Ласточка-2

Отрывок из рассказа «Ласточка»

Рассказ – номинант Международного литературного конкурса
им. Виталия Бианки за 2017 год,
победитель литературного конкурса Независимого Издательства
«Первая Книга» – «Сокровенные мысли. Выпуск 8» за 2018 год

Северо-Западный фронт.
Новгородская область. Старая Русса-Демянск-Рамушево.
Поздняя осень-зима 1942-1943гг.

          …На привале Колчин ухаживал за питомицей с особой теплотой и старательностью. Все косметически-камуфляжные процедуры производил аккуратно, тщательно. В результате шкура борзой коняги приобретала роскошный лоск, не свойственный положению на войне. Брадобрей-стилист для животных особенно придирчиво, со всей скрупулёзностью расчесывал хвост фронтовой моднице. Ласточка, в свою очередь, покорно ожидала цирюльной процедуры и не баловала понапрасну, лишь нетерпеливо переминалась модерново с ноги на ногу, словно в танце.
          Манипуляции с гривой были отдельной песней. Исполнительские фантазии зависели от настроения ездового. На затяжном привале или постое для косичек использовались ещё довоенные, не понятно где и кем добытые ленточки, бинты, даже флакончики и пузырьки от лекарств из медсанбата. Всё шло в дело для цирковой примадонны. Во время наведения марафета Колчин ласково поглаживал кобыле шею, поправлял чёлку, заглядывал в большие, красивые и умные, вишнёвого цвета глаза. Для пущего лоску, оттопырив лошадиные губы, внимательно рассматривал зубы, чистил их пучком мягкой травы. Удивительно, но Ласточке гигиеническая процедура нравилась. От удовольствия кобыла взмахивала головой и по-лошадиному громко чихала:
          – Ф-ф-ф-фы-ы-р-р-р ...
          – Любимая моя, – шептал на ушко тайные слова ездовой.
          В ответ его ненаглядная зазноба улыбалась конским хрюпальником, показывала очаровательный зубной прикус и стригла изящными слуховыми аппаратами.
          – Вот и славненько, поняли друг друга с полуслова.
          Во время отдыха между боями люди старались поспать вволю, до отвала, перевести дух и отлежаться впрок. Однако цирковой лошади затишье становилось в тягость, сказывалась привычка к изнурённой работе. Душа Ласточки была открыта для общения. Смешно было наблюдать, как новобранец Колян Голубков пытался накормить Ласточку соломой. Стебли сухой пшеницы упирались во влажные ноздри. Якобы возмущённо, но понятно было, что понарошку она раздувала их, фыркала и отворачивала громоздкую ряху. Затем снова тянулась, опять же подставляя для развлечения большую голову. Игра её определенно забавляла, тешила на радость бойцам. Люди от души, искренне посмеивались над игрищами салаги-желторотика и лошади. Я ни разу не видел, чтобы Колчин разрешал прокатиться верхом кому-нибудь из личного состава роты, даже старшим офицерам на длительном постое.
          – Она свое отслужила, – говаривал безапелляционно ездовой, отстаивая для своего друга заслуженное право на отдых.
          – Как будто фронтовые будни тяжелее цирковых, – ворчали молодые солдатики, желавшие проскакать по луговине галопом с ветерком.
          Насколько я заметил, абсолютно все батарейцы хотели погладить Ласточку. Даже чуток приобнять желали за шею, хотя бы на секундочку прижаться к белогривой. Той, видимо, было приятно от ласковых прикосновений. В знак признательности она качала сбруей и с фырканьем шевелила кожей. Интересная особенность у лошади, скажу вам, вздрагивать шкурой. Кто видел, смеялся и знает. Может быть, ей было радостно от солдатских забав, потешно и щекотно до лошадиного безобразия?
          Ездовой Колчин оборвал рукава разодранной фуфайки, сложил вчетверо. К валику суровыми нитками, отдраенными гудроном, подшил гужевые тесемки. Получилась приличная щетка для чистки и конной бани. В свободное от боев время он с любовью обмывал водой крутые лошадиные бока, а мокрой, ворсистой скребницей обтирал до блеска. Мы все любовались красотой Ласточки.
