Как я чуть не убил человека

      Нас привезли куда-то во владимирские леса, под город Ковров, в большой палаточный лагерь, установленный в сосновом лесу, пропитанным солнцем и запахом смолы, насквозь пронизанным гомоном птиц. Вместо барабанного боя, коим обычно приветствуют новое воинское пополнение, нас встретил тонкий комариный зуд, приведший в жуткий трепет. Комаров было тьмы, и тьмы, и тьмы. От кровососов не было никакого спасения. В первые дни и ночи мы, новоиспеченные курсанты, ходили все в крови и волдырях от комариных укусов. Это был своего рода наш первый бой…
      
      Как известно, комары относятся к составу гнуса, и это и дало повод одному из студентов филфака назвать месяц наших военных сборов – «гнусной» порой, подвергая ее всяческой хуле. С чем я совершенно не согласен, однако кое-какие гнусные истории все же случались. Расскажу об одной из таких историй…
Дни казались громадными, бесконечными и деятельными, несмотря на то, что заполнены они были хер знает чем: бесконечной уборкой территории лагеря от сосновых шишек и хвои, бесконечной муштровкой на плацу и, что уж греха таить, бесконечным дураковалянием. С раннего утра и до позднего вечера, от подъема и до отбоя, курсанты были чем-то заняты. Мы что-то строили, ремонтировали, работали на кухне, посещали занятия по спецпропаганде, совершали марш-броски, чистили, разбирали и собирали автоматы, ходили на стрельбище, писали листовки, призывающие врага сдаваться, но делали все это нехотя, спустя рукава, понарошку. Кажется, никто из курсантов не верил, что все знания, умения и навыки, полученные на военных сборах, когда-нибудь нам, действительно, пригодятся в жизни.
    
     Мы так наматывались за долгий день, что ночами спали, как убитые. А ровно в шесть утра вздымался в поднебесье раскатистый командный глас: «Рота! Подъем!» – и мы просыпались...
    
      Но однажды безмятежный сон мой нарушил пронзительный, просто-таки дуроломный вопль:
    
       – Люлькин! Люлькин! Что ты наделал?! Ты же человека убил!!!
      
     Старшина Валера Чхартишвили бежал в сторону нашей палатки, по пути издавая дикие, оглушительные вопли. В звании старшины ходили лишь те, кто до университета служил в армии и знал службу. Их назначали командирами взводов и отделений. Валера Чхартишвили, Александр Могучий, Сурен Габриелян, Михаил Громов… – много было таких ребят. Но еще больше было необстрелянных, тех, кто, как говорят, пороха не нюхал, и в армии не служил. К этой категории курсантов принадлежал и я.
      
     …Валера бежал и ревел на весь лагерь, словно могучий бык в период случки. В молодости, до университета, я пас коров и быков, и я знаю, о чем говорю, с чем сравниваю. Мне с детства знаком этот гремучий рев…
«Едритьеть в корень! Неужели я кого-то убил?!» – с ужасом подумал я, вскакивая с кровати.
      
      Я выбежал из палатки. Утро было обалденное, воздух чист и свеж, как мой белый подворотничок. Каждый вечер я перешивал свой подворотничок на новый – так требовал военный устав, по которому мы жили в тот июльский месяц 1985 года.
      Мы жили с Валерой в одной комнате в общежитии, но таким горячим, испуганным и злым я его еще ни разу не видел.
       – Иди тудой! – приказал Валера, показывая рукой куда-то в сторону.
       – Кудой тудой? – спросил я его в рифму. Я совершенно не понимал своего командира.
       – Тудой! Тудой! – в бешенстве закричал Валера, и снова заполошно замахал рукой куда-то в сторону. Парня будто заклинило…
      
       Такой вот странный диалог у нас с ним случился в то раннее июльское утро. Это бывает, когда встречаются два нерусских студента – грузин и мордвин – и пытаются завезти внятный разговор на русском. Грузины, видимо, по натуре своей все такие паникеры. Чуть что и сразу начинают жевать галстуки или давать невразумительные приказы.
      Я в тот же миг, рысцой, бросился по тропинке «тудой», в ту сторону, куда указал старшина.
      – Беги на кухню, сейчас из тебя свиную отбивную сделают! Тебя кастрируют, а яйца бросят в котел! – вдруг снова донесся мне вслед Валерин голос. Видимо, старшина пришел наконец-таки в себя, и он в первый раз произнес вразумительную команду.
       Ага, значит, бежать надо на военно-полевую кухню, которая была сколочена на скорую руку вблизи палаточного лагеря. Но кто и за что меня кастрирует – этого я совершенно не понимал. Я бежал и падал, спотыкаясь об узловатые корни кряжистых сосен…
       В армии, как я уже сказал, я не служил, военных порядков совершенно не знал, и я думал, что за убийство меня сейчас арестуют, доставят в штаб, посадят на гауптвахту, а там пойдут лагеря – но уже не военные, а тюремные. Из универа меня, конечно же, вышибут… Мне стало как-то не по себе, как-то тошно внутри…
Навесной сарайчик, где размещалась военно-полевая кухня, была полна огня и сизого дыма. На земляном полу – жидкая грязь от пролившейся воды. Неаккуратно я, однако, сегодня в четыре утра воду из шланга в котлы наливал, вполне достоин гауптвахты за такую небрежную работу, помню, подумал я.
На кухне хозяйничал молодой толстый повар в белом халате. Я видел его впервые, он был не из курсантов, его командировали в наш палаточный лагерь из ближайшей воинской танковой части.
       - Ну что, нахуе…тил? Оставил курсантов без завтрака? – обратился он ко мне с усмешечкой. Лицо толстяка было красным, такое ощущение, будто его сильно обожгли.
        – А что случилось-то? – спросил я, совершенно не понимая, в чем моя вина.
        Повар объяснил, в чем я проштрафился и, слава богу, объяснил на словах, без грубого рукоприкладства.
       Дело в том, что за день до этого, я получил наряд на кухню, но не картошку чистить и не посуду мыть, я всего лишь обязан был с утра пораньше наполнить водой из шланга пять огромных чугунных котлов. И, оказалось, что в один из этих котлов я, придя в четыре утра на кухню, попросту не залил воды, прощелкал его по невнимательности, а, скорее всего, по безалаберности своей. Признаюсь, что я был совершенный раздолбай, который мог бросить все к чертям собачьим на полпути и уйти спокойно спать, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Такая уж у меня паскудная натура.
       Но это было полбеды. Самое печальное, что когда рано утром кашевар пришел на кухню, он не убедился, не взглянул, во всех ли котлы была залита вода. Повар развел под котлами огонь, а когда пришла пора насыпать в кипяток мясо, крупу и овощи, он приподнял тяжелую крышку котла, оказавшегося на беду пустым, и его тут же сшибло с ног горячим паром. К несчастью, на дне котла оставалось немного воды, она и превратилась в горячий пар, что и сыграло роковую роль. Парень получил сильнейший ожог лица.
       – По-хорошему, тебя за такую расхлябанность, а, может быть, и злой умысел надо было бы поставить к стенке и расстрелять, – сказал молодой повар, но видя, что я не на шутку испугался, вальяжно произнес:
       – Ладно, не дрейфь! С кем не бывает. Прощаю я тебя…
       Вернувшись в палатку, я лег, чтобы еще часок вздремнуть до подъема, и скоро заснул, как невинный младенец…