Ч. 1. Глава 4. Другая жизнь. Адаптация

На тот момент, когда Славик лишился зрения, ему было  двенадцать с половиной  лет –  такое время, когда детство ещё не закончилось, а юность ещё не началась. А попросту говоря, ты являешься подростком, когда тебе свойственны перепады настроения, фырканья и бунтарство натуры. Ну, а раз ты ещё не взрослый, то в этом возрасте разрешается ещё поплакать (только не всенародно, но дома, перед самыми близкими, которые любят и поймут).    Как наш Славка не пугался и не страшился предстоящей слепоты, она всё  же настигла его мрачной и тяжёлой тучей и, не спрашивая разрешения,  ворвалась в Славкину жизнь и накрыла его своим бесцветным и безрадостным покрывалом.  И никогда к этому нельзя быть готовым, особенно, когда тебе всего 12  лет, когда тебе хочется бегать босиком по лужам и играть с мальчишками в спасателей! Хочется читать энциклопедии и рассматривать в них картинки, хочется бегать по улице  и подмигивать себе в отражении витрин. Хочется разглядывать по ночам звёзды и видеть, как падают метеориты. Хочется гонять на велосипеде или роликах по улице, маневрируя между прохожими.  Хочется смотреть на белые барашки облаков и придумывать разных невиданных зверушек, на которые они похожи. И ещё многое, чего хочется! Хочется, хочется, хочется!  Но  как Славка не старался скрыться от этого покрывала, оно всё же, постепенно накрывая его, захлопнулось над ним, как дверь в  тёмном чулане.  И  однажды наступил этот самый страшный день в его жизни – он открыл глаза – и не увидел ни единого проблеска света.  Ещё вчера он тускло, но что-то видел. Всё ещё видел свет.  Уже совсем смутно, но всё же он мог  различить своим левым глазом тёмные и светлые очертания. Маму  и папу он уже давно не видел чётко. Они расплывались, как в тумане, но,  даже видя всего лишь только их силуэты, он всё равно ещё был как бы зрячим. Вот именно, что как бы…
За весь этот такой непростой для всей семьи год, Славка перенёс уже несколько операций по спасению глаз, но все они, к сожалению, оказались безуспешными. Время было упущено. И сейчас Славка отрешённо сидел на  своей кровати,  беспомощно потирая глаза руками. Нет, он не  стал плакать, и не стал кричать, а просто шёпотом позвал:
-Мама! Мам!
-Что, сынок?!
-Мама! Всё… Захлопнулось! Совсем…
Он знал, что мама сейчас снова будет плакать, что она и делала эти последние месяцы и дни.  И ему было очень жаль свою добрую и несчастную маму. Он понимал, что она не может быть счастлива, если несчастен он, её сын. А он действительно был несчастен, и ничего не мог с этим поделать. Ему было жалко не только маму, но и себя. Он оказался неготовым к этой злой реальности жизни, увы. И его мама – тоже. И лишь только папа храбрился  и старался держаться бодро. Но Славка-то слышал, как он тяжело вздыхал и  что подолгу стал засиживаться в ванной, типа принимая душ, чего никогда до этого с ним не случалось. (Ну не принимал он этот душ раньше так долго!) А из ванной выходил  уж каким-то неестественно воодушевлённым, нахваливая волшебную силу воды –« как будто родился заново».  И говорил это папа « в нос». Славка знал по себе, что когда человек плачет, у него сразу закладывает нос.  И Славка понимал, (что он маленький что ли, в конце-то концов?!), что папа там тоже только что плакал. А потому, как бы мама с папой не улыбались и чтобы не говорили в утешение Славке, он понимал – им сейчас не намного легче, чем ему, а может быть, и тяжелее.
 И потому Славка, опережая мамины слёзы, сказал:
- Мамуль,  давай поедим чего-нибудь вкусненького, проголодался ребёнок за ночь!  А то сейчас и  в животе всё захлопнется от голода – выпалил он неожиданно  для самого себя бодрым голосом, - блинчиков бы со сгущёнкой, мамуль!
Совсем недавно Славик стал звать маму «мамулей». В  самом раннем детстве звал её так часто. А потом, когда чуть подрос и пошёл в школу, то стал стесняться,  и мама стала просто мамой. А сейчас,  в эти  такие непростые дни, к нему вернулось это детское и такое тёплое слово – « мамуля». И он решил, что больше не будет стесняться его.
