Свидетели Божьих чудес

СВИДЕТЕЛИ    БОЖЬИХ   ЧУДЕС
               
               
Рассказы  очевидцев   чудес   в   православном  мире
               
         
н е п р и д у м а н н ы е    рассказы собрала и записала  Веденяпина Э.
               
Краткое предисловие

    Святой Николай Сербский сказал однажды, что страдания России в ХХ веке были не случайны и не были наказанием для нее. Россия была принесена в жертву за грехи всего человечества, в священную жертву. Человечество к тому времени настолько закоснело в своих грехах, что ему угрожало полное истребление. Но Россия выдержала испытание, длившееся дольше полвека, и мир был спасен.

 Как это произошло – заинтересовало многих на Западе. Моя давняя добрая знакомая из США Мария Тереза Вебб, дочь англиканского пастора и сама доктор богословия, сказала, что специально приехала в Россию после краха коммунистического режима с целью узнать, как, почему в нашей стране смогла сохраниться религия после того, как ее жестоко вытравливали всеми способами.

    Я задумалась и вспомнила, как меня, редактора международного издательства, на работе в начале перестройки, то есть в 80-е годы ХХ века, дважды спрашивали американки-авторы издававшихся у нас книг, пошел ли наш народ в церковь после перестройки, когда перестали преследовать религию.
Они объяснили свой интерес неожиданно. Одна заявила: на Западе тревожно следят, пошли ли русские в церковь. Если в России  сохранилась вера, то жизнь на Земле продолжится. Если нет – все обречены.

Другая  сделала конкретное предложение. Она сказала: очень хочется помочь восстановлению русской Церкви, чтобы люди пошли в храмы  ради продолжения жизни на Земле, но нет денег. Она может предложить мне свою косметику. «Это новая дорогая косметика,  но я не умею ее реализовать», - сказала она и положила мне на стол большую красивую коробку. Она сразу ушла, я не знала, что делать. Сотрудницы подсказали: рядом парикмахерская. Я пошла туда, открыла там коробку и сказала, что продаю подарок на пожертвование церкви. Девушки вмиг всё разобрали и накидали много денег. Я отнесла их на восстановление Покровского храма на краю Москвы, от которого осталась огромная яма с водой.

    О словах американок я, прежде всего, спросила маму. Она ответила неожиданно: оказалось, она много лет собирает – записывает в толстую тетрадь – случаи чудесной помощи людям. Она посоветовала мне спросить о том же родных, близких и знакомых. Так я начала собирать случаи Божией помощи и обращения людей к Богу. Люди охотно делились воспоминаниями, некоторые, очень редко, даже письменно.

Мне кажется, вера в Бога сохранилась потому, что Бог не забыл о нас. По-моему, об этом – все истории, которые удалось записать.
            
               
  Спешите в Божий храм!
  Сберемся на молитве.
  Соединившись там,
  Мы одолеем в битве




    В Угличе
    Рассказывает Ольга

    У нас на работе объявили о поездке по Золотому кольцу. Это связано с посещением древних городов, где раньше было много монастырей и церквей, поэтому я сразу решила ехать. Написала заявление, заплатила немного, остальное – из месткома, и вскоре мы поехали.

Июнь. Тепло, но еще не жарко. Хорошо. Трава зеленая. Где автобусом едем, где – на теплоходе. Прекрасно! Замечательный отдых. Приехали в Углич. По истории я помню о маленьком царевиче, преданном своей нянькой и зарезанном ножом. Мощи святого царевича Димитрия покоятся в Москве,  в Кремле, в Архангельском соборе. Ему молятся о зрении.

    В Угличе мы посещаем древний кремль, церковь. Погода чудная: тихо, ни дуновения ветерка. Тепло. Погода райская – говорят в нашей группе туристов. Я не удивляюсь: едем по святым местам. Тут объявляют: теперь идем в местный краеведческий музей. Вот куда я не хочу! Что там может быть? Опять история революции, как русские люди друг друга убивали. Потом коллективизация: друг друга грабили. Но нельзя отставать от группы. Нас даже кормили в разных местах: обед – в одном месте, ужин – в другом. Я иду со всеми, но в музей решила не идти.

Все прошли внутрь, а я поднялась, шагнула за порог зала на втором этаже и остановилась прямо у входа, чтобы не слышать голоса экскурсовода, но чтобы и не потерять из вида моих спутников по поездке. Стою. Скучаю и незаметно для себя оперлась на какой-то деревянный предмет, который стоял  у самого входа. Это высокий предмет. Я подумала: дверь, наверное, с историческим прошлым. Подошла экскурсовод и подвела группу к этому предмету. Я отвела руку и шагнула в сторону, чтобы не быть в центре внимания. Слушаю невольно. Дальше мне идти некуда. Она рассказывает:

-    Перед вами крышка гроба царевича Димитрия. Того самого, которого так зверски, так коварно убили. Он не был виноват, что был рожден в царской семье, он был просто маленький мальчик. И как можно было так взять и ножом заколоть его в шею!
Она возмущается, а мои мысли медленно-медленно работают: как? Это царевича гроб?

 Слушаю:
-    Эту крышку вместе с гробом, конечно, долго исследовали, почему дерево не сгнило за почти пятьсот лет. Но оно не испортилось нисколько. Вы сами можете в этом убедиться. У нас в музее осталась крышка. Вот она – целая, как вчера сделанная.

    Тут я вошла в зал и стала смотреть очень внимательно. Так вот к чему я прикасалась! Это же святыня! А я так небрежно стояла около нее! Я мысленно попросила прощения у святого царевича Димитрия и незаметно для окружающих прикоснулась рукой к крышке гроба. Я приложила ладонь к ней с мысленной молитвой. При этом я не думала ни о каком исцелении. У меня ничего не болело.
 Мне только захотелось приобщиться к святыне сознательно.

    После музея нас поводили по городу, потом ужин и отдых. После ужина у меня заныли суставы правой руки. Не сильно, но чувствительно. Что такое? И ноет, и ноет. Я не простужалась. Да и негде было простудиться при такой погоде. Может быть, к перемене погоды? Но у меня не было такого свойства, чтобы болеть к перемене погоды. Это я от других только слышала. В чем дело?

Я стала вспоминать, что я делала в течение дня. И вдруг ясно вспомнила, как долго стояла в музее и правой рукой опиралась на крышку гроба святого царевича Димитрия. Именно она теперь дает себя знать.

    Тут надо сказать, что когда-то у меня начинали болеть мелкие суставы рук. Я испугалась и пошла к врачу. Она спокойно выслушала меня, долго писала что-то в карту и сказала, не глядя на меня: «Болят мелкие суставы, потом заболят крупные. Идите». Тогда я вышла от врача в страхе. В тридцать лет болят мелкие, а что будет в сорок? Думаю: и вот теперь мне сорок лет, и заболели крупные? Ломит локоть и дальше до пальцев. Думала, что не усну. Однако сразу уснула.

Утром не было никакой боли. Я не сразу и вспомнила о том, что было накануне. Но меня спросила соседка по гостиничному номеру: прошла ли рука. Тут я все вспомнила. Рука не болела. Не болит и по сей день, через двадцать лет после того. Ни мелкие, ни крупные суставы не дают о себе знать. Царевич Димитрий излечил. А почему тогда заболела – для того, чтобы я знала источник излечения. И притом известно: перед полным излечением бывает обострение болезни.

    На   даче    
    Рассказывает   Елена.   

    Я собиралась на дачу. Я так люблю свою дачу. Всю зиму меня согревает мысль о том, как повеет теплом и сойдет снег, я начну собирать вещи для поездки на дачу. Какие бы ни были неприятности или сложности в жизни, я настраиваю себя на мысль о клочке земли, на котором стоит небольшой домик. Около него узенькая тропинка, а на нее свешиваются подсолнухи. Я их люблю, как маленькие солнца. За домиком крохотное картофельное поле для быстро созревающих сортов. Вокруг него кусты малины. Какая же крупная была малина в прошлом году! Я как вспомню, то чувствую, что невольно улыбаюсь.

Весь участок муж оградил проволокой и вырастил дикий виноград, который обвил проволоку, и получилась живая изгородь. Хотя и жаль каждый кусочек земли, но мы оставили квадрат незасеянной почвы и сделали газон. Он ярко зеленый все лето. Так радует глаз!

     И вот долгожданная весна. «Где-то светло и глубоко неба открылся клочок!» - читает стихи Блока моя дочка. А я не выдерживаю ее высокого настроя и радостно говорю: «Скоро, скоро на дачу!»
    Настал и день отъезда. Суета, волнение. Моя близкая знакомая зашла по делу и, услышав о скором нашем отъезде, протянула мне маленький образок Божией Матери. То была иконочка «Неопалимая купина». Картонная, недорогая, но красивая, многоцветная.

     Я не захотела его взять. Я сказала: «Ты меньше меня зарабатываешь, да еще мне подарки делаешь! Деньги ведь не возьмешь. И я не возьму!» Потом я еще привела довод: «У меня на даче целый иконостас древних икон. Ведь дедушка был священником. Он сильно за это пострадал. Так и погиб в ссылке. На его молитвы о нас только и надеюсь».

    Все же она уговорила меня взять образок, пусть небольшой и дешевенький. Я взяла и думаю: потом отдарю, а сейчас возьму, чтобы ее не обижать.

    На даче я укрепила этот образок в комнате над дверью и забыла о нем. Все лето отдыхали, а скорее, работали в саду. Но это ведь такая работа, что тело устает, а душа отдыхает. Потом уехали на зиму домой и вернулись через год.

    Приехали мы на дачу и ничего не можем понять: заблудились, что ли. Нет дачного поселка. Одни обгоревшие стены, даже не стены, а какие-то непонятные останки торчат. Что такое? Вышла я из машины около своей дачи. Она нетронутая. Все, как раньше. Начала открывать дверь ключом, а дверь сама открылась. Вошла в дом и ахнула. Ни одной старинной иконы. Ни одной ценной вещи. Под ногами что-то непонятное. Пригляделась: обгоревшие спички. Я выметала их метлой и набрала почти целое ведро.

    Уставшая и потрясенная, я бессильно села на табурет и вдруг увидела над дверью маленькую картонную иконочку. Сразу поняла: она спасла дом. «Неопалимая купина» не дала спалить дом. Только он сохранился во всем поселке, который на зиму оккупировали бродяги. Они не церемонились и обогревались и освещались, как попало. Спалив один дом, переходили в другой. То-то, наверное, удивлялись, что этот дом долго не горит.

    Как я возблагодарила мою знакомую! Как я возблагодарила моего деда, который послал, конечно же, ее ко мне! Как я укорила себя, что не хотела ведь брать иконочку у небогатой женщины.

    Я сняла «Неопалимую Купину», обтерла и приложилась к ней с огромной благодарностью.

    Вернувшись в город, я первым делом поехала в церковь и купила два десятка таких икон. Я разнесла по одной соседям, живущим сверху, внизу, справа и слева от меня. Одна не хотела брать: она-де не берет подарки! Я взяла от нее деньги – стоимость иконы. Другая соседка заявила, что нельзя принимать иконы в дар, это-де к несчастью. Какой вздор. Какие предрассудки. Я этого раньше даже не слышала. Я сказала: «Хорошо, давай деньги! Только впусти в свой дом Царицу Небесную!».

    Другие были более благоразумные и благодарили. Я развезла иконы своим родным и знакомым. Моя сестра занялась изучением истории этой иконы и ее духовным содержанием. Как все оказалось глубоко и важно!
    Слава Тебе, Господи, что ведешь нас Своею дорогой!

На   фронте, в плену и после   плена
Рассказывает   Светлана

    Мой дядя учил  меня с раннего детства одной молитве:
«Господи, помяни царя Давида и всю кротость его».
    Дядя был такой добрый и любящий, что его жена звала Павликом. И мы, дети, звали его также: дядя Павлик.
    Он рассказал мне, что эта молитва спасла его от смерти. Дело было во время войны в 1941 году.

Ему было 19 лет,  и он попал в плен. Но вскоре ему удалось бежать. Он даже нашел свою часть, но тогда был такой закон: нельзя попадать в плен. Попал и вернулся – все равно расстрел.
Но он не верил в это и смело пришел к командиру. Доложил обо всем и слышит:
-   Снимай ремень.
Как: снимай? Ремень снимают только с арестованных.
-    Я же сбежал из плена!
-    А зачем попал туда? Может, тебя уже завербовали? Как ты сбежал? Почему другие не сбегают? Значит, тебя выпустили специально, и ты их агент.
И он уже командует: «Ведите его к забору!» Дядя Павлик снял с себя ремень, отдал его подошедшему солдату и пошел к забору. Больше идти некуда.

 Встал. Стоит и видит подсолнух. Высокий. И голову  свою желтую с черными крапинками низко-низко опустил. Павлик подумал: «Точно, как я. Сейчас с меня голову снимут». И тут как будто кто прошептал ему любимую мамину молитву: «Господи, помяни царя Давида и всю кротость его». Молодой солдат сразу повторил ее в уме. Тут в доме открылось окно, и голос хозяйки громко позвал командира обедать. Командир позвал солдата, и тот пошел. А Павлик остался стоять у забора.

Стоял и шептал: «Господи, помяни царя Давида и всю кротость его». Мысленно уже прощался с жизнью. Попросил прощения у мамы. Помолился об упокоении отца. Помолился, чтобы старшие братья остались живы и не бросили мать. И все шепчет ту же коротенькую молитву.
    Тут выходит из дома солдат. Сытый, довольный. Идет не торопясь. Идет к забору. Совсем горячо взмолился арестованный. Наверное, думает, молюсь последний раз. Тут распахивается окно, и голос командира кричит солдату:
-    Михайлов, гони в шею этого идиота! Да брось ему ремень не забудь!
    Солдат протянул ремень. Павлик подпоясался и спросил: «Куда мне теперь?» Командир кричит: «Куда еще? В свою часть, конечно!»
    И он пошел. Сначала еле-еле, ноги не шли, они стали, как ватные, его покачивало, потом пошел все тверже, а потом побежал в свою часть.

    Всю войну прошел с этой молитвой, и вернулся домой, и меня научил.
    Но это еще не всё.

    Он снова попал в плен. Опять бежал, но его поймали. Дальше было совсем плохо, но молитва о царе Давиде помогала неизменно, и в итоге пленник оказался работником в хозяйстве одного немца. Вот там он чуть не погиб.

Дело было так. Хозяин велел ему взять мешок с мукой и высыпать ее свиньям. Дядя Павлик поднял мешок, высыпал муку свиньям и тут только прочитал русскую надпись на мешке. Мука была из СССР. Дядя Павлик сказал:
-    Мы вам муку для свиней посылали, а сами умирали с голода.
Он к тому времени немного научился говорить по-немецки, и хозяин всё понял. Он впал в такую ярость! Он закричал:
-   Клеветник! Ты порочишь свою родину! Смерть тебе за это! -  и с вилами бросился на него. Тот едва успел увернуться. Хозяин пришел в себя, но не захотел больше держать его и сдал властям. Вскоре война окончилась, и немецкий пленник стал советским пленником.

    Его определили куда-то в Сибирь. С группой других таких же горемык привезли в Москву. Им ничего не объясняли, лишь велели следовать за конвойным. Тот повел их по Москве (транспорта и других конвойных не было, видно, не хватало), отняв поясные ремни. Так они и шли с позором, в распущенных старых, грязных гимнастерках.

    Пришли на какую-то площадь. Потом уже он узнал: на Арбатскую, туда, где сейчас тоннель. А тогда там была земля, на которой стояли небольшие дома. В крайнем из них была булочная. Конвойный сказал своим арестантам: «Стойте, я мигом» и вошел в булочную. Все стояли. А Павлик оказался рядом со входом. Он сам не знает, как он встал за дверь, и она его закрыла. Конвойный вышел тут же, не увидев беглеца, а он, пользуясь, что конвойный повернул за угол, свернул за другой угол и увидел церковь. Он без раздумий бросился к ней. Миг – и он там. Он уже внутри темного тихого покоя. Вбежал и встал за дверью. Если она откроется, он опять скроется за ней. Но она не открывалась.

    Служба давно отошла. В храме почти никого не было. Вдруг в проеме внутренней двери показалась светловолосая улыбающаяся девушка в голубом воздушном шарфе на голове. Она шла к выходу, но Павлику казалось, что она идет прямо на него. Он встрепенулся, не знал, что сказать, но ощущал, что он должен задержать эту девушку. Он крякнул. Она заметила его и спросила:
-   Вам что-нибудь нужно?

Он сказал сначала: «Нет». Потом: «Да. Нужно, конечно, очень нужно. Постойте». Она еще шире улыбнулась и сказала:
-   Я и так стою.
    Тут вышла уборщица и сказала сердито девушке:
-   Ну что вы тут стали! Идите гуляйте.
Павлик сказал тихо:
-   Я не могу выйти, я потерял поясной ремень.
Уборщица ответила:
-    Ремнем тебя за это! Кавалер называется! За пряжкой не уследил.
А девушка сказала:
-    Ну и что. Заправь рубаху в брюки, да и все. Я отвернусь. Он так и сделал. После этого он осмелел и шепнул ей в ухо:
-    Спрячь меня. Меня ищут. Я тебе всё объясню. Я не виноват, вот тебе крест!

И он перекрестился. Он совершил крестное знамение широко и спокойно. Она сняла с себя шарф и повесила ему на левое плечо, взяла его под правую руку и повела его из церкви, прижавшись к нему, и они шли, как жених и невеста. Не выходя на улицу, они прошли через двор и вошли в парадное. Там она сказала: «Сама я живу в общежитии. А здесь моя тетка живет».

    Так он был спасен. Вечером того же дня он  вместо пересыльного вагона был на даче тети Поли, работницы кремлевской столовой. У нее сын был на фронте, да там и остался. Пропал без вести. Павлик получил его одежду и обувь. Так мой дядя впервые за последние годы оказался в безопасности и ночью вздрагивал и просыпался от тишины.

    Утром в дачное окошечко увидел подсолнух. Он тянул к солнцу свою желтую голову. Дядя Павлик обрадовался ему, как знакомому человеку.

    Тетка сказала, что в Москве Павлику нельзя оставаться. Но и ехать без документов нельзя. Она придумала выход: оформила разрешение на выезд для своей племянницы, работницы ткацкой фабрики, к старшему брату на Урал. Потом на разрешении она допечатала слова: « с мужем». И еще одно чудо совершилось: молодые проехали как муж и жена под названием: Клавдия Орлова с мужем. И никто из проверявших документы не удивился, что у мужа нет ни имени, ни фамилии. Правда, бланк был кремлевский. А там их приютил и устроил ее брат, начальник. Они поженились и стали жить-поживать и Божий храм навещать, который их спас и соединил.

    И только через много лет мне пришло в голову спросить тетю Клаву: а как она задержалась в храме после службы? Тетушка широко улыбнулась своей улыбкой с ямочками на щеках и сказала:
-    Этого я никогда не забуду. Было воскресенье. Я была свободна от смены. В такой день я навещала тетю Полю, но она всегда требовала, чтобы прежде чем идти к ней, я бы заходила в церковь. Мне по молодости это казалось излишним: война уже кончилась. Я и так регулярно бываю в храме. Но я никогда не ослушивалась тетю Полю. И в тот раз я пришла, как обычно.

Отстояла службу, потом праздничный молебен. А там еще заказной молебен! Я немного зароптала в душе. Опять стоять! Но стою. Только окончился молебен, как бежит к батюшке уборщица и говорит: «Не уходи, батюшка, хозяйка прислала записку!» и подает ему листок. Он прочитал и объявил, что будет служить еще один молебен – Николаю Чудотворцу. Тут уж я развернулась идти, но совесть остановила: у тетки сын без вести пропал, а я пять минут не хочу постоять. Стою. Молюсь: «Николай Чудотворец, умоли Господа, чтобы все нашлись и вернулись домой живыми и здоровыми». И так незаметно это время пролетело, я так размолилась, даже жалко, что молебен уже закончился.

Тут батюшка, словно услышав мое сожаление, сказал нам проповедь о Николае Чудотворце. Долго говорил, как никогда. Сказал, что Николай Чудотворец был очень усерден в молитве, не ленился в храме стоять, как некоторые сейчас ушли с молебна, и с детства читал на славянском языке, не то, что мы, грешные, все требуем перевода на русский язык. Старушки сразу покаялись: да, батюшка, грешные.

А я что-то задумалась, была ли тогда Россия и славянский язык. А где узнать? Только за ящиком есть календарь и книги. Вот я и пошла туда и спросила житие Николая Чудотворца, узнать, в каком веке он жил. Работница знала меня в лицо и подала мне книгу. Я прочитала, что Николай Чудотворец жил в городе Миры Ликийской области в Малой Азии, где сейчас Турция, в 3- 4 веках, стало быть, мог и не знать славянского языка. Значит, батюшка нас просто воспитывает. От этой мысли мне стало так весело! Иду и улыбаюсь.

А там, у порога, на меня синими глазами смотрит огромный парень, как будто в моих руках его жизнь. Я спрашиваю: тебе чего? Он говорит: ремень потерял. А мне так смешно: неужто в церкви ремень ищут? Когда он правильно перекрестился, не спеша, обстоятельно, я ему сразу поверила.

    А всё Николай Чудотворец. Не отслужи батюшка третий молебен, не задержи нас он своею проповедью - и разминулась бы я с моим суженым. Осталась бы я в вековухах, ведь женихов на войне убили. А уж о его жизни, не случись всего этого, и думать не хочется. Вот и не молись после этого.

    За   окном
    Рассказывает   Зинаида

    Я  выросла в деревне. Семья наша была работящая, любимая поговорка мамы была такая: на том свете отдохнем, если на этом потрудимся. В страду спали, не разуваясь, и обмотки на ногах не снимали, потом их распаривали в бане, иначе их нельзя было снять, они к коже прирастали. Страда есть страда. Потому так и называется: страда, то есть страдания от напряженного непрерывного труда. Зато зимой с хлебом и мясом. Но тут нас раскулачили. Отца угнали куда-то. Мать осталась одна с кучей детей и без хлеба.

    Но она была верующей, молилась, и Бог послал одного человека из города, который приехал в деревню в поисках няньки. Его в наш дом привел председатель сельсовета. Мать сразу благословила. Городской человек сказал:
-   Я подожду на дворе, пока вы соберете ее вещи.
Тут наступила тишина. Все на него смотрят. А он не понимает. Председатель сельсовета говорит ему:
-   Я же вам сказал, что их раскулачили.
А приезжий говорит:
-   Я понимаю, у них отняли средства производства… Председатель сельсовета сказал:
-   Какие у них средства производства? Только руки. А их не отрубишь. Остальное все взяли.

А тот человек не понимает, что у нас взяли всё, и чулки даже. У меня никаких вещей не было. Когда понял, закрыл лицо рукой и вышел. Я за ним. В чем была. Так и уехала в город.

    Там было хорошо. Я тщательно следила за ребенком, а когда он спал, успевала и пол вымыть, и картошку начистить, и постирать. Только хозяева были неверующие. А как же оставить ребенка без молитвы? Нельзя. И я осеняла его крестным знамением и молилась о нем, когда хозяев не было дома.

И все шло хорошо. Ребеночек рос здоровенький и такой деятельный: везде сует свою ручку. Все несет в рот и так пробует, словно дело делает. Глаз и глаз. Что бы я ни делала, ему надо быть тут же и делать то же самое. У меня в руках тесто – и ему тесто подавай. Я стираю – и ему наливаю в тазик и чистую салфетку даю: стирай. Но я никогда не сердилась, я как-то все же понимала, хотя и сама совсем молодая была, что для мальчика быть активным - это хорошо. Мне самой интересно: если бы то был мой братик, я бы, кажется, не так себя вела, и кричала бы, наверно, и шлепала, мне кажется. А тут совсем другое. Не могу объяснить. Да и ребенок был замечательный.

    Однажды я с ним гуляла и вижу: скоро дождь пойдет. Я говорю:
-   Ваня, надо уходить домой, скоро дождь пойдет.
Он отвечает:
-  Пусть идет.
Я повторяю свое, он – своё. Тут дождь и закапал. Я его схватила на руки и – домой. А он так сердито мне говорит:
-  А почему ты не сказала, что дождь мокрый?

Тут я и спохватилась, что он весь мир видит из окна четвертого этажа да с моих слов. Родители так заняты, что и в воскресенье видят его час или два, не больше. Я, грешная, даже так молилась: «Слава Тебе, Господи, что они успели Ванечку родить!» Что бы я без него делала! Умирала бы от голода. А так через меня и мама кормится с другими детьми. Хозяева ей отдают деньги, когда она приезжает. А меня кормят и одевают бесплатно, хотя только за это одно я была бы счастлива у них жить.

А еще мама привозила из деревни мясо и молоко для продажи, что наберет от соседей. Продаст на базаре, а соседи ей немного продуктов за это дают. Им-то негде ночевать в городе. А привозила все на спине. В мешке мороженые туши и круглые ледышки молока, его замораживали в мисках. Холодильников не было.

    Так вот я с тех пор старалась рассказать Ванечке, что сахар сладкий, соль соленая, нож острый, плита горячая, небо синее, трава зеленая и так далее. Сама придумала такой способ. Говорю ему:
-   Топни вот этой ногой посильнее, побольнее. Топни! Запомни: это правая нога. А другая – левая. И рука около правой ноги – правая, а около левой - левая.
   Он посадил мишку своего напротив себя и говорит:
-  Где у него правая и левая лапа?
   Я объясняю:
 -   Посади его не напротив, а рядом с собой! Тогда понятнее.
    Привязали мишке бант на правую лапу.

    Его вопросы так и сыпались. Ответы на них я ищу у его матери по вечерам, когда она пораньше вернется. А еще что интересно: когда родители возвращаются с работы, Ванечка им показывает, чему научился, и как! Скажет матери:
-  Встань.
   И она встает. В деревне ни одна мать ни за что бы не встала. Говорит ей:
-  Топни ногой!
    В деревне так бы топнула: «Да я натопалась за день, знаешь сколько! Вырасти с меня, тогда и командуй, топать мне или нет». А здесь мать топает и ждет, когда ей объявят, что это правая нога. И она так довольна! Только от банта на руку отказывается.

     И не только мать. Ваня и к отцу бежит! Радуется! А в деревне? Если мальчики увидят отца, стараются спрятаться. Правда, иногда хозяин скажет: «Зина, возьми ребенка». Значит, совсем устал. Я скорее говорю Ване:
-    Пойдем, я тебе что-то покажу.
   И он верит, спокойно идет со мной. А потом скажу:
-    Ой, забыла.
  Он скажет:
-   Опять улетела мысль?
  А я говорю:
-    Ничего. Одна улетела, другая прилетит. У человека много мыслей. А мои все мысли – о тебе. Вся моя душа и все сердце мое – для тебя.
    Однажды он поднял ко мне свой взгляд и серьезно сказал:
-   Я знаю.
   И такое меня охватило счастье от этих его слов. Никогда больше в жизни я не была так счастлива и довольна. Почему? Потому что не ребенок это сказал. Как может малое дитя сказать такое? Это Бог через него меня утешил.

    Видела я, как его отец иногда засыпал прямо за столом. Положит голову на стол, чуть не в тарелку, и уже спит. Сначала я очень боялась: не умер ли. Потом боялась, что его жена будет ругать. У нас такой бы разнос устроила! Но она наоборот: возьмет полотенце, а они все у меня чистые, белые, не застиранные, свернет его и положит мужу под голову, свет погасит и рядом сядет. Ждет, пока немного выспится, чтобы в кровать перейти. А ведь сама три смены в школе, с ребятишками. Не знаю, как и жива. Такие люди. Так город выматывает людей.

    Ване исполнилось три года, когда все чуть не кончилось.

    Однажды я решила вымыть окна. Ванечка сладко спал в своей кроватке. Я подвинула к окну стол, поставила на него таз с водой и залезла на стол, встав на стул. Я вымыла внутреннюю раму и принялась за внешнюю. Но как-то случилось так, что я поскользнулась и оказалась за окном. Я успела ухватиться кончиками пальцев за низенькую деревянную загородку, о которую опирается оконная рама, и так повисла. Висела и не понимала, что произошло.

    Внизу уже собирался народ. Кто-то кричал: «Держись за воздух!» Кто-то кричал: «Плати за место!» - если бы я падала. Кто-то свистел. Кто-то давал какой-то совет, но я не понимала ничего.

И вдруг до меня  дошел весь ужас:  я сейчас упаду и разобьюсь насмерть. Вслед за этой мыслью я увидела, как проснется ребенок, позовет и поищет меня, потом залезет на стул, потом на стол и выпрыгнет вслед за мной в окно. Все это мелькнуло передо мной в один миг. Я ведь не рассказывала ему о высоте. Он ее не боится. Ходит же кошка за окном. Она не боится высоты, потому что не знает ее. Я пришла в ужас. Руки похолодели и, кажется, начали соскальзывать.
Я отчаянно взмолилась:
-   Матерь Божия! Не оставь младенца! Помоги мне! Спаси меня ради невинного ребенка! Прости меня и вынь отсюда, чтобы ребенок не погиб вслед за мной!

Все эти мысли пронеслись в уме в один миг, как молния.  И как будто кто-то шепнул мне: «Напрягись и перекинь руки за подоконник, ухватись за него». В пальцах появилась сила. Я ощутила напряжение в правой руке. Как это случилось, не знаю, но только на какой-то миг я повисла на пальцах одной лишь  левой руки, которая цеплялась за низенькую загородочку, а правую оторвала от загородочки и вмиг перекинула ее за подоконник, рванувшись всем телом. Удалось.

Я железной хваткой вцепилась за подоконник, руки у меня сильные, потом разжала пальцы левой руки и перекинула ее за подоконник тоже. Так повисла на какое-то время. Потом ощутила силу в обеих руках, напряглась, перекинула тело через подоконник и упала на стол, а с него – на пол. Упала и так лежала, не понимая, что произошло.

    Соседи вечером все рассказали хозяйке. Она сильно пережила и запретила мне делать что-либо в их отсутствие. Пока ребенок не спит, я с ним занимаюсь. А когда спит, что делать? Хозяйка положила мне книги, да их читать я не любительница. Мне бы руками что-нибудь делать, но на это запрет.

А тут приехала моя мать. Она сказала: «Ради твоей молитвы о ребенке тебя спасла Царица Небесная! Она всегда спасает, если просишь за другого. Береги младенца как зеницу ока. Ты за него перед Богородицей теперь в ответе».

Я молилась о нем каждый час. Как наступит очередной час, часы прогремят (часы были с боем), так и помолюсь. И когда он спит, молюсь: Богородичных то 150, а то и 200 и 300 прочитаю. Считала на спичках. У меня всегда под рукой коробочки со спичками – и никакого подозрения. Спички всегда нужны в хозяйстве.

    Вырос ребенок здоровый и послушный. Ничем не болел. И в школе потом с ним никаких забот не было. Его мать шести лет отвела. Он после своих уроков шел в ее класс и там готовил задания. Вечером вместе - домой. Меня тогда определили на работу на фабрику. Я получила прописку и комнату в бараке, чем было просто счастлива.

    Вскоре я вышла замуж. Только родился первый сыночек, - война. Мужа забрали. Не посмотрели, что женат на дочери раскулаченного. В мясорубку все годны.

    Первый сыночек вырос на фабрике, в ящике около моего станка. У него там была коробочка с чурочками. Он их перебирал и приговаривал: «Господи, помилуй папу», как я его научила. В цехе такой шум, что не слышно. И папа его вернулся. С руками и ногами. Когда он вошел в нашу комнату в бараке, я замерла и ничего не могу – ни сказать, ни сделать. Он стоит. Я сижу. Потом сказала сыну:
-  Это твой папа!
Сынишка сказал привычно тихо: «Господи, помилуй папу». Постоял и как закричит:
-   Господи, помилуй папу! - и как бросится к нему в ноги. Отец его поднял, сынок обхватил его за шею и все шепчет: «Господи, помилуй папу»! Мы оба рыдаем. Отец ему шепчет: «Помиловал уже. Помиловал».

    Первые месяцы после победы я только плакала. Вылились все слезы за четыре года. Да я и не плакала, они сами текли, как вода. Муж их иногда утирал. Он всё понимал и приговаривал: «Вымолили. Вымолили батьку».

    Потом еще два мальчика родились, но молитву за детей я начинала с хозяйского ребенка. И вот наступил день, когда Иван со своим отцом и матерью пришли к нам с цветами и тортом: Ваня окончил школу с золотой медалью и поступил в институт. Он стоял передо мной высокий, красивый. Мой первый ребенок. Выстраданный. Я уткнулась ему в рубашку и заплакала.

    Почему я осталась так привязанной к нему? Потому что вся моя душа была на нем сосредоточена. И это в течение шести лет. А потом, когда мои собственные дети появились, у меня не было такой возможности на них сосредоточить себя. Надо было зарабатывать. А ведь душа человеческая простая, она без кладовок, куда можно было бы на разные полки положить разные заботы. Нет. Вся душа наполнена тем, чем занята сейчас. На работе - работой. Как ни страшно сказать, но на фабрике дети мои для меня не существовали. Они отодвигались куда-то далеко. Вся душа погружена в работу. Иначе я бы не успевала.

А меня быстро причислили к передовикам производства, это называлось: ударница. И в местком, и еще куда-то. Говорю: у меня дети. Никто и не слушает: у всех дети. И путевки давали в детясли и в детсад. И квартиру потом дали в хорошем доме. И все за счет детей. Тут не надо обманываться. За все платим. И ни чем иным – а душой. Своей и детской. В детсадике шум, споры, крики. Разве мой Ванечка это знал? Он вырос в тишине и покое.

    После чая его родители ушли, а Ваня остался с моими малышами. Он называл их братиками. Потом я рассказала ему об этих моих мыслях, а также о том, что когда-то давно произошло в их квартире, а он спокойно спросил: «Что значит: молиться?» Я замерла. Я забыла, что его семья неверующая. Как быть? Вдруг я его сейчас настрою против родителей? Это грех. Но и оставить без молитвы нельзя. И я сказала:

-   Молитва – это просьба к Богу. Твой папа – большой начальник, ему нельзя молиться. Если он начнет молиться, и об этом узнают, ему будет очень плохо. Но ты, мне кажется, можешь молиться про себя, молча, никому не говоря об этом. А Бог все слышит.

И я продиктовала ему «Богородице Дево, радуйся!» Эту молитву я читала каждый час в его детстве. И раз эта молитва спасала его тогда, то спасет и всегда. Он ее записал.

    Чего я ему не рассказала тогда, так это о том, как мне квартиру давали. На общем собрании устроили такой праздник – не только мне, а всем, кто получал. Мой муж сидит в зале. К нему обратился наш предпрофкома:
-   У вас, у фронтовика, боевые медали и орден. А у вашей жены трудовые медали, и теперь вручаем ей ОРДЕР!
Так сказал! Все захлопали. А он продолжает:
-  Чтобы вы знали, какая у вас трудолюбивая и преданная жена.
Мой муж встал, поклонился всему собранию и сказал:
-   Я знаю.

Эти его слова ударили меня в сердце. Я зарыдала. Все думали: от радости за квартиру. Я же никому не могла сказать отчего. Я вспомнила эти же слова, сказанные маленьким Ваней и тем же самым тоном. Это Бог второй раз коснулся моего сердца. И квартира была от Него. Это Он хотел мне сказать. И я услышала. Слава Тебе, Господи! Слава Тебе!

    Прошло лет десять. Ваня навестил нас. Я уж состарилась. А он был так же прекрасен. Если бы он был мой родной, я бы все равно не могла любить его больше.

    Он рассказал, что женат, есть дочь. Ее очень любят его родители. Но она заболела. Тяжким грузом легла на всех ее болезнь. К каким врачам ее не возили! Уже и надежды не было. Однажды Ваня увидел, как плакал его отец. Тяжелые крупные слезы медленно скатывались по его щекам и падали на ковер с его склоненной головы, а он их не замечал. Так он любит внучку.

И тут Ваня вспомнил мою молитву и сказал жене. Они начали молиться вдвоем. Понятно, с каким чувством молились. И Бог услышал. Случайно вроде бы к ним зашла родственница жены и сказала:
-   Не принести ли вам святой воды? Будете поить ребенка и окроплять.
Она принесла святую воду на другое же утро, и сама окропила девочку, кроватку, всю ее комнату, а потом ложечкой влила ей в ротик несколько капель. Девочка ожила!

