Девора

               


Жизнь  человека  в  обществе  подчинена  законам,  традициям,  культуре  в  любой  стране. Любые  перемены,  которые  происходили  и происходят, не  всегда  отражались с тем положительным результатам, которые ожидались, на  большую часть населения.  Ломались  старые устои,  привычная  жизнь, где  все  было  понятно  и правильно, вдруг  становилась  не  понятной и  от этого не правильной.  Новые  веяния  пугали  своей неизвестностью. Люди  с  трудом  и очень медленно  принимали  перемены.  Потому  что  перемены  касались не  только  быта, новых лозунгов, но  и  в первую  очередь  касались сознания  человека.    Работа  на  уровне  сознания  долгая,  но  политика  диктатуры  пролетариата  не  могла  ждать.  Верхи  понимали,  что  если  сейчас  не  взять власть в руки,  то они  проиграют. И  в ход  была пущена  машина ликвидирующая и  перемалывающая  всех  не  довольных .  Всех  кто  встал  на ее  пути.  Возраст не имел  значение.  Была  цель построить  новое  социалистическое общество  в  противовес  капиталистическому,  где  правит  не  капитал, а  общество людей.  Но  надо  было  чем-то пожертвовать.  И жертва  была  принесена.  Она  оказалась  достаточной для  утверждения  новой  социалистической системы.    
Постановление  Политбюро « О мероприятиях  по  ликвидации  кулацких хозяйств  в  районах сплошной коллективизации» Всего  за  годы  1930-1931, как  указано в справке  по  спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ, было  отправлено на  спецпоселение  381026  семей общей  численностью  1803392 человека. За 1932-1940  еще прибыло  489822 раскулаченных.
В  развитие  тезиса,  выступая 27.12.1929  года на  конференции аграрников - марксистов, Сталин объявил   о переходе  от  политике « ограничения эксплуататорских  тенденций  кулачества» к политике « ликвидации  кулачества, как  класс».  При  этом  подчеркивалось, что « наступление на кулачество  есть серьезное дело. Его нельзя также  смешивать  с декларацией  против  кулачества. Наступать на кулачество - это значит сломить кулачество и ликвидировать его. Вне этих целей наступление есть декламация, царапание, пустозвонство, все, что угодно, только не  настоящее большевитское наступление.  Наступать на кулачество - это значит  подготовиться  к делу и ударить по кулачеству, но ударить  по нему  так, чтобы оно не  могло больше подняться на ноги. Это и называется у нас, большевиков, настоящим  наступлением» Для  того, чтобы « …вытеснить  кулачество , как  класс» следовало « сломить  в  открытом бою  сопротивление  этого класса и лишить  его производственных источников существования и развития (свободное пользование землей, орудия  производства, право найма  труда и т. д )»  « никакая серьезная, а тем более  сплошная  коллективизация деревни» просто не  мыслима.

Попасть в списки кулаков, составляющие на местах, мог практически  любой  крестьянин. Масштабы были  таким, что захватили  далеко  не  только кулаков, но и многих  бедняков. Идеологической особенностью стало широкое применение термина «подкаблучник», что позволяло репрессировать,  вплоть до  батраков. Кулаки разделялись на три  категории:
1-  контреволюционный  актив,  организаторы  террористических актов и восстаний.
2 - остальная часть контреволюционного актива из наиболее  богатых  кулаков и полупомещиков.
3 - остальные кулаки.
Искусственное  выделение этих  групп и неопределенность  их  характеристик  создавала  почву для широкого  произвола  на местах. На  практике  в  число  раскулаченных   стали  попадать  и середняки  и  бедняки,  не  желающие  вступать в колхозы.  Хозяйственное имущество и постройки  должны  были передаваться  в неделимые  фонды  колхозов  в  качестве  взносов  бедняков и батраков  за  исключением той части,  которая  шла в погашении  долгов  кулацких  хозяйств  государству и кооперации.
«Крупные кулаки  и бывшие  полупомещики  активно  выступающие  против  коллективизации» -  их вместе  с  семьями  выселяли  в  отдаленные районы.
После ареста дела передавались на рассмотрение спецтроек,  представители  ОГПУ, обкомов ( крайкомов) ВКП (б) и прокуратуры. Члены семей 1-й и 2-й категории  подлежали выселению  в  отдаленные  местности  СССР или отдаленные данной области ( края, республики) на  спецпоселение.  Кулаки 3-й категории,  расселялись на  новых,  специально отведенных для них  за  пределами  колхозных массивов,  земель.
Осуществление  этой политике  было  поручено  специальной комиссии  Политбюро  под  председательством В.М. Молотова.
Справка.
В самом начале своей истории караимы являли собой группу евреев, отколовшихся от своего народа. Произошло это в середине 8-го века н.э.
В то время  Вавилония  стала частью арабского халифата. Евреи жили на территории, которую в наши дни занимают Ирак, Сирия и Иран. Точнее - на этой территории жила значительная часть, если не большинство, еврейского народа той эпохи.
Еврейскую общину мусульманского Вавилона возглавляли руководители  иешив  - крупнейшие раввины, наследники Учителей Талмуда (редакция Талмуда была завершена в самом начале 6-го века).
Для представительства перед властями вавилонских областей и всего арабского халифата избирали «политических руководителей» народа. Особого авторитета в еврейской среде многие из них не имели, но пользовались определенным почетом, а главное - были «вхожи в царский двор».
В середине 8-го века умер один из таких «политических руководителей», и на его место претендовали его ближайшие родственники - двое братьев:  Анан  и  Йосия. Первый превосходил второго ученостью и «знатностью», однако руководители  иешив заметили в нем черту, которая помешала им одобрить его кандидатуру. Он был высокомерен и презирал других.
Йосия не обладал такими знаниями и такими способностями, но был скромнее и добрее брата.
Когда выбрали  Йосию, Анан объявил, что не признает такое решение, и вообще раввины для него - не авторитет. Он создает «свою религию». (Краткости ради, упрощаю эту историю).
Анан выдвинул лозунг: «Признаем только Библию!». В основе новой религии оказался отказ от Устной Торы. Все это было откровенной чушью (сами, дескать, выбираем, что в словах Творца, то есть - в Письменной и Устной Торе, нам годится, что - нет) и не выдержало проверки жизнью. Ибо вскоре Анан придумал «собственную Устную Тору».
Уже через 10 лет Анан выпустил составленный им сборник постановлений, в котором законы Письменной Торы интерпретируются в духе настоящей Устной, но с точностью до - «наоборот»: основной принцип этой интерпретации - «все назло». К примеру, Анан не разрешил в шаббат пользоваться светом (огнем), и его последователи проводили субботу в темноте. Он позволил смешивать мясную и молочную пищу, запретив при этом употреблять… мясо животных и птиц (исключение составляли олени и голуби)…
Придуманным людьми религиям сложно выдержать проверку временем. Религии караимов это не удалось. Не прошло и ста лет, как караимы фактически стали не евреями - и по мировоззрению и по образу жизни. Но генетически некую связь с евреями они сохранили. Впрочем, к 12-му веку большинство караимов растворилось в среде мусульман, особенно - турок.
Небольшая группа караимов обосновалась в Турции, а оттуда переместилась в Крым.
Другая - перебралась в город Лод (на Земле Израиля, в то время - провинция арабского халифата).
В 13-м веке литовский князь Витаутас пригласил караимов в Литву (одновременно в Литву он пригласил и евреев). К 20-му веку в мире насчитывали около 10-ти тысяч караимов. В основном, в Крыму и Литве. К нашему народу они не имеют никакого отношения.
Интересно отметить, что при Гитлере перед учеными третьего рейха была поставлена задача - выяснить, распространяется ли на караимов «окончательное решение еврейского вопроса», попросту говоря - подлежат ли караимы, как все евреи, уничтожению. Представителям караимов удалось доказать дотошным немецким ученым, что они – не евреи. И фашисты их не преследовали. Более 30-ти лет назад мне довелось побывать в литовском городке под названием Тракай - в одном из двух мест проживания караимов в бывшем СССР. Видел и их «дом моления», который они именуют «синагогой». Часть их молитв - на иврите (?!). Но никто в Тракае этого языка не понимал - они умели только читать. Субботний вечер они проводили в темноте.
Особых симпатий к евреям, кстати сказать, караимы никогда не испытывали. Но это уже так - к слову…
Автор текста Элиягу Эссас

