зелёная

001 Пирожки с капустой и грибами

Они мечтали об этой поездке всю сумрачную зиму, недолгую половодную весну и кусочек солнечного лета. Каждый месяц, откладывая часть зарплаты в деревянную шкатулку, они просматривали туристические журналы, представляя себя на месте тех людей, что сняты на рекламных картинках. На месте людей, лежащих на песочном берегу лазурного моря, залитого с излишком солнечным светом.
Зимой они накрывались с головой белой простынёй, которая была как сам снег, лежащий за окном,  и представляли, как песчинки прилипают к их влажным и солёным от моря волосам и коже. А на дворе в это время кружили вьюги, и морозы заставляли трещать, раскачиваясь, деревья.
Весной, когда дети пускали по ручьям кораблики, сделанные из спичечных коробков они выпивали по субботам вина и мечтали о ночных прогулках по побережью, о прохладном бризе с моря, приносящем облегчение от полуденной южной жары.
Двадцать лет назад они и знать не знали о существовании друг друга. Она только-только родилась. А ему было пять лет и он был занят изучением степени глубины синего цвета в небе. Когда ему было пятнадцать, он с родителями поехал в парк имени Горького. Стояла осень, повсюду были раскиданы жёлто-оранжевые лоскутки деревьев. Накатавшись на карусели, они сидели за столиком летнего кафе, доживающего свои последние дни. Со дня на день ожидались дожди и холодная погода. И как следствие, закрытие такого быстротечного летнего сезона и всего, что с ним связано. Но в этот момент бытия ещё светило солнце, он пил пепси-колу из простого стеклянного стакана и щурился от яркого света. Из-за этого от солнца к его глазам бежало много-много ярких лучиков. И вот в этих лучиках он впервые увидел её. Она так же как и он сидела с родителями. За соседним столиком и смеялась чему-то. Он, заметив её, поднял веки. И стал смотреть. Затем снова зажмурил глаза и вновь увидел её в окружении сотни лучиков. Вечером, ложась спать, он вспомнил девочку из парка и улыбнулся.  И даже подумал «Какая красивая девочка. Интересно, когда она вырастет, останется ли с ней её красота?»
Что ни говори а он был из тех, кто умеет, когда надо поторопиться, а когда надо не спешить. Он умел ждать и это ожидание приносило ему определённое удовольствие. В детстве, когда родители дня за три до нового года укладывали подарки в красивые коробки и упаковывали в обёрточную бумагу и ленты, а потом подкладывали под ёлку, он никогда тайком не разворачивал их, желая от любопытства узнать, что же приготовил ему дед Мороз в этом году. А вместо этого ходил чуть отрешённо, испытывая сладкую муку незнания и предвкушения. И вот…
И вот спустя десять лет они встретились на дне рожденья его друга. Он её не узнал. Она уже была двадцатилетняя девушка, носила каштановые волосы, выросла хрупкой и имела небольшой рост. Глаза застенчивые, небольшой рот, удивлённо вскинутые тонкие брови. Он глядел на неё, вслушиваясь в гулкие удары своего сердца. Пил вино, желая набраться смелости. Когда застолье кончилось, ребята убрали стол, включили музыку и погасили свет. Молодые люди стали вытаскивать девчонок потоптаться, обнявшись в центре комнаты. Он подошёл к ней, вытирая о штаны мокрые от волнения ладони, и пригласил на танец. На второй песне они уже целовались в темноте. А после вечеринки он пошёл её провожать, и, заметив, что она не особо желает идти домой, пригласил к себе. Она не возражала. Но этой ночью у них ничего не было. Они только смотрели друг на друга в свете луны и касались губами друг друга. И наверное думали, что им очень повезло, что они нашли друг друга. Спать совсем не хотелось. Хотелось чтобы время  остановилось  или  чтобы  в этот миг взорвался земной шар, да что там шар, весь мир.
Утром он встретил её у себя на кухне. Она пила кофе и смотрела в окно. Он остановился в коридоре и наблюдал из темноты за девушкой. Потом зашёл на кухню и попросил тоже сделать ему кофе. Хотя больше любил чай.
Через неделю она принесла к нему дорожную сумку со своими вещами. В этот же вечер они распили бутылку розового муската и сладко согрешили. После этого она покрасила волосы в свой естественный светло-русый цвет, а он стал называть её именем Утренний свет.  Его же все друзья и знакомые  называли именем Медик по той простой причине, что повсюду, куда бы он не выходил из дому у него за плечами находился небольшой военный рюкзак оливкового цвета с красным медицинским крестом.
В какое-то утро, когда она, подложив под щёчку руку, лежала у него на груди, он сказал: «Любовь – это когда молчишь минуту, две, три, десять рядом с человеком и не испытываешь при этом неловкость. Это похоже на молчание с самим собой. Как если бы ты находился в комнате один. И не имея привычки разговаривать сам с собой, был погружён в молчание. Как тебе это кажется?» Утренний свет ответила: «Однако ж друзья тоже могут долго молчать меж собой и не чувствовать, как вы изволили выразиться, неловкость. Такое молчание указывает лишь на то, что люди близки друг другу». Медик задумался: «Да, вы правы, сударыня, между друзьями подобное молчание также имеет место, но друзья не спят друг с другом». «Как правило», - добавила она. «Да, как правило», - согласился с улыбкой он.
Жили они в квартире, которую оставила Медику его бабушка, ушедшая из жизни в зиму два года назад. Дешёвая мебель в квартире соседствовала с достаточно дорогой, качественной техникой. Ему и ей нравился такой контраст. Это их забавляло. Возможно, Медик видел в этом какую-то эстетику.
Насчёт денег он всегда придерживался выражения «Деньги не приносят счастья, если они не заработаны самим и честным путём». Служил Медик на почте разносчиком  писем  и  периодики.   Раньше  он хотел разносить телеграммы. Работа хоть иногда и приносящие неприятные моменты (обычно, телеграммы, в своём большинстве, несут поздравления с днём рождения или же извещали корреспондента о болезни его родных или даже смерти). Так вот, было ужасно трудно вручать телеграмму с дурными вестями, но зато платили больше и сама работа была более наполнена жизнью. А так что, разнесёшь утром письма с газетами по нескольким домам и сиди потом до двух. Скукота. Делать нечего. Книжки только читать. Раньше Медик испытывал некоторые затруднения, хорошие книги стоили дорого, а читал он много, но с появлением на почте компьютеров, эта проблема частично решилась. Когда машины были не заняты, он садился и читал книги в электронном виде. Поначалу это было неудобно, но спустя какое-то время он привык и понял удобство данного метода. Иногда становилось даже удивительно, что на одном компакт-диске умещалось более двух тысяч книг. Где-то он прочёл и это ему запомнилось «Читай книги, находи в них ключи и отпирай ими свои двери».
Потом он устроился по знакомству, вдобавок к основной работе, ночным сторожем в небольшой салон красоты, в центре. Работа простая два через два, сиди себе ночью, да занимайся чем хочешь, хочешь телевизор смотри, хочешь в компьютер играй, хочешь книжки   читай   или   же просто спи.  Часто они ночевали в салоне с Утренним светом. Она пользовалась солярием. А потом разгорячённая и чуть-чуть загорелая бросалась в объятья Медика.
Поступив на дополнительную работу Медик купил себе карманный компьютер – серебристую коробочку palm m515. Теперь он мог читать книги не привязываясь к какому-то определённому месту. И в то же время он понял, что это не свобода, а что-то совсем противоположное. Так же как и с мобильными телефонами. Но это понимаешь, только пройдя через это. Когда Медик ездил на метро в салон красоты, он втыкал в уши маленькие наушники, запускал плеер, а глаза утыкал в palm и старался не смотреть вокруг, не слышать разговоров, благо музыка всё заглушала, а рассказы погружали в свой мир. И все эти отвратительные люди живущие вокруг переставали для него существовать. Вот все твердили равнодушие – это плохо, это самое плохое, что может быть в человеке. А он не хотел лезть ни в чью жизнь, и хотел, чтоб его тоже не трогали. Неужели я не могу сам выбрать себе жизнь? – думал он. – Пусть они не лезут в неё.
Утренний свет работала продавцом-консультантом в небольшом парфюмерном магазинчике. Весь день она думала о том, что они будут делать на выходных. Друзей у этой пары почти не было. И им приходилось как-то искать развлечений самим. Медику нравилось, когда она, возвращаясь вечером домой после работы, устало стягивала чулки и, подойдя к нему, пахла смесью разных духов. Специфика работы. Это пробуждало в нём желание. И поужинав в кровати (они почти никогда не пользовались столом на кухне) просматривая за едой телевизор, позже они отставляли тарелки в сторону и спустя какое-то время скатывались в объятья. О ребёнке они пока не думали. Жениться тоже не собирались. По крайней мере в ближайшее время. На двадцатидвухлетие он подарил ей колечко на безымянный палец. Теперь со стороны казалось, что она почти замужем.
И где-то за месяц до наступления нового года им страшно захотелось на море. Море. Тёплая голубая бездна. Тысячи пёстрых ярких рыб. Они с жадностью смотрели передачи про путешествия, и их воображение рисовало пальмы на белом песке, красные кораллы на глубине и странные, непривычные на вкус спиртные напитки южных стран. Незнакомые, но дико вкусные экзотические фрукты. Ах, море, море, море…
Однажды вечером Утренний свет сказала, а давай одолжим у кого-нибудь видеокамеру и возьмём её с собой в отпуск, будем снимать всё происходящее с нами, потом покажем друзьям, родным. Медик ей ответил: «Если мы возьмём с собой на море камеру, почти весь отдых мы будем искать красивые виды, и думать как их лучше снять. И всё это вместо того, чтобы просто наслаждаться друг другом, морем, теплом. Ты как хочешь, я лично не буду заморачиваться насчёт камеры». Она тоже не стала этого делать. По этой же причине они не взяли с собой и фотоаппарат. Только отдых и ничего лишнего.
День, когда они покупали билеты ничем не отличался от всех остальных. Но только не для них двоих. Он весь день провёл на работе, почти ежечасно возвращаясь мыслями к тому, что сегодня вечером вместе с Утренним светом они поедут в давно и с трудом выбранное туристическое агентство. Ведь появилось так много компаний предлагающих туры на море, и приходилось вечерами обкладываться журналами, проспектами, листовками и распечатками из Интернета, сидеть и выбирать количество звёзд отеля, учитывать наличие бассейна и ресторана, близкое к отелю расположение моря, цвет песка на пляже… И ещё много-много мелочей которые зримо или незримо так или иначе влияют на окончательный выбор.
И вот настал тот день, когда им пришлось сложить давно приготовленные вещи в сумки, накинуть их ремни на плечи и отправиться на вокзал. Всё время ощупывая карман – взяли ли билеты, не забыли ли паспорта… Смотря в окно поезда Утренний свет думала про людей едущих вместе с ними в метро: «Вот они едут рядом с нами, им завтра идти на работу, и послезавтра идти на работу и послепослезавтра, а мы с любимым будем лежать на берегу моря и давать солнцу лизать нашу кожу. Как всё это странно…» она думала об этом и прижималась щекой к плечу Медика.
На вокзале Медик купил себе какой-то журнал и бутылку красного вина. Немного сухого, но с хорошим букетом. Разместившись в купе, они положили сумки на полку и сели в ожидании отправления, глядя в окно и прислушиваясь к шагам в коридоре вагона. Они гадали, какие попутчики будут сопровождать их весь путь. Время шло, а дверь их купе никто не открывал. Потом вагон неожиданно дёрнулся, Утренний свет посмотрела с улыбкой в глаза Медику. Они уселись у окна и стали наблюдать, как город остаётся у них позади. Высотки постепенно сменились пятиэтажками, и в этот момент к ним зашла проводница в красной шапке с какой-то позолоченной эмблемой, чтобы проверить билеты и предложить чай. 
Расстелив простыню и одев подушки в наволочки на нижние места Утренний свет достала миниатюрные пирожки с капустой и грибами, сделанные своими руками и персиковый сок. А Медик заметил, как тело девушки, от жары в купе, покрывается мелким потом, футболка прилипает к телу и сквозь белую ткань облегающей футболки с чёрным иероглифом «дождь» проступают красно-коричневые соски. Он ел пирожки своей любимой и думал о том, как он закроет дверь на защёлку… и как её липкое, горячее тело согреет его холодное сердце. Как её волосы прилипнут к его спине, когда она положит голову ему на плечо, как после того они обессиленные будут сжимать друг друга в объятьях… и что они будут лежать так долго. Минут десять. Он оторвался от своих мыслей и спросил:
- Утренний свет, ты будешь ночью спать или смотреть со мной в окошко? Я вот в детстве любил смотреть в темноте на мелькающие за окном огни домов, на деревья, проносящиеся перед глазами…
- А я в детстве никогда  не ездила на поездах, у папы была машина. Мы выезжали в деревню утром, ещё когда на улице была роса и стояла летняя прохлада, я вдыхала запах бензина и какое-то чувство, вот как сейчас, какое-то ощущение чего-то большого впереди… в животе свербило…у тебя было такое?
- Да, раньше было…
- А теперь?
- Теперь, - Медик задумался и глаза его стали более грустными, чем обычно, - не знаю, сейчас какое-то другое ощущение… извини, я тебя перебил…
- Да… ну вот, поутру было холодно, а потом в полдень машина раскалялась и мы задыхались в салоне, открывали окна и непременно в машине кто-нибудь простужался и потом недели полторы ходил с насморком. А летом насморк такая противная и обидная вещь.
Медик доел очередной пирожок, запил его полстаканом сока и встав, закрыл дверь на замок. Сказал: «Почти всегда я чувствую себя удивительно уютно в покачивающихся вагонах едущего поезда». Чуть погодя они своими движениями немного увеличили амплитуду раскачивания вагона…
А потом они лицезрели, глядя в окно, как заходит солнце, сначала над рекой, потом над лесом, над какой-то деревенькой и как оно окончательно было поглощено землёй в поле с небольшими холмами, испещрёнными сетью светящихся в сумерках дорог.
Чуть-чуть промаявшись, они уснули. Хотя и хотели всю ночь смотреть в окно мчащегося поезда. И гулкий стук колёс навевал мотив их сна. Ему приснилась летящая над морем чайка, а ей сон о том, как она в деревне с бабушкой доила корову.
Утром, вернувшись из туалета, где она умывалась, Утренний свет застала Медика в компании какого-то мужчины в тёмных брюках и голубой рубашке с короткими рукавами. На вид ему было лет сорок. Лицо немного припухшее и красное,  что  скорее  свидетельствовало о пристрастии к алкоголю, нежели чем о увлечении загаром. Он отвернул уголок одеяла и простыни и зажато сидел на краешке дивана, на котором ранее спала Утренний свет, глядя перед собой в пол. Утренний свет вопросительно посмотрела на Медика. Тот кивнул на верхнюю полку, давая понять, что данный мужчина является попутчиком, и нравится им или нет, придётся делить с ним жизненное пространство данного купе.
- Доброе утро, - нервно произнёс мужчина, - подняв взгляд на Утренний свет.
- Здравствуйте, - ответила она и закинула полотенце на свободную верхнюю полку.
- Вот, будем вместе ехать… - мужчина помолчал, пожевал губами и добавил. – Зовут меня дядя Миша.
- Утренний свет, - представилась она в ответ и села напротив дяди Миши, рядом с Медиком.
Возникла пауза. Неловкость какая-то, - подумал Медик и достал, купленную в городе бутылку вина. Увидев её, у дяди Миши заблестели глаза, хотя он показал себя с положительной стороны и на предложение распить виноградное вино замотал головой из стороны в сторону и забормотал «Нет-нет-нет» и даже для убедительности немного помахал рукой. Но как только вино было разлито по стаканам, и воздух начал наполнять аромат южного солнца, лозы, и увлажнённой дождём земли, он захватил сосуд в свои руки и ожидая тоста посмотрел на молодую пару.
- Ну, наверное, - начал Медик, - первый бокал надо выпить за знакомство…
Второй тост предложил дядя Миша. Узнав, что молодые едут первый раз к морю, он предложил выпить «за хорошую погоду и незабываемый отдых».
Постепенно неловкость таяла, на сердце становилось легко и темы для разговоров рождались сами собой.
На третьем тосте, а это – минуте на десятой после откупоривания бутылки вино закончилось, дядя Миша подмигнул, улыбнулся и лихо открыв дверь, выскочил в коридор, повернулся, снова подмигнул и только после этого куда-то умчался.
Вернулся он минут через сорок, широко улыбаясь, зажав в руках бутылку мартини и водки. Он перешагнул порог купе и смеясь заявил: «Простите меня, друзья, в ресторане земляка встретил». Судя по выражению лица, его красным воспалённым глазам, нелепой улыбке и запаху, исходящему от него при каждом выдохе было ясно, что дядя Миша был пьян. И весьма изрядно.
Дядя Миша выдержал театральную паузу, улыбаясь сел на диван и поставил бутылки на стол.
- Моя очередь угощать… Ты водку будешь, или … - спросил у Медика дядя Миша, указывая взглядом на бутылки.
Медик посмотрел на Утренний свет и сказал: «Да нет, я, наверное, мартини лучше попью, а то от водки развезёт, потом захочется ещё, побегу за второй, напьюсь, будет плохо, буду метаться по вагону, заблюю дорожки их красные…»
- Ну как хочешь, сказал дядя Миша, разлил молодым мартини, а себе плеснул водки.
Утренний свет достала оставшиеся маленькие пирожки, и они стали выпивать и закусывать. И кивать друг другу в окно, когда там проплывал какой-нибудь особенно красивый пейзаж.
Несколько рюмок прошли в почти полном молчании. Так, выяснение некоторых уточняющих моментов о собеседнике: где живёт, чем занимается. Медик немного опьянел и откинувшись на диван поглаживал спину Утреннего света, засунув руку ей под футболку. Она уперлась локтями в стол, ладонями подперла голову и смотрела в окно, ощущая, как бегут мурашки по её телу, сверху вниз, когда Медик, скользя пальцами по её коже, переходит от выступающего позвоночника между лопатками к неглубоким ямочкам на пояснице.
Из беседы неожиданно стало ясно, что дядя Миша занимался сыском в среднем по величине провинциальном городке России.  И как-то незаметно отвлёкшись от пустых разговоров, он начал свой рассказ:
Одна женщина решила воспользоваться моими услугами, после того как начала подозревать своего мужа в неверности. Была она молода, но по ней было видно, что она уже вступила в этап собственного старения. На её красивое лицо с большими серыми глазами недавно легли мелкие морщинки. Ну так вот. После трёх лет совместной жизни, у её мужа начались ежемесячные командировки. Сначала она ничего не подозревала, он всегда возвращался из командировки соскучившимся по ней, изголодавшимся по её телу. Но в последнее время её стали посещать сомнения. И она стала особенно внимательно обыскивать его вещи после поездки в командировку, искала волосы на одежде, запах духов на рубашке, но ничего такого не находила и только когда занималась с ним оральным сексом, ей казалось, что она чувствует на пенисе вкус чьей-то слюны.
Конечно, - сказал дядя Миша, - я быстро догадался, что к чему. Во-первых, я уточнил , когда случались поездки и на какой срок. Выяснилось, что все командировки проходили в конце месяца и длились примерно неделю.
Я взялся за это дело. Оно показалось мне интересным. Прежде всего, мне был интересен мужчина, который уезжал от этой женщины каждый месяц, чтобы вернуться снова. Нет, ну перед этим я взял два дня на раздумья, и в конце концов любопытство победило. Тем более лишними деньги не бывают. Но больше я хотел подтвердить свои догадки.
В общем, в конце-концов я взялся за это дело. В один из дней сентября она позвонила мне и сказала: «Завтра он едет в командировку». Я в тот момент готовил на кухне овощное рагу с телятиной.
- Хорошо, - сказал я, - ждите меня с результатами утром послезавтра.
Он был красивым мужчиной, если бы я увидел их вместе на улице, подумал бы, что они очень подходят друг другу, так же как нож к вилке. На взгляд он был старше её лет на пять, коротко стриженный, в плаще оливкового цвета, в дорогих ботинках и с кожаным чемоданом, говорящем о приличном заработке его владельца. Он вышел из подъезда, сел в поджидавшее такси и поехал на вокзал.
Там он побродил по залу ожидания, купил газету. Посидел, скучая в кресле, в зале ожидания. Затем зашёл в буфет, заказал себе бутерброды с салями и кофе. Съел принесённую еду, читая новости.
А после спустился, сел в подошедший автобус и поехал обратно в город. Жена подозревала не зря. У него была любовница.
Лишь спустя два года, у неё на похоронах, я узнал, почему он так поступал. У него была аллергия на жену, когда у неё начинались месячные. Он говорил всё это, будучи жутко пьяным, принимая меня за её дальнего родственника.
Началось это спустя полгода их совместной жизни. Сначала он даже не понимал, почему у него начинают слезиться глаза, кожа покрываться сыпью, а горло сдавливать удушье и крутит живот. И чувства. В эти дни он не мог находится рядом с ней. Он скрежетал зубами от ярости, когда она обращалась к нему. Он её ненавидел. И готов был ночью придушить. Причём длилось это примерно дней пять-шесть. Лишь спустя какое-то время он вычислил закономерность. Вычислил и терпел. Ведь он любил её. В другие дни.
И тут подвернулась одна на работе. Так ничего особенного, смазливенькая блондиночка, весьма посредственная и недалёкая. Началось всё с лёгкого флирта, потом он однажды задержался по делам, она тоже не торопилась домой, они пошли в кафе, неподалёку от работы, он проводил её домой и … а потом ему стало видно, что иногда ему не хватает этих встреч и он стал ездить в «командировки».
- Иногда я просыпался по ночам от чьего-то плача. - сказал он мне на прощанье, - Это плакала моя совесть.
- Знай, - хотелось сказать мне в ответ, - когда ты уезжал от неё, к ней приезжал я. Хотелось, но не сказал. В принципе он был неплохим человеком… по рассказам его жены. И моей любимой.
Ну так вот, когда я убедился, что он приехал к другой женщине, я вернулся к его жене и всё ей рассказал. Она разрыдалась. Если вам нужны доказательства, я попробую сделать фото или видеосъёмку. Это противозаконно, но…
Она лишь взглянула на меня… у меня же от её взгляда всё перевернулось. Я понял, что она верила и так. И ей не нужны были доказательства. В тот вечер я оставил её одну в пустой квартире. Ей надо было пережить эту ночь. Просто пережить её и всё.
Дядя Миша замолчал, на глазах его навернулись слёзы. Утренний свет деликатно опустила глаза. Женщине лучше не видеть мужских слёз.
Спустя минуту она спросила: «Ну а потом, как вы с ней…». Медик нажал ей на лопатку, не дав договорить, давая понять, что, мол, может не стоит его об этом спрашивать. Что он посчитает нужным, он расскажет и так.
Дядя Миша протёр ладонью пьяные слёзы и продолжил.
Спустя месяц она позвонила и попросила зайти. Не спрашивая с какой целью предстоит наша встреча, я собрался и поехал к ней.
Она открыла дверь и сказала: «Знаете, мой муж снова уехал в командировку». И улыбнулась. Из кухни доносились пленительные запахи. «Проходите», - произнесла она впуская меня.
Когда мы сели за стол, она подала картофельную запеканку с мясом, под соусом из грибов, сметаны и чего-то ещё. Вкус последнего компонента соуса казался мне знакомым, но что это я так и не понял. В стаканы было налито лёгкое белое вино.
Она посмотрела на меня и прошептала: «Знаете, мне так неохота было оставаться сегодня одной. А подруг у меня нет ещё со школы».
И она говорила и говорила. Наверное, она уже давно ни с кем не делилась своими переживаниями и мыслями. Я же больше любил слушать, чем говорить.
По её словам росла она без отца, мать была медсестрой, строгой женщиной, заморозившей своё сердце после смерти мужа. У неё был шкаф, в нём стояли книги, а ещё за его стеклянными дверцами хранились фотографии мертвецов этой семьи, которые смотрели страшными глазами при закате, особенно страшные были их глаза в  тот момент, когда краешек солнца скрывался за горизонтом и все предметы в комнате окрашивались в красно-розовые тона.
В шесть лет она нашла десять рублей на троллейбусной остановке и на все деньги купила себе шоколадок, а потом по ночам, тайком от матери ела их. С тех пор не выносит даже запах какао и не ест шоколад.
Вспомнила, как в тринадцать лет трое мальчишек затащили её в школе в мужской туалет и стали её трогать. Её только-только начавшие оформляться груди, засовывали руки между ног. Она почувствовала дикое возбуждение, да такое, что никогда больше не испытывала впоследствии с мужем.
Один мальчишка засунул руку ей в трусы и сказал: «Эге, парни, да она уже мокрая». И она расплакалась от стыда. Парни испугались и отпустили её. Она перестала плакать, успокоилась и никому ничего не рассказала, но целую неделю злилась и не понимала, почему ей так понравилось прикосновение рук этих подонков.
Ей пришла в голову мысль, что она не достойна носить пионерский галстук и не надевала его в школу. А всем говорила, что прожгла его, когда гладила.
Но потом всё стало понемногу забываться, но где-то глубоко осталось ощущение всепоглощающего возбуждения, испытанного ею в грязном, вонючем школьном туалете. Закончила школу, по настоянию матери поступила в институт.
Затем она рассказала как познакомилась в институте со своим будущем мужем. Они учились в одной группе. Говорила, что влюбилась в него без памяти. И уже на третий день после лекции по математике зашла к нему в гости, дома никого не было и они переспали. Потом поженились. Она переехала к нему. Кое-как уживаясь с его родителями. Они считали, что его сыну подошла бы более красивая и богатая невеста, каковая и была у них на примете.
После института, поступив на работу, получили квартиру. Стали жить, обставляя её мебелью и выезжая по выходным за город, на дачу его родителей. Жарить шашлык, собирать ягоды и грибы, сидеть в кресле на веранде и пить холодное пиво, ощущая как проходит лето… А за ним и следующее… Жизнь как жизнь. Всего понемногу.
После ужина она принесла левомассандровского портвейна и мы перешли в комнату. Пили вино, смотрели телевизор. Она, выговорившись, теперь молчала. И я начал думать, что она теперь жалеет, что выложила мне всё это…
Ночью мы лежали в одной кровати, прижимаясь друг к другу и смотрели на свет луны, падающий на стену. Я думал: «Ну и что же дальше…»
А дальше мы стали встречаться с ней в конце каждого месяца. Уже начиная числа с пятнадцатого, я начинал ждать её звонка, хотя и знал, что она позвонит лишь после двадцатого. В силу обстоятельств нам редко удавалось заниматься любовью. Раз-два. А потом она сказала, что хочет поцеловать меня там, а спустя месяца два разрешила мне взять её сзади. После она сказала, что хочет хоть кого-то сделать счастливым. Мне было обидно слышать такое. Но я промолчал.
А однажды я не дождался её звонка ни двадцатого, ни двадцать первого, ни двадцать второго… Двадцать третьего я позвонил ей сам. Мне никто не отвечал. Дверь квартиры так же никто не открывал. Я спустился на улицу, сел на лавочку у подъезда и стал её ждать. Может она куда-то вышла и скоро придёт. Но почему она мне не позвонила. Это мне было не ясно и я стал думать об этом. Вспоминал, не было ли чего странного в её поведении в прошлую нашу встречу, не мог ли я чем-то её обидеть. Но нет, печальней, чем обычно она в прошлую встречу не была, несчастней, чем обычно тоже.
Я просидел целый день. И следующий, и который был за ним…
Вернувшись из командировки, муж обнаружил её в спальне. Она спала на кровати. Рядом на столике валялась банка с лекарствами. Таблеток там уже не было, лишь свёрнутая в трубочку записка «Я тебе отомстила».
Я не мог понять, что она имела в виду и к кому обращалась. То ли к мужу, то ли ко мне, то ли к богу…
Зачем ты так поступила, -  думал я. – Но знал, что она всё сделала правильно. По своему правильно… Мы выбираем себе жизнь, но смерть, по большей части, сама выбирает нас…
После своего рассказа дядя Миша долго молчал, выпил подряд две рюмки водки. Ушёл в воспоминания и не хотел оттуда возвращаться. Залез на верхнюю полку и заснул.
Последний час поездки в поезде был самым тягостным, молодые разложили сумки вокруг себя и нервно поглядывали в окно, каждые минут десять выходили в коридор, и дышали воздухом открытого окна.
Дядя Миша спал. Он ехал дальше. До конечной станции. Они решили не будить его, а только оставили на столике бумагу со своим адресом. Захочет – напишет, - решили они. А не захочет выкинет и забудет.
- Ну сколько можно ехать, - в нетерпении спрашивали они друг у друга. – Нет, это просто невозможно… все бока отсидели… обратно полетим на самолёте.




