Наваждение

  Я и не подозревал, что эта красотка, со своей обаятельной, не сходящей с лица голливудской улыбкой, окажется такой чертовкой. Я и сейчас слышу её заразительный, звонкий как весенний колокольчик, смех, выливающийся в гром и молнии всей моей жизни, покатившейся под их ударами под откос. Как звонкие струны цыганской гитары он звучит во мне карой небесной и выливается в болезненную и бесконечную мелодию моей памяти о ней. Она со мной повсюду. Она даже во сне звучит голосом старой цыганки, нагадавшей мне несчастную любовь, из-за которой я окончательно  сошёл с ума. В пытках страшных и неотвязных кошмаров воспалённого сознания, моя возлюбленная является в них в образе коварной дьяволицы, в страстном поцелуе пьющей мою кровь. Выпив всё до самого дна, она с силой бросает меня на пол как выпитый пустой  бокал и с криком "На счастье", верхом на помеле исчезает в предрассветном небе. В припадке безумного отчаяния влюблённого и брошенного ею человека, я пытаюсь вернуть свою любовь и бросаюсь вслед за ней к окну, вскакиваю на подоконник, чтобы как и она выпорхнуть в открытое небо и соединиться с ней в полёте нашей любви. Но тут вдруг вбегают санитары,зверски набрасывают на меня смирительную рубашку и намертво привязывают к койке. Мне делают какие-то уколы: один, второй, третий... пока я, наконец,совсем обессиленный неравной по силам схваткой, не откидываюсь на подушку и тут же, сражённый лошадиной дозой успокоительного и снотворного, засыпаю. Но только напрасно все они так ревниво бьются со мной. От этой болезни как и от самой любви меня не излечит уже никто: ни врач, ни священник, ни сам Господь Бог.
 
   Я был всего лишь тенью на её пути, сосед по подъезду. Да и кем ещё может быть простой смертный для богини? Каждое утро к подъезду подъезжал крылатый "Ламборгини" и, приняв её на борт, тут же исчезал в необъятных просторах Вселенной. А я, растерянно замерев на балконе, завистливо смотрел ей вслед в алмазное небо рассвета и отчаянно мечтал познакомиться со своей прекрасной и таинственной соседкой. Но она никогда не обращала на меня никакого внимания и равнодушно смотрела на меня как на вульгарную надпись на стенке подъезда.
 
    По утрам, заслышав её стремительно летящие по лестнице каблучки, я быстро выбегал на площадку и начинал тщательно натирать щёткой свои ботинки,старательно намазывая их заранее приготовленным для этой процедуры обувным чёрным кремом. Делая усердный вид, что я очень занят своей трудной, требующей особой подготовки работы, я загораживал узкий лестничный проход и лихорадочно соображал,что же делать дальше,чтоб,наконец,о чём-то заговорить со своей богиней.Но она всегда как-то ухитрялась протиснуться сквозь узкую щель вдоль стены и торопливо как тень пролетала мимо и даже не останавливалась, чтобы полюбоваться на меня и мою искусную работу. Вот такой лёгкой порхающей бабочкой она всегда пролетала мимо меня и  таким безразличием доводила меня до отчаяния и дикого бешенства. Это проявлялось повсюду: в супермаркете,когда с мыслями о ней, набрав от злости полную корзину всякой снеди и забыв по пути расплатиться, в потустороннем состоянии я выкатывал это всё на улицу и только дома на кухне приходил в себя, когда  начинал соображать откуда здесь могла появиться доверху набитая корзина с дорогущими деликатесами из супермаркета, или в общественном транспорте, когда я ехал на работу и, вдруг зверски набрасывался на какого-нибудь пассажира, больно наступившего мне на ногу, и в ярости начинал его душить, до тех пор, пока жертва, устав сопротивляться, не падала трупом на руки окружающих в битком набитой маршрутке, или на работе, когда в общей суматохе и спешке, я, как будто случайно, подставлял кому-нибудь из своих врагов подножку и, когда тот молниеносно скатывался вниз по лестнице, я зловеще,с чувством глубокого удовлетворения, смеялся над несчастным за бессчётными спинами тут же сбежавшихся поглазеть на забавное зрелище любопытных сотрудников. Иногда пострадавшие жертвы увозили на Скорой помощи из-за какого-нибудь тяжёлого перелома, но это уже были их собственные проблемы, поскольку они все наивно полагали, что нечаянно в спешке просто сами подскользнулись на ровном месте и слетели по лестнице вниз, в то время как я по-прежнему продолжал сходить с ума из-за преступной холодности своей бездушной соседки. Она казалась мне каменной глыбой, об которую я отчаянно бьюсь своей единственной головой и уже расплющил все свои мозги. Но она всё равно не впускала меня внутрь себя, словно осколок умершего вулкана, который никогда уже ради меня не оживёт и не задышит своей извергающейся от страсти и любви пульсирующей грудью. И вот, оказавшись на последней грани отчаянного безумия, я решился на невозможное. Я воспылал желанием его пробудить.
 