Традиционными местами проживания караимов являются Крым,  некоторые города Западной Украины (Галич, Луцк) и Литвы (Тракай, Паневежис).
араимский язык относится к кыпчакской группе тюркских языков. Лексический состав караимского языка отличается значительным количеством гебраизмов. Традиционное караимское название языка: Лашон Кедар(др.-евр. ;;;; ;;; — «язык кочевников»[9]), Лешон Татар (др.-евр. ;;;; ;;; — «язык татар»[10]), татарское наречие[11], турко-татарский язык[12]. Различаются северный (тракайской), южный (галичский) и крымскийдиалекты. Крымский диалект караимского языка заметно отличается от диалектов караимов Литвы и Западной Украины. В настоящее время все диалекты караимского языка, за исключением тракайского, практически исчезли[13].
Трагические события коснулись и одну из семей  караимов.  Жили они на востоке  Крымского полуострова, в деревне,  Семь Колодезей (ныне поселок Ленина), что расположена  между г. Феодосией и г. Керчью. Эта  станция,   Семь Колодезей  была  введена в эксплуатацию в 1900 году и находится на железнодорожной линии  Керчь-Владиславовка.  Станция обслуживала  поезда дальнего следования и пригородные.  Земли   на  котором   находился поселок  были  безводны,  но   в  последствии   там  были найдены источники пресной воды.  Об этом  гласит легенда:   