    Это было такое явное чудо, что даже ее дед задумался. Тут Ваня рассказал ему о моей молитве. Тогда дед сказал:
   - Значит, есть в мире что-то, кроме нас.
    Теперь они все стали верующими. Иван окрестился и обвенчался. Дочку тоже окрестили. Для этого ездили в какую-то далекую деревню. Господи, какое счастье!

    Я никогда в жизни не забуду того ужаса, когда на кончиках пальцев висела на четвертом этаже. А не так ли на самом кончике висит вся наша жизнь?

    На венчании
    Рассказывает Екатерина

    Позвонила мне в храм одна знакомая и говорит, что ее сын хочет обвенчаться. Он уж женат, но не венчались. Уже дети есть, а венчаться только сейчас собрались. Говорит, живут нормально, ссорятся редко, даже с ней.

    Я поговорила с батюшкой, и он назначил день венчания.
    Собралась вся их семья и знакомые. Молодые выглядели очень красиво. Отец же новобрачного, так сказать, встал сзади всех. Он так и простоял всю службу у окна с опущенной головой.

    Идем к метро. Я как-то отстала и плетусь сзади. Этот отец меня подождал и спрашивает:
-    Скажите, пожалуйста, венчание – это праздничная служба или печальная?
Я отвечаю:
-    Конечно, праздничная. Самая праздничная!
Удивляюсь его вопросу, а он тут же пояснил:
-    Почему тогда я плакал? Я ведь всю службу проплакал. Я боялся поднять голову, чтобы не увидели моих слез и не смутились. О чем я плакал? Ни о чем. Мы ни в чем не нуждаемся в материальном смысле. Квартира, машина, дача – всё, в современном понятии, есть. Главное – внуки есть! Я их очень люблю. Если бы для них от меня надо было что-то отрезать, я бы не сомневался ни минуты. Так почему я плакал?

Слезы из меня лились, как из крана. Я боялся, что ваша уборщица увидит и заругает меня, что всё замочил. Со мной никогда такого не было. Из меня слезинку не выбьешь и дубинкой. От радости? Нет! Меня жена еле уговорила приехать на венчание. Сказала, что вы обидитесь, если я не приеду. А я всё думал: простой обряд, что там интересного. Стоять целый час, наверно. Но пообещал жене и поехал.
 
    Я сказала, что, по-моему, на него снизошла благодать Божия. Иногда она и так проявляется. И даже рассказала ему о себе.

    Когда-то я впервые поехала в Дивеево. Много читала о том монастыре, представляла, как там пойду туда и туда, всё посещу, и осмотрю, и помолюсь уж, как следует.
    В поезде в моем купе ехала девушка, в сущности, слепая. Она различала, видимо, только свет. Но она храбрилась, не хотела признаваться в своей немощи. А мне так не хотелось отвлекаться от своих мечтаний о предстоящем паломничестве, что я старалась не замечать ее. Но не замечать было нельзя. Пришлось помогать ей во всем. Я купила для нее постельное белье, иначе ей нельзя было взять матрас, и она просидела бы всю ночь и не отдохнула.

Выведя ее из поезда, я посадила ее в автобус. Потом я устроила ее на квартиру. Внутренне я всё время рвалась от нее на источники, на Канавку. На всенощной стою и все мысли о ней: где она. Она же куда-то от меня отошла. Надо идти на помазание, а ее нет. У меня душа не на месте. Она ведь не признается, что не видит. Тут смотрю: ее ведет за руку к помазанию какая-то женщина, и я успокоилась.

Я сама подошла к помазанию, потом – в сторонку встала, и из меня полились такие слезы! Не понимаю ничего. А они сами бегут и бегут. Так проплакала всю остальную службу. Все платки мокрые, утираюсь кончиками головного платка. Неудобно, кто увидит.
    Назавтра я эту девушку посадила в автобус и отправила в Арзамас на вокзал. Билет на поезд у нее был. Я предупредила шофера о ней, чтобы позаботился, и вздохнула с облегчением. Наконец-то, помолюсь, как следует. И тут вскоре очень удивилась: стою на службе, а душа сухая, неспокойная, не слышу слов службы, и всё меня раздражает. В чем дело? Вчера было так благодатно!

    Потом уж поняла: Богу угодны не наши словесные молитвы, а наше сочувствие. Бормочем-бормочем, словно перед учителем в школе: я учила! Я учила. А ответ на уроке не получается. А когда сделаешь что-то полезное людям и Богу угодное, приходит благодать.

    Выслушал меня этот человек и ничего не сказал.

    Прошло время. Скажу точно: семь месяцев. Это время не я запомнила, а его жена. Всё это время ее муж, во время венчания сына выливший слезы за всю жизнь, не пил и не курил. И не заметил этого. Заметила жена.

И вот он пришел с работы подвыпивший. Она удивилась и встревожилась: что случилось. Именины у кого-то, обычная история. Но за последние полгода было столько именин и прочего! Он сказал: «То я как-то избегал, а сегодня почему-то не смог».

На следующий день его жена звонит мне:
-    Срочно поставь самую большую свечу, самую дорогую, деньги потом привезет сын. Ставь сейчас же к иконе «Неупиваемая Чаша».

И рассказала, что муж не пил и не курил семь месяцев. Она видела и таилась от него, не говорила ему об этом. А он сам не замечал. Единственно, что она спросила у него: у какой иконы он стоял во время венчания. Он человек не церковный и не мог точно назвать, но очень точно описал, и она поняла: «Неупиваемая Чаша» смотрела прямо на него.

    Мне же в этой истории осталось непонятным то, как сам человек не заметил происходящего с ним. Он ведь не простой человек, профессор. Человек глубоко мыслящий и других учит. А себя не понял. И еще: пьяницей он не был, но выпивал часто – на работе способствовали. А уж какой курильщик! И даже не спохватился, что не покупает сигарет. Хорошо, что жена всё видела и сделала правильные выводы.

Она после этого предложила ему обвенчаться с ней. Он развеселился. Он так смеялся, представив сначала сына с красавицей женой под венцами, а потом себя, старика, под таким же венцом! Он так смеялся, что упал с табурета на кухне. И они не венчались.
 
    Неупиваемая Чаша
    Рассказывает Федор

    Как я пил…Внучка уговаривала: «Деда, отдай бутылочку, возьми булочку». Я ее успокаивал: «Да я совсем не пьяный. Вчера я одной женщине полку для книг до дома донес, со стеклом, и не разбил. Она такая чудная. Я ей говорю: мне нужен стакан. Она говорит: «У меня нет стакана». Я говорю: «Зато у меня есть. Стакан-то есть, складной. А ты мне денег дай на стакан». «Зачем,- говорит, - тебе денег на стакан, разве у тебя уже есть стакан». «Так он,- говорю, - пустой». Она даже не знает, сколько денег дать, чтобы налить в стакан. Ничего, зато я знаю.

    Так вот и жил и считал – нормально. Все так живут, от стакана к стакана, от бутылки к бутылке.

От дочери муж ушел. Сказал, не может жить с пьяницей. А какой я пьяница? Они под забором валяются, а я на ногах хожу. И вот однажды я, как обычно, допивал из горла, а мысль только одна: куда бы спрятать бутылку, чтобы завтра ее сдать. Дома нельзя хранить. Жена на бутылке всю злость вымещает. Бьет ее. А она мне каждый день нужна. Иду по улице, вернее, по переулку какому-то. Пустынно, тихо. Ищу глазами место, куда бы бутылочку пристроить.

И вдруг откуда-то сверху громовой голос кому-то говорит:
-   Пропащий ты человек!
Я остановился как вкопанный. Так страшно стало. Мороз  продрал. А дело было летом. Думаю: кому это сказано? Оглядываюсь: ни души. А меня прямо колотун бьет. Но я об этом не думаю, а соображаю, про кого этот голос говорил. И вдруг дошло: так это же про меня.
Да. Больше никого здесь нет. А почему я пропащий? Я еще сам хожу, нигде не валяюсь. Однако меня так трясло, что зубы начали стучать. И еще ужас напал. Не знаю чего, но боюсь. Куда бы спрятаться? Хоть бы прислониться. К жилому дому нельзя.

Прошел немного, смотрю – церковь. Вот откуда меня не прогонят. Сел около крыльца и  сидел до утра.

    Утром приходит кто-то, спрашивает, что мне надо. Я говорю, что хочу быть здесь сторожем.
-   У нас есть сторожа, и не пьяницы.
-   А я уже не пьяница!- говорю.- Я больше не только пить, но и есть не буду. Не хочу.
И правда. Сколько сидел, ничего не хотел.
    Так я просидел там сутки и еще сутки. Потом меня позвали в церковный домик и накормили. Велели идти домой.

    Когда я вернулся, мои женщины так обрадовались, словно я воскрес.  Жена и дочка с внучкой так развеселились. А я прежде всего спрашиваю: кому молились за меня? Говорят: иконе «Неупиваемая Чаша». Все втроем стояли на коленях. Я их утешил. Всё рассказал.

    С тех пор я сторож при церкви. Отсюда – только в могилу.               

    На   скользком   шоссе
    Рассказала Нина

    Вчера вечером позвонил племянник Саша: завтра рано утром выезжаем. Дело в том, что нам давно надо было навестить наших родственников в другом городе, но нужна машина, чтобы отвезти некоторые вещи, а племянник, единственный у нас владелец машины, все не мог освободить время.

    И вот он свободен. Можно ехать. Я очень довольна. Скорее принимаюсь готовиться к поездке. Как всегда, собираешься задолго, а по-настоящему спохватываешься в последний момент. То надо достать, другое надо погладить. И тут зазвонил телефон. Как некстати! Беру трубку. Одна знакомая по приходу. Выясняет один вопрос. Я дергаюсь: скорее надо закончить разговор, не увлечься на целый час, и я ей говорю:
-   Извини. Сейчас не могу говорить долго. Рано утром выезжаем. Дел невпроворот.
Она отвечает:
-   Ангела-Хранителя вам в пути!
Так закончили нашу беседу. И я о ней сразу забыла.

    Рано утром Саша уже в нашем дворе. Я вышла. Мой сын вынес вещи. Сели. Едем. Выехали за город. Мчимся хорошо. Дорога как-то блестит. Спрашиваю, в чем дело. Оказывается, гололед. Ночью подморозило. То-то смотрю, дорога сверкает, как зеркало. Любуюсь и ни о чем не думаю. Как вдруг нашу машину понесло, развернуло, она встала поперек шоссе, потом еще повернулась куда-то и уткнулась в обочину. Всё случилось в один миг. Я не успела понять, что произошло. Племянник замер за рулем.

    Потом уже, когда он вырулил и мы поехали дальше, он сказал:
-   Какое счастье, что встречная полоса была пустой. Ты видела, как по ней понеслись машины в город, как только я  вырулил? Ты брала вчера благословение на нашу поездку?

Нет. Не брала. Поздно вечером этого нельзя было сделать.
-   Может быть, помолилась как-то особенно?
Увы. Даже сидя в машине, я забыла перекрестить себя и дорогу, так была довольна, что, наконец,  едем. И мысли не было о какой-либо опасности.  Племянник настаивал: 
-   Не может быть так просто. Просто так ничего не бывает. Вспомни, пожалуйста.

И тут я вспомнила, как моя знакомая прихожанка пожелала мне ангела-хранителя.
 -   Вот! – сказал Саша. – Я так и знал, что- то было. Мы могли не спастись. А тут как будто кем-то вся дорога в обе стороны была перекрыта на то время, пока выбрались.

    Вот что значит вовремя и от души сказанное слово. Саша добавил:
-   Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется.
Он любит эти стихи Тютчева, а тут они оказались к месту, как нельзя более удачно.

    Подумать только, на какой тоненькой ниточке висит иногда жизнь: на двух-трех словах. Но это, конечно, только внешне. По сути же – на глубокой вере и отзывчивости, на стремлении помочь и поддержать.

    Однажды   на   работе
    Рассказывает   Марина

    Мне хочется рассказать о том, как однажды ничего не произошло. Рассказ ни о чем. Но это мне так запомнилось!

    Было время так называемой перестройки, на работе постоянные слухи о сокращении. Женщины нервничают, только об этом и говорят, чаще обычного, почти постоянно, курят, выходят из отдела, звонят в отдел кадров, не слышно ли уже решения.

Перешептываются, всплакивают. Между тем надо работать, план никто не отменял. А я сижу и все эти мелкие, но как иголки колющие разговоры слышу, словно через очень толстое стекло. И слышу, и не слышу. Спокойно доработала до обеда. Потом пошла в столовую, оттуда – на бульвар. Походила и вернулась к своему столу. До вечера успела сделать очень много, гораздо больше, чем всегда.

    За полчаса до окончания работы приходит известие о сокращении. Меня в том списке нет. Я опять осталась на работе. Уже в который раз. Я мысленно говорю: «Слава Тебе, Господи» и собираюсь домой. А за соседними столами всхлипывание, рыдание, возгласы, отчаяние. А чем поможешь?

    Иду к троллейбусу и думаю: « А все-таки было сегодня что-то особенное в той глубокой тишине, которая меня окружала. В чем дело? Что было накануне?» И вспомнила.

    Накануне, в воскресенье, из церкви после службы я возвращалась домой вместе со старенькой монахиней Таисией и мальчиком Андрюшей лет 16, алтарником, который потом поступил в духовную семинарию. Я причащалась в субботу, а они - в это воскресенье. Мы шли неторопливо и разговаривали тихо ни о чем. Ласково простились. Сегодня, в процессе работы, нет-нет да и всплывала в моей памяти та картина: старушка-монахиня, мальчик и я посреди. Именно эта картинка отрезала меня от волнений, захлестнувших комнату. Я находилась на островке тишины и спокойствия. В душе был мир. Работа спорилась. Так и прошло это мятежное время.

Так что есть большой смысл в общении со святыми старушками и чистыми детьми. Их благодать переливается в нас и нас очищает и спасает. Спасая себя, они спасают нас.

    Матушка Таисия
    Второй рассказ Марины

    Матушка Таисия скончалась. Довольно неожиданно. Две недели назад она была в церкви, как обычно. Потом позвонила ее соседка: матушка заболела. Потом позвонила племянница: матушка слегла серьезно. Батюшка поехал, исповедал, особоровал, причастил. И она скончалась. Ей было далеко за 80, почти 90. Маленькая, худенькая, она почти не занимала места, была совсем незаметная. Молчаливая, но не отчужденная. Серьезная, но не враждебная. Ее монашеское одеяние было неполным: оно состояло из подрясника и апостольника, - ни камилавки, ни мантии. Она часто говорила со вздохом, что Господь не примет ее монашества: она всю жизнь прожила не в монастыре, а на приходе, в гуще городской, да еще какой – московской! - жизни.

    Более 30 лет она простояла за станком на заводе. Столько же – в храме Рождества Пресвятой Богородицы, что во Владыкине, в Москве.

    Всю войну она проработала на заводе на казарменном положении и завоевала авторитет, о котором и не подозревала. Однажды, уже после победы в 1945 году, к ней подошел парторг и сказал: «Татьяна, подавай заявление на вступление в партию. Ты это заработала. Не куришь, не пьешь, морально устойчивая, дисциплинированная, план перевыполняешь. Вступай».

    Она вся замерла. Она решила, что пришел ее конец. Как только она объяснит, что верующая, ее посадят, а скорее всего убьют. Враг народа. Верующий человек – враг неверующего народа. Это вполне логично. Но согласиться – значит, потерять Бога. Этого нельзя допустить. Она не сказала ни слова. Парторг вручил ей белый лист, текст заявления, и сказал, чтобы дома его заполнила и завтра сдала ему.

    Татьяна взяла тот лист, как свой смертный приговор. Мысленно шептала только одно: «Да будет воля Твоя».

Она взяла в руку этот лист и так пошла домой, держа его в руке. Идет, идет, не знает, что и думать, как вдруг слышит: «Селедку дают!» Машинально повернула голову на звук этого голоса, увидела, куда показывают, и пошла туда, куда люди бежали. Встала в очередь, почти не соображая, что делает. Когда подошла ее очередь, она попросила взвесить ей одну селедку. Взвесив, продавщица закричала: «Во что класть?»  Татьяна ответила: «Заверните во что-нибудь, у меня нет бумаги». Продавщица еще громче закричала: «Как это нет бумаги! Ты в руке ее держишь. Дай ее сюда!» Она выхватила из руки Татьяны лист заявления, завернула в него селедку и подала ей. Татьяна обомлела. Это был верный конец. Это было явным издевательством над предложением вступить в партию и над заявлением.

    Как она дожила до следующего дня, она не знает. В ужасе прожила еще несколько дней, пока к ней подошел парторг. Он спросил: «Почему не несешь заявление?» Она зарыдала. Еле-еле она смогла рассказать ему, что случилось с заявлением, как в него нечаянно завернули селедку. Парторг нахмурился, но, видя ее слезы, сказал: «Не созрела ты еще. Не доросла». И отошел. И больше не подходил.

    Так, храня девство и трудясь, в посте и молитве, она сохранила хорошее здоровье и в бодром состоянии подошла к пенсионному возрасту. В приподнятом настроении она пришла в храм, когда впервые получила пенсию. На нее посмотрели: на ней была шляпка. С полями. Батюшка подозвал и спросил, в чем дело. Она объяснила с радостной улыбкой:
-   Я теперь на заслуженном отдыхе. Буду культурно развиваться, ходить в музеи и на выставки.

И услышала в ответ:
-   Шляпу сними и повесь на гвоздик.
Он вынес ей платок и сказал:
-   Вот это надень. Теперь ты будешь работать в храме.
Она с радостью повиновалась.

Потом прошла курсы алтарниц в Троице-Сергиевой лавре, были усердные молитвы к Преподобному отцу нашему Сергию, а потом и пострижение. Вместо Татьяны появилась Таисия.
    И тридцать лет как один день.

    Однажды матушку спросили:
-   Скажите, пожалуйста, изменились ли люди со времен вашей молодости, ведь вы прожили долгую жизнь? Монахиня ответила тут же, видимо, внутренне давно готовая к такому вопросу.
    -Да. Изменились. Очень. Когда я была молоденькая, после работы бежала в церковь, а она – за оврагом. Бывало, стою и жду, не появится ли кто-нибудь, чтобы я попросила его провести меня через овраг, о котором шла дурная молва. И обязательно кто-нибудь появлялся и никогда не отказывался проводить меня и со мной и других девушек. Мы боялись разбойников. Но мы не боялись людей. А сейчас страшно людей.

Сейчас я боюсь, чтобы кто-нибудь не оказался на дороге, когда я возвращаюсь после вечерней службы. Я не жду помощи. Я боюсь ее.
    -Но чем же это объяснить?
    -Я сама думала об этом и однажды, Великим постом, услышала за собой шаги. Оглядываюсь: никого нет. Я стою, шагов не слышно. Пойду – они за мной. Стою – тихо. Иду – он идет. Кто? Вдруг я поняла: сатана. Почему он идет? Мы сами его подняли. Мы все, вся Россия пела в один голос: «Вставай, проклятьем заклейменный!» И он встал. Прежде он был скован. Но ему пропели подъем, и он встал. Святая когда-то Русь пробудила его и подняла. Когда я это поняла, я прочитала молитву «Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его». Шаги пропали. И это притом, что лично я этот гимн никогда ни разу не пела. Но все пели. И он пошел за каждым из нас. Как его отогнать? Что же ты спрашиваешь? Молитвой и постом. Другого средства нет.

    На вопрос о том, кто рассказал ей об этом, матушка ответила: «Сама поняла. Господь вразумил, и я поняла».

    - Матушка, а какое у вас правило?
    - Я сама задала этот вопрос батюшке, и он ответил так: впереди у тебя старость. Твоим правилом будет церковное послушание. Лишь бы в алтаре успевала все делать. Так и получилось.

    Все силы она отдала храму. Будучи уже без сознания, она собиралась на службу, боясь опоздать. Теперь она в другой Церкви – в Торжествующей. В Царствии Небесном.

       Храм Рождества Пресвятой Богородицы во Владыкино

    К концу беседы подошла Тамара, работница в храме, и сказала:
-  Собираешь впечатления о церковной жизни? Правильно делаешь. Я не могу сказать что-то от себя лично, но покойная схимница мне говорила: «В нашем Владыкинском храме все иконы живые! Все!» Вот как.

Она когда-то давно сторожила храм по ночам и ночевала в нем. Она говорила, что была свидетелем таких явлений, что и рассказать страшно. Главный ее вывод был такой: все иконы – живые!

    Не только иконы – наш Владыкинский храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы весь чудотворный.
    А то знают только чудотворный храм Обыденный Илии пророка. Его построили об един день, за один день, по обетованию, то есть по обещанию. Отсюда название: обыденный, значит, построенный за один день. В Москве тогда была страшная засуха, небывалая. К вечеру, как началась служба в новом храме, пошел дождь и лился, пока напоил землю, и возобновилась вода в Москве-реке. Это всем известно. Как 2 августа, народ тянется на Остоженку.
    А наш Владыкинский не менее чудотворный. Он никогда не закрывался, даже во время гонений на Церковь. Тогда и до него добрались красные комиссары. Они пришли и потребовали от настоятеля ключи от храма. У него их не было. Они были у старосты, а он спрятался. Дьякон же сообразил, что лучше отдать ключи, чем храм разрушить, и прикинулся, что он на стороне комиссаров. Он был совсем молодой, и они ему поверили. Дьякон сказал: «Я нашел старосту и отнял у него ключи, вот они!» Показывает им. Они же сказали: «Взял и держи». Они закрыли храм, опечатали дверь и ушли. Одно воскресенье не было службы. А потом открыли и служили, как обычно.

    В нем никогда не служили новообрядцы в 20 годы.
    В него ни один снаряд не попал в войну в 1941 году, а немцы стреляли рядом. Вокруг храма была деревня. Ни один дом, ни один человек не пострадал. А когда холера бывала, крестным ходом обносили икону Божией Матери – эта икона и сейчас здесь, в крестильном храме Филарета Московского, - так болезнь прекращалась.

    При Хрущеве пытались снести церковь для строительства путепровода, который сейчас чуть не над нашей крышей лежит. Тогда староста не раз собирала деньги для чиновника, чтобы отвел эту дорогу подальше чуть-чуть. Раз собрали – не хватило. В другой раз она обратилась к нам: пожертвуйте еще раз, он много просит. Сколько могли, отдали. И дорога, как видите,  прошла мимо. А ведь когда ее планировали, здесь степь была, совершенно пусто. Никаких строений не было ни с одной стороны, даже дорога была проселочная, без покрытия, как в деревне. Одни цветы росли. Но вот захотели провести дорогу именно через церковь. Однако она сама себя отстояла.

 
    Здесь патриарх Никон служил. Здесь была летняя резиденция владыки, потому село и называлось Владыкино. В алтаре есть его богослужебные сосуды, батюшка нам показывал. Здесь бил чудотворный источник. Многие исцелялись, особенно при болезни ног. Но при строительстве всё раскопали и засыпали.

    А какие иконы! О каждой можно вспомнить чудотворение. Казанская, например, часто меняет свой облик. То темнеет, то светлеет, то у нее появлялась складка около брови, такая скорбная! А то одна наша женщина подумала: что значит Богомладенец на Богородичной иконе? Мы молимся Богородице, а не Ему. Он здесь еще маленький. Но все равно Бог. И увидела во время всенощной: Богомладенец смотрит на всех. Его взгляд спокойный, он не выражает ни осуждения, ни радости. Он очень спокойно смотрит. На ту женщину посмотрел. Потом перевел взгляд на других. Вот как! Всё видит.

    А наша Скоропослушница! Одна женщина очень сильно ей молилась, чтобы сын поехал на причастие. Она молилась на ранней литургии, а сын в то время уже ехал в другой храм к поздней. Вот как быстро услышана была молитва матери! Как потом плакала та женщина здесь – от радости и от страха, что так быстро слышатся молитвы.

Другая тоже молилась этой иконе, и Божия Матерь на нее посмотрела. Прямым взглядом. И что та просила, совершилось.

    Самая чудотворная наша Смоленская. На престол многие батюшки сюда приезжают. Очень торжественно службы служатся.

    Иконы Николая Чудотворца мироточили. Больше 10 лет назад сильно мироточила икона Архангела Гавриила в день его праздника 28 июля. Икона – на алтарной дверце. Батюшка заметил, смочил ватку и всех помазал, кто был тогда в храме. Это было после литургии.

    Одна наша прихожанка рассказывала, что никогда не ставила свечу к иконе Рождества Богородицы, которая на амвоне слева от Царских врат. И вот она как-то подходит к храму, и словно кто-то ей говорит (но голоса не слышно): «Почему ты никогда не ставишь свечу к иконе Рождества Богородицы»? Она так удивилась беззвучному вопросу, а, в самом деле, – никогда не ставила. Икона же эта центральная: она посвящена храмовому празднику. С тех пор она всегда ставит свечу к этой иконе.

    Некоторые всегда передают свечи в алтарь. Наверняка им тоже было откровение об этом. Но наши люди скромные и не любят хвалиться. Наоборот, они считают своим упущением то, на что им невидимым образом указывается. А разве упущением хвалятся?

    Одна женщина никак не могла найти своего места в храме, и туда встанет, и сюда, так ей во сне оно было показано: в трех шагах от правого окна. Она там и стояла всегда, до смерти.

    Одна видела ангелов у входа, справа и слева. Они находятся у самой ниши двери, намного выше порога.

    Недавно причислили к лику святых Матрону Анемнясевскую. Так она наша святая. Это не та матушка Матрона, что в Покровском монастыре. Это другая матушка. Родом она не отсюда, из села Анемнясево, а скончалась во Владыкинском доме престарелых и была здесь же где-то погребена. Наверное, на том кладбище, что около метро, которое сейчас смотрится, как роща.

    Около самого храма погребен отец Димитрий. Сколько людей ему обязаны! Никогда никому не отказывал в помощи на дому. Одна женщина рассказывала, что после смерти сразу он ей приснился и сказал: «Когда ты меня звала к больной соседке, я сразу пришел, а ты ко мне не идешь». Теперь она навещает его могилу.

Она же рассказала, как отец Димитрий окрестил ее крестницу-студентку без документов. Тогда ведь нельзя было креститься без паспорта. А ее могли выгнать из института. Отец Димитрий спокойно сказал: «Окрестим, конечно, о чем речь, какой паспорт». Даже немного рукой махнул, дескать, нет проблем. И всё. А как у девушки после этого судьба наладилась! О! Любимый парень ей предложение сделал. И вскоре она понесла и родила дочь. И ее здесь же окрестили. Вот какая благодать. Теперь муж устроился на работу в Америку. Туда переехали. Так там их дочка первая ученица в школе.

    А как страдал при жизни отец Димитрий! Он снимал маленький домишко далеко отсюда и обязан был чистить тротуар перед домом. В пургу, в мороз он ночью скреб асфальт, иначе милиционер сразу к нему приходил и штрафовал, грозил выселением. И вот перед его домиком всегда чистая дорога, а вокруг – непролазная грязь или сугробы. Батюшка говорил: «Начальники думали унизить меня тем, что я скреб дорогу, а на самом деле то была воля Божья, чтобы все видели: здесь живет священник, благодаря этому люди ко мне шли и шли. Сначала они заходили к хозяйке и спрашивали, не министр ли здесь живет, что перед его домом всегда дорогу чистят. А как узнали, что живет поп, ну, тут уж отбоя не стало. Поздно вечером, рано утром, по дороге подкарауливали – только бы спросить то или иное».

Батюшку запугивали, чтобы он не беседовал с людьми, но он никому ни разу не отказал ни в одном обращении. Он говорил: «Посадят меня? Не я там первый, не я и последний буду».

В последние годы жизни батюшка ездил на требы на автобусе. Как-то его спросили, где же его «Запорожец», а он сказал: «Добрые люди разбили все стекла в машине. Новых не могу достать» Люди удивились и спросили: почему же они добрые? «А как же! Они заботятся о моей душе, чтобы я не сердился, не обижался. И я за них молюсь».

    Вот какие у нас были батюшки. И настоятель о. Симеон был самый старый в Москве, подлинно старец. Он стал священником в те годы, когда в СССР решено было покончить с религией. А он не испугался. И оказался прав, как мы видим сейчас. И погребен рядом с батюшкой Димитрием у храма. А тогда кто это мог видеть?


      Фронтовик
      Рассказывает Галина

    - Хочу рассказать об одном случае. В пятницу вечером стою я с записками у свечного ящика, а передо мной старенький мужчина. В руках у него несколько листов большого формата и все мелко исписанные. Он подает их женщине за ящиком и кладет три рубля. Она взяла деньги, листы и говорит: «Это за один лист, а у вас их вон сколько, платите еще». Он говорит, что больше не может, что он ходит еженедельно, а не раз в год, у него пенсия небольшая. Поднялся шум. Очередь требует, чтобы он отошел, а он не отходит. Шум – дело необычное в храме, и потому вышел священник, ныне покойный, отец Михаил, очень был образованный батюшка. Он спросил: «Отец, скажи, пожалуйста, в чем дело». Старик отвечает, что принес на субботний помин имена всех погибших фронтовиков – однополчан.

    Оказывается, он всю войну вел учет погибших. Он даже в записках отмечал места гибели, группировал: под Сталинградом, при переправе через Днепр, под Кенигсбергом. Теперь ходит по церквам и приносит свой список, чтобы в каждой из московских церквей помолились о погибших. Отец Михаил взял его листы и сказал женщине за ящиком: «Отдай ему его три рубля». А старику сказал, что он взял его поминание и будет постоянно молиться о упокоении этих людей, а чтобы сам этот человек пришел к нему на исповедь для причастия. Отец Михаил спросил его, молился ли он на  войне. Тот сказал, что молился, но очень кратко: «Господи, помилуй мя, грешного», а иногда еще короче: «Господи, помилуй!»

    Повернувшись к нам, батюшка пояснил, что Господь спас жизнь этого человека ради памяти погибших. Так велика роль поминания усопших.

    Я сразу вспомнила свою маму, как она ежедневно читала Псалтирь об усопших, и к ней сразу приходила кошка. Она укладывалась ей под ноги, под кресло, сворачивалась клубочком и спала. Мама читала долго, медленно. У нее было плохо со зрением, и она переписала всю Псалтирь в тетради, и читала свои очень крупные буквы. Долго она называла имена поминаемых. А когда заканчивала и умолкала, кошка просыпалась, потягивалась, вставала и медленно покидала свой пост. Кошка – Божия тварь, все понимает.

    Интересно, что наша кошка признавала за хозяина только моего сына. Его она ждала, только его слушалась. Когда надо было ее лечить, я связывала ее и только тогда могла оказать ей помощь. Но сын говорил ей: «Лежать». И она спокойно лежала, а он прочищал ей уши или делал еще что-нибудь, и она не шевелилась.

    Кошка иногда подходила ко мне, тщательно обнюхивала и словно размышляла о чем-то. Подумав так, она медленно, словно нехотя, отходила. Иногда она также подходила к моей маме, втянет воздух и сразу отойдет. А к сыну, когда он после ужина лежит на диване, она забиралась на пояс. Ляжет и лежит вдоль поясного ремня. Но как только мама начинала читать Псалтирь, а читала она не в одно и то же время, в зависимости от самочувствия, кошка появлялась неизвестно откуда и забиралась под ее кресло спать.

    И не только с кошкой, но и с собакой произошел такой случай. К нам домой шел священник, чтобы причастить мою заболевшую маму. Он нес на себе Святые Дары. В нашем подъезде тогда жила собака, которая знала по запаху всех жителей подъезда, а посторонних не пускала, очень громко лаяла. Не могли пройти ни врач, ни медсестра, не говоря о гостях. Так что и удобно с ней было, и совсем неудобно. Так вот батюшка стоит около лифта, ждет его, а собака подошла и молчит. Лифт долго был занят.

    Священник стоит, собака рядом молчит. Подошел один из жителей подъезда и говорит молодому батюшке: «Парень, что ты дал собаке, что она молчит? Она у нас на всех пришельцев сильно лает». А священник не может ни с кем разговаривать, когда он при Святых Дарах. Он ничего не сказал, только подумал: «Собака – Божья тварь, потому и поняла, кто я».

    А я подумала, что человек далеко отошел от Бога по сравнении с собакой. Так получается?

     Обиды
     Рассказывает   Дарья

     Моя  подруга сказала моему начальнику, с которым у меня были хорошие отношения, что я ей про него что-то сказала. Он надулся, набычился, смотрит на меня исподлобья. И нет, чтобы спросить меня. Сразу стал врагом. А я не понимаю. И мне тоже надо было бы спросить, что случилось. А я обиделась. Он обиделся и разгневался. И я обиделась и отвернулась. А подруга по-прежнему щебечет и со мной, и с ним. Со всеми добрая.

    Он стал искать повод уволить меня. Для этого начал контролировать каждый мой шаг. Даже засекал время, сколько я провожу в туалете, где я иногда плакала от него. Поплачу, умоюсь, накрашусь, чтобы не видно  стало следов слез. Время и шло. А он все фиксировал. Выхожу из туалета – он стоит с часами в руках. Больше не за что было прицепиться. Дело дошло до того, что он все начальство настроил против меня. А подруга новые детали сообщает, несуществующие. Передает ему мои слова, которые я  никогда не произносила. Какие – я по сей день не могу догадаться. Меня вызвали к заместителю директора и предлагают помириться. Да я с радостью, но не знаю, в чем дело. Мне, конечно, не верят. Верят ей.

    Я - к батюшке. Рассказала все. Он говорит: «Молись за него». А как? Он нерусский. Тут батюшка вздохнул и сказал: «Терпи».

    И вот мой начальник объявляет об общем собрании. На него приедут председатель профсоюза и директор. Мне тихо шепнули: готовься, тебя будут снимать с работу за склоки и клевету. Мамоньки! А я ни слухом, ни духом.
Что делать? Через час начало собрания. Я беру с собой записную книжку, в ней вклеена молитва к Архангелу Михаилу. А молиться негде. Я поднимаюсь на площадку перед чердаком. Дверь на чердак всегда закрыта, там никто не ходит. Курильщики обычно стоят этажом ниже, а в этот раз никого не было.

Поднялась я туда, открываю свою книжечку и думаю: не грех ли молиться в таком месте: пыльная площадка, внизу прокуренное место. Но делать нечего. Перед молитвой прошептала: «Прости, Господи, что молюсь в таком месте». И молча прочитала молитву к Архангелу Михаилу. Мне ее дала монахиня в монастыре. Это двойной листок. На левой стороне образ Архангела, а на правой - молитва.
     Прочитала я молитву и спускаюсь, боюсь, как бы не увидели меня здесь, еще что-нибудь придумают. Но нет, никого нет, ни одного курильщика. Вхожу в свой отдел, спокойная. А там все на меня так смотрят. И даже собрались в дальний угол и с меня глаз не сводят. Я села на свое место, надо работать. Тут ко мне подходит одна наша сотрудница и говорит: собрания не будет. Я молча смотрю на нее. И она молчит. Тогда другая спрашивает меня: «Ты не знаешь почему?»  Нет. Я не знаю. Тут они все разговорились.

Оказалось, председатель профкома был в кабинете директора, когда он набрал номер телефона, чтобы сообщить моему начальнику, что они выезжают. Мой начальник ничего не успел ответить, как с директором что-то случилось. Он выронил телефонную трубку, уронил голову на стол. Что было дальше, не рассказывали. Вернее, не рассказал профсоюзный деятель, единственный свидетель этого чуда. Он-то и сказал моему начальнику, что собрания не будет. Я сопоставила время. Это был тот момент, когда я читала молитву Архангелу. Пока я спускалась с лестницы, в наш отдел вошел начальник, сказал, что собрания не будет, чтобы мне это передали, и что он меня боится. Только он вышел, а я вошла. Его страх передался им, и они забились в угол.   Что значит: сила Господня.

    Так меня и не уволили. А начальника потом уволили. И он год был без работы. Я его жалела. Как можно без работы? Как питаться?

