704 г. местоблюститель освятил новую церковь в Дубровицах. На богослужении в этот день присутствовали сам царь Петр I и его сын царевич Алексей. Торжества по этому поводу продолжались целую неделю и на них пригласили всех местных жителей. Современник этих событий окольничий И.А. Желябужский писал в своем дневнике, что в 1704 году «Февраля в 18 день изволил иттить Государь с Москвы в Питербург» (И.А. Желябужский. Записки с 1682 по 2 июля 1709. СПб., 1840, с. 213).
        В плане церковь представляет собой центрическое сооружение: равноконечный крест с закругленными лопастями. Высота храма с куполом –около 42, 3 м. Вокруг храма, повторяя контур его плана, идет узкая галерея, возвышающаяся над землей на десять ступеней и огороженная высоким парапетом. Цоколь здания и парапет покрыты целой сетью орнамента. Весь храм обильно украшен круглой белокаменной скульптурой – вещь небывалая для того времени. Около западных дверей помещены фигуры двух святителей: Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Статуя святителя Василия Великого расположена над западной дверью храма. Во входящих углах цоколя установлены изваяния четырех евангелистов, у основания восьмигранной башни – фигуры восьми апостолов, кроме того, фасад украшен множеством различных изображений ангелов. Сферический свод столпа Знаменской церкви закрыт восемью шипастыми дугами металлической золоченой короны.
          Интерьер Дубровицкого храма также имеет обильное скульптурное убранство. Рельефные композиции занимают значительную часть пространства. Сюжеты скульптур, сделанных в технике стукко, очень разнообразны, но их объединяет одно: все они выполнены по библейским мотивам и расположены в определенной системе. Скульптуры изготавливали на месте, используя для этого металлический каркас и основу, состоящую из битого кирпича и известкового раствора. Основа обмазывалась специальной смесью, затем по сырому раствору прорезали контур и окончательно моделировали фигуры.
       Самой крупной скульптурной композицией в интерьере церкви является «Распятие» – центральный сюжет в цикле «Страсти Господни». Справа от «Распятия» сделана надпись, на которую указывают два сидящих Ангела. Подобные тексты сопровождают и другие сцены и расположены в картушах, украшенных раковиной, акантовыми листьями и гирляндами. Изначально надписи были сделаны на латинском языке, но при реставрации XIX в. их по требованию митрополита Московского Филарета (Дроздова) заменили церковнославянскими. При реставрационных работах, проводившихся в 2004 г., латинские тексты были восстановлены в своем первоначальном виде.
       Иконы прекрасно гармонируют с резной частью иконостаса. Их создание приписывают мастерам Оружейной палаты Московского Кремля. Несомненно, что образа, как и убранство храма, испытали влияние западноевропейской иконографии.
       Латинские стихотворные надписи в интерьере храма Знамения в Дубровицах были восстановлены в 2004 году. Никто из многочисленных исследователей, писавших о храме Знамения в XX в, не видел этих текстов, поскольку во время реставрационных работ середины XIX в латинские стихотворения были заменены надписями на церковнославянском языке. В 1850 г. директор Оружейной палаты Московского Кремля А.Ф. Вельтман оставил следующее рассуждение о судьбе латинских текстов из Дубровиц: «Бывшие латинские надписи под горельефными изображениями стерлись; не возобновлять же латинские надписи и стихи в православном храме: для них время прошло…». Полвека спустя С.К. Маковский расценивал утрату подлинных латинских текстов как трагическую потерю.
        Однако в ходе последней реставрации, приуроченной к 300-летию торжественного освящения храма, латинские тексты были восстановлены. Одиннадцать латинских стихотворений дошли до наших дней благодаря небольшой рукописи приходского священника храма Знамения о. Сергия Романовского, который во 2-й половине 1780-х гг. собственноручно переписал их. Стихотворные тексты Дубровицкой церкви отличаются удивительным ритмическим разнообразием, что необычно для надписей в интерьерах храмов. Ритмы стихотворений повторяют хорошо известные музыкальные темы латинской литургической поэзии.