Жили  когда-то в безводной керченской степи  три чабана - отец и два сына. Весной, когда шли дожди, степь оживала, овраги и долины наполнялись живительной влагой; ярко зеленели  растения и тянулись к ласковому солнцу, пели птицы, радовались люди.
Но  вот  все  выше и выше поднималось солнце, все жарче и жарче становились его лучи - наступало знойной лето с беспощадными суховеями. Тогда испарялась влага, высыхала и трескалась земля. Палящее солнце сжигало всю красоту весеннего ковра.
-Пить.
Улетали прочь птицы.
Пить.
В отчаянии просили люди.
И вот когда запасы воды подходили к концу, сидели  чабаны в степи,  словно скифские бабы, угрюмые и молчаливые. Надвигалась беда. Что делать? На  север пойдешь - море увидишь, на юг пойдешь - тоже к морю  попадешь, везде вода. Но не напиться ею, соленая, горькая к жизни не  пригодная.
-  Не  бывает  так,  чтобы под землей не  текла вода, --  задумчиво проговорил отец. – Течет,  она  так,  как  течет  кровь в живом теле. И чтобы увидеть её, надо вырыть колодец.
- Что  ты  отец,  выдумываешь,- отозвались сыновья.- Если  бы под землей была вода, она  сама бы вышла  на поверхность.
- Не  все  само делается, - ответил отец,-  иногда и руки надобно приложить.  Берите лопаты.
Чабаны сняли  круг порыжевшего дёрна и  лопатами  стали копать щебенистую глину. Ни пылающее в бледном, выцвевшим небе солнце, ни острая жажда не  остановили их..  Гора  красноватого грунта росла, яма углублялась. К вечеру чабаны выкопали  яму почти  в  два человеческих роста, но воды не было.  Воды не было и во втором  вечер  и на третьем, пятый, седьмой.
- Ты  отец плохое  развлечение  для нас выдумал, - начали роптать сыновья - от работы жажда усиливается, а воды все нет и нет.
- Не ради  развлечения мы работаем дети, а ради Жизни на этой Земле - возразил уставшим голосом отец. Не  смотря, на  свои  преклонные годы, он работал не меньше сыновей. -  Я верю в то, что вода под землей есть, я слышу её.  Значит, не там копаем, где нужно, значит, надо копать в другом месте.
И чабаны стали  копать второй колодец. Но и за  следующие семь дней вода не  показалась на поверхность. За вторым появился третий колодец, потом четвертый, пятый, шестой. И ни  в одном из них не было воды.  Копая седьмой колодец, отец и сыновья  были настолько измучены, что даже не разговаривали, а  молча   долбили сухую  крымскую землю. Вечером они падали на комья глины, будто мертвые. И только утренняя роса освежала их, и они снова брались за лопаты. В последнюю ночь старый чабан уже не в силах был вылезти из колодца, откуда он подавал грунт наверх, и остался там на ночь.
Подложив кулак под голову, он  крепко  заснул. И видит он сон. Ему снится  вода. Чистая, прохладная, она наполнила все семь колодцев и разлилась по степи шумными и быстрыми ручьями..  Ожила напоенная водой крымская степь, запела тысячами птичьих голосов. Сыновья  обливали друг друга водой,  смеясь и приговаривая:
- А прав был наш отец!
Проснулся чабан,  потрогал вокруг себя землю и лицо его просияло. Земля была мокрой.  Близко вода - подумал он.- Завтра её увидят сыновья и обрадуются. Теперь и спать можно со  спокойной душой. И чабан уснул глубоким сном.  Утром один из сыновей опустил ведро в колодец, чтобы отец наполнил его грунтом. Но  странно. Ведро ударилось не о твердое дно, а плюхнулось на что-то упругое. Заглянул сын в колодец и увидел там небо и свое отражение.
-- Вода!!! - что есть мочи закричал он. Подбежал к нему его брат, тоже заглянул в колодец и закричал  на  всю  степь:
-- Вода!!!
Бросились братья ко второму колодцу, к третьему, к четвертому—в них тоже была вода. - Что за чудо! Все семь колодцев были наполнены  водой  прохладной. И показалось молодым людям, что все вокруг изменилось, повеселело. И солнце перестало  так немилосердно  жечь, и небо стало более голубым, приветливым и подул свежий ветер, так, что стало легче дышать.
--А  где же отец?- удивились братья. Они долго ходили по степи и звали отца. Но он не откликался. Так они и не  узнали, куда исчез отец. Люди говорят, что он превратился в родник, который наполнил все семь колодцев живительной водой.
Глава семьи Самуил Давыдович Коген имел  в  своем владении большой участок земли, на котором  рос  фруктовый сад.  Была мельница и мукомольное дело давало не плохой доход. Дом  был добротный и отличался от других. Вскоре в г. Феодосии был куплен участок под строительство  двухэтажного дома. Дом и  сегодня,  спустя 100 лет смотрится богато. Выделяется своей архитектурой. Жена  С.Д.Когена,  Эстер Моисеевна вела домашнее хозяйство. Росли  две дочери.  Обучение у них  было домашним , для этого были приглашены гувернантки.  К 1930 году   Советская диктатура стала крепчать. А после постановления о ликвидации кулацких хозяйств  проводилась конфискация имущества, скота, хозяйственных и жилых помещений, семенных запасов. Все передавалось в фонды колхозов в качестве взноса бедняков и батраков.