   Однажды, на вечеринке одного из моих приятелей, где собралась чисто мужская компания, за покером зашёл разговор о женщинах. Ничего путного в их адрес, конечно же, не прозвучало. Мы ругали их на чём свет стоит, называли шлюхами, лгуньями, скрягами, сексуальными киборгами, в общем,всеми ужасами и кошмарами этого и того мира. А кто-то даже высказал мысль о том, что все войны на земле происходят из-за женщин.
Это они, чертовки, своим безразличием, капризами и жадностью в день мужниной получки, доводят мужчин до истерики и в таком невменяемом состоянии в статусе нелегальной жертвы насилия мужчины продолжают своё дальнейшее с ними совместное существование.Такими они идут на работу или дипломатические встречи, если вообще туда доходят, и всё, что у них накипело, там и высказывают в лицо окружающим. Так, слово за слово, завязывается диалог на высшем уровне. Ну, а как он разрешается, мы все хорошо уже знаем, особенно те, на Майдане, которые всё время крайних ищут и пугают весь мир расправами над бедными, ни в чём неповинными людьми. У нас подозрение, что у коммунистов   именно из-за этой внутренней несовместимости с жёнами, которых сколько не корми, а всё равно на соседа смотрит и по карманам шарит, весь развал и произошёл. Жёны-то эти себе цену знают: им твоей зарплаты лишь за одни долги рассчитаться хватит, а за всё остальное кто платить будет? Зря, что ли,она такую красоту на себя навела и в салоне красоты всю жизнь прихорашивалась и все твои многолетние сбережения за один раз на себя спустила? Сам же хотел красавицу жену. Вот и получил, то,о чём мечтал. Какой тут, к чёрту, Коммунизм? Чтобы все вокруг соперницы такими же красавицами ходили, а на неё не обращали больше никакого внимания? Да она сама тот слепой Коммунизм приговорит, только бы красоваться над всеми и брильянтами своими с трибун блистать, в гламур разукрашенной.
 
    Дошли до того, что вспомнили девственного, ни в чём не повинного Адама, которого сам Господь себе на светлую радость сотворил по своему образу и подобию. Зачем он ещё и эту разукрашенную прожорливую образину придумал, не понятно? Все райские яблоки съела, а на Адама всю вину перед Господом Богом и свалила с любовником своим, падшим Ангелом в облике Змия. Вместе орудовали, чтобы за счёт Адама в раю поживиться и себе от Бога больше урвать. Адам ведь доверчивый и наивный как ребёнок, его обмануть не трудно, он за одно лишь райское яблочко тебе весь мир подарит с Богом в придачу. А зачем той аферистке старый импотент,когда у неё молодых любовников полно? Вот Бог и изгнал их всех из рая.А чего же Ты их всех без божьего на то разрешения райскими яблочками соблазняешь, а ему отказываешь?Все яблоки в райском саду поели с тем Адамом и Змием, а кто платить за всю эту вашу бесовщину будет? А ну, вон все из рая, богохульники!
 
