Кто украл у нас Петра?

 
От автора

ЧАСТЬ I. «КАКИМ ТЫ БЫЛ, ТАКИМ ТЫ И ОСТАЛСЯ»

Глава 1. Любовь-любовь … И размер ноги!
Глава 2. Бороды, камзолы и прочая иностранщина.
Глава 3. Водобоязнь или страсть мореходная?
Глава 4. Манеры оставляют желать лучшего и прочие огрехи воспитания.
Глава 5. Сага о железной маске.

ЧАСТЬ II. ГДЕ СПРЯТАЛИСЬ СПОДВИЖНИКИ ПЕТРА, И ЧТО ВЫИГРАЛИ ТАИНСТВЕННЫЕ ПОХИТИТЕЛИ?

Глава 1. Как Пётр дошёл до жизни такой нерусской?
Глава 2.  «Что же случилось, что изменилось?»  – почти слова из песни.
Глава 3. Таинственное «исчезновение» посольского «дип-обоза».
Глава 4. Куда «сослали» временное московское правительство?

ЧАСТЬ III. КТО ПЕРВЫМ ВОСКЛИКНУЛ «УКРАЛИ ПЕТРА!»?

Глава 1. Как украсть историю?
Глава 2. Ущемление независимости национальной церкви: ВНЕЗАПНОЕ или ПЛАНОМЕРНОЕ?
Глава 3. Враг российского желудка.
Глава 4. Казусы Петровской культурологии и её истоки.
Глава 5. Ещё раз о науке
Глава 6. О вреде курения
Глава 7. О добром и злом царях и мучениках стрельцах.
Глава 8. Назад к «своим кафтанам», или «С НОВЫМ ГОДОМ, РОССИЯ!»

ЭПИЛОГ: ВЫВОД ДЕСЯТЫЙ И ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ


«Он вырос вместе с поколением, которое нужда впервые заставила заботливо и тревожно посматривать на еретический Запад в чаянии найти там средства для выхода из домашних затруднений, не отрекаясь от понятий, привычек и верований благочестивой старины. Это было у нас единственное поколение, так думавшее: так не думали прежде и перестали думать потом. Люди прежних поколений боялись брать у Запада даже материальные удобства, чтобы ими не повредить нравственного завета отцов и дедов, с которым не хотели расставаться, как со святыней; после у нас стали охотно пренебрегать этим заветом, чтобы тем вкуснее были материальные удобства, заимствуемые у Запада. Царь Алексей и его сверстники не менее предков дорожили своей православной стариной. Но некоторое время они были уверены, что можно щеголять в немецком кафтане, даже смотреть на иноземную потеху, «комедийное действо», и при этом сохранить в неприкосновенности те чувства и понятия, какие необходимы, чтобы с набожным страхом помышлять о возможности нарушить пост в Крещенский сочельник
до звезды.»

Василий Осипович Ключевский. «Царь Алексей Михайлович» из сборника «Исторические портреты»


ОТ АВТОРА

Историческая правда – это самое загадочное словосочетание в нашем «великом и могучем», а вернее, всемогущем родном языке. Видимо, у нас есть просто правда для ежедневного употребления, которая в большинстве случаев никому не нужна, а есть ещё и узкоцелевая историческая, которой нас «пользуют» по назначению врачующих умы оздоровительных информационных каналов, вводя её дробными порциями в наилучшее для её усвоения время, скажем, до или вместо еды. Среди наиболее распространённых исторически-лекарственных средств наибольшей популярностью пользуются «абсолютно доказанные» разнообразные теории, среди которых наиболее увлекательной, с моей точки зрения, является концепция подмены нашего изначально истинно русского царя-батюшки Петра Алексеевича Романова на иностранного самозванца во время навязанного ему иностранщиной никому ненужного Великого посольства. Уехал, вроде бы, один человек, а приехал совсем другой и сразу же начал бороды всем брить и кафтаны резать. При этом в доказательство приводят портреты Петра Алексеевича до отъезда и после приезда, абсолютно игнорируя тот факт, что до отъезда в боярском понимании бороды у Петра уже нет, она лишь символически обозначена, а на более поздних портретах она и вовсе исчезает, что отражает центральную идею данного повествования: Пётр ничего ВДРУГ не сделал по возвращении из Европы. У него эти реформаторские идеи уже настолько прочно засели в голове, что «колом не вышибешь»*, Вот ведь незадача: бороды-то исконно русской, как положено любящему русскую старину сыну бородатого Алексея Михайловича Тишайшего, нет как нет. Поэтому предлагаю ещё раз просмотреть «неопровержимые доказательства» подмены нашего «Петра Великого», если он таковым действительно был нашим предкам, да и нам на славу, на предмет их исторической аккуратности.

Данное исследование было предпринято с целью определить, действительно ли враждебные России силы подменили русского монарха, прислав нашим предкам на царствование своего ставленника. Если да, то кто и зачем это сделал. Для удобства продвижения в море информации,  целесообразно разделить постоянно прописавшиеся в СМИ аргументы в доказательство очевидного захвата русского трона голландским или датским самозванцем на две группы: совсем уж историческую шелуху, которую надо просто отмести после напоминания об очевидных исторических фактах, её начисто уничтожающих, а вторая относится к серьёзным историческим утверждениям, которые необходимо тщательно проверять, прежде чем объявить их верными или ошибочными. Например поразительное заявление о том, что абсолютно все члены Великого посольства и сопровождающие их лица в количестве 280 человек как бы растворились в пространстве, и Пётр Первый вернулся лишь в сопровождении «вора и лгуна» Меньшикова, после чего немедленно удалил от себя всех своих прежних доверенных лиц, чтоб «никто не догадался». А так ли это было на самом деле? Поэтому начинаем со сдувания поверхностной сенсационной пены в надежде рассмотреть сквозь туман истории, что же там такое необычное стряслось с царём Петром Первым во время его полуторогодичной отлучки из подведомственной ему страны.


ЧАСТЬ I. «КАКИМ ТЫ БЫЛ, ТАКИМ ТЫ И ОСТАЛСЯ»


ГЛАВА 1. ЛЮБОВЬ-ЛЮБОВЬ … И РАЗМЕР НОГИ!

Прежде, чем обратиться к более серьёзным и требующим анализа аргументам «государственной подмены», предлагаю любителям юмора ознакомиться с некоторыми с полной убежденностью представляемыми историческими заверениями, типа раскрытия личности человека в железной маске, с которым мы так хорошо знакомы по роману Александра Дюма. Тут я вынуждена сразу же прикусить язык, потому что уже давно знатокам известно, что никакой Дюма никогда не существовал, а всё это написал наш Александр Сергеевич Пушкин, которого контрразведка Николая Второго внедрила в интеллектуальную элиту потенциально враждебной Франции. Но это историческое открытие автор оставляет на конец Части I, чтобы не отвлекаться от более близких для нашего восприятия семейных сцен времён царствования человека, которого мы знаем под именем Пётр Первый.

Например, утверждение, что в первые дни своего дипломатического вояжа Петр Алексеевич писал своей горячо любимой супруге нежнейшие письма, а после внезапной подмены вдруг решил от неё избавиться, заточив её в монастырь, чтобы она по наиболее важным для супружества деталям его тела не догадалась, что это уже не её муж. Однако, в унылой реальности их супружеских отношений, «Петруша» своей переименованной по политическим соображениям из Прасковьи в Дуню супружнице после смерти своей матери в 1694 году не написал ни одной строчки. Этому предшествовало начало в 1692 году десятилетней амурной связи молодого Петра Алексеевича с истинной любовью всей его жизни Анной Монс, к которой он и помчался сразу по приезде из своего ПОЛУТОРАГОДИЧНОГО, а не ДВУГОДИЧНОГО Посольства. Как отдал он Анне всю свою душу задолго до отъезда в Европу, так его душа с ней и осталась. Дуня была уже задолго до поездки отодвинута на чисто официальные репрезентативные позиции, так что об опознании живого тела мужа уже речи давно не шло, и в любовных взаимоотношениях Петра явно никакой подмены не прослеживается.

Тут надо добавить, что все доказательно цитируемые письма, летевшие от царственного мужа к его законной царице относятся лишь к начальному периоду их супружества, а не к периоду Великого посольства. Хотя и с первых дней семейной жизни Пётр явно не проявлял должного рвения к исполнению супружеского долга. Женившись 27 января 1689 года по воле мудрой матери на Евдокии (Прасковье) Федоровне (Илларионовне) Лопухиной, Петр уже через месяц после свадьбы умчался от молодой жены в Переславль к своим корабельным потехам. Так что, если уж претендовать на новую историческую правду, то полезно хотя бы элементарно придерживаться легко доказуемой старой.

ВЫВОД ПЕРВЫЙ: «Каким он был, таким он и остался», во всяком случае по отношению к своей навязанной ему матерью «для дела», вполне династически оправданного, жене Евдокии Федоровне, а также и к даме его сердца Анне Монс.

В качестве дополнения к ВЫВОДУ ПЕРВОМУ необходимо отметить, что, по необъяснимо чем подкрепляемым утверждениям, из Москвы 9 марта 1697 года выехал человек на 15 сантиметров ниже и с размером ноги намного больше, чем тот, который вернулся прямо в объятия Анны Монс 25 августа 1698 года. И платье немецкое внезапно нацепил в том числе и потому, что его прежнее царское одеяние стало для него, якобы, слишком коротко, а башмаки слишком велики. Ну, с немецкими одеждами-то проблем нет. Существует достаточно исторических свидетельств того, как юный Пётр щеголял в Немецкой слободе в укороченных немецких камзолах или просто обычных рубахах уже с начала 1690-х годов. Он явно с удовольствием скидывал с себя затрудняющие свободу движения тяжеловесные боярские одеяния. А вот что касается роста и размера ноги, то тут требуются обоснования этой убежденности в изменении царских телесных размеров. Кто измерял рост Петра Первого при отъезде и по возвращении? Кто ахнул в изумлении от его внезапного «прорастания» ввысь всего за полтора года и уменьшения ступней до женского размера? Где эти свидетельства современников и образцы одежды для сравнения? Авторы теории подмены не дают никаких ссылок на эту тему. Просто утверждают, что это так, и всё тут.

