Сон, Явь или мираж

            Книга вторая

     Весь июнь шли дожди. В лесу пахло грибами и хвоей. У Старосалтовского водохранилища рыбаки сидели с удочками в непромокаемых плащах. Все пропиталось водой: листья, трава, еловый настил в лесу. Мир жил в звуках и запахах леса. Окрестные села тонули в цветастых полях.
Должно быть,из-за долгой жизни в городе, я удивлялась всему и находилась в непривычно приподнятом настроении.

    Машина "Победа" въехала в черный прямоугольник двора. Дом смотрел сумеречными  глазами окон. Конец ноября. Год 1955.
Вещи, мебель привезут потом, грузовиком. Мы с мамой поднялись на второй этаж. Она несла на руках брата Юрку. Он в дороге почти все время спал.
Полумрак на лестнице,полумрак в длинном коридоре. Только в комнате разглядела женщину, что открыла  дверь. Тяжелая коса ее рыжих, нет, со-вершенно огненных волос, уложена вокруг головы, не одним - двумя рядами. Такую прическу увидела впер-вые. Мне она сообщила:
- Меня зовут тетя Рива. Можно звать Рита.
 И маме:
- Не узнала тебя в дверях. Подумала - Нюра с девочкой.
В центре комнаты - круглый стол. Накрыт скатертью. За ним играли в преферанс. Поразило, дед не бросил партнеров, пока не доиграл, а ведь столько не виделись. Один из его приятелей запомнился странной фамилией - Юрьян-Завирюха.
     Какой долгий день! Утром еще были в Глухове, потом дорога. Знакомлюсь с квартирой. Кроме двух  жилых комнат, ванная. В ванной красивая печка. С высокой до потолка трубой. Чугунная дверца. На ней рисунок. Все старинное.
Лезу на подоконник. Что там за окном, на улице? Но улицы за окном нет. Есть узкий проход между домом и деревянным забором. Чужой дом. Чужой дворик с палисадником и дальше темнела река.

                ***
     Пришла зима. После переезда месяц не училась, но вот повели в школу на Марьинской улице. В здании школы до революции размещалась гимназия. Оно отличалось от остальных замечательной архитектурой, ажурная постройка из красного кирпича.
     Дорога к школе шла через деревянный мост, его называли кладки. При ходьбе слышался скрип.
Теперь уж нет того моста. Снесли. Соседние улицы притихли, поросли бурьяном. Район превратился в захолустный. Жаль. Там же, на Москалевке видела как взрывали  церковь - памятник архитектуры ХIХ века. Она  ничему не мешала. Стояла себе в сторонке, но по плану проектировщиков оказалась на развилке новой трассы, идущей от знаменитой Гончаровки к Москалевским улицам: Черепановых, Владимирской, Октябрьской революции.
    Теперь нет ни моста, ни церкви, нет вообще того мира. Он остался лишь в нашей памяти, пока живы.В памяти живет момент – иду по мосту над рекой Лопань. Она замерзла и дети расчистили площадку. Катаются на коньках и на санках. Шум, смех. День солнечный. Морозный.
Где запечатлелся сей миг? Почему так реален?

      Помню, мама выбирала  школу  из четырех ближайших. Одна отпала, так как восьмилетка, другая  не подходила из–за того, что мне пришлось бы переходить через оживленную улицу. Выбрали 59-ю  Так складывалась судьба. Другая школа-другое окружение, учителя, друзья, интересы. Многое в жизни выглядело бы  иначе.
На календаре январь 1956г. Он висел в углу у окна. Окно в комнате венецианское, почти во всю стену. Календарь прикреплялся к картинке "Аленушка" из русской сказки. Каждый год его меняли, картинка оставалась прежней.
Я попала в класс заслуженной учительницы Ольги Кондратьевны Супрун. В первый день мама довела меня до школы и ушла. Мы опоздали к началу урока. Я никак не решалась войти в класс. Скрип мой  услышали. Дверь отворили и учительница предложила:
- Садись на свободное место, где нравится. Три ряда деревянных черных парт с откидными крышками. На меня смотрел весь класс. Чего ждать от него? В крайнем ряду, ближе к дверям, увидела симпатичного мальчика – одного. Села туда.
Вспоминая, удивлялась, как могла поступить так естесственно! Сесть рядом с мальчиком, который понравился. Моя непосредственность исчезла очень быстро и навсегда.
                ***

      Я заглядываю в далекие дни моего детства. Атмосфера в классе была доброжелательной. На переменах ребята собирались возле учительского стола. Им нравилось говорить с Ольгой Кондратьевной. Она знала, как живут их семьи, кому негде делать уроки, чей отец пьет. Ее приглашали в гости.
Я наблюдала со стороны. Не хотелось привлекать  внимание.
С Ольгой Кондратьевной  ездили в парк. Долго стояли на остановке. Ждали трамвай номер семь.
     Теперь такой подошел  разве что для музея. Два вагона. Двери открывались легко.При желании можно выпрыгнуть, где угодно. Деревянный синенький трам-вайчик. Он ходил тогда от Новоселовки до Лесопарка. Мы садились на Москалевке. Когда-то тут стояли казармы русских солдат, коих звали москали, потому и район Москалевка.
Удивительны свойства памяти! Поездка, трамвай, стояние на остановке живет во мне до сих пор, а прогулка по парку выветрилась напрочь. Будто наугад в темноту направлен фонарь и высвечивает эпизод за эпизодом.
     Однажды в класс влетел медперсонал школы. Их белые халаты закрыли от нас  прелесную девочку Таню с двойной восточной фамилией Тикидже-Хамбурьян. Черная как смоль челка. Из-под нее смотрели умненькие черные глаза. Оказалось, в ее волосах нашли вши и так при всех бестактно осматривали ее.
    Характеры детей проявлялись уже в  раннем возрасте. В классе были модницы, высокомерные отличницы, подхалимы и доносчики.
     Мой любимый предмет - родная речь. На  уроках О.К.Супрун рассказывала много интересного. Часто просто читала по своему выбору. Случалось читала несколько уроков подряд. Это были счастливейшие дни. Так с ее голоса живут во мне до сих пор некрасовские "Дед Мозай и зайцы", рассказы о Миклухе Маклае и его о жизни среди папуасов Новой Гвинеи и о путешествии Пржевальского.
                ***

     В десять лет я начала писать стихи. Неожиданно, для самой себя. Дома в очередной раз  ходила вокруг стола. Он стоял посередине комнаты, действительно, круглый, единственный и потому особенно важный. За ним читали, ели, писали письма, шили, я тут же делала уроки.Однажды вертясь у стола, вдруг сложила строчки об огороде:
Вот морковка, вот капуста,
вот свекла, вот буряк.
     Скоро август прийдет. Будет урожай.
С тех пор стала писать о том, что видела. Окна, наши комнаты, река за домом, мост нашли во мне своего единственного поэта.

Быстро тают звезды в нашей речке,
Тысячи увлекши за собой.
Не успеют миром насладится
Снова гаснут в сырости речной
Пестрой позолотою искряться
Миллионы падающих звезд.
Надевает речка зимний панцырь
И скрывает гладь январский лед
      
Воды уплывают в океаны,
      Унося разбитые надежды.
      Позолота  мишурой сверкает,
      И прельщает  глаз огнем одежды.   

     О каких разбитых надеждах писалось в двенадцать лет? Зимой часто болела ангиной. Дома тепло. Мама давала пить чай с медом. Я часами простаивала у окна. Темные фигуры людей шли по крепкому льду через реку. Катались на санках дети. Свои наблюдения  стала записывать в тетрадь.