       Подобно двум полухориям, слева и справа от горельефной композиции «Распятие» располагались строфы, являющиеся вариацией на слова гимна «Patris sapientia, veritas Divina», текст которого приписывается Эджидио Колонне (1245-1316), ученику Фомы Аквинского (J. Stoessel. Identity and Locality in Early European Music, 1028-1740. Farnham, 2009, p. 135). Тексты надписей приводятся в статье филолога и историка Ирины Владимировны Кувшинской (И. В. Кувшинская. Corona Aurea: Латинские стихотворные надписи церкви Знамения в Дубровицах// Архитектурное наследство. Т. 53 (2010), с. 84-90).
Hora nona Jesus quum omnia consummavit [В девятый час Иисус, когда всё совершил] (в тексте гимна: Hora nona Dominus Jesus exspiravit [В девятый час Господь Иисус испустил дух]),
Forte clamans spiritum Patri commendavit [Воскликнув громким голосом, вверил дух Отцу] (в тексте гимна: Eli clamans spiritum patri commendavit [Воскликнув «Эли», вверил дух Отцу]).
Latus ejus lancea miles perforavit [Бок Его воин пронзил копьем] (в тексте гимна такой же текст),
Turba tunc contremuit et sol obscuravit [Тогда востепетала толпа и солнце померкло] (в тексте гимна такой же текст).
Hora completa redditur sepulturae [По завершении часа предается погребению] (в тексте гимна: Hora completorii datur sepulturae [В час заключительной молитвы предается погребению])
Corpus Christi nobile, spes vitae futurae [Благородное Тело Христово, надежда будущей жизни] (в тексте гимна такие же слова).
Conditur aromate, complentur Scripturae [Умащается благовониями, исполняются Писания] (в тексте гимна такие же слова):
Ingens sit memoria mortis suae durae [Велика память о Его мучительной смерти] (в тексте гимна: Iugi sit memoriae mors haec mihi curae [Да буду я всегда стараться помнить сию смерть]).
      Эти латинские надписи анализируются также польским исскуствоведом Агнешкой Поспишил в статье «Dzialalnosc fundacyjna Borysa i Piotra Golicynow na przykladzie wybranych cerkwi» (Борис и Петр Голицыны: их деятельность по основанию храмов на примере отдельных церквей) (A. Pospiszil. Dzialalnosc...// Ikonotheka 21, 2008, pp. 189-202).
      Во втором ярусе восьмерика под оконными проемами расположены латинские трехстишия. Каждому из них соответствует скульптурное изображение ангела, держащего в руках одно из орудий Страстей Христовых.
Beata coeli ostia [Блаженные двери небесные]
Aperta militis lancea [Отворенные копьем воина]:
Hac itur in coelum via [Сим путем идут на небо].
Intincta aceto spongia [Губкой, пропитанной уксусом]
Delentur mundi crimina [Изглаживаются преступления мира],
Coeli panduntur limina [Открываются пороги небесные].
Membra clavis perforantur [Члены пронзаются гвоздями],
Vulnera animae salvantur [Раны душевные исцеляются],
Sic plagae plagis curantur [Так раны ранами излечиваются].
Над резными барочными хорами расположена композиция «Коронование терновым венцом».
Purpurea chlamide induitur Jesus [В багряницу облачаем Иисус]
Cum spinea datur coronide et arundo [Ему дают терновый венец и трость камышовую].
Hoc punitur ludibrio eius [Сим издевательством, совершенным над Ним, наказывается]
Vetitus hominis et prospicitur mundo [Грех человека и явлена забота о мире].
      Композиция из Дубровиц повторяет многие изображения подобного сюжета в западноевропейском искусстве. Христос стоит на краю балкона перед окружившей его толпой, из окон зданий на происходящее глядят обитатели дворца Понтия Пилата. По замыслу строителей храма, созерцающий эту композицию человек должен был ощущать себя частью осудившей Христа гротескной толпы, грехи которой своими страданиями искупает Спаситель.
      Выше над хорами, полускрытое от глаз зрителей, находится латинское трехстишие, совершенное по красоте стихотворной формы. В нем звучит основная тема программы, объединяющей тексты и горельефные композиции храма Знамения в Дубровицах.
Christus corona spinea [Христос терновым венцом]
Coronatur, ut nos aurea [Увенчивается, чтобы мы золотым венцом]
Ornemur inter sidera [были украшены на небе].
