XIV

Сегодня ночь расстелет в небе зёв бездонной тьмы, и огненные щупальца зарева войны потянутся к нему. Сегодня ночная тишина рассыплется от сотен криков и молитв. И жар от подбитых танков и горящих зданий опалит нас вестью о наступлении новой страницы в истории человечества, несущей на себе псалмы светлого будущего. Новая эпоха начинается здесь, рождаясь на пепелище старой.
Зря надеялись дикари, что гордо называли себя Сопротивлением, на свою победу, ибо они боролись с будущем, которое было неотвратимо. Их жалкие потуги борьбы напоминали попытки пещерных людей противопоставить палки и камни силе бронзы. И теперь, в этом ожившем ночном кошмаре, они понимали, что их война проиграна, и что это – их последний бой. Оплот – последнее поселение, что поддерживало Сопротивление. И сейчас оно пылает погребальным костром, на котором сжигается тёмное прошлое цивилизации. Автоматоны Союза уверенно держали строй, зачищая улицу за улицей. Их безвольные руки слышали только мой приказ. Некогда эти машины были людьми, но теперь они лишь инструмент. Для них не существовало ни женщин, ни детей, ни стариков и мужчин. Все по моему приказу обращались в кучки серого пепла. Но я не был машиной. И глядя на всё это, я чувствовал, что горит не только Оплот. Горел и я сам. Горел и умирал, как и само Сопротивления. Я уничтожал себя по-своему же приказу.
Я резко вскочил, пробудившись от жгучей боли в руке. Рукав горел. Спешно затушив его, я начал приходить в себя после столь неожиданного пробуждения. Слишком близко заснул к костру. Я смотрел на догорающее пламя, и у меня возникали мысли, словно огонь, так же, как и я, имеет жизнь, в попытке сохранения которой он и накинулся на меня. В последнее время мой больной разум везде находит эти странные метафоры, напоминая о том, сколько много я взял. И теперь я возвращаюсь сюда, в Оплот. Молить о прощении умерших.
Засыпав костёр, я двинулся в сторону руин Оплота. Настоящего названия этого города уже никто не вспомнит. Когда Сопротивление проиграло генеральное сражение под столицей Союза, оставшиеся силы расползлись по своим малым поселениям-убежищам. И они, одно за другим, замолкали, больше никогда не выходя на связь. Оплот стал последним убежищем Сопротивления, в котором оно и было добито. Мной. Тогда я нанёс последний удар не только по Сопротивлению. Я убил свою человечность, чей труп теперь воняет в глубинах моего разума. Будучи человеком, я уподобился бездушным машинам Союза. Солнце уже поднялось из-за горизонта. Мой путь начинается.
Шаги звучно отдавались далеко вперёд. В этом новом, отравленном химической войной, мире стало слишком тихо. Из глубин моей памяти я слышал, как шелестят на ветру листья, как шумит город, как резвятся в небе стрекозы. Но сейчас я шёл, словно живой, что по ошибке попал в царство мёртвых. Вокруг была лишь посеревшая земля, засохшие коряги и кое-где мне встречалась жухлая трава. Разбитая дорога была уставлена баррикадами, противотанковыми ежами и уничтоженной техникой. Изредка в ней желтели человеческие кости. А впереди – руины. Столица мира мёртвых. Весь путь до неё пролегал в тишине, не несущей покоя, ибо это была тишина смерти.
И чем ближе были руины, тем более медленной и неуверенной становилась моя поступь. Из глубин памяти в реальность потянулись языки пламени той ночи. И эхом отдавались сотни криков, что разрывали мой разум на части. Здесь уже всё остыло. Всё, за исключением маленького уголька в моей груди. Мог бы я себе представить, что буду так жалеть о Сопротивлении, что откажусь от победы, к которой пришёл по пояс в крови? Едва ли.
Внезапно все мои размышления резко оборвались. Мысли прекратили своё течение, а мой взор сейчас упирался в здание библиотеки. Оно было целым, если не считать проделок времени. На фоне окружающих его скелетов других зданий, библиотека резко выделялась. Ещё больше меня поразила куча сожжённых книг перед входом. Пепелище ещё не остыло, а значит, тот, кто это сделал, мог находиться ещё здесь. Я осторожно снял карабин со своего плеча, и треск электро-машины нарушил тишину, чьи диски передавали электрический заряд на ствол. Дверь в библиотеку с негромким тягучим скрипом открылась, впуская за многие годы в застывший сумрак солнечный свет, который тут же устремился завесой пыли уйти поглубже в залы. Мой взгляд на мгновение скользнул по полу. Среди разорванных книг лежал выдранный из географического атласа лист. На нём было знакомые каждому очертания двух континентов нашей планеты — Старого и Нового Света, — а подле них располагалась рассыпь островов. И эта карта так чётко передавала состояния всего мира, который, подобно этому листку, лежал в небытии, разорванный и растоптанный.