                ***
      Я закончила  4-й класс. Летом родители объявили, что едут в Ялту. Юрка остается с няней, а я по путевке от папиного завода отправлюсь в пионерский лагерь. Плохо представляла себе, что это такое, но вот мы с мамой  злектричкой поехали в пригородний поселок в Зеленый Гай. Долго ждали пока детей распределят по отрядам. Потом мама уехала и я впервые осталась на целый  месяц без родителей.
Цель лагерей - летом дать возможность отдохнуть городским детям. Но, вспоминая эти лагеря, многие рассказывали, что там они узнали немало дурного.
Внешние атрибуты пионерской жизни меня не увлекали. Барабаны, горны, линейки только –формальный ритуал.
     Среда оказалась чужой. Домашних детей там собралось немного. Их вывозили к морям и на дачи, а тут больше ребята дворовые, безнадзорные. Чем нас занимали в лагере? Уборкой комнат и территории, один раз собирали яблоки в колхозном саду, (это  оказался лучший из дней), да в последний вечер провели концерт и зажгли костер. Скучно. А, ведь, можно было бы увлечь ребят походами, спортом, какими-нибудь военизированными играми, рыбалкой.
     В первый же лагерный день пополнила свой словарный запас.Услышала: сявки и аборт. Девочки пели: "Волны бились о борт корабля". Потом хихикали. Попросила их объяснить, почему смеются.
    На закрытие лагерной смены прибыло начальство. Состоялся митинг и награждение лучших ребят. Называют мою фамилию. Иду в президиум. Вручают граммоту и книгу "Путешествие в страну Нектар". Я понимаю, наградили меня из-за того, что отец-главный инженер завода и щеки пылают от стыда.

                ***
      Нашу 59 школу перевели в новое здание, а в старом открылась физико-математическая школа. В моем классе много  новеньких. 
Состав учащихся довольно пестрый, состав обучавших довольно тусклый. Классный руководитель "ботаничка" Ефросиния Антоновна,по прозвищу Фрося, маленького роста, пухленькая. На ее уроках стоял не просто шум, непрерывный гул. Шумели и на уроке географии. Учителя географии звали Афанасий Михайлович. Безобидный и добрый человек, ребятам нравилось его изводить, а он отчаянно разводил руками:
-Как жаль, что вы болтаете и не хотите узнать, сколько интересных вещей существует в мире. Наказать никого он не мог. 
Как бы ни гудели, чтобы ни творилось - я жила сама по себе.
     В школу ходить не любила. В классе у меня тогда ни одной близкой души. Невероятный шум, толкотня и потасовки. Вечный страх перед вызовом к доске. Платье и пальцы вечно в черниле и меле. В буфете запах тушеной капусты и жареных пирожков. Их готовили с повидлом, мясом или картошкой. Один стоил 50 копеек. В школу мне давали рубль.
    Наша школьная столовая. Возле стойки – тетя  Неля. Несколько раз видела ее у нас дома. Она приносила вещи в чистку тете Риве. Та ушла на пенсию, но немного подрабатывала.
Мне нравилось наблюдать как Рива обновляла старые вещи. Их не узнать после ее работы.
    На переменках класс представлялся пиратским табором. Дрались портфелями, бегали по партам, не обращая внимания на раскрытые тетради, плевали друг на друга из трубочек. Мальчишки валили девчонок на парты, а те визжали изо всех сил.   
В классе учились разные ребята. Поначалу я замечала только тех, кто сидел неподалеку.
     Cвете Гин нравилось командовать.Она искала  жертву, чаще других Игоря Штеренберга. Упитанная  и не по-девичьи крепкая, она  напоминала мне дочь кулака из спектакля в театре украинской драмы имени Шевченко, куда нас водили культпоходом. Там, в театре, рядом со мной оказалась Лора Л. Это соседство помешало мне досмотреть спектакль. Сначала послышался шорох, потом увидела,что к Лоре под платье лезет рука одноклассника Скоробогатька. Смятение. Что делать? Сказать что-то? Ему? Ей? Она спокойно продолжает разглядывать сцену, будто ничего не происходит.  Я ушла из зала в  фойе.
     Светка нарочно рассыпала вокруг себя мусор, а потом кричала на Игоря,зачем  он ссорит. Нежная кожа Игоревых щек, покрывалась румянцем, но он послушно ползал по полу под партами и собирал обравки бумаги. Я очень жалела Игоря, но недоставало храбрости,  заступиться.
 Жизнь класса занимала меня лишь как постороннего наблюдателя.
Ужасала общая бездуховность. Долгое ежедневное пребывание в школе отбывала как наказание, как повиность. Она все длилась и длилась.

                ***               
      В 6-м классе к нам пришла новенькая. Звали ее Саша Осьмачко. Бросила в ее сторону беглый взгляд - нет, не понравилась.
 Я читала статью об антиподах. Есть типы людей изначально ненавистных друг другу, исключающих какой бы то ни было союз. Таким антиподом я становилась в жизни нескольких людей, но первым и самым яростным моим врагом оказалась именно Саша.
Ее раздражал сам факт моего существования и все во мне казалось ей омерзительным: даже мои жесты, мимика,  голос.

     Очень скоро я стала объктом ее постоянных насмешек.Эти издевательства превратились в цепь жесточайших мучений, растянувшихся на три года.
Такой ненависти и ужаса одновременно я не испытывала больше никогда.
Уже потом, спустя годы, стало интересно, как ей удавалось держать меня в таком напряжении, но так и не смогла понять. Силилась припомнить, что же такое она делала, но все ушло в небытие. Только два эпизода удержались в памяти.
Осень. Наш урок физкультуры прошел в школьном дворе. Хотим войти в здание и столпились у дверей. День еще по-летнему солнечный. Размышляю, почему во многих учреждениях, вот и у нас в школе, открывают  боковые двери и запирают центральные? Что это?
Плебейская привычка ходить черными лестницами или какой-то непонятный страх перед прямой дорогой? Откуда он?
      Стою на ступеньках. Звонок. Выпускают перво-классников. Люся Штогрина показывает Саше моего брата Юру.
Она,едва глянув:
- Такой же идиот, как и его сестра. 
У меня комок в горле. Слезы. Ноги подкашиваются, а было то уже 15 лет и пора бы научиться защищать себя, но зтой наукой так никогда и не овладею. Теперь уж сие очевидно.
      Второй зпизод связан с уроком труда. Нас обучали слесарному делу. Кому из девочек это могло пригодиться? Мальчики занимались отдельно, другим. Преподаватель-отец одного из одноклассников. Он диктовал, мы записывали. Увлеклась и не заметила, как Саша бросала на мой фартук крошки хлеба. Когда вместе со звонком, все вскакиваем, крошки сыпяться на пол. Учитель задерживает меня и позорит при всех. Защищалась как могла, объясняла, убеждала, доказывала, но так неубедительно,что он не поверил. Девчонки зло хохотали. Себе казалась беззубым котёнком. Он барахтается в луже и выплыть не может
несмотря ни на что.
Когда прочла Кафку, увидела сходство с героем его романа "Процесс". Как тяжело противостоять грубости окружающего мира.
      Сашу я потеряла сразу же после окончания школы. Она выпала из моего поля зрения. Спустя лет этак 10 ночью в театральной студии Дома Учителей услышала вдруг рассказ о ней. Выяснилось, что в какой-то период моя приятельница Валя Камышникова, та что преподавала в институте Культуры и по совместительству вела студию в клубе, оказалась с Сашей в одной компании. Саша сильно пила, настолько, что случалось просто валялась на улицах. Потом лечилась и пила снова.   
                ***
     Жизнь класса шла своим чередом. Уроки. Перемены. Меня это почти не задевало. Весь учебный день я читала. Книгу держала под партой и через щель у откидной доски видела несколько строк. Когда учитель обращался, нуждалась в паре секунд, прийти в себя и понять, о чем речь.
  Мое состояние удивляло меня саму. Мама спрашивала нас с Юркой: Ребята, признавайтесь, кто разбил блюдце?
Мое лицо говорило само за себя. На нем читалось - это я. Я и никто другой. Вскоре, к счастью, все находилось.
      В школе еще хуже. Пропал у одного из учеников кошелек. Учительница заперла дверь и прошлась по рядам, осматривая портфели и карманы. Я сидела  совершенно пунцовая, страшась, что скоро подойдет ко мне. Нет, не дошла. Кошелек обнаружился у Азаровой. Прихожу в себя. Ощущение, что украла или хотела украсть проходит. Себе казалась шпионкой в чужом государстве. Все время настороже. Везде и всюду  я - инородное тело.
 Радовало чтение.Сколько тогда перечитала! Восхитил Пушкин. "Узник", "Кавказ", особенно "Песнь о вещем Олеге". Выучила на память и не только отрывок, что задали на уроке, а все произведение.
Почти ежедневно повторялась картина на кухне: мама возилась у плиты, готовила, а я читала ей стихи.         
                ***