002 Салат из одуванчиков

Когда они вышли на перрон, воздух вибрировал от жары. И  фигуры людей, идущих вдалеке, изгибались и покачивались из стороны в сторону.  Солнце пекло так, что уже за пару минут синие джинсы Медика нагрелись до такой степени, что ногам стало нестерпимо горячо. Утреннему свету в её короткой бежевой юбочке было легче.
Вдыхая чистый воздух курорта, они пытались уловить в нём запах моря, эту влажно-солёную нотку. Взяв такси, они тряслись по ухабистым, разбитым  дорогам и жадно всматривались в незнакомые пейзажи. Всё было так необычно, эта стопроцентная влажность, пирамидальные тополя, скалистые пейзажи. Изнывая от жары в душной машине, они не могли дождаться, когда выйдут из салона и попадут в прохладу номера гостиницы. А ещё лучше какой-нибудь душ, пусть даже самый завалящий. За последние полтора дня у них не было никакой возможности помыться и им казалось, что вся их кожа покрыта толстой плёнкой липкой грязи, смешанной с потом. Медик изредка смотрел в окно, а иногда поглядывал на красного от жары водителя, по шее которого, сзади, тёк каплями пот, скрываясь потом за воротом рубашки. Вот, - думал он, - аборигенам и то несладко, - а нам то само собой…
- И что, давно у вас дождя не было, - спросил ради приличия Медик.
- Да оно, может, уже с месяц, - ответил водитель, вглядываясь в дорогу.
- Что, жена? – спросил водитель, вполголоса, кивая на, сидевшую сзади, Утренний свет.
Медик поймал себя на том, что почему-то никак не может ответить водителю «нет». Ему показалось, что если он так ответит, то придётся пускаться в какие-то пространные объяснения, почему, по какой причине они не женаты, но в тоже время живут вместе, поэтому он немного смутился и промямлил «Да». Водитель понял это как-то по-своему, это было видно по его улыбке. Медик смутился ещё больше. «Вот чёрт», - подумал он. А потом: «а что мне с того?» И как-то сразу стало спокойней. «Пускай думает что хочет, плевать».
Расплатившись с водителем, Медик поднял сумки и пошёл за Утренним светом к гостинице. Это был небольшой трёхэтажный дом с розовыми выкрашенными стенами, с балконами, и зелёной черепичной крышей. На многих балконах двери в комнаты были открыты и тюлевые гардины от ветра вылетали лоскутками на улицу и трепетали на ярком солнце. Вокруг подъезда гостиницы были разбиты клумбы с цветами, которые источали свой отравляюще-одуряющий пряный запах. Дорожки из песка были выложенным бордюрами из гранитных камней неправильной формы. По периметру гостиница была окружена деревянным забором.
Утренний свет нетерпеливо забежала по лестнице в гостиницу. Ей хотелось поскорее смыть с себя ощущение липкого пота, покрывшего всё её тело. Ей казалось, будто тысячи скользких противных гусениц проползло по телу и оставили на коже свою слизь, которая забилась в поры и окутала почти неразличимые волоски.
Медик, не медля, шагнул вслед за своей любимой. В помещении было прохладно. Прежде чем сделать очередной шаг, он осмотрелся, так как его глаза, после улицы, плохо видели в полумраке гостиницы. Напротив дверей располагался диван, слева приютилась небольшая конторка, освещаемая полоской света, бьющей из не зашторенного окна. В этом потоке света мельтешили пылинки и Медик подумал, глядя на это дело: «Сколько же грязи мы прокачиваем за день через лёгкие…» За конторой сидела женщина средних лет с одутловатым лицом. Что она, всю ночь воду что ли пила? У неё были тёмные волосы, забранные сзади в пучок, и усталые глаза, глядя в которые, отдыхающие понимали всю суетность и ничтожность жизни, и тем более своей  собственной. Напротив женщины шуршал лопастями вентилятор, гоняя воздух.
Оставив Медика заполнять необходимые формуляры, Утренний свет приняла от дежурной ключи от номера и, захватив свою сумку с косметикой, вспорхнула по вытертой тысячей ног лестнице на третий этаж.
Номер представлял собой просторную комнату, где справа от окна располагался небольшой телевизор на тёмно-коричневой тумбочке. Слева от окна прятался от жары холодильник. Неподалёку от телевизора стоял стол, по бокам которого терпели годы два продавленных кресла. Двухместная кровать и торшер завершал меблировку гостиничного номера. Тяжёлые багровые шторы преграждали путь солнечному свету – оттого в комнате царил полумрак и было не столь жарко. В небольшом закутке пряталась ванная комната с душем, умывальником и унитазом.
Медик вошёл в незапертую дверь и услышал шум воды. Его любимая уже принимала душ. Он посмотрел на неё в щёлочку и, почувствовав, как поднимается вожделение, погасил его и пройдя в комнату, включил телевизор. Бросив сумки на пол, он растянулся на кровати.
Когда шум воды стих, он встал и спрятался за дверью. Стал ждать, когда девушка выйдет из душа. Как только она вынесла своё чистое тело, он набросился на неё, испугав и удивив её. Застигнутая врасплох, она сначала пыталась сопротивляться. Вроде и не хотела это делать, но инстинкты… Она кусала и царапала его, распаляя Медика ещё больше, а он ни на что не обращал внимание. Хрипя, он старался развернуть её спиной и прижать животом к креслу, что бы войти сзади…
Они так ослабли от этой игры, что ели передвигали ноги, а внизу живота щемило и теснило. Он сказал: «Я так сильно тебя люблю, что стал беспомощным перед лицом  наступающего дня». А Утренний свет ему ответила: «Тогда давай полежим, доедим пирожки и попробуем пойти на пляж, чтобы солёная вода океанов и морей даровала нам новую силу и суть». Он не стал спорить и они осуществили задуманное.
На пляже было много народу. Стоял невозможный гул разговоров взрослых, высокие частоты были заполнены визгом детей, плескающихся в воде и носящихся по песку. От их ног песок разлетался во все стороны и нередко попадал на лица отдыхающим. Последние поднимали голову, отряхивались и как бы растеряно улыбались. Солнце жарило так, что наша пара почувствовала, как плавиться их подкожный жир. Слушай, милый, - сказала она, - ещё минута и я превращусь в лужу жира и кучку белых костей…
Немного полежав в воде, они вскоре вернулись в отель и решили встать с рассветом. Чтобы солнце было не столь активно и поменьше людей тяготило их своим присутствием. Включив телевизор, они легли на кровать и лежали с закрытыми глазами, поглощённые своими мыслями, совсем не слушая включённый приёмник.
Встанем, - сказал он, нарушив молчание. – Солнце только-только выйдет из-за горизонта. На улице ещё будет прохладно и мы, полупьяные от сна, выйдем в эту утреннюю прохладу и пойдём по пустым улицам. С осознанием того, что могли бы как все остальные лежать и нежится в постели, окутываясь красочными сновидениями. И вот придём наконец на пустой пляж, выберем себе самое лучшее место, расстелем покрывало и пойдём сразу в море. И оно будет чистое-чистое и стайки рыб будут плавать у самого берега. И мы будем плавать вдвоём. И вода в этот час будет теплее, чем воздух… А когда мы выберемся на берег, - подхватила и продолжила она, все мокрые, в соли, мы растянемся на песке и замёршие будем чувствовать как солнце набирает свою силу и становится с каждой секундой всё теплей и это будет не та обжигающая жара печки, а теплота шерстяных варежек и носков, связанных бабушкой. И потом, где-то через час или два начнут постепенно подходить люди, а мы немного загорелые будем смотреть на них и жалеть, что они не ощутили в это утро того же, что мы… Утренний свет замолчала, а потом улыбнулась и спросила у Медика: «Так?». Он посмотрел на неё, поцеловал в макушку и ответил: «Примерно».
Ночью они почувствовали дикий голод. Еда у них вся закончилась, а вставать и идти искать закусочные, работающие в три часа ночи, они посчитали нелепым. В животах урчало и поэтому, он накормил её своим семенем. А она напоила его своим соком. Хоть и немного, но хоть столько…
Конечно же они проспали. Открыв глаза, Медик увидел что на улице уже светло и в окно вдувает жаркий воздух. А из этого можно было сделать вывод, что время клонилось к полудню. Еже ли вообще не перевалило за него. Он потянулся и, достав с пола пульт от телевизора, нажал на кнопку включения. «Кто украл хомуты?» - закричал персонаж какого-то чёрно-белого фильма. От этого абсурдного в своей оторванности от контекста фильма выкрика, Утренний свет проснулась и некоторое время не могла понять, где находится и что происходит. Медик с умилением смотрел, как его девушка, непонимающе, сканирует взглядом пространство вокруг себя. И он шепнул ей на ухо: «Хомуты украл печник и вечером повесится на них».
- Я так крепко спала, - сказала, выгнувшись, Утренний свет. А этот телевизор разбудил меня.
- Проспали мы с тобой купанье, - прошептал ей Медик в розовое ушко. – Дети и их нетрезвые пивом родители взбаламутили чистую воду морей.
- Жалко, ну давай завтра попробуем пораньше проснуться, - проворковала она, встала и направилась в туалет.
Медик переключил канал, по другой программе шла туристическая передача про Париж. Когда Утренний свет вернулась в комнату, телевизор показывал влюблённую пару, целующуюся на площади и сотни голубей кружили вокруг них, а около десятка порхали совсем рядом с ними и садились на руки, на голову, на плечи.
- Почему наши голуби не такие как у них…
- Не знаю, мне наши голуби нравятся больше, - ответил Медик, - я бы не хотел идти по улице и чтобы эти птицы вцеплялись в меня своими когтями… Наши голуби убегают от людей со страхом в своих жутких глазах…
- Почему жутких?
- А ты в следующий раз обрати внимание на голубиные глаза, они какие-то страшные…
Посмотрев немного телевизор, они решили пойти плотно позавтракать. Дико хотелось есть.

Сойдя вниз, они не стали выпытывать у вахтёрши, какие тут поблизости есть ресторанчики и кафешки. Решили: какую найдём ближайшую точку, там и будем добывать себе пропитание. При слове добывать Утренний свет соизволила улыбнуться.
Ближайшей забегаловкой оказался ресторан, гордо именуемый  «Ночной бриз». Часть ресторана располагался  на улице, столики стояли под зонтиками, защищая трапезующих от солнца, а если надо то и от дождя. Вокруг каждого белого пластикового стола  располагалось три-четыре таких же белоснежных пластиковых стула. Хорошо, что они выбрали белый цвет мебели, - подумал Медик, - меньше будет нагреваться. В небольшом здании одна половина была отведена под кухню, а оставшаяся половина была заставлена деревянными столами и стульями. Чаевые, как потом убедился Медик, в этом зале брали на порядок больше. Внешний – открытый и внутренний залы обслуживали разные официанты. На улице бегал взад – вперёд молодой загорелый студентик, а внутри, не спеша, переходил от стола к столу владелец ресторана – Боцман. Это прозвище он получил за небольшую седую бородку и трубку, с которой не расставался, наверное, даже во сне. Когда какой-нибудь новичок приходил к Боцману в заведение и садился за деревянный стол, при расчёте хозяин заведения говорил, если сумма чаевых его не устраивала: «Послушайте, молодой человек, взгляните ка вон на того юношу…» и показывал на своего помощника. «Он молод, свеж и ему неведомо откуда и куда дуют ветры, поэтому ему всё равно какой чай пить: плохой или хороший. А теперь посмотрите на меня, я стар и мне осталось не так уж и долго топтать землю и поэтому я пью только хороший чай. А хороший чай стоит хороших денег». Семь из десяти посетителей, после слов Боцмана, оставляли не менее десяти червонцев «на хороший чай».
Медик и Утренний свет сели за столик и принялись изучать меню. Утренний свет читала слева направо, а Медик, поскольку расплачиваться по счёту собирался он, читал справа налево. Утренний свет заказала себе салат из томатов и огурцов, картофель фри, порцию шашлыка и апельсиновый сок. Медик взял то же самое, но добавил ещё кольца кальмаров, панированных сухарями и обжаренных в масле. И чуть поколебавшись, добавил к заказу салат из одуванчиков, что это такое спросить у официанта не решился, но поскольку цена на данное блюдо была небольшая, то решил посмотреть, что оно из себя представляет.
Ждать пришлось не долго. Минут семь-десять. В этот промежуток времени пара оглядывалась по сторонам, изучая посетителей. За соседними столиками слева сидела супружеская чета с дочкой, за другим, двое тучных мужчин, с измученными жарой красными оплывшими лицами, лениво потягивали местное пиво. Справа сидел пожилой мужчина и с огромным аппетитом вкушал заказанные блюда. Разместив блюда на столе, в соответствии со своим чувством прекрасного, молодой официант пожелал приятного аппетита и удалился.
Медик взял в руки вилку и, наколов обжаренный до румяной корочки кусочек шашлыка, отправил его в рот. Голодный, он быстро прожевал его и проглотил. Эм-м-м, однако, - подумал он. А ведь вкусно! Потом он зацепил немного листьев одуванчика, политых то ли подсолнечным, то ли оливковым маслом. Они оказались горькими на вкус и малопригодными для еды.
- Попробуй, - сказал он и придвинул плошку с салатом к девушке. Она положила в рот несколько листьев, сморщилась, отчего вокруг носа у неё собрались и затанцевали маленькие юные морщинки. – гадость какая, произнесла она. И быстренько запила соком.
- Интересно, - подумал вслух Медик, - кто-нибудь, когда-нибудь, до конца доел это блюдо?!
Набросившись на картошку с шашлыком, он вскоре забыл об этом. Утренний свет не отвлекаясь быстренько, но грациозно поедала принесённые блюда, вскидывая иногда свои реснички, и глядя на Медика улыбалась. Облизывая свои розовые губки.
Отобедав, Медик отодвинул от себя подальше тарелки, сложенные друг в друга. Сверху располагалась плошка, с почти нетронутым салатом из одуванчиков. Он уселся поудобней и посмотрел вокруг себя.
Его внимание привлёк один посетитель ресторана. Тот аккуратно ел суп, вприкуску с чёрным хлебом. Причём хлеб он не доедал и оставлял небольшие кусочки на столе. И они лежали, черствея и сохнув.
Позавтракав, они отправились на пляж. По пути зашли на рынок, набрали нектаринов, груши, дыньку и виноград. Медик не смог устоять и заглянул в палаточку, торгующими местными винами из деревянных бочек. Перепробовав несколько вин, он остановился на каберне и взял на вечер пол-литра. Так, для настроения. Зайдя за палатку, он случайно увидел в отрытую дверь, что от кранов деревянных бочек тянутся шланги к алюминиевым кеглям, литров по пятьдесят, стоящих на полу. Вот так и вся наша жизнь, - разочарованно подумал он. – Всего лишь декорация.
Наверное, - решили они, - завтракать и обедать будем в кафе, а ужинать фруктами в номере. Чаёк. Вино. Грех. По полной программе. Всё разрешено и запрещается запрещать.
Около часа начало нещадно палить солнце. Просто невыносимо. Всё тело моментально покрылось потом. И идти стало гораздо труднее. До моря оставалось около полутора километров. По пути, в обоих направлениях, шло множество людей, в основном молодых. Многие из тех, что шли навстречу, были с мокрыми волосами. Девушки в ярких купальниках с покачивающейся от ходьбы грудью  обвязывали бёдра тонким прозрачным шёлковым платком. А парни были преимущественно в тёмных плавках-шортах.
На небольшом поле, по пути, Медик и Утренний свет увидели стог сена и мужика с вилами около него, голого по пояс и загорелого до состояния молочного шоколада. Может быть, он как раз и собирал сено в стог, а может просто переворачивал его с бока на бок, что бы оно лучше просушилось. Хотя, на таком солнце, об это можно было и не беспокоиться.
Подул ветерок и запахло скошенной травой. Такой приятный запах. Может быть, самый лучший на свете. Кто знает?! Кому-то нравится одно, кому-то другое. У кого-то вообще аллергия на сено. Медику же сразу вспомнилась деревня. И как отец учил его косить.
Первое время у него ничего не получалось, коса всё время уходила концом в землю. А потом ничего, потихоньку пошло дело. Хоть в этом и не было особой необходимости (бабушка и дедушка держали только две козы для молока), Медик вставал пораньше, только начнёт светать и в сарае закричит петух, встречая рассвет. Небо начинало светлеть и окрашивалось в нежные розово-оранжевые цвета. Так вот он вставал, брал косу и уходил в поле. Раздевался по пояс и, сбивая с травы росу, косил её в своё удовольствие, шалея от запаха скошенных растений.
И теперь этот запах вернул его в то время, когда у него была юность и беззаботность.
Но вот, за поворотом, наконец показалось море. Они увидели его. Две голубые плоскости неба и воды, равные по величине и глубине. Они уходили вдаль и где-то там сливались на горизонте. Разве что море было немного темней и имело чуть зеленоватый оттенок.
- Жутко как-то, - сказал Медик, глядя на небо и море. Бескрайность воздуха и воды.
- Привыкнем, - успокоила Утренний свет.
Они вошли в море держась за руки. Ноги скользили на крупной гальке, и поэтому приходилось раскачиваться из стороны в сторону, сохраняя равновесие. Потом Утренний свет отстала. А Медик вошёл по грудь и нырнул. Он плыл под водой, покуда хватало воздуха в лёгких, и всё это время его окутывала тишина.
Вынырнув, он раскрыл глаза и облизал губы. Они были солённые. Он знал, что так и должно было быть, но почему-то немного удивился этому. И только теперь поверил, что он на море.
А потом они весь день лежали на песке, загорая. Медик пытался читать книги на КПК, но вскоре бросал это занятие и бездействовал, наслаждаясь этим.
Ночью, они как воришки прокрались к стогу сена. Им невероятно сильно хотелось предаться любви в соломенном ложе. Чтобы травинки запутывались в волосах и чтобы всё тело кололо солома, чтобы запах заполнил все лёгкие… Возможность быть пойманными, ещё сильнее разжигал огонь обоюдной страсти. 
И это было всё в один миг, который был бесконечен. И это было свет и тьма, ночь и день… Звёзды падали вниз, оставляя после себя мерцающий свет, земля вздымалась и уходила в небеса. Ветер рвал одежду, воздух возгорался и испепелял плоть, а потом наступал холод и их сердца замерзали в камень. И всё это повторялось по кругу сто тысяч по сто тысяч раз, пока наконец не произошёл взрыв и они не ослепли и не оглохли.
Лишь только спустя несколько минут к ним вернулось зрение и слух, и они стали способны шевелиться, а до тех пор они лежали и дышали густым запахом высохшей за день травы.
Вдруг послышался шорох в стороне. Вглядываясь в темноту, они смогли различить два человеческих силуэта, направляющихся к их стогу. Какая-то пара, также как и они, захотела любовных утех на сене. Культовое место, - подумал Медик. – Хозяину можно предложить деньги брать с пар. Сдерживая смех Медик и Утренний свет побежали в противоположную сторону. Потом свернули к морю. И оно ещё долго выбрасывало их измождённые голые тела на берег, а потом нежно слизывало обратно.
Проснувшись утром, он пошёл в ванну и увидел у себя на пенисе три волоска, завязанных на узелок. Наверняка это проделки Утреннего света, - решил он. Постоял под душем и, выходя, громко чихнул. Его любимая привстала на локотках, потянулась и сладко зевнуло. Медик сел на угол, вполоборота к ней и спросил про узелок из волос.
- А, улыбнулась она, - это чтобы ты мне не изменял.
- Слушай, - ответил Медик, - знаешь, это по крайней мере странно. – Ты что сомневаешься в моей любви?
- Нет, я не сомневаюсь в твоей любви, - лукаво ответила она. – Я сомневаюсь в твоей верности…
А что бы не изменяла женщина, - спросил он с коварной улыбкой, после небольшой паузы, - что надо сделать?
Утренний свет ничего ему на это не ответила, а только замахнулась и сильно ударила подушкой. Он такого стерпеть не мог и завязалась борьба.
Завтракали и обедали снова в «Ночном бризе». Всё остальное время лежали на солнце. Намазавшись, предварительно, солнцезащитным кремом с высокой степенью защиты. Мысли разбегались, так приятно было ничего не делать и знать, что впереди ещё целая неделя такого же беззаботного безделья. Он гладил её травинкой по спине, а она отмахивалась и умоляла так больше не делать – ужасно щекотно.
Когда лежать под солнцем уже не было сил, они бросались в море, и двадцатисемиградусная морская вода дарила им спасительную временную прохладу.
Вечером, разморённые, сидели у Боцмана в кафе и тянули местное десертное вино - мускат. Вчерашний мужчина опять оставил кусочки еды на тарелке. Это заинтересовало Медика.
На четвёртый день это уже не давало ему покоя. Для чего он это делает? Изо дня в день повторяет свой ритуал. Может он оставляет еду голодным духам, витающим вокруг?! Не понимаю.
На пятый день в субботу было много посетителей в кафе и их подсадили к этому мужчине за столик.
Всё это не случайно, - подумал Медик. Я должен у него спросить. Выпив заказанного вина, он набрался половины необходимой храбрости, но поскольку терпеть уже не мог, дрожащим от волнения голосом произнёс:
- Простите меня, ради бога, я тут невольно за вами наблюдал несколько дней…
Мужчина с интересом посмотрел на него, на Утренний свет и состроил вопросительное лицо.
… и заметил, что вы, когда едите оставляете кусочки хлеба и булочек. Почему вы так делаете?
А-а-а, - добродушно рассмеялся мужчина, - всё очень просто, - он наклонился к Медику и тихо произнёс, - поскольку в этом заведении отсутствует туалетная комната, мне негде помыть руки, а у меня слабый желудок. Ну и вот всё, чего касается моя рука, остаётся в конце концов лежать на тарелке.
Медик облегчённо вздохнул.
- Знаете, хорошо, что я спросил. А то это мне покоя не давало. Всё так банально.
- Да-да, - подтвердил мужчина. Ничего таинственного.
Он достал из пиджака сигару, прикурил её от спички, сделал несколько холостых затяжек, раскуривая её, как следует. И пустил кольцами дым. Ровно три кольца. Одно за другим. После он откинулся на спинку стула, внимательно поглядел на молодых людей, немного смутился, достал из пиджака вторую сигару и протянул её.
- Простите, вы курите, - спросил он у Медика. И узнав, что тот бросил, немного удивился и заинтересованно спросил.
- Должно быть у вас крепкая сила воли? И как вам это удалось. Вы сразу бросали курить или постепенно. Ведутся не прекращаемые дебаты в определённых кругах, в том числе и среди специалистов от медицины какой метод лучше.
- Я, - ответил Медик, - бросал постепенно. Используя метод намеренья. Предожидая возможные вопросы и непонимание Медик поспешил разъяснить. – Это когда ты сначала взращиваешь в себе желание бросить курить, потом укрепляешь его, живёшь с этим намереньем и потом бац! Действительно в один миг перестаёт хотеться курить. Иногда правда желание возникает. Но уже очень редко. Обычно после бокала-другого спиртного.
- Извините, вас как зовут, - спросил человек.
- Моё имя Медик, - ответил молодой человек, а это моя подруга – Утренний свет.  Та кивнула головой и продолжила мусолить соломинку в стакане с апельсиновым соком, вполуха слушая разговор за столом.
- Понятно, - ответил человек…
- Что ему стало понятно, - подумал Медик…
… а меня зовут Рыбаком, - меня тут все знают…
- Если я не ошибаюсь, - сказал Рыбак, не дав мыслям Медика развиться, - эта ваша – он несколько замешкался, подыскивая нужное слово – «практика» - наконец нашёл он подходящий термин, да, ваша практика намеренья, это что-то из Кастанеды?
- Медик лукаво улыбнулся и ответил, что отчасти. Да, что-то подобное было у него в книгах.
- А какие вам знакомы ещё авторы, кто является вашим любимцем?
- Авторы, ну что ж извольте, - Медик вальяжно облокотился правой рукой на подлокотник пластикового кресла, - увлёкся в последнее время Мураками, ранее жаловал Павича.
- А из наших?
- Из наших на первом месте Довлатов, нравился Веллер. Но как-то раз увидел его по телевизору, он читал там, чёрт уже не помню какое произведение, ну да ладно… и вот после этого как-то стало коробить, когда его читаю.
- А почему такое произошло? – спросил Рыбак, его сигара стала короче на четверть, а вокруг разливался приятный запах хорошего табака.
- Чёрт его знает, я понял что лучше избегать знакомства, прямого или виртуального, с любимыми писателями. После этого как-то по-другому становится восприятие их произведений.
- Да, тут я с вами согласен, - когда ничего не знаешь о человеке, ты воспринимаешь автора через его произведение и если книга хороша, то и автор кажется нам человеком порядочным. А потом увидишь какого-нибудь, узнаешь, чем он живёт и в следующий раз думаешь «и вот этот тип написал такую книгу!». Сразу мысли лезут разные. Может быть книга и хороша, но если человечишка дрянь, то и впечатление от произведения смазывается.
После пары затяжек Рыбак продолжил.
- Так, а ещё каких авторов вы предпочитаете, наверняка Пелевина?
Медик поморщился.
- Знаете, нет, мне не нравится. Как-то всё… он не смог окончить. Давно хотел Борхеса почитать, но как-то всё не удаётся. Вот недавно Буниным увлёкся. Непомерно грустно пишет о любви…  вот какие-то маленькие рассказики на КПК бросил - никак оторваться не мог. Или вот Шукшин. Тоже сильно писал. А так, я очень люблю перечитывать вышеперечисленных писателей. С каждым годом понимание произведения меняется. Как будто новую книгу читаешь.
- Понятно, понятно, - пробормотал удовлетворённо Рыбак. Было приятно с вами пообщаться. Хотелось бы снова с вами побеседовать. Может быть завтра.
- Давайте, - согласился Медик.
- Простите, вы не против? - спросил Рыбак у  Утреннего света.
- Ну что вы, конечно нет, мы обязательно придём, - ответила она.
Уже собравшись уходить, Рыбак хитро прищурился и как-то по детски спросил: спорим, что в свой первый приход сюда, вы заказали салат из одуванчиков?
Медик и Утренний свет удивлённо посмотрели друг на друга.
- Угадал, да? – засмеялся Рыбак. Все заказывают эту гадость из любопытства, но никто не ест. Наверное, Боцман так развлекается…
Мужчины пожали друг другу руки и Рыбак, ещё раз извинившись и сказав виновато «дела», покинул молодых людей.