    Потом он устроился на другую работу и пришел к нам. Принес очень большой торт, поставил на стол для всех и подошел ко мне, обо всем рассказал. В сущности, повинился. Я у него попросила прощения, что через меня так вышло. И до сих пор жалею его. Вот что бывает через обидчивость. А надо не обижаться, а переступить через свою гордость и разговаривать с людьми.

    Сны
    Рассказывает   Вероника

    Верующему человеку в трудные моменты бывают знамения, но мы на них не обращаем внимания.

    Моя тетя рассказала мне, как перед самой войной в июне 1941 года она решила продать корову и уже сторговала ее.

    Жили они на Украине близко к границе. Слухи о войне ходили постоянно, к ним привыкли и не обращали внимания. Ровно за неделю до 22 июня, когда началась война, в воскресенье, решили отвести корову к новым хозяевам. Ночью корова приснилась хозяйке: стоит корова во дворе и говорит человеческим голосом: «Не продавай меня!» Как в сказке. Хозяйка проснулась. Удивилась и опять заснула. Опять тот же сон. Утром говорит мужу: не будем продавать корову, она не хочет от нас уходить. Муж так рассердился. Он вскочил и сказал, что сейчас же отведет ее, пока жена совсем с ума не сошла. И отвел корову. А через неделю война. Деньги стали ничто. И уж новую корову нельзя купить, как рассчитывали. Никто не продает.

    Тут поняли, что сон был вещий, а ничего не изменишь. Семья осталась без молока.

Рассказывает   Ирина

    Да. Наши батюшки не разрешают обращать внимания на сны. Даже не слушают, если захочешь рассказать. Конечно, это правильно, иначе каждую ночь будет такое сниться, как в кино с продолжением. У нас на работе одна женщина так и ждала, что ей приснится. Потом лечилась у психиатра. Но лично со мной был такой случай, что грех не рассказать.

    Вообще-то я никаких снов не вижу. За день так натопчешься, что только бы подушки коснуться. А тут во сне предстала мне маленькая девочка, да такая хорошенькая, как на картинках рисуют. Личико кругленькое и кудряшечки по щечкам. Она мне говорит:

-   Я умерла. А мама с папой поминки не делают. Они живут в Ленинграде проспект такой-то…дом номер…квартира номер...

И всё. Я вскочила, словно меня кипятком ошпарили. Страшно стало. Думаю, к чему бы это. Неужели вправду где-то девочка умерла? Да почему: где-то? Она сказала: в Ленинграде. Но я уговариваю себя: наваждение. Пошла за святой водой, окропила постель и умылась ею и снова легла. Сразу уснула, и тотчас эта девочка передо мной:

-   Я умерла,- говорит…И повторяет свой адрес.

Тут уж я окончательно проснулась и не знаю, что делать. Записала ее адрес. Да, она еще имя свое сказала: Милочка. А как ее поминать? Людмила, Милена, Меланья? А вдруг это просто прозвище, а крещеное имя другое? И уже боюсь ложиться спать, хотя до рассвета далеко. Опять она же явится. Еле дождалась дня. И весь день она у меня из ума не выходит. А что делать? Хоть бы телефон сказала.

    В субботу перед всенощной я рассказала об этом сне своей знакомой. Она говорит: «Давай матушке Таисии  скажем». После службы подошли мы к нашей монахине-алтарнице. Она выслушала и говорит:
-   Тебе ехать туда надо. Там все узнаешь.

Я ахнула: туда ехать! Билет сколько стоит? Она мне отвечает: восемь рублей (тогда такие цены были). И тут же сунула руку в карман и достает оттуда сложенные деньги, говорит:
-   Мне сегодня кто-то их подал. Возьми.

Сколько там? Оказалось, восемь рублей.
-   Ну вот,- говорит матушка, - я и говорю: тебе ехать надо. Еще она добавила, что над младенцами, умершими после святого крещения, до семилетнего возраста, совершается особое моление как над непорочными. В тех молитвах даже нет просьбы о прощении грехов, а только молитвенное обращение к Богу сподобить душу младенца Царствия Небесного. Над умершими некрещеными младенцами отпевание не совершается, так как они не очищены от первородного греха. Эти младенцы не будут наказаны после смерти, они же не виноваты, но и не прославятся.

    Тут уж делать нечего. В понедельник я поехала на вокзал и купила билет. Рано утром приехала в Ленинград, где я в жизни не была. Надо найти быстрее их дом. Язык до Киева доведет, и меня довел до того проспекта. Я ведь тороплюсь застать хозяев до работы. Иду уже совершенно уверенная, что девочка меня правильно ведет. Звоню у двери. Слышу вопрос: «Кто?»  А что я могу сказать? Говорю: «Мне надо родителей Милочки». В ответ молчание. Кого-то зовут. Потом я узнала, что в Ленинграде квартиры почти все коммунальные. Это вам не Москва. Подходит мужчина и спрашивает: «Кто?» Я опять то же говорю. Он отвечает: «Сейчас я вызову милицию» И кому-то говорит: «Наводчица пришла». Я скорее объясняю:
-   Я пришла по поводу вашей умершей Милочки. Мне ничего не надо. Скажите только ее полное имя. Ее надо поминать. Ей плохо без этого.
-   Где плохо? – как закричит женский голос.- Это мне плохо без нее. Это я умираю вместе с ней!

Что тут поднялось: крик, и визг, и уговоры. Ко мне обратился опять мужской голос:
-   Убирайтесь немедленно, а то собаку спущу.
    Я повернулась и пошла. Думы мои печальные. А делать нечего. Вышла на улицу. Туда-сюда смотрю. Куда идти? До вечера далеко. На вокзале мне сказали, что на вечерний поезд билетов сколько угодно, потому что середина недели. У меня весь день в запасе. Надо что-то придумать. Подвожу итог: значит, сон правильный. Девочка здесь жила, умерла, родители неверующие и ничего не понимают.

Какой выход? Мне самой ее поминать. Для этого надо узнать ее имя. Мысль сразу пришла: дам им телеграмму. Нашла почту с телеграфом, села за столик, там и чернильница с ручкой. Пишу их адрес и текст: «Прошу сообщить полное имя Милочки. Без этого нельзя ее поминать. Крестили ее или нет? Мой адрес…» А на обороте написала историю ее появления во сне и благословение монахини на поездку. Я написала свое имя-фамилию и телефон. И понесла эту телеграмму к ним домой. Там опустила ее в их почтовый ящик, и сразу такой покой опустился на меня. Ноги ослабели. Только бы сесть. Вышла из подъезда, вижу – рядом вход  в аллею. Там лавочки. Я пошла, села и не заметила, как уснула.

Проснулась от того, что кто-то меня за плечо трогает. Молодая женщина теребит меня, спрашивает: «Вы к нам утром приходили?»
    Оказалось, она весь день не находила себе места на работе и отпросилась домой, сразу увидела мою телеграмму и подумала, что я могу быть где-то близко. И нашла меня.

Дома у них я ей еще раз всё рассказала. Она сама не знает, крещеная ли девочка. Ее могла окрестить бабушка. Для этого надо ехать к ней. У них в Ленинграде с телефонами туго. Потому Милочка мне и не сказала номер телефона: его нет.

    Показала она ее фотографии – вылитая та, что мне являлась. Уж плакала-плакала она! Но потом спохватилась. Угостила меня и уложила на диван. Я сразу уснула. Потом она еще раз чаем напоила и пошла проводить меня на вокзал. Там купила мне билет до Москвы. Я не возражаю. Думаю: может быть, она проверяет, уеду ли я. Пусть делает, как хочет. Она меня даже до места в вагоне проводила и рядом со мной поставила большую сумку. И ушла. Я потом открыла сумку: там булки, пирожки, пирожные! Значит, пока я спала, она сбегала и все купила.

    Когда я приехала в Москву, сразу позвонила ей на работу и сказала:
-   Молодец, что положила столько еды. Сегодня же соберу знакомых, и помянем твою Людмилочку. А ты скорее узнавай, крещеная ли она, и я тебе еще позвоню.

Потом она сама мне позвонила: бабушка тайком окрестила внучку! Вот какая история. Это было лично со мной. Хотите верьте, хотите нет. И так вышло, что я денег своих не истратила ни рубля. Так что похвалиться нечем, я ничем не пожертвовала. Только вот съездила. И всё.

    О   смерти
    Рассказывает   Инна

    Смерть многое проясняет. Моя мама умерла, и я сорок дней боялась прикоснуться к ее вещам, не входила в комнату, где она умерла. Меня охватывал страх. Муж посмеивался сначала надо мной, а потом как-то раз открыл дверь в ту комнату, да сразу и закрыл. Говорит: «Оттуда холодом тянет».

    И надо же так случиться, что через два года и муж мой умер.
    Тяжело я пережила его смерть. Год я ухаживала за ним, уволилась с работы. Жила на то, что дочь с мужем зарабатывали. Но вот он скончался. Приехала похоронная команда и увезла его в тот же вечер. Я легла спать в ту же постель, на которой он умер три часа назад. И никаких пугающих мыслей и ощущений. На следующий день собрала его вещи, зять отвез их на помин в мужской монастырь. И тоже спокойно. А в чем разница? Муж был верующий. И не просто так, что Бог в душе и хватит. Нет. Он ходил в церковь, исповедался, постился и причащался. Мы с ним даже соборовались. Когда совсем не мог ходить, батюшка к нам домой приезжал. Дома его причащал и молебен служил. А про маму не могу такого же сказать, хотя она Бога не отрицала, нет. И вот какая разница.

    Две смерти
    Рассказывает Алла

    У нас на работе умерли два человека, почти один за другим, примерно через полгода. И обе смерти показательные.

    Виктор Иванович умер неожиданно, и мы не сразу о том узнали.
    Он не вышел на работу в понедельник. Звоним ему домой - телефон не отвечает. Жил он один в маленькой комнате коммунальной квартиры. О его родных мы ничего не знали. Он был человек замкнутый. Прекрасный работник, тихий, вежливый. План выполнял. Было ему далеко за тридцать, но в романтическом настроении он не был замечен, хотя в отделе много женщин и почти все считали себя красавицами и некоторые были одинокими.

    Не вышел он и во вторник. В среду взяли мы его адрес в отделе кадров и вечером поехали. В квартире никто ничего не может сказать. Дверь в его комнату закрыта. Один сосед с силой ее толкнул, и она открылась. На полу лежит наш Виктор Иванович.

    Вызвали мы всех, кого положено. Установили: умер в субботу от удара о порог своей комнаты, поскользнувшись на ковровой дорожке. Значит, мертв уже пятый день, но ни запаха тления, ничего другого неприятного не замечаем.      

    Мы, конечно, потрясены. Прямо из той квартиры позвонили нашей начальнице. Она ахнула и сразу начала писать некролог к завтрашнему дню. А мы осматриваем его вещи: нужна хорошая фотография для стенда в холле. И что нас так удивило: нашли Библию, молитвослов, иконы бумажные. Всё было тщательно убрано в ящик письменного стола. Ведь то было время, когда за такие занятия могли уволить из государственного учреждения.
    Утром следующего дня наша начальница отдает свой некролог, очень тепло написанный, нашему профоргу, он несет его в местком, но вскоре возвращается обескураженный и рассказывает, что председатель месткома прочитала некролог и почему-то впала в гнев. Она даже покраснела и твердо сказала, что этот некролог никогда не будет вывешен в холле. Она взяла лист и порвала его, обрывки бросила в корзину.

    Наша начальница удивилась и возмутилась: что за поступок! Она взяла черновик и пошла с ним в отдел кадров. Она прямо вскрикнула:
-    Дмитрий Сергеевич! Что происходит! Она и не знала нашего Виктора! Как она смеет!

Наш кадровик был очень мудрый. С ним вообще разговаривать было одно удовольствие, он понимал с полуслова. И тут, выслушав, он с мягкой улыбкой сказал:
-  А что вы хотели от Нинел?
Здесь надо пояснить, что предместкома звали Нинел, что означало: Ленин, если читать наоборот. Правда, все ее звали Нинель или Нелей. Все, но не кадровик. Он по должности произносил так, как записано в паспорте. Мало того, ее отчество было: Феликсовна. Потому иногда за глаза ее за жесткий нрав назвали дочерью железного Феликса. Но то были шутки, а тут какие-то странные проявления.

    Начальник отдела кадров взял черновик некролога, сам отнес его в машбюро, потом укрепил на стенде под фотографией и подвинул вазу с цветами. Затем он зашел к Нинел и мягко, успокаивающе сказал ей: «Мы там, в холле, всё уже устроили, не беспокойтесь этим делом. У вас столько забот!» И удалился. И она не посмела его ослушаться. Некролог остался на стенде.

    В ту ночь Виктор Иванович приснился мне и сказал:
-  Я не умер. Просто я теперь числюсь по другому ведомству.
Но самого его не видела и сразу подумала об этом. И тотчас я его увидела: он стоял среди совсем маленьких детей. Они водили вокруг него хоровод с песнями и припевом:
-   Спасся! Спасся!

    То было зимой. А летом случилось вот что. Наша железная Нинел была в отпуске. Дочь ждала ее на даче, но не дождалась и поехала в Москву. Она долго звонила у двери, ленясь доставать ключи, но все же достала их и открыла дверь. Ее обдал какой-то жуткий запах и резкие крики, явно, из телевизора. Ей стало неприятно и почему-то страшно. Значит, мать дома. Девушка вдруг закричала: «Мама! Мама!» Кинулась на кухню и открыла окно, потом побежала в комнату с балконом и открыла балконную дверь, чтобы избавиться от запаха. С криком «Мама!» она вбежала в ее комнату и замерла. Запах шел именно оттуда. Телевизор изрыгал звуки какой-то дикой пляски. Перед ним в кресле было то, что когда-то было ее мамой.

    Потом установили, что она умерла примерно неделю назад и полностью разложилась от жаркой погоды. Погребальная команда не хотела заниматься этим делом. Сказали: «Это надо в канализацию». И дочь всё слышала.

    Через полгода примерно Нинел приснилась мне и сказала: «Ну вот, я была некрещеной, а мне хорошо. Дочь окрестилась, но ей плохо».

    Я не поверила этому сну и так растолковала его себе: я  сразу поверила сну о Викторе, и теперь враг обманом пытается меня заставить поверить и в этот сон. Дело врага – ложь. Но мне все же захотелось встретиться с дочкой покойницы, которую я совсем не знала. Я взяла ее телефон и поехала к ней, предварительно созвонившись.

    На мой звонок у двери вышла невысокая худенькая женщина и назвалась мамой Тани. Я решила, что не туда попала, но она улыбнулась и пригласила меня войти. И вот что я узнала.

    В то ужасное утро Таня столько пережила, что не решилась ночевать дома. Она даже не допускала мысли о том, что переступит порог своей квартиры. На первую ночь ее пустила к себе соседка. Вторую ночь она провела на вокзале. Но что-то надо было делать. И вдруг в ее памяти сам собой всплыл номер телефона одной одноклассницы. Обычно Таня не запоминает цифр и не помнит ничьих номеров телефона. А тут она была так рада, что не удивилась, а сразу позвонила ей и попросила приехать, чтобы вместе войти в квартиру. Та согласилась. Они встретились у подъезда дома. Подруга привезла святую воду и, как только вышли из лифта, начала кропить всё вокруг себя. Так же она кропила всё в самой квартире, и только после этого подруги начали уборку.

Потом окропила еще раз. Таня забыла обо всех страхах. Они спокойно поужинали и улеглись спать. Перед уходом подруга оставила Тане бутыль со святой водой и научила, как ею пользоваться. Таня спросила:
-   А как ты этому научилась?
Та ответила:
-   Приходи в субботу вечером в нашу церковь, и сама все увидишь.
Так Таня нашла путь в храм.

    Священник принял горячее участие в ее судьбе и объяснил, что горькая кончина мамы не должна затмить в глазах Тани ее облик. Маме она обязана очень многим в своем воспитании. Дело в том, что покойница держала дочку очень строго, с младенчества внушив ей такую заповедь: шаг вправо, шаг влево приравнивается к побегу и на месте карается смертью. Шагами в сторону считались табак, алкоголь и прочее. Пороком считались долгие разговоры, дружеские посиделки, ненужное чтение и телевизор. Таня всего этого избежала. Она прекрасно училась. После школы – институт, аспирантура. И вот такое жуткое событие.

-    Если бы не батюшка, - сказала Таня, - не знаю, как бы я выжила. А уж судьба моя не сложилась бы ни за что.

    Дело в том, что ее родители давно расстались именно из-за широкой натуры отца. Мать не вынесла свободного режима жизни чтеца-декламатора. Он не различал дня и ночи. После выступления он не спал до утра и непрестанно декламировал. То, что казалось маме привлекательным во время его ухаживания за ней, оказалось непереносимым в повседневной жизни. И она предложила ему не развод, нет, а только пожить отдельно. Он переехал на время к своим родителям, потом нашел себе другую подругу жизни,  а Таня укоренилась во мнении о недостоинстве мужчин. И так бы она и осталась одна.

Но однажды, месяца через четыре после похорон, батюшка сказал ей, что хватит горевать. И даже так сказал: «К тридцати годам надо же родить не только диссертацию, но и ребеночка». Не успела Таня удивиться, как к ней тут же в церкви подошел молодой человек и широко улыбнулся. И Таня неожиданно для себя самой также улыбнулась ему. То был художник, и уже преуспевающий, неженатый.

Это Таня узнала в тот же вечер, потому что он предложил Тане поехать к нему в его мастерскую, сказав, что его мама их ждет. Там дверь им открыла маленькая худенькая женщина. Она сказала Тане: «Мой сынок – гений. Но мне от этого не легче». Таня ее сразу поняла, увидев быт этой странной квартиры, где полотенце висело на гвоздике, вместо стульев были табуреты, и мебели вообще не было.

Хозяин провел ее в комнату и повернул к ней холст. Таня замерла. Изображена была гора в разрезе. Гора состояла, видимо, из необычайно ярких самоцветов, она искрилась и сверкала. Но в середине ее лежал бледно зеленый тоненький лист. Таким трепетным он выглядел, что Таня  почувствовала, как от жалости к нему у нее подкосились ноги, и она опустилась на табурет, хотя и мелькнула мысль, что он в краске. Она смотрела на картину, и какая-то мысль пробивалась в ее сознание. Наконец, она выдохнула:
-   Это я.

Юрий сзади обнял ее обеими руками.
-   Я рад, что ты поняла: в сердце каменной горы – листочек.

    Вскоре она перевезла Юрия с его мамой к себе. Его квартира теперь стала только мастерской. Свекровь души не чаяла в Тане. А Таня впервые нашла в ней человека мягкого и тонкого. Сколько они проплакали вместе над судьбой друг друга!

    Так что второй мой сон оказался лживым, как я сразу и предположила. Но с какой радостью я это узнала!

    Надпись на небе
    Рассказывает Нина

    Моя мама была очень верующим человеком. Да и как не быть, если в их семье было явное чудо. Ее младший брат страдал в детстве падучей болезнью, ее называли младенческой. Как молились дед и бабушка! Потом уже и мама подключилась к семейной молитве. Бабушка сильно верила в исцеление, а дедушка не очень. Но молился усердно. И вот ему накануне праздника Пресвятой Троицы во сне явилось ночное небо, темное, без звезд, и вдруг по небу пошли огненные буквы. Он   прочитал: «Через два дня на третий». Проснулся сам не свой. Сразу рассказал свой сон жене, но они не могли его понять. Припадки у мальчика были ежедневные. Они были в тот день и в другой. И всё. На третий день припадка не было. И никогда больше не было. По сей день он здоров.

Его отец очень укрепился в вере. Мама ни одного праздника не пропускала и всю семью так воспитала. Утром всегда перед завтраком каждый съедает кусочек просфоры и запивает святой водой крещенской. Перед любой трапезой – молитва. На кухне – иконы, а не телевизор. В доме все вещи освящены, и квартира тоже. На ночь она всегда кропила святой водой детские кроватки и диванчик. У всех детей были зашиты в подкладку молитвы «Живый в помощи» и крестик, потому на шее нельзя было носить. Так многие делали, потому вера и не исчезла.

   Десять    сыновей
   Рассказывает   Клавдия

    Жила-была одна крестьянка, вырастившая десять сыновей. Началась война в 1941 году. Всех взяли на фронт. При царе так не делали, оставляли кормильца и продолжателя рода. Но что тут вспоминать. Матери осталось только одно: молиться. А времени для этого нет.
И сил не было, так как надо было трудиться в колхозе бесплатно и на своем огороде для пропитания.

Трудилась мать изо всех сил, как привыкла за свою жизнь, вечером еле через порог перешагивала и тут же на пол падала и ползла к красному углу, где за занавеской (чтобы не увидели), за плотной шторой находились иконы. Язык заплетается, так она молча молилась, в уме перебирая имена своих сыновей и названия чудотворных икон. На память читала тропари и молитвы. Призывала всех угодников Божиих на помощь сыночкам. Больше у нее никого не было, так как муж умер до войны. Так она молилась все четыре года. И вымолила. Все десять пришли домой. Все с руками и ногами. И еще с орденами да медалями. Радость неописуемая. А мать не может радоваться, как все, она всё плачет.

Сыновья стали огромные, ей не достать до плеча. Сильные. Всю работу быстро делают. Девицы хороводом ходят вокруг. Скоро переженились все. А у матери опять забота: сыновья неверующие. Она им рассказывает, как молилась, а они смеются. Они ее поощряют: правильно делала, что молилась, а то бы с тоски померла. Как горько ей было слышать это!

Выходит, она ради себя молилась, а не ради них. Да это еще бы ладно, пусть не признают ее долю участия в их спасении, но ведь надо их в вере укрепить, а они смеются. Стала их спрашивать, неужели не было опасностей на фронте. Опять смеются: на каждом шагу. И не опасность, а смерть. Она спрашивает: а кто же выручал? Тут у них много рассказов: одного спас друг, другого – командир, третий еще что-то вспоминает, только материнской молитве нет места. И опять не в матери дело, а в том, что у них нет веры.

    Загоревала мать. Как быть? А делать нечего. Стала подступаться к снохам. И надо же так случиться: они все оказались очень податливые, и все уверовали в ее слова и начали молиться. Молились тайком от мужей, а то они рассердятся на мать, что увлекла их жен. Всех детей окрестили. Тут сыновья не возражали – такой-де обычай. Но сами не соглашаются венчаться. А мать уже стала совсем старая. Она жила с семьей одного из сыновей, чья жена более других стала верующей.

Однажды поздно вечером старушка сказала снохе:
-   Постели на лавке чистое белье и затепли лампадку, свечи поставь. Я сейчас умирать буду.
Сноха чуть не вскрикнула, говорит:
-   Так вы же не болеете, что вы!
Но слышит:
-   Молчи. Делай все скорее.

Она все сделала. Старушка легла на лавку, руки сложила крестообразно и говорит:
-   Накрой меня простыней.
Та накрыла. И тут исчез потолок в доме, а явился свет невероятный какой-то, от которого и радостно и страшно невероятно. Не успела сноха понять, что произошло, как все исчезло. Она кинулась к лавке, а свекровь уж не дышит. А лицо у нее светлое, радостное, словно тихо улыбается.

    Тут проснулись все, увидели-услышали, побежали в другие дома за родней. Сыновья услышали рассказ о такой смерти и сказали, что мать святая была. Они вроде бы и знали это, да как-то не верилось. И зарыдали сыновья, закричали, чтобы мать их простила, дурней бессмысленных. А сноха утешает, говорит, что их матери теперь очень хорошо, а вот как им-то всем будет, неизвестно, что надо всем покаяться и в Бога верить и в церковь ходить.

    С тех пор уверовали сыновья и детям завещали верить и бабушку всегда поминать. Так смерть помогла там, где жизнь не могла помочь.

    В   церковном   хоре
    Рассказывает   певчая   Валентина

    Меня пригласили петь в церковном хоре, потому что я окончила музыкальную школу, но я не умела петь в церкви. Что делать? И отказываться не хочу, и не признаюсь, что не умею. Пришла. День будний. Смотрю: я одна. Никого из певчих больше нет. Что делать? Я так оробела, что даже забыла звучание октавы. А служба началась. Батюшка возгласил, надо петь. Я как про себя взмолюсь: «Господи! Сейчас опозорюсь, и меня выгонят, и службу сорву!» И тотчас около меня сзади мелькнул кто-то в длинном белом платье  (я видела кончик подола) и словно кто-то коснулся моей головы, как камертоном, настраивая на нужный лад. У меня в голове ясно прозвучала вся октава, и я запела. Всю службу пела, как положено.

После службы батюшка сказал:
-   Впервые у нас поешь, а словно всю жизнь с тобой служу. Отслужили на одном дыхании.

Я у него спросила, кто в длинном белом платье стоял за мной. Он удивился: никого не было. Поинтересовался, в чем дело. Я рассказала о своих страхах и что видела кого-то за собой. Он сказал: «Никому не говори. Ангел тебе помогал. И впредь будет помогать, если никому не скажешь». Я никому не говорила. А теперь давно уже не пою, стара стала. Теперь можно и рассказать для ободрения тем, кто служит в церкви.

    Однажды, продолжает Валентина, мне надо было вечером петь на всенощной, а я днем задремала, когда проснулась, мне показалось, что я опоздала. Я заспешила, торопливо иду и вдруг слышу: хор поет. Ясно, отчетливо. Думаю: где? Церковь еще далеко, не может быть слышно. Прибавляю шаг, а пение вокруг меня такое сладостное, что я успокоилась и больше не спешила. Раз уж опоздала, что сделаешь! Повинюсь. А и без меня так поют! Дошла я до церкви, а она еще закрыта. Я раньше положенного пришла.

А кто пел? Не знаю. Но не во сне. Такие утешения бывают.

    Крещение
    Рассказывает   Инна

    Мой папа был большой начальник. Его отец тоже. Естественно, мой папа некрещеный и неверующий. Я родилась здоровой, быстро росла, но сильно заикалась.

И чем старше я становилась, тем больше мои родители становились этим озабоченными.

Теперь мне понятно: девушка становится невестой, а кому нужна невеста-заика, от которой слова не дождешься. По всем врачам меня возили, кто только меня не лечил! Даже за границей, хотя в те времена это было невероятно. Но папа добился и вывез меня на лечение. И все бесполезно.

    Из глухой деревни Смоленской области приехала к нам переночевать одна женщина, знакомая какой-то дальней родственницы. Скромная, тихая. Она решительно отказалась  от ужина и легла спать на полу в моей комнате.

Жили тогда все не очень размашисто. Тут она и заметила мое заикание. Утром она благодарит мою маму за приют и ночлег и говорит:

«Почему бы вам не обратиться к священнику, он молебен отслужит. Может, и поможет». Мама только рукой махнула: какой священник! Темнота деревенская. Но из вежливости объяснила: «Мы все вообще некрещеные. С нами никакой священник и разговаривать не будет, нас и в церковь не пустят». Та женщина очень удивилась и говорит: «В церковь без пропуска ходят все, кому угодно». Извинилась и ушла. Больше мы ее не видели.

Мама передала ее слова папе. Он ничего не ответил. Но, как потом оказалось, почему-то задумался. Однажды вечером он пошел в церковь. Но вернулся ни с чем. Еще раз как-то пошел. Опять в церковь не вошел. В третий раз он взял меня с собой, и мы поехали. Вышли из троллейбуса, я иду и хочу войти в церковную калитку, а папа как схватит меня за руку и говорит: «Стой! Сгоришь!» Я очень удивилась: «Что ты сказал?» А он такой взволнованный говорит: «Разве ты не видишь пламени?» Где? «В воротах и в калитке». Я же ничего не вижу.

Я дернула свою руку из его руки и вошла в калитку. Со двора смотрю на своего папу, а он стоит там же и не движется. Пришлось мне выйти и пойти к нему. Он боялся идти. Так мы в церковь и не попали. Папа видел огромный столп яркого пламени вдоль всей ограды церкви.

    Его это очень озадачило. Он решился ехать в деревню и выяснить все у священника. В Москве нельзя: боялся, что люди донесут, и он потеряет работу.

    Поехали мы с ним на моих зимних каникулах в деревню.

Коротко говоря, меня там батюшка уговорил креститься. У него купель была для взрослых. Вошла в купель я заикой, а вышла здоровой. Вышла и говорю папе: «Ну вот, а ты боялся. Смотри, как хорошо!» Сказала без малейшей запинки. Он чуть в эту купель не упал. На другой день крестился он.

    В школе на уроке я тяну руку, чтобы меня спросили. Учитель удивился и говорит: «Я тебя после уроков, как всегда, спрошу, а то много времени с тобой потеряем». Я говорю: «Нет. Не потеряем. Спросите, пожалуйста». Он сделал жест, иди, дескать, и я вышла к доске. Все рассказала, что положено. А класс замер. Меня ведь звали Инка-заика. Я была робкая, боязливая. А теперь? Они видят меня совсем другую.

Я стала смелая, решительная. Учитель осторожно спрашивает: «Что-то произошло? Тебя вылечили?» Отвечаю: «Да. Меня вылечил Господь Бог наш Иисус Христос!»

    Учитель снял очки, долго их протирал, потом поставил мне пятерку и хотел объяснять новый материал, но все сморкался, а что поднялось в классе! Все кричат: расскажи! Что с тобой произошло?! Я всё рассказала и объяснила, что они еще не так будут наказаны, если не уверуют и не начнут ходить в церковь. Потом я раздала всем крестики с гайтанами, то есть с веревочкой, чтобы они все надели и не снимали. Все надели.

Мне батюшка сказал в деревне, что и некрещеные могут носить крест. Некоторые не захотели. Им я пригрозила жуткой карой: «На вас перейдет мое заикание!» Кому это понравится! Все послушались. Я была исполнена такой гордости, что со мной такое совершилось! У меня было ощущение, что называется: море по колено.

И началось. Меня вызывали на школьный совет, на педагогический совет. Меня прорабатывали, стыдили, воспитывали. Я не молчала. Я всем говорила: «А если бы с вами такое случилось, вы бы молчали?»

    Вызывали родителей. Они оба молчали. В итоге сообщили папе на работу и приняли решение исключить меня из школы за явную и активную религиозную пропаганду. Значит, если бы я потихоньку рассказывала об этом чуде, которое произошло со мной, то ничего. А явно – нельзя. Это же лицемерие. Я так им все и сказала.

Папа решил перевести меня в другую школу, не такую образцово-показательную. Так и сделали. Я и там всем раздала крестики и все объяснила. Я регулярно ходила в церковь и соблюдала все посты. Летом родители поехали в ту же деревню и там обвенчались. В доме воцарилась такая тишина. Такой глубокий мир. Мы даже мало говорили друг с другом – не надо было говорить, все всё понимали без слов.

    А тут вскоре началась перестройка. Я училась блестяще. Но медаль мне не собирались давать, да я и не претендовала. И без нее я поступила в МГУ на факультет журналистики, чтобы всем рассказывать о Боге.

    Единственно, о чем папа жалел, это о том, что мы не знали имени той женщины, которая однажды у нас переночевала на полу.

    Дети
    Рассказывает   Татьяна

    Через детей часто Бог говорит. Мой внук однажды сказал своему отцу: уходи от нас, сейчас же уходи. Зять мой обиделся. Я не придала значения словам ребенка, но все же сказала, что нельзя так говорить с папой. А он мне в ответ: пусть уходит. И тут же занялся своими играми. Я думаю: забыл и ладно. Но его слова все же не шли из головы.

И вскоре, так быстро выяснилось: он завел связь с другой женщиной, и та добивалась развода с моей дочерью. Я взяла родню и пошла к ней. И начала прямо со слов моего внука. Почему-то на нее очень это подействовало. Она даже за сердце схватилась: «Не может быть, вы это придумали!» В итоге призналась, что ей очень понравилась мебель в нашей квартире, и она решила выжить мою дочь и меня с ребенком, а самой въехать и пользоваться мебелью. И так, оказывается, бывает.

Но вот как она в этом призналась? Загадка по сей день. И почему на нее так подействовали слова малого ребенка? Я объясняю это так, что через мальчика говорил сам Бог, потому что дочь моя с мужем жила очень мирно, терпеливо. И сейчас так же живут. Слава Богу!

    Рассказывает   Фаина

    А меня в церковь привел мой сын, когда еще не родился.  В роддоме лежу и вижу сон: полощу пеленки в реке, а они из моих рук чистенькие летят вверх и улетают. Я их стираю и ловлю и не могу поймать. Они плавно улетают в небо.

Я рассказала этот сон женщинам в палате, и они высказали единое мнение: ребенок умрет. Я не поверила. Написала маме записку с этим сном. Она быстро к батюшке. Он сказал, что надо окрестить младенца и больше ни о чем не гадать. Так и решили.

    Только выписали меня с сыночком, мы очень скоро, ему еще месяца не было, окрестили его, назвали Василием. А священник говорит, что этого мало. Надо теперь правила соблюдать: молиться, в храм ходить, тогда мальчик вырастет, как Василий Великий. Есть такой знаменитый святой.

    Сначала ходили так: моя мама держит ребенка и причащает его, а я следом сама причащаюсь, в другой раз наоборот: я его держу, а мама причащается. А как сыночек стал ножками сам ходить, легче пошло. Причащала я его часто, чуть не каждую неделю, по будням, так как в воскресенье очень много народа. Приходила к концу службы, чтобы он не утомлялся, не плакал. Батюшка так благословил, чтобы у ребенка не возникло тяжелое чувство к службе. И ничем он не болел, и не капризничал, как другие дети лягут на пол и бьются о пол. Ужас смотреть. И снов я больше никаких не видела, и вообще их не вижу. Сейчас мы все вполне спокойны.
               
     Рассказывает Нина.

     Мой дедушка пришел в церковь совсем старым. Батюшка спросил:
-   Отец, скажи, пожалуйста, в детстве ходил в храм? Дедушка ответил:
-    А как же! Я на клиросе пел. У меня голос был такой звонкий! Заливался, как соловей. Мама от радости всегда плакала. Но потом боялся даже заходить. Детей было жалко: выгонят меня с работы, посадят, кто их будет кормить!

Тут священник ответил:
-   Тебя сохранила и привела сейчас в церковь твоя детская молитва. За Богом молитва не пропадает. Вот почему надо вести детей в церковь. Хотят или нет,– не надо спрашивать. На то они и дети неразумные. Не надо и силой вести. Надо убедить, уговорить, может быть, и подкупить чем-то, но привести. Тогда они и до старости доживут, и в старости придут в церковь и спасутся.

    Рассказывает Тамара

    Мой внук ходил с отцом гулять на берег реки и увидел колесо обозрения. Он и раньше его видел, наверное, а тут вдруг говорит отцу:
-   Моя мама красивая, самая красивая – как это колесо обозрения. Ее все видят и любуются ею!

Так и сказал. А ему четыре года. Сказал как по написанному. Я задумалась: к чему бы это. Спрашиваю его отца, как он это расценивает. Тот ухмыляется. А через полгода ушел. Да. Тут-то я и вспомнила слова внучка. Он вразумлял своего отца. Но никто не понял. А разве мог ребенок от себя такое сказать?

    Дочь замкнулась. Ни слезинки. Сама теперь гуляет с сынишкой. А он позвал ее пойти вниз, к реке. Она держит его за руку и говорит:
-    Нет, не пойдем. Там уже темно и сыро. Кто там ходит, неизвестно.
Сын дергает ее за руку, что означает: бери его на руки. Она подняла его, а он обвил ручками ее шею, прижался к ней и говорит:
-   Не бойся! Я с тобой!
А ведь это прямо слова из Евангелия. Бог сказал каждому из нас: «Не бойся. Я с тобой!»

    Чем это закончилось? Ничем. Дочка моя живет ради сына. Хорошо живут, дружно. Бывший ее муж потом пытался вернуться, говорил, что с ней жили так тихо, а там – слишком бурно, ему надоело, хочет назад. Но она и слышать не захотела. Он, говорит, начал искать, так теперь не успокоится. Пусть ищет. А я себе, говорит, нашла смысл жизни. Может, и он когда-нибудь поймет, что главное в семье – ребенок. А может, и не поймет никогда. Его дело. Как он теперь живет, не знаю. Наверно, не один. Мужчине трудно жить одному. Но в ребенке, видно, не нуждается. Что сделаешь. Но все же хорошо тому, кто с ребенком. Плохо тому, кто без него и не знает, как нуждается в ребенке.