Разумеется, у меня также нет доказательств противного, но ведь это только означает, что подобный аргумент нельзя считать действительным для исторических дебатов. Тем не менее, я могу поделиться своими школьными воспоминаниями от посещения Оружейной палаты в Кремле и других исторических музеев, где некогда выставлялись костюмы и обувь, а также походные кровати монархов тех времён. Меня всегда удивлял крошечный размер башмаков и микроскопический объём талий выставляемых дамских платьев, поэтому я задавала вопросы служителям музеев о среднем росте и весе людей давно прошедших времён, на что получала следующие ответы: одежда и обувь систематически подвергается химической обработке для консервации материала, поэтому происходит усадка одежды и усыхание обуви. Так что талии людей, некогда носивших эти вещи, были несколько шире, а ступни несколько длиннее выставляемых к обозрению экспонатов.

Если где-то существует для доказательства два комплекта одежды и обуви Петра Алексеевича из серии «до и после» с неопровержимыми свидетельствами принадлежности этих предметов интересующему нас лицу, то я с удовольствием изменю свое мнение, но по одному мундирному платью Петра из коллекции музея «Домик Петра I в Санкт-Петербурге» или по хранящемуся под стеклом в домике Петра в Вологде камзолу судить об изменении размеров его тела просто невозможно. Необходимы два комплекта одежды для сравнения длины рукавов и прочих существенных мерок: один из гардероба «старого» Петра, а другой – из коллекции одежды уже нового Петра. Но этого не существует. Я понимаю, что сейчас же скажут, что Лже-Пётр всё уничтожил. А раз уничтожил, и никто этого не видел, то откуда известно, что он стал на 15 см выше? Там на Западе совсем что ли идиоты проживали, чтобы подсовывать самозванца, которые не только в свои старые одежды, но и в дверные проёмы не вписывается? Так что, пока никто из сторонников подмены Петра Первого таких конкретных ссылок не представил, целесообразнее предположить, что большого изменения в росте и размере ноги Царя никто из современников не наблюдал, тем более что Пётр поразил зарубежье своим ростом уже сразу по прибытии его в первый пункт назначения его заморского странствия.

Необходимо заметить, что такие аргументы, как высота притолок или размер кровати, в частности, той самой, «похожей на комод», на которой Петру I приходилось спать в 1697 году в доме Киста в голландском Заандаме, тоже не являются доказательством. Дверные проёмы делали «по погоде», чтобы удерживать тепло, для чего не грех было немного и пригнуться, заходя в помещение. А в монарших кроватях зачастую спали полусидя, подперев спину горой подушек. Это в те давние годы в Западной Европе считалось более полезным для полноценного ночного отдыха. Так что длина кровати тех времён также не свидетельствует о росте того, кто в ней спал. Это мне в школьные годы экскурсоводы рассказывали, а я им верила: они были очень знающими людьми и никогда бездоказательно ничего не утверждали. Кстати, в Голландии Пётр сразу же начал выделяться своим гигантским ростом в 2м 4 см. Видимо, его прямо на выезде из Москвы подменили. С другой стороны, Домик Петра в Петербурге был построен уже летом 1703 года – маленький и низенький, с крошечной спаленкой. А ведь Петра-коротенького уже к тому времени «заменили» двухметровой каланчой.

Вообще, создаётся впечатление, что Петр Первый перед отъездом в посольскую загранкомандировку прошёл, как и положено в нашей стране, полную диспансеризацию, потому что теоретики подмены утверждают, что у него обнаружилась по возвращении из Европы тропическая лихорадка. Откуда такие точные сведения, не совсем понятно. Современные медики почти с полной уверенностью ретроспективно диагностируют сифилис, эпилепсию и отягчённое хроническим алкоголизмом заболевание почек. А для этого морским волком в тропиках быть не обязательно. Это и в Москве на Кукуе можно было заработать без проблем.

ГЛАВА 2. БОРОДЫ, КАМЗОЛЫ И ПРОЧАЯ ИНОСТРАНЩИНА

Если уже упоминавшееся выше отношение Петра Первого к бородам и боярским «спустя рукава» одеждам явно не изменилось с момента отъезда посольской миссии до момента её возвращения, то и отношение к русской культуре, увы, осталось прежним, то есть «оставляло желать лучшего». Многие его современники его за русского-то действительно не считали. Только этот печальный факт можно отследить задолго до его отъезда в стан латинян, масонов, лютеран и прочих врагов российской цивилизации. В начале этого повествования приведена цитата из очерка Ключевского об отце Петра Алексее Михайловиче. Даже он, убеждённый блюститель старины, начал размышлять о возможности заимствования некоторых западных идей без ущерба для русской души. Его дочь Правительница Софья тоже, под влиянием своего ментора и фаворита Василия Голицына, предпочитала не поворачиваться спиной к Западу, а стоять к нему эдак вполоборота.

Про самого Петра Первого можно с уверенностью сказать, что космополитизм он «впитал с молоком» своей горячо любимой матери Наталии Кирилловны Нарышкиной, которая воспитывалась в полностью свободном от национальной замкнутости доме своего родственника Артамона Сергеевича Матвеева, любимца покойного отца Петра I Алексея Михайловича.  Сын Матвеева Андрей (р. 1666), по-европейски образованный человек, владевший свободно несколькими иностранными языками, включая латынь, впоследствии стал одним из первых постоянных представителей России за рубежом.

Интересный факт: такое привычное сейчас понятие, как «дипломатический иммунитет» родилось из конфликта Андрея Матвеева летом 1708 года в Лондоне, когда он был арестован по настоянию оскорбившего его кредитора. Русское правительство выразило убедительный протест. Английский парламент впал в задумчивость, после чего, видимо не желая больше иметь дело с не любящими шутить и платить по векселям русскими, издал закон, в котором впервые была выдвинута идея дипломатического иммунитета. А через пару лет англичане ещё и официально принесли Петру извинения, что посмели потребовать от его представителя уплаты по счетам. Знай наших! Где бы сейчас мировая дипломатия была со всеми их фокусами без наших исторических дипломатических усилий! Если это сделал посаженный англичанами на российский трон Пётр, вот они локти-то кусали от досады!

В доме Матвеева стены были увешаны произведениями западного искусства, давались домашние театральные представления, собирались образованные люди различных национальностей, свободно обсуждавшие самые разнообразные научные, философские и политические проблемы. Жена Матвеева Евдокия Григорьевна, урождённая Мери Гамильтон, происходила из семьи обрусевших шотландцев, переехавших в Россию во времена Ивана Грозного. В отличие от воспитанных в духе Домостроя московских барышень, Мери свободно выходила к гостям, садилась с мужчинами за стол и вела с ними учёные или светские беседы абсолютно на равных. И в таком же духе она наставляла свою родственницу и воспитанницу, будущую русскую царицу Наталию Кирилловну. Кроме того, любимый воспитатель Петра (дядька) Борис Алексеевич Голицын был открытым «западником» и, как утверждал его современнике Б. И. Куракин**, «вел дружбу с иноземцами». Вот к такой обстановке привык с детства Пётр Алексеевич Романов. Первый немец в его жизни был его личным лечащим врачом, поэтому он довольно рано начал уважать людей, обладающих профессиональными знаниями независимо от их национальности.

А с другой стороны были Милославские, враждебно-родственный клан, и внезапно в один почти апокалиптический для юного Петра день весь его и без того шаткий мир десятилетнего мальчика, потерявшего ещё до исполнения ему четырёх лет своего венценосного отца-защитника, показался ему беспрерывно извергающимся вулканом. В процессе первого Стрелецкого бунта 15 мая 1682 года у него на глазах его любимый наставник Артамон Матвеев, пытавшийся образумить и добрым словом утихомирить разбушевавшихся стрельцов, был буквально вырван из рук членов их семьи, сброшен с Красного крыльца вниз головой и изрублен на куски. Так погиб первый русский «западник», видевший в сближении европейских культур скорее пользу для русского человека, чем вред для его духовного развития. Кроме этого, ворвавшиеся во дворец стрельцы зарезали его родного дядю Афанасия Кирилловича Нарышкина, а потом добились выдачи спрятавшегося было другого его дяди Ивана Нарышкина, которого они пытали и казнили. Оставшийся в живых дядя Петра Лев Нарышкин, по преданию, спрятался в доме того самого упомянутого выше Андрея Матвеева, в некотором смысле прародителя идеи дипломатического иммунитета.

И всему этому был свидетелем десятилетний мальчик, который мало тогда ещё понимал, зачем же жизнь обошлась так с жестоко в этот день со многими членами его семьи. И у него началась (или обострилась) эпилепсия и на всю жизнь остался нервный тик. А вместе с этим и неприятие традиционной русской культуры, которую он ошибочно ассоциировал в своём детском восприятии со зверствами, учинёнными стрельцами во имя чего-то, что было пока недоступно его детскому уму.

Когда сторонники концепции подмены царя указывают, что расправа со стрельцами в 1698 году была вызвана желанием убрать свидетелей подмены истинного царя и уничтожить всю русскую духовность по приказу Западной Европы, возникает естественный вопрос: а знакомы ли эти люди вообще с биографией Петра Первого? Понимают ли они, насколько он боялся стрельцов и насколько сильна была в нём жажда мести за горе, причинённое ими его семье? Но Пётр не мог предаваться мести без всей полноты власти и без повода, который мог бы оправдать его карательные действий. И эту свою много лет носимую в сердце жажду мести он удовлетворил при первой же возможности, когда он получил для этого и повод, и власть.