Сделав пару шагов вперёд, я почувствовал осторожное движение сзади, но среагировать на него не успел, ибо следом за этим последовал сильный удар по голове. Карабин выпал из моих рук, а тело рухнуло на пол. В глазах всё помутнело, в голове стоял оглушительный гул, а боль сковала мои мышцы. Я пытался подняться, но боль намертво приковала меня к полу. Две пары сильных рук спешно подняли меня, усадили на кресло-каталку и намертво затянули ремни на моих руках и ногах. После чего кресло покатило меня по длинным коридорам, заставленными шкафами с испорченными и сгоревшими книгами. Единственное, что я слышал отчётливо, был странный металлический гул, накатывающий на меня волнами. Я перестал понимать, что вокруг меня происходит, моя голова всё ещё гудела, и я пытался что-то говорить, но мой язык отказывался мне подчиняться, и из рта вылетали лишь слабые стоны и невнятное бормотание.
Голова моя начала проясняться, боль уходила, позволяя звукам наконец попасть внутрь моего черепа. Глаза стали понимать, что они видят перед собой. Колёса кресла тихо поскрипывали, везя меня вперёд, по длинному коридору, правая стена которого была заставлена шкафами с испорченными книгами, некоторые из которых валялись на полу. Вокруг царил полумрак, который рассеивал слабенький свет, что пробивался сквозь заклеенные газетными листами маленькие оконца, что находились прямо у самого потолка. Левой стены не было. Вместо неё была решётка, и я отдал бы сейчас что угодно на свете, чтобы только забыть увиденное и услышанное.
Люди, живые люди двигались по странным механизмам, словно закутанные в металлические коконы, что перемещали их словно сырьё по конвейерной линии. Сзади коконов имелись небольшие резервуары, от которых отходили трубки, неся в себе некую жидкость. Она вводилась людям через иглы, что впивались им в шеи. Меня везли вдоль этой жуткой линии. Люди кричали, моли кого-то о прекратить это, но коконы продолжали неумолимо двигаться вперёд, замирая на мгновенье время от времени. Крики становились громче, превращаясь в истошные вопли. Я увидел их. Даже самый прославленный мастер пера едва ли смог описать этих созданий. Они представляли из себя человеческие тела, что парили над полом, и были сами по сути одной чудовищной машиной. Из груди выступала связка механических конечностей, которые оканчивались пилами, иглами или просто металлическими хватами. Руки, от коих остались одни лишь кости, скрепляемые силовыми скобами, служили для сварки. Вместо головы было продолговатое устройство со множеством поршней и трубок, спереди оканчивавшееся верхней частью человеческого черепа. Под ней – устройство, излучавшее тонкий и мягкий голубоватый свет.
Эти устрашающие машины быстро осматривали поступающих людей, а затем выполняли свою отвратительную работу. Кто-то разрезал живот, позволяя внутренним органам падать вниз, кто-то удалял мышцы с ног, оставляя одни кости, в которые вделывались силовые скобы, кто-то заменял мышцы живота механизмами… Они собирали автоматонов! И люди не умирали. Они были живы и пребывали в сознании на протяжении всего пути по этому конвейеру!
Решётка вновь сменилась сплошной стеной. Моё кресло остановилось, и тот, кто меня вёз всё это время, повернул его вправо, к двери. Из-за моей спины вышел огромного роста человек, одетый в форму санитара. Он открыл дверь и вернулся обратно за мою спину, не обращая никакого внимания на мои крики и проклятия. Меня ввезли в комнату, которая после тесных и нескончаемых коридоров казалась мне невероятно большой и просторной. Но в ней также царил полумрак. В комнате были люди, одетые и ведущие себя как сумасшедшие. Санитар покатил меня в дальний угол, никем не занятый, мимо парочки безумцев, сидящих за металлическим столом. Одни бессмысленно переставлял фигурки на шахматной доске, попутно что-то бормоча своему спутнику, который вообще не шевелился. Оставив меня во мраке угла, до которого не добивал свет, санитар удалился. Я окончательно перестал понимать, что происходит. Мой разум силился найти всему логичное объяснение, но, разрываемый хаотичным потоком чувств и мыслей, был не в состоянии что-либо объяснять.