      Мамина доброта и нежность - воздух нашего дома. О ней рассказывать трудно. Воздух не замечаешь. Наделил ли маму господь особыми талантами? Она обладала важнейшим из человеческих качеств  – особой   душевностью. Это проявлялась не только в отношении со своими домашними, но и со всеми, с кем  общалась.
Без нее дом казался пустым, но вот она появлялась и сразу же все в доме оживало. Поставит на стул тяжелые сумки, мы окружим ее и ждем рассказов о новостях, ожидаем появления чего-нибудь вкусного - и в пять, и в десять, и в двадцать пять лет.
      Мама работала на фабрике в две смены, а, кроме того, на ней лежал весь груз домашних дел, но у нас в доме всегда чисто, всегда был обед. А как мама пекла! Как умела принять гостей! В ней жила поэзия женственности и уюта.
      Я нехотя помогала по хозяйству. Мыла полы, поглядывая в книгу, оставленную на стуле. Мне стыдно. Мама готовила,а я рядом  читала стихи, либо делилась новостями. Нравилось разговаривать с ней. Мама не сердилась. Все понимала, все прощала и жила одной со мной жизнью, и также с братом,и также с отцом. В каждом человеке  прежде всего видела хорошее. Редко о ком отзывалась плохо. Когда с фабрики пришли сотрудники проводить маму в последний путь, я неожиданно узнала, что она много значила в жизни незнакомых мне людей.
Как рано она ушла!
 Обаятельна,женственна,целомудренна. Как подходило ей  ее имя - Мила, милая.
На мамочкином дне рождения, еще таком радостном, о болезни никто не догадывался, я читала ей посвященные  строки:


Ты само совершенство.
Каждый шаг благороден.
В нем изящество жестов
И высокость породы.
               
Ты-вся женственность мира
Свет от лика струится
От волос,губ,ладоней
Это облик мадонны.

      Скромность, Застенчивость. Жизнь, отданная семье.У мамы был замечательный голос, в юности ее приглашали петь в оперетте, но бабушка не разрешила. В молодости мама училась в институте иностранных языков. Могла  иметь профессию, а стала  матерью, женой и в этом была совершенна. Ее поступки вызывали мое уважение. Как-то ехали в неубранном лифте и подумалось, какой бы дикостью выглядело, если бы она вдруг плюнула на пол или же грызла семечки. От  мамы пришло к нам, детям, уважение к культуре, вкус и воспитание.
     Сколько и каких только у нас не было соседей,мама ни с кем не поссорилась. Она просто не умела это делать. Многие из них оставались ее друзьями, даже переехав.
     Вижу маму в ее последней квартире. Я забегала к ней при первой возможности. Она тут же накрывала на стол. Умела зто делать с любовью. Ее  обычные завтраки и обеды подавались как праздничные. Сидела и наблюдала, как мама собирается на работу во вторую смену. Мы выходили из ее дома по улице 23-го Августа и шли к остановке троллейбуса, а затем ехали через весь проспект Ленина в центр. Если время позволяло, заходили в магазины и потом еще долго провожали друг друга от угла до угла. Никто и подумать не мог, что мама тяжело больна. Никаких видимых признаков не было.
Помню в один из последних маминых рабочих дней, я заехала к ней после экскурсии и проводила на работу, прощаясь на остановке, мама сказала мне:  Иди очень осторожно, я так боюсь транспорта.
      В то время я уже  жила со своей семьей отдельно от родителей и привыкла сама о себе заботиться. Мамины слова пронзили меня. Казалось бы, ну что в них, а я шла домой и повторяла их снова и снова и радовалась, что на свете есть один родной человек, который любит меня ради меня самой.

                ***
      У нас дома много прекрасных книг, но, пристрастившись к чтению, я поначалу читала только библиотечные книги. Их названия аккуратно записывала в блокнот. Он существует еще и сегодня. Крошечная книжечка втрое меньше ладони.
     В 14 лет зачитывалась "Тихим Доном" Шолохова и "Жизнью" Мопассана. Полюбила  "Два капитана" Каверина. Поначалу мое чтение отличала крайняя бессистемность. Читала детективы, повести о войне и революции, воспоминания большевиков, вдруг случайно на полке в библиотеке увидела "Дневник Анны Франк". В тот день не смогла пойти в школу. Читала взахлеб, не отрываясь. Это было событие.
     Класс пережил эпидемию. Все бросились читать "Птичку певчую" Решат Нури Гюльтекин. Сентиментальная история о сельской учительнице - турчанке.
Отец зту книгу отобрал:
- Тебе еще рано!
В ответ на это я сказала отцу:
- Не бывает рано или поздно. Если произведение низкого сорта, его никогда не надо читать, а если настоящее, нужно едва ребенок в состоянии его постичь.
      Отец посмотрел в мою сторону, не удостоив ответа, и спрятал книгу на шкаф. Я ее потом  спокойно достала.
     Одно время, стыдно признаться,  увлеклась произведениями Вилиса Лациса, вслед за ним «проглотила» Фадеева, Н. Островского, Марка Твена и вышла на Л.Н.Толстого - добралась-таки до нашей домашней библиотеки.

     "Воскресение" потрясло. Я завела дневник и выписывала из Толстого целые абзацы.
     Тогда же пришли первые серьезные раздумья о жизни, о моем окружении и о себе. Я училась в 7-м классе. Первая дневниковая запись от 4-го марта 1961 г.
     Дом, двор и школа оставались моим внешним миром, где, в сущности, ничего не менялось. Изменилось восприятие.
                ***

           Как хорошо  летом в нашем дворе! Его  зажало в пространстве меж двух глухих стен соседних домов. Возле одной из них - цветник. Рядом, увитая диким виноградом, беседка. Вечерами в ней играли в домино, но днем двор пуст. Этот  скрытый уголок во дворе - мой. Читала, иногда наблюдала за происходящим. С моего места видела, как одноногая соседка тетя Клава отставив костыль,  вырезает из бумаги искусственные цветы. Она кормилась продажей венков для похорон. Ее дочь Маша что-то вносила и выносила из их куцей комнатенки во флигеле. Оттуда исходил кислый дух и туда никого не впускали. Прислушивалась к шуршанию бумаги под желтыми пальцами Клавы.
      Неожиданно Маша спросила, что читаешь? Молча показала обложку.
- Мопассан "Жизнь".
      Вечером звонок в дверь. Открываю - Клава.  Ее единственный визит за все годы.
- Ваша дочь читает жуткие книги. Развращает мою. Примите срочные меры.
      Мама не проронила ни слова ни тогда,ни потом.

      О себе Клава рассказывала невероятные истории. Им никто не верил. Худая и длинная, как ее костыль, убогая внешне, она вызывала неприязнь и дети отношение к Клаве переносили и на Машу, симпатичную, хотя и несколько диковатую девочку. Мне она казалась похожей на Машеньку, чисто внешне, из сказки "Маша и медведь," такая же миленькая, чисто русская. Косы ниже пояса, длинные ноги.

      Незадолго до своего отъезда в Израиль, я встретила Машу в музее чехословацкой военной бригады в Соколово. Она приехала на экскурсию с интернатом.
- Нет,не работаю. Я родительница.
- Сыновья. Двое. Муж есть.
- Почему же тогда?
- Так лучше. Старший тоже учился в интернате.
- Кому лучше?
- Мне. Мужу. Мы работаем!
- А мама?
- Мама умерла и бабушка тоже.Все умерли.