      Чудо Иоанна Воина
      Рассказывает    Дарья

    Как помогают святые!
    Звонит мне сын и говорит, что надо срочно, завтра же, вывезти дедушку и бабушку из Одессы, а причину сказать по телефону не может. Я тут же к начальству с просьбой об отпуске на неделю. Получив разрешение, сразу за авиабилетом, и только вечером дома узнала: в Одессе холера, но об этом нельзя было говорить, государственная тайна, иначе СССР заплатил бы огромный штраф за антисанитарное состояние города. В Москве в то время, в августе 1985 года, шла спартакиада или олимпиада, в общем, зрелище мирового размаха. Холеру высеял в лаборатории друг моего сына и сразу, добрый человек, вспомнил о его дедушке с бабушкой и попросил зайти к нему в лабораторию. Даже по телефону он не мог сказать: разглашение государственной тайны. Так мы узнали, и я полетела.
    Но как их вывезти? Обратно из Одессы могу лететь только я по московской прописке. Родителей же не могут выпустить как постоянных жителей Одессы. А мне надо срочно их вывезти, потому у папы  была такая болезнь желудка, что он не вынес бы малейшей инфекции, и он это знал.

Мы с мамой ему не открыли новость о холере, чтобы не пугать. Мама усердно молилась, и ей во сне кто-то сказал: «Молись Иоанну Воину. У него великая сила». Утром мама мне это рассказала, я быстрее в церковь, заказала молебен Иоанну Воину, получила благословение у батюшки. Он сказал, что вся русская армия держалась молитвами Иоанна Воина! Русские воины были всегда самые сильные в мире! Так я стала надеяться на его помощь.

Взяла паспорта родителей и поехала за билетами.    В кассе женщина взяла все три паспорта, но открыла лишь мой, который я положила сверху. Посмотрела мою московскую прописку, открыла паспорт мамы, потом папы и прочитала фамилии. Они  одинаковые. Больше она ничего не читала и отдала мне паспорта и три билета. Дома мама сказала: «Слава Богу! Первое чудо совершилось».

Теперь мы с трепетом поехали в аэропорт. Там новая проверка. Пассажиров совсем  мало. Десяток или полтора. Опять так же подаю паспорта: сверху мой, внизу родительские. Так же она смотрит фамилии, мою прописку, а их прописку не смотрит. Так мы и улетели.

В Москве сын ждал меня с машиной, усадил дедушку с бабушкой, едем вдоль Ленинского проспекта, только свернули на Якиманку, мой папа вдруг говорит: «Проезжаем храм Иоанна Воина».  Мама спросила: «Разве ты видишь? Да и в Москве ты очень давно не был». А он был практически незрячий. А тут в машине, не глядя из окна, точно определил, где храм Иоанна Воина.

Много позже мама ему всё рассказала – о холере и о том, как переехали. Папа сказал: «Ты же знаешь, все мои предки были военными. Значит, они заступились за нас перед своим небесным покровителем. Он помог. А я сам не знаю почему, вдруг ясно ощутил, что проезжаем мимо храма Иоанна Воина».

Потом мы с мамой всегда приезжали в этот храм на престольный праздник.
 
    Храм   Иоанна Воина на Якиманке в Москве

    Прошло лет десять, произошел переворот, который назвали перестройкой, и начали открывать церкви. Батюшка поручил мне сходить за подписью одного очень важного человека в Моссовет на Тверской. Без его подписи и других лиц нельзя вернуть храм. Пришла я к нему, он положил перед собой документы, которые я принесла, сверху положил лист, который он должен подписать, и говорит: «Этот лист много денег стоит». Я смотрю и не понимаю. Причем тут деньги? Молчу. Он опять говорит: «Этот лист много денег стоит».

Думаю: он от меня денег ждет что ли? Откуда у меня деньги, у пенсионерки? У церкви тем более нет, она еще не действует, в ней кооператив. Он третий раз повторил свои слова. Папку со всеми бумагами положил на самый край стола и сказал: «Здесь она будет теперь долго-долго лежать». Я чуть не впала в отчаяние, но тут же спохватилась: я ведь не дачу себе строю. Это храм Божий. Надо молиться Его угодникам. А в том храме приделы Иоанна Воина и Георгия Победоносца. Икона Георгия Победоносца, на толстой доске, большая, тяжелая, в холщовой сумке, висела у меня на левом плече. Я только что купила икону на деньги сына и положила в сумку, которую мама специально сшила. Икону продавали по случаю, нельзя было упустить ради храма. Я ее купила с самого утра и с нею пришла на прием, а с плеча ее не снимаю.

    К слову сказать, с утра пошел дождь, неожиданно, мои босоножки промокли насквозь. Мне надо скорее домой, а этот чиновник, мужчина высокого роста и, наверно, немалой физической силы, тянет время. Пока я его слушала, у меня мелькнула мысль: был бы он хороший работник на поле, косил бы, пахал, а  он тут с церковью да со старухой воюет. А когда он мою папку положил на край стола, я взмолилась к Иоанну Воину и Георгию Победоносцу. Не помню слов, с какими я к ним обратилась, наверное, без слов, а всей немощью своей души.

И вдруг огромный мужчина за столом согнулся и уронил голову на стол, как если бы его резко ударили в область желудка. Потом он выпрямился, но посмотрел не на меня, а  повыше моего левого плеча, где в сумке невидимая ему икона Георгия Победоносца. Тут же он опять согнулся с резкой гримасой от сильной боли. Опять выпрямился и посмотрел повыше моего правого плеча. Я всё поняла: его били святые воины. Я мысленно  сказала: за церковь, за дедушку, за бабушку, за папу, которые приняли большие муки от советской власти. Все это время удары на него сыпались равномерно. Он сгибался, весь искаженный, и выпрямлялся, смотрел то на мое правое, то на левое плечо.

    Потом это прекратилось. После долгого молчания он встал и сказал, что надо сделать ксерокопию, себе он оставит копию, а оригиналу даст ход.  Мы с ним спустились  вниз куда-то. Он сделал копию. Я подумала: зачем она ему? Он тут же вслух сказал: «Она стоит много денег».

Вскоре я получила бумагу со всеми подписями. Храм вернули Церкви. Так храм был отбит святыми в самом прямом смысле.

    Самоволие
    Рассказывает   Ольга

    Мы с женихом  так были влюблены! Мой папа был резко против него. Он, как увидел Михаила, сказал: «Ни за что!» А потом смирился. Жених носил меня на руках в прямом смысле. Я оканчивала институт, и после защиты диплома мы решили пожениться. Защита прошла блестяще. Поехали мы к батюшке договариваться о венчании, а он сказал, что обвенчает, пожалуйста, но сначала нам надо съездить в любой монастырь к любому старцу и взять у него благословение. «Мне надо знать, надо ли вас венчать. А обвенчать – обвенчаю, пожалуйста». Мы ему объясняем, что весь Великий пост испытывали себя: не встречались, молились и что же? Нечаянно, не сговариваясь, встречали друг друга в такой церкви, где раньше вместе не бывали. Это ли не знак Божий? Но батюшка стоит на своем. А тут и папа еще добавил. Он сказал, что раньше в деревнях ничего не делали без благословения какого-нибудь старца. Какого? Любого.

В каждой деревне был, и не один, такой старик, которого все уважали и без совета которого не делали ничего. Он не был монахом или священником. Но свадьба или корову покупать, или еще что – сначала шли к нему и не говорили: благослови, а просто рассказывали ему о том, что хотели сделать. А он или возражал, или одобрял, или ничего не говорил. Тогда уж начинали допытываться, а он спрашивал о деталях. Так и решалось дело.

    Папа рассказал такую историю. Когда он был ребенком, соседские подростки собрались на богомолье и пошли к своему старцу. Он принял их ласково, как обычно. Они посидели недолго. Он еще раз спросил: «Значит, на богомолье решили. Хорошо. Идите. Все идите. А ты не ходи»,- он указал на одну девочку. Они все вышли от старца, и никто не смеялся над той девочкой. Все понимали серьезность дела. Но она сама очень закапризничала: «Все равно пойду! Что я – хуже всех? Что он понимает, этот старик! И зря к нему ходили. Пойду – и ничего не будет». Родители не могли ее удержать, да и не очень, может быть, удерживали: богомолье – святое дело. И она пошла.

    Шли весь день. Устали. Надо ночевать. Кто-то из них (мой папа тогда с ними не ходил, был еще мал) раньше ходил этим путем и знал место отдыха. Они расположились недалеко от ночного пастбища, почти рядом с пастушатами.

Поели, что у них было, и легли спать прямо на землю. Ночь была теплая. Трава сухая. Всё хорошо. Только вдруг в кустах какой-то шорох. Стихло. И опять шорох. Сильнее. Какой-то звук. Все насторожились. А девочка, которой не разрешено было идти, говорит: «Наверно, волк. Вот я его!» Она взяла камень (где он ей попался?) и с силой бросила его в кусты, в то место, откуда несся шумок. И в тот же миг оттуда раздался жуткий крик, вопль! Все вскочили и врассыпную. Пастушата и те перепугались. Никакого волка нет, а выбежала молодая женщина с младенцем на руках.

Она с ним тоже шла в монастырь на богомолье. Камень девочки попал ребенку прямо в голову. Он умер мгновенно.
    Как мертвые, пошли они в монастырь. Девочку потом силой вернули домой.

    После такого внушения мы, конечно, поехали в Оптину пустынь, готовые, как нам казалось, к благословению. Мы в том монастыре еще не были, так что заодно и новое святое место навестим. Едем веселые, счастливые. Нам в Москве назвали имя батюшки. Мы его в первый же день встретили, а он словно от нас уклоняется. Мы на второй день прямо к нему подошли и говорим: «Благословите нас на венчание». Он подозвал к себе моего жениха и сказал ему тихо:
-   Беги от нее!
Потом подозвал меня и сказал:
-  Беги от него!

Вот так так! Ничего себе! Съездили и благословились. Стоим молча хмурые. Радость вся погасла. Еле прожили тот день. На третий день мы к нему:
-   Батюшка, но мы так любим друг друга! Мы твердо решили!
Он не слушает нас и уходит. На четвертый день он махнул рукой и сказал: «Ну, пусть будет по-вашему!» Мы обрадовались и уехали домой.

Батюшке в Москве не сказали, что выпросили благословение у старца. Сказали только: «Благословил».

    Назначили день венчания. Одна пара приглашенных гостей не смогла приехать: жена отравилась какой-то пищей, увезли по скорой. Другая пара не приехала: по дороге попали под машину. Что такое? Ведь святое дело! Сами мы, новобрачные еле-еле доехали до церкви, так как в тот день проводился какой-то велопробег, и все дороги были перекрыты до вечера. Наша машина самовольно пересекла улицу. И так во всем сплошные преткновения.
    Видно, старец молился, чтобы не состоялось наше венчание. Но где там! Мы же молодые упорные.

    Но то были только первые ласточки. Я родила, но с большим трудом. Еле выжила сама, и еле выходили ребенка. Он родился очень больной. Меня в то время знакомые не узнавали. От меня остался только голос. Тут-то я и рассказала все нашему священнику. Но что он теперь мог сделать? Только молиться о нас, непослушных. Он и так молился. Иначе бы мы с дитем не выжили.

    После этого, как только я немного оправилась, мы оставили сыночка моей маме и поехали в Оптину покаяться старцу. Приехали, встретили его сразу. Говорю:
-   Мы поженились. Но еле живы.

Он сказал: «Знаю». И начал мне что-то говорить. Я слушаю, но ничего не понимаю. Звуки его голоса слышу, отдельные слова могу повторить, а смысла не понимаю. Он долго говорил. Я стою с опущенной головой и стараюсь его понять, повторяю про себя его слова: «Душа бы твоя сейчас была в глубоком мире и тишине. Смотрела бы на нас и радовалась». Ничего не понимаю. Он благословил нас, и мы уехали. От Оптиной до Москвы три часа ехать всего-то.

    На обратном пути мы с мужем не сказали друг другу ни слова. Я всё пыталась припомнить, что сказал старец, и не могла. А спросить мужа почему-то боялась.

    Но это еще не все. Вскоре я опять оказалась беременной. Рожать нельзя. Неминуемая смерть. Значит, аборт. Оперировали меня. Вышла я оттуда еще страшнее и чернее лицом, чем прежде. А была румяная и розовая всегда. Дома - плачущий ребенок. Он утихал только в церкви. Я его там усажу на лавку и сама рядом сяду. И сколько бы служба ни шла, молебен долгий – ничего, сидит тихо и глазами смотрит, будто все понимает. А я вся внутри замороженная. Убийцей стала.

    И вдруг наш старец оказался в нашем храме в Останкино. Там было тогда подворье Оптиной. Я сразу к нему. Сыночек мой сидит на лавке, а я говорю батюшке чуть не басом, замороженным голосом о том, что произошло. И опять он начал говорить со мной. Долго-долго говорил и все повторял:
-  Я же тебе объяснял тогда, что ребенок нужен был Господу, а ты от него отказалась. Ну и что - умерла бы. Ну и что? Зато была бы сейчас спокойной, мирной, с улыбкой смотрела бы на нас.

Я с ужасом начинаю понимать, что он повторяет те же слова, которых я тогда никак не могла понять. Он тогда уже все провидел и готовил меня к смерти ради второго ребенка, а я не захотела понять. А он говорит:
-   А теперь что? Теперь у тебя в душе один страх и ужас. Страх за больного ребенка, ужас перед своим будущим, перед расплатой за второе дитя. Он нужен был Господу, а теперь его нет. Но надо и с этим смириться.  Ничего не поделаешь. Нельзя унывать. У тебя много дел с малышом. И на работе много забот.

И все говорил, медленно говорил, а с меня медленно спадала ледяная корка. И вот она вся оттаяла и свалилась. Я осторожно подняла глаза на батюшку, а он улыбается так незаметно. У меня полились слезы. Он сказал: «Вот и ладно. Теперь поплачь. Со слезами легче». А я ведь до того не плакала. Не могла плакать.

    Я так рыдала. Села рядом с сыночком и вся дрожу. Голову опустила на колени, такая худая была. А маленький мой положил руку на мою голову. Я встала перед сыночком  на колени и говорю: «Хоть ты меня прости». А сзади батюшка говорит с улыбкой:
-   Простил. Простил.

    Больше мне нельзя иметь детей. А нам по 23 года. Такова цена непослушания. Не случайно ведь все старцы говорят: слушайте первое слово. А мы захотели сделать по-своему. И получили. Пусть хоть для кого-то это будет уроком.

  -  Я знаю этого батюшку,- сказала Елена. - Однажды он мне вдруг сказал: «Не выходи замуж». Я удивилась: я и не собираюсь! А он повторил: «Не выходи». Утром на работе ко мне подходит шофер, новенький, недавно к нам пришел, и приглашает вечером встретиться, говорит, с серьезными намерениями. Я чувствую, что вся вспыхнула. Он думает, от его предложения, а я сразу вспомнила вчерашние слова  батюшки. Как он провидел! Я отказалась.

Говорю шоферу: у меня дочка-школьница, родители больные, столько забот, что больше я на себя взять уже не могу. Ведь за мужем нужен большой уход. Его и накормить надо, и встретить, и проводить. И вообще глаз да глаз, а тут не знаешь, за кем смотреть. Кажется, он не обиделся, я постаралась ему разъяснить.

-    А меня, - сказала Екатерина, - он так укорил. В коридоре храма подошел и сказал мне: «Вот идет корова безрогая». Я удивилась: батюшка, за что? Он говорит:
-  Ты бегаешь из храма в храм, от батюшки к батюшке, и проку в том никакого. Смотри, иные так с ума сходили.
      И это истинная правда, что мне хочется быть во всех храмах и во всех приходах и со всеми батюшками. С другой стороны, почему раньше ходили в свой приход и всё? Потому что церковь была рядом с домом. Так и я бы ходила только в свою церковь. А сейчас церковь далеко, ехать надо, а в этом храме служат молебны каждый день, а в другом только по воскресеньям. А престольные праздники? Если есть силы, я еду куда хочу. А когда неважно чувствую себя, еду в ближний храм. Но раз батюшка так сказал, придется теперь задуматься и что-то определить.

-    Как хорошо, когда было подворье Оптинское здесь! Какая благодать была! Почему монахи уехали? Им, конечно, здесь был ад. Огромное число прихожан, рядом телецентр. Говорят, он дает очень большое излучение. А нам было хорошо.

    Помню, собрались мы от храма ехать в Оптину. Стоим, ждем автобус. Подходит батюшка и говорит мне:
-  А ты зачем собралась в Оптину? Ты уже там была.
Я действительно ездила туда раньше с другим приходом. Не знаю, что ответить. Зачем ездят в монастырь? Что же, я буду это батюшке рассказывать? Что-то он имеет в виду, но я не пойму. А он настаивает:
-  Говори, зачем. Здесь такая же Оптина, только там мощи есть. А в остальном здесь то же самое.
Я отвечаю:
-  Хочу помин заказать…
И остановилась. Я как раз раздумала заказать помин о родителях. Посчитала деньги и решила заказать сорокоуст о детях, а о родителях я столько уже заказывала, что на этот раз не буду. Я поняла его укор и сказала:
-   Закажу о родителях.
Он же наставительно сказал: «Вот то-то и оно!»    Господи, какое счастье! Он говорил он со мной две минуты, не больше, а память на всю жизнь. Мне ведь и мама говорила: «Как входишь в храм, первым делом, сразу же ставь свечу на канун». Значит, и помин надо совершать первым делом.

-    Но вот всё забывается, пока батюшка не напомнит, - сказала Елена. - А уж как Господь им открывает правду о нас, грешных, неизвестно. Это великая тайна.

    Невыполненный   обет
    Рассказывает   Наталья

    Я некрасивая и знаю это о  себе с детства. Но я люблю детей. Однажды, я была студенткой, в поезде ехал с нами в купе молодой офицер с дочкой трех лет. Жена его бросила. Он никак не мог с девочкой управиться, а мне было смешно, я ему помогала. Ехали трое суток, и к концу пути девочка начала называть меня мамой. Ее отец сделал мне предложение. Я отказалась. Мне нравилась девочка, нравился ее отец, я знала, что я непривлекательна, но я мечтала о романтической встрече, свиданиях, надеялась на какие-то особенные переживания. Так и прошло мое счастье стороной. Я осталась одна.

    Родители старели и болели. Мама решила взять девочку из роддома и удочерить, чтобы я не осталась одна на всю жизнь. Одинокой женщине никто не даст удочерить ребенка. По знакомству договорились. Взяли девочку через месяц после родов, когда ее молодая здоровая мать отказалась от нее. Знакомая, которая устроила это великое благо, поставила нам одно условие. Одно-единственное: мы должны были сразу же окрестить ребенка. Моя мама, которая с ней договаривалась, согласилась безусловно. И папа сказал:
-    Какие проблемы! Церковь рядом. Пойдем и окрестим. Преследований политических мы не боимся, так как чины у нас небольшие и возраст такой, что уже ничто не страшно. Ну, пусть уволят. Перейду на другое место.

Тогда при крещении требовали паспорт, записывали прописку, чтобы сообщить властям. А они уж сами должны были начать репрессии. Но мои родители этого не боялись.

Однако крестить девочку не понесли. Мама говорила, что там много людей, еще заразят чем-нибудь. Потом стала бояться самого процесса крещения: еще утопят ребенка. Зачем это надо? Младенец сыт и здоров, на что еще крещение! Когда девочка подросла, сама уже ходила, тогда мама сказала, что теперь она всё понимает и может испугаться  в церкви, где всё необычное, шум и запахи и мишура… Так она выразилась об облачении священников. Знакомая же, которой мы обещали, напоминала нам постоянно. Но потом устала и она. Так обошлись без крещения.

    Но тут началось что-то невероятное. Мои родители начали болеть, но как! У мамы сильно заболел позвоночник. «Скорая» увезла ее. Только выписали, точно такое же заболевание у отца. Его увезли  в то же самое отделение, откуда привезли маму. Это прошло, началось другое. Мама на кухне упала с табурета и сломала ногу. Долго болела. Только отмучилась, как папа в той же кухне с того же табурета падает и ломает себе ногу в том же месте и лежит потом в той же больнице. Это что такое? И дальше серия одинаковых болезней продолжалась. Но никого не вразумила. Я металась между очередной больницей, домом и работой.

Меня начали мучить сны. Всегда одни и те же. Какие-то прекрасные юноши в белоснежных одеждах играют с моей приемной дочкой. (Она не знала, что приемная. Чтобы скрыть это от соседей, мы поменяли квартиру и переехали далеко, в другой район Москвы). Они хорошо играют, она довольна, но я в страхе и чувствую, что они вот-вот заберут ее с собой. Я не отпускаю, не хочу, чтобы они с ней играли, но она так довольна, так тянется к ним!

    И вот мама умерла. Ей было всего 61. Могла жить и жить. Но вот всё. Ее увезла похоронная команда. На третий день мы поехали взять ее из морга. Когда ее показали нам в гробу, я как закричу: «Нет, это не моя мама! Отдайте мне маму!» Она была в жизни очень миловидная, а передо мной лежала чужая женщина с черным лицом, искаженным жуткой гримасой. Меня оттащили.

Гроб заколотили и повезли на кладбище. Стоял мороз да с ветром. Могила оказалась узкой. Ее копали при нас. Все окоченели. Опускают гроб – он не идет. Снова копают. Опять опускают – опять не идет. Слышу, один из могильщиков говорит: «Земля ее не принимает». Я как разрыдалась. Так обидно это слышать, а сердце чует правду. Возразить нечего. Сумели похоронить глубоким вечером, в полной темноте. На всем кладбище никого не было, и рейсовый автобус уже не ходил. Нас в город довез катафалк.

    Через пять лет всё повторилось с папой.
    Я ничего не могу понять. Почему? Ведь они сделали такое доброе дело: взяли брошенного несчастного ребенка, от которого родная мать отказалась. Подумаешь, не окрестили! Но ведь за девочкой все время самый тщательный уход!

    После смерти мамы я вижу во сне ее маму, свою бабушку. Она сидит верхом на змее, плывущем по реке, подняла руку высоко вверх и восклицает: «Все ко мне! Все ко мне! Мне так хорошо!» И меня зовет. Вместо меня к ней прыгает моя мама, и они вдвоем плывут на спине этого змея.

    Мне этот сон очень не понравился. После смерти папы жду его повторения. Боюсь. И папа приснился. Он сказал:
-    Иди в церковь.
Я ему говорю: поздно. Он отвечает:
-    Церковь всегда открыта для того, чтобы каждый мог в нее войти и согреться.

    Что делать? Дочка моя уже школьница. Но учеба ей не дается. Врач-психиатр признал необходимым лечение. Вот так раз! Ее с самого дня рождения обследовала врач, детский психиатр, та самая наша знакомая. Она сказала, что более здоровым ребенок просто не может быть. Ее родители были спортсмены в возрасте двадцати лет. И такая беда! Лечение такое дорогое! И надо еще скрывать от нее и ото всех, от чего ее лечу. Так промучилась я, пока не позвонила мне всё та же наша благодетельница врач-акушерка. Я ей всё рассказала.

Она приехала в ближайшее воскресенье и отвела нас в церковь. Договорились о крещении. Дочка моя спокойно все воспринимает, а что со мной творится! Ужас! Я себя не узнаю. Рву и мечу. И всё без причины. Подходит день крещения. Наша врач приехала и всем руководила, а я села на лавочке у входа в церковь и сижу окаменелая. Чувствую: давление растет, растет. Глотаю таблетку. Надвигается ужас. В глазах темнеет. Сейчас упаду. Но вдруг такая спокойная мысль: пусть и упаду. Полежу и встану. Зато дочка теперь будет в порядке. Эта мысль меня удивила, словно бы не моя была. После этого я успокоилась.

    Начала я свою дочку водить к причастию. Она идет спокойно, а я вся издергаюсь. А доченька мне говорит:
-   Мама, со мной ничего, а от других скрывай, что ты такая нервная. На меня кричи, сколько хочешь, но без посторонних. Я ведь всё равно знаю, что ты меня любишь. И я тебя люблю. Но другие этого не знают, они могут подумать что угодно.

Такая разумная! А я и не замечала, что то и дело срываюсь на крик. Но в церкви постепенно стала успокаиваться. Доченька сама идет к алтарю, а я сяду у входа на лавку и сижу, как каменная, без чувств и без желаний, но и без крика. И что бы вы думали! К концу учебного года моя девочка начала выправляться, врач сократил дозу лекарств! Начал давать по полтаблетки, потом по четвертинке. Сказал, что если дальше так пойдет, то после летних каникул, которые мы проведем в деревне, лечение можно будет и отменить. И я начала постепенно успокаиваться.

Бабули в храме мне говорят:
-   Что же ты дочку причащаешь, а сама ни разу к Чаше не подходила.
Они не знают, что мне просто сидеть у входа - и то проблема. Но тут одна из них спрашивает меня: «Ты грамотная?» Мне даже смешно, я же учительница. Она просит меня написать записку. А я не умею. Она сама диктует:
-    О здравии Лексея да Марьи, да Володимира, да попа Николая.
Ей говорят: «Священника надо писать первым». Она сразу соглашается:
-    Да-да. Это я сплоховала. А ты, милая душа, грамотная, пиши правильно, как положено.
Это она мне говорит. А я сама не знаю, как положено. Теперь-то в каждом храме лежит образец написания записок. В общем, постепенно приобщалась я к церковной жизни.

На Пасху дочка уговорила меня пойти на ночь. Я пошла и вместе с ней впервые в жизни причастилась. И так плакала я в ту ночь. Но слезы были не горькие. Они словно вымыли из меня какую-то горечь и желчь. Всё ушло, осталась радость. Я впервые тогда не только умом, а всей душой осознала, что я не одна на свете, что со мной дочка, любящая, преданная, и все эти люди, малограмотные и неграмотные, но знающие правду жизни.

    Чудо Илии Пророка
    Рассказывает Мария

    Меня крестили в раннем детстве, когда за крещение могли сильно пострадать мои родители. Крестили тайно. Заранее и не подумали, что надо давать православное имя, а в метриках у меня записано имя иностранное по моде того времени, тогда в классе со мной учились Эльвиры, Флориды, Дианы, Гренады и Венеры. Батюшке эти метрики не привезли, потому что там были записаны имена и фамилия моих родителей, и он не знал дня моего рождения.

Батюшка спрашивает мою крестную обо мне: «Как ее имя?» Она отвечает: «Элла». Он говорит: «Не в Америке живем. Говори православное имя». А она не знает. Он
сказал: «Как зовут ее мать? Мария? Тогда назову по матери: Мария». Родители очень довольны. Но пришло время, и я сама пошла в церковь, а не знаю, какая же Мария моя святая. Моя мама почитала как свою святую Марию Египетскую. Накануне ее дня мама родилась. А мне тоже ее почитать своей святой? Или какую другую Марию? Не знаем.

    И вот еду в поезде и ночью мне кто-то громовым голосом сказал:
-   Отметь 4 августа! И 2 тоже.
И всё.  Потом я рассказала это маме, а она к тому времени уже была вполне воцерковленным человеком и говорит мне, что значит, моя святая - Мария Магдалина, память ей празднуется 4 августа в мой день рождения. Это понятно.

    А что 2 августа? В ночь на это число мне был голос во сне. Мама говорит:
-   Это же день Ильи Пророка!

    Мы с ней стали в этот день ходить всегда в храм. Год ходим, на другой год тоже были. А на третий год я в то время разболелась и встать не могу. И мама слегла. Я говорю сыну:
-   Иди ты. Больше некому. Оденься поплоше, чтобы не обращать на себя внимания.
Он послушался  и пошел. На другой год та же история. Я не могу идти. Опять сын пошел. А на третий год ему поступать в очень труднодоступный институт. Знакомые мне прямо сказали, поскольку у меня нет ни денег, ни связей, шансов 5%. Я ответила, что мне вообще шансы не нужны, мне нужно поступление. Все только улыбались. Но в итоге улыбнулась я, когда услышала, что первый профилирующий экзамен, который в принципе многое и решит, состоится второго августа! Это же день Ильи пророка! Вот за сколько лет вперед он нас предупредил! Вот за сколько лет вперед он привел ребенка в храм! И тогда мы спокойно пожали общую победу.

    Когда   мертвые   кричат
    Рассказывает  Наталья

    Моя мама была учительницей, и притом хорошей учительницей, не потому так говорю, что она моя мама, а потому что ее любили ученики. Она уже давно на пенсии была, а они ее навещали и приносили поздравления. Все-таки не со всеми так бывает. Но вот дело к завершению – начала она болеть и совсем слегла. Заехала ко мне подруга, вместе работаем, и говорит:

-   А ведь маму твою надо бы причастить. Что-то ненадежно она выглядит.

Я не поняла, что значит: ненадежно. Мысль о смерти я близко не допускала до сознания. С церковью я дела не имела никогда, но у меня не вызвало протеста это предложение, и я маме сказала: «Поедем в церковь». А она мне отвечает:
-   Доченька, я только об этом и думаю, но не могу. Всю жизнь прожила без Бога, а теперь явлюсь к Нему. Что Он скажет? Бродяга. Где шлялась? Смерти боишься? Явилась! И прогонит.

И плачет. Я смутилась. Почему прогонит? Прогонит, так вернемся домой. Надо же сделать попытку. Но она ни в какую. А вдруг кто из учеников встретит. Скажут: вот, всю жизнь нам лгала, что нет Бога, а как умирать, сразу к Богу побежала. Стыдно людей. Так она перебирала варианты возвращения к Богу и не находила ответа. Я же ничем не могла ей помочь. Я ей говорю:

-   Ты же не занималась пропагандой атеизма!
-   Нет, - отвечает. - Я этой темы никогда не касалась. Я же математику преподавала.

Она родом из казачьей семьи, смолоду веровала и в церковь ходила, а стала учительницей – испугалась. Трое детей на руках. Муж лежит в неизвестной могиле, не вернулся с фронта, без вести пропавший. Чем семью кормить, если уволят? А выгонят непременно, если пойдет в церковь. Так и привыкла жить по-новому, не как предки. Я не смогла ее уговорить.

    Умерла она неожиданно. Только что я с ней разговаривала, она приняла лекарство и вдруг перестала отвечать мне. Я ее зову. А ее уже нет. Я всё пытаюсь ее расшевелить, задаю вопросы, трогаю руку, а она уже холодная. «Ты что, мама, вставай!» – говорю, как безумная.

В тот  миг ко мне пришла сестра.  Увидела маму и скорее к телефону, вызвала скорую. Врач приехал очень быстро. Вошел, взглянул и говорит: «Зачем меня вызвали? Она умерла». Сел писать что положено. И спросил почему-то:
-   Хоронить будете или кремировать?
Сестра говорит:
-   Кремировать.
Я же и не соображаю: так быстро всё произошло. И говорю за сестрой:
-   Кремировать.

Тут мама как захрипит, и вся вздрогнула, так что простыня с одной ее ноги слетела. Я завопила:
-   Лечите ее скорее, пока она ожила! Лечите! Сделайте укол! Делайте же что-нибудь!
Сестра в ужасе смотрит и молчит. Врач тоже замер. И почему-то он, видимо, машинально, повторил то же слово: «Кремировать». Мама захрипела второй раз. Врач уронил голову на стол и потерял сознание. Сестра убежала куда-то. Я кинулась к маме, кричу:
-   Не умирай снова. Кричи, только не умирай!

Ловлю ее руку, а она синяя и как лед. Поправляю на ней простыню, а нога ледяная. Говорю:
-   Мамочка! Ты же только сейчас ожила и опять вся холодная! Я тебе сейчас компресс поставлю!

Тут сестра вошла и не маме, а врачу поднесла нашатырный спирт, потом на лицо ему положила холодную мокрую салфетку. Он очнулся и говорит в ответ на мои слова, обращенные к маме:
-   Не мучьте ее и себя. Она умерла. Она кричит оттого, что боится кремирования. Я слышал об этом, но не верил. Впервые сам увидел. Если можете, похороните ее по-человечески.
    Конечно, мы ее отнесли в церковь на отпевание. Гроб даже на ночь оставили в храме. Не сожгли, а похоронили, как всех в нашем роду хоронили, кроме папы, конечно. Но в том нет нашей вины. Каждую поминальную субботу ходим в храм и вообще приобщились церковной жизни. Сестра обвенчалась с мужем. А я всю жизнь прожила при маме, одна.

Батюшка утешает нас в скорби о маме:
-   Ей сейчас хорошо, потому что она своей смертью вас в церковь привела. Если бы вы не пошли, ей было бы плохо. А сейчас вы за нее молитесь и свою духовную жизнь налаживаете.

     Похвальная грамота
     Рассказывает Никита

    Отец мой был кадровый военный. Я его всегда очень уважал. Не было случая, когда бы я его ослушался. На всю жизнь я запомнил его «тревожный» чемоданчик, который никто, даже мама, никогда ни под каким предлогом не мог трогать. Даже пыль с него папа сам вытирал. Это был чемоданчик для срочного вызова по тревоге. Никакая сила в мире не могла бы заставить меня прикоснуться к нему.

    Он никогда не повышал голос, вообще был рассудительный. Прежде чем что-нибудь объявит маме, он специально ее позовет, а иногда и меня, объявит проблему, и мы вместе ее решаем. Мне это очень нравилось, а маме нет. Она говорила: да ладно, что ты опять партсобрание открываешь, в полку не надоело. А он отвечал:
-   Нет, мать, это очень важно – коллегиальное, то есть общее решение. Садитесь оба. Поговорим.

    В таких случаях я просто замирал от радости. Даже мамино нежелание меня не огорчало. Я знал, что будет так, как папа скажет.

    Так бы нам и жить да жить. Но почему-то русская пословица гласит: хорошего помаленьку. Я всегда этому удивлялся: почему? Пусть бы плохого помаленьку. Так нет – хорошего! Я спрашивал у отца однажды об этой пословице, как знал, что она мне на всю жизнь дана. Отец сказал, что это выражение передает грустный опыт жизни русского народа. А когда заметил мое уныние, то сказал:
-   Тяжело в учении, легко в бою.
Я спросил:
-   Так, выходит, жизнь – это учение? А когда бой?
Впервые мой папа ничего не ответил.

    И вот настал день, когда не папа, а мама позвала меня на кухню и сказала:
-   Сядь. Надо поговорить.
Я так удивился и сказал:
-   А папа?
Она остановила меня и сразу сказала:
-   У папы рак.
Я не понял. Я сказал: «Кто у него?» Мама молчала. Впервые она спросила меня:
-   Что будем делать?
Я не понял. Что делать? Она спросила:
-   Скажем папе?

Врач сообщил диагноз маме. Папа еще не знал. Теперь я должен решить, будет он знать свою судьбу или нет.
    Мы вместе с ней поехали к врачу и узнали, что жить отцу очень мало. Тут только я понял до конца всю жестокость этой пословицы: хорошего помаленьку. Тогда я решил, что надо сказать. Мама сказала: «Только вместе». Конечно. Впервые в жизни не он нас, а мы позвали его. Впервые в жизни мама держалась за мой локоть. Мама сказала о диагнозе, и папа сразу спросил: «Сколько?» Мама ответила: «Мало. Месяц или два». Нисколько не размышляя, отец скомандовал, как, наверно, отдавал команду в своей части:
-   Труп сжечь и прах развеять на опушке леса за Сосновкой.

Это его родное село. Там он родился, там его крестили.

    Этот месяц тянулся очень долго. Папа держался стойко. Его старались лечить, и он не отказывался, но видно было, что он уже где-то очень далеко.  Наступил последний день. Я сам закрыл ему глаза. Когда приехала похоронная команда, я заказал церковную службу. Мама хотела что-то сказать, но  я не дал ей вступить в разговор и все оформил сам. Когда они уехали, мама напомнила мне волю отца. Я признался, что сам не мог решить эту проблему и ездил советоваться в церковь. «Куда?» – удивленно спросила мама.

-   А кто еще занимается этими делами?
Партия решает вопросы земной жизни, а дальше – кто? Сам не знаю, как я осмелился нарушить волю отца.