А в юности ему просто надо было как-то психологически выживать. Неудивительно, что его начало тянуть в более приветливые места на окраине Москвы, с аккуратными застройками, вычищенными улицами и устроенными по европейскому образцу домами, такими же, как и дом трагически погибшего наставника его детства Артамона Матвеева. К сожалению, в этом вечно праздничном уголке Москвы под названием Немецкая слобода, или Кукуй, он пустился развлекаться во все тяжкие, да так разогнался, что остановиться до конца его дней ему так и не удалось. Тут уместно отметить, что не Пётр Алексеевич изначально наводнил Московию иностранцами и раздал им различные высокие должности и милости. Такие люди, как его друзья Лефорт и Гордон, занимавшие высокое положение в российской военной иерархии были возвеличены задолго до прихода Петра к власти. Так уж сложилось, что Пётр уже с юности привык опираться на иностранных специалистов и политиков, и Великое посольство ничего ему в этом отношении не добавило.

Таким образом, можно сделать теперь и ВТОРОЙ ВЫВОД о том, что поклонение западничеству у российского царя возникло не в результате подмены истинно православного государя на иезуитского или масонского самозванца, а развилось в результате среды, в которой он воспитывался матерью и её окружением, а позже и другими старшими друзьями-наставниками иностранного происхождения. Целый ряд трагических событий его детства, оставивших неизбывную боль в его юной душе на всю оставшеюся жизнь также повлияли на его отношение к некоторым традиционно чтимым слоям российского общества. Он рано познал жестокость и предательство тех, кто, по сути, должен был бы его охранять и поддерживать. К моменту посольской миссии он уже был безоговорочно ориентирован на Европу, и Европе его подменять уже было незачем.

ГЛАВА 3. ВОДОБОЯЗНЬ ИЛИ СТРАСТЬ МОРЕХОДНАЯ?

Ещё одним неопровержимым свидетельством подмены законного царя на подложного могло бы служить подтверждение его внезапно полностью изменившихся манер, бытовых привычек, хобби и фобий. Например, утверждается, что подлинный Пётр страдал водобоязнью и избегал путешествий по воде после того, как однажды чуть не утонул. Самозванец же, напротив, смело кидался в воду в любую штормовую погоду. Действительно, летом 1694 года во время своей второй поездки в Архангельск, Пётр отправился на яхте на Соловки, став, таким образом первым русским монархом, предпринявшим морское путешествие после легендарного князя Игоря. Но в открытом море его яхту настиг такой разрушительный шторм, что ни у него, ни у его команды больших надежд на спасение не оставалось. И, помолясь Богу об отпущении земных грехов и причастившись, они приготовились к худшему. Но к счастью, присутствие духа и профессионализм лоцмана Антипа Тимофеева его не подвели, и ему удалось благополучно привести яхту к спасительному берегу, о чём до сих пор свидетельствует установленный на острове памятный крест. Но развилась ли у Петра после этого водобоязнь? Давайте посмотрим, как Пётр в действительности относился к морским и речным вояжам после этого шокирующего опыта.

Оказывается, никакого значительного ущерба психике Петра это событие не нанесло. Тут уместно перейти к прямому цитированию. «Когда же в Архангельск из Голландии пришел заказанный 44;пушечный фрегат «Святое пророчество», счастью Петра не было предела. Он тотчас испытал себя и новый корабль, выйдя на нем в Северный Ледовитый океан. Морская судьба Петра была решена – без моря он уже не мог жить!» (https://studfiles.net/preview/2452118/page:11/)

Вот так водобоязнь! Но это ещё не всё. «Избегая» морских поездок, Пётр со своим Посольством в самом начале их путешествия, то есть уже в марте 1697 года отправился «в Северную Германию морем через Ригу и Либаву». Переехав в Голландию, в Саардаме (Заандаме), «принялся он плотничать и на досуге кататься по морю». По морю кататься с водобоязнью! Несколько позже Пётр направился в Кенигсберг, куда он «прибыл 7 мая после пятидневного морского путешествия на корабле «Святой Георгий»», при этом, «следовавшее сухопутным путем посольство отставало от Петра». (https://diletant.media/excursions/26510409/)

Вот это да! Тут автору захотелось поставить три восклицательных знака, но это не приветствуется правилами пунктуации. У кого бы в этом Посольстве ни была водобоязнь, но это уж точно не у Петра: никогда и в мыслях у него не было избегать морских путешествий! Но и это ещё не всё. Позже, оказавшись в Англии, Пётр также не изменил своим пристрастиям к водным прогулкам: «Петр учился теории судостроения и военному делу, катался по Темзе». Но в Англии он пошёл гораздо дальше в своих речных эскападах. Вильгельм Оранский предоставил в его полное распоряжение небольшое судно «Голубка», на котором он в перманентно нетрезвом виде гонял по Темзе, тараня ни в чём не повинные в страхе жмущиеся к берегам торговые судёнышки, нанося невосполнимый урон местной речной экономике. Короче, та ещё водобоязнь!

Что касается хобби Петра, то точно известно, что в юности для него на первом месте всегда были военные игры, стрельба, и учебные плавания на «потешных» кораблях» по Плещееву озеру. Летом 1693 года он впервые увидел море и заболел им на всю жизнь. И со временем ничего не изменилось. Что «настоящий Пётр», что «поддельный» были одинаково больны морем и кораблестроением. Зрелый Пётр всё также видел корабли во сне, о чём поутру делал подробные записи. Среди других хобби также с юных лет и через всю жизнь Пётр пронёс страсть к собиранию всяких диковинных артефактов. Как в период Посольства, так и после он не мог отказать себе в удовольствии приобрести какую-нибудь экзотическую штучку, чтобы выставить её на обозрение для расширения кругозора своих соотечественников. Например, в Англии он прикупил чучела крокодила и рыбы-меч. Страсть к путешествиям у Петра также осталась с юности. Ему как не сиделось в юности на месте при матери и жене, так и всю его зрелую жизнь его продолжало тянуть на разные приключения в далёких краях, военные или познавательные. Следует, конечно, упомянуть и «всешутейские соборы» времён его юности - развлечения без границ, которые он продолжал проводить всё с теми же друзьями и в более зрелые года. При чём даже характер этих вакханалий оставался неизменным. Особенно участники этих увеселительных мероприятий любили устраивать кому-нибудь из своего круга шутовские свадьбы. Ничего не изменилось в характере этих увеселений после возвращения Петра из Европы в Москву.

Из всей вышеприведённой информации логически вытекает ВЫВОД ТРЕТИЙ: никаких различных привычек, интересов, фобий или хобби у «подлинного» и «подложного» Петра не наблюдалось. Поэтому и на основании этих аргументов нельзя считать, что уехавший с Посольством человек был лицом, отличным от того, который вернулся.

ГЛАВА 4. МАНЕРЫ ОСТАВЛЯЮТ ЖЕЛАТЬ ЛУЧШЕГО И ПРОЧИЕ ОГРЕХИ ВОСПИТАНИЯ

Теперь переходим к манерам и бытовым привычкам уехавшего и вернувшегося царя. Вот как вспоминают о нём две курфюрстины - Ганноверская и Бранденбургская, которые встретились Петру по дороге в Голландию: «При всех достоинствах, которыми одарила его природа, желательно было бы, чтобы в нем было поменьше грубости». Что и говорить, «оба Петра» явно не отличались приличными манерами ни за столом, ни в обществе, были вопиюще неотесанными, распускали руки по поводу и без повода и были не воздержаны на язык. На голландских верфях раздражённый нежелательным вниманием Пётр частенько бивал особо назойливых праздных зевак, а в Англии он и вовсе дал полную волю своей широкой российской натуре. К счастью, он нашёл себе и родственную душу местного производства, закоренелого пьяницу и дебошира Маркиза Кармартена, с которым они продолжали «потехи», сходные с его вакханалиями в Немецкой Слободе, и который для бесхлопотной личной жизни Петра нанял ему любовницу на весь период его пребывания в Англии – актрису Летицию Кросс. Домик «Sayes Court», который Пётр и его антураж наняли на два месяца в Дептфорде у мемуариста Джона Эвелина, чтобы быть поближе к верфям,  по окончании их пребывания пришёл в полную негодность: окна перебиты, рамы и все стулья переломаны, полы выдавлены, каменная стена в саду была проломлена, чтобы бравым постояльцам было ближе добираться до Темзы, повсюду валялись обрывки распоротых на лоскуты скатертей и покрывал. Несмотря на удовлетворённый английским правительством иск хозяина дома по возмещению материального ущерба, нанесённого ему почётными гостями английского короля, дом так и не удалось восстановить. После смерти хозяина в 1706 году он продолжал разрушаться и в конце концов был снесён. Теперь там просто парк, так и тянет добавить «культуры и отдыха» по-русски. Пьянствовал Петр во время Посольства так же, как до него, и продолжал свои бурные увеселения и по возвращению в Москву.

