Часть 1 В чем сила

Петр Ингвин и Светлана Макарова
Небесные люди

Часть первая
В чем сила?

      Из щелей бил свет, слышались голоса и топот. Энт перевернулся на другой бок, но сон не шел: вернулись ловцы второй смены и, судя по крикам, вернулись с добычей. Надо глянуть, кого привели соперники.
      С оружием к вождю нельзя. Лук с тесаком пришлось оставить, и Энт ощущал себя голым, когда запирал лачугу. Он влился в галдящий людской поток. Справа хихикали две девицы, их подведенные углем брови сходились на лбу неодобрительной дугой: «Почему не заходишь?» Энт отвернулся. Некогда. И не на что – последнее растратил на новые стрелы. И лучше бы об этом никому не знать, пока ему снова не повезет.
      В спину как бы случайно толкнул сосед – больно, но с извинениями, трус несчастный. Вчера Энт не позволил ему избивать батрака — пригрозил, что голову открутит. Обоим. Чтобы после работы людям спать не мешали.
      Толпа стягивалась к княжескому замку — облезлому вагону с решетками вместо стекол. Полинялый ковер, что заменял двери, сдвинулся, страж посторонился. Из тьмы появился князь. Калаш — символ власти — покачивался на груди, из-под выцветших бровей сверлил взгляд хищника, готового к прыжку. Заполненная площадка перед вагоном притихла. Так стая волков присмирела бы, почуяв вожака. Ловец по кличке Рыжий, главный конкурент Энта, заговорил:
      — Добрый князь, вылазка удалась. — Он резко поднял на ноги молодую женщину в обносках. — Взял шатунов на границе с Лесными Землями.
      Энту шатунья понравилась. Высокая, ладная. Приодеть, отмыть и причесать — взбесила бы местных девок. Бросились в глаза пухлые губы и родинка на виске. На скуле бурела кровавая корка — Рыжий постарался при поимке или по дороге. Женщина прижимала к себе одетого в лохмотья ребенка лет пяти, его голову закрывал капюшон.
      — Мелкого покажи, — распорядился князь.
      Шатунья замешкалась, затравленный взгляд метнулся с вождя на окружающих. Капюшон с ребенка резким движением сорвал ловец. Передние ряды отшатнулись, тесня остальных, кто-то грязно выругался.
      — И не сожрешь. — Князь плюнул под ноги. — Рыжий, сожги эту тварь, пока не заразились.
      Толпа расступилась, и Энт поморщился, когда разглядел ребенка. В далеком детстве он видел таких. Проснулось забытое чувство омерзения — плечи передернулись, по спине словно протащили колючку.
      Переносица вдавлена, вокруг маленьких косящих глаз толстые складки, низкий лоб под странным углом переходит в затылок, а в уголках рта, растянутого в идиотской улыбке, пузырится слюна…
      Как простуду, такое не подхватить. В прежнем мире это знал каждый, но за двадцать лет укоренилось: непохожее на тебя — опасно. Это суеверие спасло много жизней. И погубило не меньше. Но гибли чужие, а выживали свои. Итог всех устраивал.
      — Добрый князь, мой сын не заразен, я не стала такой же! — Шатунья, как могла, закрыла ребенка собой. — Пощадите!
      Ее глаза не косили, нос был с едва заметной горбинкой, тонкие пальцы гладили сальные патлы уродца. Князь не шелохнулся.
      — Нельзя оставлять! — крикнули из толпы. — Сожги обоих!
      «Даун», — всплыло у Энта нужное слово. Так их звали — непохожих на прочих, с пустым взглядом и вечной улыбкой младенца. Надежды шатуньи не оправдаются. Могут оправдаться, если произойдет чудо, но ненадолго — однажды ночью кто-то не вытерпит и восстановит порядок.
      Женщина всхлипнула. Слезы прочертили на щеках светлые дорожки. Энт не выдержал.
      — Я встречал таких, — бросил он в повисшую тишину. — Может, и меня сожжете?  Рыжий тоже знает, что к чему, вот и подумайте — привел бы он домой смерть?
      То, что об этом знает и князь, лучше не упоминать, но кому надо, тот услышал. Их осталось трое из стариков, умеющих выживать — Энт, Рыжий и князь.
Стариков? Слегка за тридцать. В новом мире редко доживали до сорока. Естественный отбор почти безупречно срабатывал в их племени, откуда до плодородных земель было как до Луны, а неядовитые колодцы можно по пальцам пересчитать.
      Энт поймал взгляд шатуньи — благодарный и умоляющий. Она видела в нем защитника. Энт отвернулся. Женщина ошиблась. Он за справедливость, но не против князя.
      По-звериному втягивая воздух, князь молчал. Избавляться от выродка бессмысленно, рабыня превратится в лютого врага или в безжизненную аморфную массу, это понятно любому.
      — Он не будет обузой, — тихо начала женщина. — Нам хватит самой малости. Я отработаю. Он добрый, ласковый, терпеливый. Подрастет — тоже будет работать, а пока может развлекать. Он поет и танцует…
      Энт покачал головой: зря она. Пока уродца не видят, есть хоть какая-то надежда. Если же вывести перед всеми…
      — Я решил, — заговорил князь.
      Лицо женщины побелело, руки опустились.
      — Первую неделю шатунья живет у меня, затем по жребию. Днем будет готовить для стражи, первой пробовать и разносить на посты.
      В другой ситуации Энт непременно кивнул бы. Хороший ход. Там, где завистливый ближний подложит свинью, зависимый сделает на совесть. Князь со своей сворой выиграют. А женщина? Для нее это не милость, не уступка, это каторга — жуткая, изнурительная, бесконечная. На постах скучно, чужаки незаметно не подберутся, им неоткуда взяться — племена сидят на источниках воды, а до ближайшего, в Лесных Землях, трое суток пути. Только если одиночки-шатуны забредут — из тех, что совсем жизнью не дорожат.
      — Выродка поселим в одной из клеток, ключи у ловцов. — Князь опустил взор на шатунью. — После работы можешь навещать, убирать и кормить.
      «После работы». Ни Энт, ни прочие ловцы не поднимут задницы, чтобы переться к клеткам со скотом и добычей бесплатно. Отработка станет постоянной, кошмар — нескончаемым.
      А шатунья… улыбалась. Энт вздрогнул и протер глаза. Не привиделось. Спятила? Не понимает?!
      Женщина понимала все. Она смотрела на спасенного ребенка, на умиротворенном лице сияла счастливая неземная улыбка.
      Энт не понял, почему задрожали руки, защипало в носу, а в горле возник странный ком.