    Еще до смерти, незадолго, он мне приснился и сказал:
-  Теперь я в другом подчинении.
И все. «В каком?» Я встал в тупик. Спросить его, еще живого, я не мог. Эти слова явно относились к его посмертной судьбе. Кто может ответить на этот вопрос?  Только церковь. Туда я и пошел. Священник сказал, что надо постараться привести умирающего к вере, а если уж невозможно, не сжигать, а отпеть в церкви и похоронить по-христиански. Я пытался осторожно завести с папой речь о Боге, но папа засмеялся и сказал, что он не боится смерти, она – часть его службы. Военный человек дает присягу не на жизнь, а на смерть. Смерть - это часть воинской дисциплины. Я понял, что дальнейшие попытки бесполезны.

Гроб с его телом отвезли в церковь и оставили на ночь. После отпевания мы повезли его в Сосновку. Там похоронили на сельском кладбище. И всё было хорошо.

    После похорон я усадил маму под самую большую сосну и велел глубоко дышать. Я сказал, что у нее впереди много дел: нянчить моих детей, когда я женюсь после защиты диплома.

-   Ты будешь рассказывать им о папе. Ты будешь в нашей семье созывать семейный совет. Без тебя я не приму ни одного решения.

Она испуганно спросила: «А вдруг и ты…» Я понял: вдруг и я умру рано и внезапно, как отец. 
-   Нет! Сын наследует генотип матери, я узнавал. Мы с тобой будем жить долго-долго. К тому же батюшка сказал, что Бог продляет жизнь тем, кто молится.

     Потом я заказал сорокоуст в семи церквах, как мне посоветовали церковные старушки. Я объяснил им, что папа был крещен в детстве, но был неверующим. Они меня утешили: теперь он там увидел Бога и уверовал в Него. Мама начала ходить в церковь. Она раздавала печенье нищим и всех просила молиться об Иване. Так прошел год.

Ровно в годовщину кончины отца мы с мамой увидели одинаковый сон: красивая женская рука в очень красивом манжете протянула большой лист с золотой надписью: ПОХВАЛЬНАЯ ГРАМОТА. Батюшка сказал, что то был не сон, так как одинаковых снов не бывает. То было явление.
-   Таких правильных людей, как твой отец, Бог охотно прощает по молитвам родных, - сказал батюшка. И добавил: Тяжело в учении, легко в бою.
Я спросил:
-   А где бой? Учение – вся жизнь, это я уже понял. А где бой? 
-   Бой за душу идет всю жизнь, - сказал священник, - но в решительную схватку он переходит после смерти. Вы с мамой очень облегчили этот бой своему отцу. Вместе вы его выиграли, я думаю.
 
   В   автобусе
   Рассказывает Полина

    Еду я в автобусе от метро, ехать несколько остановок. Рядом со мной у окна сидит молодой мужчина и держит в руке книгу с яркой обложкой оранжевого и черного цветов. Аж глаз режет. А он рукой ее поглаживает и приговаривает, как бы обращаясь ко мне:
-   Правда ведь, пища духовная дороже мясной?

Я сначала не хотела отвечать, подумала, что он вместо колбасы, наверно, купил книжку. Но не выдержала и сказала:
-    У вас в руках не пища, а отрава.
Он удивился и спросил:
-   Вы читали ее?
-   Нет,- говорю,- я таких книг не читаю. А какая она – это по ядовитой обложке видно.
-   А что вы читаете? Моя мама тоже против таких книг. Но она ничего мне предложить не может.

Я сказала:
-   Ваша мама опытный человек. Она ощущает, что нужна другая, именно духовная пища. 
И посоветовала ему читать православную литературу. Все равно какую. «Начните с любой – и больше к этому чтиву не вернетесь ни за что».
-  Но все же: с чего начать? – сказал он. И добавил: - Утром я смотрю на себя в зеркало, когда бреюсь, и думаю: неужели то, что я вижу, - это всё, что я есть? Как вы думаете?
Я ответила:
-   Нет. Есть еще невидимая душа. О ней познаете только из православных книг. Начните с жития святого. Любого.

      Тут мне надо было выходить. Я встала. А он даже потянулся за мной. Вслед крикнул: «С какого?» Я успела ответить: «С любого». И больше я его не встречала.

    Прошел год или больше. Опять в том же автобусе я стою, и кто-то мне говорит:
-   А ведь это мы с вами ехали тогда и говорили о том, что надо читать.
Поворачиваюсь. Передо мной молодой благообразный мужчина с бородкой. Не сразу вспомнила. «Вы были с книгой?» - спрашиваю. «Да».

Пока ехали, он мне рассказал, что тогда ту книжонку еле дочитал. Так неинтересной она ему показалась. Утром бросил ее в мусор и матери сказал:
-   Если хочешь, все книжонки эти на нижней полке брось куда хочешь.
Она их выбросила.

    Он хотел сразу зайти в православную лавку, но денег не было. Потом тоже не сразу попал. Но все же однажды пришел и спросил какую-нибудь книгу о каком-нибудь святом. И признался: «Я у вас первый раз. Дайте, что хотите». Матушка за прилавком оказалась понятливая и сказала:
-   Вам надо житие нашей матушки Матроны.
Протянула маленькую книжечку. Добавила:
-   Если вам что-то будет непонятно на первый раз, вы всегда можете спросить у нее самой, и она вам всё разъяснит.
Он спросил:
-   А где она живет? Адрес дайте.
А та без улыбки объясняет:
-   Она мощами находится в Покровском монастыре на Таганке.
Ничего не понял. Во-первых, нет на Таганке монастыря и не было никогда. Во-вторых, что это она сказала о мощах?
    Тут она прояснила ситуацию и указала дорогу в монастырь: от метро два пролета на троллейбусе.


-    Прочитал я тогда житие и подивился. Потом прочитал ее маме. Дело в том, что у мамы один глаз близорукий, другой дальнозоркий. Каждый сам по себе глаз хороший, а вместе не работают. Не может она читать. После этой книги она сразу потребовала, чтобы поехали к Матронушке Московской. И так даже разволновалась:
-   Как ты не понимаешь, что это она меня призывает, чтобы мне помочь! Почему? Да потому, что она сама была незрячая и теперь помогает всем, у кого проблемы со зрением.

 
При таком повороте я быстренько собрался и повез маму на Таганку. А там народу! Народу! Это я только сейчас узнал о Матронушке, а народ давно знает. У каждого свои заботы. Мама моя стоит молится…думаете, о своих глазах? Как бы не так! Она шепчет Матронушке, чтобы она послала мне невесту.

Хитрая мама. Знает, что ради нее я хоть куда поеду, вот и воспользовалась. А я мысленно задаю Матронушке свои вопросы по прочитанному о ней в книге. Потом, правда, забыл про них, совсем о другом думаю и стал молиться о маме. Что я без неё?

    Так пришел я в храм. Нашел короткий путь на Таганку и стал ездить по выходным дням. Мама постепенно стала лучше видеть. Врач говорит, что зрение осталось таким же, но она вдруг стала видеть текст. Теперь понемногу читает. Я ей купил Евангелие и Псалтирь с огромными буквами.

Очень хотел вас встретить. И вот все же встретил. Теперь пожелайте мне найти невесту.
    Я от всей души пожелала.

   Тут я сообразила, что cама давно не была у Матронушки, а ведь она нас так выручила! Грех не рассказать. Первые времена этого переворота-перестройки денег не было совсем, и сыну на работе сказали: премии не жди. А мне позвонил батюшка и попросил проводить к Матронушке его знакомого приезжего иеромонаха. Я поехала. Встретила батюшку и проводила его на могилку. Тогда матушка там еще почивала. На кладбище очередь длинная. У народа много скорбей. Кто просит о здоровье, кто о работе, кто о квартире. У могилы стояла женщина и немного поучала, чтобы по-православному люди шли: женщины в платочке, все – с нательными крестиками, у кого нет, тех отсылала в церковь. Так все были чинно. Подошла и наша очередь. Мы приложились, помолились, и вижу я, что рубли лежат на могилке. Решила и я положить свой рубль. А он у меня был последний. Та женщина говорит мне:
-   Возьми себе рубль или два из тех, что уже лежат. Они тебе помогут.

Я думаю: возьму один, зачем жадничать. А она говорит:
-   Возьми два.
Я взяла и второй. В таком месте нельзя перечить.

    Я проводила иеромонаха на вокзал, он ехал в Троице-Сергиеву лавру, а я вернулась  домой и один рубль положила к иконам, а другой отдала сыну с наказом не тратить его, а носить с собой на счастье. На другой день он приходит и с порога громко говорит:
-   Принимай удачу! Мне премию дали! Сумма такая странная: 1001 рубль!

    Вот как! Матушка вернула мне мой рубль да еще тысячу прибавила.

    Кричи   громче!
    Рассказывает   Алевтина

    В наш храм все годы, сколько помню, а я хожу в него лет тридцать, всегда ходила на все службы одна женщина. Потом у нее появилась дочка и выросла на наших глазах, такая хорошенькая, только очень худенькая. Бабули, бывало, спросят ее: «Не ешь что ли?» Но сама она была довольна. Ее мать говорила, что дома дочка иногда говорила о себе: я как дюймовочка. И точно дюймовочка: маленькая, худенькая и такая располагающая к себе.

    Я еще потому ее всегда отличала, что ее звали, как меня: Алевтина. Коротко: Аля, а ее мать Валя. Валентина. Так их и звали: Аля с Валей. Больше о них я ничего не знала. Времена были такие, что верующие старались друг от друга быть подальше.

    Выросла Аля и стала реже ходить в церковь. Мать оправдывает ее: много уроков задают. Потом и совсем мы перестали видеть эту дюймовочку. А потом и мать ее что-то глаз не поднимает, но от всех таится. Я к ней и так, и так, в чем дело? Где дочка? Молчит, даже не оправдывается уже.

Потом совсем исчезла и мать. Явилась нескоро и что она нам рассказала!

    Аля познакомилась, вернее, ее соседка познакомила специально с бандой. Внешне они были очень приличные, хорошо, даже богато одеты. Сначала они приняли Алю тепло, угощали напитками, говорили разные слова, какая она симпатичная и что это она связалась со старухами и ходит в храм! Туда она попадет, когда станет старая. «Твоя мать тоже начала ходить только тогда, когда тебя родила. Так и ты – пользуйся молодостью, а в церковь всегда успеешь». Звали ее на танцы, как они теперь называются – дискотеки. Она и рада. Но ведь бедная. У нее ни обуви модной, ни одежды. Они сразу это заметили и купили ей всё. Так она лето с ними и провела. О церкви и позабыла. Мать не слушает, да и  не видит, все время с новыми друзьями. Мать загоревала, но всё ставит себе в грех: родила-то ее без мужа. Вот, дескать, мой грех и отзывается. Себя укоряет, хотя ее грех давно прощен, а ей надо было бы дочку вызволять. Но ведь это хорошо со стороны все видно, а ей было стыдно: скажут, дочь пошла в мать, непутевая. Вот и молчала.

А дочке ее уже настала пора объяснения с друзьями. Они ей прямо сказали:
-   Хорошо кататься? Надо и саночки возить. Мы тебя даром что ли кормили-поили и одевали всё лето? Теперь надо отрабатывать. Ты худая, легко пролезешь  в любую щелочку. Мы укажем, куда лезть, а ты полезешь и подашь нам то, что скажем.
И она полезла. Много чего им натаскала.

Однажды попалась, но на нее никто не подумал. Такая маленькая, хорошенькая. Она плакала, а пострадавшие еще и утешали ее и проводили на автобусную остановку.

    После этого банда задумала очень дерзкое ограбление именно с расчетом на Алю. И оно удалось. Наступил сентябрь. Аля сказала: «А как же школа? Мне учиться надо». Те только хохотали: ты всему научена, у тебя такое ремесло. Только не потолстей!

    Алю перестали отпускать домой. Она ночевала у одной девушки под ее постоянным присмотром. Одну ее никуда не отпускали. В это время ее мать обходила одну церковь за другой, ездила в лавру и клала поклоны за дочку.

    Однажды главарь заявил, что если следующее дело удастся, то они все обеспечены на многие годы. Тогда Аля может вернуться в свою школу. Тут все опять захохотали. И опять все прошло по их плану. Аля не знает, что она брала. Как автомат, делала, что говорили. Вещи все были нетяжелые. Много бумаг. Але никогда ничего не давали, говорили, что еще не отработала те вещи, которые ей когда-то купили.

    После этого они сказали ей: едем на пикник за город. Будем прощаться. Вышли из электрички где-то очень далеко за городом, ушли в самый лес, и там главарь подает ей лопату. Он ее нес в собранном виде. И говорит Але:
-   Рой  яму вот здесь. Поскорее. Мы тут наше богатство спрячем.

Она принялась рыть. Земля после дождей рыхлая, копать легко. Видно, песочная почва попалась. Сил у нее мало, но копает, старается. А они все отошли на несколько шагов, смотрят на нее, хохочут и пьют. Иногда подойдут, посмотрят на яму, на Алю и скажут: еще немного покопай. Потом главарь сказал ей:
-   Встань вот здесь на краю своей могилы. Мы тебя должны убить, чтобы ты нас не выдала. А то ведь пойдешь в церковь каяться, грехи замаливать, о нас всё расскажешь. Но мы не будем тебя убивать. Мы тебя здесь зароем. Живьем. Ты здесь будешь лежать тихо и никому вреда не принесешь. Мы тебя сейчас твоей же землей засыплем.

      Сказал, полюбовался, что она ни жива-ни мертва, и еще захотелось ему покуражиться. Он ей говорит:
-   Ты же когда-то в Бога верила! Где же он, твой бог? Зови его.
Аля молчит. А тот вошел в раж:
-   Кричи его. Ну! Кричи громче! Громче! Вдруг услышит!

И Аля закричала. Голос ее был такой слабый, что все со смеху покатились. Она второй раз закричала:
-   Господи! Помоги мне!
Опять слабо. Опять все в хохот. И вдруг она набрала воздуха полную грудь и как закричит изо всей силы:
-  Господи! Помоги мне! Погибаю!

От собственного визга у нее самой уши заложило. И откуда-то издалека донеслось:
-   Идем! Идем! Держись!

    Бандиты онемели. Спрашивают Алю: «Это кто?» Она дрожит и говорит:
-    Это наш класс на экскурсию поехал. Сейчас сюда придут.
И опять как закричит:
-   Господи! Помилуй! Помоги мне!

Бандиты ее толкнули в яму, но засыпать не успели. Явно слышался хруст веток под многими ногами и крики:
-   Идем! Держись!

    То были туристы. Они сбились с дороги и шли уже без плана просто к электричке. Услышали крик. Не поняли, кто и почему кричит, но сразу ответили. Они достали Алю из ямы, где она лежала без сил. Они проводили ее домой, прямо на квартиру и сдали на руки матери. Ей Аля всё рассказала. Мать тотчас уехала с ней к родственнице, и домой больше не приходили. Боялись. Потом эта родственница с другими людьми собрала им вещи и опечатала квартиру, купила билеты Вале с Алей в глухую деревню, где никто из посторонних никогда не бывает. Аля написала, куда следует, адреса и приметы всей банды, призналась во всем. Она была несовершеннолетняя, поэтому мать уехала с ней.

    Перед самым поездом она оставила Алю с родными на вокзале, а сама приехала к нам в храм и рассказала обо всем и о том, что они уезжают в глухое место, где нет церкви, и чтобы мы молились о них, зная, в чем дело.

    А в чем наше дело? Церковь не оставлять и в беде не стесняться громко звать на помощь Бога.

     Когда Валя уехала, ко мне подошла Татьяна и сказала, что потом тоже кое-что расскажет. И рассказала.

    Она ехала из Сибири в Москву поступать в очень престижный институт. Она хорошо окончила школу и не сомневалась в своих способностях. Родители дали денег на дорогу и на первое время. И вдруг в поезде на нее напал страх. Что она делает? Куда она едет? Кто ее ждет в огромном далеком городе без единого знакомого? А поезд бежит, бежит, кажется, всё быстрее и быстрее. Скоро уже Москва. Она вышла в тамбур, и там словно кто-то подсказал:
-   Проси Бога. Кричи громче.

Она не удивилась, хотя в церкви в жизни не была и никогда не молилась. Но откуда что взялось! Она огляделась: рядом не было никого. Она набрала воздух в легкие и закричала изо всех сил:
-   Господи, помилуй!

И замолчала. Осторожно выглянула за дверь, не бегут ли к ней люди. Не было никого. Она закрыла дверь и прокричала еще раз. Потом еще раз. И такое спокойствие опустилось в ее душу. Она спокойно сдала вступительные экзамены и получила место в общежитии.  Потом ее зачислили на стипендию. Она прекрасно сдала первую сессию и поехала домой. Там она рассказала матери, как она поступила в свой институт, то есть, как кричала в вагоне под грохот железных колес. Мать очень встревожилась: не сошла ли с ума ее дочь от напряженной учебы.

-   Доченька, тебя окрестила бабушка, когда ты была совсем маленькой, без меня и без отца. Мы в этом ничего не понимаем. Давай папе ничего не скажем, поживем – увидим, что будет.

    В Москве девушка пошла в церковь на Преображенском кладбище, так уж получилось. Там ее спросили:
-   Здесь твои родственники похоронены?
Она кивнула. Ей объяснили, как их надо поминать. Она спросила:
-   А это что за очередь?
Оказалось, это исповедь. Батюшка выслушал ее признание о громком крике и успокоил:
-   Ты вполне нормальная. Тебя Бог призвал. Но
больше об этом никому не рассказывай, иначе спрячут в психушку. Если бы ты была сумасшедшая, ты бы так не училась. Тебе Бог помогает. А если кто-нибудь когда-нибудь спросит, почему ходишь в церковь, отвечай: меня бабушка послала. И от тебя отстанут любознательные. За бабушку не судят.

    Так она пришла в церковь. А придя, уже не оставишь ее.

    Но это не всё. Лет через десять, она была уже замужем, ребенок подрастал, на работе собралась группа для поездки на Соловки. Тогда открыли их для туристов, но в очень ограниченном количестве. Татьяне повезло: ее записали. На острове они сначала шли группой, но незаметно она осталась одна и была рада, так как ее занимали мысли о ее ребенке, о его будущем, а молодежь чуть ли не песни пела на этом святом и выстраданном месте. Татьяна оглянулась: сзади резкий поворот дороги. Впереди – она знала: никого. Она одна. Ей стало легко и свободно. Она взмолилась вслух к тем, кто в этом месте жил и молился много лет и особенно к тем, кто был здесь замучен. Ее голос все возвышался и начинал уже биться во всё более высокой интонации, как вдруг вспомнила свой крик в поезде. И закричала:

-   Святые мученики, молите Бога о нас! Святые мученики, помогайте нам! В России ничего не изменилось! Спасайте нас!

Прокричала и успокоилась. Впереди новый поворот. Так она одна дошла до берега, где стоял их корабль, на котором они жили, и никто из людей ее не услышал.

    В тот раз не было никакого чуда. Вскоре начались перемены. Церковь получила свободу. Может быть, многие в разных местах громко кричали в Небо?

    Встреча с разбойниками
    Рассказывает Римма

    Долго я собиралась и, наконец, поехала в Петербург, тогда еще Ленинград, к великим святым этого великого города.

    Приехав рано утром, я пошла в монастырь к Иоанну Кронштадтскому, оттуда после службы поехала к блаженной Ксении, тогда еще непрославленной. Долго я ждала трамвая, а его нет и нет. Одна женщина тоже стояла-стояла и говорит, что его может не быть и час и больше. Один он, что ли, на линии! И я решила идти пешком. Мне сказали, что идти вперед не так уж много и потом направо до конца. Иду. Ноги гудят. Пальцы на ногах у меня скрюченные, косточки по краям стопы выступают и ноют. А ведь я уж отстояла службу. Но идти надо, и я иду.

Вот и поворот. Иду направо и вижу: до конца далеко. А тут слева какая-то аллея и вдоль нее стоят очень длинные скамейки. Я свернула к ним. Решила отдохнуть немного. На одной скамье сидят молодые мужчины, человек 5 – 6. Другая пустая. Я – к ней. Подошла, села, ноги вытянула, спину выпрямила. Как хорошо сидеть! Какое блаженство! Тут ко мне подошел от той скамьи парень и говорит:
-   Я тебя знаю.

Я удивилась и говорю:
-   Вы тоже москвич?
А он говорит:
-    Нет, я местный. Я утром видел тебя на вокзале.
Говорит это не просто, а почему-то с угрозой, наступая.
-   Да, - говорю, - я сегодня приехала. Как приехала – сразу к Иоанну Кронштадтскому, он в крипте, у Ильи пророка, знаете.

Посмотрела я на него, а он так сосредоточенно думает. Помолчал и сказал:
-   Илью не знаю.
Потом сказал:
-   А здесь к кому пришла?
Я говорю:
-   К блаженной Ксении.
-   К какой?
-   К Петербургской.
Он опять так думает-думает и говорит:
-   Не знаю я Ксении.
И вдруг сел на край скамьи, а руки в карманах держит. Я еще думаю: как ему неудобно сидеть и руки держать в карманах. Но не мое дело. Поучать не собираюсь. А он стал понемногу подвигаться ко мне и говорит:
-    Уходи отсюда. Я твоих людей никого не знаю.
Я так удивилась и говорю:
-   Вы местный и не знаете Ксению? Да к ней вся Россия едет!
Он говорит:
-   Вот что. У тебя свои люди, у меня свои. Иди отсюда.

А сам говорит всё тише и перестает двигаться ко мне, ссутулился, голову на грудь опустил, вот-вот упадет.
-   Э, – думаю.. - Мне уж не до отдыха. Надо ноги уносить. Он сейчас свалится, а на меня скажут. Я поднялась и быстро-быстро пошла, и ноги не болят. Вышла прямо на проезжую часть, сердце чует неладное. Думаю: в случае чего остановлю любую машину, лишь отсюда скорее уехать. Но машин нет. Иду быстро. И всё же любопытство взяло верх, я оглянулась.

Тот парень так и застыл в согнутом положении. А с соседней лавки на него вся команда, как равнение держит, смотрит в его сторону, вытянув шеи, наклонились в его сторону и не двигаются, как замерли.

    Я так быстро дошла! Постояла, помолилась. Многие пишут записочки и заталкивают под окно часовни. Мне это показалось нелепым. Я помолилась, как умела, и в обратный путь. Мне еще успеть в лавру к святому Александру Невскому, да на поезд. Ночевать негде. Это сейчас, говорят, можно ночевать на подворье Оптиной пустыни. А тогда негде было.

На обратном пути в трамвае я спросила одну женщину, не знает ли она что-нибудь о тех мужчинах, которых я встретила, что за люди сидят там на лавочках. Она даже отодвинулась от меня и так недоверчиво спросила:
-  И ты от них живая ушла?

Плохая слава идет о них. Она сказала, что редко кто от них живым уходит. И как я чудесно от них избавилась: быстро и без последствий. Правильно поется: «Господь хранит пришельцев!»

    Неверный   муж
    Из   газеты.   Рассказывает   Степанида

    У моей мамы с годами зрение совсем ослабело, и я вечерами читала ей вслух. Особенно ей нравилось читать, вернее, слушать, наши православные газеты. В них отражается наша современная жизнь. Так однажды я прочитала ей что-то вроде очерка – историю одной женщины. Такую странную, что мама сказала:

-   Ничего не поняла. Ты как-то не так читаешь. Этого не может быть. Читай сначала.

Я прочитала сначала и сказала, что тоже не понимаю, как та женщина могла вытерпеть.

    Дело в том, что ее муж привел в дом, где они жили с пятью детьми, неизвестную женщину и сказал жене: «Она теперь моя жена, а ты убирайся, куда хочешь».
     До сих пор ничего необычного не произошло. Мало ли что бывает. Но дальше… Законная жена и мать пятерых ребятишек упала ему в ноги и умоляла не гнать ее, оставить в доме ради детей, за то она будет служанкой ему и его новой жене. Они снисходительно согласились. Она спрятала за занавеску детей и обслуживала мужа с его подругой. И так жили довольно долго.

    Чем она руководствовалась? Может быть, тем, что она не работала нигде, а он приносил деньги для питания. Если бы он выгнал ее, дети оказались бы без присмотра и голодные.

    Так она жила-жила, терпя пьяные выходки и оскорбления, пока задумалась, правильно ли она поступает.

Решила поехать в лавру к Преподобному Сергию за советом. Но как уехать? Жили они в Московской области, ехать не близко. Она попросила у мужа разрешения на поездку! И он сначала грубо ответил ей, но она упросила отпустить ее по-хорошему. И поехала.

    У святой раки с мощами Преподобного перед ней раскрылась рака, то есть открылась стеклянная крышка. Поднялась сама собой. Женщина не заметила этого, но заметил гробовой, то есть священник у раки. Он предложил ей рассказать ему о своей жизни и услышал от нее эту историю. В конце своей речи женщина сказала, что не знает, как быть дальше. Священник ответил, что Преподобный уже решил ее судьбу, пусть едет домой спокойно.

    Так и было. Дома она застала ужасную картину. Муж лежал, разбитый параличом. Подруга сбежала, не закрыв за собой дверь. Дети теснились в холоде и страхе.

    Она выходила мужа. Он поправился и повинился перед ней. Они вместе поехали к Преподобному. Там гробовой узнал продолжение этой истории.

    Мы долго не могли успокоиться от этого рассказа. Небольшая заметка в маленькой газете – и сколько сказано о терпении и подлинно христианском отношении ко всему происходящему. Нисколько гордости, самолюбия. Только забота о детях и о душе: боязнь кого-либо обидеть, задеть. Даже обидчика, даже обидчицу.

    Мама всё потом вздыхала и повторяла: «Умом Россию не понять. Нет. Только душою».

    Красавица
    Рассказывает Ираида 

    Я была очень красивой. Родители меня обожали. Но у мальчиков я не пользовалась никаким успехом. Они меня дразнили с детства: кошка зеленоглазая. У меня действительно большие зеленые глаза и каштановые волосы с медным отливом, не кудрявые, но очень пышные. Я не нравилась никому, и уже не раз улавливала вздохи то мамы, то папы: «Не родись красивой, а родись счастливой». Но счастье само нашло меня.

Я училась на втором курсе, когда в коридоре института меня встретил академик, еще не старый человек, и остановился. Он представился мне по имени-отчеству и спросил, как зовут меня. Я сказала: «Ираида Игоревна». Он пришел в восторг и пригласил меня в буфет. Там он сказал буфетчице: «Будьте добры, для Ираиды Игоревны бутылочку вот этого напитка, пожалуйста, и вот эти пирожные». Видимо, он не знал, как всё это называется. Но как он поднес всё это мне! Как королеве!

    Больше мы не расставались.
    Мы поселились в новой квартире. Я сразу ушла из института. Теперь я ходила по комиссионкам и в академическое ателье, где мне шили на заказ платья с драгоценными украшениями.

    Родилась дочка. Муж в ней души не чаял. Говорит, что в молодости он не замечал своих детей, теперь уже взрослых, а эту малышку не хочет оставлять даже на время рабочего дня. «Я бы, - говорит, - посадил ее в карман и носил с собой на работу и время от времени бы доставал и целовал». Меня осыпал подарками.

    Так мы прожили год, другой.
    Убираться к нам ходила женщина, очень простая и набожная. Иногда она что-то говорила о каком-нибудь празднике или святом, но мне это было так неинтересно. Я в ответ только хохотала. Был у меня тогда этот хохот. Даже не у меня, а во мне, если так можно сказать. Малейший пустяк – я хохочу. Стою прямо, чуть даже откинувшись назад, и хохот из меня изливается. Так ровно и плавно: ха-ха-ха-ха-ха.

    И так бы всё и было хорошо, но вот что случилось. Ну, сущий пустяк. Говорить не о чем. И всё пошло прахом.

    У мужа были иконы. Наверно, ценные, древние. Не знаю, откуда они у него. Они стояли на самом верху на книжных стеллажах. Хорошие книжные шкафы он оставил первой жене, а себе соорудил стеллажи: длинные ряды открытых полок. Однажды наша домработница пришла в ту комнату мыть пол и поставила ведро с водой, еще чистой, прямо под тот ряд, где наверху стояли иконы. Одна из них почему-то упала, как бы прыгнула, и прямо в ведро. Так и встала в ведре. Работница всплеснула руками и запричитала, а я захохотала. Она достала икону, понесла ее в ванную ополаскивать и говорит, что возьмет ее с собой для освящения в церкви. Завернула в чистое полотенце, которое у меня попросила. И так она расстроилась! А я не могу остановиться, хохочу и приговариваю: «Да она и не испачкалась. Вода чистая была! Ха-ха-ха-ха-ха!», смеюсь до слез.

    Икону она освятила и попросила поставить как-то понадежнее. Я ей самой предоставила эту работу. Она там как-то их укрепила, я и не смотрела.

    Дело было весной. Скоро ехать на дачу. Я совсем забыла эту нелепую историю. Вот уже стало совсем тепло, и я собрала дочку, почти трехлетнюю, поехали мы на вокзал. На спине у меня рюкзачок, дочку держу за руку. Идем по платформе. Смотрю: народ бежит. Оказывается, мы опаздываем. Расписание, что ли, изменилось. И я с ней побежала. Добежали до первого вагона. Он битком. Добежали до второго. Я веду дочку за руку в вагон, а сама стою на платформе, хочу ее первой ввести, а сама следом. Но она вдруг вырвала свою руку из моей, шагнула и – прямо, ровно опустилась между вагоном и стеной платформы. А поезд сейчас тронется. Я тяну к ней руки, а сзади рюкзак не пускает. Я как крикну. Двое мужчин справа и слева одновременно схватили дочку за одну и другую руки и вмиг вытянули ее оттуда. Она ничего не поняла. Совсем не испугалась. А я упала без сознания. Паралич. Увезли куда и как – ничего не помню. Когда пришла в сознание, у меня перед глазами падали по очереди икона и моя дочка. Икона и моя дочка. Икона и моя дочка. Одинаково падали: отвесно. Но меня вылечили.

    Домработница в то время забрала мою девочку к себе и хорошо за ней ухаживала, и даже окрестила. Лицо у меня осталось перекошенным. Муж дорого заплатил за пластическую операцию, но след остался. Теперь я зачесываю волосы на эту сторону. Но не в этом дело, а в том, что муж держался, пока я болела. Как только я поправилась, он свалился. Ведь он был так немолод. Наше счастье его поддерживало. А наше несчастье его убило. Он умер.


    Осталась я ни с чем. Профессии нет. Денег нет. И хохот мой исчез. Понесла я свои драгоценности в то ателье, где когда-то (кажется, так давно!) мне их пришивали на костюмы. Постепенно все отнесла – за бесценок. Потом сама пришла – наниматься на работу. Спрашивают: что умеете. Отвечаю: чему научите. Взяли. Постепенно кое-чему научилась. Дома стала вязать и даже брать заказы. Этому научила бывшая моя домработница.

    Теперь сама убираю в квартире. Первым делом я сняла со всякой предосторожностью иконы, обтерла их, положила в новую наволочку и отнесла в чулан на самую верхнюю полку. Пусть лежат. Они сами по себе, я сама по себе. Не знаю, за что я так наказана. Нас так воспитали. Да и все так живут. Я ничего такого не сделала.

    Сижу, вяжу, считаю петли и приговариваю: десять петель, одиннадцать петель, двенадцать… копеек (вместо: петель)… Только и осталось - копейки считать. Жизнь кончилась, едва начавшись.

    Страхи
    Рассказывает Елена

    На лето поехала я в деревню на свежий воздух и  парное молоко. Хорошо летом в деревне! Я поселилась у дальних родственников, очень добрых и простых людей. Такие терпимые. Если я что-то не так сделаю, ни за что не поправят. Как будто не замечают. Потом уж по их поведению я сама понимаю, как надо. Я подивилась такой деликатности.

    Сижу целыми днями у ворот и смотрю: как в сказке, коршун кружит. Это он цыплят высматривает. Козы прошли, гордые, надменные. Уже знаю, что вечером вон ту, черную, опять бабка с внучкой будут искать и гнать домой. Прошли овечки и прислонились к забору. Стоит мне сейчас встать и пройти недалеко от них, они все как одна встрепенутся и перебегут на другое место. Овцы робкие и дружные, жмутся друг к другу. Они стоят у забора, прижавшись к нему и одна к другой. Не случайно в Евангелии противопоставлены овцы козлам. Петух залез на небольшую кучку и кричит, надрывается. Я смеюсь над ним в душе: что же ты раскричался! Кучка-то больно ведь невелика.

    Так вот сижу-сижу, да и спохвачусь: молиться ведь надо, нельзя так долго бездельничать. Открою свои книги: Псалтирь, молитвослов – и начинаю читать. Про себя наизусть читаю, что помню. Потом Иисусову молитву да Богородичные. Так время идет незаметно, и нет ощущения зря пройденного времени.

Но вот что странно: с некоторых пор на меня начали нападать страхи. Не пойму почему. Молюсь как обычно, а перед наступлением ночи жутко как-то становится. Не хочу одна идти в избу. И однажды мне во сне кто-то невидимый сказал: «Нападаю и еще буду нападать». Я сказала: «За что? Хозяева ведь тоже верующие». Слышу в ответ: «Верующие. Но не молятся». Так мне стало понятно, кто гонит меня отсюда.

Поехала в город, заказала в церкви водосвятный молебен иконе Богородицы «Прибавление ума» и окропила этой водой дом, сени, даже сарай. Хозяев попросила молиться на ночь вместе со мной. Они сразу согласились. И так стало спокойно. Так хорошо! Хозяева говорят, что очень ко мне привыкли. За неделю до моего отъезда стали вздыхать: скоро уедешь. Я говорю: неделя еще впереди! Они говорят: «Она скоро пройдет». Взяли слово, что на следующий год в отпуск опять к ним приеду. Я дала слово с наказом, если они будут молиться и без меня. Они пообещали, и на том расстались.
    Как хорошо летом в деревне!

    Отпевание
    Рассказывает Ксения

    Папа наш долго болел, но умер все же внезапно. Он много лет страдал от последствий инсульта, а умер от рака желудка. Вот уж не ожидали. Он нес свои страдания восемнадцать лет, но не падал духом и был нам всем поддержкой. Даже когда он совсем обессилел, он пытался сесть на своей кровати и позвал нас помочь ему. Мы с мамой пришли, помогли ему сесть и сами сели по обе стороны от него, и сразу каждая из нас со своей стороны положила свою голову ему на плечо. Он сказал непривычно жалобно:
-   Держите меня. Мне тяжело.
Мама сказала:
-   Мы не можем. Это ты нас всю жизнь  держал и теперь держи.
    Я с ней была вполне согласна.

    Когда он перенес паралич, врач сказал, что правая рука и нога никогда не будут действовать. Папа спросил:
-   А как же перекреститься?
Врач удивился:
-   Вы религиозный?
И сказал:
-   Креститесь левой!
Тут папа удивился:
-   Я же не басурманин.
И он разработал правую руку так, что она стала разгибаться и поднимать легкую деревянную ложку до рта. Папа сказал своей руке:
-   До рта, значит, можешь. А до лба?
Он наклонял голову, приближая ее к руке, тянул руку. В итоге он смог перекрестить себя. После этого он стал совершенно спокоен.

    Сын вывозил нас в церковь, и папа стоял всю службу. Даже ночь на Пасху он выстаивал до утра, опершись на спинку стула, который мы брали с собой, к неудовольствию окружающих.

    За неделю до смерти он сказал мне, что видел – и не во сне, а наяву, ночью, не спал, видел, как в нашу квартиру входят молодые мужчины. Он спросил: «Вы к кому? Я вас не знаю» Они ответили: «Мы к вам». И смело так проходят в большую комнату и рассаживаются. Папа спрашивает меня, что это такое. А я не знаю.

    Потом другое. Он видит себя в большой комнате вроде бы на экзамене. Кто-то за столом спрашивает его: «Креститься умеешь?» Папа ответил утвердительно и перекрестился. Ему сказали: «Проходи». И он прошел в другую комнату с ощущением, что экзамен сдал. Там, куда он вошел, была светлая высокая комната, из нее было видно ту, из которой он вышел. В нее, видимо, опять на экзамен, вошли сразу двое мужчин. Им задали тот же вопрос. Они ответили тоже утвердительно, но никак не могли сотворить крестное знамение. Папа очень хотел им помочь. Он начал шептать: смотрите на меня. Вот так! И хотел перекреститься, чтобы им показать, но они его не слышали. К чему это? Я тоже не знала. Говорю: наверно, ты уснул, и это приснилось. Он утверждает: нет, не спал.