Из чего следует ВЫВОД ЧЕТВЁРТЫЙ: социальные манеры «двух Петров» и их бытовые привычки не претерпели никаких изменений. Поэтому можно перейти к последнему пункту Части I о якобы украденном англичанами или иезуитами подлинном Петре, упрятанном ими в Бастилию с железной маской на физиономии. Итак,

ГЛАВА 5. САГА О ЖЕЛЕЗНОЙ МАСКЕ

Это самое увлекательное открытие, сделанное нашими домашними исследователями, обскакавшими в своих изысканиях весь учёный мир. Дело в том, что ни одному мировому светилу до сих пор не удалось определить, кто же скрывался несколько десятилетий под этой непроницаемой маской. А наши «раз-два» - и доказали с полной убедительностью, не допускающей никаких возражений, что это был не кто иной, как наш собственный Пётр Первый! Основным доказательством является карикатурная зарисовка одного из французских журналистов, на которой изображена камера в Бастилии, на двери которой написано латинскими буквами «Пётр Алексеев Михайлов». Это примерно то же, что по карикатуре из журнала «Крокодил» времён холодной войны опубликовать полную биографию «Дядюшки Сэма». Трудно понять, почему «первооткрывателям» этой никем до них не разгаданной тайны даже в голову не приходит, что никто и никогда бы не написал на двери камеры подлинного имени секретного узника за номером 64389000, которого потому и скрыли под маской то ли кожаной, то ли бархатной, то ли железной, чтобы никто и никогда не узнал его имени. А «наши» узнали! Вот по этой-то карикатуре «наши» (вспомнишь тут безвременно ушедшего от нас Михаила Николаевича Задорнова) сразу и догадались, что человек в маске, помещённый в эту камеру 18 сентября 1698 года, скончавшийся в ней же 19 ноября 1703 и похороненный уже на следующий день на кладбище при церкви Св. Павла в Париже под именем "Marchioly", и есть не кто иной, как украденный хитрыми европейцами подлинный Пётр Алексеевич Романов.

Убеждение это настолько сильно, что никакие документальные или мемуарные свидетельства его поколебать не могут, даже тот факт, что Бастилия в период правления Людовика  XIV была «эксклюзивной» тюрьмой, предназначенной строго для представителей высшей французской знати, чем-либо огорчившей лично «Короля-солнце». Никакие журналисты-папарацци туда никогда не допускались. А уж русского-то царя-дебошира, если бы он по каким-то нереальным на то время политическим причинам попал к ним в руки, они, при необходимости, упекли бы куда-либо подальше от любопытных глаз. Нереальность передачи Англией царственного узника своему заклятому врагу Франции обусловлена элементарной политической ситуацией того времени. Только что отгремела т.н. «девятилетняя война» 1689–1697 года между Францией и коалицией европейский стран во главе с Австрией, которая включала Голландию, Испанию, Англию и герцогством Савой. Этот исторический военный конфликт часто называют первой глобальной войной - вот да какой степени он был серьёзен. Договор о потенциальном раздела Испании «на троих» после всеми с нетерпением ожидаемой смерти испанского короли Карлоса II был подписан только 11 октября 1698 года, но это соглашение долго не продержалось, и страны-участницы начали готовиться к т.н. Войне за испанское наследство задолго до того, как она началась. Так уж получилось, что европейским державам на тот момент просто было не до похищения российского монарха. Некогда им было этим заниматься. Хлопотно и дорого, да и незачем. Так уж получилось, что не крали они Петра, потому и вернулся он в Москву такого же роста, с таким же размером ноги и с таким же благоговением перед «иностранщиной», как и уехал.

Я даже и не берусь оспаривать мнение о том, что заключённый в маске был государем российским, потому что слово «оспаривать» означает, что есть о чём спорить, а тут действительно просто не о чем: в первую очередь, это был самый секретный узник, содержавшийся до Бастилии в различных самых неприступных тюрьмах Франции по личному распоряжению Людовика XIV. Не только лица его никто не должен был видеть, но и имя его не разрешалось произносить под страхом мучительной смерти, а не то, что на дверях писать. Даже охранники не знали его имени. Обслуживающим Маску заместителю Сен-Мара Де Росагжу (de Rosarges) и тюремщику лейтенанту Junca было строго-настрого запрещено разговаривать с заключённым о чём бы то ни было, кроме обсуждения его насущных потребностей. Представляете, что стало бы с этим придурком, который на двери самой секретной камеры Бастилии нацарапал бы имя её узника? Вот именно. Шансов у журналистов проникнуть в Бастилию периода державного «Короля-Солнце» были равны нулю. Если бы они туда проникли, это был бы «билет в один конец», а средневековый конец всем хорошо известен. Так что упоминаемый знатоками рисунок относится уже к более позднему периоду. Он действительно был опубликован в Википедии в статье про иллюстрации, там даже было указано имя художника. Я сама пару лет назад читала в Википедии эту статью про рисунок с изображением камеры и надписью, которую знатоки упоминают в своих видеопрограммах.  Посмеялась, и всё. Значения не придала и не распечатала статью, потому что не ожидала, что этот материал может вызвать такой резонанс в российской истории. А теперь я бы с удовольствием дала читателям ссылку, но пока, к сожалению, я не могу её снова разыскать. Надеюсь, этот материал не удалили. Ищите ссылку у тех авторов, которые опираются на неё как на основное доказательство происков иезуитов, а я возвращаюсь к самой камере и истории Железной Маски.

В отношении самой камеры имеются воспоминания-исследования Вольтера, который в 1717 году около года, а также позже, в 1726 году, разделял судьбы заключённых Бастилии. Там в ту пору ещё были люди из числа тюремщиков, обслуги и заключённых, которые хорошо помнили этого мистического пленника в маске и камеру, которую сразу же после его смерти полностью вычистили, перекрасили, а все личные вещи и даже мебель сожгли. Вольтер аккуратно записал эти воспоминания, которые он опубликовал уже в 1751 году в изгнании в своей книге о временах Людовика XIV под названием «Век Людовика XIV». Представьте себе эту ситуацию: начисто выскребают и перекрашивают всю камеру, чтобы ничего не напоминало в ней о таинственном заключённом, сжигают все его вещи, хоронят под кодовым именем и запрещают произносить его имя вслух. И при этом никому и невдомёк, что прямо на двери камеры для обозрения папарацци оставлено «подлинное имя» томившегося в ней узника. То есть в этой Бастилии служили полные полуслепые недоумки, которые наверняка за это были наказаны Людовиком по заслугам, и поделом им! На самом деле никакого доступа для любопытных журналистов в Бастилию не было вплоть до её падения в 1789 году, когда в неё ринулись революционные массы и журналисты-карикатуристы с планшетами, а её архивы были впервые обнародованы. К этому времени все компрометирующие власть надписи на дверях камер, если они вообще когда-либо были, оказались уже тщательно замазаны.

Что касается таинственного заключённого, то Вольтер выяснил, что он был необычайно высок (ага, наш Пётр!), обладал утончённым вкусом и изысканными манерами (у-у-у, явно не наш!) и играл на гитаре (понятия не имею, когда Пётр выучился игре на этом не модном ещё тогда в Москве инструменте). Ещё один любопытный штрих, характеризующий нрав заключённого в маске: все его тюремщики отмечали, что он был молчалив и спокоен, на судьбу не роптал. Нет, это явно не наш только что разгромивший частный английский дом, а также несколько лодок и пабов в Лондоне, вечно неукротимый Пётр Алексеевич. Кроме этого, человек в маске, по сведениям Вольтера, умер лет шестидесяти, что и вдохновило Вольтера на гипотезу, что это старший незаконнорожденный и поэтому тщательно скрываемый Анной Австрийской брат самого Людовика XIV. Другие воспоминания служившего в то время в Бастилии свидетеля указывают возраст узника как «за 50», но в самом свидетельстве о смерти, сохранившемся до наших дней и  обнаруженном только уже в 21 веке, вместе с полной перепиской о нём бессменного с 1669 года и до конца дней «Маски» его тюремщика Сен-Мара, возраст почившего узника указывается как «за сорок». В любом случае, Маска явно намного старше 31-летнего на тот момент Петра Алексеевича Романова. Так что теория сенсационная, но, увы, исторических оснований ровным счётом никаких не имеющая.

Когда основный бессменный тюремщик Маски в очередной раз в 1687 году перемещал его вместе с собой в связи со своим новым назначениям из крепости Пиньероль в цитадель на крошечном средиземноморском острове Сент-Маргерит, что расположен почти напротив Канн, этот трансфер был отражён в местной прессе, и тогда общество впервые узнало о человеке в маске. Любопытно, что Сен-Мар (B;nigne de Saint-Mars) был некогда мушкетером под командованием вполне реального и всем нам хорошо, но лишь литературно известного лейтенанта мушкетёров д’Артаньяна. Более широкую популярность легендарная Маска приобрела при обнародовании архивов уже после взятия Бастилии. В 1687 году Петру Первому было лишь 15 лет, и он занимался своим потешным войском.

ВЫВОД ПЯТЫЙ, касающийся этой краткой истории Железной Маски, будет явно не в пользу апологетов «похищения» Петра Первого, потому что кем бы ни была эта Маска, ни по возрасту, ни по характеру, ни по происхождению носитель Маски не соответствует нашему странствующему государю. Этот вывод заканчивает отсеивание всякой информационной шелухи и позволяет рассмотреть более серьёзные аргументы в поддержку или отрицание теории «подставного» Петра Великого.


ЧАСТЬ II. ГДЕ СПРЯТАЛИСЬ СПОДВИЖНИКИ ПЕТРА, И ЧТО ВЫИГРАЛИ ТАИНСТВЕННЫЕ ПОХИТИТЕЛИ?

На первый вопрос ответить достаточно просто: никого из членов Великого посольства не «замочили» ни в Балтийском море, ни в проливе Ла-Манш. Никто из верных людей из окружения Петра, оставшихся в Москве «на хозяйстве», никуда не исчез, не скончался внезапно и не был казнён или сослан. Откуда взяли такую недостоверную информацию те, кто создаёт на эту тему видеопрограммы, знают только они сами. Ссылок не даётся, поэтому проверить невозможно. Приходится пользоваться биографическими справочниками на эту тему, которые уж точно не были составлены «немцами по указке Лже-Петра», как уверяют теоретики подмены монарха, потому что многие из этих людей оставили потомство, имеющее свой собственный голос и знающее даты кончины своих предков.  Великое посольство возглавляли три сподвижника Петра, все вернулись живыми и невредимыми, их отношения с Петром Первым, равно как и их общественное положение, не изменилось до конца их жизни, и она отнюдь не закончилась по возвращении Посольства в Москву. А остававшиеся в Москве на правлении родственники и сподвижники молодого царя также жили ещё долго и относительно благополучно, пользуясь его милостями. Отношения Петра с роднёй не претерпело существенных изменений: кого любил, того и продолжал любить, от кого давно мечтал избавиться, от того срочно и избавился. Как говориться, всё пошло по его давно им задуманному плану. Можно привести целый ряд конкретных примеров в поддержку этих заверений, чему и посвящена Часть II данного исследования.