Сколько я просидел в отведённом мне углу я не знаю. В комнату вошёл доктор в сопровождении дух санитаров, при виде которых сумасшедшие притихли. Он сказал одному из своих компаньонов что-то на ухо, пальцем указывая на меня, после чего удалился. Санитар направился ко мне, вновь зайдя за мою спину и покатив моё кресло по этим душным коридорам. Я больше не кричал. Это было бесполезно. Мою голову захватили страх и отчаяние. Я совсем не понимал, что со мной будет. Санитар остановился и открыл дверь, за которой была палата, обитая старым, грязным и местами порванным войлоком. Во мраке палаты находилось какое-то существо. Страх своей ледяной и сильной рукой схватил мою голову, заставив кричать и молить санитара не делать задуманного. Но он с абсолютно каменным лицо стал передо мной и обрушил на мою голову сильный удар. В ушах зазвенело, а в глазах появилась муть. Санитар быстро ввёз меня в палату, расстегнул ремни и вывалил внутрь. Когда боль поубавилась, дверь за мной уже была заперта. Существо пошевелилось. Я быстро подскочил к двери и стал бить в неё кулаками и ногами, умаляя меня выпустить. Создание направилось в мою сторону.
Оно представляло собой две сросшиеся спинами половины человеческих тел. Нижняя половина была сильной и мускулистой, волоча своими невероятно огромными руками конструкцию, представляющую собой некую металлическую основу, впаянную к костям таза, на которой с боков находились колёса. Верхняя половина беспомощно шевелила своими маленькими недоразвитыми ручонками, представляя тяжёлую обузу для нижней половины. Лица обоих половин были изуродованы настолько, что различить какие-либо черты лица было просто невозможно.
Я истошно кричал, сучил ногами в его сторону, надеясь отбиться, но чудище неумолимо двигалось в мою сторону. И когда оно подошло вплотную, то схватило меня за горло одной своей здоровенной рукой. Ни удары, ни жалкие потуги освободиться не могли совладать с его силой. Я начал чувствовать, как задыхаюсь. Картинка перед глазами начала расплываться, звуки стали глохнуть. Последнее, что я слышал, был нарастающий металлический рёв…
…Из последних сил мои руки попытались ослабить узел, который наконец сжалился надо мной и отпустил из своих объятий. Я рухнул на пол, жадно глотая воздух. Верёвка, на которой я висел, тихо покачивалась на деревянной балке в прихожей церкви. Наконец воздух стал равномерно поступать в мою грудь. Вокруг царил полнейший мрак. Значит, наступила ночь. Я был в церкви, крыша которой полностью провалилась, а вместо зала была огромная яма. Из неё выступала верхушка маяка, издавая тихое гудение и освещая небольшую часть подле себя красным светом множества испещрявших дорожек. На небе не было звёзд.
Понимание того, что сейчас произошло, так и не пришло ко мне. Его испугали звуки взрывов. Я выскочил на улицу. Где-то поодаль зарево сражения пожирало город, протянув свои щупальца до самой бездны над собой. Откуда-то из тьмы осадные баллисты засылали в сторону города бомбы. Понимание происходящего пришло быстро: та страшная ночь повторяется. Но это не могло быть явью, просто не могло! Сейчас я должен буду повести автоматонов на штурм. Я издал болезненный смешок. Если я здесь, то кто поведёт автоматонов? Правильно, никто! Я не буду ими командовать! Они так и останутся стоять на исходных позициях, давая возможность людям спастись. Я больше никого не убью.
И хохоча я понёсся прочь от поля битвы. Я бежал, не разбирая дороги, бежал, покуда были силы. Наконец, запыхавшись, я пал на колени во тьме. Зарево всё ещё горело на горизонте, но было уже далеко. А я смеялся, и сам боялся собственного смеха. Послышался спешный стук по засохшей земле. Затрещали ветки, и во мраке я различал силуэты, что сновали во тьме по земле, и перепрыгивая по корягам, когда-то бывшими деревьями. Но эти силуэты были не человеческими. Словно множество лап спешно несли свои хвостатые тела в густой темноте. Я разразился нездоровым смехом.
- А вы пришли, да?! – с трудом, сквозь неутихающий смех выкрикнул я – Вы ждали, а я не стал! Не стал этого делать! Не стал! – силуэты подбирались ко мне всё ближе, становясь всё более отчётливыми – Вы не заставили меня сделать это вновь, не заставили! И что?! Что теперь? – я залился смехом – Ничего! Ничего!
Сборщики взяли меня в плотное кольцо, которое сжималось, подпуская тварей всё ближе ко мне. Но мне было всё равно. Я стоял на коленях во тьме и смеялся. В этой битве проиграл не я. И мне уже всё равно, что они будут делать со мной, ибо пожар в моей груди погас. Я наконец получил то, за чем и пришёл. И даже перед лицом смерти прощение своей нежной рукой снимает с меня пелену страха. Оно уведёт меня туда, где наконец будет покой.