     Архитектурное убранство храма Знамения поражало современников князя Голицына. Среди бумаг Ивана Васильевича Погорельского (1677-ок.1755), секретаря архиепископа Холмогорского и Важского Афанасия (Любимова, 1641-1702), сохранился уникальный рисунок, выполненный в 1697 году – план храма и его изображение. «А церковь такова удивителная и резная вся в вонную сторону и таким образцом и переводом, что такой и в Москве удивителной по нынешнее время не было», — отмечал И.В.Погорельский (цит. по: С.О. Андросов. Русские заказчики и итальянские художники в XVIII веке. СПб., 2003, с. 65).  О путешествии архиепископа Холмогорского Афанасия в Москву свидетельствует «Двинской летописец»: «В 205-м году (1697. – Прим. авт.) Генваря 13 в четверток по указу великого государя и по благословению святейшего патриарха преосвященный архиепископ изволил путешествовать к Москве чреду священнослужения» (ПСРЛ. Т. 33. Холмогорская летопись. Двинской летописец. Ленинград, 1977, с. 200). Другой источник «Летопись Двинская» свидетельствует: «Преосвященный архиепископ был в селе князя Бориса Алексеевича Голицына в Дубровицах от Москвы по Серпуховской дороге в расстоянии 30 верст, над двумя реками стоит, над Десною и Пахрою. А церковь такова удивительная и резная вся в вольную сторону [снаружи] и таким образцом и переводом, что такой и в Москве удивительной по нынешнее время не было» (цит. по К.И. Коничев. Петр I на Севере. Ленинград, 1973, с. 69).
          А вот что пишет о церкви в Дубровицах секретарь посла Священной Римской империи Иоганн Георг Корб: «Славный и достопочтенный брат, патер Петр-Павел Пальма д'Артуа, архиепископ анкирский, апостольский викарий в царствах Великого Могола, Голконде и Идалькане, прибыл в Москву с пресвитерами, венецианским капитаном господином Молином, врачом, часовщиком и несколькими другими лицами. Господин архиепископ еще вчера присылал к господину послу капитана Молина с уведомлением о своем прибытии. Посол, со своей стороны, не замедлил через секретаря поздравить его с благополучным приездом. В бытность царя в Голландии господин архиепископ представлял ему о том, что он должен отправиться в путь и что путь сей лежит через его царство, прося государя повелеть наместнику казанскому и астраханскому князю Борису Алексеевичу Голицыну по прибытии архиепископа в Москву не только принять его там благосклонно, но и снабдить во время путешествия по Московии обильно надлежащим содержанием от казны и в безопасности проводить до границ Персии. Исполняя царское приказание, Голицын пригласил архиепископа и спутников его к себе во дворец и отвел им в оном несколько покоев на все время пребывания в Москве […] Архиепископ совершенно снарядился в свой дальний путь, но, выехав из Москвы, отправился сначала в деревню князя Голицына. От царского имени архиепископу подарено речное судно, снабженное всем необходимым; кроме того дано 100 руб. и три пары соболей, к чему сам Голицын, со своей стороны, прибавил еще сто золотых […] Князь Голицын третьего дня просил посла не откладывать поездки к нему в деревню. Желая показать, что весьма дорожит расположением князя, посол чуть свет выехал к нему сегодня в деревню Дубровицы (Dobroviza), которая находится от Москвы в 30 верстах или в шести немецких милях. Дорога, по которой в полдень мы и приехали туда, приятна и хороша и лежит через плодородную равнину. Князь, поджидая нас, взошел с господином архиепископом на верх колокольни великолепного храма, построенного им, с которого видна вся окрестность. Этот храм имеет вид короны (coronae speciem templum exhibit) и украшен извне многими каменными фигурами, подобными тем, какие выделывают итальянские художники (multis figuris lapideis, quas Itali efformant artifices, foris ornatum). После роскошного обеда мы весьма хорошо провели время до самого ужина в восхитительной беседке, устроенной в прекраснейшем саду, разговаривая о разных предметах» (I.G. Korb. Diarium itineris in Moscoviam perillustris ac magnifici domini Ignatii Christophori nobilis domini De Guarient. Vienna, 1700, р. 66).