Дом в Феодосии у семьи  конфисковали еще до  событий  30-х годов.  В  деревне Семь Колодезей в фонд колхоза были изъят земельный участок на котором рос фруктовый сад и мельницу. Но  дом  для проживании, семье оставили. В  последствие Самуилу Давыдовичу предложили  возглавить работу на мельнице, так, как лучше его никто не знал  эту работу. Ему  разрешили  иметь кучера и лошадей с линейкой. Жизнь  вошла в  спокойное русло. Но разговоры о новой власти, о переменах не  стихали. Многие не понимали, особенно старшее поколение, разрушение уже  устоявшегося уклада жизни, традиций. Не  видели в чем смысл нового  строя. И сопротивлялись. Кто-то уничтожал хозяйство,   кто-то ударялся в бега, кто-то свое непонимание         и возмущение   одевал в слова и доверительно делился с окружением. Самуил Давыдович не был исключением. Он  не  оказывал сопротивление новой власти, но и не поддерживал её. Видя, как не по хозяйски распоряжаются новые хозяева с конфискованными землями, имуществом душа его болела. Держать в себе  такой груз было тяжело, и по  своей  наивности веря в честность и преданность  кучера,  открывал свою  душу  надеясь найти  поддержку.  Кучер  кивал головой, соглашаясь. За свою не  осторожность он  и поплатился. Человек не  всегда может увидеть причинно-следственную связь.  И когда  в одну из весенних  ночей в дверь  постучали, и на пороге  стоял  кучер  с  несколькими  мужиками, Самуил Давыдович не сразу понял, а потом не  мог  поверить  в происходящее. Семью  закрыли  в одной из  комнат. А  не прошеные гости  устроили грабеж и погром. Хозяин не  оказывал сопротивления. Он недоумевал. Что  происходит  с  людьми, вчера были  добрые отношения, а уже сегодня они  считают  тебя  своим классовым врагом.  Впоследствии  он  узнал.  Что его  семья  числится  в  списках  на  выселение с конфискацией дома , как  семья  кулака. А значит  классового врага. Был  произведен  арест  и семью  выслали в Приморский край, Архангельской области. И глава семьи с женой и двумя дочерьми, Гулев-23 года и  Девора-16 лет отбыли в далекий, холодный край,  и оттуда  вернется  только  одна  Девора, пережив  все тяготы  ссыльного  человека. Судьба  совершила крутой вираж, и жизнь  пошла  уже совсем по другому руслу.  Все было не  знакомое,  чужое. Они не были  готовы к таким резким переменам ни  психологически, ни духовно, ни морально. Из  теплого Крыма в заснеженную  Архангельскую область, остров Жижгин  расположенный в  Белом  море. Климат там суровый ветра постоянные.  Деревья не  растут выше 3-5 метров, но бывают и 7 метров, с сильно  деформированными  стволами. Их еще называют «танцующие березы».
Со  дня  их  прибытия  им  сразу  определили  работу на  лесоповале.  Потом  старшую дочь  Гулев  перевели  в контору одного из  предприятий.  Главе  семейства  приходилось выполнять  любую  работу.  Мать  по  состоянию  слабого здоровья оставалась  дома на хозяйстве.  Да  и как  она  могла  быть здоровой,  видя и понимая, что  судьба  её  семьи  предрешена. Послали  их на  гибель. И  её  дочери никогда не  познают  счастья  материнства.  А  она  никогда не  услышит  смех  своих  внуков.  Сердце  её  сжималось от боли за  разрушенное  будущее.  Его  больше  нет.  Есть  только  прошлое,  и обрывается путеводная  нить, ведущая  через  настоящее  к  будущему.  Разве  она  для  такой жизни  родила  своих  девочек.  Чтобы  они , её  любимые, жили на  краю  света  под  свинцовым,  холодным небом.  Ловя их  молчаливый   полный ужаса и  страха  взгляд,    мать готова была забрать  себе всю  их  боль.  Все  рухнувшие надежды. От  безисходности  душа  стонала и рвалась на мелкие  кусочки черно-серого цвета.   Другие цвета, цвета радости душа забыла. Она  тайком плакала, не  смея  ни  с  кем  поделиться  своей  печалью.
Их  разместили  в бараке с другими семьями. Общая обездоленность сближала и в тоже время  отталкивала. Наученные горьким опытом, многие остерегались наговорить что-то лишнее. Но  жить  приходилось  всем  вместе  и люди  учились  общаться,  не  навязывая  свое  общение. Несколько лет  семья  проведет в бараке, пока им отведут  отдельную комнату. Человек познает жизнь  в  контрастах. Эта  одна  комната  принесла  столько счастья, что они  на  время  забыли  свою обиду за те лишения, которые им приходилось  преодолевать.
В 1939-1940-х годах  первая волна  или частичная  реабилитация,  связанная  с  прекращением  массовых  арестов,  пересмотров  ряда  дел  на  арестованных  и осужденных. Но  они  еще  остаются  на  острове.  Девора,  ведет дневник,  тщательно  пряча  его от посторонних  глаз.  Живя уже   в  одиночестве,  она  часто  вспоминала  свое детство, юность.  Ведь  там  осталось  её  настоящая  жизнь,  детский  смех и родные рядом.  И  мама, и папа, и старшая  сестра все  сидят за обеденным  столом. Она  не  могла  уже  плакать,  все  слезы  были  выплаканы.  Девора пишет:
Не  забываю островок,
Куда,  заброшена  судьбой,
Как  ветром сорванный цветок.
Одна. С невинною душою,
На  нем  я  потеряла все-
Любовь, родных, надежду, веру….
Накануне  отъезда  из  поселения,  Девора записывает:
К тебе я снова прибегаю,
Чтоб  передать свои мечты,
Что значит счастье - я не знаю,
Но все! Уж отцвели цветы.