003 Окунь с лимонными дольками

На следующий день они сразу подсели к Рыбаку за столик. Он был задумчив и в этой задумчивости произнёс: «Одни говорят, что сами управляют своей жизнью, другие, что их жизнью управляют обстоятельства. Третьи же про это молчат и оказываются более правыми, чем все остальные».
- А впрочем, - сказал он, - возьмите телятины, она у Боцмана получилась сегодня, как никогда хороша.
Заказав телятины с крупнозернистым белым рисом, они переглянулись, не понимая состояние Рыбака.
- А что, молодые люди, - молвил тот, выходя из задумчивости. Не хотите ли сегодня выйти в море порыбачить? Погода сегодня хорошая – штиль. Не так сильно укачивать будет. Вы как?
- Да мы не против, - ответила за двоих Утренний свет. Да?
- Да, - согласился Медик, - с удовольствием.
- Ну, значит так договоримся, встретимся у Боцмана часов в шесть вечера. Вас устроит.
Медик и Утренний свет утвердительно кивнули.
- Ну, до встречи.
У Рыбака была небольшая деревянная лодка. Он не позволил Медику сесть за вёсла. Посадил молодых на нос, а сам, напрягаясь и покряхтывая, стал грести. Берег уходил вдаль и становился узкой полосой. Утреннему свету полезли в головы нехорошие мысли: а что, как завезёт нас подальше, Медику веслом по голове, а со мной…
Да нет, - она отбросила эти мыли и усмехнулась, обняла Медика и прижалась к нему.
- А что это там за дом разрушенный, - спросил Медик, указывая на полностью уничтоженное временем строение, на небольшом холме.
- Так это дом московского дворянина Смолина, - ответил щурясь от солнца Рыбак. – Он приезжал сюда на лето… – Я тут часто думаю, - сказал Рыбак таким тоном, что было видно разговор об этом приносил ему удовольствие, - как хорошо раньше жилось барином. Встанешь так часов в двенадцать, там по уху холопу двинешь какому, он тут же тебе яства, графинчик. Выпьешь так с утра, закусишь. Посидишь немного. Потом погуляешь. Стишки фривольные в уме посочиняешь. Вернёшься в дом, рассядешься в удобное кожаное кресло, пледиком укроешься, прикажешь подать корреспонденцию. Пробежишь глазами статейки. Плотно пообедаешь. Подремлешь сладко.  Потом если дождь там, в полутьме полежишь, подумаешь о государстве. Да сколько доходу принесёт урожай в этом году. То да сё. Или в гости к кому съездишь, выпьешь, поспоришь. Ноченькой вернёшься, коньячка, осетринки. Да прикажешь какую крестьянку молоденькую зайти ночью. – Рыбак лукаво поглядел на Медика и подмигнул.
- Ну не знаю, - ответил Медик. Мне бы после телевидения, интернета такая жизнь показалась бы скучной. Кстати… а что тут за рыба водится?
- Да тут много разных: окуни, хамса, толстолобики, сайра… морские ежи попадаются…
Я вот так встаю пораньше, позавтракаю скромно, и на лодочке в море. Наловлю рыбёшки, посижу на воздухе, знаете в голову разные думы ползут… Поплаваешь, подумаешь…
- А вы что же, не работаете?
- Дак я на пенсии уже. За рыбу получаю деньги, вместе с пенсией хватает. А в остальное время есть у меня одно увлечение, живу-то я один, свободного времени сколько хошь. Вот и придумал себе – собираю вещи выброшенные морем. Чего у меня только нет, хотите зайдём покажу вечерком. Ну вот тут место хорошее...
Все трое размотали леску и закинули удочки. Первые пойманные рыбы вызывали восторг, а все последующие воспринимались уже не так эмоционально. Единственное, что поразило Медика и Утренний свет был морской окунь, выловленный ею. Он был блестящий с красными крылышками плавников. Оказавшись в лодке, он разевал свою громадную пасть с острыми зубами. Килограмм пять, - оценивающе произнёс Рыбак. Можно его вечером пожарить на вертеле с лимонными дольками, вымочив предварительно в белом вине.
Вечером они сидели у костра, уже успело стемнеть, и было так невероятно уютно сидеть у огня. Вокруг стрекотали цикады. Костёр трещал и небольшие искорки разлетались светлячками в чёрное небо. Рыбак возился с окунем, а Медик и Утренний свет сидели на большой деревянной скамейки, вырезанной из бревна и пили небольшими глотками  молодое светлое вино.
- Вот вы говорили, - сказал Медик, - обращаясь к хозяину дома, - что коллекционируете предметы, выброшенные морем на берег…
- Хочешь посмотреть, - Рыбак дождался кивка головы Медика, - короче, иди в дом, поднимешься на второй этаж, там слева дверь на чердак, лампочка справа от двери. А мы тут пока с Утренним светом приладим окунька над костерком.
На чердаке при тусклом освещении Медик увидел небольшое помещение – всё сплошь уставленное стеллажами и полками. Около небольшого окошка на полу стоял средних размеров деревянный сундук. В уголке скромненько так стояло старое вытертое кресло. Именно такие вот древние, попользованные не одним поколением кресла и являются наиболее удобными. Из них неохота вылезать. У Медика было непреодолимое желание сесть в него и просто посидеть в нём, но любопытство победило и он стал переходить от стеллажа к стеллажу, перебирая взглядом предметы. Полок пять занимали разных цветов и размеров стеклянные бутылки. Пара искорёженных медных самоваров. Шлифованные морской волной матовые стеклянные катушки. Раковины с нацарапанными на них словами «шем», «привал», «нетленность» и «соня». Военная фашистская каска. Несколько больших тетрадей с расплывшимися чернилами. Ворох запечатанных почтовых конвертов. Фляжки. Медик поднял одну из них, поболтал. Внутри забултыхалась какая-то жидкость. Старый фотоаппарат с гофрированной чёрной гармошкой и треснутым объективом. Глиняная кружка с отколовшейся ручкой. Заржавевшие ножницы, для стрижки овечьей шерсти. Небольшой кулон на серебряной цепочке с пожелтевшей фотографией усатого дядьки в тельняшке и бескозырке. Все вместе эти вещи не казались чем-то случайно собранным, чувствовалась какая-то система, система понятная на грани подсознания. Именно что чувствовалось, а не осознавалось. Что-то всё время вертелось вот тут, рядом, но никак не обретало состояния прозрения. Перейдя к сундуку Медик остановился в нерешительности. Открывать или нет. Вообще-то нехорошо это всё. Чужое трогать. Но посмотреть-то можно. Открыв крышку сундука у него создалось странное впечатление, что как будто там что-то было и он это выпустил. Закрыв поскорее сундук, он, ощущая непонятное смятение и тревогу, решил вернуться обратно.
- Совсем скоро готово будет, - сообщила Утренний свет, когда Медик возвратился с чердака. К этому времени уже вкусно пахло жаренной рыбой.
- Ну как, понравилось?
- Да… скажите… а как вы начали своё собирательство? – спросил Медик, подсаживаясь к огню. - Там столько всего интересного, - потом сходи посмотри, - посоветовал он девушке.
- Не знаю, я всегда имел слабость ко всяким забавным вещичкам, даже собирал в детстве монеты, марки, а потом познакомился как-то с одним человеком. Он мне поведал, что в мире есть три категории людей – это: создатели, охотники и коллекционеры. Создатели – как можно понять занимаются изготовлением артефактов, так мы называем предметы для коллекционирования. В отличии от всех других вещей на земле, сделанные ими предметы что-то несут в себе, какую-то тайну, теплоту, свечение. Не знаю, как объяснить это, но когда эта вещь находится поблизости, или когда берёшь её в руки – сразу чувствуешь, что это – артефакт. Н а вот охотники разыскивают затерянные и умышленно спрятанные артефакты. Их не волнует обладание вещью. Их завлекает сам поиск, процесс, игра. Обычно коллекционеры делают им заказ на какую-либо вещь и те рано или поздно находят её, в силу своих способностей. Ну и есть такие как я – коллекционеры. Мы собираем артефакты, составляем из них композиции. Занимаемся описание предметов. Дня не проходит, что бы меня не тянуло на чердак. Я часто там сижу в кресле, ты его видел, среди прочих предметов. И в эти моменты я чувствую себя спокойно и мне хорошо.
- Скажите, - спросил сбитый с толку Медик, - все ли люди делятся на эти три категории.
- Практически да, в ком-то это больше выражено в ком-то меньше. Большинство же сознательно в переходном возрасте купируют эти свои возможности.
- А как понять к какой группе ты относишься, - задала теперь вопрос Утренний свет.
- Ты это сразу поймёшь, когда в тебе это вновь проснётся. – Ну да ладно, рыба уже готова. Давайте её попробуем что-ли?!
- М-м-м, - сказала Утренний свет. – Как бы не проглотить вместе с окунем и язык.
Медик ел хвост.
Когда молодая пара засобиралась уходить, Рыбак сходил в дом и вернулся с небольшой 24-листной школьной тетрадкой. Таких уже давно не делали, - отметил про себя Медик.
- Вот, - сказал Рыбак, - это тебе. Твоя вещь. Я сразу это понял.
- Вы хотите сказать, - улыбаясь спросил Медик, - что я коллекционер.
- Каждый это должен решить для себя сам.
Медик взял в руки тетрадку, но того, о чём говорил Рыбак, не почувствовал.
Я ничего не чувствую, - сказал он себе.
А вслух: Спасибо. И до свидания. Завтра у Боцмана?..
Рыбак кивнул. И они простились.

Придя домой, Медик раскрыл тетрадку и увидел надпись на первой странице «ТЕТРАДЬ 244». Дальше шли какие-то небольшие рассказики. Завтра прочту, - решил он. Сегодня неохота. Устал что ли…


~ ТЕТРАДЬ 244. ~


ТОРГОВКА
Утром он вставал. С трудом разодрав глаза с ожесточением вдавливал кнопку отбоя у будильника. Ловил ногами тапки, заходил в туалет, а потом шёл на кухню, резать бутерброды и  разогревать чайник. По чётным дням недели он делал бутерброды с сыром, а по нечётным с колбасой и если когда путал дни очень злился на тебя. Поглощая свой скромный завтрак он слушал вполуха новости по телевизору, потом бросал взгляд на градусник за окном, чтобы знать как одеться. Мыл кое-как торопясь посуду, всё время под конец не хватало времени, чистил зубы  и одевшись выбегал за дверь.
Спускаясь по лестнице он вставлял наушники и включал плеер. Выбегая на улицу торопливо шёл к остановке. Путь до работы занимал около часа-полутора. Два автобуса – одна пересадка. Неудобно добираться, но он привык.
На работе переодевался в форму, надевал на голову дурацкую бейсболку с эмблемой фирмы и занимал своё место. Он работал консультантом в строительном магазине. Целый день сидел на стуле и смотрел перед собой. Изредка к нему подходили посетители и задавали вопросы о товаре. Он им нехотя отвечал.
В обед он курил в туалете и глядел в зеркало. Думал: может ну её к чёрту эту работу, бросить…
Потом снова полдня сидел на стуле и глядел перед собой. По местному радио крутили по кругу пять сборников русских исполнителей. Он знал наперёд весь список песен.
Возвращаясь уже около дома он спускался в переход, там постоянно стояла старушка с какими-то кофтами и футболками, восточные женщины с фруктами и мужичок с чашками и тарелками.
В тот день он забыл плеер дома. Доехал до работы, отсидел свои положенные часы. Собрался, поехал домой. Проходя по переходу услышал голос старушки обращённый к нему: «Футболка, двадцать рублей, недорого. Новая». Голос этот был так безнадёжно-равнодушен, что он неосознанно повернул голову к торговке. Это была старушка лет восьмидесяти, сморщенное, смятое жизнью лицо глядело на него водянистыми глазами, в которых был туман и безысходность. «Двадцать рублей, недорого, хорошая футболка», - повторила торговка, подумав, что он заинтересовался товаром. Он молча смотрел на неё, потом отвернулся и пошёл прочь. И уже за спиной услышал голос старухи, обращённый к очередному прохожему: «Футболка, двадцать рублей, недорого. Новая». В сердце у него защемило.
После этого, даже когда он забывал дома плеер он всегда за ним возвращался. А проходя по переходу, опускал голову и убыстрял шаг, проходя мимо старушки. В этот год ему исполнялось тридцать.


ВОСКРЕСЕНЬЕ
По воскресеньям Алексей просыпался в прекрасном настроении. Рядом на диване запутав лицо в длинных тяжёлых каштановых волосах посапывала его жена Лена. От неё исходило тепло и лишь ей одной свойственный запах. Алеша, как она называла своего мужа, жил с ней уже седьмой год. В соседней комнате  спала их пятилетняя дочурка – Наташка.
Алеша лежал некоторое время в постели, заложив руки за голову и глядя в потолок думал о своём. О Наташке, о жене. О работе. О своей жизни.
Весь предстоящий день у него был расписан до мелочей. Ленка называла это «ритуалом». Он всегда улыбался когда она произносила это слово.
Часов в десять когда вся семья просыпалась они собирались на кухне. Жена с Наташкой месили в миске тесто, а Алёшка вертел в мясорубке фарш. С лучком, с перчиком. Наполовину свининки жирненькой, наполовину говядинки. Потом все садились за стол и начинали лепить пельмени. Отец и мать с удовольствием смотрели как их дочка старательно скрепляет кончики теста. Хозяйка растёт, - говорили сами себе родители. И радовались.
Потом ставили пельмени в морозилку, а Алексей отправлялся в магазин за бутылкой водки и мороженным для жены и дочки. Шёл к магазину неспешно, глубоко вдыхая воздух. Перебрасывался парой фраз с продавщицей. Забирал покупки и шёл обратно. Клал бутылку рядом с пельменями.
После этого шёл в ванну. Где лежал в горячей воде с закрытыми глазами. И уж после этого выходил распаренный к столу.
Жена закидывала пельмени в кастрюлю с уже плавающими лавровыми листьями, доставала запотевающую на тепле бутылку. Выпивала под пельмени с мужем рюмку, иногда две, но не больше. А Алёша выпивал с полбутылки и в душе у него теплело. Он становился таким одухотворённым и вселюбящим, что со слезами на глазах смотрел за окно, слушал пение птиц и с улыбкой вздыхал.
После завтрака они выходили во двор или шли гулять в лес. Примостившись на скамеечке он курил и смотрел на облака. На играющую со сверстниками дочку, обнимал за спину жену и ждал ночи. Он знал что он счастлив. И что так будет каждое воскресенье.


ФОНТАНЫ
Семён Петрович стоял у раскрытого окна и смотрел на летающий тополиный пух. Стояла середина июня. И весёлый лёгкий ветер поднимал лёгкие пушинки высоко высоко, а потом обрушивал их сверху вниз и казалось, что идёт снег. Тёплый летний снег.
Через несколько минут тяжёлая туча, за которой уже давно наблюдал Семён Петрович, затянула полнеба и стал накрапывать дождик. Как странно думал он, ни одна пушинка не была сбита каплей дождя… казалось бы столько их этих капель и столько пушинок… хоть бы одна на моих глазах должна была быть подмята водой, ан нет. Ни одной…
Семёну Петровичу шёл пятьдесят третий год. До пенсии оставалось совсем чуть-чуть. Четыре года назад умерла от рака его жена. Наталья. Наташа. Ната. Они были вдвоём почти тридцать лет. После её смерти он почувствовал пустоту и холод внутри. Ему казалось что у него вырезали сердце. Он ходил оглушённый. Не мог ничего делать. Не было желание жить. Потом понемногу отошёл. Переключил всё внимание на единственного сына. Жил его жизнью. Думал его думами. Сына всё время сердило, что отец лезет в его жизнь. Он срывался, грубил, потом спохватывался, зная, в каком состоянии  находится сейчас его отец и уступал.
Потом Семёна Петровича постигло ещё одно несчастье. Сына сбил пьяный водитель. Видно одно к одному, - подумал Семён Петрович. Оставалось лишь одно – работать. И Семён Петрович работал, с таким усердием и устремлением, что был дважды повышен в должности. Но это уже не могло его обрадовать. Повысили и повысили. Теперь то зачем?..
Но появилась у Семёна Петровича мечта с недавних пор, не мечта даже, а так… Он хотел съездить посмотреть фонтаны на поклонной горе. Посидеть на лавочке, погреться на солнце. Но как-то всё не получалось. То одно, то другое, то третье…
Зимой он думал, вот наступит лето, непременно съезжу. И наступало лето. В течении всей недели он лелеял своё намеренье о поездке, а в выходные поздно просыпался, валялся долго в постели, смотрел телевизор, потом готовил себе обед, ел… а потом было уже поздно, да и не охота… Ладно, думал Семён Петрович, съезжу в следующие выходные. Но каждый раз ему что-то мешало, то непогода, то надо было съездить в магазин за чем-нибудь или на кладбище, проведать жену и сына.
Он умер за год до пенсии. Съездить посмотреть на фонтаны он так и не успел.