Несколько слов об Иоганне Георге Корбе: Иоганн Георг Корб, дипломат на службе Священной Римской империи, родился в середине XVII в. в Неймаркте (Германия). С апреля 1698 по июль 1699 находился в России в должности секретаря посольства австрийского императора Леопольда I, которое было направлено в Москву после заключения в 1697 союза между Австрией, Россией, Польшей и Венецианской республикой для борьбы с Турцией. Вскоре по возвращении в Вену, в 1700, выпустил в свет Diarium itineris in Moscoviam... (Дневник путешествия в Московию) с целью “удовлетворить любопытству ученых” и “дать собирающимся когда-нибудь в Московию понятие об этом народе”. Главная часть произведения — дневник о пребывании в России и возвращении в Вену, в котором факты излагаются под влиянием непосредственных впечатлений и без определенной системы. В своем сочинении Корб приводит сведения о жизни католиков в Москве, в т.ч. о деревянной католической церкви в Немецкой слободе. В 1701 в Вене книга Корба попала в руки князя П.А. Голицына, который отослал ее в Москву с резко негативным отзывом.

Католический храм в Немецкой слободе

      Великое княжество Московское в конце XV века остро нуждалось в иностранных специалистах, способных помочь его развитию. В Европу, особенно в немецкие и итальянские государства, отправлялись посольства, приглашавшие в Москву архитекторов, инженеров-фортификаторов, оружейников, золотых и серебряных дел мастеров и т.д. Некоторые итальянские государства сами искали дружбы с Московским княжеством (Венеция, Флоренция, Миланское герцогство и т.д.). В их числе был и Св. Престол, строивший планы воссоединения Католической и Православной Церкви путем унии и намеревавшийся вовлечь Московию в военно-политический союз с целью отражения продолжавшегося вторжения Османской империи в Европу. Большие надежды при этом возлагались на династические браки. В 1471 при участии пап Павла II и Сикста IV был устроен брак между Иваном III и Софьей (Зоей) Палеолог, племянницей последнего византийского императора, католичкой. Венчание по латинскому обряду в соборе Св. Петра в Риме, где Ивана III представлял глава его посольства — служивший в Москве итальянец Джованни делла Вольпе (Иван Фрязин), — произошло в 1472 году. В кортеже великой княгини в Москву был послан епископ Антонио Бонумбре — для переговоров об унии Церквей и политическом союзе; его миссия окончилась неудачей. Зоя Палеолог в Москве перешла в православие и была повторно венчана с великом князем по православному обряду. Между тем в Москву стали прибывать на государеву службу иностранцы, прежде всего немцы и итальянцы. Итальянские архитекторы — Аристотель Фиораванти, Антон Фрязин, Марко Фрязин, Пётр-Антон Фрязин (Пьетро Антонио Солари), Алевиз Фрязин (Алоизио да Карезано), Алевиз Новый, Бон Фрязин — построили в Москве соборы, стены и башни Кремля (1475–1516). Работали в Москве и иностранные ремесленники, в т.ч. ювелиры, пушечные и колокольные мастера. Среди немцев, живших в Москве, были также врачи — особенно известен Николаус Булев (Бюлов) из Любека, служивший прежде у Папы Юлия II в Риме, а позднее ставший придворным врачом великого князя Василия III.
         Католикам в Московском царстве не разрешалось ни строить храмы, ни устраивать открытые богослужения. Католические епископы и священники могли приезжать только в составе посольств — при условии, что не будут обращать русских в свою веру. В то же время московские власти не требовали от иностранцев принятия православия. К середине XVI века большинство находившихся в Москве выходцев из Германии были протестантами-лютеранами. При Иване IV Грозном лютеранам уже в 1575 разрешили иметь в Москве храм.
         Посольства Св. Престола к Василию III в 1518 (Шёнберг), 1519 (еп. Феррери), 1524 (Чентурионе) и 1526 (Иоанн Франциск Цитус, епископ Скары) ничего не добились не только в попытках склонить великого князя к союзу против турок и тем более к унии, но даже в стремлении легализовать Католическую Церковь в Московском государстве.