    Он умер тихо. Я поняла, что он умер, по тому, что он перестал дышать так усиленно, и глаза его, до того плотно сомкнутые, открылись. Оказалось, они большие и ярко синие. А в жизни они были небольшие и серые. Мой сын закрыл ему глаза. Мне было жалко закрывать их.

Сразу я начала читать Псалтирь. Заплакала. Сын отнял у меня книгу и велел заняться другими делами (чтобы я не плакала).
     Родственники читали Псалтирь день и ночь, сменяя друг друга, и следующий день не преставая. На погребение пришли друзья сына, молодые, сильные. Они не знали моего папу. И тут я поняла его первое видение. «Вы к кому? К вам».
    На ночь гроб отвезли в церковь. После вечерней службы я стояла около него и всем говорила: «Здесь мой папа», и все выходящие из храма молились о нем. В день отпевания наш гроб, естественно, поставили первым, поскольку его просто перенесли из крытой паперти в храм. Позже внесли еще два гроба и оба – с мужчинами. Тут я вспомнила второе его видение: двое мужчин вошли после него в комнату.

    Похоронили в Домодедово. Когда я возвращалась, то сказала брату: «Как тихо было на кладбище, даже самолеты не летали». Он странно посмотрел на меня и сказал, что они летали в большом количестве, и шум их ему очень мешал. А я не слышала.

    Ночью папа приснился мне. Я входила в церковь, а он шел навстречу мне, связанный погребальными пеленами, как в Евангелии описано воскрешение Лазаря. Глаза у него были ярко голубые, как я видела сразу после смерти.

    В церкви Ольга сказала мне, что в день отпевания на гроб моего папы ни одна муха не села, а два другие гроба были облеплены мухами. «Что значит: угодил Богу!»- сказала она задумчиво. А я мух не заметила. Зато сразу вспомнила, как в папином видении два другие мужчины не сумели сотворить крестное знамение. А ведь их тоже принесли в церковь. Видно, вера нужна не формальная, а действенная, живая, непосредственная.

     Святое причастие
     Рассказывает Анастасия

    Родилась я в деревне, как и многие русские люди. В церковь ходили с родней в соседнее село. В России ведь так было: есть в селении церковь – это село. Нет церкви – это деревня. Почему считалось унизительным назвать человека деревенским? Потому что это означало: он не учился в церковно-приходской школе, поскольку в деревне нет церкви, и остался необразованным или даже неграмотным, во всяком случае, невежественным. Я ходила в школу в соседнее село. Окончив ее, я поступила в педагогическое училище, потом в институт и так совершенно оторвалась от церковной жизни. И неизвестно, когда бы спохватилась. Жизнь катилась под уклон, а я этого не замечала. Были болезни и скорби, но это ведь у всех.

    И вот приехала я в Москву на педагогическую конференцию и решила навестить свою подругу по институту, которую не видела много лет. По окончании конференции я приехала к ней домой – а ее нет дома. Квартира закрыта. Села я на ступеньку и жду. Час, другой. Когда-нибудь она придет же домой. Но, оказалось, могла и не придти. Она лежала в больнице, муж в отъезде, дочь в командировке. Однако она пришла. Смотрю: выходит из лифта, еле живая. Увидела меня и говорит:
-   Тебя Бог послал. Еду сейчас и думаю: как я одна управлюсь, дома ведь ни души. А мне сейчас ничего поднимать нельзя, да я и стоять не могу, лечь бы скорее.

    Я веду ее в квартиру и там за ней ухаживаю, а сама удивляюсь: как так все произошло. Почему я ни разу не позвонила ей, пока шла конференция? Если бы телефон не отвечал, я бы и не поехала. Потом разговорились, и она просит меня отвезти ее в церковь, во время болезни надо причащаться. У меня мысли: доктор наук, а такие слова говорит. Может, от болезни она уже того? Но я не спорю, во всем с ней соглашаюсь: больной человек.

   Вдруг она меня спрашивает, давно ли я сама причащалась. Я замялась. Она говорит:
-   Ты же деревенская, у вас ведь церковь была?
Тут я ей объяснила разницу между деревней и селом. Но причащались, конечно, все. А в последний раз…лет …не помню… Впрочем, мне было тогда пятнадцать. Вот сколько. Вся жизнь прошла.

-   Тогда надо и тебе причаститься, - заявляет она мне. Вот еще! Пережитки!
-   Ты больная, а я пока не сумасшедшая. Мало ли что было в детстве да в глухой деревне! Зачем вспоминать.
Она молчит. Потом говорит:
-   Хорошо. Просто проводи меня завтра. Я одна не доеду. Они меня залечили. Такими сильными средствами лечили, что теперь у меня сил нет.

    Утром едем в церковь. Подруга моя приободрилась, чувствую, душой вся туда тянется. А там она подошла к священнику и о чем-то с ним поговорила. Он посмотрел в мою сторону и знаком меня подозвал. Я подошла. Он спрашивает:
-   Давно причащалась?

Меня смутило, что он ко мне, пожилой учительнице, обращается на «ты». Но оказалось, он ко всем так обращается как к своим детям. Услышав мой невнятный ответ, он сказал, что необходимо срочно причаститься. Завтра же.
-   Вы в дорогу собираетесь? А вдруг умрете в дороге? И без причастия? И что с вашей душой будет?

Я растерялась. Возражать неудобно. А он уже накрывает мне голову и говорит:
-   Слушаю.
Я не столько по памяти, сколько по догадливости соображаю, что он ждет исповеди, а я не знаю, что говорить. Тут он сам говорит, вроде бы от моего имени:
-   В храм Божий не ходила, Богу не молилась, посты не соблюдала, с мужем не венчалась, детей не крестила. Еще что?

Тут меня так прорвало. Я как зарыдаю. Это я, заслуженная учительница, гордость всего города. Рыдаю и не могу остановиться. А он ждет. Стоит спокойно и не призывает успокоиться. Даже еще говорит:
-  Плачь, Анастасия, плачь. Слезы сильно облегчают душу.

Тут уж я залилась в три ручья, хотя мысль сверлит: он меня не только на «ты», но еще и по имени, без отчества называет. Какое унижение. А слезы почему-то приятные, хочется плакать еще и еще, словно свинцовая тяжесть растворяется и уносится. Тут он положил мне на голову свою руку, тяжелую, и что-то говорит. Не мне. Наверно, молится за меня, - я так думаю. Потом отвел меня на скамью у стены и велел поститься тот день, с полуночи ничего не есть, не пить, вспомнить свои согрешения и утром приехать к причастию. Я уже не сопротивлялась. А он говорит моей подруге:
-   Елена, возьми ее.

Словно я была больная, а она здоровая. Я даже сразу не заметила, что он и профессора назвал только по имени. А ведь, наверно, знает, кто она.

     Надо ли говорить, что утром мы с ней приехали, и я причастилась. В тот же день я уехала. Лежу на своей полке в вагоне, ни о чем не думаю. Так спокойно на душе, как никогда и не было. Вечно мышиные заботы, неотвязные. А сейчас словно парю. Задремала. Вижу: лежу я в могиле на нашем деревенском кладбище, где я не была лет…очень много. Вокруг меня сырая земля осыпается. Я думаю: «Что же никто не приедет сюда и не наведет порядок? Так и буду лежать?»

Вижу над собой небо – низкое, серое, всё в тучах. Сейчас дождь пойдет. И вдруг небо мгновенно очистилось. Тучи резко раздвинулось, и выплыло солнце. Из него вырвался луч и прямо ко мне в сырую яму. Я встала и вышла из могилы.

    После этого летом я поехала в родную деревню. Первым делом пошла на кладбище, а там точно та картина, которую я видела во сне. Сырое заброшенное место. Никто даже не помнит, кто где похоронен. Начала искать моих сверстников. Нашла их новые адреса. Потом весь год переписывались и через год там встретились. Все вместе привели в порядок наше родовое кладбище. Поставили ограду, новые таблички, посадили траву, цветы и кусты.

    И выяснилось, что только я одна так далеко ушла от церкви, а они все, мои односельчане, постоянно бывают, хотя для этого им приходится ездить довольно далеко. Я-то, как всегда, хотела похвалиться, что-де в церковь начала ходить, но пришлось признаться в своей отсталости, что только первые шаги делаю.

    Покаяние
    Рассказывает Марина

Наша бабушка что-то стала сдавать. Часто сидит без движения или даже лежит неподвижно, а однажды начала вставать с дивана и упала. Да не просто, а расшиблась. Соседка сказала, что это плохой признак, надо бы уже и батюшку звать. Зачем?
-   А зачем священника к умирающему зовут?
-   Разве бабушка умирает?
-   А вы не видите, как она изменилась? Всегда была такая бодрая, энергичная, везде ходила, со всеми разговаривала, а теперь как замерла.

Мы задумались. Муж поехал в ближайшую церковь и рассказал батюшке. А рассказать было что. Наша бабушка в молодости была очень большой активисткой. Она и в партии была… да что там… в партии многие были…Она работала в ЧК и даже сама, лично расстреливала людей… Она сама об этом рассказывала раньше, когда мы, внуки, были маленькими – как она боролась с врагами народа. И мы ею гордились. Не у каждого есть  такая передовая и боевая бабушка. Но что с ней происходит теперь? Врач не нашла особых болезней и прописала рыбий жир и движение. А как заставить ее двигаться?

Священник выслушал и назвал день, когда он приедет. Мы его предупредили, что бабушка может его не принять. Он спокойно ответил:
-  А вот и посмотрим.

Дома мы начали думать, как подготовить бабушку к приходу священника. То так начнем говорить, то этак, она вскоре догадалась и как закричит:
-   На дух не допущу его! Не вздумайте привезти! Этого еще не хватало! Это мне-то, мне-то…

И тут с ней чуть не удар сделался. Мы перепугались, уложили ее, успокоили, что никто не придет, напоили ее валерьянкой. Но от батюшки не отказались.

И вот настал день. Муж поехал в церковь за священником, по дороге рассказал ему о реакции бабушки, а батюшка молчит. Он в полном облачении. Так и вошел в квартиру. Бабушка как его увидела – что с ней сделалось! Как она вскрикнула:
-   Батюшка! Это вы! Батюшка! А я…

И залилась слезами. Он ее взял за руку и медленно повел в комнату. Мы слышали ее рыдания. Потом она громко говорила, почти кричала с восторгом:
-   У нас в селе был большой храм, отец Николай был такой добрый… А потом я уехала в город учиться. А храм был в честь Преображения Господня. Батюшка, я все помню. Я все помню. Мы на все праздники ходили. Ах, батюшка, что я сделала со своей жизнью! Батюшка! Если бы вы знали! Что я сделала!

Потом, видимо, батюшка ее утешил, она стала говорить все тише, тише… Потом было молчание. Наконец, он вышел и сказал:
-   Не беспокойте ее. Она уснула. Пусть отдохнет. Долгая у нее жизнь была, долгая и трудная. Но главное – финал. Как окончишь жизнь – так и судьба решится.

После этого бабушка не стала более подвижной, но стала тихой-ясной, она не лежала теперь, а сидела и чему-то улыбалась. Так с улыбкой в кресле и умерла. Мы и не заметили. А шел ей девяносто восьмой год.

В тот же храм мы отвезли ее на отпевание. Священник сказал, что Бог ждал ее покаяния ради того, что в детстве она  была в храме. И рассказал нам еще одну историю.

Вот так же, как мы, раньше нас, его позвали в дом к старушке, которая решительно была против его посещения. Но он вошел в квартиру, провозгласил:
-   Мир дому сему!
И та старушка, лежа без сил на диване,  вдруг села и спросила:
-   Это кто?
Ей не ответили, чтобы не сердить ее. Она воскликнула:
-   Неужели батюшка?

Как она могла это понять? Она его не видела. Тут он вошел к ней в комнату. И она протянула к нему руки. Родня смотрела в дверь и глазам не верила. После исповеди и причастия старушка поднялась с дивана! Сама вышла со священником в прихожую и решительно потребовала:
-   Батюшка, причастите всех! Всех! Немедленно!

Она всю жизнь была директором школы и привыкла командовать. Потом рассказала, что ее бабушка была глубоко верующей и водила всю семью в храм, сама все посты соблюдала, у нее и лампадка была негасимая. Но ее жестоко убили. И внуки потеряли веру.

Священник сказал:
-  Как много значит детская молитва!

А мы поняли: как много значит исповедь. Это ли не чудо… Призналась наша бабушка во всем – и всё прощено. Мы же сами видели перемену в ней. Какие еще нужны чудеса…

      Воскреснем!
      Рассказывает  Анна

    Моя мама видела странный сон. Будто идет она по улице, а народ бежит куда-то в приподнятом настроении. Мама спрашивает пробегающих мимо людей, куда они бегут. Им же некогда, но кто-то сказал:
-   Спешим Бога славить.
Тут мама подняла руки к небу и громко стала славить Бога:
-   Слава Тебе, Господи, слава Тебе, что я дожила до этого времени!

    Мама рассказала нам этот сон. Папа слегка махнул рукой и ничего не сказал. Мама спросила меня, верю ли я. Я засмеялась:
-   Если бы ты знала, какие силы стоят на страже коммунистического порядка, ты бы не видела таких снов!

    На маму нисколько не подействовала наша реакция. Она тихо сказала:
-   Так будет.

Папа мне тоже тихо сказал:
-   Мама видит во сне то, о чем мечтает. Пусть мечтает.
Он думал, мама не услышит, но она услышала и сказала мне:
-  Твой папа не грубый, нет, но неделикатный.
Папа весело засмеялся:
-   Где уж мне быть деликатным, я ведь не могу даже лошадь в огород привести!

    С лошадью была такая история. Учителям выделили участки под огород по 4 сотки. Мои родители копали и сажали, а мама однажды предложила привести лошадь и вскопать быстрее. Папа ответил, что лошадь не пройдет, слишком узкие дорожки, и так по 6 соток не хватило. Но вот как-то мама с торжеством заявила:
-   А сосед привел лошадь на участок! Наконец-то я оказалась права.

Папа удивился. Подумал и спросил:
-   Ты видела лошадь?
-   Нет. Я ее слышала.
-   Она ржала? 
-   Нет. Сосед на нее кричал, как кричат на лошадь.

Тогда папа предложил нам всем затаиться в садовом домике и подождать. Мы притихли, словно нас нет. И слышим громкий грубый голос соседа:
-   Но, куда полезла?! Держи правее!

Мама, торжествуя, посмотрела на папу, а он весело улыбался и показал рукой на окно. Мама выглянула и увидела, что сосед кричал на жену.

Все мы очень развеселились. Мама сказала, что не знала, чтобы так кричали на жену. «Ведь у него жена учительница!»
-   Зато он милиционер. Знаешь, с какими типами он встречается! Там улыбкой и лаской никого не проймешь, только сам погибнешь. Это тебе не первоклассники.

    С тех пор мама молилась о соседе, чтобы смягчилась его натура. Под Новый год его жена в школе плакала. Когда ее спросили, в чем дело, она разрыдалась. Муж принес цветы. Не домой, а в школу, чтобы все видели, как он ее уважает и как все должны ее уважать. Никто, кроме мамы, не понял, почему она плакала. Дома мама рассказала об этом. Папа спросил:
-   Добилась?
Мама потупила голову и сказала:
-  Но ведь смягчилось же его сердце.

    Когда мама увидела тот сон, а мы вспомнили о лошади в огороде, то все вместе подумали: а вдруг мама и такие, как мама, вымолят у Бога, и всё переменится. Даже папа задумался. И что же – все дожили до перестройки. СЛАВА БОГУ!
               


     «Утоли моя печали»
     Рассказывает Марина

    История моя очень короткая и простая. Одиннадцать лет у нас с мужем не было детей. А после молитв к иконе «Утоли моя печали» родился сыночек. Кажется, всё так просто. Непростым только был мой путь к иконе и в церковь.

    Муж крещеный и в принципе верующий, а я ни то, ни другое. И по характеру мы разные. Он серьезный, его даже угрюмым называют, а я легкая, мне бы петь и танцевать. Я бы села мужу на колени и обвила лентами и цветами! Но даже сказать об этом боюсь. Да и не муж он мне. Так, сожитель. Я ведь понимаю: не регистрировались и уж, конечно, не венчались. Живем в разных квартирах,  у каждого своя, хотя в основном я ночую у него. Но всем называю его мужем, так и привыкла.

    Он истратил много денег на мое лечение, но всё бесполезно. Однажды я в какой раз сдала кровь на анализ и вижу сон: ко мне протянута прекрасная женская рука, красивый рукав спускается от манжета. В руке веером листочки с анализом моей крови. Невидимый голос говорит:
-   Смотри. Анализы те же. Молись Богородице.
И всё.

    Первым делом я загоревала: опять зря выброшенные огромные деньги, опять конец надежде. Потом вспомнила: «Молись Богородице». Как? Я некрещеная даже. Мужу не хочу говорить. И так у него со мной много мороки.

    В нашей комнате на работе одна женщина всегда обедала отдельно от нашей компании. Она объясняла, что у нее не совсем здоровый желудок, и требуется питание точно по часам. Я вошла однажды и вижу: она перекрестила свою баночку с винегретом. Я сделала вид, что не заметила, а потом наедине подошла к ней и сказала: «Мне надо окреститься. Вы должны мне помочь». А времена были советские. Работали мы в государственном учреждении. На такие темы и заикаться нельзя. Одну сотрудницу бухгалтерии уличили в посещении церкви, и сразу вокруг нее пустота, общее осуждение. Сразу не уволили только потому, что зарплата у нее была меньше всех.

Эта Екатерина Ивановна принесла мне Евангелие. Я почитала первое и ничего не поняла. Читаю и  читаю. За что в тридцатые годы убивали за эту книгу? Почему сейчас нельзя ее открыто читать? Но обсуждать это не  с кем. Муж замкнутый. Екатерина Ивановна мне не подружка. Все же я ей кое-что успела сказать, и она вывела меня в церковь. Отстояла я службу. Устала. Рядом со мной маленькая девочка стояла возле бабушки и всё спрашивала ее:
-   Когда будет «Отче наш»? Скоро «Отче наш»?

Я знаю, что в храме нельзя разговаривать, но мне так хотелось поговорить с такой благочестивой девочкой, я не выдержала и тихо спросила ее, почему она так любит эту молитву. Девочка пояснила:
-   После нее мы сразу идем домой.
    Я вздохнула. У меня точно такое настроение.

    Наконец Екатерина Ивановна сообщила мне, когда можно идти на собеседование перед крещением, где меня наставят на жизнь во Христе, и принесла мне «Молитвослов». Начала я его читать и ахнула! Это же всё про меня написано. Скорее маме звоню: какие великие святые писали про себя такие молитвы! А как же мы должны о себе молиться. Мама отвечает:
-   Мы прямо в ад пойдем, на вечные муки. Мы не увидим Христа, так как не посвящены Ему, то есть некрещеные.

      Ничего себе! Я и не догадывалась, что у мамы такие мысли. Они мне очень не понравились. Страшно за нее стало: в ад нацелилась и к мукам готовится. Не проще ли окреститься. Говорю ей об этом, а она и слушать не хочет. Что уж теперь, всю жизнь без Бога прожили. Хватит лицемерия. Чему быть, тому быть. Я не выдержала и сказала ей пословицу нашей бабушки: «Лень вперед нас родилась».

    Наконец я прошла беседу и так расстроилась от всех вопросов и моих ответов, которые, я вижу, батюшке не нравятся. Решила поехать на свою квартиру. Оттуда позвонила Борису, что не приеду, голова болит. А сама на следующее утро, заранее отпросившись с работы, поехала принимать святое крещение. В церкви народу – толпа! Не я одна такая сообразительная. Народ подался креститься. Долго всё длилось.

    Опять устала. Поехала к мужу. Он скоро с работы приехал, вошел и улыбается. Это так непривычно. Говорит: -   Я тебе конфеты купил. Смотри какие. Чтобы голова не болела.
Я говорю:
-   А я сегодня окрестилась.

У самой же нет сил ждать его ответа. Он побежал в комнату и принес шаль, ею укутал мне ноги, на плечи положил свою кофту, хотя у меня своя такая же есть, и сказал:
-   Сегодня Господь нашел свою заблудшую овечку, взял ее на плечи и принес мне.

    Сам заварил чай, достал сливки, открыл конфеты. Ой, какие! Я впервые за последнее время улыбнулась. Рассказала ему всё. И то, что теперь буду ходить на акафист к иконе «Утоли моя печали» в Николо-Кузнецком храме.

    Ходила я всего четыре раза. Как войду в дверь, встану на колени и так иду. Про себя приговариваю:
-   Господи, прими мое моление. Царица Небесная! Зачти мне это хождение, как принимала у тех крестьянок, которые по версте под палящим солнцем шли на коленях по дороге, а не как я, несколько шагов в церкви. Зачти и дай мне ребеночка!

Дойду до иконы, головой приложусь – и в сторону. Надо скорее другим дать место. Отойду тоже на коленях и обещаю, что буду воспитывать младенца по-православному, причащать и потом отдам в воскресную школу.

    А потом нам объявили: наступает Успенский пост, и акафистов пока не будет. Я разочаровалась. Так мало походила. Но потом возобновила свое моление, причащалась. И вот – беременность. Муж сразу велел уволиться с работы. Еще до рождения сына мы с Борисом зарегистрировались, обвенчались, соединили наши квартиры. «Всё ладом» – сказала мама. И тоже окрестилась – в один день с нашим ребенком. Вот когда моя душа встала на место! Вот когда я стала полностью счастливой! Слава Тебе, Господи!               

      Чудо святой Ксении Петербургской, блаженной
      Рассказывает монахиня Н..

    Мы с мамой жили в селе. Чтобы как-то заработать, мы с ней набрали у наших соседей огурцов, всего семнадцать мешков, и повезли их на продажу в Ленинград (Петербург так назывался тогда). У каждого шлагбаума нам приходилось делать пересадку. Пока мы довезли огурцы, они побились, кое-где почернели или пожелтели.

    В Питере сначала приехали на базар «Светлана», но что–то там было не так, и мы поехали на «Сытный». Мама накануне всю ночь не спала, лежа молилась блаженной Ксении со слезами:
-   Ксенюшка блаженная, не дай погибнуть. Помоги. Не рассчитаюсь за огурцы с хозяевами, не то, что деньги заработаю, как хотела.


    На базаре справа и слева от нас стоят продавцы с хорошими огурцами. Они зелененькие, маленькие, видно, что только сорваны с грядки. А наши огурцы большие, желтые и с темными пятнами. Мама стоит, молится. Ее лицо то бледнеет, то краснеет. Соседи по прилавку говорят, что с ней что-то будет неладное сегодня.

    Проходят нищие. Мама им подает по огурцу. Вдруг подходит старушка с палочкой, точь-точь, как рисуют Ксению блаженную. Она смотрит на наши огурцы и говорит:
-   Какие хорошие огурцы!
Моя мама отвечает:
-   Не смейся, бабушка, - и указывает направо и налево. - Там хорошие огурцы.

Старушка же говорит:
-   Нет. Там плохие. Хорошие у тебя.
Мама говорит ей:
-   Бабушка, ты, наверно, огурчика хочешь. Так возьми.

Та покачала головой, не хочет брать. А сама стоит, не отходит. Тут приходит женщина и просит маму:
-   Дай твой огурец попробовать.
Мама подала. Та откусила и говорит:
-   Какие у тебя огурцы! Дай мне десять килограммов.

А та старушка рядом стоит. Потом подошел второй покупатель и тоже просит:
-   Дай-ка попробовать!.
Мама и ему подала. Он говорит:
-   Какие у тебя огурцы! Взвесь мне восемь
килограммов!

Старушка все стоит и смотрит. Третий покупатель подходит и просит пять килограммов. И тут старушки не стало. А к нам выстроилась огромная очередь длиной в три прилавка. Мама сказала, что осталось три мешка. Задние закричали:
-   Не давай помногу! Хоть по двести граммов пусть всем достанется! Наконец-то нашли хорошие огурцы!

    Так по молитве моей мамы сама Ксения блаженная въявь явилась нам и сотворила чудо, помогла нам. Она тогда еще не была прославлена.

    На ночлег мы пришли к нашей знакомой, большой почитательнице Ксении блаженной. Мы ей все рассказали, а она нам сказала, что завтра пойдем в часовню Ксении блаженной на Васильевский остров, на Смоленское кладбище, и поблагодарим ее за великое благодеяние.

    Это было в день целителя Пантелеимона, накануне праздника в честь Одигитрии, то есть Смоленской иконы Божией Матери. В знак благодарности мы решили идти пешком почти от Варшавского вокзала на Васильевский остров. Вышли в семь утра, а пришли в семь часов вечера.

    У нашей знакомой была на голени трофическая язва такой величины, что ладонью не прикроешь. С такой ногой она прошла через весь город. Когда пришли на Смоленское кладбище, она сказала, что больше не может идти, и предложила пойти посидеть на могилке Ксении блаженной. Там же слезоточивый образ Спаса Нерукотворного.

    Мы дошли туда и сели. А там в то время верующие читали книгу, но хозяйка ее как раз решила забрать. А я всегда с собой носила Евангелие и Псалтирь. Было мне восемнадцать лет, я громко читала. Спрашиваю:

-   Что хотите, чтобы я вам почитала: Евангелие или Псалтирь?
Мне говорят:
-   Евангелие у нас есть, а Псалтирь редко встретишь. Читай Псалтирь.

Я решила начать  читать там, где откроется. Открылись слова: «Приидите поклонимся подножию Ног Его, ибо свято Оно». Я сразу встала на колени и приклонилась к земле головой. Разгибаюсь и смотрю на небо. На небе хоть бы одно облачко. Небо голубое – голубое. И вдруг вижу над головой в небе огненный диск – круг, и  в нем сидит Божия Матерь Смоленская. Я говорю:
-   Ой, смотрите, Божия Матерь!

А рядом другой огненный круг, и в нем сидит Спаситель с раскрытой книгой. Я восклицаю:
- Ой! Спаситель!

Народу собралось много. Кто видит, те все плачут. Другие спрашивают: «Где? Где?» и не видят. А я опять говорю:
-   Ой, смотрите, Он уже не в огненном диске, а так, вне его, с расцветшим жезлом…

То есть держит жезл, а на нем распустившийся цветок, раскрывшийся бутон, иначе говоря.
Потом говорю:
-   Ой, посмотрите, стоит Моисей со скрижалями…
Именно так, как изображается на иконе.

Те, кто увидел, подняли страшный вопль. Очень многие не видели. Спрашивают: «Где? Где?» 

Тут явилась милиция разгонять сборище. Наша знакомая говорит: «Пойдем скорее в часовню». Тогда часовня была еще действующая, но часы работы уже вышли, и она была закрыта, но сотрудники были еще там. Они были нам знакомы и впустили нас, когда мы постучали. Дверь тотчас же закрыли. Я вижу в окно: милиция пошла вокруг, а мы в безопасности.

    В часовне был батюшка. Ему мы рассказали, как явилась Ксения блаженная и сотворила чудо. Батюшка сразу отслужил благодарственный молебен Божией Матери «Смоленской» и панихиду по Ксении, так как она еще не была прославлена.

В то время у мамы очень болели зубы. Служительница часовни дала маме цветок от могилы Ксении блаженной. Мама положила цветок на больной зуб, и он перестал болеть.
    Когда мы вышли из часовни и проходили по могильным дорожкам, я смотрела на небо. Солнце на закате, но до горизонта еще не дошло. Выше солнца показался Крест. Рядом с Ним стоит Божия Матерь, сложив руки крестообразно, и смотрит на Крест. Мария Магдалина стоит на коленях, головой прижалась к Кресту, руками обхватила Крест. Это видели только мы втроем. И пока мы шли на трамвайную остановку, Крест всё время был виден.

    Когда же мы пришли к трамвайной остановке, то видели на необыкновенной высоте престол, и сидят двое, и голубь между ними, как изображается на иконе Новозаветной Троицы. А ниже рядами: народ – народ – народ – в три ряда. И все потягивают к нам руки. Это видели тоже только мы втроем.

    С этого момента в моей душе произошел переворот. Я сказала, что впредь ходить буду только в церковь и больше ни на танцы, никуда. Только в храм Господень.

    Это всё было наяву, в небе в канун Смоленской Божией Матери у храма, посвященного этому празднику, на Смоленском кладбище, когда там шла всенощная служба.


    Да будет благословен триипостасный Бог во веки веков.
    Аминь. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Аминь.

    Несколько слов о дальнейшей судьбе этой девушки. Вернувшись домой, она выполнила свое решение не бывать нигде, кроме храма. Она очень хотела принять монашеский постриг, но мама не благословляла, боясь, что дочь не выполнит всех обещаний, которые даются при пострижении. Похоронив мать, девушка приняла постриг.

    Однажды ей приснилась мать. Себя монахиня видела на каком-то пароходе квадратной формы, вроде ковчега, а мать стояла за бортом по пояс в воде и просила помощи. Монахиня очень хотела ей помочь, но чем? Мать кричит ей:
-   Брось мне твой старый лапоть!

Монахиня взяла откуда-то взявшийся старый лапоть и бросила его матери. Она взяла его с огромной радостью и благодарила дочь, уверяла, что теперь она не утонет. И действительно, вслед за пароходом она поплыла на нем, как на спасительном круге.


    В жизни монашествующих много событий духовного рода. Но они не рассказывают о них. Матушка сказала мне, что чудеса являются тем, кто сделает из явления правильный вывод.

      Чудо Николая Чудотворца
      Рассказала монахиня С.
     Матушка прислала письмо о паломничестве православных священников и мирян в Иерусалим.

«Нынче зимой они на теплоходе устремились в Иерусалим, а по дороге – на гору Афон и в город Бар к Николаю-батюшке как раз во время его зимнего празднования. Во время путешествия на корабле служили литургию. Когда причалили к городу Бар, то узнали, что была страшная буря, и два корабля утонули, а наш теплоход  с паломниками даже не качнуло ни разу. Что значит: литургия!»

     Новая москвичка
     Рассказывает Ольга

     Я оканчивала МГУ, факультет журналистики. Мне предстояло покинуть столицу и ехать по распределению, чего мне очень не хотелось. Чтобы остаться в Москве, я обошла многие редакции, выполнила многие задания, все были мною довольны, но не могли взять на работу без московской прописки. Какие только зацепки я не использовала – бесполезно. Надо было сдаваться судьбе. Я поехала на Казанский вокзал и на 26 августа купила билет далеко-далеко. 25 августа отвезла вещи в камеру хранения при вокзале. Завтра отъезд. Сегодня последний день, точнее вечер. Не хочется ехать в пустую комнату моего прекрасного общежития на Воробьевых горах. Правда, тогда они иначе назывались.

    Медленно бреду по Тверской. Свернула в переулок. Там вижу приоткрытую дверь. Прямо на улицу приоткрытая дверь. Что такое? Оглядываюсь: церковь. А что мне мешает? Я вошла. Народу мало. Священник ходит где-то, чем-то машет, кто-то где-то что-то читает. Я стою, как в театре. Делать мне все равно нечего. Могу и постоять. Стою, никому не мешаю. Как вдруг кто-то говорит кому-то:
-   Э, деточка, да у тебя беда!

Я думаю: надо же, у кого-то беда. А мне какое дело. И опять слышу те же слова. Кто-то трогает меня за рукав. Смотрю: старушка. Я лезу в карман за монетой, а она говорит:
-   Мне не надо, у меня пенсия хорошая, и дети помогают. А тебе вот помощь нужна. Очень ты, миленькая, пасмурная.
Я от нее хочу отойти, а она говорит:
-   Мне от тебя ничего не надо. Ты подойди к Страстной иконе Божией Матери и поговори с Ней.
Я думаю:
-  Я пока в своем уме, чтобы с иконой разговаривать.
А она продолжает:
-   Эту икону перенесли сюда из Страстного монастыря, когда его разрушали. Тот монастырь был основан ради этой иконы.

Старушка отошла от меня, а мне почему-то стало любопытно, что за икона. Я покрутила головой и увидела ее за углом, рядом с собой. Подошла я к ней, рассматриваю. Люди думают, наверно, что я молюсь, а я просто смотрю, хотя не могу почему-то понять, что изображено, не о том мысли, просто смотрю, да как заплачу.

Тихо так плачу. Слезы льются, льются. Уже нечем их вытирать, платочек промок. Тут я спохватилась: о чем я плачу? Какая беда? Многие студентки уехали давно. Я одна дотянула до последнего дня проживания в общежитии. Завтра уже комнату надо сдавать, уже сегодня дежурная по этажу приходила предупредить. Так я себя уговариваю, а слезы бегут-бегут. И тут я дала волю своим чувствам и, как матери родной, которой у меня нет, сказала иконе:
-   Мне надо уезжать, а я не хочу. Если бы Ты мне помогла остаться, хотя это совершенно нереально, я понимаю, но я так уж говорю, как бабушка эта сказала, если бы мне остаться, я бы к Тебе всегда сюда приходила и приносила цветы и свечи и …- вдруг у меня вырвалось, не знаю как: и ребеночка своего…». Тут я начала улыбаться и перестала плакать. Так это случилось, что я впервые в жизни пришла в церковь, будучи крещеной в детстве, и так помолилась. Вышла спокойная и поехала к себе.

    Только вошла в комнату, мне с пульта звонок. Значит, кто-то мне звонит по телефону. Иду по коридору к телефону медленно, уверенная, что это ошибка. Никто не может мне звонить. У меня ни с кем никаких отношений, кроме деловых, не было, а они закончились. Беру трубку и слышу голос, словно из далекого прошлого.

Это мой давний знакомый, когда-то давно, год или больше назад, встретились с ним у моей знакомой, ее муж с ним работает. Они тогда специально нас познакомили, но из этого ничего не вышло. Не могу же я объясниться первая, а он изредка с тех пор звонит и два раза в кино ходили. Он мне понравился, а я ему, значит, не очень. Я о нем и думать давно перестала. А тут звонит. Говорит медленно, как всегда. Он латыш, по-русски говорит не очень гладко, но на работе ему и не надо разговаривать. На «почтовом ящике»  это не требуется. При встречах с ним я еще подумала: «Пусть он говорит медленно, я за него всё скажу, что надо, это моя профессия». И вот он говорит, а я почти не слышу, потому что мысли у меня одни: что толку мне от его звонка. Я уезжаю. Он спрашивает, слышу ли я его. Да слышу-слышу. А не могу ли я выйти к нему сейчас. Куда? А он здесь, внизу, у проходной.

    Я нехотя иду. Медленно, еле ноги переставляю. Вышла за проходную. Свернула направо к телефонным будкам. Он стоит. Высокий, и потому не видит моего лица, а я еще голову опустила. Мне не до чего. И тут всё произошло. Он приехал объясниться мне в любви, сказать, что стеснялся, колебался, не верил в мое ответное чувство, потому что не говорун и на своем языке, а на русском тем более. Он очарован моим голосом. Он всегда помнит меня. У него комната в семейном общежитии, и он может туда привести свою жену. Я поднимаю на него глаза: что он хвалится мне своей женой? Спрашиваю:
-   Какую жену?
Он говорит:
-   Тебя.

    Назад за сумкой я не шла и не бежала. Я летела. Но там я сообразила, что так мгновенно нельзя. Ни одна женщина не может собраться за минуту, а я ему не сказала, что у меня вещи на вокзале. Надо тянуть время. Я пошла в душ и считала до ста, до двухсот, чтобы не выскочить моментально. Потом просто сидела и улыбалась. Потом встала и пошла медленно, медленно, чтобы не бежать. Оставила ключ на пульте, вызвала лифт. А он потом сказал, что приготовился ждать часа два, и очень радовался, что я не передумала и сразу согласилась стать его женой.

    Так все и произошло.

    Наутро я помчалась на такси за вещами в камеру хранения. В его комнате я всё изменила: на скорую руку повесила шторы, прикрепила по стенам фотографии и открытки, постелила скатерть на стол и поставила цветы. В кулинарии накупила всего вкусного, что могла. Вечером он открыл дверь и закрыл. Он решил, что ошибся дверью. Он сказал: «Это не моя комната. Что ты с ней сделала?»