                ***
       Я спускалась по лестнице нашего дома и выходила во двор. Слева  шла глухая стена станции "Скорой помощи", вся из красного кирпича. Наш дом четырехэтажный, но во дворе еще один, флигель. Его так интересно устроили, что со всех четырех сторон имелось по отдельному  входу. В нашем же доме на всех этажах по две коммуналки и в них проживало по три семьи, вселенных в квартиру с общей на всех кухней, ванной, а то и  без нее, с одним туалетом.

      Двор - целый мир. В нашем - много интеллигенции.
Во флигель со стороны двора вели деревянные ступеньки. Нравилось сидеть на них. Там, на втором этаже проживало трое: старуха, ее сумасшедшая дочь и внук. Дочь появлялась во дворе редко и всегда в невообразимых нарядах. На голове шляпка- с перьями и вуаль.
      Однажды старушка  рассказала мне, что ее зять принадлежал к военно- морской элите и погиб на фронте. Ей предложили устроить внука в военное училище закрытого типа.Он закончил бы дипломатом или стал бы разведчиком, но ей поставили одно условие: ни она, ни мать ребенка больше никогда не смогут с ним видеться. Она отказалась. Впоследствии Виталий закончил консерваторию. Стал музыкантом, а потом директором детской музыкальной школы.
 
      Во флигеле я бывала у маминой подруги Юлии Владимировны Ломазовой-Гольденберг. Отец Юлии Владимировны профессор медицины и истории. Он пришел в город из еврейского местечка и проявив незаурядные способности, стал  известным ученым. Я слышала о нем в университете, уже когда занималась там. Владимира  Александровича  не застала. В его бывшем кабинете перелистывала  книги по истории, изданные еще до революции.
 Мне нравилось бывать в зтом доме. Я нигде не видела такого количества книг на нескольких языках. Нравилось беседовать с женой ученого Идой Абрамовной.
      По специальности  стоматолог, она пациентов принимала на дому, возможно, к тому времени уже вышла на пенсию. Иногда к нашим беседам присоединялась и Юлия  Владимировна. Я  называла ее тетя Нюра. Так ее звали  друзья. Большей частью мы говорили о книгах. Я брала у них читать Всемирную историю искусств, Еврейскую  знциклопедию, книги по истории. В то время зто  единственный дом, где меня слушали и понимали. Разница в возрасте не мешала общению.

                ***
      Дети нашего двора охотно принимали меня в свои игры.
Под водосточной трубой мы находили разноцветные мелки. Ими чертили классы. Каждую весну, как только сходил снег и подсыхал асфальт, мы рьяно принималась прыгать в строго отчерченных квадратах ребячьей игры. Потом переходили к скакалке, играли в  квача и в жмурки.
      За аркой, на заднем дворе, располагалась свалка, гаражи и мусоросборник. Там находился и наш гараж. Папа строил его сам для нашего "Москвича". Потом гараж отобрали, якобы, эта территория понадобилась станции "Скорой помощи", в действительности, понравился гараж.  Выплатили  компенсацию - мизерную сумму.
     Прежде задний двор не был огорожен и отделен от реки, но однажды вдоль всего берега выстроили стандартный забор и выкрасили его едкой зеленой краской. Так городская набережная превратилась в пустырь. Вместо того, чтобы привести в порядок дворы, власти прикрыли их  забором.
      С тыльной стороны нашего дома – вход  в подвал. Чего в нем только не накопилось за его более чем вековую жизнь! В подвале мы обнаружили лаз в подземный ход. Его вырыли в 1656-59-м гг. когда строили харьковскую крепость. Говорили, еще и теперь можно проехать под городом на тройке во весь рост, если этот ход рассчистить. Согласно легенде он вел из Харькова в Чугуев и  Куряж, но пока обнаружены ходы лишь в черте старого города.
      Юрка с мальчишками, а чаще всего сам, время от времени предпринимал поход в подвал. Приносил  старинные книги, учебник латинского языка, "Очерки бурсы" Помяловского, Решетникова, Мамина-Сибиряка, уникальное издание А.С. Пушкина - все это из замечательных вылазок Юрки в подвалы. Однажды  вернулся с находкой, ошеломившей всех. Он притащил шпагу с рукояткой ручной работы, плетенной будто, и с насечками, длинным, немного заржавленным клинком. Она вызвала зависть всех его друзей.
      В то время ему лет девять, а я студентка первого курса филфака ХГУ.. Что говорить о его ровестниках, когда вдохновленные Юркиной находкой, мои университетские приятели большой компанией отправились вслед за ним в подземный ход на поиски чего-нибудь интересного. Отсутствовали долго. Вернулись, перепачканные глиной и мелом.
Находок  немного. Только Саша Виленкин притащил нужное ему  металлическое приспособление.
     Со шпагой Юрке пришлось расстаться, когда ему  захотелось иметь собаку. Денег, как всегда, не было. Он продал свою коллекцию марок, а потом очередь дошла и до шпаги. 
      Вскоре дома появился черненький с рыжеватыми подпалинами доберман-пинчер. Назвали Нордом. Он сразу стал центром внимания всей семьи и общей потехой. Когда выходила с ним гулять, пес обнюхивал все закоулки. Улицы Конторская, Красношкольная  Набережная и Гончаровка им обследованы с достаточной тщательностью.
     Как-то с уже двухмесячным возвращалась с прогулки. Поднялась по лестнице и пес остановился возле битого стекла. Мне  показалось, что он проглатил осколок. Бегу домой со страшной новостью. Юрка мигом - в аптеку за касторкой. Два флакона пес вылизал с превеликим удовольствием. Стекла мы так и не нашли, а для меня открылась новая грань собственной личности.
     Собака стала членом нашей семьи. С  появлением щенка я поняла,что животные не бесчувственны и глупы, как представлялось раньше. Нравилось наблюдать за его повадками. Норд не сидел на полу, как прочие собаки, и даже  подстилка доставляла ему мало удовольствия. Он шел по комнате и вдруг всегда как-то неожиданно поджимал задние лапы и садился  на диван. Передние лапы по-прежнему стояли на полу. Я не видела других собак, сидящих подобным образом. Спал он тоже необычно, на боку, заложив переднюю лапу за ухо, целился пару раз. Попадал, так как ему казалось удобным и успокаивался.

      Нордик всегда чувствовал настроение каждого из нас.Понимал, когда можно визжать и прыгать, а когда надо отойти смирно в сторону.
      Особенно меня удивил один случай. По телевизору шла мелодрама. Героиня рыдала театрально и неубедительно. Норд подошел к зкрану и стал слизывать слезы с лица девушки. Увидев, что она все еще плачет, пес завыл. Пришлось выключить телевизор.
       Брат  Юрик водил Норда в клуб собаководов. Вместе с папой возили его на  выставки собак. Он получал медали. По природе  вожак и это чуяли окрестные собаки. С ним на прогулке не боялась  никого.

       Вчера снова тот же сон: наша старая квартира на Конторской улице. Так явственно.
       Своим ключом открываю входную дверь. Вхожу. Никого. В зтом первом коридоре закрыты обе двери.  Коридор квадратный. Тускло горит лампочка. Освещает второй коридор -узкий и длинный. Пробираюсь по нему на цыпочках.
Тихо. Не коридор, тунель. Останавливаюсь, чтоб паркет не скрипел. Вот вход на черную лестницу. Он всегда закрыт на засов. Иду дальше-туалет. Один на три семьи. Нигде никого. Наконец-таки наша дверь. Двойная, с красивыми наличниками. Теперь так не строят. Рядом с дверью вешалка. Висят пальто. Значит все дома, все в порядке.
      Этот сон  повторялся, с теми же переживаниями и ощущениями, но менялись детали. Иногда я не в коридоре, а в кухне или в своей каморке. В самой замечательной каморке на свете. Перед кухней была огромная комната. Ее по традиции,оставшейся от старых времен, называли для домашней прислуги.
     В комнатах я тоже бывала во сне. Всегда одна. Менялась канва, но неизменным оставалось неиспытанное в жизни, удивительно легкое чувство безмятежности и покоя: я вернулась к себе.