ГЛАВА 1. КАК ПЁТР ДОШЁЛ ДО ЖИЗНИ ТАКОЙ НЕРУССКОЙ

Откуда вообще взялась эта идея подставного Петра, и кто и зачем мог бы его подставить?
Видимо, дело всё во внезапно обритых бородах и укороченных кафтанах: не совершал же Пётр такого непотребства до отъезда, а тут вдруг ни с того ни с сего совсем ополоумел – пошёл крушить старый уклад и растаптывать древние традиции. Точно подменили его аспиды-иноземцы! Так, видимо, полагали в ужасе уворачивающиеся от бритв и ножниц униженные бояре. Но в действительности дело обстояло иначе, что становится вполне очевидным, если вспомнить ситуацию, в которой начиналось правление юного Петра, а также чем был занят его молодой и живой ум до отъезда в Европу.

Пётр получил возможность управлять государством без опеки сестры Софьи только 27 января 1689 года, после его женитьбы на выбранной для него его матерью невесте. Но он от этой возможности фактически отказался, с большим удовольствием свалив всю тяжесть государственной ответственности на мать и её брата Льва Кирилловича. А кроме этого в помощь ему был и его постоянная «палочка-выручалочка», старый друг семьи и верный соратник его покойного отца Фёдор Юрьевич Ромодановский. С точки зрения Петра, есть на кого опереться, пока он занимается своими любимыми военно-морскими «потехами», поэтому он удирает в Переславль к своей «потешной флотилии», к своим тренировочным боям и прочим дополнительным полу-холостяцким развлечениям. Строительство государства на тот момент его вообще временно не интересует. Всё, что его заботит – это строительство своего флота на Плещеевом озере.

Но вдовствующая бывшая царица уже к лету возвращает незадачливого правителя в Москву: надо быть бдительным и предупреждать происки Милославских. Тем летом происходит решающая ссора Петра с царевной Софьей, положившая конец триумвирату благодаря проявленной юным Петром твердости и удачному тактическому маневру его сподвижников. Софья по его более чем настоятельной просьбе, переданной ей князем Иваном Троекуровым, вынуждена была переехать в Новодевичий монастырь. Отныне правление формально принадлежало братьям Ивану и Петру Романовым. Даже если молодому Петру уже на этом этапе и ненавистны бороды, что скорее всего так и было, потому что сам он никогда к ношению оных склонности не имел, он ни в коем случае пока не мог вступать в конфронтацию с родовитыми боярами. Находясь в ситуации, когда его власть, а может, и жизнь, висели на волоске, Пётр никогда бы не пошёл на открытый конфликт с кем бы то ни было. В этот решающий момент Пётр Первый проявил себя великолепным стратегом и тактиком, что создало базу для последующей реализации его уже тогда зародившейся идеи о создании подлинно абсолютистского государства без права бояр указывать ему, чем он должен заниматься в своей государственной деятельности. Но ни внутриполитическая ситуация, ни сам он ещё не созрели для этого: его время пока не пришло.

Несмотря на одержанную мирным путём победу, Пётр по-прежнему вообще не интересуется государственными делами, как и раньше перепоручая их своей матери, поддержавшему Нарышкиных патриарху Иоакиму и дяде Льву Нарышкину. В этот период он знакомится с генералом русской службы шотландцем Патриком Гордоном и полковником русской службы швейцарцем Францем Лефортом - людьми образованными и намного его старшими - и начинает всё больше и больше пропадать со своими новыми друзьями в Немецкой слободе. Там он ведёт вполне западный образ жизни: развлекается на европейский манер, носит европейскую одежду и даже посещает службы в не православных церквях. Но в царском дворце пока продолжает облачаться в традиционные русские одеяния, так как не считает нужным огорчать мать и другую родню и ссориться с поддержавшим его в критическую минуту патриархом Иоакимом, непримиримо относившемуся к «тлетворному влиянию запада».

Поездки в Архангельск в 1693-1694 годах не только впервые знакомят молодого Петра с морем, но и расширяют его кругозор через общение с обитателями ещё более вальяжной, чем в Москве, архангельской Немецкой слободы, где он всё более и более пропитывается европейскими представлениями о повседневной жизни, правильны они или нет, с точки зрения привыкшего к определённому порядку вещей всевидящего боярского ока.  И в этом он не одинок. Не Пётр начал «вестернизацию» России: эти идеи зародились и начали укрепляться в русском обществе уже до его рождения. Как писал видный деятель русской эмиграции Георгий Флоровский в своём теологическом исследовании «Пути русского богословия», в западничестве Пётр Первый не был ни первым, ни одиноким: «К Западу Московская Русь обращается и поворачивается уже много раньше. И Петр застает в Москве уже целое поколение, выросшее и воспитанное в мыслях о Западе, если и не в западных мыслях. Он застает здесь уже прочно осевшую колонию Киевских и «литовских» выходцев и выученников, и в этой именно среде находит первое сочувствие своим культурным начинаниям.» (цитируется по статье из Википедии «Церковная реформа Петра I, https://ru.wikipedia.org/wiki/Церковная_реформа_Петра_I) Даже сестра Петра по отцу царевна Софья под влиянием своего по-европейски просвещённого фаворита Василия Голицына тоже не была ретроградом в период своего правления и не препятствовала распространению в разумных пределах иностранного влияния среди русской знати. Да и отец Петра к концу своего правления, возможно под влиянием своей просвещенной по-европейски молодой жены, тоже начал раздумывать о возможностях заимствования некоторых элементов западного образа мысли без ущерба для возможности вечного спасения истинно православной души (см. эпиграф к этому эссе).

В начале 1694 года не стало матери Петра, вдовствующей царицы Натальи Кирилловны, несколько сдерживавшей его стремление к радикальным реформам. Но ещё жив был его формальный соправитель, брат по отцу Иван. Пётр на этом этапе не проявляет большого интереса к государственному управлению и не принимается за государственные дела. Всё лето он проводит со своими новыми друзьями в Архангельске, строя большой корабль. Он морально не готов к решительным бытовым реформам на Руси, но уже практически полностью онемечился. С женой он фактических отношений не поддерживает и на её укоряющие письма не отвечает. Женщины ему нравятся только по-европейски раскованные, мужские лица - бритые, друзья - иностранные, камзолы - немецкие. Но никто почему-то не кричит с теремных крыш ничего насчёт того, что царя, мол, уже давно подменили. А ведь он уже тогда был «подменён», просто ещё духа у него не хватало кнутом и топором вместо пряника начать европеизацию российского быта. Пётр упорно не носит бороды, но в остальном он просто затаился до поры до времени, до того времени, когда он сможет безнаказанно взяться за бритвы и ножницы. Но это время ещё не пришло: впереди Азовские походы 1695-1696 годов. После первого неудачного похода – спешное создание теперь уже не потешной, а реально боеспособной флотилии, взятие Азова, его восстановление и заселение региона первыми русскими переселенцами. И вот он, долгожданный триумф: 20 октября 1696 года происходит историческое для Руси событие - Боярская дума соглашается, что стране нужен морской флот и вводит специальный чрезвычайный налог, вынуждая всё население страны принимать участие в создании новых кораблей. Когда тут Петру бородами и камзолами заниматься?

А между тем уже с января 1696 года у Петра полностью руки развязаны: не стало его старшего брата Ивана V. Но Пётр собирает посольство в Европу: нужны политические союзники в его войне с Турцией, нужен опыт и знание теории кораблестроения. Опять не до бород. Зато он уже вкусил власть и умеет беспощадно расправляться со всеми, кто осмеливается ему возражать. Уже в 1697 году, незадолго до начала Посольства, Пётр лично проводит расследование и ссылает монаха Аврамия, посмевшего роптать  на его увлечение потехами и отсутствие должного рвения к управлению страной. В этот же период он удаляет из Москвы некоторых опасных для него родственников по жене - Лопухиных. Пётр также проявляет беспрецедентную  жестокость, когда при казни участников заговора  о покушении на его жизнь, задуманного полковником Циклером и боярами Соковниным и Пушкиным, вдруг приказывает вырыть тело своего умершего за два года до этого врага Ивана Милославского, друга Циклера и родственника царевны Софьи, и положить его тело под эшафот, чтобы оно было обагрено кровью заговорщиков. Вот таким яростно жестоким и абсолютно ориентированным на Запад был нрав Петра Первого непосредственно перед отъездом с Великим Посольством.

ГЛАВА 2.  «ЧТО ЖЕ СЛУЧИЛОСЬ, ЧТО ИЗМЕНИЛОСЬ?»  – ПОЧТИ СЛОВА ИЗ ПЕСНИ

Так что же изменилось по возвращении Петра Первого из Европы, истинного или «самозванца», и что этот «новый» Пётр немедленно начал делать отличного от того, чем он занимался непосредственно перед отъездом в Европу? Строго говоря, ровным счётом НИЧЕГО. Правильнее было бы сказать, что он просто завершил начатые до Великого Посольства мероприятия. Вспомним, что предотъездная государственная деятельность «настоящего» Петра Первого закончилась либо удалением неугодных и инакомыслящих, включая некоторых Лопухиных, либо казнью людей, смелившихся покуситься на его власть и жизнь, включая стрелецкого полковника, думного дворянина Ивана Елисеевича Циклера, четвертованного 4 марта 1697 года. А уже 9 марта он отбывает с Посольством в Ригу, при чём, не из постели законной супруги Евдокии Лопухиной, с которой уже много лет не поддерживает супружеских отношений, а из постели возлюбленной Анны Монс.