Как злой преступник в заключенье,
Весну и лето провела,
О боже! Дай ты мне терпенья,
Иль  смерть. Мне жизнь не мила.

Нет жизни. Лето на  исходе,
Горят последние лучи,
Жизнь - покоренная  природа,
Душа, не плачь и не кричи.

Твои бесценные стремленья,
Твой жалкий смех, твои мечты…
Нет больше и любви  возврату,
Не  расцветут уже цветы.

Под маской разных  впечатлений,
Под  гнетом  алчной суеты,
Ночь - рой ужасных сновидений,
И нет  ни  в  чем  уж красоты.
11.01 1948 год



«Чем  заглушить  тот  душевный  огонь, этот,  не смолкаемый  шум?  Там много  прожито, хорошие года ушли, ушли  тихо,  безвозвратно, не  оставив  следов  своих. Одна, мне не за кого  опасаться, не о ком  беспокоиться. Для  чего  я  жила, кому, что  отдала на  протяжении  стольких лет? А теперь она  отняла у меня цель жизни. Люди  теряют.  Мне  нечего терять,  я  ничего не имела. Но, кто в молодости  не  мечтает о будущем, какая девушка не мечтает  стать матерью? Кто, как не ребенок дороже всего на свете? Но судьба не довела меня до материнства. Расставаясь с детством, я  рассталась и с волей. Человек без роду, без племени, без воли.
А какие светлые, какие радужные мечты были  в юности?  Хотелось быть матерью, иметь то, что является  самым дорогим для  всего живущего.
Теперь все  стало невозможным, а возможны только одни  страдания, быть все-время одной, не имея друга. Что  такое любовь? Что она дала мне, кроме муки. А  я  верила в любовь, я и теперь верю, что любовь вернется ко мне.  Но вернется с опозданием. Счастья,  которого я ждала, уже не будет.  Но молодость  еще не прошла, последние лучи особенно яркие, хотя в них нет тепла. Но и любовь на закате тоже бывает яркой. Вот такую яркую разделить  надо  с открытыми глазами, чтобы можно было разделить все. Всё,  лучи догорают.
11.10 1948 год.
Она не  знала, что её ждет. Как начинать другую, совсем другую жизнь. Ей  35 и она не забыла свою Родину. Её душа стремиться в Крым. И она спешит,  оставить все свои воспоминания, все те годы, что провела в чуждом для неё краю и  отдать бумаге. Запечатлеть свое первое и последнее путешествие  вопреки её воле. Оставить на бумаге всю свою боль и печаль. И ворваться в новую, незнакомую  ещё для неё  жизнь, полную  новых впечатлений и эмоций. В Крым, быстрее в Крым…
Дневник  Деворы.  Она писала его от третьего лица карандашом, боясь, что  будет обыск, и его отберут. Имена она изменила. Сестра была названа Ольгой, а себе дала имя   Анна. Я взяла на себя смелость и в дневник вернула  настоящие имена. Чтобы читателю понятней было, и он смог более ярче,  прочувствовать дух той эпохи. Вернее  начало  нового времени.
…..На левом берегу Северной Двины.  Напротив города Архангельска  у причала   стоял пассажирский пароход  «Ястреб». По его трапу  поднимались женщины и старики, неся на себе всякий домашний скарб.  Мужчины  встречались редко. Вот  идет женщина с грудным  ребенком. Высокая, красивая девушка с двухлетним сынишкой. Следующая девушка  средних лет. Высокая.  Стройная. На увядшем лице следы былой красоты. Рядом с ней такая - же  высокая,  но слишком худая и бледная - это вторая дочь, позади, шел отец. Семья  выделялась  своим национальным  колоритом.  Девушка с мешком пошла по палубе к  каюте, которая уже была переполнена народом.
- Подождите,  пожалуйста. Я открою  каюту - услышала она голос подошедшего матроса. Через  несколько минут девушка спускалась в просторную каюту, которая быстро наполнялась пассажирами.
-- Куда же направлялся пароход? -  этот вопрос тревожил  всех,  но никто  ни  смел его  задать.   А     «Ястреб» дал последний гудок,   отчалив от берега, пошел вниз по реке и вскоре вышел в открытое море. Далеко  позади,  остался  берег. Лишь изредка с левой стороны на горизонте можно было заметить темную полосу  лесистого берега. День шел к концу, а майское северное солнце все еще стояло высоко и освещало не известный путь сотням пассажирам.  Не заметно наступила ночь, теплая погожая. У кубрика матросов зазвучала гитара, привлекая молодых. Играл тот самый матрос, Михаил - так он представился, когда открывал каюту. Подходили девушки и многие из них  впервые были на пароходе и матросы с удовольствием показывали им его. Оживленный разговор, девичий смех разносились по палубе, уходя по глади воды.
Далеко за полночь вернулась и  Девора в каюту к родным. Хорошо ей было рядом с ними, и страх уходил, таял. Но тревога не покидала и она  не смогла заснуть.  Рано утром она вышла на палубу и всматриваясь в холодную воду поняла, что она не похожа на воду Черного моря, у берегов которого она родилась и жила.  Здесь море было иное, его металлический цвет отталкивал. Берега не было видно. Стало грустно. Подошел боцман, латыш, высокий и с каким-то шепелявым акцентом спросил:
-- Девушка, куда и зачем Вы едите? Мы  и сами не знаем курс  парохода.  А вот Ваше будущее предполагаем. Вы  так молоды и красивы. Жаль Вас. Во  время выгрузки я могу спрятать Вас,  и  Вы вернетесь в Архангельск. Там  сможете найти работу или пойти учиться. А  может наша команда  сможет заменить Вам семью?  Слышали вчера, как Михаил играет на гитаре. Мы его  уважаем. Девушка не губите себя, Вы еще так молоды…  Здесь сообщение очень плохое, климат ужасный и грубое не развитое население.  Пожалейте себя.
Девора  согласилась бы вернуться, но не одна. В её шестнадцать лет, казалось, что 47-няя мать  уже старая, а об отце, который старше матери на 7 лет и говорить нечего. Сестра Гулев, она такая слабая. Разве можно бежать, оставив их. Она сейчас самый сильный человек в  их семье.
К месту назначения пароход подошел  часам к 10-ти утра и издал несколько протяжных гудков, вызывая лодочников для высадки пассажиров.  Недалеко виднелся песчаный берег. Пароход  стоял на рейде.  Вот одна за другой подошли несколько лодок. На палубу поднялись парни и девушки. Их одежда Деворе показалась странной. Курносые сапоги завязаны у самых колен,  у девушек широкая юбка, подвязанная шерстяными поясами. Парни в вязанных шерстяных рубахах. Косы девушек были убраны в разноцветные ленты. Да, что-то дикое казалось в этом наряде. Девора поднялась на верхнюю палубу.  Здесь с ней заговорил капитан. Речь шла о местном населении. Сам капитан был черноморец, а пароход  «Ястреб» из Одесского порта, в прошлом году обогнув всю Европу, вошел в Белое море. Стоя на верхней палубе, оба смотрели. Как в лодки садились пассажиры и направлялись к берегу. Вдруг послышалась ругань и тут же.  С докладом подбежал Михаил: « Товарищ капитан! Комендант грозит побоями одному старику, он дал ему пощечину» Спокойное лицо капитана изменилось,  и он велел передать. Что не потерпит хулиганства на борту судна.  Для усмирения на пароходе  имеется гауптвахта.
На  одной из последних лодок  Девора  с семьей переправлялась на  берег. Где уже сидели на своих сундуках и тюках.  Высадившиеся первыми  пассажиры. Их тут же обступили местные молодцы. Их одежда была такая же, как у тех девушек. Только косы были уложены вокруг головы,  а поверх одеты были  своеобразные  чепцы.  Они ,  приветливо   приглашали   приехавших   к  себе  домой.   День,  29 мая совпал  с церковным праздником Вознесения, и поэтому, селяне были одеты нарядно.   
В доме полы были чисто вымыты и после двухмесячного  скитания,  оказаться  в чистой избе и пить душистый чай из самовара с северным печеньем, кулебяками казалось раем не земным. Хозяйка, что пригласила Девору с семьей ,  была  высокой,  красивой,  лет  около тридцати.  Похожую на русскую  женщину,  описанную еще  Некрасовым « Пройдет, словно солнцем осветит, посмотрит, - рублем одарит!» Так говорила о ней сестра  Деворы, Гулев.   Хозяин был много старше жены.  Спокойный, рассудительный.  Он участвовал в гражданской войне и повидал не мало.  Два дня стоял на рейде пароход « Ястреб» выгружая груз. Несколько писем Девора успела написать родственникам и друзьям, чтобы отправить с пароходом, который отчалил на третий день. Жизнь Деворы разделилась на прошлое и не известное  будущее,  и оно пугало её.  На  одно из её писем мальчишка  сверстник писал: «Неужели нельзя  спасти тебя? Я на все готов» Но Девора решила безропотно  нести  свой тяжелый крест. Проходили беспокойные  дни и томительно светлые ночи поглощенные  фантазиями с мыслями о светлом будущем. Легко побеждались невзгоды. О, бесценная юность! Только ты так умеешь верить и ждать.
Тяжелый физический труд на берегу Белого моря, в болотистом лесу сильно  утомлял  Девору. Но это не мешало ей обращать внимание на прелести  северного края,  и она полюбила  это холодное  Белое море.  Часами могла она сидеть на камнях у самой воды и все думала о жизни. О счастье. Почему так сложилась судьба её  и родных. Может было бы лучше, если бы жили в другой стране? Реальность жизни переплеталась с иллюзиями.
Тихо плещутся волны о берег морской,
Призывая уютным шептанием,
Приходи, отдохни от невзгоды земной,
Успокою тебя я качанием.

Я стою и спокойно гляжу на прилив,
Он мне душу совсем не тревожит,
И меня, как и всех,
Украдет, в свое время и сгложет.

Но, как в море ворвется могучий силач,
И, как рыцарь ко мне обратится,
Я силен, ты млада и любви ты полна,
Говори, к чему сердце стремится.

Ты не бойся меня и ко мне подойди,
Дикой лаской с тобой поделюся,
На руках понесу и на дно уложу,
И к тебе с поцелуем склонюся
Долго, долго смотрю, подойти ли к волнам,
Все равно исковеркан весь путь,
Но стремлюсь я к борьбе, не поддамся тебе
Буду жить, и бороться с судьбою.