ОТПУСК ЗА СВОЙ СЧЁТ
И случилось так, что Саша влюбился. И влюбился как-то странно. Увидел её на скамейке в нескучном саду и обомлел. Не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть. Он просто встал как столб и смотрел на неё. А в голове его как будто крутилось кино.
Вот он подходит к скамейке, небрежно садится рядом, небрежно заговаривает с ней. Они болтают с полчаса. Потом она даёт ему свой телефон. Он ей перезванивает на третий день. Первое свидание, они идут в кино… а дальше, он просто боялся думать что будет дальше…
Робко сев на краешек скамейки, он срывающимся голосом пробормотал: «П-простите, можно с вами познакомится…». Девушка презрительно посмотрела на него, скривила губки и не пророня ни слова встала и  гордо пошла прочь.
Он сидел на скамейки и дожидался когда сердце немного успокоиться и высохнет холодный пот, выступивший на всём его теле. Не знаю что явилось причиной его мучений: рыжие вьющиеся волосы, спадающие на тонкие плечи, спокойные зелённые глаза, веснушчатый нос или тонкие розовые губы. А может всё вместе, не знаю.
Но только с этого момента он как бы перестал жить. Ел, пил, смотрел телевизор, но как-то механически. Словно его здесь не было. Словно он ушёл в собственные мечты и крутил там кино со счастливым концом. Раз за разом.
Дома мама посмотрела на сына и поняла, что что-то с ним произошло. Но промолчала. Влюбился, наверное, - подсказало ей материнское сердце. Пройдёт. Мамино сердце ошиблось. Не проходило.
На работе перемены в Саше заметили спустя неделю. Саша перестал бриться. Квас сменил на пиво. Сок на вино. Оброс щетиной. Перестал гладить рубашки. Один раз напившись на работе с утра,  в обед просто взял и ушёл, не сказав ни кому ни слова. И больше решил не возвращаться. Никогда.
Купив по дороге коньяк, он сел около дома на скамейку и стал потихоньку пить  из горла, наблюдая как дворник, сгребая опавшие за октябрь листья, свалил их в кучу, а потом поджёг. Он смотрел на языки пламени и пил. Глоток за глотком.
К нему подошёл дворник, попросил рюмашку коньячку, а то так тяжко с самого утра. Саша поделился. Потом они о чём-то долго разговаривали, передавая друг другу бутылку.
Через неделю он вернулся на работу и оформил задним числом отпуск за свой счёт.


УХОЖУ, ЧТОБЫ ЗАБЫТЬ
Прокручивая в голове события последних шести месяцев, она никак не могла понять, почему он её бросил. Любил ведь… Видела, что любил. И она не могла без него. Бессильно плача в подушку, она лежала целыми днями в постели и ничего не желала делать. Душевное бессилие.
Да, нет, ничего странного она в нём не замечала, единственное, что год назад умер его отец. А недавно он увлёкся раскладными ножами. Целыми днями сидел в Интернете, где обсуждалось, какая модель лучше, какая сталь медленнее тупится и ржавеет. Он её даже немного достал этим. Затем он заказал из Америки себе нож, с учётом пересылки его стоимость составила 250 долларов. И зачем он тебе, - спросила она. – это ведь дорого. А он ответил: Послушай, у меня в жизни так мало того, что меня действительно интересует – ты, книги и ножи. Так что я могу себе это позволить.
Мог ли разлюбить? Конечно мог. Это как взрыв – раз и вокруг пусто. Но я не верю. Полюбил другую? Не знаю, вряд ли. По крайней мере, подружка, живущая в его подъезде говорит, что он домой женщин не водит. Так что, что случилось?!
После смерти отца, он видел, что происходит с его матерью. Она день за днём угасала. С каждым днём в ней всё меньше оставалось жизни. И тогда он понял, что не хочет того же ни себе, ни своей любимой. Лучше разойтись, сначала конечно будет больно, невыносимо, но это несравненно легче, чем знать, что твоей второй половинки нет. А так, ты будешь уверен, что она где-то там живёт, дышит, видит.
Через какое-то время он переехал с матерью в другой город. А потом и в чужую страну.


СООБЩЕНИЕ БЕЗ ОТВЕТА
Он ехал в метро на работу. В природе наступал тот момент, когда осень готовилась уступить место зиме. Поезд зашёл в тоннель и поэтому он с любопытством стал обводить взором окружающих. И тут стоп – вон та девушка со светлыми волосами, что смотрит на меня. Оп, отвернулась. Знакомое лицо. Он напряг свою память и вспомнил, что видел её и раньше, и так же ловил на себе её взгляд.
Позже стало ясно, что они садятся в первый вагон на одной и той же станции. И что, если она не отводит глаза, то начинает улыбаться. Смущается. Некоторое время не смотрит на него. А затем опять взгляд и улыбка. Он начал присматриваться к ней. Она ему понравилась.
Где-то недели через две он набрался смелости и сунул перед выходом ей в руку записку: «Неужели я похож на клоуна. Почему вы всё время улыбаетесь, когда смотрите на меня?». И дальше следовал номер его мобильного телефона. Захочет ответить – позвонит или напишет, а не захочет, завтра перейду в середину поезда.
Она ответила ему sms-кой, что если обидела его чем-то, то просит прощения. И уже спустя неделю они ходили гулять по крылатским холмам и посещали кинотеатры, где он немного нервно клал руки ей на колени, а она их не сбрасывала. Но была какая-то скованность в их отношениях. Какая-то недосказанность. У неё всё время пищал телефон, она читала приходящие сообщения и её настроение портилось. А он на улице всё время выскальзывал, когда она пыталась взять его под руку. Но всё же их отношения развивались и они куда-то двигались, вот только куда?
И вот когда должен был произойти переход на новый уровень, он признался, что у него есть девушка. Что они вместе четыре года и живут гражданским браком. Что он её любит и никогда не бросит. И тут оказалось, что у неё тоже есть парень, но он ей не очень нравится и она подумывает с ним расстаться.
После этого, как-то постепенно сошли на нет прогулки и походы в кино. Они вместе ездили в метро на работу, болтали… Иногда проскакивали вслух мысли, что хорошо бы провести вместе ночь… даже не мысли а так полунамёки. Причём и с той и с другой стороны. Но это так, только фантазии. Он остался со своей девушкой и ему было с ней хорошо. Она бросила своего парня и говорила, что мужчины ей не нужны.
И вот спустя полгода, весной, когда закипает кровь, когда природа сама подталкивает к греху, его девушка уехала на выходные со старыми школьными подругами в Питер. А он не захотел оставаться один и написал ей сообщение, что его квартира пуста и он приглашает её к себе.
Он ждал ответа очень долго. День. Ночь. Ещё один день. Ещё одну ночь…
Кто же мог подумать, что именно в этот вечер она пригласит своего бывшего друга к себе. Что именно в этот момент она отлучится в ванну. Что она оставит мобильный телефон в комнате. Что он прочтёт чужое сообщение. Что он окажется безумно влюблённым. Что он задушит её.


ВСЕ МЫ СОБАКИ
Ему стала сниться деревня. С её полями, где под давлением ветра качалась пшеница, как волны на море. Её закатами и восходами. Стогами сена. Ощущением счастливого детства.
Он просыпался. Долго не мог понять где он находится. Потом успокаивался, но весь день ходил грустный и задумчивый. Ему вновь хотелось туда. Съездить, побродить по любимым в детстве местам. Навестить могилку бабушки и дедушки.
Дождался майских праздников. Сел и поехал. Утром, выбравшись на сельский вокзал, втянул глубоко ноздрями воздух и улыбнулся. Пахло как и тогда в детстве: пылью, цветами и навозом. Воздух после города казался чистым и вкусным. Хотелось просто стоять так и дышать.
Трястись в переполненном автобусе вместе со старухами он не захотел. Взял машину и почувствовал гаденькую такую гордость, что может себе это позволить. Это была гордость человека проведшего своё детство в бедности, где считалась каждая копейка.
Пропылив по грунтовой дороге водитель остановился около указанного забора, высадил своего пассажира и развернувшись, безучастный и весёлый, покатил обратно на вокзал. А он с благоговейным трепетом зашагал к родному дому.
Всё пришло в запустение, он ходил по участку и не узнавал его. Стены дома завалились, крыша прохудилась и сползла набок. В самом доме лишённом крыши и стен разрослась молодая ещё по весне крапива. В огороде росла трава. На его глаза навернулись слёзы.
Захотелось в туалет. По пути попалась будка и заржавевшая цепь около неё. И тут он вспомнил, что в детстве, когда он приезжал на каникулы в деревню, его всегда радостно виляя хвостом встречала чёрненькая ласковая собака Пальма. Он гладил её, а она скулила, радостная от долгожданной встречи и он бежал в дом и приносил ей колбасы и сыра. А потом он спускал её с цепи и они бегали по полю друг за другом. И когда он уставал и садился на траву, Пальма неугомонно продолжала носиться по селу распугивая кур и гусей.
Если бы я был собакой, - подумал он, я бы бросил всё и когда меня спустили бы в первый раз с цепи убежал бы к чёрту на кулички и бродяжничал. Всё лучше чем всю жизнь провести на привязи. А вот Пальма всегда возвращалась. К своей жизни. К своей конуре. К своей цепи. Он грустно улыбнулся, ему в голову вдруг пришла забавная мысль, что квартира для людей и есть конура, а работа - цепь. Получается, что все мы собаки на цепи…
Побродив ещё немного по участку, он окинул всё прощальным взглядом, сравнил в памяти с тем, как это выглядело в детстве и  сгорбленный отправился на кладбище. Он не мог тут больше оставаться.


ТОНКИЙ ШЛЕЙФ
Он выходил из дома каждое утро в одно и то же время. Кроме, разумеется, выходных. На работу он всегда ходил через лес. Утренняя свежесть смешивалась с запахом хвои. Под ногами лежали упавшие с сосен иголки. Пели проснувшиеся птицы.
И вот в последнее время он начал улавливать по пути следования еле уловимый тонкий шлейф духов. Этот запах возбуждал и дурманил его.  Раздув ноздри он хотел собрать его весь. Как можно больше. Ах, что за наваждение.
День за днём он шёл на службу и вдыхал этот запах, оставленный незнакомой женщиной в лесу. А однажды он увидел её. Она шла впереди него. Духи испарялись определённо с её тела. Это была тридцатипятилетняя на вид женщина в голубой джинсовой рубашке и голубых джинсовых брюках, которые туго обтягивали её тело. Лет на десять старше меня, - подумал он. Русые волосы спадали на плечи. Фигура была так себе. Плосковатый зад, - отметил он про себя. Плечи, талия и бёдра примерно одинаковой ширины. Любопытно взглянуть на её лицо, - подумал он. Но не сделал этого. Он не стал её обгонять. Он шёл сзади и упивался ароматом её духов.
Он увидел её лицо на остановке. Лицо как лицо, ничего необычного. В общем может даже миловидное. Ему ничего не хотелось от неё. Он только желал чтобы флакон её духов был как можно больше.

СТРАННЫЙ ВЫБОР
Всю жизнь Николая окружали красивые девушки. И поэтому друзья сильно удивились его выбору, когда он всё чаще и чаще стал везде появляться со своей новой подругой. Худая как спичка, на голову его выше. Если не кормить Мону Лизу Да Винчи – получится что-то общее. В общем на любителя девушка.
Какая страшненькая, - шепнула его мама отцу, когда Николай привёл её знакомится с родителями. Его бывшие девушки-модели недоумённо улыбались и сначала рылись в себе пытаясь в этом разобраться, но не найдя ничего такого, относили этот странный выбор на его помрачение разума и крутили пальцем у виска. И лишь твердили: любовь зла…
Они стали снимать квартиру. Им хотелось быть независимыми. Она работала в крупном супермаркете, по ночам осуществляла раскладку товара. Возвращалась в восемь утра. Он уходил на работу в семь тридцать. Отрабатывал в компании, занимающейся подключением интернет-каналов. После спешил на вечерние занятия в технический университет – решил получить высшее образование. Когда возвращался опустошённый домой в десять вечера, его девушки уже не было дома. У обоих был один выходной – четверг.
Всё что им оставалось – этот день. Им было хорошо вдвоём.


КОМПОТ ИЗ КУРАГИ
Были поминки. Прошёл ровно год с тех пор как его сестра выбросилась в окно. Ей было тридцать три года. За столом собралась небольшая группа их родственников - несколько тёток по материнской линии, пара подруг, с которыми она дружила ещё со школы.
Как это и бывает, начиналось всё с грустных лиц, потом понемногу, после выпитого отходили. Накладывали в тарелки салаты. Поминайте, поминайте, - повторяла всё время мать. Прошёл год. Боль понемногу утихла. Стали вспоминать какой она была. Постепенно подруги переходили на рассказ о своей жизни. О мужьях, о детях… их жизнь продолжалась. У них были свои проблемы, заботы.
Потом подключились тётки. Они талдычили о своих внуках. Кто ходить начал. Кто сказал первое слово. У кого зубы молочные выпадают… Рассказывали с таким умилением, что становилось понятно – это всё что осталось в их жизни и что могло их заинтересовать.
Одна тётка попробовала компот из кураги. Малость пересластили, - заключила она. – Помниться раньше в деревни, такой же вот компот варили на поминки. А жизнь была бедная, голодная. Мы так и ждали, что кто-нибудь умрёт, что бы на поминках попить сладкого компота и поесть нормально. До сыта.



***
- А чьи это рассказы? – спросил Медик при встрече у Рыбака.
- Ты их все прочитал?
- Да, забавные вещицы, только какая-то безысходность во всех них чувствуется. Очень тягостное впечатление остаётся после них. Вот только воскресенье… Это как в беспросветный осенний дождливый день, сквозь разошедшиеся тучи, вдруг пробьётся солнечный луч. На мгновенье осветит участок земли. Подарит всем чуть-чуть тепла. А через секунду небо снова смыкается и ты погружаешься в депрессию, так естественную для данной поры. И думаешь, напрасно был тот луч… после него всё только мрачнее кажется… да… так всё-таки чьи это рассказы?
- Это рассказы моего друга, - ответил грустно Рыбак. - Он выбрал себе одиночество.









004 Розовое шампанское

Есть люди, которым скучно самим с собой. Они тяготятся собственным одиночеством и всю свою жизнь не знают покоя. Такие люди стремятся постоянно быть рядом с кем-то. Не важно с кем. Важно само наличие другого человека. Иные же живут в согласии сами с собой. И когда остаются одни, испытывают при этом облегчение, - так начал свой рассказ Рыбак. Именно таким человеком и был Исследователь.
Находясь в утробе матери, он наслаждался одиночеством. И покоем. Который казался ему нескончаемым и блаженным. Всё что творилось снаружи его не интересовало. Он плавал в вязкой жидкости с закрытыми глазами, лишь изредка прислушиваясь к гулким звукам, доносящимся откуда-то со стороны. Не сочтя их хоть сколько-нибудь значимыми, он погружался в самосозерцание собственной сущности.
Каждый день, каждый час, каждую секунду внутри него происходили изменения. Каждый миг его клетки бурно размножались, делились, разрастались, окончательно формируя его внутренние органы, мозг, кожу. Пребывая в трансцендентальном существовании, он осознавал строение вселенной, все её связи и назначение. Он желал, что бы это состояние продолжалось вечно… но…
Его мать разрешилась тяжёлыми и долгими родами. Исследователь словно не желал выходить из её чрева на божий свет. А появившись, недовольно корчил мордашку и истошно кричал, протестуя против насильственной прописки в этом мире. Его обмыли. Одели в распашонку и показав матери, унесли в стерильное помещение, по пространству которого разливался приглушённый голубой свет. Через некоторое время, его достали из этого мирка и вручили родителям. А те в свою очередь повезли его домой.
Окружённый заботой и любовью родителей, а также бабушки и дедушки, юный Исследователь,  начинал свой земной путь. Свою предрасположенность к одиночеству он проявлял уже с младых лет. Родители и старики стали замечать, что, как только Исследователя брали на руки, он начинал вертеться и истерично рыдать, с пронизывающими уши криками. Но стоило его положить в кроватку и выйти из комнаты вон, он затихал и успокаивался.
Когда он подрос, его определили в детский сад. Он завтракал, спал, обедал, играл и ходил в туалет в окружении двадцати таких же детей. Подобная ситуация крайне не нравилась маленькому мальчику. Это было для него сущей пыткой. Он предпринимал всевозможные усилия, чтобы подольше оставаться одному. Когда все дети играли на улице, он убегал в кусты и сидел в них, пока воспитательницы не вытаскивали его, чтобы отвести обедать. В спальне он специально выбрал место у стены, чтобы, повернувшись к ней лицом, никого не видеть. Вечером за ним приходили родители и вели домой. Там он запирался в своей комнате и облегчённо вздыхал. Родители понемногу смирились с его странностью. Может всё и измениться, - с надеждой говорили они друг другу. Так он промучился несколько лет. Но дальше было только хуже.
В школе он сидел за последней партой только лишь оттого, что это была единственная свободная парта, за которой не было соседа и он мог бы учиться один. И если кто садился вместе с ним за неё, то он нервничал и впоследствии не мог припомнить того, что преподавали на уроке. Некоторые одноклассники пытались было с ними подружиться, но натыкались на отчуждённый взгляд и молчание. И в конце концов отступались. Молчун. Сам себе на уме. Бог знает что удумает, лучше держаться от него подальше.
После аттестации в средней школе он без проблем поступил в лесной институт. Учился легко. Пиво с однокурсниками пить после лекций не оставался. Но это в принципе никого особо и не трогало. Мало ли у парня какие дела… Приходил после учёбы домой, мама звала ужинать. Когда он ел, она садилась рядом и рассказывала ему свои мысли за день, что делала, что будет делать. А он сидел и думал. Когда же меня оставят в покое. Хочу быть один. Я тону в этом море людей. Они давят мою волю. Они меня растворяют собой.
Под конец обучения в институте он влюбился. В девочку со второго курса. Она любила суши и клубнику. Он мог ей предложить и то и другое. Она слышала давно ходившие о его странности слухи и он был ей этим интересен. Как-то незаметно для самого себя он сказал «Согласен» и позволил одеть на палец кольцо. Женитьба не уменьшило его желание остаться в одиночестве. Её родители устроили Исследователя на хорошие деньги, вот только его интерес к работе, которую необходимо было выполнять за них, был у него минимальный. Пошли дети. Умерли родители. Её друзья приходили в гости по выходным. Дети прыгали на шею, желая поиграть с отцом. Появившаяся недавно, сам не зная для чего, любовница грела постель, ожидая его редко по ночам… И однажды, выйдя из её спальни, он пошёл в ванную и подумал, глядя на своё отражение в зеркале: ну и  что дальше. Молодость моя уходит. Он не жалел об этом. Просто ему стало грустно. Ведь если разобраться, - думал он, - я никогда в этой жизни не был один. Я не слышал настоящей тишины. А разве можно в этом постоянном гвалте, в этом мелькании людей услышать себя, свои мысли. И я не знаю, какие на самом деле мои мысли. Мои, а не чьи-то другие.
И вот, после этой ночи, он решил уйти отовсюду и от всех. После этого он каждый день собирал вещи, готовя свой уход из семьи. Но постоянно, видя жену и детей, он размягчался и тайком на следующий день рассовывал вещи по шкафам. Но однажды его благоверная случайно наткнулась на упакованный чемодан.
Ложась спать, они лежали, повернувшись друг к другу спинами.
- Ты от меня уходишь? – спросила она.
- Да.
- К ней?
-К кому? – дрогнувшим голосом спросил Исследователь. Неужели она всё это время знала. Или догадывалась?
- К НЕЙ?! – твёрдо повторила жена.
- Нет…
- А как же дети?
- Я никогда не чувствовал себя отцом, - честно ответил он.
Он ждал, что она ещё что-нибудь спросит или скажет. Может в чём-то обвинит. Может, начнёт умолять остаться… но она молчала. Лишь только немного вздрагивала. И он понял, что она беззвучно плачет. Или смеётся, - почему-то пришло ему в голову, но он сразу же отогнал эту глупую мысль. Первым желанием было повернуться и утешить её, но он вовремя взял себя в руки. Повторяя про себя: так будет лучше… для всех …так будет лучше…
И он ушёл отовсюду и от всех. Как и обещал себе. Его пустил жить в небольшую пустовавшую комнатку друг по институту.  Коморка без телевизора, с маленьким окном, которое давало столько света, что едва-едва высвечивало предметы в помещении. Диван, шкаф, стол, со стоящим на нём трёхдиапазонным приёмником и ноутбуком, подключённым к сети. И стул.  Первое время Исследователь, как всякий, кто впервые попадает в Интернет, проводил своё свободное время на порносайтах, проникаясь презрением к женщинам. Он понимал, что ещё немного и никогда не сможет глядеть на них как раньше, но не мог оторваться. И эта зараза отравила его. Пересытившись, он перестал включать компьютер. А спустя два дня, Исследователь вынул из радиоточки вечно бурлящий приёмник. И стал погружаться в тишину. Устроился на работу обходчиком путей на пригородной железной дороге. Весь день ходил с молотком и стучал в задумчивости по рельсам, слушая звук металла, а вечерами читал купленные на небольшую зарплату книги, и жевал бутерброды с сыром, запивая их остывшим чаем. А потом откладывал книгу, ложился на диван и, закинув за голову руки, наслаждался покоем и тишиной. Думал: когда играло радио, я за шумом музыки не слышал собственных мыслей. А теперь я читаю в тишине книги и не вижу чужих… Таким образом начала течь его жизнь.
Но надо сказать, что он был неотвратимо хорош. Грустные глаза. Тридцать пять лет. Немного небрит. Ему принадлежит фраза «При наличии широкоплосного доступа в интернет, теряешь уважение к женщинам». Он поневоле общался с женщинами с тенью лёгкой усталости и при этом думал: «Все вы одинаковые и одно и тоже у всех вас между ног. А важничают, изображая из себя неповторимых. Думают, что именно в её раковине, пахнущей рыбами, мужчина найдёт жемчужину, которую он неосознанно искал всю жизнь. Смешно. Все вы пустышки. И духовно и телесно. И ничего вам по большому счёту не нужно, это понимаешь глубоко проникнув в свет ваших глаз».
Ну, а если разобраться, то пустота сама по себе самодостаточна, - думал он. - Она находится в покое и ей, по большому счёту, ничего не нужно. Ну а тот, у кого чего-то с избытком не может обрести покой и ищет с кем бы поделиться тем, чего у него много. И так везде, с телами, с душами, с природой и со всей вселенной.
Но, как и у всех мужчин, иногда у него возникало желание. И если в это время он встречался с какой-нибудь девушкой или женщиной взглядом и видел в них приглашение, он писал ей маленькую записочку, где было начертано время, обычно часов восемь-девять вечера и указывалось место – станция метро такая-то, центр зала. Он приходил туда вечером за пятнадцать минут до указанного времени, садился на скамейку и ждал полчаса. Если девушка не приходила, он поднимался в город, покупал пару бутылок пива и шёл домой. Если же встреча состоялась, он, не говоря ни слова, брал девушку за руку, вместо пива покупал красного вина и вёл её молча за собой в квартиру.  И молчал он не потому, что не хотел говорить, ему просто нечего было им сказать. Большинство пытались заговорить с ним первые, но ответом им была тишина. Основная часть таких женщин были заворожены мужской красотой Исследователя, его нелогичным молчанием и как кролики сами лезли в пасть удава. Согласитесь, практически все при первом свидании стараются избегать неловких моментов молчания и всё время говорят, говорят, желая показать себя в как можно более выгодном положении. А тут всё наоборот. Интригует.
Утолив желание, Исследователь никогда более не искал встреч со своими ночными гостьями. Те же, наоборот, не желали терять столь редкую тайну своей жизни и довольно часто приходили в знакомый дом. Но Исследователь никогда не открывал дверь на звонки. И большинство женщин, придя раз, другой теряли терпение и старались забыть о своём приключении.
Через полгода, на его работе, женщина, выдававшая деньги сказала другой: «Я никогда не видела, чтобы он улыбался?» Другая на секунду задумалась и ответила: «Я не уверена, но я тоже…». А он думал и понимал. Нет не то. Всё равно они вокруг меня. Мне не удаётся исключить их влияние.  Я всё ещё не слышу собственные мысли, надо бежать. Бежать туда, где никого нет. Где тишина и можно услышать себя.
Взял расчёт, долго выбирал место, где он сможет быть в одиночестве. В конце-концов остановился на севере. Исследователь долго и обстоятельно готовился к этой поездке. Проглотил все книги, что нашёл по этой теме. Просмотрел энциклопедии. Пошастал по блогам. Приобрёл всё необходимое и отправился, как он думал, подготовленным, в снежную степь.
Когда он шёл восемь суток на лыжах по снегу и не встретил ни одного человека, ни одного жилища, он понял, что сбылась его мечта. Он был один и одинок. Вокруг никого на сотню километров. Только он, снег и полярная ночь. И звёзды.
Потратив некоторое время на изготовление однокомнатной избушки, он распрямил плечи и  приготовился слушать себя. Я один, - повторял он себе, выходя за порог дома и ощущая физически своё одиночество под этим тёмным небом и среди этой снежной бесконечности.
Но вдруг оказалось, что у него нет никаких мыслей. Он испугался. Но потом успокоился и обрёл покой. Он стал слушать не себя, а тишину. И она стала открывать ему свои секреты.
Спустя пару лет, когда он начал забывать звуки человеческого голоса, на его хижину набрела, запутавшаяся в метели, семья якутов. Ему было радостно их видеть и, в то же время, он злился, что они нарушили его покой. Он так и не понял, что они пытались ему сказать на своём нелепом языке. Ночью к нему подольстилась их дочка. Через шесть месяцев отец привёз её с животом к нему. Свою свадьбу они отпраздновали распитием розового шампанского. Он потратил на него целый месяц, чтобы достать. А его жена отпила глоток и сморщилась. Не понравилось, значит. У неё был выкидыш при родах. Он метался вокруг неё, не зная, что делать. Вокруг кровь, воды, маленькое мёртвое тельце. Которое она отнесла и закопала в снегу.
Их стало двое. Она не мешала его одиночеству. Она умела растворяться в окружающем. Он был с ней как будто наедине с самим собой. Они стали по чуть-чуть понимать друг друга. Она учила его язык. Исследователь её. Её имя переводилось как Слёзы неба.
Иногда ему снились под утро родители, детство. Он плакал во сне, а потом просыпался. Тяжело вздыхал, пытался снова уснуть и не мог. Тогда он одевался, выходил из дома, садился на пороге и курил «Приму», глядя в бескрайнее снежное поле. Курил, вынимая изо рта табачные крошки и о чём-то мучительно думал. А его жена выходила к нему, обнимала за плечи и сидела рядом. Пытаясь понять, что тревожит этого странного человека.
А когда он окончательно примирился с самим собой он стал исследовать север. Стал специалистом по артефактам, изготовленными северными народами – это в основном изделия из кости и кожи тюленей и медведей – разные фигурки, сумки, чехлы, кисеты, ножи…
И вот, когда Исследователь возвращался в город, он писал рассказы, чтобы не сойти с ума в этом муравейнике. Несколько таких тетрадей с записями он подарил мне, - приближаясь к концу повествования, произнёс Рыбак. Одну из них ты читал. Ещё одну я дам Утреннему свету. Когда я был у него последний раз, прошлой весной, их у него уже было порядка двухсот пятидесяти – трёхсот. На этом Рыбак закончил свой рассказ…