Из Европы 25 августа 1698 года возвращается, как нам рассказывают, «подкидыш», который сразу же мчится всё к той же Анне Монс, однако, в противовес неправильно представляемой информации, Пётр не только не боится встречи с женой, но и встречается с ней 31 августа и в течении четырёх часов ЛИЧНО умоляет её добровольно принять постриг (https://studfiles.net/preview/2452118/page:14/). Но Евдокия, женщина во цвете своих 29 лет, при том строптивого нрава, ни в какую не соглашается, и её можно понять. Тогда, 3 сентября, Пётр пытается завершить процесс удаления от себя Лопухиных принудительной отправкой жены Евдокии Лопухиной в Суздальский Покровский монастырь. После чего немедленно возобновляет преследование инакомыслящими, вновь открыв уже было законченное следствие по делу очередного стрелецкого бунта мая 1698 года и продолжив зверскую расправу над стрельцами, часто без суда и следствия, самолично пытая их и рубя головы. Это был период самого жесточайшего террора, в котором безвинно погибло до двух тысяч человек. Несмотря на то, что такая тенденция к неоправданной жестокости уже проявляла себя при надругательстве над телом Ивана Милославского 4 марта 1697 года, в народе поползли слухи о подмене царя.
 
Распространению слухов о подмене государя могли содействовать и его сёстры Софья и Марфа Милославские, которых он ЛИЧНО допрашивает на предмет причастности к заговору, но не решается их ни пытать, ни умертвить, что самозванец должен был бы сделать незамедлительно для устранения ненужных ему свидетелей. То есть у сестёр Милославских была полная возможность рассмотреть этого допрашивающего их человека и узнать (или не узнать) в нём родного брата. Однако изначально ни видевшие Петра лично после возвращения жена его Евдокия, ни его сёстры, которых он позже заточил в монастырь, никаких тайных сообщений о подмене Царя никому не рассылают. Следует отметить также, что факт насильственного пострижения подозреваемых в сговоре со стрельцами сестёр Милославских тоже не случаен, а напрямую связан с детскими воспоминаниями Петра: его родной дед был насильно пострижен стрельцами во время бунта 1682 года и помещён в Кирилло-Белозерский монастырь. Таким образом, это больше выглядит как месть человека, хорошо помнящего своё прошлое, а не действия самозванца по устранению свидетелей. (https://studfiles.net/preview/2452118/page:14/)

Строго говоря, с ближними у «нового» Петра отношения вообще никак не изменились. Как он обожал с детства свою сестру Наталью Кирилловну, так она и осталась для него самым близким другом в жизни до самой её смерти в 1716 году. Он сообщал ей о всех успехах проводимых им реформ, а она всегда его поддерживала, к тому же и воспитывала его сына Алексея. Как он заботился о вдове своего брата Ивана царице Прасковьи Фёдоровне и её дочерях, так и продолжал о ней заботиться до её кончины в 1723 году. Так же не изменились и его взаимоотношения с патриархом Адрианом, избранным против его воли вместо ушедшего из жизни патриарха Иоакима. Адриан абсолютно не принимал вестернизацию Руси и подчинение церкви государству. Пётру, в свою очередь, не нужна была никакая параллельная власть - ни светская, ни духовная. Однако, они худо-бедно всегда договаривались. Пётр потихоньку начал осуществлять свою антиклерикальную политику ещё до отъезда в Европу, и Адриану в начале 1697 года пришлось по указанию царя потребовать от своих подчинённых наведения порядка в управлении приходами и монастырями. По возвращении Петра его требования ужесточились, но Адриан иногда оказывал пассивное сопротивление. Например, он отказался насильно постричь царицу Евдокию. Вспомним, что делал английский король Генрих VIII со своими кардиналами, когда они не имели возможности удовлетворить его требования по отправке жён в монастырь или организации развода. Но Пётр не стал преследовать и наказывать Адриана. Он просто дождался его естественной смерти в 1700 году, но на отпевание не пришёл и нового патриарха избирать не разрешил, оставив этот пост для патриарших местоблюстителей вплоть до 1721 года, когда он осуществил свою давнюю мечту о секуляризации, заменив институт патриаршества полностью подконтрольным ему Святейшим правительствующим синодом, административной и духовной церковной организацией, которая с некоторыми изменениями продержалась вплоть до 1917 года. Как говорил в уже упоминавшейся выше книге «Пути русского богословия» её автор Георгий Флоровский, «Новизна Петровской реформы не в западничестве, но в секуляризации. Именно в этом реформа Петра была не только поворотом, но и переворотом. (https://ru.wikipedia.org/wiki/Церковная_реформа_Петра_I)

В перерывах между казнями стрельцов Пётр устраивал грандиозные попойки в том же стиле, в каком проходили все его предыдущие вакханалии в Немецкой слободе. Да и заседания его «всешутейских, всепьянейших и сумасброднейших» соборов происходили с завидной регулярностью и по аналогичным программам. Так, если в 1695 году Пётр устраивает шутовскую свадьбу шуту Якову Фёдоровичу Тургеневу, то в 1705 он устраивает аналогичную свадьбу другому шуту Ивану Кокошкину, а в 1715 годах состоялась ещё одна шуточная свадьба, но это уже была добровольная свадьба непременного участника всех шутейных мероприятий, состарившегося учителя Петра Никиты Зотова.

Таким образом, пока, как видно, никакой особой непоследовательности Пётр не проявляет. Просто всех шокировало массовое брадобритие и окорачивание кафтанов уже на следующий день после его приезда из Европы. Этим жестоким упражнением он занялся прямо на торжественном приёме в Преображенском, куда он пригласил всех именитых бояр. Это странное поведение скорее всего было вызвано его ненавистью к стрельцам и ко всем, кто, в его глазах, мог их тайно поддерживать и служить препятствием к планируемым им реформам церковного и государственного управления. Но он не с этих грядущих реформ начинает, а с насильственного изменения бытового уклада, что свидетельствует не о том, что его подменили, а о том, что он остался таким же неуравновешенным и подверженным приступам внезапной ярости, каким его и знали его ближние до его отъезда в Европу. Умный самозванец скорее всего договорился бы с кланом Лопухиных, которые бы его радостно поддержали, так как Петра они просто ненавидели, да и с брадобритием повременил бы, потому что иезуитам, масонам и англичанам русские бороды были глубоко безразличны, тем более что они их и сами часто носили. Однако, скорее всего именно поэтому возникла в народе идея, что уехал один, хороший, добрый царь, чтящий традиции, а приехал монстр с руками по локоть в крови, танцующие чужие танцы (что он и до этого успешно делал), напивающийся непонятными заморскими напитками (и это тоже ему не впервой) и срезающий собственноручно бороды и полы камзолов. А вот это точно нечто новое, но не так уж и непредсказуемое!

Итак, ВЫВОД ШЕСТОЙ: Пётр Первый уже до отъезда с Посольством проявлял беспредельную жестокость, скептическое отношение к православным традициям и неуважение к своим подданным. Просто до своего отъезда он ещё не полностью созрел для тех беспощадных мер и решительных реформ, которые он вынашивал уже в период своей ранней юности. Каким он уезжал, таким он и приехал во всех отношениях, включая его гигантский рост, о котором говорила вся Европа, его отсутствие утончённости и способности сдерживать приступы ярости, а также его склонность к сумасбродству и пьяным дебошам, его презрение к жене и его привязанность к Анне Монс, его заботу о тех, кому он безраздельно доверял и его беспощадность к врагам. Если иностранцы и подменили в Европе Петра, то они жестоко просчитались, потому что поменяли они «шило на мыло», и тот «первый Пётр Первый» был ничем не лучше этого нового. Они смотрятся просто как братья-близнецы.

ГЛАВА 3. ТАИНСТВЕННОЕ «ИСЧЕЗНОВЕНИЕ» ПОСОЛЬСКОГО «ДИП-ОБОЗА»

Ранее уже говорилось о том, что никаких своих личных симпатий и антипатий Пётр не поменял, так что трудно поверить в утверждение «обменщиков» о том, что он удалил ВСЕХ своих бывших приближённых, чтобы они не заметили подмену. В реальности ситуация выглядит «ровно наоборот». Хотя и невозможно проследить судьбы всех 280 участников Великого посольства, но можно с уверенностью сказать, что все три посла Великого Посольства, то есть люди из ближайшего окружения Петра, прекрасно знавшие его в лицо, вернулись в Москву живыми и невредимыми и продолжили своё служение Петру в том же качестве и на тех же поприщах, как они это и делали до его и их отъезда с посольской миссией.

Как известно в качестве полномочных послов Великого посольства в Европу отправились генерал-адмирал Франц Яковлевич Лефорт, начальник Посольского приказа Прокофий Богданович Возницын и генерал Фёдор Алексеевич Головин, которых Пётр в начале 1698 года оставил в Гааге, отправившись со своим антуражем в неофициальную поездку в Англию, и к которым он вернулся всего через три месяца, в апреле того же года, после чего они все вместе отправились в Вену. Если следовать версии о подмене царя именно в Англии, то получается, что все три посла либо не распознали в приехавшем из Англии Петре самозванца, либо были подкуплены, либо запуганы до смерти, потому что, даже вернувшись в Москву ВМЕСТЕ с Петром, они продолжали «притворяться», что он «тот самый, настоящий».