                ***
      Наши  соседи по квартире - Митрофановы. Они жили в  маленькой комнате  втроем. Мать-старуха, Никифоровна, торговала на Благовещенском базаре семечками. Ее дочерей звали Надя и Тоня. Надю помню смутно.
Во дворе о ней: гулящая, знала только одно: пила и шаталась по Екатеринославской со всеми подряд.
      Когда спросила о ней маму, та рассказала, что во время оккупации Харькова фашисты приказали всем евреям собраться и отправили их на Тракторный завод. Там расстреляли. Погнали вместе со всеми и соседского паренька Яшу Найгерцика. Он жил в нашей квартире с родителями и братом Мариком. Родители эвакуировались, Марик ушел на фронт, а Яша, мама не знала по какой причине остался дома. Ему тогда  девятнадцать лет.
      Растрелы происходили в районе Лесопарка. Яша оказался под грудой трупов. Вылез ночью - куда идти? Вернулся домой. Надя прятала его на черном ходу, туда редко кто заглядывал. Дворничиха, по прозвищу Киричучка, могло ли что-то пройти мимо нее, узнала и дала Наде сутки, чтобы та увела парня из дома, иначе донесет.
Наде удалось отправить Яшу в дальнее село, где он жил при церкви. Потом ушел на фронт с советской армией. 
      У этой истории оказалось продолжение, о чем расскажу позднее. Киричучка с приходом немцев заняла нашу квартиру и оставалась жить в ней уже после войны. Никто ее не судил за сотрудничество с оккупантами. Выселить ее не удавалось и если бы не мой нескончаемый плач от дня рождения и до четырех месяцев, кто знает как бы все сложилось.
      Мама говорила, что не могла понять причины моего плача, пока бабушка не сварила мне на керосинке первую манную кашу. Поев, голодное дите блаженно заулыбалось и больше никакого крика. К тому времени дворничиха перебралась в другую квартиру в нашем же дворе.
      После маминого рассказа, стала присматриваться к Наде  пристальнее. Вскоре ее не стало. Хоронили из больницы. Во дворе шептались - сгорела от спирта. Через пару месяцев умерла и ее мать. Осталась только тетя Тоня.
     Когда я смотрела на нее, всегда казалось, что она сильная, волевая,крепко укоренилась в  жизни. Глаза умные. Всегда в них проглядывала ироническая усмешка. В речи Тоня использовала много  острых словечек, поговорок,  рассказывая об ужасах сталинских лагерей,сказала,  не те черви, которых мы едим, а те, которые нас едят. Чувствовалось, что в каждой ее фразе существует другой, главный смысл.

      Когда я стала постарше, Тоня рассказала,  что с 1938 по 1946 г находилась в лагере как враг народа. Ее муж  латышский стрелок,- вот откуда ее фамилия   Карклис - имел четыре офицерских ромба. Высокий чин. Его забрали у наших ворот. Он сел в машину и не вернулся уже никогда.

- А вас за что?
- За сталинских коровок.
- Как зто?

      Как-то в компании не именинах поднимали традиционные тосты. Первый был, как обычно, за Сталина. Потом хозяин произнес здравницу сталинскому сельскому хозяйству. Я добавила: И его коровам. Этого оказалось достаточно.
- А причем коровы?

-Сельское хозяйство находилось в плачевном состоянии, а коровы в колхозе - жалкое подобие коров.
 Той же ночью за мной пришли и пошло-поехало. Сидела с женами кремлевских вождей. Им оказалось труднее приспособиться  к лагерным условиям. Сколько их мерло. Выживали только cильнейшие. Мужчины гибли скорее женщин. Кормили плохо.

      Тоня рассказывала о собственной изобретательности. Бывало ели тухлое мясо, то что находили в тайге и ночью варили. Иначе не выжить.

      В 1941 г. закончился ее лагерный срок, надеялась, выпустят, но началась война. Всех задержали, ни о чем не информируя. О войне узнали случайно. Солдат из конвоя бросил или подбросил газету, уже спустя несколько месяцев. Она задумалась и добавила, молоденький такой, неиспорченный.
    Говорила Тоня ровным голосом. Меня это удивляло. Не слышалось в ее рассказе ни  жалоб на судьбу, ни возмущения. Говорила как о пережитом и уже не актуальном. Эти откровения  избавили меня от иллюзий еще в отрочестве.

               
     Не знаю, сколько лет было тете Тоне, когда она вторично вышла замуж. У нас в квартире появился милейший человек - Владимир Иванович Емельянов. Тишайший из тишайших. Робкой выглядела даже его походка. Высокий, чуть сутулился и застенчиво улыбался. Он по доброму привязался к нам, особенно, к Юрке и часто брат сидел с ними в их комнате и расспрашивал  обо всем на свете. Этому по-настоящему интеллигентному человеку, Юра обязан многим хорошим в себе.

      Работал Владимир Иванович в управлении лесного хозяйства и мне для подработки  приносил огромные папки из лесничеств на переписку.
      В тот в год, арестовали отца. В 1961  Юра пошел в школу в первый класс, я в девятый. Наше материальное положение было плачевным.

      Вскоре тетя Тоня и Владимир Иванович  поменяли квартиру.
Вместо них в их комнате появилась старуха.  Рыхлая, нечесанная, она сновала по коридору, неся ночной горшок, словно вазу с цветами. Лечилась мочой. Прожила она у нас недолго. Сошлась с мужем,с которым находилась в разводе двадцать пять лет. В ее комнату вселилась старуха - алкоголичка.

                ***
       Дед с тетей Ривой жил в меньшей комнате.
Мы  все размещались в гостиной. Сначала впятером, кроме нас, няня Ксеня. Она с нами переехала из Глухова. Когда Юра подрос, няня перешла в другую семью. До этого мы  втроем спали за ширмой. Она на раскладушке, я на сундуке, Юра в детской кроватке. После ухода няни за ширмой спали родители, а на раскладушке я.

    Я понимала, что Рива несчастная женщина. Дед ее стыдился. Так и не расписался с ней, хотя  обещал постоянно. Впрочем, у него к тому времени стояло в паспорте то ли шесть, то ли семь записей о браке. На прогулку он ходил без нее. Заботиться умел только о себе.
Тетя Рива не походила на тех женщин, что окружали меня. Она курила. Пользовалась косметикой. Я приглядывалась, как он подкрашивает  и выщипывает брови, смазывает и массажирует лицо.
     Она имела невероятное количество сестер и братьев. Иногда кое-кто из них появлялся у нас. Дед никогда не называл ее Рива, только Рита и мы повторяли за ним. Какая нелепость чураться звучания ее еврейского имени Ревекка. Ревекка Крапивская из Житомира.
     Если у дедушки возникала необходимость пойти вместе с ней, то он выходил раньше и уславливался о встрече. Не припоминаю ни одиного случая, чтобы они вышли вдвоем. При посторонних он ее просто не замечал, а ведь как старалась угодить. И нянькой была ему,и женой и прислугой. Терпела. Надеялась. Привыкла. Почему? В ней не замечала ничего ущербного. Стройная! Красивая! Огненно-рыжие волосы пышные, густые. Белоснежная кожа в веснушках. В целом все довольно мило. 
Иногда тетя посылала меня в магазин купить хлеб или молоко. Сдачу брать не хотела.
- Возьми себе.
      Эти слова всегда звучали неожиданно и неприятно. Испытывала неловкость, хотя взять очень хотелось. Родители денег не давали, только на завтраки и самый мизер, но экономила и это.
      Я брала у Риты 10-20 коп. и мне казалось, что делаю нечто дурное.
Замечала ли она меня? Не помнится, чтобы хоть раз мы о чем-нибудь серьезно поговорили. Однажды я сбежала из пионерского лагеря, родители отдыхали в Пятигорске и она мыла меня в ванной здоровую девку. Я не привыкла к этому, так как давно уже мылась сама, и отбрыгивалась. Она не реагировала терла мочалкой и охала, какая грязь. Рита была чистоплотна  до педантизма.