        Иван IV Грозный с 1558 вёл  Ливонскую войну, в которой одним из его противников была католическая Речь Посполитая (объединившиеся Польша и Литва). Среди пленных, захваченных русскими на отдельных этапах войны, было немало католиков — поляков, литовцев, немцев; часть их была поселена в Москве, так что численность католической диаспоры возросла. В 1580, оказавшись на грани поражения в войне, царь обратился с просьбой о посредничестве в переговорах о мире к Папе Григорию XIII. Посол Папы Антонио Поссевино, священник из Ордена иезуитов, помог заключить долгожданный мир. Кроме того, он провел с Иваном IV Грозным 3 продолжительные беседы о вере, пытаясь убедить царя в желательности объединения Церквей. Он просил также о беспрепятственном допуске в Московское царство купцов-католиков, а с ними и католических священников. Речь шла и об устройстве в Москве католических храмов. Иван IV отверг все предложения об объединении Церквей и о католических храмах, но купцам из Италии разрешил приезжать свободно, а “ежели кто из них помрет, то хоронить их там, где хоронят в Москве немцев римского закона” (т.е. в Москве к тому времени было католическое кладбище).
      Неудачу потерпело и польское посольство Льва Сапеги, прибывшее в Москву при Борисе Годунове. Два иезуита из польской свиты, пытавшиеся устроить диспут о вере, были сразу высланы из страны.
      В Смутное время (1604–18), когда Москва оказалась во власти Лжедмитрия I (1605–06), а позже и польского короля Сигизмунда III (1610–12), в Москве находились католические священники. К Лжедмитрию I из Польши прибыли 7 францисканцев-бернардинцев во главе со священником Бенедиктом Анзерином, а также францисканец-конвентуал священник Ежи Туровский и священник-иезуит Каспер Савицкий. В Москве открыто говорили о переходе нового царя в “латинскую веру”. В Кремле в царском дворце была устроена католическая “каплица” (часовня) для жены Лжедмитрия I Марины Мнишек. После государственного переворота (1606) и убийства Лжедмитрия I наступила антикатолическая реакция.
     Католические священники были и в польских войсках, занявших Москву в октябре 1610. Вероятно, они служили мессы “походным порядком”. Предположения о постройке поляками католического храма в Кремле документально не были подтверждены. После освобождения Москвы от польских войск на католиков стали смотреть как на врагов. При царе Михаиле Романове (1613–45) всем посольствам, выезжавшим в Европу, было предписано “брать на службу государеву токмо немцев лютеровой и кальвинской веры, а папежской веры никого не брать”. Когда в 1631 среди немцев, взятых на военную службу, оказалось несколько католиков, их немедленно выслали из страны. В 1634 после неудачной войны с Польшей за Смоленск католикам вообще запретили въезд в Московское царство.
     Положение изменилось при царе Алексее Михайловиче (1645–76). После 1652 католикам было разрешено проживание в стране. Во время очередной войны с Польшей (1654–67) в М. вновь попали пленные — поляки и литовцы. Их поселили в Немецкой слободе. В 1659 в Москву прибыл Юрий Крижанич, католический священник, богослов, писатель и философ. В течение двух лет на царской службе он писал Славянскую грамматику и составлял латинско-русский словарь. В своих беседах он выдвигал идеи воссоединения Церквей и славянского единства (во главе с Россией). В 1661 Крижанича сослали на 15 лет в Сибирь. Однако в том же году было восстановлено право католических священников из посольств и свит “проезжих” епископов служить мессы в домах. В числе первых этим правом воспользовались священники из свиты австрийского посла барона Мейерберга.
      В 1660–70-х число католиков в Москве возросло — на русскую службу прибыло немало военных, технических специалистов и мастеров разных профессий. В их числе были католики из протестантских стран, где Католическая Церковь притеснялась, в т.ч. из Голландии и Великобритании. Католики были и среди голландских корабельных мастеров, прибывших в 1667 строить парусник “Орёл” — флагман Волжской флотилии (один из этих мастеров, Ян Стрейсс, оставил воспоминания о пребывании в Москве). Но все просьбы об открытии в Москве католического храма неизменно отвергались властями.