Единственным из трёх послов, который довольно быстро умер, уже в начале марта 1699 года, был Лефорт. Но это было бы уже слишком поздно для того, чтобы Петру убирать «узнавшего» его свидетеля. А не узнать Петра, с которым Лефорт был в близкой дружбе с 1689 года, всего-то через три месяца его отсутствия, Лефорт не мог. Бояться ему Петра в Гааге было нечего, тем более что он был швейцарским подданым, а подкупить его «самозванец» в принципе ничем не смог бы, потому что на тот момент «настоящий» Пётр уже своего друга в самом буквальном смысле озолотил: он строил Лефорту в Москве роскошный дворец на государственные деньги. При этом «оригинал» Петра так же покровительствовал иностранцам, как и сам Лефорт. Зачем Лефорту другой Пётр, когда ему и натуральный Пётр был всем хорош? Лефорт уже тогда был не первой молодости и не очень здоров. По возвращении из посольства он начал обустраивать свой новый дворец и в конце февраля справлял пышное новоселье с участием Петра, который после этого уехал из Москвы. В процессе увеселений Лефорт и гости решили попировать на свежем воздухе, в результате чего Лефорт простудился и уже не смог оправиться от болезни, скончавшись 2 марта (по старому стилю). Вот и вся конспиративная интрига. Пётр был безутешен, говоря, что Лефорт ушёл тогда, когда он ему больше всего был нужен, то есть к началу его радикальных преобразований русского общества.

Другой посол, Прокофий Возницын, как служил по дипломатической части ещё у царя Алексея Михайловича, так и продолжал служить при Петре Первом и после возвращения Посольства. Так 14 января 1699 года живой, никем не заменённый и никуда не сосланный с глаз долой посол Возницын подписал в Карловичах вынужденный договор о перемирии на два года между Россией и Турцией. Это был предварительный договор перед окончательным решением спорного вопроса о владении захваченными ранее крепостями. В Москве Возницын по-прежнему служил в Посольском приказе. Но летом 1700 года посланник Украинцов, вернувшийся из Константинополя после подписания им окончательного мирного договора на 30 лет, начал оговаривать Возницына и критиковать его политику в Карловичах. И только после этого дипломатическая карьера Возницына пошла под уклон. Он умер в 1702 году, и смерть его со всей очевидностью никак не связана с «самозванством» русского царя.

Генерал Головин, президент Посольских дел, также не был удалён от власти по возвращении в Москву, и государственный статус его оставался прежним. Он был одним из тех доверенных лиц царя Алексея Михайловича, которым тот на смертном одре в 1776 году наказывал «хранить царевича Петра, яко зеницу ока», что он неукоснительно и делал. В том числе во время стрелецкого мятежа именно Головин помог Петру спастись бегством и отправился с ним в Троицкий монастырь. В Великом посольстве он был вторым по значению дипломатом после Лефорта и занимался отбором специалистов для контрактных судостроительных работ в России. Работу по налаживанию судостроения в России Головин продолжил и по окончании посольства, встав во главе нового военно-морского приказа. Что у «старого», что у «нового» Петра Головин пользовался полным доверием и был сподвижником царя до конца своих дней в 1706 году. В 1699 году он получил звание генерал-адмирала и стал первым в России кавалером ордена Святого Андрея Первозванного, высшей государственной награды, а в 1700 сделался первым на Руси генерал-фельдмаршалом.

Следует также обратить внимание на то, что до отъезда в Англию Пётр уже успел заехать ненадолго в Гаагу, так что при вторичном визите всего через три месяца не только послы, но и местные именитые люди не смогли бы не заметить подмены. Тем более при такой нестандартной внешности, какой отличался Пётр Первый. Из Гааги они все вместе, живые и невредимые, отправились в Вену и далее по своим планам, которые составлялись уже с 1696 года, сразу же после успешного окончания второго Азовского похода.

Итак, ВЫВОД СЕДЬМОЙ: по окончании Великого посольства Пётр Первый вернулся не только с «вором и лгуном» Александром Даниловичем Меньшиковым, как утверждают конспирологи, но и со всеми своими послами, с которыми он и начал проводить в жизнь свои радикальные реформы. Никто никакой подмены не заметил, никому из послов такая подмена не была бы лично выгодна, чтобы молчать об этом всю оставшуюся жизнь.

В отношении подготовки Великого Посольства необходимо также прокомментировать утверждения о том, что «оно планировалось изначально как небольшая двухнедельная прогулка по Европе». Поскольку программа Посольства была достаточна обширна и включала посещение целого ряда Европейский стран, до которых можно было тогда добираться либо по российскому бездорожью «конным транспортом», либо морским путём из Архангельска, осуществить такую миссию за две недели было бы немыслимо, и никто такого увеселения не планировал. Тем более, что с посольским обозом отправлялись на обучение наукам и ремёслам 35 волонтёров, включая самого Царя. За две недели освоить теорию кораблестроения сложно, а ещё ведь и полезным ремёслам надо было подучиться. Подобные посольства, правда без волонтёров и царей, были на Руси обычным способом мобильного дипломатического представительства, поскольку постоянных полномочных представительств русского государства за рубежом не было. Россия на том этапе имела постоянного представителя только в Швеции и ещё одной стране. Необычным в новом посольстве явилось участие в нём царя. Такого на Руси ещё никогда не случалось. Но к отсутствию Петра Первого в Москве все уже давно привыкли ещё со времён его Азовских походов 1695-6 годов, во время которых от его имени правили доверенные лица, и те же лица получили все полномочия принимать важные государственные решения и меры по охране государственной стабильности, подписывая указы его именем. Так что царь формально как-бы продолжал руководить своим государством.

ГЛАВА 4. КУДА «СОСЛАЛИ» ВРЕМЕННОЕ МОСКОВСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО?

Последователи концепции замены Петра утверждают, что все оставленные им в Москве на правлении страной люди внезапно куда-то исчезли вместе со всеми родственниками Петра. Однако, как уже упоминалось, никуда не исчезла любимая родная сестра Петра Наталья, также не пропала почитаемая Петром вдова его брата Ивана, которая осталась с «новым Петром» в точно таких же тёплых отношениях, в каких была и со «старым». Не изменились взаимоотношения Петра и с сёстрами Софьей и Марфой, которым он никогда не доверял и которых уже удалил из царского дворца до своего отъезда, при чём Софья уже в течении нескольких лет была изолирована в Новодевичьем монастыре, правда без пострижения. По возвращении Пётр просто завершил начатое дело по «обезглавливанию» потенциальной оппозиции, проводя все эти мероприятия вполне последовательно и планомерно.

Теперь следует рассмотреть дальнейшие взаимоотношения «нового» Петра с людьми, управлявшими страной в отсутствие царя, поскольку достаточно часто в публикациях и видеоматериалах на эту тему сообщают, что «Петра Первого НИКТО не узнавал»! Так ли это?

Пётр Первый провёл в Западной Европе не ДВА, как часто утверждают, а приблизительно полтора года, с 9 марта 1697 по 25 августа 1698 года. Уезжая с Великим посольством, он оставил на правлении трёх бояр и реально управлявшего ими доверенного человека, князя-кесаря Фёдора Ромодановского.  Одним из доверенных бояр был родной дядя Петра Первого Лев Кириллович Нарышкин (р. 1664), которому он ещё в 1690 году поручил заведовать Посольским приказом, отвечавшим за все иностранные сношения государства. Отправляясь в Европу, Пётр с лёгким сердцем вновь доверил управление государством своему дяде, который продолжал возглавлять Посольский приказ и после возвращения Петра из Европы вплоть до 1702 года. Хотя с 1699 года его влияние было уже не таким значительным, поскольку с возвышением боярина Фёдора Алексеевича Головина последнему было передано ведение части дел иностранного ведомства. Несмотря на то, что Лев Нарышкин начал постепенно утрачивать своё былое влияние при дворе, он тем не менее не был отстранён от дел немедленно по возвращении Петра из Посольства, также не был он удалён от двора, сослан, ослеплён или уничтожен, а продолжал выполнять свои обязанности по мере его сил и возможностей, которые, вероятно, были уже не так высоки. Умер Лев Кириллович только в январе 1705. Уже даже на одном только этом примере можно было бы показать, что говорить о том, что рядом с Петром не осталось ни одного его ранее знавшего человека, оставшегося в той же должности в таких же отношениях с Царём, как и до отъезда, нет никаких исторических оснований. А таких примеров множество.

Другим человеком, знавшим Петра Алексеевича с рождения, был Пётр Иванович Прозоровский, бывший некогда верным подданным его отца царя Алексея Михайловича. На разных этапах своей допетровской карьеры Прозоровский служил чашником, рындой (охранником), и воспитателем (дядькой) брата Петра царевича Иоанна. Выезжая по делам государства или на богомолье из столицы, Алексей Михайлович с лёгким сердцем доверял охрану своего семейства кристально честному и искренне преданному Романовым Петру Прозоровскому. Прозоровский безоговорочно поддержал Петра и его брата Иоанна в период противостояния двух братьев и их сестры Софьи. Не удивительно, что именно Прозоровскому доверил Пётр Первый заведование Приказом Большой казны и Большого Прихода сразу же после окончания тяготившего его триумвирата. А по получении всей полноты власти по смерти брата Иоанна Пётр доверяет Прозоровскому полноправное участие в самом главном деле своей жизни – создании военно-морского флота России. Так в 1696—1697 Прозоровский становится членом кораблестроительного «кумпанстсва». 

Также, как и Лев Нарышкин, Прозоровский был одним из трёх бояр, которым Пётр поручил управление государством в период своего отсутствия с Великим посольством. Вернувшись в Москву, Пётр никуда не удалил своего старого верного соратника, а продолжал доверять ему управление казной, строительство новых кораблей и другие ответственные участки государственной деятельности. А после поражения под Нарвой именно Прозоровский обеспечил Петра заботливо сохранёнными им ещё со времён Алексея Михайловича «на чёрный день» средствами для восстановления боеспособности российских вооружённых сил, отказавшись при этом от вознаграждения за свою честность. Говорить о том, что такого поразительно бескорыстного, честного и преданного России человека подкупили, просто несолидно. А память у него ещё на тот момент явно не отшибло, так что вряд ли он «не узнал» всего через полтора года человека, которого знал с самого его рождения. Для него, так же, как и для Льва Нарышкина, тот, кто уехал с Посольством, тот и приехал. Петр Иванович Прозоровский никогда не был удалён, «репрессирован», уничтожен и прочее и закончил свой земной путь в 1720 году. И это исторический факт.