  Если бы тот кретин Адам не послушался той бесстыдницы Евы, то сейчас все уважающие себя мужчины жили бы в самом раю, а не пресмыкались бы услужливой псиной перед каждой шлёндрой за тарелку горячего супа и сладкое место в койке. Не знали бы ни войн, ни горя, ни инфляций, ни банкротств, а загорали бы себе под райской яблоней на полном божьем обеспечении. И всем нам так вдруг захотелось в райский сад под ту знаменитую яблоню после всей этой земной эпопеи с войнами и Майданами, с нацистами и фашистами, с рыночными аферами и махинациями, биржами и папертями со всеми их вождями и президентами, с этими сварливыми и жадными, ревнующими к каждому встречному столбу, сумасшедшими жёнами, будь они неладны. И тут мы все вдруг поняли, почему человечество снова вернулось к Господу и его Библии, почему так трудно жить без Бога и его дотошных заповедей. И знаете почему? И даже не догадываетесь? Не видите ничего? Не понимаете? Да потому, что только Бог может простить тебя за все твои, какие только есть, тяжкие грехи. Потому, что только Бог примет тебя в любое время дня и суток в любом твоём, даже в не совсем трезвом состоянии. Только Бог научит тебя как дальше жить, пусть даже и с нечистой совестью и горой скелетов в твоём гардеробе. Только Бог протянет тебе руку, если ты упал, а все вокруг делают вид, что ничего не видят, и как ни в чём не бывало равнодушно проходят мимо тебя и огромной лужи вокруг, в которой Ты, как дельфин на мели, беспомощно барахтаешься и задыхаешься от холодного безразличия окружающих.
   
   И тут мы поневоле вспомнили библейскую притчу о жертвенном агнце, принесённом в жертву на алтарь Богу во искупление всех своих земных грехов. Этим агнцем мы и собирались сделать наших сварливых и обнаглевших до безобразия женщин, этих склочных и завистливых существ в обличье трезвенниц и язвенниц, запрещающих нам при детях материться и говорить правду, где пропадал всю ночь и откуда появились отпечатки помады на всех твоих интимных местах. В тот момент мы были похожи на доведённых до отчаяния сектантов, заразившихся благородной идеей спастись от грехов и кошмаров этого мира, от всех войн и преступлений, в которых, по нашему мнению, были виновны все женщины, во главе с той самой коварной вертихвосткой Евой, лишившей бедного Адама не только девственности, но и всех благ в райском саду за пазухой у Бога. Как мог этот кретин променять библейский рай на позорное рабство в плену у прожорливой и хитрой вертихвостки, изменяющей ему направо и на лево со всеми змеями, которые там только водились?
   
    Мы решили спастись от надвигающегося Апокалипсиса и вернуться снова к Богу, под его щедрое и богатое крыло. А для этого нам требовалось всего-то избавиться от женщин и принести их всех в жертву на алтарь Богу, чтобы очиститься от всех своих и чужих грехов. Мы были похожи на сумасшедших, загоревшихся идеей доказать самим себе, что Бог где-то есть, и что можно вернуться в первобытное девственное состояние, и тем самым положить конец всем кошмарам и преступлениям этого безумного мира, всего лишь истребив всех женщин как их главных виновниц и идейных вдохновительниц. Предавшись предстоящим планам мщения и своим радужным мечтаниям и затаённым чувствам, выползающим из нас с ядовитым шипением райских змей, мы так разошлись в своих амбициях,что если бы рядом оказалась хотя бы одна особь женского пола, она бы тут же, без колебаний, была отправлена в жертву нам на шашлык  под горячую закуску к водке. Утолив таким образом свои зверские аппетиты, от угрызений совести и горького одиночества в чисто мужской компании истинных арийцев, наши мысли с тоски сами собой стали разворачиваться в обратную сторону и мы вдруг вспомнили какие, всё-таки, наши красавицы женщины бывают добрые и ласковые, щедрые и заботливые, какие они искусные и умелые кухарки. А так как верный путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то победила дружба. Тут, на голодный желудок, мы стали дружно все вспоминать те сказочные блюда, которыми нас щедро угощали женщины, в особенности, их борщи и шуточные шаржи из мяса, поделки из рыбы и других морепродуктов. Особенно нам нравились женские фантазии с дичью и другие их сюрпризы из дикой природы. И тут мы все жадно бросились к холодильнику, но что можно найти в холодильнике у заядлого холостяка кроме водки и хвоста селёдки? Поэтому на теме о дикой природе наши мысли механически, сами собой, переключились на основной инстинкт, подаренный нам матушкой природой. А от него, как ни крути, просто так не отделаешься, тем более без женщины. И тут мы поняли, что Ева, всё-таки, оказалась права, да и Адам не дурак на халяву полакомиться дарами райского сада. Ну, какой нормальный станет удерживать себя от таких сказочных соблазнов?      
 