     Только в правление царевны Софьи (1682–89) произошли первые изменения в статусе католиков в Москве Правительство Софьи искало союза с Австрией и Польшей против Турции (с которой эти страны в то время вели войну). В 1686 Софья заключила с Польшей “Вечный мир”. В 1684 влиятельные и богатые католики развили активную деятельность в пользу открытия храма в Москве. Генерал Патрик Гордон, купец Франческо Гваскони и другие попытались заручиться по этому вопросу поддержкой австрийского посольства во главе с Жировским и Блюмбергом и написали “челобитную” на имя юных царей Петра и Ивана (т.е. фактически царевне Софье). Несмотря на поддержку посла императора Леопольда I (вероятного союзника) в прошении о храме вновь отказали. Однако Софья разрешила остаться в Москве священнику-иезуиту Яну (Иоанну) Шмиду. С этого момента началась история первой миссии Ордена иезуитов в Москве (1684–89). Шмид исповедовал, крестил детей и взрослых, отпевал умерших и попытался создать школу, где сам и преподавал. В 1685 в помощь ему прибыл второй священник-иезуит Альберт де Бойе с поручением от императора Леопольда I купить землю для постройки католического храма в Москве. Участок с домом был куплен и записан на имя купца Ф. Гваскони. В 1686 А. де Бойе умер, и в 1687 на его место прибыл чешский иезуит Иржи Давид, служивший до конца 1688 вместе с Я. Шмидом. В начале 1689 Шмида заменил иезуит Товия Тихавский из Чехии. В 1687 на дворе у Ф. Гваскони была освящена деревянная “палатка”(т.е. часовня), где регулярно служились мессы.
       В 1689, когда царевна Софья и ее фавориты были свергнуты, и к власти пришел Пётр I, сильным влиянием пользовались родственники его матери — Нарышкины, находившиеся под влиянием патриарха Иоакима и враждебно настроенные в отношении католиков. В октябре 1689 иезуиты были высланы из Москвы. Богослужения в “палатке” прекратились. Однако обстановка в стране и вокруг нее складывалась не в пользу противников католичества. Пётр I постепенно оттеснил Нарышкиных от власти и стал править самодержавно. Он задумал крупные реформы — социальные, административные и культурные — для преодоления отсталости России и приобщения ее к достижениям европейской цивилизации. Поэтому он нуждался в советниках и специалистах с Запада и не был заинтересован ни в каких конфликтах ни с протестантами, ни с католиками. Во внешней политике он также рассчитывал на союз с католическими странами против Турции, а затем и против лютеранской Швеции. Кроме того, Петр I приблизил к себе католика П. Гордона, который оказал ему важные услуги при подавлении бунта стрельцов в 1689 году. В ноябре 1692 с разрешения Петра I в Москву вновь прибыли католические священники — Франциск-Ксаверий Лёффлер и Павел Иосиф Ярош. К весне 1698 во дворе у Ф. Гваскони был выстроен деревянный католический храм с четырьмя престолами (главный — Св. Троицы). В начале мая 1698 в Москву прибыло посольство из Вены (от имп. Леопольда I) во главе с И.Х. де Гвариентом, который в дальнейшем оказал огромную помощь католической общине Москвы. В составе посольства прибыли два священника — Иоанн Франц Эмилиани и Иоанн Берула. Осенью 1698 они заменили вернувшихся в Австрию Ф. Лёффлера и П. Яроша и служили в Москве до 1719. И.Х. де Гвариент регулярно посещал воскресные мессы в новопостроенном храме (где все время пребывания в Москве посольства играл оркестр из его свиты). Посол позаботился также о перестройке здания храма (1698–99), увеличившей его вместимость («Так как католическая церковь необыкновенно тесна, то господин посол приказал на свой счет переделать ее в более широких размерах» - запись в дневнике И.Г. Корба от 1 июля 1698 года). В середине июля 1698 в московском католическом храме впервые было совершено таинство миропомазания. Его преподал 50 прихожанам архиепископ Петр-Павел Ферранте Пальма д’Артуа, прибывший в Москву 6 июля 1698 года и следовавший далее в Персию и в Империю Великих Моголов, в сослужении 6 католических священников (биографические данные о нем см. A Chronicle of the Carmelites in Persia and the Papal Mission of the XVII and XVIII Centuries /Ed. H. Chick. London, 1939, p. 975-983). По свидетельству секретаря австрийского посольства И.