          Упряжь, хомут, удила, вожжи у возницы всегда были в полном порядке. Правда, особую тревогу вызывали изящные тонкие ноги, а конкретнее, копыта лошади. Вещей каурке по штату положены были подковы. Каждые два месяца длинным, элегантным циркулям полагался отдых, поэтому железные набойки снимали. Затем надобно было обуть ненадёванные кузнечные поковки. Но где новые взять, если у интендантов на складах их попросту не было в наличии?
          – Ждите, – равнодушно говорили тыловики,  – найдем рано или поздно.
          Ничего себе, как отбрехивались обозные крысы. Они на передке не сучили копытами от ужаса и с надеждой побыстрее выскочить из-под обстрела. Пороха не нюхали интенданты долбанные. Как бы то ни было, война войной, а любовь к Ласточке была бескомпромиссной, всеобщей и безграничной. Солдатская любимица стала притяжением всех добрых сил на земле, для нас светлым образом на фронте.
          В Ленинграде, подступы к которому защищала наша дивизия свирепствовал жуткий голод. Вся пища была под жестоким доглядом кухонного начальства и офицерским контролем. Конечно же, молодым организмам защитников родины пайки не хватало. Приходилось шустрить на подножном корму. Однако до нас доходили противоречивые слухи, что ситуация со жратвой с каждым днём ухудшалась. Помощи из центральных районов страны ждать не приходилось. Оккупация. На Сибирское зерно роток не разевали. Ой, как далеко было до первосортной омской пшенички. Даже если отправят бабоньки из глубокого тыла съестные припасы, дождаться ещё надобно эшелонов с продовольствием на «передке».
          Понятное дело, что солдаты не жировали. Не припомню случая, чтобы на полевой кухне наедались досыта. Блюда из зерновых поражали однообразием. На обед всегда одно и то же: мешанина перловая-шрапнель. Пшённая, гречневая, ячневая, овсяная каши наблюдались, словно из области детских иносказаний. Гороховица, бобовая фасолица в котелках оседали крайне редко. Да и то напоминали они, скорее всего, размазню, полужидкую массу, чем натуральный продукт в виде настоящего супа. Были и другие различные варианты. Только они тоже не отличались разновидностями, почти всегда постные, без желаемого мяса. Мама моя, смотреть на кашу сил уже не было. Тушенка, если и была, только трофейная. Хорошо хоть, хлеба пайку не задерживали. От диетпитания ноги не протянешь и сытым в жизнь не будешь, фронтовая голодуха полнейшая.
          Если по честному, служивые люди недоедали крепко. Приходилось в поисках еды постоянно рыскать по соседним батареям и по всей округе. Бойцы не брезговали клянчить провиант у мародёров. Им же ствол мосинки в харю не сунешь, как-никак свои люди, приходилось договариваться. В результате, кое-что из продуктов доставалось на обмен. Иногда случалось поживиться за счёт убиенных сослуживцев. Обычно взводный подходил к начальнику погребальной части и договаривался насчёт «нашим-вашим». Потом солдаты шли на несправедливую сделку. Не ахти, какую поживу с поля боя обменивали на провизию у трупных крохоборов, вечно пьяных старичков-ветеранов из похоронных команд. Те ещё были гниды, сквалыги-жидоморы. Они-то уж точно были всегда сытыми и в живых останутся, до победы доживут.
          Ну, а мы были молодыми орлами, злыми, тощими и всегда на «подсосе» голодными, тем более с призрачными перспективами на выживание. Многие с трудом удерживались, чтобы по случаю не прикокошить сапёрной лопаткой какого-нибудь очередного говнюка, мародёра-похоронщика. Однако на «передке» в большом ходу были подлежащие обмену немецкие трофеи: оружие, шнапс, часы, одежда и обувь, теплые вещи, различные побрякушки, бытовые вещи. За счастье считалось раздобыть баварскую или итальянскую тушёнку...

Из воспоминаний моего отца.
166 стрелковая дивизия, 517 стрелковый полк, 2 миномётная рота.
Командир 3 миномётного взвода, лейтенант Щербаков Иван Петрович
(28.10.1923 г.р.)

9 мая 2016 года
© Александр Щербаков-Ижевский