Хочу и буду. Глава 13

— Дрова? А что, уже кончились? — удивился папочка. — Анна Сергеевна не звонила вроде. Ну, если надо, закажу еще. Завтра утром доставят.

Нет, папулечка. Речь не о дровах для бабушки Глеба. Тут что-то куда более серьезное. Сердце не обманешь — оно опять так и норовит выскочить из груди под сумрачным взглядом Глеба Гордеевича. Чего он так уставился на меня, словно впервые видит?

Наконец этот странное внимание заметили родители.

— Что? Оля что-то натворила? — всплеснула одной рукой мамочка. В другой у нее был чайник. — На английском?

— Она может, — усмехнулся папочка и грозно вскинул чайную ложку, словно целясь ею в меня. — Рассказывай, о несчастная, чем можно было умудриться допечь на первом же уроке человека со стальными нервами?

Мамочка поставила чайник и тоже угрожающе схватила чайную ложечку. Мне стало уж совсем не по себе. Шутки шутками, но веселье, царившее за столом, грозило стремительно сойти на нет. Такой хороший вечер… был…

Я раздраженно уставилась на Глеба: вот же ж все-таки гад! Обязательно сразу надо жаловаться родителям? Мог бы и сам наорать. Или вон заставить на стадионе сделать крестом по восемь «девеллопе» — серьезное наказание. Я после него дня три ходить нормально не смогла бы. Хуже порки. Не то что мне было с чем сравнивать, конечно.

— Дело такое, — Глеб в ответ на мой прямой взгляд вдруг отчетливо, но как-то заговорщицки улыбнулся.

Я тут же опустила голову и отвернулась в срочных поисках сахарницы. Мне требовалось время, чтобы успокоиться и не расплескать чай. Не говоря уж о том, чтобы собраться с силами, стиснуть зубы и не наговорить в ответ гадостей, когда господин препод начнет расписывать мои подвиги. Терпеть не могу чай с сахаром!

— Мне нужно будет отлучаться каждые выходные. Делаем сейчас проект один. Может выйти интересно. И по деньгам относительно неплохо, хотя и весьма относительно, но все же это не столица, лучшего тут ожидать глупо, — Глеб посмотрел на родителей. — Буду уезжать после обеда в пятницу и возвращаться утром в понедельник.

Я сняла сахарницу с полки и, вернувшись к роли скромной милой девочки, села за стол. Слава богу, речь не об уроках. Пока, во всяком случае. Может, не такой он и гад?

— Далеко бегать собрался? Машинка-то выдержит? — деловито спросил папочка. — Так что нужно-то? Говори прямо. Чем смогу, как говорится. Ты меня знаешь.

— Не сомневаюсь. И очень ценю. Поэтому и пришел к вам. Мне, собственно, с этим просто не к кому обратиться. Оля! — Глеб в упор взглянул на меня, и я еле удержала в дрогнувших пальцах сахарницу, за которую цеплялась, пытаясь хоть чем-то занять руки, чтобы не было видно, как я нервничаю.

Мамочка и папочка тоже посмотрели на меня, словно недоумевая, чем их ребенок может помочь. Глеб подался вперед и чуть склонил голову. По его виду стало ясно, что он не продолжит говорить, пока не услышит от меня ответ.

— Слушаю, Глеб… Гордеевич. — Голос-предатель сошел на нет, пузатая сахарница стукнулась о стол.

Мама с недоумением покосилась на меня, а папулечка забрал посудину, оставив меня без щита.

— Оля, я хотел бы попросить тебя, чтобы, пока меня нет, ты приходила к моей бабушке: помочь по дому или хоть просто проведать. Опасаюсь я. Ей восемьдесят недавно минуло. Я могу нанять соцработника, но Анна Сергевна — дама с характером. Для нее чужие люди в доме что нашествие половцев. Я так понял, что они с вашей бабушкой дружат. Есть шанс, что твою помощь она не отвергнет.

Глеб говорил о бабушке, его лицо выглядело встревоженным, но не раздраженным, как иной раз бывает у тех, кому старики в тягость и созданы специально для того, чтобы отравлять жизнь детям и внукам.

Не успела я ответить «да», как папочка спросил, накладывая сахар в чашку по своему обычаю: «семнадцать ложечек и не размешивайте, а то я сладкого не люблю»:

— Так это ты из-за Анны Сергеевны бросил ансамбль?

В глазах Глеба мелькнуло неудовольствие, но он ответил:

— Можно, конечно, прикрываться и этим, но нет, не только. Давно пора было уходить. В прошлом году предложили интересный проект в наших краях. Я давно хотел заняться чем-то подобным. Получилось. Сезон отработали удачно. Там случайно встретил местную знакомую. Она меня слезно умоляла — в школу, хоть на полставочки. Так вот всё — одно к одному. Я, правда, до последнего не терял надежды, что бабушку удастся уговорить переехать, но она твердит, что хочет умереть здесь.