      Уснуть не получалось. В голову надоедливыми насекомыми лезли ненужные и даже опасные мысли. Главный вопрос в любом деле — «Поможет ли это выжить?» Утвердительный ответ снимал ответственность и устранял угрызения совести. Шатунья в систему не вписывалась. И не давала покоя улыбка на лице, обращенном к сыну-уроду. Стоило прикрыть веки, и выражение мадонны, со вселенской любовью глядящей на божье дитя, как наваждение вспыхивало перед глазами.
      За двадцать с лишним лет после катастрофы желания у людей стали просты: выжить и, если повезет, продолжить род. «Женщина — вещь, слабак — еда, больной — беда», — главный закон выживания. Каким-то чудом шатунья с ребенком оставили естественный отбор в дураках. Опыт ловца говорил: сила не в том, что выглядит силой, сила — то, что побеждает. Энт ворочался на постели из тряпья, глядел сквозь сгущенный сумрак на стены из фанеры и не мог взять в толк, как совершенно постороннее событие смогло пошатнуть его устоявшуюся жизнь. «Каждый за себя!» – кричал опыт прошлого, но тысячи подтверждений этого перечеркивала одна улыбка самопожертвования. Сила должна побеждать, это ее неотъемлемое свойство, проигравший не может быть победителем.
      Оказалось, что может. И что теперь делать, если прозрение отменяло смысл прежней жизни?
      Ответ лежал на поверхности. Энт поднялся, собрал все ценное и выскользнул из лачуги.
      Перед вагоном дремал стражник. Энт потряс его за плечо. Нельзя убивать спящего, он обязательно вскрикнет.
      Нож привычно и легко вошел в сердце. Труп остался приваленным к стенке — для окружающих страж продолжал нести службу. За сдвинутой завесой ковра слышались два дыхания. Оба ровные. Перешагнув растяжки и простенькую для опытного ловца западню, заголенищным тесаком Энт полоснул князя по шее.
      От хрипа и бульканья лежавшая рядом шатунья проснулась. Энт зажал ей рот.
      — Ты шла в Лесные Земли? — тихо спросил он.
      Испуганные глаза над ладонью медленно моргнули.

      Новый день они встретили в степи. В сиянии рассветных лучей Энт любовался сильной поджарой фигурой спутницы. Губами. Родинкой на виске. Суровым взглядом. А перед глазами стояла улыбка — полная любви в момент, когда другие кричали бы от ужаса.
      Женщину звали Мия.
      — Папа? — ударил по ушам чуть хрипловатый детский голос.
      Энт вздрогнул, взгляд метнулся  к источнику звука, но сбился, будто подстреленный. Пересилить себя не удалось. Ребенок внушал отвращение на уровне инстинктов.
      — Помолчи, милый. — Мия опустила глаза. — Этот хороший дядя отведет нас в Лесные Земли.
      Хороший дядя?! Энт криво усмехнулся. Голова повернулась чуть не со скрежетом — он все же заставил себя посмотреть на ковылявшего рядом коротконогого уродца.
      Маленькие глазки в мерзких складках. Открытый рот. Жуткая плоская переносица. Энта передернуло.
      И вновь: пухлые губы. Родинка. Но главное — улыбка, о которой не забыть. До вчерашнего дня Энт представить не мог, насколько самоотверженной бывает любовь. Просто не знал любви — настоящей. Если все получится, и эта женщина будет так же сильно любить пусть не его самого, но хотя бы их будущих детей… Этого достаточно для счастья. И тогда…
      Тогда, возможно, и он научится любить.
      Энт остановился. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло.
      Мия с сыном повернулись к нему. На этот раз взгляд Энта не отскочил, а протянутая рука приняла в себя маленькую ладонь.
      И ничего страшного. Просто рука ребенка — теплая, почти невесомая, беззащитная.
      Просто. Рука. Ребенка.
      Он сжал ее крепче.
      — Мама не права. — Энт помедлил и твердо завершил: — Папа.


Рецензии