Через день мы поехали в загс. Шофер такси сказал:
-   В загс, так в загс, брак так брак, только чтобы без брака.
Я сказала твердо:
-  У нашего брака не будет брака.
Из загса я повезла мужа в церковь. К Страстной иконе. Там всё ему рассказала.
-   Раз тебя мне дала Царица Небесная, значит, навеки.
Он согласился.
    Детей крестили в этой церкви. Потом окрестился муж, и сами обвенчались. Это было много позже, когда в церкви нас уже знали в лицо и не потребовали паспорта.

     Были искушения. Одна соседка начала поглядывать на мужа. Я, как заметила, сказала:
-   Не затевай. Муж мне дан от Бога. Он тебя накажет. Как? Машина наедет или с 18 этажа упадешь или…
Она не дослушала и убежала. Больше не ходит.

    Так я на опыте убедилась, что Бог может всё. Только молитесь.

       За брата
       Рассказывает   Таисия

    Мой брат в детстве был такой милый. Он никогда не разрешал маме мыть пол. Если она и соберется, а ему самому некогда, он прятал ведро в комнату и дверь закрывал на ключ. И мне всегда помогал, обо всем заботился. На работу ко мне вечером приезжал и домой нес сумки с продуктами, которые я купила во время обеденного перерыва.  Все вокруг говорили: «Какая счастливая женщина станет его женой!»

И вот она нашлась. Ею все были довольны. Но брат мой совершенно переменился. Не сразу. Постепенно. Окончилось тем, что он перестал навещать не только меня, но даже родителей и не приехал к маме даже тогда, когда она лежала в больнице рядом с его работой. Его жена посылала туда: «Забеги, сунь бабусе связку бананов. Разве трудно». Но он, возможно, чувствовал в этих словах что-то для себя неприемлемое, или еще что-то двигало им. Не знаю. Но он не шел. Если он хотел о чем-то меня спросить, то звонил на работу и говорил резким пренебрежительным тоном. Однажды я написала ему письмо с вопросом, ощущает ли он сам разницу в своем поведении. Он позвонил мне на работу и отчеканил:
-  Больше никогда не смей мне ни писать, ни звонить, ни приезжать!

Я не успела положить трубку, как начала терять сознание. Сотрудница за соседним столом увидела, что мое лицо побелело, и я начала падать на стол. Она подбежала ко мне и брызнула на лицо водой из графина. Другая дала мне выпить каких-то капель. Все вздыхали:
-   Вот поговорила с братом! А какой был человек!

    Папа глубоко вздыхал, когда мы вспоминали о брате, и ничего не говорил. А что скажешь? Скоро братик мой начал седеть. Виски засеребрились. А ему всего тридцать. Начал болеть. Его жена по телефону укорила меня: «Вы его в детстве не долечили». От чего?

    По работе меня послали в командировку в Ленинград. Так назывался тогда Петербург. Папа как услышал, сразу заволновался. Потом говорит:
-   Съезди там в Александро-Невскую лавру к мощам святого великого князя Александра Невского. Он при жизни был очень силен. Даже в войну его вспомнили, сам Сталин призывал его имя для победы. Твой брат крещен в честь именно Александра Невского. Попроси его помочь нам. С нашим Сашей творится что-то неладное и непонятное.

    Я поехала. Дела было на два дня и как раз накануне Рождества Господня. Тогда этот день еще не был праздничным, то есть выходным. Это был обычный рабочий день. В конце первого дня моего пребывания в Ленинграде вечером 6 января я поехала в лавру. Так хотелось всю ее осмотреть, но темно, и надо в церковь, пока идет служба. Я подала записочки, отстояла службу, помолилась на коленях перед ракой святого Александра. По окончании службы выхожу, а что творится на воле, как моя бабушка говаривала. На воле метель. Да какая! Ничего не видно. Идти нельзя. А мне надо на троллейбус.

Еле перешла площадь перед метро. Впервые ощутила, какая огромная эта площадь. Как море. Метет так, что прерывает дыхание. На Невском зашла скорее в первую же открытую забегаловочку. Там тепло и светло. Перевела дыхание. Очень мне нравились тогда эти питерские крохотные кафе. Чуть ли не в подъезде они располагались. Столиков, вернее, стоек – одна-две. И бульон с яйцом, и чай с пирожком. Что еще надо? Но мне надо дальше. Еле добралась до гостиницы.
    Там улеглась. И сразу вскочила: с грохотом отвалилась фрамуга. Вся буря влетела ко мне. Некогда даже одеться, скорее пытаюсь ее закрыть. Только легла, она отвалилась опять. Пришлось повозиться. Ну, думаю, простужусь. Уснула мгновенно.

Проснулась от какого-то необычного ощущения: вся комнатка моя залита ярким светом. Солнце смотрит прямо на меня. Небо высокое синее. Всё покрыто ярким белым снегом. Чудо!

    Радостная, бегу по своему делу и только по дороге вспоминаю: что-то мне сегодня приснилось. А как вспомнила, так и остановилась. Но в метро нельзя останавливаться. Пришлось двигаться. Сон ярко предстал передо мной во всех деталях.

    Я была в каком-то подвале или на чердаке, где в сундуке хранится всякий хлам. Огромный сундук караулит старый солдат. Я подошла к нему и требую открыть сундук. Он не хочет. Я стою и молча жду. Он нехотя со скрипом медленно поворачивает ключ в огромном заржавленном замке, снимает замок и открывает сундук – поднимает крышку. Сундук набит большими, в человеческий рост, тряпичными куклами. Они лежат там не ровно, а в согнутом и скрюченном положении. Солдат берет одну из таких кукол, вынимает ее из сундука, встряхивает и ставит на пол. Я в ужасе: это мой брат. Он еле-еле стоит. Солдат сказал ему: «Иди». И он сделал неуверенный шаг, словно не умеет ходить. Потом второй. Я позвала его: «Саша!», но он не повернул голову.

Сделал еще шаг и медленно пошел. Солдат закрыл сундук. Я - к нему: «Ты что! Там же люди живые!» Но он меня не слышит. Оглянулась: брат уже ушел.

    В метро, когда я вдруг всё вспомнила с такой точностью каждого момента, меня сразила та же мысль: сколько людей там осталось. И как они попадают туда?

    Папа дома мне объяснил: на то и магия, и колдовство. Они берут в плен душу и делают с ней, что хотят. Душа – святое место. Свято место пусто не бывает. Если там нет Бога, то поселяется другой, кто не жалеет душу. А чтобы Бог поселился в душе, недостаточно только не отрицать Его. Надо в церковь ходить, молиться и причащаться. А то сейчас взяли моду говорить: «У меня Бог в душе!» Это самообман.

    Через некоторое время брат приехал к родителям впервые после долгого перерыва. Папа упросил отвезти его в церковь. Брат отвез его, а в следующий раз и сам вместе с папой причастился. Вскоре после этого он приехал к родителям с чемоданом. Жена выгнала его со словами: «Такой ты мне не нужен».

    Их сын вырос в семье матери. Брату моему запрещено было встречаться с ним. Когда сын подрос, бывшая жена сказала, что теперь можно с ним встречаться, он весь во власти матери. Она так сказала: «Что я скажу, то он и сделает». Значит, и сына не пожалела и затолкала в тот же сундук?

    Папа сказал мне:
-   Твоего племянника зовут Никитой. Пожалей его, вспомни, какой он был милый, ласковый ребенок. Поезжай в Никитский монастырь. Это недалеко, в Переславле Залесском. Кстати, на родине Александра Невского.

    Теперь жду лета. Надо ехать. Командировок туда не бывает. Говорят, автобусы от храмов ходят. Это очень удобно.

      В православной школе
      Рассказывает Ольга

     Я преподаватель русского языка и литературы. Как-то на уроке изучаем Блока. Читаю перед классом его стихи: «Всюду беда и утраты, что-то нас  ждет впереди? Ставь же свой парус косматый, меть свои крепкие латы знаком креста на груди». Я прочитала это и невольно как-то сказала:
-   Что до первой части, то я согласно: всюду беда и утраты, что- то нас ждет впереди? А насчет второй части его высказывания я бы так отозвалась: где уж тут крепкие латы? Был бы хоть крест на груди.

    Кто-то немедленно доложил директору, она меня вызвала и сказала, что нельзя вести религиозную пропаганду в школе. А у меня уже пенсия. Мне так надоело пресмыкаться. Я написала заявление и оказалась свободной, как ветер. Думаю: буду дома сидеть и Богу молиться. Но человек предполагает, а Бог располагает.

В нашем маленьком городе мир тесен. Новости мгновенно облетают весь город. Вечером звонок:  не хочу ли я работать в православной школе. Зарплата символическая. - Ничего. У меня пенсия.

    Начались мои мытарства в этой школе. Дети не святые, мы тоже. Хочется по-новому, а как - не знаем. Одна учительница говорит, что после каждой ошибки весь класс должен молиться за того, кто ошибся. Она всех ставит на колени для молитвы. Но когда учиться? А какая тогда разница между нами и общей школой? В трапезной ученики должны молчать. Но сами учителя разговаривают. Как быть? Приходят родители: будем ли мы изучать Толстого? Ведь против него был сам Иоанн Кронштадтский. Объясняю: святой Иоанн был против учения Толстого, а не против его романа «Война и мир», где вся жизнь воспроизводится с православной точки зрения. Как расценивать повесть Гоголя «Ночь перед Рождеством», если там чуть не главный герой нечистая сила? Будем ли изучать жуткий роман Булгакова? Почему Маяковскому нравилось смотреть, как умирают дети? И так на каждом шагу. Не успеваю объяснять, что Булгаков видел мир во власти сатаны.  Маяковский радовался, что умерший ребенок больше не будет страдать на грешной земле. 

    Однажды я что-то впала в уныние и думаю: и зачем такая школа создана? Мы все не готовы, ни родители, ни учителя: мы  не умеем, дети не могут выполнять всех требований. Потом мысль: для кого-то эта школа существует.

Помолилась перед сном и легла. Вижу сон. Кто-то невидимый говорит: «В Николае прославится имя Мое». (Коля - самый болезненный наш ученик. На уроках его голова лежит на его руках). И сразу вижу в коридоре большой многоэтажной школы маленькую, детскую машину, за рулем сидит наш директор и одну руку положил на руль, но не управляет: машина ведь игрушечная, однако она движется. Я этому удивляюсь и вижу: машину ведут за собой три фигуры в длинных свободного покроя одеждах, двое идущие справа и слева почтительно слегка склоняют голову перед идущим в центре.

Между ними и маленькой машиной нет ни ремня, ни привода, но она явно следует за ними по их воле. Их я вижу только сзади в самых общих очертаниях.

    Я перевожу взгляд на машину, но спохватываюсь: надо разглядеть тех троих. Но их уже нет. Они ушли из коридора и вышли на лестницу. Проснувшись, я отчетливо поняла: наша крохотная православная школа движется Пресвятой Троицей. Почему в коридоре большой школы? Потому что выпускники нашей школы там будут сдавать экзамены по принципу экстерната. У нашей школы нет лицензии. Это меня вполне успокоило, и я проработала там несколько лет. Постепенно все наладилось, душу согревала всегда детская молитва: она звучит в нашей школе каждый час. Каждый час 60 детей призывают Небесного Царя перед уроком, Отца Небесного перед трапезой и всегда благодарят Царицу
Небесную. Детская молитва – золотая!

   Спрашиваете, почему мне приснилась Пресвятая Троица? Не знаю. Никаких подвигов я не совершала. Ни особенно молилась или постилась. Есть ведь такие, что питаются раз в день или только после двенадцати часов дня, спят на полу. Я же не способна ни на что. Детей мне всегда жалко. Они не способны себя защитить. Так их жалко! Единственно, чем я отличаюсь от знакомых мне женщин, что я не делала аборт. А больше ничем.

     Кражи
     Рассказал Евгений

    То, что я расскажу, так от моего имени и пишите. Конечно, невольно я себя все равно буду обелять, без этого не обойдусь, такая природа человеческая. Но все по порядку.

    Жили-были мы с братом и с мамой одни-одинешеньки. Мама весь день на работах. Именно – на работах. Днем в одном месте, вечером – в другом. Старалась заработать нам троим на пропитание. Отец был в бегах где-то, бегал от алиментов. Мужику всегда кажется, что на его деньги бывшая жена купит не еду ребенку, а себе губную помаду. Вот он и скрывается, чтобы ее не ввести в грех.

    Но свет не без добрых людей. Со мной в классе учился Дима. Очень хороший человек. Но лучше всех была его бабушка Дарья Сергеевна. Какие она готовила пирожки! С яйцом и луком, обжаренные со всех четырех сторон. Она их жарила на сковородке. Казалось, я бы мог их съесть несметное число. А какой у нее был суп! От него не пар, а аромат исходил. Я к ним, понятно, очень любил приходить. И они ко мне привыкли. Как я на порог – бабушка приглашает за стол. Я уж и стесняться перестал. Сажусь как дома.

    Дарья Сергеевна была первым и единственным человеком, рассказывавшим мне о Боге. Она рассказывала так просто, даже буднично, как о своей личной бесхитростной жизни. «Я что-то делаю, а Бог видит»,- говорила она. Перед началом каждого дела она говорила со вздохом: «Господи, благослови». Перед едой читала «Отче наш», а после еды говорила благодарственную молитву и долго перечисляла имена усопших родственников. Так она творила помин по ним ежедневно, даже и несколько раз в день.

    Но не был я благодарным. Мало того, что я ел досыта, мне еще почему-то нравилось кое-что уносить с собой. Я брал то огрызок карандаша, то клочок туалетной бумаги, то исписанную открытку. Мне на ней понравилась картинка. Бабушка потом осторожно спрашивает, не брал ли я эту открытку. Им нужен обратный адрес, написанный на ней. Я сразу принес открытку. А не понял своим детским умом, что я уже на подозрении как мелкий воришка. Но они ко мне не переменились нисколько.

    Потом уже Дарья Сергеевна рассказала мне, что боялась даже намеком дать мне понять, что они знают о моей слабости. Я мог от стыда перестать ходить к ним и мог просто умереть с голода. Однако она кое-что предприняла для моего воспитания. Однажды она после чая усадила нас с Димой и рассказала, что как-то в раннем детстве она шла со своим папой вдоль дома, а там стояла чья-то машина. Тогда машин было мало. Около дома стояла одна эта машина. Девочка погладила ее рукой, а папа заметил и очень разгневался. Он строго сказал:
-   Никогда не касайся ничего, что тебе не принадлежит. Не прикасайся! Не твое – не трогай! Я не говорю: не бери. Я говорю: не трогай! Понятно?

Девочка тогда удивилась, почему он так рассердился. Но на всю жизнь запомнила этот урок. А теперь на машину ставят сигнализацию, и как она вопит, если кто-то к ней прикоснется. Как прав был мой папа! А ведь тогда не было сигнализации. Но трогать нельзя! А уж брать чужую вещь – и  тем более!

    Но мне это не привилось. Я не видел ничего особенного  в том, что брал. Я видел в них пустяки. В классе однажды я что-то взял у кого-то из ребят, не помню что. Тот раскричался. Я ему кинул обратно, и все мальчишки были против того, ему сказали: мелочник.

Пострадавшего еще и обвинили, вот до чего широка русская натура. Между тем в школе стали пропадать деньги. Это уже не мелочь. У меня никогда не было никаких денег, но тут я возмущался вместе со всеми.

    Надо же было случиться так, что я увидел воровку. Это была девочка, очень добрая и тихая. Она стояла в гардеробе и шарила по карманам. Я позвал ее: «Нина!» Она оглянулась и посмотрела на меня, но не узнала. Я ее еле узнал: у нее были остановившиеся стеклянные глаза. Она отвернулась от меня и продолжала работать руками. Я тихо отошел и никому ничего не сказал. Потом у нее нашли чужие деньги. Она искренно говорила, что не знает откуда. Ей поверили и говорили, что вор ей подкинул.

    Это был урок для меня. Но я его не понял. Так потихоньку понемногу я таскал мелочишку, но не деньги и не еду, и не считал это кражей.

    Пошел в армию. Служил в Московской области. Там ни у кого не было интересных вещиц, и я ничего не брал. Тут назначили нам нового командира. Я с другими помогал ему переносить вещи. Одна коробка открылась, и выпал из нее футляр. Я его поднял, и надо бы его положить на место, но я его открыл. Там было два красивых значка. Я взял один, а другой вернул на место. Через неделю командир хватился значка. Обыск! Куда скроешься. Я сам ему отдал значок, сказал, что коробка упала, и футляр раскрылся. Но жена командира потребовала подать в суд. Вот когда я ахнул. За значок? Нет. За кражу. Да еще у командира да в воинской части, да во время прохождения срочной службы! Припаяют мне хороший срок. Оказалось, дело было в том, что кражи были уже, и большие, но вора не могли поймать, так теперь на меня все и взвалили.

    Я голову потерял. Вот ужас. Я даже плакать не мог. Сидел, стиснув голову руками. И вдруг вспомнил Дарью Сергеевну. Вспомнил, как таскал у них мелочишки, и они мне даже полслова не сказали. Ясно понял, что они догадывались обо всем. А тут - в тюрьму. Я написал ей письмо со всеми деталями, ничего не скрывая, попросил прощения за все свои проделки. Ни жив, ни мертв жду ее ответа. И он пришел. Она написала мне, что надо ехать в Троице-Сергиеву лавру к батюшке такому-то, имя его написала и вложила письмо к нему, чтобы я его батюшке отдал. Письмо запечатанное. Прочитал я всё, но кто меня выпустит теперь?

    Как ни странно, мне дали увольнительную, и я поехал. В лавре отстоял службу, приложился к мощам преподобного Сергия Радонежского и пошел искать нужного батюшку. Нашел. Подошел под его благословение и подал ему письмо от Дарьи Сергеевны. Он письмо взял, но не вскрыл. Стоит, держит письмо в руках, на меня смотрит, и вдруг слезы потекли у него. И я заплакал. Так стоим и плачем. Потом он сказал:
-   Езжай, солдатик, с Богом. Я за тебя помолюсь.
    Я пошел.

    Приезжаю в часть. Иду как прокаженный, от всех отворачиваюсь. А все, наоборот, ко мне как-то приветливо обращаются. Оказалось: отменили всё рассмотрение, отказались от суда. И даже простого обсуждения не было. Нашли настоящего вора, а мне значок простили. Так все и обошлось. Но я теперь руки держу за спиной, где бы ни был. Боюсь даже прикоснуться к чему-либо.

    Отслужил, вернулся домой и сразу – к Дарье Сергеевне.. Она, как всегда, меня сразу за стол, а я ей в ноги упал. Я поцеловал пол, по которому она ходила. Спасла воришку. А ведь крал я не от бедности.

Вот мой брат ничего подобного не делал. Он был занят делом: играл на аккордеоне и зарабатывал себе на пропитание на ужинах и свадьбах. Небольшие деньги свои он отдавал маме. Мама и брат так и не узнали обо мне ничего.

    Решил я поехать по святым местам. Взял невесту и брата. Так хорошо едем. Такие святые места! Только в России столько святых мест! Столько угодников Божиих! Подъезжаем к тому монастырю, куда в основном мы  стремились. Наша руководительница просит нас собрать по 20 рублей, сдать ей, а она отдаст на нужды монастыря самой настоятельнице. Мы все сразу достали деньги. Она мне говорит: «Собери и принеси мне». Я так и сделал. Принес ей. Она сидела на траве вдали от группы. Взяла деньги, пересчитала их, разделила пополам и половину положила в сумку. Другую половину положила в карман и сказала: «Половину я беру себе, а ты никому этого не скажешь». И действительно, в монастыре она подала те деньги, которые положила в карман.
    Зачем она так сделала? Почему она при мне поделила деньги и во всем призналась? Не знаю. Но я никому ничего не сказал. Помню только, что я посмотрел ей в глаза. Они не были стеклянными, как у Нины в школьной раздевалке.
    Вот весь мой рассказ.

    Я женат уже много лет. У нас есть дети, я повторил для них урок, который услышал от Дарьи Сергеевны, а моя жена каждый вечер обыскивает карманы детей, чтобы они не принесли ничего чужого. Береженого Бог бережет.

      Всегда молиться!
      Рассказывает Ольга

      Однажды я сильно заболела и не поняла чем. Обычно я была легкая на подъем, всё бегом-бегом, даже в церкви двигалась быстро. А тут весь мир рушился, все закружилось и полетело перед глазами. С работы сразу приехала в поликлинику. Врач смерила давление – нормальное. Говорит: «Идите!» Хорошо, что шофер больничной машины, женщина, была там. Она сказала: «Куда она пойдет, она не может идти» и отвезла меня домой. Выходные пролежала - не легче. Внешне никаких признаков болезни – а встать не могу. В руках и ногах силы нет. Ночью во сне явилась мне одна родственница и спросила: «А, ты еще жива?!» А я ей ничего плохого не делала.

    Дома дети затеплили лампаду, зажгли свечу, а я готовлюсь умирать. Но дожила до утра. Не знаю, как утром собралась и пошла в церковь. Пусть там умру. Еле дошла. Там сразу села у двери. Сидела всю службу. Записки подала на завтра и поехала на работу. Там меня сразу отпустили домой, видя, что со мной что-то непонятное. Дома свалилась пластом.

И так я мучилась месяц. Но каждое воскресенье я ехала в другой храм. Там подавала записки и ставила свечи. Немного полегчало. Продолжала ездить в разные храмы. Наступило лето, двигаться легче.  Продолжаю походы по церквам.

И вот во сне под Троицу мне кто-то сказал: «Тебя обокрали. Но ты стучалась во все двери, и они тебе открылись». Вижу себя сидящей в электричке. Зима, все одеты в шубы, а на мне маленькая майка без рукавов и трусы. Мне стыдно перед всеми и удивляюсь: как я не замерзла еще. Вдруг увидела свою теплую одежду: шубу, свитер и брюки в углу электрички, протягиваю туда руки, и вмиг вся одежда на мне. Проснулась здоровая. На работу приехала легкая, энергичная, как всегда. Спрашивают: что с тобой было. Сама не знаю. И по сей день не знаю. Но ведь всем известно, что надо молиться. Это на мне и было доказано.

    На острове Кижи
    Рассказывает Владимир

    Мама приучила меня всегда молиться, но тайно, незаметно для окружающих. В транспорте я постоянно про себя творю Иисусову молитву. Я начинаю ее вообще-то, выходя из подъезда своего дома. Так она начинается сама, автоматически. Возвращаясь домой, я обычно повторяю Богородичную молитву. В трудные моменты на работе я тоже вспоминаю Богородичную молитву. Но я никогда публично не крестился. Да и тайно тоже. Только дома и в церкви. И вот однажды тайное стало явным. Случилось это так.

    На работе собрались ехать на остров Кижи. Я очень захотел, и меня включили в группу. Профсоюз оплачивал большую часть, три дня шли в счет очередного отпуска – и мы в пути. Нас заранее предупредили: там может быть очень холодно, хотя в Москве очень тепло. Мама положила мне в рюкзак, кроме маленькой шапочки, большую вязаную шапку и толстый свитер со стеганой безрукавкой и широкий вязаный шарф. Куртку я взял сам.

    В Кижах любовались природой и древними церквами. Как я был рад, что оказался там! Это же всемирно известное место. Кроме того, скоро внутрь церквей перестанут пускать, нас пустили только в одну. Другая уже, кажется, начинает падать. В древней церкви молодая женщина-экскурсовод что-то говорила на исторические темы, и вдруг я услышал: «В этой церкви все видимые вами иконы древние». Я внутренне ахнул. Древние! Я сразу взмолился перед теми иконами, перед которыми я стоял. Это были Богородичная и Спасителя, потом я перешел к иконе Николая Чудотворца. Я мысленно прочитал тропари и молитвы, какие помнил.

В это время группа должна была выйти из храма, но я этого не слышал. Меня позвали те, кто стоял ближе ко мне. Я не слышал. Я стоял спиной к группе и лицом к иконам. Молился я один. Потом меня позвала громким голосом сама экскурсовод. Она не может оставить одного человека в церкви. Я не слышал. Все стояли и ждали. Я не слышал. Я стоял перед иконами и молился. Я прочитал молитвы перед всеми иконами иконостаса и тогда повернулся. Вся группа стояла настороженно и тревожно смотрела на меня. Все молчали. Я ощутил себя отрезанным от них невидимой стеклянной стеной. Я понял, что они ждут меня, и пошел к ним. Все вышли без звука. Меня ни о чем не спросили.

    На острове поднялся ветер. Резко похолодало. Наши туристы съежились. Надо было греться. Группа столпилась, люди достали из сумок бутылки и фляги. Я не пью. Это все знают, но все же одна начальница отдела сказала: «Он лечится, поэтому не пьет». Она имела в виду: лечусь от алкоголя. Но я не возражал. Она старше моей мамы – что я с ней буду спорить. Туристы выпили, наскоро чем-то закусили, но задрожали еще сильнее. Я открыл свой рюкзак и начал раздавать теплые вещи: свитер, толстую шапку, шарф и безрукавку. Женщины с жадностью брали и благодарили, стуча зубами от холода. Одна сказала: «А сам не замерзнешь?» Я повернулся к ней спиной и поднял край куртки со словами: «Суньте руку». Она просунула руку и ахнула: «Печка!» От моей спины несло жаром, и я это ощущал. Она спросила: «Всегда так?» Я ответил: «Не знаю. Я здесь, на Кижах, впервые».

    Тут она сказала странные слова: «То-то говорят, что ты контактор». Кто? «Ну, контактируешь с …пришельцами». С какими? «Кто знает…С невидимыми». Я решил прекратить беседу. Маме дома ничего не сказал. Но священнику все рассказал. Он благословил не переставать молиться. Вот и все.

      Дивеевские чудеса
      Рассказала Галина

      О чудесах в Дивеево можно написать, конечно, толстую книгу. Там много святых мест. Но каждый открывает для себя что-то свое и помнит это. Я не удивилась, когда во дворе нашего храма ко мне подошла очень немолодая женщина и сказала:
-   Вы собираете чудеса? Мне Тамара сказала.
Тамара – служительница в храме. Я киваю головой. Она же говорит:
- Сядем вот здесь на лавочку. Я так благодарна Дивееву, что чувствую – надо об этом рассказать. Мой сын там исцелился. Он не был так уж болен, нет. Никто и не считал, что с ним что-то не в порядке. У него был небольшой тик и иногда головой вот так подергивал. Но мне каждое его подергивание током в сердце ударяло. Жена и дети ничего, кажется, не замечали.

И вот он от кого-то услшал про Дивеево и как-то вмиг собрался, сказал жене: «Я, пожалуй, съезжу туда на выходные! Поедем!» Но у нее, как всегда, домашние дела, и то надо, и это. Она отмахнулась, а он в субботу рано утром поехал к той станции метро, откуда уходит автобус с паломниками (он об этом где-то прочитал). Там оказалось одно свободное место,  на последней скамье, неудобное – с твердой спинкой. Он сел и – говорит - не заметил, что нельзя откинуться.

Как сел прямо – так и сидел все 6 часов или 8, сколько ехали. Там их разместили, накормили, он ничему не придавал никакого значения. И вот повели в храм к мощам святого Серафима, к иконам, потом на источники. Потом пошли по Канавке с молитвой «Богородице Дево, радуйся...» Он не знал молитву наизусть, но от меня слышал о ней. Другие шли и читали ее вслух, он слышал. На другой день были на службе и поехали домой. Ничего особенного он не заметил. Всю обратную дорогу он сидел на том же месте и сидел так же, прямо, как аршин проглотил, и не устал. Вроде бы ничего особенного, только у него исчез тик и головой перестал вздергивать. А никто не заметил. Я спрашиваю его жену: он больше не дергает головой? Она говорит: нет. Ничего себе. Его самого спросила: ты заметил, что тик исчез? Он говорит: да вроде бы исчез, а что – заметно было? Вот как! Все исчезло, и даже память о том исчезла!!! А сколько с этим я настрадалась. Врачи твердили: это последствия гриппа, это пожизненно. А прошло и прошло незаметно.

Только после этого он сказал, что в Дивеево надо ездить почаще, что там воздух другой. И стал ездить на выходные, но только в автобусе. За рулем боится. Говорит – по дороге туда душа расслабляется и собирается одновременно. Я не знаю, как это понять, но вижу – ему там хорошо. Вот это я и хотела рассказать. Может, кому-то пригодится, напишите. Знаете – раньше были такие тетради – для жалоб и предложений, туда в основном записывали благодарности. Вот куда бы мою благодарность записать, я думала, и услышала, как в церкви говорили, что у нас как раз записывают чудеса. Надо бы завести такую тетрадь постоянно.

Знаете, он еще рассказал, что другие ехали в монастырь с точной целью ради Канавки. Двое  мужчин, что вместе с ним приехали, не ночевали в доме, а сразу пошли на Канавку. Там один на коленях прошел всю Канавку, чтобы избавиться от пьянства, другой ходил с другой целью, не сказал с какой. А мой сын посмотрел на них и вернулся спать. Он не пьет. Курит и то немного. Он, в общем, хороший человек. Только тик этот меня так пугал.

Я спросила ее:
- Вы не знаете – ваш сын ехал специально исцелиться?
- Нет!В том-то и дело, что он поехал как-то, можно сказать, бессознательно, то есть без определенной цели. Я его спрашивала, почему он поехал и именно туда, а не в другое святое место. Он сказал, что сам не знает. Прочитал в компьютере о Дивееве, и что-то его подтолкнуло, он подумал – а почему нет? Мама молится все время, а я вот  возьму и съезжу в монастырь. И поехал.

Я тогда подумала, что молитва матери привела ее сына в целительное место, а почему именно в Дивеево – кто же знает.

Когда она рассказывала, вроде бы нас никто не слушал, но тут же подошла ко мне женщина и спросила:
- В следующее воскресенье приедете?

Ее знакомая пережила небольшое приключение. Она приедет на той неделе и сама расскажет.

Конечно, я пришла на следующее воскресенье, и та женщина подошла ко мне. Она любит Дивеево, у нее там знакомство завязалось, она всегда ночует в одном доме. Живет она одна, семьи своей не было никогда, ее квартира на первом этаже в пятиэтажном доме, ее дверь как раз напротив входа в подъезд. Эта дверь и привлекла внимание одного вора. Он, видимо, проследил, что она дома не ночевала – а она как раз была в Дивееве несколько дней, - и попытался открыть ее дверь. Но не мог. Он долго трудился над замком. Мимо проходили соседки, даже разговаривали с ним, спрашивали: вы родственник ее? Говорили: что вы делаете? Ее нет дома. Он отвечал: знаю. Другие его прогоняли, он огрызался и говорил: замок совсем простой, а открыть не могу. Ему пригрозили милицей, а он отмахнулся, и тогда решили: раз не боится милиции, наверно, родня. Так он и старался, старался, и все никак. Дверь не открыл.

Она же приехала – и тоже не может открыть, ключ входит, но не работает. Она позвала слесаря из домоправления, он пришел и удивился: кто тут постарался? Весь замок исцарапал, теперь его надо менять - объяснил он ей, кто-то очень пытался открыть замок и не смог, хотя это странно – замок самый обыкновенный. Тут она сама объяснила: у нее над самой дверью изнутри укреплен мешочек со святой земелькой из Дивеева, с Канавки, где Божия Матерь прошла. Когда они вошли в квартиру, она показала слесарю мешочек, и он попросил ей отсыпать. Сказал, что частичку положит в машину, а частичку - также над дверью.

- Но это не всё, – сказала женщина. Она принесла письмо от подруги Веры в другом городе, далеко. Ей она послала в посылочке мешочек с такой земелькой. Вера укрепила над дверью квартиры и над входом в сарай изнутри.

У нее дом на самом краю города, за домом садик, а дальше идут сарайки со всяким скарбом, но ведь всё нужно для работы в саду и в огороде. И вот сарайки загорелись. Так дружно сгорели, и ее сарай тоже принялся было гореть, но вдруг огонь остановился, как отрезало. Сгорела одна стена полностью, а другая частично – ровно до того места, где мешочек лежал на полочке под крышей. Соседи приходили, смотрели, ахали,  удивлялись. Вера и сама удивлялась. Говорит – укрепила мешочки даже без молитвы, как обычное дело.

А вышло вот как. Соседи очень просили ее поделиться земелькой. Она подала, сколько могла, но у нее самой было немного. Вот и письмо от нее об этом. Хотя кто же усомнится.

Жаль, что в Дивееве, наверно, не ведут учет чудесам, они там, не иначе, каждый день совершаются. Говорят, теперь чудеса идут и от могилки схимницы Манефы. Ее еще Митрофанией называют. Она похоронена за алтарем Троицкого храма. И туда приходят теперь за земелькой.

Это, конечно, не Канавка, но люди берут и там и молятся Митрофании, те, кто знал ее. Она похоронена лет десять уже, а была юродивой.

Много святынь в Дивееве. Нам ведь нужно много помощи. Откуда ее Господь пошлет – там и берут.

    Налет  на  Америку
    Говорит Нина

    Сегодня все охают-ахают по поводу тарана самолетами Америки, а никто не видит главного: в Америке живут верующие люди. Они не только на деньгах написали об этом, но и на деле показали. Раньше я думала, что Америка – это Марфа, вечно занятая труженица, которая ведет весь мир к комфорту, а Россия – Мария, избравшая себе лучшую часть, которая не отнимется от нее, как сказано в Писании. Но что сегодня увидели все мы? Вернее, услышали. Я не включаю телевизор с его обнаженной натурой, там хотя бы в рекламе, да подадут нечто негодное. По радио слышу: молодой мужчина в самолете, где пассажиры оказали сопротивление бандитам, сказал жене по телефону: «Молись за меня».

Моя первая мысль о нас с вами: многие ли наши молодые мужчины могут сказать такое своей жене? Многие ли уверены, что она сразу встанет на молитву и знает, как молиться? Тот человек, погибший, знал, что говорил. Он был уверен, что она не удивится этой просьбе и не скажет, пусть мысленно, - проспись. Нет, она станет молиться. Она умеет это делать.

    Да! Вы скажете: наши тоже умеют молиться. Для этого они едут в церковь, подают записки и ставят свечи, подают продукты на канун. Действительно, так и надо. Но этого недостаточно. Молитву не изготовляют в церкви, как стул на фабрике. Молитва должна жить в нашем сердце. В каждом сердце, а не только у батюшки.

    Следующий пример прояснит мою мысль. Слышу рассказ молодого мужчины, чудом тогда же спасшегося, упав с обломками с какого-то очень высокого этажа. В тот же день он вернулся домой и застал свою беременную жену с родственниками и соседями. Они все стояли, взявшись за руки, и молились.

    Теперь перенеситесь в нашу страну. Многие родственники все бросят и приедут к вам молиться? Не пошлют ли они вас в лучшем случае в церковь?

    Возьмем верующих. От них мы услышим такой ответ: «Я обязательно поставлю свечку о нем, когда поеду в церковь. И записку подам». Вы скажете: сейчас! Она ответит: «Хорошо, я помяну его на первой Славе в Псалтири». Или: «Ой, сегодня я уже читала Псалтирь. Теперь до завтра, если не забуду». Еще лучше представьте себе реакцию соседей. Они, если откроют вам дверь, или через дверь тоже отошлют вас… в церковь. Там молятся, а мы причем?

    Вот и подумайте. В Америке погибли или выжили обычные люди, не какие-то особенно верующие. Их поведение и реакция их родственников и соседей – обычное дело.

    Нами как-то незаметно утрачена прямая связь с Богом.  А когда-то она была даже в самом русском языке: спаси Бог. Он дал нашим верующим предкам огромную, почти беспредельную землю, богатую водой и всякими сокровищами. Потеряли веру, утратили молитву – утрачиваем народ и землю. Для чего столько земли, если на ней некому из нас жить? Так спохватитесь, пока не совсем поздно. Молитесь душой! Она ведь у нас с вами совсем простая. В ней нет перегородок: сюда я поставлю икону, а в этот отдел телевизор. Душа вся заполняется тем переживанием, которым мы сейчас живем. «В чем застану – в том сужу». Что это значит? Молимся – душа в молитве. Орем на стадионе – душа замерла. Замерла, испугавшись нашего крика. Смотрим непотребное – душа испачкана. Вся испачкана, а не одна какая-то ее комнатка.