За что я обожаю папулечку, так это за его бесхитростную, как проложенная трактористом дядей Митей борозда, прямоту:

— Так, может, наконец, и зазноба в наших краях появится, а, одинокий волк? Женишься, остепенишься, детишек наконец заведешь? Я тебя так разрекламирую — мигом опутают, вздохнуть не успеешь!

Глеб загадочно усмехнулся:

— Поздно. Уже опутан. Любовь с первого взгляда. Увидел и пропал.

Что за разговор… Сплошные нервы. Я так поседею. Кто же это ему приглянулся? Ленка? То-то он глаз с её капроновых коленок не сводил. Или Наська? Недаром же он ей «пятерку» поставил. Или его и впрямь не интересуют малолетки? Хотя, какие, к чертям, малолетки, если в станицах принято выходить замуж, едва дотянув до шестнадцати? Две моих бывших одноклассницы уже замужем. Так что Ленка с Наськой — невесты в самом соку. Наське так и вообще уже совсем скоро восемнадцать. А мне только семнадцать будет.

— Ты опять про свою вечную невесту — хореографию? — мамочка тайком подвинула Глебу блюдце с бисквитом и вазу-бочонок с медом. — Да согласна Оля, согласна! — нетерпеливо ответила мамуля на немой вопрос Глеба, ясно читавшийся в его взгляде, вновь устремленном мне прямо в глаза.

— Нет, — вдруг резко сказал Глеб и замолк, отпивая чай.

И родители тоже смолкли, ожидая пока он пояснит. В повисшей тишине вдруг стал ясно слышен голосок Саньки, упоенно повторявший за машинками: «Си! Оу! Ю!» — не иначе братишка добрался до «council» — мэрии.

— Нет, ни мне, ни Анне Сергеевне не хотелось бы, чтобы рядом находился наемный работник, выполняющий свои обязанности по принуждению. Жертвы и тоска во взоре мне не нужны. Я уж лучше попытаюсь уговорить бабушку согласиться на бесцеремонных пронырливых теток из соцопеки.

В воздухе вновь разлилось молчание, словно Глеб хотел продолжить фразу, но не продолжил. Просто смолк, спокойно глядя на меня.

Что за дурацкие вопросы? Я вся ваша навеки, Глеб Гордеевич! Мне не привыкать убирать, мыть, стирать, готовить. А полить огород и сбегать в магазин так и вообще милое дело. Санька будет счастлив. Если мне разрешат брать его с собой. Теперь пришла моя очередь бросать в застольное молчание камни кратких реплик:

— Да. От чистого сердца.

И все словно очнулись. Родители вновь заулыбались, глаза Глеба украсились уже хорошо знакомыми мне лучиками.

— Вопрос у меня, — добавила я сухо, словно переписывалась с ролевиком в ВК. Ох, был у меня и такой грех, каюсь.

— Да? — Лучики не исчезли, они даже перебрались в уголки тонких губ, словно что бы я ни спросила, ответ будет именно тем, которого я ожидаю.

Сейчас проверим.

— А брата можно с собой? Он у нас молодец, помогает, как взрослый. Мы с мамулечкой ему даже доверяем все тарелки намылить. Любит он это дело.

— Каунсил! — донесся восторженный вопль из зала. Мужичок явно разошелся вовсю. Пора его начинать успокаивать. Перевозбудился, не сможет сразу заснуть. Сейчас дождусь от Глеба ответ и пойду отвоевывать юного лингвистика у волшебных машинок. Ох, чувствую, бой с тем, кто «Выше нас только звезды!» меня ожидает неравный. Что бы такого пообещать мелкому взамен?

— Споласкивать посуду пока самим приходится, — прибавила мама.

— Ну не все сразу! — папулечка откинулся на спинку дивана и с выражением неземного блаженства принялся потягивать сироп под названием «чай». — Главное, что помогает он охотно и аккуратно. Лишь бы не отбить у него желание это делать. Впрочем, товарищ этот — за любой кипиш, лишь бы в компании. Опасная черта, а, мать? — он посмотрел на меня.

У меня интересный папулечка: частенько называет меня «мать», если хочет увидеть мою реакцию на то или иное утверждение. А после переезда он страсть как полюбил приторно сладкий чай и все, что содержит запредельное количество сахара.

Я не раз видела, как он грыз рафинад, если в доме случайно не оказывалось конфет. Мы с мамулечкой думаем, что это потому, что он больше не пьет спиртного. Совсем. И поэтому вступили в тайный заговор: лучше уж кариес и лишний вес, чем алкоголь. Лишь бы дело не дошло до сахарного диабета. Но с таким напряженным «бегательным» графиком работы, как у главного агронома, диабет пока затаился на дальних подступах.