Неожиданно кончился отпуск. Дни отдыха вытекли из их жизни также незаметно, как вытекает вода сквозь дно прохудившегося ведра, капля за каплей. Остались позади беспечные дни, кожа Медика и Утреннего света покрылась бронзовым нагаром загара. Остались позади и прогулки по горам и дни, проведённые с Рыбаком. И жаркие, во всех отношения, ночи молодой пары. Присутствие какой-то разгаданной тайны, теперь можно было разглядеть в их взгляде.
Им было грустно расставаться со всем этим, с отелем, с морем, с Рыбаком, с этой частью их жизни... И в тоже время они понимали, что, оставшись здесь ещё на какое-то время, все прелести юга могли им изрядно наскучить и надоесть. Надо было оставить какую-то недосказанность, что бы не пропало желание возвращаться сюда вновь и вновь.
Прощальный свой вечер они провели у Боцмана. Говорили о всяких пустяках. Медик говорил, что в следующем году непременно вернуться сюда снова, но почему-то ловил себя на том, что и сам в этом не уверен. Рыбак обронил, что месяца через два собирался по делам в их город. И что, если они не против, он с охотой навестил бы их. Молодые уверяли, что будут искренне рады принять его у себя и посидеть за парой-тройкой бутылочек красного вина. Неуклюже попрощавшись, Медик и его любимая отправились в отель собирать вещи, а Рыбак ещё долго сидел в кафе, заказывая коньяк.




~ ТЕТРАДЬ 283. ~


ДРУЗЬЯ
У Хирокку перед домом росла яблоня. Под её корнями в тени стояла скамейка. Хирокку выходил во двор каждое утро и смотрел на мир, который восходящее солнце окрашивало в розовый цвет.  Затем он кряхтя усаживался на скамейку. По улице спешили по своим делам люди, крестьяне гнали скот. Он сидел в задумчивости, слушая звуки просыпающейся деревни. Затем он брал стоящую около скамейки бамбуковую палку и царапал на пыльной дороге иероглифы, имеющие смысл фразы «внутри меня тишина».
Его друг Самси каждый вечер на закате стирал ступнями написанное Хирроку. Когда его спрашивали зачем он это делает, он отвечал: «Что бы Хирроку мог писать».


ПИСАТЕЛЬ
Киото понял, что он писатель в пятнадцать лет. В этот же год он написал три рассказа. В следующем году он написал две книги, повествовавшие о тяге одинокого сердца к любви. Потом он написал три книги: одну о снах и две об одиночестве. В двадцатилетний юбилей Киото написал тысячестраничную книгу о строении внешнего мира. В двадцать три он написал сто страниц о внутреннем мире. В двадцать пять тетрадку 25 стихов. В 30 всего лишь одно слово. В 33 Киото понял, что он не писатель.


ПРОБУЖДЕНИЕ
Иногда проснёшься, лежишь в темноте и не можешь понять, где твоя настоящая жизнь. Та, что только что снилась, ещё теплящаяся и текущая по твоим венам, с привкусом горечи от невозможности вернуть то, что уже пережито, прошло… или та, далёкая в этот миг, как будто чужая. Та, по ту сторону одеяла. Лежишь, ворочаешься и не можешь разобраться. Всё перепутано, переплетено и не понятно кто же ты. То ли бабочка, которой сниться что она человек. То ли человек, которому сниться, что он бабочкой порхает над цветочной поляной.


ДУДОЧКИ ИЗ БАМБУКА.
В одной небольшой деревеньке жил крестьянин. Он радовался солнцу каждый день, а каждую ночь – луне и звёздам. Жил он тем, что изготовлял из бамбуковых стеблей дудочки и продавал их на рынке. Никто не знал что он является Учителем, ни он сам ни другие. Вот только к нему постоянно приходили люди, влекомые кармическими связями. Он никому не отказывал и принимал у себя в жалкой лачуге. Уча их делать бамбуковые дудочки он вместе с мастерством передавал им и свои знания.


ЗЕРКАЛО
Учитель Акира однажды задал своим ученикам следующую загадку. Он им сказал : "Принесите мне зеркало, в котором я мог бы увидеть себя". Ученики удалились решать эту задачу и четыре дня спустя вновь собрались все вместе. Один ученик принёс начищенную до блеска медную пластину. Акира посмотрел в неё и произнёс: "Я не вижу здесь себя". Второй преподнес чашу с водой на что прозвучал ответ : "И здесь меня нет". Третий ученик поставил перед Учителем огромное во весь рост старинное зеркало с серебряной амальгамой, на стекле которого он написал "В глубине этого зеркала я вижу себя". Учитель лишь покачал головой. Последний, четвёртый, ученик подошёл и перевернул зеркало, принесённое предыдущим учеником, тёмной стороной к Учителю. И уста Акиры посетила улыбка.


ГОНЧАР
Гончар Ефим из Костромской губернии был известен тем, что однажды, вдруг, на тридцать шестом году своей холостой жизни начал изготавливать искривлённые горшки, вазы, тарелки и прочую кухонную утварь. Причём изначально он делал свою работу добросовестно, форма посуды, выходившая из глины была идеальна, но в конце работы он уверенной рукой прикасался к готовой посуде и, раскручивая гончарный круг портил её.  А после отправлял в печь, для обжига. На вопросы знакомых, зачем он это делает он отвечал: "В мире нет совершенства". Но ты же не продашь ничего из того, что сделал. Люди будут покупать посуду у других мастеров. Я знаю, - отвечал он... Твёрдость его убеждений была непоколебима. Через три месяца он умер от голода.


ШУМ ДЕРЕВЬЕВ
Аптекарь Суроку бился головой о стену в своей лавочке, желая добиться просветления. Разрушив кирпичную кладку, он получил лишь только сотрясение мозга. А просветление пришло ему на девяносто втором году жизни, когда он услышал, как шумят деревья, когда не дует ветер.


НЕБО
Люди живут несколько десятков лет. Камни несколько тысячелетий. Люди суетятся, торопятся, боятся чего-то не успеть. Камни сохраняют покой и никуда не опаздывают. Люди живут эмоциями. Камни сохраняют молчание. А небо, что простирается над теми и другими, во время грозы одинаково проливается дождём на всех без разбору.


ТОРГОВЕЦ ОВОЩАМИ
После смерти жены, преуспевающий молодой бизнесмен из пригорода Токио понял, что его жизнь по настоящему пуста и посвятил всё своё время употреблению алкоголя. Его родные страдали наблюдая за его падением. Однажды пьяница забрёл на рынок и налетел на прилавок торговца овощами. В грязь полетела капуста и огурцы. На вопрос торговца зачем он так сильно напился, тот ответил что пьёт чтобы перебить привкус горечи от сознания бессмысленности существования. Тогда торговец посоветовал сосредоточиться на постижении бога. Пьяница ответил, что нигде в мире не видел его присутствия. Ты просто не там искал, - ответил торговец, собирая овощи. - Надо было смотреть не снаружи, а внутри.


МОРЕ ИНФОРМАЦИИ
Жил в Москве один человек. Он был очень увлечённым человеком и когда находил в сети книги - читал их. Если находил музыку - прослушивал  её, а если попадались фильмы, то просматривал их. Но в интернете было так много всего, что очень скоро он стал лишь сохранять файлы на жёсткий диск и dvd, изредка просматривая малую часть сохранённого. Он тонул и никак не мог выплыть из этого моря информации. В один день он понял, что никогда уже не успеет вдумчиво просмотреть и прослушать накопленный контент. На это не хватит и всей его оставшейся жизни. Тогда он отформатировал жёсткий диск, выкинул диски и занялся коллекционированием рукописных книг.


ПЕРЕДАЧА ЗНАНИЯ.
Один ученик был очень нетерпелив и постоянно приставал к своему учителю с просьбой, чтобы тот поскорее передал ему своё знание. Когда учителю порядком надоела его назойливость он отвёл ученика в северную пагоду, по крыше которой бились капли дождя. Учитель погрузился в медитацию, а ученику скоро стало скучно и он стал глазеть по сторонам. Через некоторое время Учитель вышел из медитации. Я передал тебе всё что знал, - сказал он. Но я ничего не видел, - возмутился ученик. Смотреть вовсе было не обязательно, - ответил Учитель и удалился.


СТАЛЬ
Торговый агент Нахиро прогуливался по городу. На улицах находились такие же праздношатающиеся люди. Какой то ребёнок, оторвавшись от родителей, обогнал Нахиро, но споткнулся об его ноги и упал, ободрав об асфальт колено. Теперь он сидел на асфальте и глядя на окровавленное колено громко рыдал. Не помогая ребёнку подняться и не пытаясь успокоить его, Нахиро пошёл дальше. Через полчаса пути какой-то прохожий задел его плечом и грязно выругался, провоцируя Нахиро на драку. Не обращая внимания на грубияна, Нахиро шёл дальше. Он знал: если недостаточно закалить сталь, она будет мягкой и нож из неё будет быстро тупиться. Если закалить сталь слишком сильно - лезвие ножа станет хрупким.


МЫСЛИ
Куиджиро сидел на работе и никак не мог сосредоточиться. Включённый радиоприёмник всё время отвлекал его от решения непростой задачи, поставленной перед ним начальником. Наконец он не выдержал и подойдя к приёмнику, уменьшил его громкость. Тут Куиджиро заметил, что его сослуживец смотрит на него. Музыка мне мешает, - оправдываясь произнёс он. Неужели твои мысли настолько тихи, - улыбаясь произнёс сослуживец, - что их может заглушить не громкая музыка?


СЧАСТЛИВАЯ УЛЫБКА
Спеша по своим делам, я вдруг случайно увидел как какой-то потрёпанный дядька, идущий мне навстречу, прячет бутылку водки во внутренний карман куртки и на его устах проступает, как фотография под действием реактивов, счастливая улыбка. В этот момент я почти завидую ему. Ему надо для счастья так мало. В его жизни есть лишь одна цель – выпить вечером, опохмелиться утром. Для него естественное состояние - противоположное трезвому. Какое ему дело до внешнего мира, до курса валют, до иранского досье, до удвоение ввп…всё это он оставляет нам. На бутылку самой дешёвой водки он как-нибудь заработает при любых внешне- и внутриэкономических условиях. И поэтому у него есть твёрдая уверенность в завтрашнем дне. А на его лице счастливая улыбка.


РЫБА
Иногда очнёшься где-нибудь в метро или у кассы в каком-нибудь магазине и с ужасающей ясностью понимаешь, что жил последние месяцы в каком-то тумане. Ты как бы находился в теле того, кто ходил на работу, возвращался домой, завтракал, умывался, ходил по магазинам, завязывал шнурки. А ты, ты сам будто бы стоял в стороне и смотрел на это всё немного со стороны. Как какая-то рыба в зоомагазине ты смотрел на мир сквозь толщу мутной воды и заросшее водорослями позеленевшее стекло.


ДЕРЕВЬЯ БЕЗ ВЕТВЕЙ
Когда человек рождается, он рождается с разветвлённой как ветви деревьев судьбой. Перед ним раскрыто великое множество возможностей поступить в своей жизни так или иначе. Но выбирая один вариант из множества других, он как бы отпиливает все остальные ветви данного уровня, кроме одной единственной ветви. Двигаясь по жизни, он отпиливает ветви следующих уровней. И в конце своей жизни он имеет не раскидистую крону, а голый ствол с одной лишь веткой: толстой у основания и тонкой у вершины. У кого-то ствол прямой, у кого-то причудливые загогулины, но суть одна и та же – деревья без ветвей.

 
НЕЧЕГО.
Старый Учитель Синдьяку любил вспоминать, что, когда он был юн, он думал, что Учителем может стать тот, у которого есть знания недоступные другим и он их может передать ученикам. А теперь я знаю, - говорил Синдьяку, что Учителем становится тот, кому нечего сказать другим…






005 Апельсиновый мармелад

Вернувшись в город, Утренний Свет заболела ангиной:  было такое ощущение, что в горло натолкали толчёного стекла. А через день навалилась ещё одна болячка - покраснели глаза, сначала один, потом второй. Левый особенно сильно слезился, заплыл. Через два дня то же самое передалось и Медику. Они сидели дома, пили чай с малиновым вареньем, глотали антибиотики. Вызванный доктор предположил, что конъюнктивит мог быть вызван водой, которой они мылись в отеле на юге. «Такие случаи не так уж редки», - доверительно сообщил он. – «Но в этом нет ничего страшного, деньков через восемь пройдёт».
Свободное время они убивали просмотром телевизора, музыкой.  Медик читал книги и размышлял над словами Рыбака о разделении людей на коллекционеров, охотников и создателей. Пытаясь определить к какой категории он относится, он быстро терялся и причислял себя ко всем трём.
Глаза и горло, как и обещал доктор, прошли в течение недели. Молодые вышли на работу, и жизнь вошла в определённое ими самими русло.
В середине ноября, Медик, сортируя почту, которую ему надобно было раскидать по ящикам в этот день, обнаружил письмо от Рыбака, адресованное им двоим.
Осторожно оторвав узкую полоску конверта, Медик, с непонятно откуда появившимся волнением, устремил свой взгляд на бумаги, которые выпали на стол.
Перед ним лежали два письма и, судя по разному почерку и бумаге, на которой они были написаны, Медик понял, что их авторами являются разные люди.
Взяв наугад одно из писем, он начал читать. Это были пара листков в клетку, вырванные из школьной тетради. Почерк был среднего размера, аккуратный, местами лезший вверх.
"Сегодня я проснулся и понял, что меня разбудил первый снег, падающий за окном. Я печально смотрел на медленно парящие за окном снежинки и думал: большинство из тех, кого я любил, я уже никогда не увижу. Они ушли из жизни, оставив меня в одиночестве... вот так и начинается старость... Именно тогда, когда не имеешь возможности поговорить, просто побыть с тем, с кем хочешь побыть.
Я позавтракал, побрился и вышел погулять. Дела в огороде все были сделаны уже месяц назад, и я предавался тому тоскливому ничегонеделанью, что выпадает в деревне каждый год с приходом зимы. Воздух был морозный, ветер пытался проникнуть под одежду. Я мёрз и никак не мог согреться. Небо было хмурое, в его красках преобладали тёмно-синие, свинцовые тона. Я бродил по полю, видя какую-то безнадёжную пустоту убранных полей, по которым чинно вышагивали грачи, собирая остатки. Незаметно для себя зашёл в лес, - на земле лежала сброшенная деревьями листва. Я шёл, а она успокаивающее шуршала под ногами. И почему-то, в тот момент мне пришла в голову мысль, что человек является переменной в уравнении жизни. Некоторые решают это уравнение, некоторые нет. Но и даже те, кто добивается ответа не так уж и много приобретают от этого. Просто их жизнь становится ещё более невыносима от этого знания.
С такими вот мыслями я возвратился домой. Я поел и лёг на диван. Долго лежал, о чём-то думал и как-то незаметно задремал. И во сне я видел Её. Когда проснулся, я понял, что не хочу просыпаться. Я долго лежал, ворочался, молил даровать мне сон с Ней ещё раз. Хоть на полчаса, хоть на десять минут. Но мои молитвы не были услышаны. А если и были услышаны, то их не сочли необходимыми исполнять...
Наступил вечер, видно как в окнах соседних домах зажигаются огни, а я сижу у себя в темноте и сжимаю пистолет. На виске от дула уже загрубела кожа, так часто я подношу к голове оружие и дрожащей рукой с усилием прижимаю его, пытаясь заставить указательному пальцу согнуться на дюйм...
Сейчас я занят одной мыслью, которая не даёт мне покоя. Я представляю, что спускаюсь в городе по эскалатору в метро, прохожу вестибюль и сажусь в подъезжающий вагон. Машинист закрывает двери, и поезд заезжает в туннель. Я достаю пистолет и стреляю в какого-то человека. Не важно в какого, в случайного, в того, что находится ближе всего ко мне. И вот, мне интересна реакция остальных. Что они предпримут? Будут ли в ужасе сидеть, вытаращив от страха глаза, либо же набросятся все сразу на меня? Или кто-то один попытается меня остановить? Я даже не знаю. Честно говоря, я теряюсь, пытаясь предугадать их реакцию. Допустим, они останутся сидеть на месте, надеясь, что чаша сия минет их. Но вот я стреляю во второго, в третьего, затем в четвёртого. Тут они начинают понимать, что если они всё так же будут сидеть на месте, то этот кошмар может случиться и с ними. Лично с ними. Эта мысль приходит ко всем в одно и тоже время. Кто-то не выдерживает, кидается на меня, но тут же выстрел отбрасывает его обратно. И вот, все они, оставшиеся, оказываются перед непростым выбором. Продолжать сидеть на месте и умереть в свою очередь, или броситься на меня, пытаясь отнять пистолет, обезвредить и тоже умереть, но уже без очереди. Такая вот дилемма... "
На этом первое письмо кончалось. Медик, не делая паузы, сразу же принялся за второе, напечатанное машинкой на белой бумаге формата А-4.
"Здравствуйте, мои дорогие юные влюблённые. Вот и прошло лето, пролетело незаметно. И теперь, даже не понятно - было ли оно на самом деле или лишь только снилось...
Приехать к вам у меня никак не получается. Третьего дня я получил от своего друга тревожное письмо, его я так же вкладываю в конверт.  И теперь, вот, приходится ломать все свои планы,  отправляться к нему, с надеждой чем-то  помочь.
Состояние его понять легко, больше года назад у него умерла жена... И вот, как я вижу из его письма, он никак не может справиться с этой утратой. Поеду, повидаю его, попытаюсь отвлечь, успокоить. Раньше они с женой жили в небольшом провинциальном городке: он работал инженером в конструкторском бюро, она учила детей в школе литературе. Через некоторое время судьба их сложилась так, что им пришлось уехать из родного города на другой конец страны, в глухую деревню, спрятавшись от всех. Рассказывать причину этого я не могу, ибо в своё время дал слово молчать о происшедших там событиях. Жили они в своей деревеньке тихо, неприметно, кормились огородом. Он подрабатывал на кузнице... спустя какое-то время настолько вник в это дело, что все односельчане начали называть его Кузнецом. Он мог из железа сделать всё что  угодно, нож, который никогда не тупился или выковать розу, которая пахла настоящим цветком... Годы шли, они состарились. А у каждого на земле свой срок. Так уж заведено...
Поскольку моя поездка в ваш город срывается, у меня к вам есть небольшая просьба. Не сочтите за труд в конце ноября посетить аптеку на Большой Никитской, 38. Аптекарь является хранителем и у него для меня припасена одна вещица. Так вот, не могли бы вы её выкупить, затраты я потом, естественно, возмещу. А то, боюсь, её перекупят, а он обещал подержать её для меня до конца месяца. Эту вещицу я хотел подарить одному коллекционеру на юбилей.
Как состоится сделка - отпишите мне. Желаю вам здоровья и долгой любви".
Вечером Медик показал Утреннему Свету письмо. Она взялась написать ответ, что – мол, у нас всё хорошо. Живём-поживаем, готовим берлогу на зиму, работаем потихоньку. Что хоть лето совсем недавно кончилось - снова хочется к вам на море, к вашему костерку с окунем, к вашим рассказам. Вновь хочу увидеть вашу коллекцию, - приписал Медик. Посмотреть на новые экземпляры. Просьбу вашу выполню непременно. Да, как уладится всё с другом, напишите, что и как. С наилучшими, Медик и Утренний свет.
Ответ от Рыбака пришёл, менее чем через месяц. Письмо содержало следующий текст:
«Приезжаю я, значит, к нему, захожу в его хибару и что же я вижу - Обломов с пистолетом. Лежит себе на диване, вся хата завалена каким-то мусором, захламлена тряпьём. Сам весь потемнел, зарос, бородища чёрная с сединой, глаза впали. То есть, абсолютный беспорядок. В облике хозяина и дома.
- Что же ты, - спрашиваю, - как свинья живёшь?
- Да, вот руки всё не доходят...
- Ты, знаешь что, - говорю я ему, - вот тебе деньги, давай-ка сбегай в магазин, купи пару бутылок вина, посидим, выпьем за встречу, побалакаем...
Ушёл он, а я хожу по дому и вижу, что Кузнец вытащил вещи своей жены и разложил их по всему дому. Мама родная, думаю, так и впрямь свихнуться недолго. В чулане стоит запах чего-то кислого, захожу – повсюду какие-то сгнившие объедки, скисшее молоко, полурасколовшаяся банка с покрытым грибком белым квасом, надкушенные завялившиеся луковицы. Ну, засучил я рукава, одежду жены отнёс в сарай и запер на замок, всё ж полегче ему будет, если они на глаза не будут попадаться, остатки еды из чулана вынес на выгребную яму, полы помыл чуток.
Вышел на улицу передохнуть, а там такие тучи ползут, аж жуть, все такие синие, объёмные, в три этажа... Солнце перекрыли, а оно, бедняга, пытается сквозь них пробиться навстречу к земле. Его лучи во все стороны подсвечивают тучищу розовым... а, выйдя из неё, расходятся белым веером. В общем, картинка с икон о пришествии конца света. А тут и птицы затихли, деревья шуметь перестали, я волей неволей перекрестился... а потом внезапно ветер подул, гроза, молнии прямо чистое светопреставление... Ну а через пяток минут и дождь ливанул, я зашёл в сенцы и стоял, глядя на то, как сразу намокла земля и на вмиг скопившихся лужах стали появляться пузыри. Эге, - смекнул я, - верная примета, что дождь будет долгим. Как там друг мой закадычный, интересно?
Я вернулся в дом и сел на сундук, глядя в пол. По стеклу били капли дождя и мне вдруг показалось, что это какое-то животное скребётся когтями по окну. Ну, где же это он?
Так же, как когда я находился на пороге - мне хотелось пройти внутрь тёплого сумрачного помещения, так и теперь - мне вдруг снова захотелось выйти на порог и смотреть, как дождь оставляет на лужах недолговечные пузыри. Выйдя на крыльцо, я почувствовал, как всё моё тело охватывает холод. Распространяясь от самого центра живота, он разливался всё дальше и дальше, захватывая внутренние органы, мышцы, а в конце концов и кожу. Я поёжился, и на меня накатило ощущение пустоты и спокойствия. Я стоял, вдыхая запах мокрой земли, и желал лишь одного: чтобы время застыло, чтобы всё замерло и чтобы это моё состояние продолжалось вечно, и чтобы все так же проливалось небо, и мой друг спешил ко мне с бутылкой вина за пазухой...
Капли дождя бились об порог и брызги падали мне на ноги. А я всё стоял в странном оцепенении и не мог шевельнуться. Но тут где-то рядом ударила молния, вспыхнула яркая вспышка, а чуть позже тихое шуршание дождя нарушили раскаты грома. Я встрепенулся и принял решение идти искать Кузнеца.
Накинув дождевик хозяина дома, я вышел за околицу. И сделав несколько шагов, пожалел, что не потрудился поискать резиновые сапоги. Я уже позабыл какими становятся земляные дороги у нас в деревенских глубинках. На обувь налипли комья грязи и идти стало труднее. Когда грязи на подошве становилось слишком много, она отваливалась от веса собственной тяжести. И на некоторое время идти становилось легче.
Он сидел на бревне под проливным дождём около сельского полуразвалившегося магазина. Около его ног валялись осколки. Держа в одной руке бутылку водки, а в другой - пакетик с апельсиновым мармеладом, он неудержимо рыдал, и слёзы, смешиваясь с водой, стекающей с волос, падали на землю. Из-за шелеста дождя он не слышал, как я подошёл к нему.
Ты что расстроился из-за того, что не смог купить вина и пришлось брать водку? - спросил я, стараясь таким нелепым вопросом немного его отвлечь от тех дум, что ввергли его в подобное состояние. Или - жалеешь о том, что одну из бутылок не смог удержать, и она разбилась?
Он вздрогнул и посмотрел на меня.
Да нет, конечно, - ответил Кузнец, отирая рукавом глаза. - Нашло на меня что-то. А водку мне нисколько не жаль. Жалеть надо только о тех вещах, которые никак и никогда невозможно исправить... никак и никогда... А о водке то, что жалеть... Пустое.
Я зашёл внутрь и взял ещё одну бутылку «Столичной», взамен разбитой. Не выпьем, так не выпьем. А по дождю за второй неохота бежать.
«А я тут мармеладу ещё купил, - так захотелось отчего-то» - сказал он, когда я вышел из магазина. А потом вздохнул и упавшим голосом произнёс: «Его очень любила моя жена. Апельсиновый».
Вернувшись в дом, мы первым делом забросили в печь сучковатых дров, чтобы как следует протопить помещение. Промокшим насквозь, нам так хотелось тепла. Кузнец отыскал в шкафу белое старомодное нательное бельё с завязочками. Переоделись в сухое, на ноги нацепили колючие шерстяные носки, а по дому в это время расползался сладковатый дымок от поленьев. Печка разогреваясь немного гудела и потрескивала, ведь не топили считай полгода как.
Выпив первые сто грамм, я почувствовал, что дико голоден. Хозяин достал из коробки, что держал под кроватью в темноте, томаты. Из кошёлки достал куриных яиц. Я же из сумки достал бекон. Бросив его на раскалённую тяжёлую чугунную сковородку, я наслаждался запахом шкворчащего сала, затем добавил помидорки, подождал пока они подрумянятся с обеих сторон и уже после этого залил всё яйцами. А затем сверху ещё зелёного лучку покрошил. Красота…
Выпили по второй, закусили. В тепле, с голода, после водки и дождя нас разморило и так приятно было сидеть за столом со своим старинным другом и просто молчать, не зная как начать разговор. Сонная нега разлилась по всему телу.
- Ты не представляешь, как мне тут без неё стало тяжко, - нарушил через какое-то время тишину Кузнец. А вместе с ней - какую-то таинственную идиллию сиюминутного момента. - Я иногда просыпаюсь и лежу в кровати весь день. Мне ничего не охота делать. Мне не охота готовить еду, мне не охота вставать в туалет. Какая-то немочь наваливается на меня и подавляет мою волю, моё желание жить…
Разлив по стаканам оставшуюся водку, Кузнец поставил пустую бутылку под стол.
Ну и что же ты делал всё это время? Неужели целыми днями только и делал, что лежал, ничем не занимаясь? - полюбопытствовал я.
Он на меня как-то странно посмотрел и произнёс:
Где-то месяца через три после её смерти, я достал с чердака свой старый фотоаппарат и начал ездить по окрестностям. Фотографировал водонапорные башни. Родилась у меня задумка - издать альбом “Водонапорные башни России”, с классификацией, историями создания самых оригинальных из них...
Он замолчал.
Ну и что же?
А вот и что же. Сунулся я со своим проектом в одно издательство, в другое. В общем, никому это оказалось не интересно. И не нужно. Я тогда обиделся страшно на этих издателей. И в этой своей злобе написал одну небольшую повесть. Если кратко, то в ней говорилось о том, как один влюблённый потерял свою вторую половинку. И всё что у него осталось - это несколько фотографий любимой. И вот он, однажды напившись, по пьяни, все их съедает. Поверь, штука получилась любопытная, за душу брала, я тут односельчанам читал, так бабы глаза все выплакали.
Тут он хитро улыбнулся.
А в конце я сделал приписку, что запрещаю издание повести, если издатель не поставит оригинальное название, которое звучит “свою любовь я высрал через зад”.
Я, было, расхохотался, но вовремя остановился и, глядя на вмиг погрустневшего Кузнеца, спросил:
И что ж после этого, ты забросил свой проект с водонапорными башнями?
Он вздохнул и ответил:
- Знаешь, если никто не пьёт из ручья - он высыхает.