    И тут я вдруг вспомнил о своей таинственной соседке. Мне стало интересно, почему она не обращает
на меня никакого внимания и нагло проходит мимо, как будто бы  я не мужчина, и даже не Чебурашка с крокодилом Геной, а просто заброшенное и всеми забытое пустое место на пляже. В общем, она прочно вошла в моё сознание и приходила ко мне только лишь в мечтах и во сне, да и то, только в кошмарах.
    Однажды, когда, как обычно, по утрам собираясь на службу, я чистил свои ботинки на лестничной площадке и услышал знакомые летящие навстречу каблучки, я решил больше не пропускать случая и, наконец, заговорить с ней. Я загородил лестничный проход и, чтобы больше не оставалось щели в стене, куда она обычно кокетливо проскальзывала и исчезала, с силой упёрся пятой точкой в то самое место, делая озабоченный вид, что очень занят чисткой своих, и без того уже до блеска начищенных, ботинок. Она приближалась, а я нервно вцепившись в щётку, лихорадочно соображал, что же делать дальше. И вот, в тот самый момент, когда я занял очень удобную для себя позицию, внезапно отворилась дверь соседа и под грозные ругательства разъярённой жены, он вывалился на площадку всей своей стопудовой тушей, и, буквально, как огромная снежная лавина, сбил меня с ног. Резко подскользнувшись, мы оба полетели вниз головой по лестнице кувырком и со всей силой, кто чем смог, врезались в стенку. Пока я соображал на том я или на этом свете, лёгкие торопливые каблучки, даже не остановившись, всё так же кокетливо и дразняще, быстро простучали мимо меня, равнодушно оставляя за собой два мужских трупа, один из которых был моим. "Она такая же эгоистка, как, впрочем, и все эти вертихвостки женского рода. Кроме себя самих никого вокруг не замечают. Ну, как  можно было нас не заметить? Ведь этот стопудовый сосед как Змей Горыныч на мне верхом по лестнице с громом и молнией проскакал, да ещё, чтоб для большей издёвки, в самое моё лицо своим перегаром извергается и в пострадавшее ухо своей, простите, икотой и несвежим дыханием молнии мечет, да ещё и газы пускает, как будто с моего бездыханного тела как со старой клячи на мотоцикл пересел, чтоб от жены поскорей скрыться. Как можно было всего этого не заметить? Бросила меня одного, под стопудовой тушей умирать, а сама на своём крылатом "Ламборгини" со своим шофёром куда-то укатила. Этого я ей не прощу. А ведь, как дурак, хотел ей в любви признаться и с изумрудной коброй алмазное кольцо от своей предыдущей жены подарить. Ну уж нет, этого от меня ты больше не дождёшься. Хватит на мне верхом ездить! Ишь, губу раскатала! А обо мне ты подумала? Я, может, тоже жить ещё хочу, а не рабочим ишаком соседей по лестницам катать",- запальчиво думал я,приходя в себя. И вдруг я заметил, что вокруг собралась любопытная толпа зевак и с болезненной заинтересованностью, выкатив все свои зрачки наизнанку, с чувством глубокого удовлетворения на лицах, в подробных деталях рассматривают нас с соседом, как опытные врачи на консилиуме рассматривают своих больных. Но тут, к счастью, подъехала карета Скорой помощи и два здоровенных санитара, под меткие подсказки и язвительные шутки очевидцев,посчитавших нас алкашами, что "не с той ноги с утра на уши встали", быстро втащили меня вовнутрь одного, так как для соседа со всеми его стопудовыми потрохами, икотой и испусканием газов, вызвали грузовик. Таким образом, кортеж с нашими перебитыми и онемевшими от шока телами благополучно добрался до центрального травмпункта.
   
      После этого случая к моей походке прибавилась хромота и я чувствовал себя одиноким, всеми
забытым и брошенным на произвол судьбы калекой. С горя я начал писать стихи и некоторые из них
посвятил своей жестокой возлюбленной.   
               
                Любовь карающим мечом
                Мне сердце бедное пронзила,-
                И Ты жестоким палачом
                Мне жизнь навеки погубила.
                За что, скажи, ты в грудь мою
                Гремучей коброй заползла?
                Я всё тебе, Змея, прощу,
                Лишь попрошу: люби меня!
                Вползай,кусай всё, что возможно,-
                Я настежь распахнусь навстречу,
                И времени не тратя даром,
                Займёмся, наконец, любовью.