    Но это не всё, что можно сказать о страшной трагедии за океаном. Она произошла в такой день, суть которого открыта только православным: то был день строгого поста, день усекновения главы святого Иоанна Предтечи и Крестителя Господня. Вот что значит наша вера Православная. Только она открывает нам смысл происходящего. Давайте задумаемся, если еще не задумывались, что это значит.

    Слава Богу, что там есть верующие люди. Дай Бог, чтобы мы очнулись душой.

   Знамения 11 сентября

   Газета «Православный Санкт–Петербург» перепечатала статью из американской прессы.
«Прошло уже более трех месяцев со времени трагических событий в Нью-Йорке, когда наша редакция получила уникальный материал из Америки. Об этом в России не знает еще никто.

   В храмах в тот день совершалось праздничное богослужение в честь Усекновения Главы св. пророка и предтечи Христова Иоанна. Пастыри в те страшные минуты обратились к верующим с утешительным словом, главными темами проповедей были: покаяние,  память смертная, христианская сострадательная любовь.
Многие прихожане Русской Зарубежной Церкви работали  в зданиях Всемирного Торгового Центра, атакованного террористами, или в соседних небоскребах. Сегодня мы свидетельствуем о нескольких случаях чудесного спасения православных верующих.

Староста Синодального Знаменского собора в Нью-Йорке Владимир Кириллович Голицын должен был приехать на встречу в район террористических актов в Нью-Йорке, но по Промыслу Божию встреча была перенесена.

   Рабе Божией Александре Охотиной в день трагедии была назначена деловая встреча во ВТЦ. Подъехав к Центру, она стала очевидицей пожара и обвала здания. Жизнь ее по милости Божией была спасена.

   Незадолго до трагедии Сергей Конозенко проходил собеседование в фирме, расположенной в 107 этаже. В работе ему отказали.11 сентября погибли все сотрудники этой фирмы.

   Внук епископа Митрофана Бостонского Сергей Жохов должен был в этот день проходить собеседование в одной из фирм на 45 этаже. Встреча была накануне отменена, и Сергей спасся.

Дочь иерея Всеволода Дутикова Лариса должна была ехать в школу, расположенную недалеко от ВТЦ. Но дома с утра начались технические неполадки, и в школу Лариса не попала, к счастью.

   В небоскребах в момент взрыва были несколько чад нашей Церкви. Иподиакон Вадим Астафьев и Сергей Малов находились в подземной части здания, они спаслись. Сергей вспоминает, что, когда он вышел из Центра, ему буквально на голову падали люди, обломки здания. А навстречу (!) двигалась плотная толпа зевак.

Внучка протоиерея Сергия Черткова – Елена находилась на 20 этаже охваченного пожаром здания. Вместе со всеми она пыталась спуститься вниз, но двери лестниц на вех этажах были заперты. Людей спасали пожарные: они открывали двери, поднимаясь все выше и выше…пока здание не обрушилось…

У пожарного раба Божия Илии в тот день был «случайный» выходной. Более двадцати его товарищей по работе погибли.

   В непосредственной близости от рухнувших небоскребов также находились наши прихожане. Один из них вспоминает, что его потряс вид людей, которые, падая, держались за руки. Некоторые православные вспоминают, что поддались общей панике и бежали прочь, безостановочно, забыв обо всем… но стоило им вспомнить о Боге, как в их душах наступала светлая тишина, и, находясь среди изматывающей истерики, они погружались в умиротворяющий душевный покой.

   К приведенным случаям следует прибавить еще одно «совпадение». Сын протоиерея Игоря Гребенки – Димитрий, работающий в здании Пентагона, за месяц до трагедии был отправлен в командировку в Косово. Родственники переживали, что его посылают в такое опасное место. Но Промысел Божий распорядился иначе: смерть ожидала многих служащих, находившихся  в тот день в Пентагоне.

   Несмотря на горечь и скорбь, мы со страхом Божиим и смирением должны признать великую милость Божию в отношении чад Русской Православной Церкви. Будем же дорожить Православием, ради которого, как верится, и помиловал многих из нас Господь.

Рассказал Владимир,  инок Всеволод (Филипьев),                Джорданвилль, США

Дополнение

   Находясь с официальным визитом в Нью-Йорке, президент России Владимир Владимирович Путин посетил место трагедии и в Никольском соборе Русской Православной Церкви принял участие в заупокойной литии в память о погибших.

   В Нью-Йорке наш президент говорил, что в числе погибших более ста граждан России, работавших в американских компаниях. Один из них – Евгений Князев вывел из рушащегося здания семьдесят человек, а сам погиб. Он «положил душу за други своя» и за незнакомых людей, попавших в беду. Вечная ему память и всем жертвам фанатиков.

    Видимая   брань
    Рассказывает   Вера

    Благословил меня батюшка помогать ему в сборе подписей для возвращения храма Церкви, чтобы люди, занявшие церковь под свои нужды, отдали ее Церкви. На первый взгляд, нелепость: очевидно, что церковь должна принадлежать Церкви, а не кооперативу. Но новая демократическая власть хотела поиграть в объективность и справедливость и установила правило: надо собрать множество подписей у очень-очень занятых людей в подтверждение того, что церковь – это церковь. Для этого
важных чиновников надо отлавливать до начала работы или ждать весь день под дверью их кабинетов под негодующими взглядами их сотрудников. У них своя жизнь кипит, а тут кто-то вмешивается, нелепая фигура в платке.

    В конце концов удалось собрать все подписи. Но вот с чем я столкнулась: с неожиданной и необъяснимой реакцией некоторых людей. Так, пришла я однажды в Моссовет на Тверской рано утром, до начала работы. Вошла я одна. Напротив меня за окошечком две девушки. Справа от меня за оградой милиционер. Вдруг одна девушка как закричит:
-   Держите ее! Я знаю, зачем она ходит! Судить ее! Держите ее!

Я оглядываюсь – никого нет. Смотрю на милиционера. Он – на меня. Кого хватать? За что? Тут вторая девушка начала удерживать кричащую, а та рвется у нее из рук и тянется явно ко мне. А мне к ней и надо, чтобы оформить пропуск. Наконец второй девушке удалось вытолкнуть крикунью за дверь. Она взяла у меня паспорт и выписала пропуск. Я скорее прошла внутрь здания. Милиционер задумчиво смотрел мне вслед. Я стараюсь скорее удалиться.

    Потом пришлось ехать в архивы за историческими сведениями о церкви. Времена наступали новые  –  везде плати. Я уплатила, сколько надо, и поехала домой. В это время архивная барышня звонит мне домой. Мама взяла трубку и услышала жуткую ругань. Сквозь бранные слова прорывались такие, что мама поняла: речь идет о моем посещении архива. Женский голос изрыгал чудовищные ругательства за то, что якобы я не заплатила. Тут я вхожу. Мама мне говорит: «У тебя денег не хватило им заплатить?» «Да нет, - говорю,- я полностью оплатила». В чем дело? Набираю номер телефона архива. Там услышали мою фамилию и номер заказа, и такая полилась брань! Я положила трубку. Через несколько дней мой заказ был выполнен. Звонит из архива женский голос и крайне раздраженно сообщает, что можно приехать. Я спрашиваю, выяснила ли она вопрос с оплатой, у меня квитанция на руках о полной оплате. Она как рявкнет: «Без тебя всё знаю. Всё знаю!»  Что такое?

    Еду с добытыми материалами домой. Вышла из метро, сажусь в автобус, и тут меня кто-то так больно стукнул в спину. Уже в автобусе поворачиваюсь узнать, в чем дело. На меня смотрит девушка потрясающей красоты. Какие там мисс мира… Удивительной красоты. Овал лица, глаза! Но каким взглядом она на меня смотрит. Я поняла, что именно она ударила меня, потому что она поняла мой взгляд и сразу сказала: «Била и еще не так буду бить!» Еще раз очень больно стукнула меня в плечо и гордо прошагала вглубь автобуса.

    На улице у входа в храм ко мне подошла женщина и больно ударила меня по спине сумкой, в которой был, наверно, кирпич. Я ахнула, закричала: «Ты что?» Она с угрозой что-то начала говорить, так я скорее от нее пошла прочь.

    В самом центре, на Страстной площади, молодой мужчина ударил меня в плечо чем-то железным. Вот так шел-шел и, ничего не говоря, ударил с размаха и дальше пошел, как ни в чем не бывало. Я вскрикнула! Так больно и еще почему-то обидно было.

    В одном учреждении мне сказала женщина: «Вот эти материалы есть, но ехать… на кулички. Хотите?» Кто может хотеть ехать туда? Я вздохнула. Но если надо, поедешь куда угодно. Я поехала. Трамвай был переполнен. Я крепко держусь за поручень. Вдруг на остановке вокруг меня пустота. Куда все делись? Я отрываюсь от поручня и лечу из трамвая на мостовую вниз головой с одной мгновенно мелькнувшей мыслью: сейчас голова ударится об асфальт и конец. Успеваю подумать: «Ма…» Хотела сказать: «Матушка Заступница», но в это время крепкий мужчина схватил меня за руку и поставил на землю.
Помог войти в трамвай. И едем дальше. Как ни в чем не бывало. Я не ушиблась, даже не испугалась.

    После этого мама позвонила батюшке и рассказала обо всех этих случаях. Он сказал: «Значит, брань стала явной».  Он пояснил, что все нападавшие были бесноватыми. Они не терпят, что храмы восстанавливаются. Он пообещал, что больше меня бить не будут. И не били. Вымолил. Но неужели бесноватых так много? Нет, их немного, но они активные и бросаются в глаза. Страшно встретиться с ними. Но Господь всесилен, а не они. Меня в этом очень укрепило одно видение.

    В 1993 году великим постом во сне я увидела великого князя Сергея Александровича, убитого в 1905 году. Он стоял в церкви у самого входа, в глубине стояла его супруга святая Елизавета. Церковь была не простая, без купола, вверху открытая насквозь и какая-то очень возвышенная. Я стояла во дворе. Великий князь сказал мне: «Пришла убирать? Убирай!» Я не сразу поняла, что надо убрать тех, кто занял храм, а решила, что он принял меня за уборщицу, но не стала возражать. Тут слышу его призыв ко мне: «Выметай!» и всё поняла. После этого я очень ободрилась. Раз Силы Небесные помогают – кто устоит! Вскоре батюшка вошел в храм, и началась служба.

        Явные   чудеса
        Говорит   Анна своей молодой подруге

    А не чудо ли вся наша современная жизнь? Давай поразмыслим. Ты родилась в городе прямо со светом и горячей водой и даже с лифтом. А я родилась раньше тебя на десять лет в Смоленской деревне. За водой – с ведрами. За дровами – в лес, потом колоть и тогда уже можно идти за ними на двор в холодную погоду. Ты что любишь? Можешь не отвечать, я и так знаю.  Пирожные. Шоколад еще кусать надо, а пирожное само тает. А мне больше всего памятна как самое вкусное блюдо - картошка, которую мама вываливает из горячего чугунка прямо на стол перед нами детьми, лесенкой сидящими за столом. И никто не потянется первым к этой дымящейся, обжигающей картошке. Как она была вкусна! Вкуснее этого я ничего более не ела.

    А сейчас! Щелк – свет из трех ламп. Кран повернула – вода холодная и горячая. Тепло. Уютно. Телефон – прямая связь с кем хочешь и когда хочешь и где хочешь, можешь носить его в кармане. Радио и телевизор развлекают круглосуточно. А уж интернет – со всем миром. И всё почему? По нашей слабости. Некоторые очень недовольны работой телевидения или радио. Не спорю, такой срам показывают часто. Но все же мы должны быть очень благодарны тем, кто там работает, кто терпит это позорное зрелище,  так как есть много людей, которые не могут выйти на улицу или поехать на работу.

Для многих общение с миром – только через то же радио. И какая благодать, что можно еще и позвонить туда.

     Мы уже не можем выдержать той напряженной физической жизни, которой наши предки жили тысячи  лет, и Господь смягчил для нас быт. Надо молиться, чтобы это продлилось и продлилось, потому что мы становимся не сильнее, а слабее, как мне кажется. Во всяком случае, надо осознавать те блага жизни, которые имеем, и благодарить Господа за них. Они – явные Его чудеса.

    Пояс Пресвятой Богородицы

    В 2011 году Россию впервые посетил Пояс Пресвятой  Богородицы - одна из величайших христианских святынь, которая  хранится в Ватопедском монастыре на Афоне в Греции. Пояс, который в наши дни разделен на несколько частей, – едва ли не единственная сохранившаяся реликвия земной жизни Богородицы. Пояс был принесен по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Фондом Андрея Первозванного. Из Салоников  его сопровождали монахи афонского монастыря Ватопед во главе с игуменом обители архимандритом Ефремом и епископ Гатчинский Амвросий.

Святыня покинула пределы Греции впервые за 200 лет. На специально арендованном самолете Пояс посетил 11 городов и Серафимо-Дивеевский монастырь.  По приблизительным оценкам общее число совершивших паломничество к Поясу достигло  более 3,1 миллиона. Патриарх Кирилл сказал: «Тысячи паломников посещают Ватопедскую обитель только для того, чтобы помолиться перед этой святыней, облобызать часть одежды Пресвятой Богородицы. Люди молятся перед поясом Богородицы об исцелении от болезней. Многие неизлечимые болезни, в том числе онкологические, отступают по горячим молитвам людей перед этой святыней. В Ватопедском монастыре изготавливаются небольшие копии этого пояса, и известно, что некоторые женщины, страдающие бесплодием, носят такие пояски. И если это ношение сопровождается покаянием, горячей молитвой, крепкой верой, то в очень многих случаях, которые зафиксированы, молитва достигала Престола Царицы Небесной, и женщины могли родить детей. Для нашей страны это серьезная проблема и важная тема. И я очень надеюсь, что и мужчины, и женщины во время посещения этой святыней земли Русской будут горячо молиться у нее, прикладываться к ней и просить помощи Царицы Небесной в их жизни, в том числе и в рождении чад. Пусть пребывание пояса Пресвятой Богородицы многим поможет понять силу Божественной благодати и близость присутствия к нам Небесного мира».

Праздник Положения честного пояса Пресвятой Богородицы

Праздник Положения пояса Пресвятой Богородицы совершается 31 августа (13 сентября по н. ст.). В IX веке Иосифом Студитом был написан канон на день положения пояса с акростихом:

"Крепостию мя Твоею опояши, Чистая Дева".

Тропарь Положения честного пояса Пресвятой Богородицы, глас 8
Богородице Приснодево, человеков покрове, ризу и пояс пречистаго Твоего телесе, державное граду Твоему обложение даровала еси, безсеменным рождеством Твоим нетленна пребывающи, о Тебе бо и естество обновляется и время. Темже молим Тя мир граду Твоему даровати и душам нашим велию милость.

Кондак Положения честного пояса Пресвятой Богородицы, глас 2
Богоприятное Твое чрево, Богородице, объемший пояс Твой честный, - держава граду Твоему необорима и сокровище есть благих неоскудно, едина рождшая Приснодево.

Кондак Положения честного пояса Пресвятой Богородицы, глас 4
Честнаго пояса Твоего положение празднует днесь Твой, Препетая, храм и прилежно взывает Ти: радуйся, Дево, христиан похвало.

История святыни

Согласно Преданию, пояс был соткан из верблюжьей шерсти самой Девой и после Успения при Вознесении она отдала его апостолу Фоме. Камень, на котором стоял при этом апостол Фома, находится на территории монастыря св. равноапостольной Марии Магдалины в Иерусалиме. Потом Пояс был передан двум благочестивым иерусалимским вдовам и затем передавался из поколения в поколение.

В первые века христианской эры Пояс находился в Иерусалиме. Известно, что в IV веке он хранился в каппадокийском городе Зела, и в этом же веке император Феодосий Великий вновь привез его в Иерусалим. Оттуда его сын Аркадий доставил Пояс в Константинополь и поместил в золотой ларец, запечатанный императорской печатью.

Поначалу святыню поместили в храм Халкопратион, откуда в 458 г. император Лев I перенес его во Влахернскую церковь. В царствование Льва VI Мудрого (886-912) Пояс принесли в императорский дворец, и с его помощью исцелилась супруга василевса Зоя. Она была обуреваема нечистым духом, и император молился Богу об исцелении. Было ей видение, что она излечится от своей слабости, если на нее положат Пояс Богородицы. Тогда император попросил патриарха открыть раку.
Патриарх снял печать и открыл раку, в которой хранилась реликвия. Пояс Божией Матери оказался целым и невредимым от времени. Патриарх приложил Пояс к больной императрице, и тотчас она избавилась от своего недуга.

В знак благодарности Божией Матери императрица вышила весь Пояс золотой нитью. Так он приобрел тот вид, который имеет сегодня. С благодарственными гимнами он вновь был помещен в раку, а рака запечатана.
«Тогда все с радостью прославили Христа Бога и Пречистую Матерь Его, – пишет святитель Димитрий Ростовский, – и, воспев благодарственные хвалебные пения, опять положили честный пояс в тот же золотой ковчег, запечатали его царской печатью и установили празднование в честь Преблагословенной Девы Богородицы в воспоминание чуда, бывшего от Ее честного пояса, по благодати, милосердию и человеколюбию родившегося от Нее Христа, Бога нашего».

В X веке пояс Богородицы был разделен на части, которые со временем оказались в Болгарии, Грузии (Зугдиди) и на Кипре (монастырь Троодитисса). В XIV веке сербский князь-великомученик Лазарь I Хлебельянович подарил некогда утраченную греками часть пояса афонскому Ватопедскому монастырю, где святыню разделили еще на две части. Одну из них поместили в крест, другую - в ковчег и во время эпидемий выносили к народу.

После падения Константинополя святыня покинула город. Части пояса доныне хранятся в монастыре Ватопед на Святой Горе Афон и на Кипре в монастыре Троодитисса, где прославились множеством чудес.

Святыня и монастырь Ватопед

В монастыре Ватопед Пояс Божией Матери хранится с XIV века. Свидетельства о чудесах, совершаемых его благословением, не иссякают по сей день. Настоятель Ватопедского монастыря архимандрит Ефрем рассказал, что братия обители ведет учет чудесных исцелений, которые получают верующие по молитве у ковчега с реликвией.

 Чудотворную силу святыни признавали даже турецкие султаны. Так, в 1871–1872 годах султан Абдул-Азиз обратился к ватопедским отцам с просьбой доставить пояс в Константинополь, прислав для этой цели пароход прямо к пристани обители. Как только судно с Поясом приблизилось к Константинополю, бушевавшая там эпидемия холеры прекратилась, и удивленный правитель приказал принести реликвию во дворец для поклонения.

Известны многочисленные случаи исцелений от различных болезней благодатью честного Пояса Божией Матери, но особенно ярко она проявляется в помощи бездетным супругам. Монахи хранят множество писем, в которые счастливые родители вложили фотографии своих детишек, родившихся благословением Божией Матери, посредством Ее честного Пояса.

Пояс Пресвятой Богородицы является главной и наиболее любимой святыней монастыря Ватопед. История обители настолько тесно переплетена с историей реликвии, что уже не мыслится отдельно от нее, о чем свидетельствует прозвище «агиазониты» (то есть «святопоясники»), данное на Афоне ватопедским монахам. На престольный праздник Положения честного Пояса Пресвятой Богородицы, совершаемый 31 августа по старому стилю, для прославления святыни со всей Святой Горы стекается множество монахов.

 По традиции святыня ежегодно исходит из стен монастыря на краткий срок и проносится по греческим городам для чествования и поклонения. Это событие обычно проходит с особой торжественностью, вместе с реликвией следует парадный эскорт вооруженных воинов, ее путь устилают лавровыми ветками и лепестками роз.

Настоятель Ватопедского монастыря архимандрит Ефрем рассказал, что братия обители ведет учет чудесных исцелений, которые получают верующие по молитве у ковчега с реликвией.

Другая часть Пояса хранится в Грузии, в Зугдидской церкви, куда пожертвовал ее греческий император Роман, выдавший в исходе X века дочь свою Аргиру за знаменитого царя Абхазии и Грузии, Баграта Куропалата. Аргира, получившая исцеление от этого Пояса, упросила отца отпустить часть его с нею в дальнюю страну.

Бывшая правительница Мингрелии Нина, дочь царя Георгия, при вступлении в подданство России, принесла этот чудотворный Пояс Богоматери в дар императору Александру I. Но он, украсив Пояс драгоценными камнями, возвратил правительнице и тогда же повелел воздвигнуть каменную церковь для хранения сей святыни.  В Зугдиди (в Мингрелии) выстроен каменный храм, где доныне святыня хранится пред иконостасом в драгоценном киоте. На верхней части Пояса, который походит на диаконский орарь, сложенный вместе, виден древний лик Богоматери; нижняя часть его совершенно ветхая.

Святой Пояс в Москве

Епископ Гатчинский Амвросий, ректор Санкт-Петербургских духовных школ, назвал принесение Пояса Богородицы в Россию «историческим событием не только в истории Церкви, но и в истории государства». «Мы, верующие, можем сказать, что сама Божья Матерь особым образом ступает на нашу землю вместе с той вещественной святыней, которая была связана с Ее жизнью, которую Она держала в своих руках. А всякая вещь хранит память о человеке, который с ней связан», - сказал он.

То, что происходило в столице в связи с невиданным стремлением желающих поклониться святыне, - исключительный случай. Когда эти очереди увидели монахи, сопровождающие ковчег, они были потрясены до глубины души. В одном из сообщений оперативного штаба по принесению святыни в Москву говорилось: «Среднее время ожидания для доступа в храм на данный момент составляет около 24 часов». Или: «Сегодня очередь составляет 25 тысяч человек. Она растянулась от Храма Христа Спасителя до Хамовнического Вала и продолжает увеличиваться». Возле Храма Христа Спасителя постоянно находилось 26 автобусов, где озябшие паломники могли согреться, были развернуты полевые кухни с горячей едой и чаем, медицинские бригады дежурили на месте круглосуточно. Протоиерей Всеволод Чаплин сообщил РИА «Новости»: «Патриарх Московский и всея Руси Кирилл распорядился, чтобы священники московских храмов стояли по всей длине очереди, отвечали на вопросы верующих, снимали напряжение, объясняли им смысл прикосновения к святыне». 

Хроника СМИ: «Даже во время возвращения в Россию Тихвинской иконы Божией Матери не было такого стечения народа! Время от времени начинался дождь, и тогда над вереницей людей раскрывались зонтики. Кто-то кутался в шерстяное одеяло, кто-то держал в руке стульчик с металлическими ножками. Пили чай из термоса и пластиковых чашек, ели бутерброды, яблоки и печенье. Читали и пели акафист Пресвятой Богородице. На улице встречались греческие монахи, священники в инвалидных колясках, схимница с четками в руке… Вот бабушка с палочкой в руке пристраивается в самом конце очереди.  А вот женщина с бледным, измученным лицом встает позади нее вместе с мужем. Ближе к хвосту очереди притормаживает красная иномарка, из окошка выглядывает мужчина:
- За чем очередь?
- За душой! - отвечает ему мужской же голос.

До святыни – за неимением времени - можно только дотронуться рукой. Тут же вручаются подарки - поясок и иконочка с дарственной надписью: «В память о пребывании Пояса  Пресвятой  Богородицы в Храме Христа Спасителя г. Москвы 19-23 ноября 2011 г.».

В очереди было очень тихо, несмотря на огромное количество людей. Люди шепотом беседовали, молились, читали акафист Богородице. Акафист читали и пассажиры метро, особенно те, кто проезжали под храмом.
«Потом, когда приложитесь к Поясу, вы не почувствуете ни холода, ни усталости. Только благодать. Все мысли о горестях, неудобствах, холодные руки и ноги - оттают. Когда невмоготу стоять, выручает молитва. Молитесь о всех-всех, кому нужна помощь Той, к Которой вы прибегли, и время не пройдет, а пролетит. Многие люди прикладывали к честному Поясу бумажные маленькие иконы, ленточки, платочки и детские игрушки» (Е. Вербенина, «Пояс Богородицы в Москве»)

Шло время, а число паломников, желающих поклониться привезенной святыне, не уменьшалось, очередь к храму Христа Спасителя начиналсь уже от Воробьевых гор. В Москву ехали из стран СНГ, из-за Урала. Из-за перекрытых дорог возникали все большие пробки. Чтобы сократить время ожидания в очереди, ковчег со святыней был установлен на специальную арку, и паломники  проходили под ней. Высота арки составляет около двух метров, и одновременно под ней могут пройти три-четыре человека. Как объяснил глава пресс-службы патриарха протоиерей Владимир Вигилянский, подобная практика применяется при богослужениях. Например, дважды в год в храме выносится плащаница, и верующие проходят под ней. А в данном случае это хоть и не кардинальное, но решение проблемы, «чтобы люди не мерзли в очереди».

Власти и священники просили паломников рассчитывать свои силы. Для самых немощных — инвалидов, маленьких детей и беременных женщин — была организована отдельная очередь, ожидание в которой составляет около двух-трех часов. Через эту очередь, в частности, прошла делегация из Сергиево-Посадского интерната для слепоглухих детей.

Между тем паломники продолжали прибывать. Сотни автобусов прибывали из соседних областей.  Очередь к храму растянулась почти на 8 км. Никто не ожидал такого наплыва. «Мы удивлены так же, как и другие, — признался священник. — Мы сейчас живем совсем не жертвенно, а это настоящий подвиг веры. Людям нужен опыт молитвы и жертвы, и они его получили». О тех, кто не попал в храм в те дни, он сказал: «Господь целует и намерения».

Священники  - о пережитом событии:
Протоиерей Артемий Владимиров: «То, что свершилось ныне при путешествии драгоценного афонского ковчега, есть залог надежды, ибо в движение пришли заснувшие было мертвым сном, навеянным СМИ, десятки тысяч горожан. Они оставили свои утлые жилища, выключили фосфоресцирующие компьютеры, они забыли ночные передачи…  Посмотрите, эти подвижники современной жизни 5-6-12 часов могут стоять на ногах, забыв о комфорте и чувственных удовольствиях, вкушая сокровенную, дотоле им незнакомую радость, которую может дать только Бог и Его животворящая благодать. 

Замечательно, что люди, ожидая в течение дня своего череда, имеют возможность лишь правой ладонью прикоснуться к Поясу и, не задерживаясь, пройти мимо святыни. Но мне чудится, что эта простертая правая рука и ладонь, освященная прикосновением к Поясу Богородицы, уже никогда не примет печати антихриста».

Протоиерей Владимир Переслегин: «Слава Богу! Жив русский народ! Это великие люди - в очереди к святыне Божией Матери!  Это мужественные, нравственно здоровые, цельные люди. С верой и молитвой они выстаивают на морозе и ветру по 10-12 часов и сохраняют мир, благоговение, кротость. Это приговор модернизму, рок-проповеди и тому подобному. В очереди нет неверующих, нет случайных людей. Это святой православный русский народ...»

Протоиерей Геннадий Беловолов: «Как милостива Божия Матерь. Она Сама пришла к нам в Россию. Матерь Божия напоминает нам, что Россия - это Ее Дом. Имеем ли мы право разделять этот Дом на отдельные суверенные квартиры?! Сама Богородица опоясывает и соединяет разорванные ризы Руси».

Глас народа Божия: «В очереди, протянувшейся до Садового кольца, было 40 000 человек…». 

«Я была сегодня, очередь начинается от ТТК, всех предупреждают, что время стояния в очереди - 14-16 часов». «Порядка 8 часов мы просто стояли практически без движения. Собираюсь на вторую попытку в ночь на субботу, другого варианта нет». «Стояли 18 часов. 18 часов послушания, ожидания. Время прошло быстро». «Мы были сегодня, но не попали. За 15 часов очередь не намного продвинулась». «Прошли за 18 часов. Пусть эта цифра никого не пугает. Бог дает силы выстоять». «Люди, собирающиеся в Храм, одевайтесь как можно теплее и еду и питье лучше берите с собой. Всем помощи Божией!» 

Очередь на поклонение к святыне занимают у Крымского моста! В ночь, когда ожидается усиление мороза!

В последнее время появился такой аргумент: разве у нас в России, в Москве, в том же Храме Христа Спасителя - не те же святыни? (Риза Богоматери, Риза Господня). Одна женщина сказала: «Я знаю, что есть равнозначная святыня, но я все-таки встала в эту очередь. Богородица сошла к нам с Афона, как же нам не выйти к Ней навстречу?"»

Десятки тысяч поясков, освященных на Поясе Богородицы, разошлись по России, Украине (и оттуда приезжали паломнические группы на поклонение святыне)… Наставление архимандрита Ефрема: «Как мы пояс обычный носим, так и этот поясок носите. Одной беременной женщине я дал такой поясок, через неделю она должна была рожать, а я видел, что она очень боялась. Она родила естественным образом за пятнадцать минут. Пояски можно стирать, но первую воду не выливайте в канализацию, лучше полить комнатные цветы или дерево, потому что пояски все освящены». И главное: «Веруйте крепко и твердо, и у вас не будет нужды никакой. Веруйте, и Бог решит все ваши проблемы, пусть даже в самый последний момент». (Алла Зуева, газета "Мир" № 46 2011 г.)

Патриарх Кирилл на церемонии проводов ковчега с Поясом в столичном аэропорту «Внуково-3» сказал: «Как много людей получили исцеление! Мне не перестают докладывать о тех дивных чудесах, которые произошли за это время на земле нашей». По его мнению, «святыня покидает Россию, русских людей лишь физически». «В сердцах многих людей, которые испытали прикосновение к этой божественной благодати, навсегда в памяти сохранятся дни пребывания на Руси Пояса Пресвятой Богородицы», - подытожил он.

 В храме Ильи Пророка Обыденном

Частица пояса Пресвятой Богородицы находится в московском храме св. Ильи Пророка  Обыденном («обыденнном» - то есть построенным за один день). Она помещена в металлический ковчег со святыми мощами. В этом ковчеге (ящике) -  несколько крестов,  один из которых  - полый, внутри него и находится реликвия, которая обладает не менее чудодейственной силой, чем весь Пояс. По мнению историков, святыня была пожертвована в начале XX века меценатом.

Частица, как и сам Пояс, может исцелять от бесплодия и способствовать здоровому вынашиванию и рождению ребенка, говорит ризничая храма Наталья Фомичева. Она считает, что не стоит сомневаться в том, что хранящаяся в храме Илии пророка частица действительно относится к Поясу Пресвятой Богородицы. «Раньше пояса были не такими, как сейчас, ими несколько раз обкручивались вокруг тела, то есть, это был достаточно большой кусок материи, - рассказала Фомичева. – Никто специально не фиксирует, сколько людей исцеляется, поклонившись святыне. Чудеса же происходят в силу веры каждого человека», - считает она.

Богослужение
Главный престол храма— святого пророка Илии, приделы — апостолов Петра и Павла, святых праведных Симеона Богоприимца и Анны пророчицы.

Ежедневно служатся утреня и Литургия в 8.00, вечернее богослужение в 17.00, по праздникам — Литургия в 7.00 и в 10.00. Особые богослужения в 17.00: в понедельник — вечерня с акафистом преподобному Серафиму Саровскому и с водосвятным молебном, в среду — вечерня с акафистом пророку Илии и с водосвятным молебном, в пятницу — с акафистом чудотворной иконе Божией Матери «Нечаянная Радость».
Храм открыт в течение всего дня. Прийти и помолиться святыне можно ежедневно с 8.00. до 23.00. Если понадобится предмет «на молитвенную память», наподобие пояска, то возьмите небольшую икону Богородицы и, помолившись, приложите к частице Пояса.

Помимо этой частицы в столичном регионе хранятся еще два фрагмента ризы Богоматери: в церкви Рождества Богородицы на улице Восточной, а также в Серапионовой палате Троице-Сергиевой лавры

Чтимые святыни Ильинского храма – чудотворная икона Божией Матери «Нечаянная Радость», иконы Божией Матери «Феодоровская» и «Владимирская». В Деисусном ряду иконостаса главного алтаря находятся еще несколько почитаемых икон: «Огненное восхождение святого Пророка Илии», икона Спаса Нерукотворенного Образа с клеймами, икона Божией Матери «Казанская».

В храме хранятся часть Древ Креста Господня, иконы преподобного Сергия Радонежского и преподобного Серафима Саровского с частицами их мощей. Список святых, частички мощей которых здесь находятся: вмч. Пантелеимон, вмч. Димитрий Мироточивый,  прп. Симон, еп. Суздальский,  прп. Исаакий, затворник Печерский, Димитрий Солунский, свт. Иоанн Златоустый,  апп. Петр и апп. Павел,  мчч. Кирик и Иулитта,  вмц. Варвара,  вмч. Иоанн Воин,  прп. Сергий Радонежский, свт. Василий Великий,  свт. Николай Чудотворец,  мч. св. Гурий, вмц. Параскева,  сщмч. Харлампий,  мч. Архидиакона, вмч. Георгий Победоносец,  свт. Иоанн Милостивый, прп. Александр Свирский,  прп. Иоанн Многострадальный,  прп. Лука, прп. Зинон. частица мантии прп. Сергия Радонежского, частица мантии прп. Серафима Саровского. И еще напомним: а также частичка Пояса Пресвятой Богородицы.

Афонские монахи говорили, что их глубоко потрясли благочестие, терпение и мужество людей, пришедших прикоснуться к Поясу Богородицы, стоявших в многочасовых очередях ради нескольких секунд прикосновения к святыне.  Один из них сказал, что, стоя у ковчега и видя глаза людей, готов был каждую минуту заплакать от торжественной силы происходящего, от ощущения  духовного единения, родства людей, бывших у Святого Пояса в те дни. Они увидели в этом не простой факт, а свидетельство богатого духовного потенциала русского народа, его готовности к подвигу и жертвенной любви.

-  Когда миллионы людей прикасаются к этой святыне, выстаивая сутками под морозом и дождем, то тем самым является сила Святой Руси, которую многие объявляли уже умершей, безвозвратно потерянной, - сказал Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.

      Да, реакция народа на прибытие Пояса дала обнадеживающий ответ: вера в народе жива!
Миллионы людей в разных городах стояли день и ночь, в дождь, мороз и ветер в очереди на многие километры. И еще многие-многие пришли бы, если бы могли физически или их отпустили бы с работы. Были и такие, кто недоумевали: что это такое? Разве нет мощей и чудотворных икон в России, особенно в Москве? Очень много! Чего же еще вам надо? Народ ответил: Сама Царица Небесная пожаловала к нам! Как же не прийти к Ней?!

Отрадно было видеть, как веселым ухмылкам на голубом экране противостоят серьезные лица людей, глубоко переживающих потрясшее их общение со святыней.

      Рассказывали о разных чудесах от Богородичного Пояса, но самое большое чудо – очевидное, всеми зримое – это народ, 70 лет жестоко, беспощадно уничтожаемый за свою веру, ныне идет на поклонение святыне как на встречу со своей Матушкой-Заступницей, последнему прибежищу в надежде, скорби и печали.

      Пресвятая Богородица, спаси нас!
Спешите в Божий храм!
Сберемся на молитве!
Соединившись там,
мы одолеем в битве.


                Оглавление
Краткое предисловие
В Угличе
На даче
На фронте, после плена
За окном
На венчании
Неупиваемая Чаша
На скользком шоссе
Однажды на работе
Матушка Таисия
Храм во Владыкино
Фронтовик
Обиды
Сны
О смерти
Две смерти
Надпись на небе
Десять сыновей
В церковном хоре
Крещение
Дети
Чудо Иоанна Воина
Самоволие
Невыполненный обет 
Чудо Илии пророка
Когда мертвые кричат
Похвальная грамота
В автобусе
Кричи громче!
Встреча с разбойниками
Неверный муж
Красавица               
Страхи
Отпевание
Святое причастие
Покаяние
Воскреснем!
Утоли моя печали
Чудо святой Ксении Петербургской
Чудо Николая Чудотворца
Новая москвичка
За брата
В православной школе
Кражи
Всегда молиться 
На острове Кижи
Дивеевские чудеса
Налет на Америку
Знамения 11 сентября
Видимая брань
Явные чудеса
Пояс Пресвятой Богородицы