006 Сырный завтрак

Аптекарем оказался небольшого роста, лысоватый, но исключительно добродушный толстячок. Когда Медик зашёл внутрь и спросил хозяина аптеки, тот сощурил глаза и по-дружески улыбнувшись, выйдя из-за бюро, пошёл навстречу. При пожатии руки Медик заметил, что у того руки выпачканы коричневыми пятнами. Что бы это значило? Родимые пятна что ли? А если нет, то это какая-то странная нечистоплотность, особенно если учесть род его занятий.
Здравствуйте, - начал, смутившись своих мыслей, Медик. - Я к Вам с небольшим порученьецем...
Ну-ну, - видя его замешательство, подбодрил того Аптекарь. – Продолжайте, молодой человек, не стесняйтесь... 
Я, собственно, от Рыбака. - Медик бросил взгляд на Аптекаря, чтобы посмотреть на его реакцию. Никакой реакции не было, хозяин заведения по-прежнему добродушно улыбался, ожидая, что скажет посетитель. И Медик продолжил. - Он попросил меня выкупить у Вас одну вещицу.
От Рыбака, ага, понятно, а откуда вы его знаете? - поинтересовался хозяин аптеки.
Видите ли, я со своей девушкой был на юге этим летом и там, в кафе, мы случайно и познакомились.
Вы действительно верите в случайности? – спросил, лукаво прищурясь, Аптекарь. - А впрочем, самый лучший способ соврать - это сказать чистейшую правду. Ибо, правда настолько невероятна, что все посчитают будто ты шутишь. В итоге, тебе никто не поверит, а твоя совесть будет при этом чиста.
Медику нечего было ответить на такое. Он было хотел вернуться к делу, но тут один из посетителей, который уже несколько минут стоял у окошка с лекарствами по рецептам, начал нервничать, покраснел и размахивая руками проорал девушке, сидящей за окошком:
У меня сейчас лопнет терпение! - выкрикнул этот самый нервный посетитель.
Одну минуточку, молодой человек - сказал Аптекарь. - Я отойду уладить конфликт, вы уж подождите, пожалуйста. И тихо подойдя сзади к разгневанному господину произнёс:
Что случилось?
Я тороплюсь, - начал объяснять господин, - зашёл в вашу аптеку купить лекарств, а тут все как сонные мухи... Я, конечно, человек терпеливый, но и у меня сейчас лопнет терпение!
А если будете шуметь, то ещё и желчный пузырь, - тихо добавил Аптекарь, определив, что перед ним едкий человек, который любит поскандалить по любому поводу, и добавил - а также могут выпасть передние зубы...
Ну, знаете, - сказал нервный господин, - ноги моей здесь больше не будет!
И он выскочил на улицу. А Аптекарь сделал несколько глубоких вдохов и вернулся с прежней добродушной улыбкой к Медику:
Так, молодой человек, поскорей закончим наше дело?
Да-да, конечно.
Давайте пройдём в мой кабинет, - сказал Аптекарь и открыв дверь служебного входа, нырнул в затемнённый коридор. Медик последовал за ним.
Зайдя в небольшой кабинетик, Аптекарь показал на стул рукой, приглашая присесть своего гостя, а сам сел за стол. Открыв ящичек стола, он немного в нём порылся и выложил на стол небольшой пакет коричневой обёрточной бумаги перетянутой пеньковой верёвкой.
Вам, наверняка, интересно, что здесь? - спросил Аптекарь, перехватив взгляд Медика, который тот бросил на пакет.
Да, - ответил тот, - не скрою, это так.
Ну что ж, в этом никакой тайны нет, - скрестив руки и немного откинувшись на стуле, произнёс Аптекарь. - В данном пакете находится альбом стихотворений. Ничем примечательным он не отличается, за одним лишь исключением. Примечателен сам автор этих строк. Ну, так вот.
В одном городке жил молодой человек. Жил себе спокойно, жил, а после окончания школы устроился в фотолабораторию. Приём заказов, распечатка. Жизнь его текла как ручей на равнине: никуда не спеша. Но лишь до одного момента, покуда он не увидел при проявке очередной плёнки, маленькую девочку, с тёмными большими глазами. И хоть ему было двадцать два, а ей всего двенадцать, он бесповоротно в неё влюбился, как будто выпил яду, противоядия против которого не было. Он снял себе  тайком копии с этой плёнки и, спрятав в карман, унёс их с собой.
Время шло, все кто начинал с ним работать уже разбежались по другим местам в поисках лучших условий, а он остался работать в лаборатории один, выкупив и став её хозяином. Жизнь менялась, менялось и всё вокруг. Люди с плёнки переходили на цифру. Он поставил современное оборудование, чтобы было возможно одному справляться с немного увеличившимися объёмами заказов. Всё вокруг менялось, но не менялась его любовь. Он приходил домой и смотрел на фотографии своей любимой. На то, как бурно она начала развиваться в тринадцать лет, как округлились за пару лет её бёдра, выросли из поначалу крохотных пупырышков небольшие, но упругие грудки. Вот она с родителями, потом с подружками, вот в женской кампании появились мальчишки. Это его немного задело. Но дальше было только хуже. Всё чаще он стал замечать на фотографиях, рядом с ней, нахального вида курносого паренька. Для него это стало настоящей мукой. А последней каплей стало то, что она принесла на печать свои свадебные фотографии. Как же так, думал он, я заметил тебя, когда ты была ещё маленькой, ты должна была принадлежать мне. В общем, я не буду развивать тут драматургию, - прервал рассказ Аптекарь. - Это не мой жанр... Как пишут в газетах, влюблённый фотолюбитель вступил на скользкий путь. Однажды, тёмной ночью, он подошёл к возвращающемуся с работы мужу своей возлюбленной и, не говоря ни слова, ударил его сзади несколько раз ножом...
После этого новых фотографий своей любимой он не видел. Надо думать, после похорон мужа, она уехала в другой город... Что случилось с ним, мне не известно, да и не особо интересно, если честно...
Ах да, совсем забыл к чему я это всё рассказывал, - добавил он после небольшой паузы, - как вы, наверное, уже догадались, автором данного альбома стихотворений являлся влюблённый фотолюбитель. Видите, весь рассказ занял у меня пять минут, и в этот промежуток времени уместилась жизнь нескольких людей. М-да... Ну да ладно...
Аптекарь достал из того же ящика, откуда ранее он вынул свёрток с альбомом стихов, амбарную книгу и перьевой ручкой «duofold demi» начал записывать на плотной пожелтевшей бумаге, когда и какому коллекционеру он продал альбом стихотворений влюблённого фотолюбителя. И, судя по той неторопливости и сосредоточенности, с которой он это проделывал, было видно - сам процесс письма доставлял ему удовольствие. В наше время, когда повсеместно распространились шариковые и гелевые ручки, было немного странно наблюдать, как этот человек находил для себя простые радости в таком предмете, как перьевая ручка. И даже то, что чернила немного пачкали ему руки, когда он заправлял картридж ручки из шприца коричневыми чернилами, даже это было ему приятно и нисколько не расстраивало.
“Так вот оно что”, - подумал Медик. - “Это не родимые пятна - это чернила”.
Странно, - сказал Медик, - когда мы познакомились с Рыбаком он мне поведал, что все люди подразделяются на охотников за артефактами, коллекционеров и создателей... Но глядя на Вас я не могу точно сказать к какой группе Вы относитесь...
 И не старайтесь, молодой человек, - ответил хозяин заведения и потряс указательным пальцем... Я не отношусь ни к какой из перечисленных Вами категорий... Дело в том, что все они ни ценят ни на грошь нас, Хранителей... Хотя отлично знают, что без Нас их Система долго не продержиться... Да,  такой вот парадокс... А позвольте узнать, молодой человек, - сказал после тягостной паузы Аптекарь, - зачем Рыбаку эта вещь - сам то он, насколько я знаю, собирает только те предметы, что выбрасывает на берег море.
Насколько я понял из его слов, - ответил Медик, - это не ему самому. Он собирается сделать кому-то подарок.
Странно, а что же он сам не приехал?
Да у него там с другом небольшие неприятности... И почему это с хорошими людьми происходят плохие вещи? - несколько фальшиво возмущаясь, задал риторический вопрос Медик.
Всё гармонично, - ответил Аптекарь. - С хорошими людьми происходят плохие вещи, с плохими - хорошие. Всё уравновешенно. Вы сегодня завтракали? - спросил неожиданно напоследок он, когда уже Медик собирался раскланиваться. - И любите ли сыр?

СТИХИ
НЕЛЬЗЯ;
ЧИТАТЬ;
ВСЛУХ;
ГОЛОС;
КРАДЁТ;
У;
НИХ
;ДУШУ



ЛАНДЫШ

на небе тысяча звёзд
но мне нужна лишь одна
лежит на постели как в небе
её освещает луна
она пахнет как ландыш
она плачет как дождь
и если решится уйти
её уже не вернёшь
она любит животных
она обожает меня
ей нужно в жизни так мало
и самый нужный ей я
и если её вдруг не станет
не станет чуть позже меня
на небе погаснут все звёзды
не будет ни ночи ни дня


КРЕДИТ ТЕПЛА

зима…
время мёртвого снега
в ожидании чека
на оплату весны

кто-то жив лишь надеждой
что у всех под одеждой
мне теперь всё равно

мне меха словно путы
растянулись минуты
год на семь тысяч вёрст

я пока ещё молод
заползает внутрь холод
я лишён теплоты


ЕЩЁ ОДИН ОСЕННИЙ ВЕЧЕР

мой сегодняшний вечер
как обычно не вечен
пора свет тушить
идти пить

мой вчерашний день
прошёл под знаком «лень»
вся жизнь пройдёт
закат зайдёт

моя вчерашняя ночь
уходит медленно прочь
я стою у стены
смотрю в половину луны


ДРУГИЕ НЕ ТАКИЕ

по нашим книгам не снимут фильмы
на наши тексты не будет песен
завесим шторы, порвём проводку
забьёмся в угол, так интересней

когда придут ответим «поздно.
нам ничего от вас не надо»
забудьте нас, оставьте в покое
не нужном нам ни рая ни ада


СТО СОРОК

сто сорок ударов сердца после отбоя
теперь лежим
и дышим запахом сожжённой травы
согретые солнцем
разбитые звуком прибоя
почти что спим
и ждём приближенья грозы

когда придёт дождь
забьёмся в хижину садхи
откроем все чакры
выпьем по литру вина
забудем несчастья
что были когда-то не с нами
и будем ждать миг
когда вдруг исчезнет стена

не надо скорых
с нами пока всё в порядке
не надо нервов
наши вены чисты
всего лишь иногда пару трубок травы…
и мы уже на Jamaice
солнце и сердце они почти что равны


ИНАЧЕ

мы теперь не свободны
нас купили за деньги
мы танцуем как можем
мы мертвы но танцуем

раньше было иначе
мы любили и пели
и на мир что вокруг нас
мы как дети смотрели

но теперь всё иначе
нас купили за деньги


ФИАЛКИ ТАЮТ ВЕСНОЙ

фиалки тают весной
забыв свой зимний покой
направив солнце в глаза
они умрут никогда

но кто здесь смотрит в окно
пройдя преграду – стекло
познав всё то что здесь есть
прорвав всемирную сеть

фиалки тают весной
одна растает со мной
возьмёт что может дать тело
а вот и птицы запели…


ВЕСЕННИЙ ПАВОДОК ЛЮБВИ

весенний паводок любви
затёк в мою пустую душу
и если б я пить не хотел
я перебрался бы на сушу
а так теперь лежу на дне
и рыб движенье наблюдаю
быть может я и знал тебя
а если нет дай угадаю



КАМНИ

что же такое случилося?
будто кончились на руси ильи муромцы
обменяли сердца на наличные
да сидим по домам ищем благости

поутру глаза прятать некуда
все места для себя взяли идолы
все углы в избе полны мусора
выносить его что в себя плевать

и когда пить по чёрному
больше силы нет
у реки у воды собираемся
долго смотрим как камни катятся
утекает волна вместе с дуростью

и зайдя в воду ту очищаемся
дети солнца мы внуки божии
что же мы с собой с землёй делаем
будто мы иноземцы поганые


ВЛАГА

всю ночь мы друг друга любили
а утром чуть ели дыша
впитали всю влагу, уснули
и выспалась наша душа

теперь вот проснулась не знает
что делать куда ей идти…
 

БОЛИТ ВНУТРИ

в назначенный час я буду убит
без жизни без мыслей
как чашка разбит

заплачет подружка
на сердце два шрама
и будет неделю болеть эта рана

а я бесконечностью будучи принят
сотру свою память
исчезну…



СОКРОВЕННОЕ УЧЕНИЕ

пока сушил я кимоно в саду
пришёл учитель всё мне объяснил
сказав
что совершенство скрыто в нас самих



ВМЕСТЕ С ТОБОЙ

я срок найду я упаду
как птица на лету
я не смогу тебе простить
что слов я не найду
я ухожу я ухожу
запри входную дверь
прощай, прощай я ухожу
слезам моим не верь

я буду ждать тебя всегда
как сосны ждут дождя
я не смогу с тобою быть
как пламень и вода
но я любить тебя смогу
смогу и умереть...
сегодня я к тебе приду
и будем мы стареть


МНОГО НЕБА

я забываю твои слёзы
забываю твои песни
когда с тобой я в темноте
тогда мне интересно
я знаю много неба
и совсем чуть-чуть земли
я помню запах ветра,
свет утренней звезды

я вспомнил своё имя
замучил свою совесть
и выгнув пару женщин
свою закончу повесть
я знал когда небо
совсем чуть-чуть земли
теперь я знаю только
цвет моря синевы



ИНВАРИАНТНОСТЬ БЫТИЯ

инвариантность бытия
вот всё что познано умами
и позабытый старый дом
и волк с овечьими мехами
и тусклый свет и тишина
и ты в кровати притаишься
и если ты меня не ждёшь
то может быть ты удивишься
когда я дверь открыв войду
и упаду на плед убитый
и буду прогарать всю ночь
а поутру уйду разбитый ...



НЕОЖИДАННАЯ ОСЕНЬ

мне очень немного осталось
но всё что осталось – так много
забыта вчерашняя ссора
открыто начальное слово

сиреневый цвет отцветает
и падают листья у клёна
с тобой мы увидели небо
и поняли – очень ждут дома

плывут облака проливаясь
вода утекает бесследно
и ты меня любишь чуть меньше
не видно, но сразу заметно


ПЛЮСОВЫЕ ТЕМПЕРАТУРЫ

за окном ноль – плюс два
мы знакомы едва
оставайся на ночь, у меня
где-то есть прозрачного вина

воспламенили две свечи, присели
а после в кровати вспотели
теперь почти не нужен кофеин
за дверью вышли – плюс один

в липком грехе увязнув
дали себя любви
взяли чуть больше чем нужно
солнце нам дарит плюс три


ПОСЛЕ

там где не нужны слова
произносят молитву
застынут зрачки
зажимая ладонями бритву

вода утечёт
останется тело. и слёзы
на свежей земле
замёрзнут мимозы и розы

ты вернёшься домой
сидя в кресле посмотришь в окно
упадут две снежинки
ты поймёшь - ВОТ ОНО



33 1/3

заржавела кровь разрывая вены
открывай глаза солнце на полнеба
тают поутру в волосах снежинки
и у глаз легли мелкие морщинки…
…вновь зажмём во рту провод ; 220
в рюмке запотев водки граммов двадцать
ток пройдя по нам
пустит вкруг пластинку
сердце запоет
сдует прочь пылинку



ХОДИКИ

я не прятал улыбку
ты меня не ждала
приходила затем уходила
словно старую кошку
ласкала меня
и пружину во мне заводила
я и тикал и бил
и кукушкой кричал
и в двенадцать сломался со скрипом
ты сказала ну что ж
так бывает порой
и другого нашла тем ж мигом



РАСПУСКАЮТСЯ ЛИСТЬЯ

е…ься. е…ься. е…ься.
пока не устанет кровать
и снова потом целоваться
и в странные игры играть



ХОТЕЛИ ЧТОБ ЛЕТО

я любил тебя меньше чем стоит
теперь больше, но время уходит
мы с тобою уже постарели
что хотели, увы, не успели

что могли – не смогли, позабыли
всё как надо – любили, губили
и остынув прощали, встречались
помечтав, за рубли продавались

грели снег и хотели чтоб лето
наступило и так много света
чтоб лежать на песке улыбаясь
и прохладой воды упиваясь



И НАЧИНАЛСЯ ДЕНЬ

им было хорошо вдвоём
под ласковым дождём
она смотрела в небеса
и думала о нём
а он поклялся ей любить
до самого конца
и страстно целовал уста
прекрасного лица

трава легла под них в ту ночь
луна дарила тень
под утро сон их побеждал
и начинался день



ЗИМА НАСТУПИТ ВЕСНОЙ

зима наступит весной
нас расстреляют пургой
повяжут шарф на глаза
нам не дождаться тепла



ТЫ ЕГО НЕ БУДИ

город крепко спит
ты его не буди
ночь наступит в срок
вновь зажгут фонари

кто-то выйдет из дома
кто-то свалиться спать …



ОДЕЯЛО

холодной зимой прямо в лёд
однажды зерно прорастёт
и ты улыбнёшься во сне
начнём мы движенье к весне

в колодце луна
отраженье своё потеряла
спи волчица моя
подоткни под себя одеяло



КАЛЬЯН

запах трав и деревьев
мешает мне спать по ночам
счастья выделят много
достанется счастье не нам
ну а ночь выпив виски
опустит свет солнца в стакан
день страдает похмельем
и курит на кухне кальян

крик кукушки считаем
и строим в exele кривые
сейчас время такое
что даже младенцы седые
в разговоре о боге
брякнем слово опять невпопад
свет в стакане протухнет
изменит вселенский расклад


НАЧАЛЬНИК

смотри какой бог – хороший начальник
он выбрал нам веру раставил посты
людей разделил на стакан, подстаканник
и дал им любовь и дал им кусты

когда где беда мы за бога горою
не трожь его сударь, бей первым, пусти
и только оставшись едины с собою
как есть говорим «если грешны – прости»



КОГДА В МОСКВЕ ИДУТ ДОЖДИ

когда в москве идут дожди
все кошки прячутся в окошки
и там сидят и свечи жгут
и в мраке встречи страстно ждут

и пахнут розой бьют как градом
в кровать пролезут лягут рядом
и будут шерсть свою лизать
потоком ласк тебя вязать



УЛИТКА

за годом год проходит жизнь
а я улиткой притаился
и счёту нет пустым словам



ОН СЛУШАЛ ТИШИНУ

он слушал тишину внутри себя
там говорилось о пути домой
о том что надо что-то там найти
и в окончании стать сами собой

он слушал тишину ещё упрямей
и перестал что либо слышать вообще…



ДРОЖЬ

дрожа от страсти и любви
лежал себя не понимая
а утром разлился туман
и ясности не добавляя
он покрывал собою всё
тебя, меня, деревья, небо


ВСТАНУ ПОРАНЬШЕ

встану пораньше
чтоб слышать как лают собаки
встану пораньше
чтоб видеть как небо меняет свой цвет
ну а когда начнут звонить злые боссы
родная скажи им что меня больше нет
скажи им моя дорогая...
что я был раздавлен твоей красотой
этой весной



УСТАЛОСТЬ

на пустой простыне
тень твоя не уснула
я устал от любви
сердце просит отгула
мне б чуть чуть тишины
и земного покоя
но господь на крючок
нас тягает по трое
я устал от тебя
нам немного б расстаться
чтобы снова сойтись
и опять целоваться


ПЕРО ГРАФОМАНА

ты скучала в алее нескучного сада
я затерялся в переулках городских
блуждал среди теней и мне награда
сто водки грамм была и вонь людских
а поутру я к графу приближаясь
держал в руках графин а в нём коньяк
и выпив оного как сон преображаясь
по парку шлялся он как вурдалак
и юных дев найдя он возбуждался
и рвал рубаху с рёвом на груди
а ниже рвал штаны и оголялся
и увлекал прелестницу в кусты
и стон летел оттуда повсеместно
когда граф пылко соблазнял её
и вот уже она и он совместно
друг друга нанизают на копьё


МЫ ШИ

тише тише
может смерть не услышит
мы останемся жить
тише тише
как пугливые мыши
будем есть, спать и пить



УКРАЛ

кто-то украл радость жизни
и ходит с моею улыбкой
по кривым переулкам
затемнённым проулкам
и смеётся моими губами

этот кто-то забрал мои мысли
и мечты прихватил, так, для весу
он сменил мои темы
заменил мои ссылки
и финал неоконченной пьесы

ну а я вот с пустыми глазами
просижу целый день на диване
я когда-то играл в эти игры
я теперь одинок, я не с вами


ПОТЕРЯ

в этой жизни все проиграли
а выиграл наверно никто
когда спросят "где твоё сердце"
отвечу: ношу под пальто

если спросят "где твои мысли"
отвечу: кому-то продал
если спросят "где твои чувства"
отвечу: я их не встречал

если б встретил любовь
я бы помнил
если б встретил печаль
я бы знал
ну а так я не знаю не помню
и всё то что имел потерял


ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ

я понял всё уже давно
когда мне стало восемнадцать
тогда напился я в говно
и сжёг в саду кусты акаций

а поутру дрожа рукой
я вышел и меня тряс ветер
что ж ты наделал дорогой
зачем ты погубил тот вечер?