     Вот так, одиноким поэтом на костылях, я прогуливался по улицам, декламируя всем прохожим, спешащим мимо меня, свою любовную лирику. Некоторые останавливались и, подавая мне милостыню, кто чем мог, просили прочитать ещё что-нибудь, и тогда, при огромном стечении народа, мои горькие прогулки превращались в творческие встречи с любителями современной поэзии. Со временем они переросли в театральные действа со мной в главной роли, которые обычно заканчивались полным триумфом и долгими аплодисментами на бис. Меня стали узнавать и я больше не чувствовал себя таким одиноким калекой как раньше. Скоро я стану знаменитым поэтом, и тогда моя жестокая возлюбленная поймёт как была слепа и несправедлива со мной.
  Однажды, в канун праздника революции, я решил добраться до Красной площади и там провести свою творческую встречу. По дороге, столкнувшись, сам того не ожидая, лоб в лоб с разъярённой волной демонстрантов,я был прибит толпой к макету какого-то вождя какой-то революции и вместе со своими костылями водружён на какие-то баррикады, которые митингующие продолжали куда-то нести. Что было сил я отбивался от всех этих сумасшедших, которые то и дело хватались за мои больные в гипсе ноги, когда отставали от эшелона, а когда я начинал возмущаться, грозились и вовсе их оторвать и оставить лишь костыли, чтобы не так жалко было. Но я, всё-равно, продолжал лупцевать их всех костылями, чтобы не издевались над бедным калекой вместе со всеми своими вождями. Аборигены краснощёкие. Мне совсем в другую сторону надо было. Куда они собрались меня занести? На свалку истории как и всех вождей? А я здесь при чём? Я не Сталин и даже не Путин. Я на прогулку вышел по своим делам, а они меня вместо какого-то идиота макетом приспособили вместе с костылями и несут куда-то как свидетеля Иегову. А я, может, туда не хочу. Мне, может, в другую сторону надо.
Зачем мне в толпе сумасшедших с транспарантом "Да здравствует Путин!" гонять другую разъярённую толпу с транспарантом "Жириновский - ум, честь и совесть нашей эпохи!" Порядка от этого в стране больше не станет. Тут умом действовать надо, а не рогами.
    Как я оттуда вырвался не помню. Помню только, что по-пластунски, чтобы не заметили и снова
вождём какой-нибудь революции вместо макета не водрузили на свои баррикады и на свалку истории
не отправили.
    Кое-как до дома по-пластунски дополз и, как назло, у самого входа со своей красавицей вдруг
столкнулся. И как всегда без всякого внимания с её стороны, как-будто это не я, а ящерица какая-то мимо неё прошмыгнула. Об этой горькой встрече я потом в отчаянии написал:
 
 
 Недуг любви меня поверг,    
 И пред тобой влюблённый гений
 У самых ног как белый снег
 Лежит в порыве откровений.
 Прийди в объятия мои,
 Сквозь кровоточащие раны,
 И я, как голубой писец,
 Тебя холодную согрею.               
   
   
  По утрам теперь я уже свои ботинки не чистил. Я покурить выходил, поджидая свою жестокую красавицу.
Измученный политическими событиями, как жертва террора и насилия, прикованная к костылям, я жадными
просящими глазами смотрел на неё, уже не стесняясь своих чувств, теснящихся в моей бедной груди. От
отчаяния я даже начал читать ей свои любовные стихи, которые посвятил ей, ожидая признания и долгих аплодисментов, надеясь завоевать её сердце. Но она всё так же равнодушно, не обращая никакого внимания ни на меня, ни на мои стихи, торопливо отстукивала каблучками свою летящую мимо меня стремительную чечётку и исчезала, оставляя меня одного наедине со всеми моими неразделёнными чувствами и пожеланиями. И вправду, какие ещё чувства, кроме омерзения, у современной кокетки может вызвать убогий человек на костылях? Но надо же с этим как-то бороться! Надо же побеждать! И вот, чтобы вызвать в ней хоть какое-то чувство сострадания, я решил на следующее утро предстать перед ней так, чтобы мои костыли дерзким укором бросились ей в глаза и она, наконец, увидела перед собой несчастного изувеченного калеку, добивающегося её любви и ложа, чтобы от такого зрелища она уже не смогла устоять и сдалась мне в жарких и страстных объятиях.
  На утро, дождавшись момента, когда зазвучат любимые каблучки, я сделал вид, что тяжело поднимаюсь
по лестнице, и в тот момент, когда завис на костылях всем своим измученным телом над самой верхней ступенькой, внезапно отворилась дверь соседа и его раскормленный бегемотообразный бульдог выбежал на лестничную площадку. Сметая всё со своего пути, он налетел на меня, отшвыривая прочь, и, сбив с ног, покатил меня по лестнице как футбольный мяч до самого выхода. Я кубарем катился вниз, ломая на ходу не только костыли, но и свои последние ноги, которыми отчаянно отбивался от разъярённой собаки.