Г. Корба, католическая община Москвы “ради согласия [с русскими]” (maioris convenientiae gratia) жила по Юлианскому календарю; по нему праздновались Пасха и все связанные с ней торжества (I.G. Korb. Diarium itineris in Moscoviam perillustris ac magnifici domini Ignatii Christophori nobilis domini De Guarient. Vienna, 1700, р. 58). В начале XVIII века деревянное здание католического храма пострадало от пожара, а восстановлено было в 1705–06 уже как каменное. Официального разрешения на это, видимо, не было, но власти молчаливо примирились с нарушением старых запретов. Новую каменную церковь Св. Троицы построили русские каменщики. Автор проекта не был упомянут, но высказывались догадки о том, что это был итальянский архитектор Д.М. Фонтана. Храм был безвозмездно расписан итальянским живописцем, чье имя в письмах также не названо (полагали, что это Джованни Росси). Позднее по заказу иезуитов был украшен и расписан алтарь. Эти работы проводили мастера, прибывшие из строившегося Санкт-Петербурга. К 1719 в храме уже был и орган.
Вот что пишет о католическом храме в Москве секретарь посла Священной Римской империи Иоганн Георг Корб:
«В последнее время в Немецкой слободе выстроена первая католическая церковь: она деревянная. Господин посол по чувству благочестия вчера пожертвовал в эту церковь список с чудотворной иконы Пётценской Пречистой Девы Марии. Мы отстояли в этой церкви богослужение. Музыка наших артистов, сопровождавшая богослужение, увеличила торжество и привлекла в церковь немало протестантов» (I.G. Korb. Diarium itineris in Moscoviam perillustris ac magnifici domini Ignatii Christophori nobilis domini De Guarient. Vienna, 1700, р. 51).
Важно отметить, что по более раннему свидетельству Якова Рейтенфельса в книге «Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии», изданной в Падуе в 1680 году, упоминается Немецкая слобода, но перечисляются лишь протестантские кирхи: «Лучшее из предместий, Иноземная Слобода или Кукуй (от внешнего вала отделяется небольшим полем), с домами, хотя и деревянными, но построенными в духе немецкой архитектуры (norma et forma Teutonica constructis). Здесь немцы, отделенные от русских, имеют три лютеранские храма и два кальвинистские: один для голландцев, другой для англичан, впрочем, без колоколов» (J. Reutenfels. De rebus Moschoviticis ad serenissimum magnum Hetruriae ducem Cosmum Tertium. Pataviae, 1680, p. 113).
Вот как описывает И.Г. Корб торжественное богослужение в московском католическом храме 10 июля 1698 года: «Сегодня окончание октавы праздника Божьего Тела. Императорский посол лично обратился к архиепископу с просьбой принять участие в богослужении; тот стал было заявлять свое в том затруднение. Но когда посол представил ему, что участие его в службе придаст ей более торжественности, а вместе с тем доставит истинное утешение всему католическому обществу и несомнительно привлечет многих, тогда архиепископ согласился на просьбу и в архиерейском облачении принял сегодня личное участие в церковном торжестве. Императорский посол, со своей стороны, ничего не упустил для того, чтобы увеличить торжество этого дня и возвысить в глазах некатоликов сан католического епископа. Посол отправился поездом из трех экипажей, каждый в шесть лошадей, и со всей своей свитой, в нарядном платье, к дому князя Голицына, где, взяв архиепископа, торжественно ехал с ним через весь город и предместье к католической церкви. Здесь архиепископ встречен был у церковных дверей одним из миссионеров со святой водой, которую, взяв, поднес ее сначала послу, потом чиновникам посольства и наконец всем присутствующим. Во время священнодействия прислуживали два посольских чиновника, из коих один держал сосуд с водой, а другой — полотенце. После обедни был крестный ход в церкви, и когда архиепископ при звуках литавр и труб возглавил процессию со Святыми Дарами,  у каждого из четырех алтарей читали Евангелие» (Ibid., p. 61-62).