      О, эти лагеря!  Девочки во время "тихого часа" или, как говорили "мертвого сна" 12-13-летние девочки заворачивались в простыни и подкладывали на живот подушки-. Хихикали и скакали между кроватями. Разговоры крутились вокруг нарядов и мальчиков. Это естественно, но мне скучно.            
     Говорили,что в прошлую смену в лагере отдыхали подростки из Германии. Они куда свободнее наших. Одна девочка жила с гармонистом, с тем самым, с кем теперь старшая пионервожатая. Забеременела, но это не стало трагедией. Говорила, домой приеду, выпью таблетку и все пройдет. Наши завидовали.
     От зтих проблем я далека. Часто просто слонялась по лагерю или же сидела на скамейке с книгой. Как – то меня проведать приехал отец. Его визит не прошел незамеченным. В нем ребята углядели еврея. Начались насмешки. Сбежала домой.

      Болела тетя Рива недолго. С месяц лежала в постели и выгдядела в ней непривычно грузной. Впервые увидела ее ненакрашенной, с распущенными волосами. Руки в веснушках и тело тоже. Еще не дряблое. Не знаю, сколько ей было лет.

     В день Ривиной смерти, вернулась, как обычно, из школы. Дома никого. Разделась и зашла в ее комнату. Что-то необычное увидела в ее взгляде. Она посмотрела на меня и попросила воды. Бегом понеслась со стаканом на кухню. Рива выпила. Попросила еще. Я мигом принесла, но ее уже не стало.
      В порыве внутренней паники, сразу все поняв, выбежала во двор. Долго ходила по улице  возле дома. Не заметила, как стемнело, как вернулась мама. Стояла ранняя весна. Подтаяли сугробы. Снег почернел и лежал как старый мусор под деревьями.  Дом уже знал о Риве.

      Ко мне подошла соседка и слова ее поразили:
- Почему ты так бессовестно улыбаешься? Радуешься ее смерти? Разьве она делала тебе что-то плохое? Стыдно!

      Я опешила. Нет, это не просто нелепость! Это дикость! Мой ужас перед смертью, мое отчаяние, жалость к несчастной теткиной жизни и такой же смерти в полном одиночестве. Смерти не ставшей ни для кого, разьве что только для меня, трагедией-растолковали столь невероятно.

      Нервная улыбка в минуты сильных потрясений предательски искажала мое лицо, пряча истинные чувства и переживания.
      На следующее утро съехалась многочисленная родня Крапивских из Одессы, Кишинева и Москвы. Пришли и харьковские родственники.
Приехал дядя Оскар, муж бабушкиной сестры Муси и Ривин родной брат. Не знаю, как ему удалось уцелеть в период репрессий. С 1934 по 1957г.он работал в советском внешторге, в США и жил под именем Оскарова Оскара Оскаровича.

 Дядя Оскар, тогда уже пенсионер, москвич.
      Мы разговорились с ним и он пригласил в Москву, обещал помочь. Когда через несколько лет эта помощь мне действительно понадобилась, голодные и неустроенные бродили мы с подругой Олькой по Москве, дядя, а фактически двоюродный дедушка, ограничился только чаем.
     Я расспрашивала его о Мусе, на что он ответил:
- Сейчас о многих  начинают писать, но о ней едва ли когда-нибудь. Она верила в то, что делала, а ей поручали дела военной и партийной верхушки, тех самых,что сейчас реабилитированы.
     Она следила, собирала о них информацию. Нет ее не отнесут к  разряду героев. Она тоже жертва. Жертва дважды!

      Мы говорили. Во второй комнате лежала покойница  тетя Рива. Оскаров вспоминал, как носил мою двухлетнюю маму на шее и так ее рассмешил, что она не сдержалась. У него текло по плечам, по спине, по шее. И до сих пор, говорил, течет.
       Он рассказал, как познакомил Риву с моим дедом.
 
       Мэра, племянница Ривы  принесла мне свои старые коньки, единственные в моей жизни.  Впоследствии она стала матерью десятерых детей.
Женщины готовили поминальный обед. Не понимала, как можно думать об еде и вспоминать  все это, когда в доме еще лежит незахороненное тело!  Почему никто не скажет главных слов о тете Рите? Я готова была выкрикнуть все это, но стеснялась.

       От смущения разглядывала наши  дверные ручки. Они из дерева и меди сделаны были очень искусно. Резные, черненные,  На каждой стояла надпись- "Тула. Щербаковъ. 1857г."

      В эту ночь я спала у Найгерциков. На следующий день Риву хоронили. Играл оркестр похоронную музыку. Она всегда вызывала у меня слезы. Процессия двинулась в путь за гробом. Шли  по нашей Конторской улице, потом свернули на Дмитриевскую, на Свердлова и так до самого кладбища, пешком.
Я не пошла с ними. Стояла на углу и думала - вот он последний путь человека. Обратно Риве не идти уже никогда. Обе ее даты - рождения и смерти определены. Оборвалась жизнь в 1961-м. А какую последнюю дату напишут на моей могиле и где будет она?
                ***

   Летом родители старались детей оздоровить. Два года подряд мы ездили в Бердянск на нашем «Москвиче». Отец отвозил и возвращался в Харьков. Главный инженер Шино-ремонтного завода он не мог заработать достаточно средств, чтобы позволить себе отдых.
     Бердянск помнится плохо. Остались в памяти тенистые дворы и гроздья винограда. Виноградники высаживали повсюду, ими оплетали беседки и заборы. Самый распространенный сорт назывался "березка". Он сладкий и дешевый. Местные жители продавали  бычки и тарань возле  пляжей и у столовых. Мы ходили с мамой и Юрой на пляж два раза в день.

      Там же на пляже фотографы предлагали свои услуги.  Мама поставила меня у камня по щиколотку в воде и...щелк. Один краткий миг в потоке времени запечатлен навсегда. На фото  я,  двенадцатилетняя, сижу на камне под зонтиком, спрятавшись от ярких лучей южного солнца. На другом снимке  брат Юрка, рядом родители. Маме тридцать пять лет и отцу тридцать семь.

      Я проводила время с хозяйской дочерью. Девочка-подросток 14 летбыла старше меня на два года, но казалась мне совсем взрослой.Однажды мы заговорили с ней о книге « Как закалялась сталь» Н.Островского и неожиданно перешли на тему рождения человека. Никто не говорил со мной об этом. Мои тогдашние представления очень путаны.
      Еще в дошкольном возрасте спрашивала, откуда дети. Никто не отвечал. К истине шла медленно. Каждый намек в книге, в фильме, чья-то случайная фраза западала в память и анализировалась. Не скоро  догадалась, что физическая близость мужчины и женщины связана с их половыми органами. На этом моя осведомленность исчерпывалась. Еще в 15 лет в дневнике признавалась, что я догадываюсь  чем это делают, но не знаю как. Все, связанное с вопросами пола, доставляло много неприятных и даже мучительных минут. Неправильное воспитание, а как правильно?
   
      Отцу удалось вырваться на пару дней в Бердянск. Он приехал голодный,но веселый. Сидел и ел, а я думала о том, что он, наверно, хочет остаться с мамой наедине.Они давно не виделись.

      Спать в одной с ними комнате  мучительно. Скрип их кровати изводил. Просыпалась, как по заказу, при первых звуках. Проклинала все на свете. Задыхалась под одеялом, накрывшись с головой. Уши закладывала ватой. Голову клала под подушку. Не помогало. Бесшумно пыталась поменять положение.
    Не осуждала родителей и не испытывала нездорового интереса. Понимала, все естественно. Хотелось одного: не слышать. Все это немного позднее вылилось в  стихах:


Я опять утону
и себя не почувствую,
Буду робко молчать,
но тревожная чувственность
проникая в меня из соседней кровати,
каждый раз убивает.Молю.Уши в вате.
Как мне душу заткнуть?Вырывается плачем?
Чем мы платим?