   Из больницы на этот раз я возвращался на инвалидной коляске. В таком виде я и выкатывался навстречу
своей красавице. Но она по-прежнему не обращала на меня никакого внимания. Ей было абсолютно всё равно
ампутировали мне ноги или так оставили. И вообще, на её лице стало появляться раздражение всякий раз,
когда я загораживал ей проход своей коляской и предлагал подвезти с ветерком и со всеми удобствами в
любой конец города. Покрутив пальцем у виска, она брезгливо отворачивалась и тут же улетала на своём
"Ламборгини", даже не дослушав мои новые стихи, посвящённые как всегда ей одной. Моя лирика её не интересовала.
  И вот пришёл момент, когда за все свои страдания и муки я решил ей отомстить. Я позвонил в мастерскую
и сделал заказ. Через несколько дней мне его привезли.Он был сделан под антиквариат из красного дерева,
обитый внутри белым атласом с чёрными кружевными розами по бокам. Вместо инвалидной коляски я решил
поставить теперь его, забаррикадировав тот самый проклятый проход всех моих падений и несчастий. Я надел свой лучший костюм, новую красную рубашку с чёрной бабочкой и белые тапочки, так как туфли не налазили на мои распухшие в вечном гипсе ноги. Заслышав знакомые каблучки, я включил погромче похоронный марш и удобно расположился в своём траурном ложе, изображая мертвеца.  И вот, в тот самый момент, когда она приблизилась и оказалась совсем рядом, так, что я почувствовал на себе её пристальный взгляд и аромат её любимых духов, я открыл глаза и приподнялся, чтобы ухватить её и положить рядом. Но то, что я увидел, привело меня в безумную ярость. Она стояла в свадебном платье со своим женихом, который, без моего на то разрешения, нагло обнимал и целовал её. Не в силах больше сдерживать себя, я вылез из гроба и от отчаянья, что есть сил, пнул своего обидчика загипсованной ногой так, что тот закачался на крае лестницы и, потеряв равновесие, как я когда-то, поверженным Демоном полетел вниз в самую Преисподнюю. Но, успев ухватиться за мою ногу, он потянул в тот ад и меня, и мы оба, продолжая в полёте отбиваться друг от друга полетели по ступенькам вниз, как грешники на Страшном Суде за все свои и чужие грехи летят в кипящий котёл Люцифера.
 
   Что было дальше, я не помню, потому что веду репортаж из местной психиатрической больницы. Рядом со
мной лежит и лихорадочно вздрагивает жених моей красавицы в полнейшем невменяемом состоянии. Мы лежим
вдвоём в одной палате, всеми покинутые и забытые. Наша красавица здесь никогда не появляется и, как я догадываюсь, навсегда вычеркнула нас из списка своих поклонников. Она поставила на нас крест и просто
забыла. Зато я всё помню и всякий раз, когда её жених приходит в себя, я снова возникаю перед ним как
ожившая тень мертвеца рокового дня их свадьбы. Как помешенный, я корчу ему такие рожи, какие видел у
митингующих на Красной площади. От этих ужасов мой соперник снова впадает в лихорадочное состояние и
начинает истерично кричать, как-будто его тянут на баррикады занять место Сталина. В палату вбегают
санитары и нас обоих привязывают к койке и вкалывают лошадиные дозы какой-то успокоительной гадости, от которой кружится голова и хочется куда-нибудь улететь.
   Моему сопернику вынесли окончательный диагноз: безвозвратная шизофрения, переходящая в паранойю. Ну,а меня, если я буду хорошо себя вести, врач обещает скоро выписать с диагнозом лёгкой шизофрении. С
таким диагнозом жить ещё можно, а вот соперник - вряд ли вынесет гестаповский режим психбольницы. Вряд
ли он выживет в условиях террора и насилия, чего я и добиваюсь .
   А ещё я никак не могу оставить своей идеи пробудить застывший вулкан в душе моей красавицы. Чем эта
затея обернётся, когда я снова возвращусь домой со своим диагнозом, я и представить боюсь. Но в одном я уже спокоен: я ей, всё-таки, отомстил!