Если знала бы я, что мне больше не быть,
Победителем зла и несчастья,
Я пошла бы к тебе, проклиная себя,
Свою жизнь, свое горе и счастье.
Так  писала  Девора в  свои 19 лет,  под впечатлением бесправия происходящего с поселенцами. Еще  живя в селе, она терпеливо ждала, когда отец отправит её учиться.
Меня  к науке подведите,
Ученье - вот кто мой кумир…
Но вместо долгожданного образования. Девора в легкой одежде и рваной обуви, сырой осенью работала на вырубке леса, не зная благодарности.  В большинстве случаев работать приходилось верст 15 от родных. Живя в лесных избушках, по несколько человек в комнате. Так проходила неделя, а в субботу вечером  Девора торопилась к семье, мучимая мыслями,  не случилось ли,  что с матерью. Тревога была не напрасной. На поселении, на матраце  брошенного на пол  мать мечется с высокой температурой. Доктор обещает придти. Но не пришел еще.  Девора отправляется за врачом, но прием уже заканчивался.  Девора робко  постучалась в дверь и сразу вошла,  --  Юрий Дмитриевич маме плохо, пойдемте к нам.
- У мамы вашей крупозное воспаление легких, в таких условиях Девора, её не вылечить. Ваша мама лежит на полу, дверь поминутно открывается, сквозняки. Понимаете?
В глазах Деворы застыла мольба о помощи.
-- Хорошо - согласился доктор, сейчас пойдем. Девора вышла в коридор, и опустив печально голову, остановилась у  подвешанного  фонаря. Доктор вскоре вышел, и   взяв Девору под руку решительным шагом направился к больной женщине. Осмотрев её еще раз, он отправил её в больницу, поместив в свою палату. Доктор провел у постели больной всю ночь, не доверив санитарке. Деворе остаться он тоже не разрешил. Но после работы Девора побежала в больницу к маме. Услышав от доктора, что ей уже лучше, она успокоилась. А через два дня друг доктора Юрия Дмитриевича, приехал на участок. Девора обрадовалась, увидев его и подбежав, спросила о здоровье мамы. Он её успокоил, сказав, что поправляется и вспомнил, что как-то летом провожал её  домой. Около дома ему хотелось постоять, поговорить со скромной, не по годам развитой девушкой.  Но она не поддержала его желание сославшись, что хочет спать и ушла.  Девора тоже помнила тот вечер и по происшествию времени, эти воспоминания вызывали только смех. Тогда она постеснялась остаться наедине с Лисицыным. Ей казалось, что она влюбилась в него и всю ночь провела в фантазиях. А когда утром встретилась с ним на работе, то от вчерашней влюбленности ничего не осталось. И они стали  хорошими знакомыми.
Вскоре в лесу выросло несколько домиков для переселенцев. Селили по две семьи в одну комнату. Теснота вызывала склоки. Семья Деворы поселилась с другой семьей из трех человек. Отца, мать и сына Шуры. Высокого, красивого парня. Потом к ним приехала и дочь Нюська с маленькой Тамарой. Муж Нюськи ходил на судне и очень редко заезжал к своей молодой жене и новорожденной дочке. Заботу о внучке взяла на себя бабушка. Часто в лунные, зимние  вечера, набросив на плечи мамину шаль, Нюся с  Деворой уходили к подруге или гуляли по опушке леса. В однообразной жизни, когда нет никаких других развлечений кроме работы, летом по колено в болоте, а зимой по пояс в снегу,  летели  годы, проходила жизнь. В клубе маленького лесного поселка организовался драматический кружок, и молодежь приняла в нем участие. Редко кто оставался дома. А между тем Девора хорошо умела шить. Но шить было нечего. Но, начальник  прознав о Деворином умении попросил сшить одеяло. И Девора урывками, после работы  красиво расшивала узоры на одеяле. В один из таких вечеров к ним заглянул почтальон, уже старичок по возрасту:
- Чья это работа? — Удивленно поинтересовался он, и тогда  мать  указала на  Девору и добавила с гордостью:
- Это наша родовая традиция национальная!
- Деворочка, да можно ли поверить? Когда я впервые заметил тебя на пароходе, мне показалось, что ты можешь только смеяться. И подумал: » Бедное дитя, не знаешь, что тебя ждет, куда ты едешь, а веселье не покидает тебя. Да, жизнерадостный ты человек»
Прошел год.  Деворе исполнилось 20 лет и что-то в ней надломилось, появился неизвестный для неё страх. Окружающий мир заиграл не цветными красками, а  превратился в  черно-белый. Появилась не решительность. Зимой, когда море замерзло, Девора в свой очередной отпуск пошла к сестре. Гулев  жила далеко. Надо было вначале пройти 18 км. До очередного поселка. А потом еще 7 км по замерзшему морю. По пути Девора зашла к доктору Юрию Дмитриеву, ибо состояние здоровья      сестры её тревожило. Когда-то Девора была увлечена им. Ей казалось. Что она его любила. Но на его предложение ответила отказом. Сама не понимая причину  этого отказа. Ей казалось, что мама будет против смешанного брака. Она знала, что мама по натуре настойчивая, как  впрочем, и все  караимцы.  Да и Деворе тогда было 17 лет. Юрий Дмитриевич вскоре женился на молоденькой Любе из Астрахани. Но жили они, как заметила Девора не дружно. И вот зайдя к нему в кабинет и сидя напротив него, она впервые пристально посмотрела ему в глаза и обратила внимание на цвет его глаз. Он был на девять лет старше. У них, с  Любой родился уже ребенок и пригласив  Девору  к себе, Люба показала сына в пеленках. Выйдя из  гостей,  она быстрыми шагами направилась к подруге, у которой остановилась. По дороге ветер развевал полы её расстегнутого пальто, холода она не ощущала. Её растревожила встреча. А ведь она могла быть на месте Любы, если бы приняла предложение Юрия. Но уже поздно. Утро выдалось морозным и ясным.  Девора продолжила свой путь к сестре. Прожила  она у неё две недели, и вновь Девору по возвращению ждала обыденность, серость трудовых дней. И только по удлинившимся дням можно было понять, что близится весна.
Трагический день 16 апреля 1934 года, понедельник начинался, как обычно. Рано рассвело. День обещал быть ясным.  Девора торопилась на работу.  Отец остался проводить маму к старшей дочери, Гулев лежала в больнице. На следующий день Деворе сообщили ужасную вещь, что мать замерзла. Она не дошла двух километров до поселка, застигнутая начавшейся пургой заблудилась. Какой-то непонятный звук издала она, стиснув зубы, и побежала домой. Но сразу не смогла зайти. Завернув за дом, уйдя подальше от чужих глаз, она бросилась на изгородь и зарыдала. Все, что угодно, но не такой утраты. Мама, её любимая мама останется навсегда в этом чужом краю. Как рано ты покинула свою ласковую, и дерзкую дочь. Ушла с улыбкой. Ушла и не вернулась. Из соседнего дома вышла молодая девушка и завела Девору к себе. Вечером пришла сестра. Девора вышла навстречу, и  увидев на санях гроб, упала, словно кто-то ударил сзади по коленкам.  Все ,  трое  отец с двумя дочерьми,  -  провели  печальную ночь в пустой комнате, потерявшая тепло материнской любви. Утром гроб с телом матери привезли домой и открыли. В нем лежала худенькая  мама. Её было 52 года.  Девора села у гроба и взяла закостеневшие руки матери. Ей впервые пришлось так близко находиться к покойнику. Руки были холодными, но щеки розовые. На всю жизнь врезались слова отца. Обращенные к жене - «Что ты сделала?»-отец плакал…