     Стыдилась прохожих. По улицам шла, опустив голову. Появилась новая осанка: опущенные плечи, сгорбленная спина, взгляд в землю. Чтоб не привлекать внимания, хотелось выглядеть как можно уродливей. Слышала о себе, красивая девочка. Приятно, но смущало и пугало одновременно.
      Легче стало, когда дед после смерти Ривы женился и ушел. У нас оказалось две комнаты. Из второй родители сделали спальню.
      Мой дед ловелас. Однажды он  показал письма своих былых возлюбленных. Они писали о пылких чувствах, называли его ласковыми именами. Это рассмешило. Как трудно представить своего 60-летнего деда "кисонькой" и "мышкой".
      Потом я поняла, что, возможно, именно роль любовника, являлась самой успешной  в его жизни. 
     Мужем оказался неважным. Эгоистичен. Мелочен. Ревнив и скуп. Готовил, правда, прекрасно.
     Его последняя жена Сарра Иосифовна (ей 49, ему 62)  работала медицинской сестрой в инфекционном отделении в больнице на Новых домах, а жила в центре, в Воробьевом переулке и я часто забегала туда. Несмотря на возраст, Сарра Иосифовна оставалась хороша собой. Белая гладкая кожа, черные волнистые волосы. Поначалу я боялась, что мои с ней отношения не сложатся, но, к счастью, ошиблась. Нравилось бывать у них.
                ***
      Наши чувства, что остались невысказанными, не оформленными словом, всегда впреобладают перед количеством этих слов. Миру звуков, запахов, воспринимаемых ммною, всему, что рождало новые чувства и новые состояния, необходимо было рродиться в слове. Они накапливались в моей памяти, наслаивались одно на другое, ии, проживая год за годом мою единственную жизнь, я спрашивала себя: сколько жжизней я прожила?             
      
     Как-то с продуктовой сумкой возвращалась из магазина. Ребята играли во дворе вв волейбол. Это соседские парни. Кто заканчивал школу, кто техникум.
Я училась в 8-м классе. Зашла в подъезд и поднималась по лестнице. Вдруг меня догоняет Вова Иоффе. Он заканчивал музыкальную школу и готовился поступать в консерваторию.
     Быстро и сбивчиво  начал говорить. О чем? Я почти не слышала слов. Только почувствовала, от него исходит опасность. Он  предложил вечером встретиться и ппогулять. Я испугалась. Не помню, что отвечала и отвечала ли. Не слышала ни еего,ни себя.
     Опрометью понеслась вверх по лестнице. Мое смущение безмерно. Я дикарка. ССтала опасаться ходить через двор. Понимала, мне никто ничего не сделает, но не ммогла совладать с собственной застенчивостью.

     Себе говорила тогда, мне  никто не нужен.
СС того случая, прежде чем пройти через двор, смотрела в окно на лестничной кклетке, кто во дворе, чтобы не столкнуться с Вовой.
     Спустя годы, он женился, переехал в другой район, работал дирижером в цирке, а я по-прежнему при случайной встрече  не могла без смущения проходить мимо него и спокойно здороваться, и это при том, что никаких чувств к нему не испытывала. Как же вела себя, когда чувства были?
               
                ***
      В дневнике писала о том, кем хотела стать, жаловалась, что нет настоящих подруг, размышляла о прочитанном. Почти не писала о том, чему обычно посвящены записи девчонок - о мальчишках. В этом  не  похожа но остальных.

      В соседнем дворе жил Виталик Брагилевский. Мы учились с ним в одном классе и часто делали вместе уроки. В школе он редко замечал меня, но домой приходил почти ежедневно. Я помогала ему по всем гуманитарным предметам, он делал вместо меня задания по черчению. Попутно мы вели с Виталиком долгие разговоры обо всем, что занимало нас тогда. Прощаясь, он подавал руку и мне казалось, что тепло его ладони переходило в мою. Мимо его ворот шла напряженно. Ни разу не посмотрела в сторону окон.

      Однажды он уехал с родителями на целое лето. Вдруг выхожу из поликлиники на улицу Свердлова и сталкиваюсь с ним на остановке трамвая лицом к лицу. От неожиданности опешила. Кровь резко ударила в виски и я поняла, что краснею. От ужаса, что мгновение и выдам себя, опрометью бросилась прочь, не поздоровавшись, через трамвайные рельсы - домой.
Больше всего опасалась, что он догадается о моих чувствах.
     Удивляли одноклассницы. Они писали откровенные записки, назначали свидания, болтали о своих симпатиях со всеми подряд. Меня пугала сама мысль, что кто-то может узнать эту тайну: он мне нравится. При маме не решалась просто спеть популярную тогда песенку:

Мы жили по соседству.
Встречались просто так.
Любовь проснулась в сердце
И сам не знаю как.

     Казалось, если кто-нибудь догадается о моих чувствах, не смогу жить. Однако, в этом повезло. Я хорошо усвоила, для того, чтобы секрет оставался секретом, его должен знать один человек - ты сама.

     Как радовалась его приходу. Казалось, иным становился наш дом, даже воздух, которым дышала. Я физически ощущала тепло, что шло от него.
     Мы старательно делали уроки. Пили чай. Говорили о литературе, истории, политике и о людях, что нас окружали, но ничего о личном, о чувствах.
Случайно узнала,что ему нравится Валя Татарко- девочка из параллельного класса. Это ничего не могло изменить. Ее Виталик не интересовал, а я для него  просто одноклассница.
                ***

      Перешла в 9-й класс. Мне 15 лет. Летом отец повез нас с мамой под Феодосию, в поселок Приморский. Там жила его племянница Рина с мужем. Она работала  врачом. В Приморский попала после института по направлению. По дороге заехали к брату Юре в пионерлагерь. У Рины тесно и его нельзя  взять с собой.
      Перед Приморским  остановились ненадолго в Симферополе у папиного брата Семы. Обидно, что вся родня, братья и сестры отца, разъехалась по разным городам. Мы редко виделись с ними. Сема жил в Симферополе, Фима в Тбилиси, Моня, Исаак, Шеля и Фаня в Киеве.

      В то время я заинтересовалась родословной. Выпытывала всех, кого могла. Тетя Фаня, папина родная сестра, рассказала,что первым в Киеве поселился их дед. Он вместе с братом тому 12, этому 13 лет попали в кантонисты.  По указу Николая1 с 1827 г. и до конца его правления в 1855 г еврейских детей 7 -12 лет   хватали насильно на улицах и отправляли служить в кантонистские батальоны.Христиан призывали с 18 лет, евреев официально с 12.
      Причем задача заключалась не столько в воспитании профессиональных военных, сколько в искоренении побоями и истязаниями в этих детях веры отцов. Их принуждали принимать христианство.
      Мои предки братья Лахманы оказались в числе этих несчастных. Там прадед получил приставку "чук" к своей фамилии Лахман. В 13 он  прошел бармицтво и у него имелись молитвенные принадлежности, кои он прятал у реки под лодкой и регулярно убегал молиться.
      Младший брат поддался давлению. Его дальнейшая судьба неизвестна. Старший,  от природы человек смелый и выносливый, выдержал все, прошел войну и  успешно продвигался по службе.
      Он стал полным кавалером Георгиевских Орденов. В те годы - предел, коего мог достичь человек не дворянского происхождения. По выходе из армии прадедушка поселился на границе Польши. Может быть, он из тех мест. В своем местечке  считался ученым. Пришло время  жениться. Невеста значительно младше. Ей только шестнадцать. Замуж она не хотела, по крайней мере, за него. Без согласия невесты у евреев брак запрещен. Ее отец,человек властный, недолго думая, запер девочку  в чулан на три дня. Она согласилась.
    
      Почти ребенок. Еще играла в куклы. Муж ее боготворил. По утрам ходил на цыпочках, боялся разбудить. У них выросло два сына и дочь. Сын и дочь уехали в Москву, а второй сын, дедушка, остался  в Киеве.
      Занялся обработкой меха и вскоре преуспел. Прабабушка прожила 99 лет и скончалась от старости. Не менее крепким был ее сын. В 64 года у него выпал первый зуб и он спрашивал детей, как это можно заделать.
      Однажды, еще в молодости, он провалился в Киево-Печерской лавре в подземелье и сутки, пока не вытащили, держался на весу, упираясь локтями.