 Теперь в доме пустая ваза из-под конфет — редкость. Надо только ставить ее как можно выше, на самую верхнюю полку, чтобы не добрался Санька. Но, чует мое сердце, еще годик посещения спортивной площадки и прокачки скила лазания по шведским стенкам, рукоходу и окрестным деревьям, и юному скалолазу покорится последняя вершина в этом доме, увенчанная заветным сосудом.

— О, да, — согласилась я. — Опасная, еще какая! Он так и норовит заставить меня гонять с ним в футбол не меньше пары часов. Пусть хоть иногда посуду моет.

Все рассмеялись, и Глеб сказал:

— Ну, в таком случае, Анна Сергевна будет только рада, полагаю. Там на орехе есть качели. Если футболист устанет, может пока потренироваться в профессии летчика. А теперь я хотел бы поговорить еще кое о чем, пока меня вежливо не спросят, не надоели ли мне хозяева.

Не успело у меня сердце проломить грудную клетку в очередной раз, как дверь в кухню распахнулась и показался расстроенный Санька с парой машинок в руках:

— Не светятся! Не говорят! Поломались… Вот… И вот… — он ткнул пальчиком в буковки на капотах. Машинки никак не отреагировали. — И все остальные поломались тоже…

— Товарищ водитель, а что в последний раз сказала тетя-диспетчер из гаража? — тут же спросил Глеб, спасая мудреные механизмы машинок от дождя слез, который вот-вот собирался разразиться. — Она вообще что-нибудь говорила?

Санька задумался. Почесал ухо машинкой.

— Говорила.

— Что говорила? — Глеб слегка подмигнул.

Братец напряженно засопел, принял потусторонне-ученый вид и начал писать что-то в воздухе другой машинкой. Все молчали, с интересом ожидая результата чесания, сопения и писания.

— Тил томоро! Так прям и сказала! И еще «гуд бай», но это я уже знаю. Это так Лёля говорит каждый вечер — «До свиданья!».

— Иди сюда, — Глеб вытащил из-под свитера свой телефон и поманил им Саньку. — Хочешь узнать, почему машинки перестали светиться и разговаривать?

На физиономии мелкого ясно читалось, что он предпочел бы узнать, как сделать так, чтобы машинки заработали снова, но, будучи мальчиком вежливым и благовоспитанным, он обогнул стол и заглянул в телефон. Глеб что-то быстро набрал на клаве.

— Till tomorrow, — донесся четкий голос гугл-дивы из переводчика. Потом еще раз: — Till tomorrow.

— О! — Чёрные глазенки засветились интересом. — Так и та тётя сказала!

— Тогда читай перевод, или ты не умеешь? — Глеб поднес телефон ближе.

— До. Зав. Тра, — четко слил буквы в слоги не опозорившийся Санька, помолчал немного, наклоняясь всё ниже, пока чуть не уткнулся носом в экран, и вдруг отпрянул. — До завтра? — вдруг дошло до него. — О! — В глазенках вспыхнуло понимание и надежда: — Дядя баре… то есть бале… то есть… — Санька испуганно взглянул на меня и таки выдал меня с потрохами: — Дядя танцовщик, получается, что машинки завтра опять оживут?

Родители сделали вид, что ничего не заметили, но я сильно не обольщалась. Ох, ждут меня расспросы, откуда Санька знает, что Глеб — танцовщик? Когда это я успела разузнать и сообщить брату, если, по легенде, впервые увидела «дядю барелина» только сегодня утром? Или пронесет нелегкая? Сомневаюсь.

— Гарантирую! — развеселился Глеб. — Вот увидишь! Как придешь из детсада, так сразу и оживут. Так что быстрее ложись спать, чтобы скорее наступило завтра. Только закати все машинки носом в гараж, чтобы батарейки зарядились. И вилку гаража из розетки не вынимай.

— Там ограничение стоит по времени — тридцать минут. В инструкции написано, — объяснил он, когда счастливая пузатая мелочь умчалась наводить порядок. — Создатели справедливо полагают, что это предельный срок, за который мозг легко усваивает информацию. Дальше игра из обучающей превращается в чисто развлекательную. А развлекаться можно и с обычными игрушками.

— Здорово! Крутая игра! А ты, Глеб, прирожденный педагог! Ловко ты Сашку подцепил! — принялись восхищаться родители.

— Есть опыт, — коротко ответил он.

И я вновь напряглась: «любовь с первого взгляда», «опыт», приезд сюда. Может ли это быть местная знакомая, случайно встреченная где-то там, на неведомых просторах, где живут длинноногие гибкие красотки-танцовщицы и рекой льется на сцену пот? Воображение моментально соткало один-единственный, великолепно знакомый всем сюжет.

Осталось только вычислить, кто из черноглазых черноволосых носатых мальчишек, коими полнится любая кубанская станица, сын Глеба.

А… зачем? Разве мне есть до этого дело?