Дни пошли своим чередом. Заботливые руки отца ухаживали за могилкой. Она покрылась зеленой травой. Зацвел шиповник. Сестра жила далеко, отец уже стар. А Деворе только 20 лет. Но она не чувствует себя молодой. Жизнь состарила её, любовь прошла стороной. Здоровье? Она и сама не поймет. Почему после тяжелой  физической работы от рассвета до сумерек, она не может уснуть крепким сном. Девора боится подушки - страшные видения одолевают её воображение. Не отдохнув за ночь, утром рано она встает и идет на работу. А в выходные дни,  которые не так часто выпадают ,  Девора с молодым соседом, у которого умер отец, ходили на кладбище. Девора мечтала вывезти тело матери из этой глуши, если не ляжет рядом с ней. Но не суждено было случится,  ни тому, ни другому. Могила  матери обнесенная деревянной  изгородью, осталась на пригорке. А Девора с отцом через год переехали жить к сестре. Жизнь  здесь была цевилизованней. Маленький заводик, электрический свет. Изредка на рейде стоял пароход, своим гудком пробуждая новые чувства.
Шел 1935 год.  Деворе 22 года. Но ей казалось, что молодость уже прошла, любовь уже не возвратится.                И снова тянулась вереница серых дней похожих друг на друга. Деворе не нравится такая жизнь, и её пылкая натура жаждет борьбы. Ей хочется вольной жизни,  а здесь, за «водяной решеткой» на пяточке этого маленького острова в 15 км в диаметре, хотелось вздохнуть полной грудью.
Судьба готовила новые испытания. Её единственная сестра заболела, и у неё признали туберкулез. Надо её лечить. Спасать ей жизнь.  Но, как лечить? Когда за врача, здесь фельдшер,  а питание - хлеб, иногда молоко, масло бывает редко. Что делать? Девора теряла рассудок. Ей не под силу была забота после утомительного рабочего дня, ночью она работала часто, подрабатывая на питание сестре.
Вспомнилось. Когда еще Гулев работала в конторе они еще с одной подругой из расчетного отдела сидели в обеденный перерыв в заводской столовой. Вдруг вошли молодые парни с парохода.  Гулев обратилась к девушкам: «Смотрите, какой красивый парень. Тот, что с усами» Девушки засмеялись: « Недаром с него производят вычеты. Как вам не  стыдно  даже обращать внимание на таких, у которых такое прошлое?»  - вспылила Девора. Вечером зашла Берта и с хохотом стала рассказывать:»  Девочки, вот . как можно оклеветать человека, ведь с того парня высчитывают не алименты, а за плохо доставленный груз. Теперь удерживают со всей команды. Кто-то из них прошляпил» После этой новости Девора   по другому  посмотрела на парня. Да он был красив. Такие,  нравились девушкам.  И Девора полюбила..
Ранней весной её отправили в колхоз на материк, где она проработала до поздней осени. Туда к ней приехали сестра и отец. Который был уже на пенсии. В колхозе  еще была страда деревенская, так ярко описанная Некрасовым. Только здесь было еще болото. Топи и белые ночи, не дававшие конца рабочему дню. Некрасова Девора любила больше других поэтов. Её жизнь напоминала ей жизнь, о которой писал поэт, а еще любила за доступность и простое понимание стиха. За простоту слов.
Вскоре Девора с отцом похоронили Гулев. Потом уже одна Девора хоронила отца. В 1948 году с освобождением она едет на Родину в Крым. Там  остались многочисленные родственники.  Они пришли ей на помощь. И она строит планы. Как начнет новую жизнь. Но этим планам не суждено было осуществиться. В то послевоенное время «Крым был» условно закрытой областью и прописаться она не смогла. Больше семи дней она не имеет право проживать в Феодосии.  Девора делает короткую запись выразив всю свою обиду и отчуждение:» Жизнь стала страшной, когда любимая Родина- цветущий Крым - стал для меня чужим и немилым» Девора уезжает в Брянск к  тетке. Там она остается до 1954 года. С передачей Крыма Украине ей разрешают поселиться в Феодосии. И она выполняет волю родителей и выходит замуж за караима Исаака Соломоновича Ходжаш. Человека простого. Работящего.  Тридцать лет они прожили вместе душа в душу. В 1986 году муж  умер.  В одном из писем родственникам она написала: « Вчера исполнилось четыре месяца, как Исаак ушел из жизни. Боже мой. Как тяжело одной. Слезами горю не поможешь. Сердце не успокоишь. Никто, дорогие, нас не поймут, что испытали мы только счастье, пока жили вдвоём».
После смерти мужа у нее произошла размолвка
с братом мужа. И она находит в себе силы не только написать простое письмо, а выражает его и в стихах. Вот они:
" Так вот чем завершил ты наши родственные отношения. Ты, которого я так искренне уважала как родного брата и за твое детство, за тяжелую утрату во время блокады, и все, что я знала о тебе дорого очень, и то, что ты против памяти брата приехал на похороны. И как было обидно, когда ты, услышав мою автобиографию, так жестоко меня оскорбил. Но удары судьбы не всегда убивают, а иногда и вдохновляют. И мне снова захотелось писать. Я горда тем, что пройдя столь тяжелый жизненный путь не утратила нравственной чистоты и сохранила духовное богатство, не получив от тебя обычного новогоднего поздравления.
Я писала это письмо еще в январе. Прочти, может что-нибудь дойдет до твоего сознания.
Я много лет жила в неволе
Не зная счет тех мрачных дней.
Сейчас горит душа от боли –
Так тяжело терять друзей.
И встал вопрос передо мной:
Когда ты был самим собой?
Когда проездом заезжал?
На день рожденья приезжал?
Иль в грозный час в последний путь
Со скорбью брата провожал?
На годовщине тоже был,
К могиле розы положил …
И вдруг! …Как будто все забыл…
Меня жестоко оскорбил
И вновь вопрос передо мной:
Когда ты был самим собой?
Ты с днем рожденья поздравлял,
И с Леной в гости приглашал.
Так что случилось, как понять?
Ты почему не стал писать?
Продумай все в свободный час
Когда кем был и кем сейчас!