И пока мама на кухне разводила тесто на блины, пошмыгивая в такт стучащему венчику (Славка был прав – она снова плакала),   он  немного всё же дал волю  и своим чувствам. Слёзы текли  сами по себе.  У Славки рассеялся ещё один миф относительно незрячих людей. Он думал, что  у них нет слёз. Раз  нет зрения, то и слёз тоже нет. Но оказалось, что есть, и ещё как много-то!  Ему опять стало жалко себя, он уже тосковал по солнцу, по  свету, по парящим по небу птицам. Так много вещей, которые бы он хотел увидеть!  В той жизни Славка любил  находить высоко в небе большую падающую снежинку, заприметить её, как можно выше, а потом вылавливать открытым ртом. Но для этого не каждый снегопад подходил, но именно с  большими хлопьями, неспешно падающими на землю. Попав прямо в цель, снежинка там сразу таяла, и лишь изредка Славке удавалось ощутить её присутствие на языке, чаще всего она бесследно исчезала в Славке. А ещё он любил смотреть, как  в комнате при ярких солнечных лучах обнаруживалась целая вьюга из пыли, если, например, встряхнуть кофту или штаны. Еще тогда Славик сделал открытие, что пыль летит даже от самых чистых, только что постиранных вещей – от белой рубашки и даже от новой, только что купленной майки.   Он знал, что от шерстяных и хлопчатых вещей пыли намного больше, чем, например, от шёлковых. Все эти открытия Славка делал сам в силу своей природной любознательности и наблюдательности.  И вот теперь всем этим наблюдениям пришёл конец.  И как тут не плакать?! И это его воодушевленное настроение с блинами, конечно же, было напускное. Единственное, что ему хотелось сейчас – это побыть одному и выплакать своё детское горе.
После вот этих своих прощальных слёз  с солнечным светом, он долгое время  потом вообще не мог больше плакать. Как будто что-то сжалось в тиски в его душе. Он не мог плакать и не мог смеяться, не мог и не хотел. Он перестал интересоваться абсолютно всем, что происходило вокруг него. Больше у него не вызывали интерес ни насекомые, ни динозавры. К чему было так много знать и изучать всё это, если теперь он всё равно не видит?  Славка был обижен на весь белый свет. Временами эта обида выливалась на маму и папу, на кошку Мурку, которая неожиданно запрыгивала к нему на колени и он от этого вздрагивал.  Он был обижен на профессора, который не настоял на своевременной операции и не заставил родителей её сделать.  Но больше всего на свете он был зол на Ильку. Именно его он считал виновником своей такой большой беды. Ведь это он заехал Славке в глаз и по его вине он теперь слепой.
Временами злоба Славки затухала, и  опять на смену ей приходило равнодушие к жизни.  Он снова дни и ночи напролёт проводил на своей кровати, не интересуясь абсолютно ничем. Он не спрашивал у мамы, сколько сейчас времени и какое время суток. Он просто лежал так тихо и так безучастно, что перепуганная мама даже периодически заглядывала в его комнату, чтобы проверить – дышит ли, живой ли вообще.
- Сынок, пойдём прогуляемся, ведь нельзя же так целыми днями сидеть дома!
- Не хочу.
-Хочешь, я тебе почитаю?
-Не хочу!
- Сынок, хочешь тебе приготовлю чего-нибудь вкусного?
- Не хочу.
И много чего еще не хотел Славка. Даже дышать  и жить уже не хотел. Вот если бы можно было вот так, по своему желанию умереть, то он был бы только счастлив. Славка впервые в своей недлинной ещё жизни познал, что такое депрессия.
А временами  у него просыпалась какая-то запоздалая надежда на то, что ещё можно что-то сделать, что, может быть, ещё одна операция как раз поможет ему вернуть зрение.  И он начинал упрашивать родителей снова поехать к этому профессору на обследование, чтобы именно он сделал ему операцию на глаза.  Родители очень переживали за его состояние и понимали, что с этим нужно было что-то делать, как-то помогать Славику из него выкарабкиваться.  И они даже сами не знали, какое из этих его состояний больше всего их пугало – полная апатия к жизни или вот эти вспышки ложной надежды. Они переживали, чтобы он в своём детском горе не сошёл от этого с ума, чтобы не сделал с собой  что-нибудь плохое в минуты отчаяния и гнева.