                ***

       Поездка в Приморский стала важным событием в моей жизни. Все нравилось. Даже, когда машина поломалась и нас тянули тросом до Зеленого Гая, посчитала, это развлечение. Приятной оказалась и ночевка в кемпинге и сама дорога. Сначала шли леса, потом появились виноградники, после Старого Крыма шоссе стало извилистым, крутым. Нас окружили горы.
      Отец довез до места  и вернулся на работу. Мы с мамой остались. По утрам шли к морю, я садилась на прибрежный песок и часами наблюдала за жизнью в воде. Плавала в прозрачной воде медуза, крабы, мелкие рыбки. Не думала о школе, не вспоминала городскую жизнь. Было хорошо как никогда прежде.

      Несколько раз ездилис мамой в Феодосию, видели картины Айвазовского. Особого впечатления они не произвели, но город  показался чрезвычайно интересным. Пыталась узнать, не его ли взял А.Грин как прототип своего Зурбагана. Никто не мог ответитьопределенно.

      Вернувшись из города в Приморский, мы застали в доме у двоюродной сестры Рины новых гостей. Из Северодонецка приехал ее брат-близнец Леня с женой Машей и двумя детьми.
     Леня понравился. Образованный. Интеллигентный. Веселый человек. Он общался со мной как со взрослой  на равных и мы подолгу беседовали с ним .
Рассказала  о своем жутком положении в классе, об атмосфере, в которой приходилось учиться. Леня на это ответил:
- Ты сама во многом виновата. Скверный класс?  Надо уметь постоять за себя.  Какова  цена твоим убеждениям, если ты не можешь противостоять ничтожествам.

      Все это я понимала и раньше, но недоставало храбрости. После разговора с двоюродным  братом составила список собственных недостатков. Представила, как зайду 1 сентября в класс. Кто я? Робкая? Застенчивая? Неуверенная в себе? Неуверенная, значит, смешная в глазах других. Нет! Я - решительная, гордая, властная...

       Последний раз выкупались в море. За нами приехал отец. Сели в машину и поехали. По дороге купили дыни. Как  чудесно они пахли. Проехали Симферополь, Джанкой, Мелитополь, Запорожье. Какие звучные названия. Я глядела в окно на дорогу. Сочиняла разные истории.
   
      Вот я спускаюсь в подвал прямо из нашей квартиры. Случайно нажала на незаметную кнопку и оказалась в комнате. В ней находятся лучшие книги мировой литературы. Каждая прикреплена к шкафу тесьмой. Зачем? Толкаю полку, она переворачивается.
      Оказывается это стелаж на две комнаты. Захожу во второю. В ней тоже книги, а еще пластинки, старый граммофон, картины. Много дней подряд прихожу туда и разбираю рукописи, дневники, чьи-то записки. Выясняется, здесь до революции  собирались поэты, сохранилось много интересного.
      Как сложилась судьба тех, кто здесь когда-то бывал. Кто-то,должно быть, эммигрировал, других арестовали. Никто давно уже не приходит сюда. Все в пыли. Вдруг замечаю в углу дальней комнаты лестницу. Спускаюсь по ней, преодо-левая страх. Что там может  оказаться? А там стоит поезд.За ним - темные туннели. Снова к книгам, к записям. Эта дорога -изобретение гения. Он много лет работал над ее созданием, вхожил достаточно средств. Под всей Европой и Азией прорыты туннели, проложены железные пути.
      Этот вид транспорта мог конкурировать с самолетом, но, увы, автор понял, что его нельзя обнародовать. Границы. Таможни. Политические интересы не дадут ему спокойно работать. То, что он сделал во имя людей обратится во зло. Он решил оставить все в тайне.

      Я сажусь в поезд и начинаются путешествия по всему миру. Где только ни побывала, с кем только ни встретилась. Каждая такая история сочинялась осно-вательно. Одни детали выбрасывала, заменяла дру-гими.
     Что делать с ними? Изо дня в день, в очередях за покупками, на уроках, играя во дворе я нашептывала их себе снова и снова. И вскоре они заменили реальную жизнь. Сочинять - значило погружаться в придуманный мир, куда интереснее, чем все, что окружало.
  Мы дома. Войдя,  включаем радио и слышим сообщение – В космос полетел - Титов Герман Степанович.
                ***

      Невольно останавливаешься перед тем, что задевает. В бешенно летящем потоке времени, что есть жизнь, взгляд безразлично скользит по сторонам, пока не зацепится за выступ. Что же это за выступ,почему обратил на себя внимание, запомнился, в сумасшедшем котле дел и событий? К, сожалению, обычно, дел пустых, а событий никчемных.
      Тут можно говорить лишь о взрыве, о потрясении, как житейском, так и духовном. Но то, что одних ломает, других делает сильней.

      В школе, в которой мы учились, не было главного, что так жаждут подростки, источника духовности. Счастье, когда среди учителей попадается сильная и интересная личность.
      Из наших педагогов выделялась Рита Николаевна. Она  требовательный, умный человек, влюбленный в свой предмет - русский язык и литературу. Многие ее любили, остальные считались с ее мнением.

      С девятого класса моя школьная жизнь потекла по новому руслу.
Близких подруг все еще не было. Сидела за одной партой с Леной Павловой. Она увлекалась астрономией, всем необычным и мало изученным в природе. С ней могла найти темы, интересные обеим. Мы виделись не только в школе, но и после уроков. Иногда вместе гуляли по Набережной.
Училась я хорошо.
     Дома вечное безденежье. Отец работал один, хотел, чтобы мама имела возможность заниматься домом, детьми. Она пошла работать только в 1962г. перед тем, как папу арестовали.

      Я занималась в 9-м классе стрелковым спортом в Саду Шевченко. В своем дневнике записала: "Сегодня не поехала в клуб. Не нашла 4 копеек на троллейбус. Хлеб купила, сдав бутылку из-под воды."
    Такое положение семьи угнетало отца,  однако его  отношение ко мне переходило всякие границы.
В его присутствии держалась настороже. Ожидала очередной порции брани.
Вела себя естественно только в те часы, когда его не было дома. Едва он поворачивал ключ в замке, у меня деревенела спина.
Я в свои  15-16 лет оставалась задумчивой, рас- сеяной, неповоротливой. Может быть, это бесило?  Слова отца впечатывались в меня как листья, вдавленные каблуком в мягкую после дождя землю.  Dпечатлительна, ежилась и сникала, раздираема самыми противоречивыми чувствами: обидой, желанием что-то доказать. Если  сейчас открыть мои  дневники, оттуда полился бы поток слез и боли.  В последние годы его жизни все изменилось, у нас сложились очень теплые отношения, но тогда...е
 
      Мне из одежды практически ничего не покупалось. Кроме школьной формы,имела
 только два платья, одно подарила мамина сестра из Ташкента тетя Люба, другое отдала папина племянница Лина. Туфель - единственная пара. Их подарил дедушка. Cапог тогда не носили. Ботинок у меня не было. Зимой в осенней обуви мерзли ноги.
Летом мне впервые пошили юбку из самого дешевого ситца. Голубая накрахмаленная, она смотрелась довольно мило. Стеснялась выйти в ней на улицу.

Мое настроение передавалось в стихах.

О, мое голубое, невидимое.
Погруженное только в меня.
Увези скорей в царство невиданных
Среди нашего бытия.

И от резкой хулы настигающей
     убивающей злыми людьми
Уведи меня в мир к погибающим
по заветам великой любви...

Бежать в безумный город.
Пить от горящих глаз.
Молитвою стиснет горло
Людской осуждающий глаз.
               
Быт разъдает кожу.
Вспыхнув огнями утрат
Будут мои ожоги
Болью кричать до утра.

От удушающих комнат,
Мне их ни капли не жаль,
Только бы поскорее
В город безумный сбежать.

Стихи слабые,но они выдают то состояние.

      Вечерами стояла на кухне у окна. Соседи, переделав все дела расходились по своим комнатам. Мне нравилось смотреть в окно или читать. Это была редкая возможность уединиться.
    

     Себя чувствовала всем и всему чужой, будто надела маску, но вот - вот она спадет и увидят лицо. Какое? Этого я не знала.