Жизнь научила Девору бороться и не сдаваться. И в самые трудные дни жизни она могла спокойно разобраться в ситуации. Удары судьбы не всегда убивают, а иногда и вдохновляют. «Горда тем, что пройдя столь тяжелый жизненный путь не утратила нравственной чистоты и сохранила духовное богатство.  Даже в те годы сталинских репрессий было не легче, чем на фронте, и жертв было не меньше, чем на передовой. Оставаясь одна из всей семьи на необитаемом берегу на поселении небольшого острова холодного Белого моря, я не испытывала такого отчаяния и ужаса своего одиночества, гордо неся свою безупречную нравственную чистоту и любовь к поэзии. Пишу изредка и теперь."
Освобожденная из спецпоселения  района Соловецких островов  Девора добилась полной реаби литации  спустя сорок пять лет, в 1992 году. Незадолго до смерти она писала:
Что  сказать мне о гласности?
О ней много писали,
Но о людях простых
 Ничего не сказали.

Тех, которые выжили.
 И вернулись из ада.
Рассказать бы о них..
 Или может не надо?
В них душевные раны,
Еще не зажили.
А в те годы суровые,
Они молоды были.

Их тогда не коснулось,
Семейная радость.
Потому и пришла,
Одинокая старость.

Не  придут их проведать,
Ни дети, ни внуки,
Опустились вниз,
Изнуренные руки-

Те, что лес корчевали,
В зиму бревна катили,
И упавших коллег
Без родных хоронили.
* * *
Нет! Ты меня не осуждай,
Меня и так тоска съедает.
Как тяжело прожить одной.
Кто испытал, тот только знает.
Пятнадцать лет одна струна
Звенит, звенит не умолкая
О, милый! До чего сильна
Моя любовь! Не получая
В ответ ни ласк, ни даже слов,
Ни мимолетного привета.
Я все же жду: придет любовь,
Как после дней холодных – лето.
Ведь для тебя я рождена
Себя твоей я называла.
И честь, и верность берегла
С тобой свиданья ожидая.
Но знаю, по пути с тобой
Ведь были женщины другие.
В них мог ли ты найти любовь?
Они,  по моему, такие:
Сегодня ты, вчера другой.
Уйдешь, еще одна найдется.
Но знай, что сердце у меня
Для одного тебя лишь бьется.
О ее последних годах жизни красноречиво говорят написанные, но по какой-то причине не отправленные отрывки из писем (может быть черновики):
"Дорогие Борис, Женя, Галя, дети! Спасибо за письмо.
Наконец собралась написать. Получила от Миши посылочку.
Напишите ему, т.к. адрес на посылке был написан неразборчиво,
а у меня его адреса нет, так как два года потерялась записная книжка.
Не знаю, как вы прочтете мое письмо. Я совсем плохо вижу и сама не могу прочитать, что пишу. Зрение падает с каждым днем. Так трудно жить одной. Спасибо, что навещают люди.
Раньше часто навещала Маня. Теперь боится выходить, у нее
на ноге рожа. Миля почти не приходит. Вчера приходила с внучкой Оля. Чаще всех бывает Нина. Сплю одна на кровати
и все кажется, что на диване кто-то спит, а сегодня ясно услышала женский голос: "Вера!" и проснулась среди ночи.
Будьте здоровы. Крепко всех целую. Вера."
* * *
Здравствуй, Миля! После бессонной ночи решила написать тебе
письмо. Вчера была ………….У каждого свой характер. Только ты
пойми, что ей я могла или хотела больше, чем кому-либо другому
открыться, но не смогла. Я никогда никого не просила, никому не завидовала. Мне всегда хватало материально. За много лет я привыкла довольствоваться малым. Обида – это другое дело.
Чувство человека, пережившего мною, подобно больному пальцу после нарыва – все его задевает и доставляет боль. Я не мелочная и
не материалистка и всегда считаю за счастье дать, а не взять. Если я делаю подарок, то от всей души……
Конфискованный дом. Практически в центре города смотрит грустными окнами на бесконечно снующих людей таких же , как и сто лет назад. В доме давно живут другие жильцы со своими радостями и печалями. Но дом помнит своего создателя. Своего строителя. И пока дом будет жить хозяином его был и останётся Коген С.Д.  Это, то что человек оставил после себя. И пусть его имя забыто и на стене дома висит табличка  человека, чьим именем названа улица. И пусть живущие  в этом доме ничего не знают о нем, но след, оставленный в этом городе продолжает служить людям. Что может быть выше цели служения. Дом дарит свое тепло, защищая своими стенами не тех кому по праву он принадлежит. А людям даже не знающим о хозяине его. Его стены обшарпаны смотреть за ним не кому. Хозяина нет,  и дом это понимает и ждет…
Девора ушла. Ушла в небытие. Уже навсегда, её путь окончен. И ещё долго её израненная душа  будет залечивать раны, нанесенные во имя идеологии. Монстра  вырасшего  на боли, страданиях и крови.  Как бы ужасно это бы не звучало, но реальность такова, а отражение этой реальности  прослеживается в судьбе Деворы  и  миллионов населения России.

Благодарность за собранный материал Савелию Альянаки.
Были использованы:
Иллюстрации (фотографии и документы).
1.Фотография Д. С. (Хаджаш), 1983г.
2. Девора и Исаак Ходжаш. (1979г.)
3.Девора Коген – трех лет (1916г.)
4.Визитная карточка семьи Коген (1917г.)
5. Страницы дневника Деворы, 1947 г.
6. Девора Коген с двоюродной сестрой Олей Коген на о.Жижган, 1946 г.
7. Архивная справка о раскулачивании семьи Коген, (1930-1992г.).
8. Выписка из Протокола о реабилитации в 1992 г.(1992г.)
9. Из записной книжки со стихами.(1945-44г.)