***

А за окном вагона.. города,
пустынные и людные перроны.
И ветер, что желает раскачать,
скрипучие плацкартные вагоны.

Прохладно, зябко. Кутаемся в плед.
Пытаемся согреть с сестрой друг друга.
Напротив тётя Фриза и.. Есфирь,
она мой друг и Евина, любимая подруга.

Нам повезло, мы едем все в Ташкент.
А кто-то то на Урал, или в Поволжье.
Все те, кого мы знали до войны,
войною брошены в распутье, в бездорожье.

Мы стали строги все, так Фриза говорит,
но час назад мы все взахлёб смеялись.
Безногий бородатенький солдат,
смешил нас так, что пополу катались.

Солдат мне самокрутку протянул,
я затянулся чуть, закашлял, он смеялся.
— Я, — говорит, — аж с измальства курю.
А после в вещмешке своём копался.

Косился всё на Фризу, взгляд хмельной,
она на восемь лет нас Евой старше.
— Я, — говорит, — на танке воевал !
В жару яички жарили на башне.
Опять смеялись. Он нас покормил.
Молчал, пока мы с Фризою молились.
А как окончили молиться, на Аминь,
солдат и две бабульки окрестились.

Солдатская тушёнка так вкусна...
А сахар долго--долго во рту таял.
Мы разомлели все, а он опять смешил,
да всё про жизнь, про довоенную нам баял.

Ко сну уже.
— Кто в тамбур, в туалет ?
И как он управляется с собою ?..
— Я как приеду стало быть в село,
обзаведусь, — смеётся, — милою женою.

Ему к обеду завтра выходить.
А нам ещё неделю бултыхаться.
(под ох и ах, качнулся вновь вагон)
и мы опять.. забудем, как смеяться.