ГЛАЗА

тёмные как смоль глаза
и детская улыбка в треть лица
когда придёт сезон дождей
ночь будет лишена конца
и сердце стук замедлив ход
вновь будет замирать любя
и ты сожмёшь свои глаза
когда я вновь возьму тебя



ДРУГОЕ

днём ты желаешь одно
ночью ты хочешь другое
забытая песня внутри
тебе не оставит покоя
не помнишь как ноты звучат
не видишь как бьются фотоны
испортив хрусталики глаз
ты смотришь как вянут бутоны
разбрызгав флаконы духов
ты дёргаешь нервно ноздрями
и вместе с девчонкой своей
весной улетаешь в маями






007 Оладьи с черничным конфитюром

Прошло четыре года. Почти ничего не изменилось. Ни снаружи, ни внутри. Вот только после прочтения стихов влюблённого фотолюбителя, просыпаясь по ночам, Медик стал чувствовать тревогу. И какое-то такое странное чувство преследовало его, как будто не хватает чего-то или словно тянет куда-то. Это было похоже на фантомные боли, ну то есть, когда люди продолжают чувствовать боль в ампутированных конечностях. Вот и у Медика было такое же - болело то, чего не было. И он никак не мог разобраться что же ЭТО.
Он, честное слово, никак не мог разобраться, что же его гнетёт ночью, а тем более днём. Вроде всё у него было в порядке и с работой, и с Утренним светом...
Всё кроме ЭТОГО.
В один из дождливых пасмурных дней, к нему на работу пришло электронное письмо. По всем косвенным признаком это был спам - и по незнакомому адресату и по странной теме письма... Но его прямо потянуло открыть его... И открыв его, он потом долго смотрел на экран, читал текст, но никак не мог понять его смысл. А письмо было не то, что бы очень длинным, но и не слишком коротким. Так несколько слов, которые складывались в странную историю.
“В одной старой кирпичной пятиэтажке жил уже немолодой скрипач. Немолодой настолько, что был уже на пенсии. Годы прошли, кожа обвисла и покрылась тропинками морщин, взгляд потускнел, а волосы на голове только и знали что выпадать. Лишь по бокам кустисто цвели два островка былой славы - раньше он был обладателем шикарной вьющейся шевелюры. Слава богу, что зубы пока были свои.
В своей профессии особой славы он не снискал, да и особым талантом-то, надо сказать, не выделялся. Середнячок. Трудяга. Хотя, что самое удивительное, он даже и в детстве любил заниматься музыкой. Хотя всем известно, что детишки не очень-то балуют вниманием это занятие. Им бы всё больше побегать, пошалить. А наш скрипач был иным. Он любил музыку и свою скрипку, а они его нет. Так в жизни чаще всего и бывает. Подошёл срок и его попросили выйти на пенсию, дать дорогу молодым. Примерно так сформулировали причину его увольнения.
Как-то так получилось, что он всю свою жизнь прожил один. Не было у него ни детей, ни жены. Он жил как зверёк в норке, в своей крохотной квартирке, лишь изредка выбираясь в магазин. Одежду покупать он не любил, скорее всего экономил деньги, и поэтому ходил всегда весь какой-то неряшливый, потёртый, заштопанный. С пузырями на коленях, в растянутых свитерах.
И представьте, этот скрипач влюбился. Весной. И не в кого-нибудь, а в школьницу, что жила двумя этажами ниже его. Если сказать, что он потерял голову, то это ничего не сказать. Он ослеп и оглох, он ходил как чумной и что-то бормотал. А когда он знал, что она вернулась домой, из школы или с прогулки, он открывал окно и играл ей на скрипке свои любимые мелодии.
Его же возлюбленная, при редких случайных встречах во дворе, ничем кроме усмешек его не одаривала. Но он не замечал этого, ему казалось, что она улыбается ему. Подойти к ней он так и не решился. Да и какой в этом был смысл?! Даже он понимал, что ему не на что надеяться. И когда пришла осень, он вместе со скрипкой выбросился из окна. Со своего пятого этажа. И его кровь блестела красными бусинками на жёлтых кленовых листьях.
Мария”.
Когда в двадцатое прочтение письма, до Медка дошёл его смысл он сидел и молча глотал ртом воздух, как рыба. Он не мог разобраться, что в этом письме такого особого, какие из этих строк так его задели. Медик понимал, что скорее всего это письмо пришло не только ему одному. Скорее всего это была массовая рассылка. Но он почувствовал, что это письмо было как крик в ночи, как просьба о помощи. Когда люди обращаются не к кому-то конкретно... и надеются, что хоть кто-то придёт на помощь, попавшему в беду. А ещё ему показалось, что Мария, если, конечно, это было её настоящее имя, обращается непосредственно к нему. И что ей сейчас очень плохо. Плохо и страшно. И почему-то он понял, что она сейчас совсем одна и находится на грани. Он открыл почтовую программу и набрал ей ответ: “Знающие люди говорят, что влюблённые кончают с жизнью не от любви. Они говорят, что влюблённые сводят счёты с жизнью от отчаяния. Я не знаю, правы ли они. Я даже не знаю, смогу ли я хоть когда-нибудь об этом узнать”. Написал и оправил.
Она ему что-то ответила в свою очередь. Завязалась переписка. Она рассказывала о своей жизни. Медик о своей. И как-то постепенно они поняли, что очень похожи. Что в их жизнях были одинаковые события. Ну или почти одинаковые. Она ведь была женщиной, а он мужчиной. Позже они заметили и это. И их стало тянуть друг к другу со страшной силой. До безумия, до сумасшествия, до скрипа в зубах. Мария жила в другом городе. На поезде половина суток. Но проблема была не в области пространства... проблема была в области морали.
Когда Медик и Мария заводили в чате разговор о сексе, Медик начинал страшно потеть. И в эти моменты он пах как похотливый зверь. Пожилые женщины, работавшие вместе с ним на почте, ходили вокруг него, вдыхали этот незнакомый для них аромат и шевеля ноздрями, медленно становились мокрыми.
Переписывался он только на почте, так как не хотел, чтобы Утренний свет что-то заметила. Но кого он хотел обмануть, она всё поняла и так. По его возбуждённому поведению, по масляным светящимся глазам. Сначала она подумала, что он завёл себе любовницу. Но по той вновь проснувшейся в нём страсти, по тем жарким ночам, стало ей понятно, что всё тут не так просто. Но она не решалась заговорить.
На день рождения ему пришла бандероль. В ней лежала книга. И маленькая записочка. “Как-то в разговоре ты случайно открыл дату своего дня рождения. Я её запомнила и решила подарить тебе что-нибудь. Долго думала что, но так ничего и не придумала. Тогда я оделась и пошла по улицам. На пути попался букинистический магазин. Я зашла и купила для тебя первую попавшуюся книгу. Надеюсь она тебе понравится. Мария”.
Читая книгу он стал замечать, что его всё чаще и чаще куда-то тянет. Ему перестал нравиться домашний уют. Утренний свет своей любовью, лаской и заботой стала утомлять и раздражать. Его звала дорога. Неизвестное. Так он понял, что становится охотником. Но у него не было желания, что либо менять. По крайней мере вот так резко. И он не хотел, ну никак и ни за что не хотел делать больно Утреннему свету.
Конечно он видел и понимал, что их любовь с Утренним светом уже становилась не любовью, а зависимостью друг от друга.  С течением времени пропала та острота чувств, сердце уже бешено не стучало, когда она прикасалась к нему в темноте... Страсть угасала. И почему-то ему показалось, что всё начало портиться, когда они перестали рассказывать друг другу свои сны. Раньше они были общими, теперь же каждый оставлял их только для себя. 
Если бы ему скзали, спустя месяц после того, как они начали жить вместе со своей любимой, что Утреннего света вдруг не станет, он бы тут же не раздумывая ответил, что и ему тогда незачем будет жить. Теперь же он думал, что это можно было бы сравнить с потерей руки. Жить то без неё можно, но лучше же с ней.   
Но и несмотря на всё это, он не желал причинять боль Утреннему свету, хотя бы в благодарность за счастливо прожитые годы. За ушедшее счастливое время, что они были вместе.
Поэтому Медик решил продолжать жить как жил. Он словно плыл в лодке без вёсел с интересом наблюдая, куда его вынесет течение реки.
Утренний свет видела, что что-то происходит. Видела и молчала. И штопала своё разорванное сердце. И когда она измучилась до изнеможения, теряясь в догадках, она попросила его объяснить своё поведение.
- Я же вижу, что что-то не так. Что с тобой происходит? У тебя такой вид, словно ты влюбился.
Медик молчал.
- Не молчи, скажи это так? Кто она?
- Какое это имеет значение, - упавшим голосом произнёс Медик. - Ты её всё равно не знаешь.
- И всё же, - Утренний свет начала приходить в бешенство.
- Мы познакомились в интернете...
- И что ты вот так сразу полюбил её?
- Да, - он склонил голову. Я не знаю любовь ли это. Но нас тянет друг к другу.
- А как же я?
- Если хочешь, давай попробуем сделать вид, что ничего не поменялось.
- Я, наверное, так не смогу. Ты нужен мне весь. Я очень боюсь тебя потерять и в то же время не хочу ни с кем делить, - она заплакала.
Медик подошёл, обнял её и стал молча гладить по голове. Ему, в сущности, в этот момент нечего было сказать. Он не был готов к этому разговору.
Теперь Медик с неохотой возвращался с работы домой. Он знал, что там его ждут слёзы и истерики Утреннего света. А потом ссора. И так каждый день. На работе же его ждала Мария. Без тела, без голоса, без запаха - всего лишь набор буковок на экране. Но складываясь в слова, эти символы сводили его с ума. А потом она прислала свою фотографию. Хм, а она интересная, - подумал Медик. Хотя образ, построенный воображением, конечно же не совпал с реальностью. А Мария словно получала удовольствие, зная что мужчина, с которым она переписывается видит теперь её, её фотографии. И распаляясь от этого, она присылала ему всё более и более откровенные снимки.
В какой-то день, приготовив своему любимому на ужин оладьи с черничным конфитюром, Утренний свет отбросила порядочность и залезла в почтовую программу Медика. Фотографии Марии в искусительных позах заставили её почувствовать как пересохло во рту и остановилось сердце. Она поняла, что потеряла своего любимого. Медик ей уже не принадлежал. А вечером при очередном выяснении отношений, он даже не пытался оправдаться. Он не желал оправдываться.
И тогда она молча, увлажняя пол своими слёзами, собрала свои вещи, окинула комнату прощальным взором, посмотрела на своего любимого и отправилась на выход. На секунду она задержалась в дверях, потом повернулась и произнесла холодным тоном: "Запомни, мой милый, в любви, как в питье, чем больше выпьешь, тем сильнее похмелье". А спустя полчаса пришло sms: “Только самые близкие люди могут причинить такую боль”. Он ей тут же ответил: “Прости меня, если сможешь”. Больше от Утреннего света ничего не приходило, ни звонков, ни сообщений, ни писем.
После ухода Утреннего света, Медик испытывал какое-то двойственное чувство. Он радовался, что теперь свободен и может отправиться к Марии, хоть на день, хоть на неделю, но побыть вместе некоторое время. Он жаждал затушить костёр сладострастия, который разожгла эта женщина. А потом будь что будет. Другое же чувство было сожалением о ушедшей любви к Утреннему свету, ему стало грустно, что все эти годы, хорошие и плохие, прожитые вместе с ней ушли. И они больше никогда не повторятся. Он лежал на диване и не мог понять чего же он больше хочет, прыгнуть с обрыва навстречу неизвестности или попытаться восстановить разрушенное здание, возводимое им совместно с Утренним светом в течении нескольких лет. Намаявшись так около четырёх дней к нему пришло понимание, что если он сейчас же не примет решение, то ещё чуть-чуть и окончательно сойдёт с ума. Просто перегорит. Поэтому особо не раздумывая он достал дорожную сумку, быстро побросал какие-то вещи, туалетную воду, бритву, паспорт, немного денег, ещё какую то мелочовку, необходимую мужчине вдали от дома и бросился на вокзал.
Купив билет, он сел на лавочку и вдруг с ужасающей ясностью понял, что не может пошевелиться, не может встать и куда-то пойти. У него отказали ноги. Он слышал как объявляют его поезд. Видел как он приближается к перрону. Как люди, нагруженные сумками заходят в вагоны. Время бесследно утекало...
Поезд издал последний гудок, словно звал его туда, к незнакомой и такой родной, желанной. Медик было сделал движение, хотел встать, побежать, впрыгнуть в отъезжающий поезд. Но секунда прошла, он обмяк, а состав дёрнулся и, покачиваясь, двинулся в путь, стуча колёсами. Бледный Медик сидел на лавке. В руке он держал книгу, подаренную Марией, в кожаном переплёте, название которой было “белый чай”, ибо все записи, что в ней сделаны, были выполнены заваркой белого чая. И проявлялись, только когда страницы подвергались специальной химической обработкой. Между собой, коллекционеры, называли эту книгу "Небесный и Земной Свод". Медик плакал.






008 Белый чай

АЛЕКСЕЙ ИСЧЕЗНУВШИЙ. [1978].
Спустя десять месяцев после того, как он передвинул стрелки часов в комнате своего друга писателя, Алексей вышел прогуляться, поймал несколько солнечных лучей, поиграл с ними и отпустил их на волю. Выпил два литра пива в сквере и, выслушав семичасовое вечернее пенье соловья, вернулся домой. Там он сел на диван и написал на листе бумаги следующий стих.
Здравствуйте мои дорогие юбочки
Здравствуйте высшие животные
Здравствуйте все, что чувствовал в себе члены
Прекрасные создания природы
А вообще, если приглядеться
То это всего лишь 80 миллионов полигонов
И не более
А сколько сердец разбилось о их твёрдые груди
И можно сказать совсем не завравшись
Горделиво смотря на верхушку деревьев
Что они такие же обычные люди
Что они не любят то, что меньше
Их не могут засечь в канаве
Их увеличивают на несколько тысяч граммов
Сколько их полегло в кровавых простынях
И за желание выглядеть приятно.
Далее он прикурил сигарету, покурил и лёг спать. А когда проснулся взглянул на наступившую за окном темноту, и услышал мужской голос с улицы : «На земле есть только то, что берёт начало и имеет конец». Алексей заметил, что вынес из этих слов гораздо больше смысла, чем вложил в них тот, кто это произнёс. Он прибил на окне ленную муху и снова лёг на диван.
На следующее утро родственники Алексея обнаружили его таинственное исчезновение. Спустя день о этом происшествии было заявлено в правоохранительные органы. Поиски ни к чему не привели. Через месяц на диване в его комнате появилась левая рука Алексея. Она начиналась кистью и заканчивалась локтём. Его мама, обнаружившая находку после перенесённого обморока опознала эту часть тела по татуировке. Она принадлежала его сыну. Анализ в судмедлаборатории показал – в конечности полностью отсутствовало какое-либо количество крови.
На второй месяц появилась левая нога со ступнёй, на третий – правая нога. На четвёртый – левое плечо, на пятый – правая рука, на шестой – туловище, на седьмой правое бедро, затем – правое плечо, после – левое бедро и наконец на десятый месяц – голова. Во всех частях тела Алексея Исчезнувшего отсутствовала кровь.
На третьем месяце, когда на диване обнаружили правую ногу со ступнёй в комнате была установлена видеокамера, которая зафиксировала ночью, перед обнаружением конечности, странное свечение в воздухе. Это свечение было похоже на освещённый изнутри туман.




ВЕЩИЙ ОЛЕГ [857].
Рукопись Нестора начинает описание Олега, начиная с 879 года, когда умирает Рюрик, Новгородский князь. Рюрик перед смертью передаёт правление Олегу, который был, как уверяет Нестор его родственником, оставляя на руки сына своего Игоря, потому как тот был ещё очень мал. Олег говорит: «Пока я жив, Игорь будет жить в моей тени, я сберегу его от ветров и палящего солнца, которое стоит в июле. Когда же я засохну и паду на землю, пусть же этот княжеский отройк выйдет тогда из тени моей и будет править как лев».
В году 882 Олег выступил в поход, взяв с собой много воинов, варяг, чудь, славян, мерю, весь, кривичей и пришёл к Смоленску. И взял словно спелый мандарин город и власть в нём. И посадил в нём править своих людей. Оттуда отправился вниз и прибрал Любеч, и также посадил там своих людей, предостерегая их творить худое. И пришёл к горам Киевским и узнал он от пленницы с которой провёл две ночи, что княжит тут Аскольд и Дир. Спрятал Олег воинов своих в ладьях, дав им по бочёнку хмельного мёду на ладью, а других оставил позади, отражать мечами и саблями враждебных духов, а сам подошёл к горам, неся ребёнка Игоря в заплечной сумме. И вошёл он в город, воинов своих ведя за собой. И увидев много красивых женщин, захотел обладать ими. И осознав это пошли они к правителям местным.  И убив правителей своих, женщины отнесли их на гору и погребли. Ибо не одна из них не могла противится его взгляду хищника. И сел Олег княжить в Киеве, и сказал он: да будет матерью городам русским.
Тот Олег начал ставить города и установил дани славянам и кривичам и мери, положил и для варягов давать дань от Новгорода для сохранения мира.
А в годе 885 захватил родимичей, которые до этого платили дань хазарам. Пошёл Олег на греков в 907 году, оставив Игоря в Киеве, поскольку тот уже возмужал и мог управлять городами. А кровь Олега гнала его вперёд к новым завоеваниям.
Собрав всё своё войско пришёл на кораблях к Царьграду. Греки же замкнули ворота. А Олег вышел на берег и начал воевать. И много убийств сотворил в окрестностях города. И разбили палатки, а церкви пожгли. А тех, кого захватили в плен спрашивали: “Бог ли тебя спасёт?” и одних иссекли, других мучали, заставляя пить воду, иных же расстреливали стрелами, пока они не начинали походить на ежей. Девиц же утащив в палатки, подвергали насилию, а потом с разорванными одеяниями прогоняли прочь.
А когда же устали куражиться, Олег повелел своим воинам сделать колёса и поставить на них корабли. И с попутным ветром подняли они паруса и пошли со стороны поля к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали через послов Олегу: “Не губи города, дадим тебе дани, какой пожелаешь”. И оставил Олег воинов, приказав им считать звёзды. А греки тем временим выносили им пищу и вино, но не принял подношения Олег, так как знал, что они отравлены.
И испугались греки ещё пуще. А Олег приказал дать дани на 200 кораблей. Цари Леон и Александр после выплаты дани заключили мир с Олегом, обязавшись выплачивать мзду. И на пиру по этому поводу потерял Олег свой щит, а утром не найдя его уплыли воины на родину. А греки найдя щит, в канаве спустя несколько дней повесили его на видное место, над городскими воротами, что бы Олег проезжая в следующий раз мимо видел, что не своровали его, а нашли и готовы возвратить.
В 912 году послал Олег людей своих подтвердить мир и установить договор между греками и русскими. Царь же Леон почтил русских послов дарами - золотом и шелками, и прочими драгоценными тканями - и приставил к ним своих мужей показать им церковную красоту, золотые палаты и хранящиеся в них богатства: множество золота, драгоценные камни и страсти господни - венец, гвозди, багрянницу и мощи святых, уча их вере своей и оказывая им великую честь. Послы же,посланные Олегом, вернулись к нему и поведали все речи царей, как положили мир и как расписывали лепо веру свою. Олег же скзал на их речи: “Пусть греческие бога и золото храниться в греческих храмах”.
И жил Олег, княжа в Киеве, мир имея со всеми странами. И жил он так долго. И однажды вспомнив об удалецкой своей молодсти решил проведать боевого своего коня, на которого решил никогда больше не садиться. Ибо когда-то спрашивал он волхвов и кудесников: “Отчего я умру?” и сказал ему одни кудесник: “Князь! От коня своего любимого, на котором ты ездишь,- от него тебе умереть”. А другой, видимо, согласившись с первым добавил: “И поэтому не ищи, Олег смерти своей, ибо найти можно лишь то, что существовало на самом деле. На земле есть только то, что брало начало и имело конец”. Запали слова волхвов в душу Олега и поверив им, сказал: “Никогда больше не сяду на коня своего и воевать больше не буду”. И повелел его кормить и не водить к нему и не говорить о нём.
И вот вспомнив спросил у конюха своего: “Где конь мой, которого приказал я кормить и беречь?” Тот же ответил: “Умер”. И сказал Олег: “Значит я буду жить вечно”.