Периодически к Славке приходили одноклассники и мальчишки со двора.  И,  конечно же, среди них был и Илька. Но все они так и не смогли увидеться со Славкой. Он не хотел никого видеть.
- Что приходят?! Чего им надо ?!  Пусть вот играют без меня в своих спасателей! Чем хотят похвастаться передо мной? Никого не хочу видеть!
Друзья, сделав несколько попыток повидаться со Славой, вскоре и совсем перестали навещать его. Да и чего, в самом деле,  приставать, раз у человека такое горе? Только душу ему бередить своими рассказами.
 В этих страданиях и мытарствах для всех прошли несколько месяцев. Но, к счастью, жизнелюбие  подростка постепенно стало брать своё и выдавливать из Славкиной души всю боль и отчаяние.  А потом Славик начал просто привыкать к этой новой жизни. День за днём. Неделя за неделей. Он учился ходить по квартире, учился  есть, умываться, одеваться без  посторонней помощи.  В принципе, было относительно не сложно, но только времени на всё это уходило в разы больше.  А ещё  сильно раздражало, когда он не мог что-то найти. Поэтому он сам  вывел для себя новое правило новой жизни – класть всё на свои места, не раскидывать вещи и самое главное – запоминать и держать под контролем, где и что находится.
Приходя постепенно в себя, он стал опять проявлять интерес к окружающему миру. Первые месяцы после трагедии  он совсем не выходил на улицу. Но постепенно его границы стали расширяться. Сначала он выходил на улицу с мамой.  Мама уже больше года не работала из-за  Славкиной болезни, а потому полностью была посвящена  ему.  Сперва они просто сидели во дворе, но постепенно неугомонная душа Славки желала всё больших и больших просторов. И они с мамой уходили от дома всё дальше и дальше. Постепенно к этим прогулкам стали присоединяться  и  мальчишки со двора.  И, некогда изгнанные им и непринятые, они совсем не держали на него зла, но, казалось, с удвоенной энергией, пытались услужить Славику.   Кто как мог. Кто-то просто приходил к нему домой, чтобы рассказать  последние дворовые новости, кто-то   помогал маме выгуливать его по улицам города. Теперь, когда  ярость Славки на горькую судьбу поутихла, он был несказанно рад всем мальчишкам. Только не хотел видеть Ильку, по-прежнему считая именно его причиной всех своих бед  и несчастий. Эта обида и злость просто разъедали душу Славы изнутри.
А что же Илья? Он очень – очень и без этого чувствовал себя виноватым. Втихаря от всех  плакал в подушку от отчаяния и жалости к своему другу. Нет, он не перестал любить Славку и очень скучал по нему. И вдвойне, втройне ему было больно от того, что именно он стал причиной его такой большой беды. Он мучился от этого, не в силах простить самого себя. Он знал, что Славка злится на него и даже не желает о нём ничего слышать и видеть. И всё это делало жизнь Илюшки ещё более горестной и безнадёжной. Он вспоминал то беззаботное время, когда они вдвоём со Славиком дурачились и выдумывали разные игры. Ни разу не было такого, чтобы им  было грустно или скучно друг с другом.  А теперь его самый лучший друг стал слепым по его, Илькиной,  вине. И бедный Илюша не находил себе места. Родители его видели душевные терзания своего сына и даже втайне от него сходили к Славику домой, чтобы поговорить с ним об этом. Но Славка оставался неприступен и только твердил своё:
- Так ему и надо! Пусть помучается! Сделал меня слепым!  Ему бы так!  Сам бегает по двору, в школу ходит, а я теперь из-за него дома сижу, как запечный таракан! Посмотрел бы я на него, если бы он ослеп!  Нет ему прощения!
Родители Славика только разводили руками в стороны, видя, как воинственно был настроен сын. Все их доводы о том, что нужно прощать людей, только ещё больше разжигали в Славке чувство гнева и мести. Оставалось лишь надеяться на то, что рано или поздно ненависть Славки поутихнет.