НЕКОМУ БЕРЁЗУ ЗАЛОМАТИ
Уберите медные трубы
Натяните струны стальные
А не то сломаете зубы
Об широты наши смурные
Искры ваших искренних песен
К нам летят как пепел на плесень
Вы всё между ложкой и ложью
А мы всё между волком и вошью
Время на другой параллели
Сквозняками рвёться сквозь щели
Ледяные чёрные дыры - окна параллельного мира
Вы нам то да сё трали вали
Мы даём ответ тили тили
Вы для нас подковы ковали
Мы большую цену платили
Вы снимали с дерева стружку
Мы пускали корни по новой
Вы швыряли медну полушку
Мимо нашей шляпы терновой
Наши беды вам и не снились
Наши думы вам не икнулись
Вы б наверняка подавились
Мы же, ничего, облизнулись
Лишь печаль тоска облаками
Над седой лесною страною
Города цветут синяками
Да деревья сыпью чумною
Кр;гом бездорожье, траншеи
Что к реке торопитесь, братцы?
Стопудовый камень на шее
Рановато парни купаться
Хороша студёна водица
Да глубокий омут стоиться
Не напиться нам, не умыться
Не продрать колтун на ресницах
Вот тебе обратно тропинка
И петляй в родную землянку
А крестины там иль поминки
Всё одно, там пьянка-гулянка
Если забредёт кто нездешний
Поразится живности бедной
Нашей редкой силе сердешной
Да дури нашей злой заповедной
Выкатим кадушку капусты
Выпечем ватрушку из теста
Что, снаружи всё ещё пусто?
А внутри по-прежнему тесно
Вот тебе медовая брага
Вот тебе злодейка отрава
Вот тебе приятель и Прага
Вот тебе дружок и Варшава
Ох, и посмеёмся простуженно
А о чём смеяться не важно
Если по утрам очень скучно
То по вечерам слишком страшно
Всем мир;м ютимся на стуле
Всем мир;м на нары полати
Спи моё дитя люли-люли
Некому берёзу заломати

Автор этих строк, поэт Александр Башлачёв вышел 17 февраля 1988 года в окно вместо двери и подумал: “Как тут темно за порогом. В этой темноте не найти дороги обратно”.




ОЛЬГА [921]
После смерти мужа она была в Киеве со своим ребёнком Святославом, которого охранял Асмуд, съедающий за обедом еду десяти едоков, носящий на поясе маленький бубенчик и державший во рту свой страх. А воеводой был Свенельд, чьи следы, оставленные им на земле, пахли кровью. Сказали же тогда древляне: "Вот убили мы князя Игоря, возьмём жену его Ольгу за князя нашего Мала, пусть он узнает лоно, в которое входил враг его, и сына его возьмём, посадим на цепь будто волчонка".
И послали древляне лучших мужей своих, числом двадцать в ладье, сделанной из дерева мёртвых - осины, к Ольге. Когда же приплыли призвала их Ольга к себе и сказала им: "Добрые гости пришли"; и ответили древляне: "Пришли, княгиня". И сказала им Ольга: "Говорите, зачем пришили сюда и с чем уйдёте отсюда"? Ответили же ей древляне: "Послала нас Деревская земля с такими словами "Мужа твоего мы убили, так как муж твой как волк расхищал и грабил, а наши князья хорошие, потому что блюдут порядок в своей земле и зла никому не ищут. Пойди же замуж за князя нашего, за Мала". Отвечала им Ольга: "Любезна мне речь ваша, - мужа моего мне не вернуть, не узнать снова ласк его, не услышать песни его вольные, так и быть... выйду за Мала... но хочу воздать завтра честь перед людьми своими, ныне же идите к своей лодке и ложитесь в неё. Утром я пошлю за вами, а вы говорите: "Не едем ни на конях, ни пешие не идём, но понесите нас в ладье. И вознесут вас в ладье, тогда сяду к вам и поплывём к Малу". И отпустила их на этом.
Своим же людям Ольга приказала выкопать около терема своего яму великую и глубокую, в которую налив воды, звёзды бы не отражались и солнце днём не доставало дна.
На следующее утро сидя в тереме, умывшись водой которую собрали из росы поутру с трав, послала Ольга за гостями. И пришли к ним и сказали: "Зовёт вас Ольга для чести великой". Они же ответили как учила их Ольга: "Не едем ни на конях, и пеши не идём, но понесите нас в ладье". И ответили киевляне, прячя улыбку мстительную в газах, а знание свои насчёт участи древлян в обуви: "Нам неволя, князь наш убит, зла на нас более не держит, а княгиня наша теперь хочет за вашего Мала". И понесли их в ладье. Они же уселись величась, избоченившись и в великих нагрудных бляхах, отражающих солнечный свет, красовались перед людьми киевскими. И принесли их на двор к Ольге, и как несли, так и сбросили их вместе с ладьёй в яму. И приникнув к краю ямы, спросила их Ольга: "Хороша ли вам честь?" Они же ответили: "Честь высока, не по нам. Пуще Игоревой смерти". И повелела Ольга засыпать их живыми и на том месте деревьев не сажать. И засыпали их. А когда дошла весть о судьбе людей своих до древлян, то не стали держать на Ольгу зла, так как решили что отомстив, теперь она успокоиться.
И послала Ольга к древлянам послов, и сказала им: "Если и вправду меня просите за Мала, то пошлите двух лучших мужей, что бы с великой честью пойти за вашего князя, и двух красных девок, чтобы остались вместо меня у Святослава, иначе не пустят меня киевские люди".
Услышав об этом, древляне избрали лучших мужей и прислали их за ней. А с ними и двух юных красавиц. Когда же древляне пришли, она приказала готовить две бани - женскую и мужскую, говоря им так: "Вымойтесь хорошенько с дороги, смойте с себя пыль дорожную и приходите ко мне". И растопили две бани. И вошли гости древлянские в них, и стали мыться. И приказала ольга запереть мужскую баню и поджечь её от двери. И сгорели лучшие мужи древлянские. Ольга же пришла в женскую баню и иссекла своими руками юных дев до полусмерти и отдала их Асмуду и Свенельду, и те угостились их телами, а потом побросали в котёл и сварили, но есть не стали, а вынули из них кости, положили в глинянные горшочки и поставили при дороге из Киева.
Ольга же после это послала людей к древлянам со словами: "Вот уже иду к вам, готовьте мёды многие у того города, где убили мужа моего, поплачусь на могиле его и устрою тризну".
Они же, услышав об этом, свезли множество медов и заварили их. Ольга же, взяв с собой малую дружину, отправивлась налегке. Пришла к могиле своего мужа и оплакала его. И повелела людям своим насыпать на том месте гору камней и когда насыпали, приказала совершать тризну. После того сели древляне пить, и приказала Ольга отракам своим прислуживать им. И спросили древляне: "Где мужья наши лучшие, что послали за тобой?" Она же ответила: "Встретите их раньше, чем луна появится на небе". И когда опьянели древляне, велела отракам своим пить за их честь, а сама отошла прочь и придя к дружине своей приказала рубить их. И порубали их всех до одного числом пять тысяч.
А Ольга собрала со всех убитых украшения из золота, из серебра и из драгоценных камней, какие у кого были и положила их на могилу мужа своего, но под золотом не скрылась и половина каменной горы, насыпанной по её приказу людьми киевскими. И погрозила она в сторону древлял и сказала: "Приду ещё к вам". И вернулась в Киев и начала собирать войско против оставшихся древлян.
В год 946 Ольга с сыном своим Святославом собрала много храбрых воинов и пошла на Деревскую землю, и вышли древляне против неё. И когда сошлись оба войска для схватки, Святослав, сгорая от ненависти и ярости бросил копьём в древлян и копьё пролетев над ухом его коня, воткнулось перед ним в землю, ибо Святослав был ещё ребёнок и не имел мужской силы воина. И сказали Свенельд и Асмуд увидев такие дела: "Молодой князь уже начал войну, последуем, други, за князем". И так воодушевилась дружина поступком маленького Святослава, что смели древлян на одном выдохе. Древляне же побежали и затворились в городах своих. Ольга же устремилась с сыном своим, познавшим вкус крови к городу Искоротеню, так как жители его убили её мужа, и стала со Святославом около города и помочилась на стены его, приказав и дружине делать тоже. Древляне же, затворившиеся в городе, готовились крепко бороться, ибо знали, что Ольга не пощадит их. И стояла Ольга всё лето и не могла взять город. Да и отступать от него не хотела. И замылила так: послала она к городу со словами: "До чего хотите досидеться? Как наседка хотите высидеть яйцо? Ведь все другие города уже сдались мне и обязались выплачивать дань и уже возделывают свои нивы и земли, а вы отказываетесь пускать меня и желаете умереть с голода?" Древляне же ответили: "Мы бы и рады платить дань, но ведь ты хочешь мстить нам за мужа своего". Сказала же им Ольга в ответ: "Я уже мстила. Больше уже не хочу мстить - хочу только взять с вас небольшую дань, и заключив с вами мир уйду домой". Древляне же спросили: "Что хочешь от нас? Мы будем рады дать тебе мёд и меха". Она же сказала: "Нет у вас теперь ни мёду, ни мехов, поэтому и прошу вас о немногом - дайте мне от каждого двора по три воробья и три голубя. Я ведь не хочу возложить на вас тяжкой дани, как муж мой, потому то и прошу с вас самую малость. Вы же изнемогли в осаде..."
Древля же, обрадовавшись, собрали от двора по три голубя и три воробья и послали их Ольге с поклоном. Ольга же сказала им: "Спасибо за подношение, идите в город, а я завтра отступлю от него и уйду в Киев". Древляне с радостью вошли в город и поведали обо всём людям и была великая радость и доставали оставшиеся мёды и гуляли. Ольга же раздав воинам птиц повелела привязать каждой трут, завёртывая его в небольшие платочки и прикрепляя ниткой к лапам. И когда стало смеркаться, приказала Ольга своим воинам, запалив трут, пустить голубей и воробьёв. Голуби же и воробьи полетели в свои гнёзда, что вили они в домах древлянских. И так загорелись где голубятни, где клети, где сараи и сеновалы. И не было двора, где бы не горело. И нельзя было погасить тот огонь, так как сразу загорелись все дворы. И побежали люди из города. И приказала Ольга не оставить никого живого.




ПЕСНЯ ИГОРЯ. [917]
Говорят, именно эту песню пропел Игорь своей жене Ольге перед тем как идти к древлянам. Дело в том, что в 913 году, после смерти Олега древляне сказали Игорю: “Олег был нам мил, мы давали ему дары, ты же не ходи к нам”. И затворились. И в год 945 сказала дружина Игорю: “Древляне изоделись оружием и золотом и смеються над нами, а наши семьи голодны. Веди князь нас на них, и ты добудешь даров и мы”.
Ночью, перед наступлением, Игорь пробрался в опочивальню жены и спел ей песню, дождавшись когда она смежив веки, вознеслась сном.
Он знал, что это его последняя встреча с женой, ибо есть люди которые видят сколько им осталось ходить по земле. И знал Игорь, что убьют его древляне и был готов к этому. Так было угодно богам.
Жена Игоря в ту ночь так и не проснулась, но запомнила песню своего мужа и хранила её в своём сердце, лишь однажды доверив её ветру.
И вот пошёл Игорь к древлянам за данью, и в отместку прибавил к старой дани, которую платили Олегу новую. Воины его не знали пощады и дрались с остервенением.
А когда взяв дань, пошёл он к жене, удивлялся что остался жив и поразмыслив понял, что обмнанул судьбу и сказал дружине: “Идите с данью домой, а я возвращусь и пособираю ещё”. Но не славы он желал и не денег. И отпустил дружину, а сам с небольшим отрядом вернулся в земли древлян. Те же услышав, что Игорь идёт на них снова держали совет и решили: “Если повадится волк к овцам, то выносит всё стадо, пока не убьют его. Так и этот: если не убьём его, то нас всех погубит”.
И послали вперёд человека к Игорю с вопросом: “Зачем идёшь опять? Забрал уже всё что имели? Чего ещё тебе надо?”
Ответил Игорь: “Иду брать последнюю дань”.
Древляне же непоняв и испугавшись его слов вышли из города Искоротеня против Игоря убили его и отряд его, так как их было мало колличеством. И смертельно ранненные воины Игоря во время битвы набирали в свои раны землю, что бы снова вернуться сюда в своей будущей жизни.
А ветер всё пел песню, открытыю ему Ольгой:
Ты нужна мне -
Ну что ещё?
Ты нужна мне -
Это всё, что мне отпущенно знать
Утро не разбудит меня,
Ночь не прикажет мне спать
И разве я поверю
В то что это может кончится
Вместе с сердцем?
Ты нужна мне -
Дождь пересохшей земле;
Ты нужна мне -
Утро накануне чудес;
Это вырезанно в наших ладонях,
Это сказано в звёздах небес,
Как это полагается с нами - без имени
И без оправданья...
Но если б не ты,
Ночь была бы пустой темнотой;
Еслиб не ты,
Этот прах превратился бы в прах
И когда наступающий день
Отразится в моих вертикальных зрачках
Тот, кто закроет мне глаза,
Прочтёт в них всё то же -
Ты нужна мне...

Этот ветер был пойман Борис Борисычем а песня записана на альбоме от 1993 года “Пески Петербурга”.  Но так как ветер летал по земле более тысячи лет он исказил некоторые слова, но общий смысл остался прежним.




ПИСАТЕЛЬ НЕИЗВЕСТНЫЙ [1976].
Говорят, что он писал несколько книг одновременно, ибо было у него несколько душ и каждая писала слова под знаком своего настроения. Так же известно, что писал он только при свете одной белой свечи, а под светом электрических ламп его мысли блуждали сами в себе и никак не могли выбраться наружу.
Был он нелюдим, сторонился шумных мест и чем больше он писал, тем тусклее становился его взгляд. Он буддто черпал из себя жизнь и переносил её на страницы своих книг. К тридцати годам он понял, что все книги - это яд. Поэтому он пил только свой яд, а чужой, только когда его незаметно подмешивали в еду и воздух знакомые и друзья.
В его кабинете находились вещи, собранные им с разных мест. В их числе были странные часы, без маятника и цепочки с гирями. Стрелки застыли, показывая 10 часов 35 минут вечера. Однажды его друг передвинул стрелки на 10 минут назад. И спустя какое-то время этот друг исчез.
Этот писатель всё время улыбаясь повторял: "Самое забавное что иные книги пишутся годами, а читатель способен прочесть их за один день...". Более нам о нём ничего не известно.




СВЯТОСЛАВ[937]
Рос Святослав без отца как детёнышь, не знал ни зависти, ни злобы людской, и когда вырос и возмужал, стал он собирать много воинов храбрых, с серыми глазами и светлыми волосами и легко ходил в походы и много воевал, но ненужной жестокости не проявлял. В походах же не возил за собой ни возов, ни котлов, не варил мясо, но, тонко нарезав конину или зверину, или говядину и, зажарив на углях, так ел. А когда не было огня, так и сырым мясом не брезговал. Не имел он и шатра, но спал, подостлав седло под голову на сырой земле. Такими же были и прочие его воины, сильные, выносливые, жившие с природой, как с собственной женою и любящие землю свою. И посылал он в иные земли гонцов, прежде чем напасть, со словами: "Хочу на вас идти". И пошёл на Волгу в 964 году и встетив там вятичей сказал: "Кому дань даёте?" Они же ответили: "Хазарам". Сказал Святослав: "Не давайте им больше не вдоха, ни выдоха, ни воды напиться, ни земли горстицы. Мне теперь платите. Да в два раза меньше прежнего". И было так, но не понравилась этакая прыть молодого Святослава хазарам. И захотели они воевать.
В году 965 пошёл Святослав в земли хазарские. Поход был продуман изсходя из вещих снов и поэтому был безупречен и внезапен. Так Святослав слизал Хазарию с лица земли, а хазары исчезли сами, не оставив практически никаких следов после себя.
В 971 году пришёл Святослав, неся изображение Перуна на щите в Перяславец, и затворились болгары в городе. А потом собравшись с духом вышли на битву против Святослава, держа во рту грецкие орехи. И была сеча великая и стали болгары одолевать. И сказал Святослав воинам своим: "Здесь нам и умереть. Однако напоследок захотелось мне орехов грецких наесться". И рассмеялась дружина, поняв шутку княжескую. И смеясь к вечеру разгромили болгар. И после этого послали к грекам со словами: "Хочу идти на вас и взять столицу вашу, как и этот город".
И сказали греки: "Невмоготу нам биться с вами, так не ходи на наш город, а возьми с нас дань на всю свою дружину и скажи прежде сколько вас, чтобы разочли мы дары по числу дружинников твоих". И сказал им Святослав: "Нас двадцать тысяч", - но прибавил для устрашения половину, ибо было русских воинов всего десять тысяч. И выставили греки против Святослава пять тысяч, за спиной которых стояло ещё шестьдесят тысяч и не дали дани, сказав через послов: "Одолеешь нас, так и дань возьмёшь, через наши жизни, она дожидается тебя в Царьграде. Только вряд ли увидишь ты то и станешь обладать богатством нашим, ибо здесь и умрёшь. И пошёл Святослав на греков, думая что их не много. Когда же русские увидели их всех, то сильно испугались такого великого множества воинов. Но сказал Святослав, смотря на собравшиеся тучи: "Нам некуда деваться, хотим мы или не хотим - должны сражаться. Так не посрамим земли нашей, но ляжем здесь костьми, не увидев горя, ибо мёртвые храбрецы не принимают позора. Если же побежим, - живы останемся, но позор нам и после смерти будет. А нет ничего хуже этого для воина. Так не побежим же словно псы позорные, но станем крепко плечом к плечу, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о своих сами заботтесь". И ответили воины: "Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим, чтоб не скучно было тебе одному, отец наш".
И исполчились воины, и стали ловить в начавшейся бури молнии на свои мечи и была сеча жестокая, и много воинов погибло, но не дрогнула дружина Святослава, а греки бежали. И пошёл Святослав дальше к Царьграду, воюя и разбивая города о свои доспехи, что стоят и доныне пусты.
И созвал греческий царь мудрецов в свои палаты и сказал им: "Что нам делать? Не можем ведь ему сопротивляться". И сказали мудрецы: "Пошли к нему дары; испытаем его: любит ли он злато?" И послали человека с дарами к Святославу, приказав смотреть за видом князя и лицом его, когда будут вручены дары. Возвратился посланик и сообщил, что Святослав и не взглянул даже на золото, приказав забрать его своим людям. Сказали тогда греческие мудрецы: "Испытай его ещё раз, пошли ему оружие". Царь же послушался их и послал в дар оружие. Святослав же принял подарок с радостью и долго хвалил греческих мастеров, создавших такие клинки. Ибо любил Святослав хороший клинок больше, чем прочую женщину. Снова вернулся посланник к царю и поведал тому как всё было. И сказали тогда мудрецы: "Лют будет этот муж, ибо богатством пренебрегает, а оружию рад. Плати ему, царь, дань".
И послал после этого греческий царь к Святославу, говоря так: "Не ходи к столице нашей, не губи людей и зла больше не твори, а возьми дань сколько хочешь". Ибо только немногим не дошёл он до Царьграда. И дали ему дань. Он же брал и на убитых, говоря: "Возьмёт за убитых род его, ибо доля в победе есть и его, а если кто был одинок, то его долю бросим в воду".





СЕМЁН СУЗДАЛЬСКИЙ [1789].
Уже в самом детстве этот мальчик показал себя чересчур богобоязненным и кротким. Он не желал ничего слушать кроме восхвалений святых имён и не хотел ничего говорить кроме молитв. Смотрел только на лики святых отображённых в иконах. Ел только скоромное, причём приправлял пищу большим количеством горчицы, чтобы отбить приятные запахи и вкус еды.
В тринадцать лет по причине приезда гостей, его положили спать со своей двоюродной сестрой. Утром она проснулась седая и не могла ничего сказать с тех пор. Ни единого слова, ни единого звука. Семён же утверждал, что ничего странного ночью он не замечал и что он проспал до самого утра. Сестра же отказывалась ложиться с ним спать на следующую ночь. С ним ложились другие люди но ничего необычного ими замечено не было.
Возможно дело было в том, что родственница испытала желание к Семёну в ту ночь, а он был из тех, кто к вечеру вычищает свои мысли молитвами, а днём ходит впереди собственной тени. Но что произошло между ними в ту ночь, осталось неизвестным. И нам остаётся только гадать.
Семен мучался со своими родственниками, а они терпели его. Понимали что этот человек святой. Они не относились к нему как к члену семьи.
Поэтому и родственники и сам он испытали облегчение, когда отдали его в монастырь. Но и там он не изменился. Бил посуду или ставил её не туда, молясь шёпотом ангелам. Был неисполнителен, забывчив и рассеян. От изгнания из монастыря его спасало лишь то невероятное усердие в молитвах. Число молитв, что он знал не могло сравниться с количеством секунд в сутках. Он знал их на русском, на болгарском, на немецком, на румынском, на английском…..
Однажды, когда, ему исполнилось 27, он перестал спать, есть и пить, посвятив всё своё время перечислению одной молитвы за другой, перед иконой святого Петра. На третий день святой Пётр пошевелил губами и произнёс «Когда кобыла вспомнит тебя, она придёт за тобой».
Через пятнадцать лет его нашли мёртвым в своей кельи, сжимающим в закостенелых руках серебряный нательный крест. А вокруг были следы копыт. Пророчество сбывалось.





ЧАСОВОЙ МАСТЕР БОРИС [1862].
Борис родился в семье сельского кузнеца где-то под Керчью. С семи лет отец забрал его к себе в кузнецу. Борис рос сильным и мог взяв в правую руку радугу рассечь ею земную твердь. Металл же слушался и любил этого мальчика и плавился у него особенно быстро, а под молотом был особенно послушен и терпелив.
В двадцать шесть лет Борис осознал, что может гораздо больше чем изготовлять ножи, подковы к быстрым лошадям, уносящих своих седоков на небо. С тридцати лет он стал интересоваться временем и к тридцати пяти стал часовым мастером. Он говорил: «Посмотри друг, где бы мы были, если бы исчезли все секунды, то минуты натянулись бы на дни». Борис желал изготовить необыкновенные часы. Такие часы которые захотели бы иметь либо дьявол, либо бог.
Примерно в это же время Часовой Мастер Борис заинтересовывается необычными явлениями и записывает их в амбарную книгу. Раздумывая по ночам, над собранными им историями, он не высыпается и ему приходит в сознание слово Вишевка. Он расспрашивает своих знакомы об этом слове, но никто из них не знает его значения. Примерно через год, от своего дяди, приехавшего из Казани, он узнаёт, что так именуется небольшая деревня под Смоленском.
Собрав свои часовые инструменты и подпалив хату он отправляется в Вишевку. Прожив там около полугода, в харчевне он слышит от пьяного собеседника, поедающего попеременно зайца и утку, о Проклятом поле. Люди говорили, что на этом поле творятся странные вещи – цветы там не завядают по десятку лет или наоборот прорастают из земли, распускаются, вянут и засыхают в течении нескольких секунд.
Придя к этому месту, он исследует землю и находит в ней слой железной руды.
Вспомнив своё кузнечное мастерство, переданное ему отцом, он обрабатывает породу и соединяет с приобретённым часовым мастерством. Так получаются Часы времени. Они не имеют секундной стрелки и не отсчитывают время, но переведя их на сорок минут назад Часовой Мастер Борис исчезает на глазах у четверых свидетелей. Молва доносит весть о том, что сам чёрт забрал его и поместил в место, где нет времени. С этого момента Борис встречает там тех, кто осмеливается перевести стрелки Часов времени. Там он разрывает их на части и пьёт от своей бесконечной жажды их кровь, выкидывая части тела назад, туда где льётся река времени.
Примечание: у одного коллекционера [1937] в Петербурге есть бумага, на которой записано, что в 1900 году из Карпат Часовому Мастеру Борису прислали черепки так называемого Хазарского горшка. Борис размолол черепки в пыль и смешав её с собственной слюной замесил глину, из которой впоследствии изготовил новый горшок – именуемый Новый Хазарский горшок. Этот горшок был примечателен тем, что камень брошенный в него падал на дно через промежуток времени равный двадцати секундам. Так же у этого коллекционера в подвале было собрано: пистолет, пули которого вырывали из человека не жизнь, а мысли; трубка, куря которую можно было вспомнить своё настоящее имя; три белых волоса с гривы коня Вещего Олега; засохший цветок лилии, понюхав который человек ощущал грусть и ещё много чего.
Свою коллекцию этот человек называл «Список Ветров». После его смерти коллекция исчезает и в данный момент информация о ней отсутствует. Но буквально в последние год-два в разных частях света отдельные предметы из коллекции «Списка Ветров» стали всплывать у различных людей. Причём создаётся такое ощущение, что вещи сами находят себе хозяев, а не наоборот.









ВСЁ






Иллюстрации - Алексей Пичугин

Первая вычитка - Ольга Виноградова

Работа над ошибками  в главах “апельсиновый мармелад” и “сырный завтрак” - Олег Васанта






----------------------------------


олег а.
2003-2008
#08 зелёная книга (список блюд)