Третьим боярином, оставленным Петром на правлении в период его отсутствия, был Борис Алексеевич Голицын (р.1651 или 1654). Это был надёжный и преданный Петру человек, некогда его воспитатель (дядька), который стал одним из его главных сторонников, советников и распорядителей в его противостоянии с Царевной Софьей. От государственных дел князь Голицын был отстранён только в 1705 году, после того как в должности воеводы и наместника Казанского и Астраханского царств не смог предотвратить вспыхнувшие в том году в Астрахани волнения стрельцов и посадских людей. Таким образом, частичное лишение князя царской милости произошло только через семь лет после возвращения «самозванца» в Москву и никак не связано с опасениями последнего быть узнанным своими ближайшими подданными. Князь Борис Алексеевич Голицын умер только в 1714 году как монах Боголеп.

Кроме этих троих бояр из старого окружения Петра, как и прежде, всегда рядом с ним оставался верный ему его первый учитель Никита Моисеевич Зотов, носивший при «старом» Петре почётное звание всешутейского кокуйского патриарха и продолжавший исправно участвовать во всех мероприятиях "всешутейского собора" «нового» Петра. Царь никогда не забывал своего учителя: в 1703 году он доверил ему заведование Ближней походной канцелярией и дозволил быть печатником. Зотову также разрешалось излагать царскую волю: его официально называли «ближней канцелярии генерал-президентом», а в 1710 году он получил титул графа с правом передачи его по наследству. Никита Зотов скончался только в декабре 1717 года.

Но самым главным распорядителем в государстве Петра I был во все времена как до Великого посольства, так и после него, Федор Юрьевич Ромодановский, приходившийся Петру Алексеевичу близким свойственником по жене своей Прасковье Федоровне Салтыковой. Ранее - верный слуга как отцу Петра Алексеевича Алексею Михайловичу, так и его старшему брату Фёдору Алексеевичу, Ромодановский, ближний стольник царя Алексея Михайловича, оказался самым первым из десяти почётных гостей, приглашённых им в 1672 году «к родинному столу», т.е. на приём в Грановитой Палате, устроенной Алексеем Михайловичем в честь рождения его сына Петра -первого от брака с его новой молодой и горячо любимой женой Натальей Нарышкиной. Пётр вырос под сенью опеки Ромодановского и многократно обязан ему спасением своей жизни как во время восстания стрельцов 1682 года, так и в период финального конфликта с правительницей Софьей в 1689 году, и, наконец, благодаря подавлению нового стрелецкого бунта в мае 1698 года.

Пётр понимал, что без железной управляющей руки Ромодановского ему было бы не только не удержаться на троне, но и физически не выжить, поэтому в 1686 году, то есть ещё до своего отъезда с Посольством, царь назначил его самым первым главой Преображенского приказа, и в этой должности он получил право сыска, пыток и казней всех подозрительных с его точки зрения лиц по своему усмотрению. Ромодановский осуществлял это право до самой своей смерти в сентябре 1717 года. Кроме этого, Ромодановский в 1694 году был возведён в самый высший офицерский чин генералиссимуса потешных войск, стоявший вне всяких офицерских иерархий. На период отсутствия Петра I в Москве с 9 марта 1697 по 25 августа 1698 года он был назначен князем-кесарем Русского царства. Ромодановский уже доказал в отсутствие Петра в период Азовских походов 1695-1696 годов, что способен полностью взять на себя управление Российским государством. Поэтому в марте 1697 года Пётр оставлял на него страну с лёгким сердцем, наказывая Фёдору Юрьевичу «править Москву», а всем другим «боярем и судьям», включая и уже трёх упомянутых управителей, «прилежать до него, Ромодановского, и к нему съязжаться всем и советовать, когда он похочет». (http://ros-istor.ru/node/360). В письмах к Ромодановскому Пётр часто спрашивал у него совета по всем самым важным вопросам, обращаясь к нему не иначе, как «государь», «Ваше Величество» или «Min Her Kenig», а себя называл его «нижайшим подданным».

Придворный статус первого после царя человека в государстве оставался привилегией Ромодановского до самого его конца и перешёл к его сыну, князю Ивану Фёдоровичу, который был удостоен высочайшего личного придворного звания князя-кесаря. Но до этого, в дополнение ко всем руководящим позициям в государстве, Пётр, уже по возвращении Посольства в Москву, доверил своему старинному другу и ментору руководство Сибирским приказом (1704-1705), Ромодановский также руководил и Аптекарским приказом.

Именно этот человек занимался всей внутренней политикой и безопасностью государства. Вся военная мощь страны была также в его руках, и он мог действовать по своему усмотрению. В частности, как уже упоминалось, это ему принадлежит заслуга в подавлении стрелецкого бунта 1698 года. Никаких подмен царских особ без его участия в принципе быть не могло бы. Это все отлично понимают, поэтому приписывают Ромодановскому какие-то корыстные интересы в такой неслыханной исторической авантюре. Но это к нему очень плохо привязывается. В быту он придерживался традиционных русских обычаев, а иностранцы его не интересовали вообще, и он с ними ни особой дружбой, ни политическими интересами связан не был. Ромодановский был по максимуму обласкан «предыдущим» Петром, и никакой «другой» Пётр ни его, ни его сына не смог бы осыпать большими милостями.

Самой забавное, что если уж говорить о подмене царя, то подменить его могли только при его зачатии. Слухи о том, что Пётр незаконнорожденный, распускались по России и Милославскими, и представителями других знатных родов, считавших себя более достойными претендентами на роль правящей династии. В частности, уже в 19 веке этим активно и вполне открыто занимался люто ненавидевший Нарышкиных князь Пётр Долгорукий, тот самый, который одно время подозревался в авторстве «Патента Ордена Рогоносцев», приведшего в итоге к гибели Пушкина. Самое поразительное, что когда сравниваешь портрет Ромодановского с изображениями Петра, то действительно можно подметить сходство этих лиц. Из этого, конечно, не следует, что Долгорукий прав. Мало ли кто на кого похож! Тем более, что и на царя Алексея Михайловича Пётр похож ничуть не менее. Более интересно то, что и характерами Пётр Алексеевич и Ромодановский были удивительно схожи. Вот как описывал Ромодановского в единственном дошедшем до нас свидетельстве современника - «Гиштории о царе Петре Алексеевиче и ближних к нему людях» - его автор князь Борис Иванович Куракин**, самый первый постоянный полномочный представитель России за рубежом: Ромодановский был «нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по вся дни, (…) что приналежит до розысков, измены, доводов, до кого-б какой квалиты и лица женскаго полу или мужескаго не пришло, мог всякаго взять к розыску, арестовать…» Ну, чем вам не Пётр? Но это уже вопрос иных конспирологических гипотез. А в отношении теории подмены Петра важно понимать, что вот этот неуравновешенный человек, «монстр» с лица, как писал о нём Куракин, «его величеству верной был так, что никто другой», а следовательно, ни в коем случае не допустил бы никакого самозванца к управлению Россией. Вот так!

Убедившись, что  по возвращении Петра и ВСЕХ руководителей Великого Посольства живыми и невредимыми в Москву Пётр не лишил никого из них своих царских милостей, равно как не сослал и не уничтожил ни одного из лиц, которым он доверил управление государством в период своего отсутствия, можно сделать ВЫВОД ВОСЬМОЙ: ВСЕ кто были близки к Петру в России, ВСЕ, кому он всегда доверял, остались на своих постах и ни в коем случае не были заинтересованы в сокрытии факта подмены своего благодетеля на какого-то навязанного то ли немцами, то ли англичанами самозванца. Так что и этот аргумент сторонников теории подмены нельзя принимать к сведению как её доказательство.


ЧАСТЬ III. КТО ПЕРВЫМ ВОСКЛИКНУЛ «УКРАЛИ ПЕТРА!»?

Итак, мы уже рассмотрели 8 аргументов, наглядно демонстрирующих невозможность подмены в конкретной исторической ситуации законного монарха неким западным ставленником. Однако слухи о подмене истинного царя действительно поползли по земле русской уже при его жизни. На чём же строят свои доказательства те, кто убеждён в подмене? Что послужило толчком к такой конспирологической теории?

Разумеется, это, на первый взгляд, внезапные, резкие и абсолютно антинародные, надо прямо сказать, указы Петра, изданные им сразу же по возвращении в Москву. Как известно, уже на четвёртый день по приезде из Европы,  29 августа 1698 года появляется первый самостоятельный указ Петра, который вряд ли мог бы быть одобрен его ментором Ромодановским, ставшим одной из его первых жертв. Это был повергший всю Россию в шок и полное уныние указ «О ношении немецкого платья, о бритии бород и усов, о хождении раскольникам в указанном для них одеянии». Указ вступал в силу почти незамедлительно, с 1 сентября. Своему же ближайшему окружению, включая Ромодановского, Пётр немедленно обчекрыжил бороды и оттяпал полы их кафтанов.

Но если бы только это! Петра также не удовлетворили результаты расследования стрелецкого бунта, проведённого боярином Шеиным, несмотря на то что уже достаточное количество бунтовщиков было повешено или томилось в тюрьмах. Пётр самолично занялся новым расследованием, в процессе которого он, практически не заслушивая никаких оправданий, единовременно казнил более 800 стрельцов, не гнушаясь при этом собственноручно пытать подозреваемых и рубить им головы. Своим особо доверенным лицам он приказывал следовать его примеру. Этот кровавый террор продолжался всю осень 1698 года и закончился только весной 1699.

Как будто этого было недостаточно, Пётр взял твёрдый курс на радикальную секуляризацию российского общества, то есть стал всё более и более притеснять Русскую православную церковь, постепенно прибирая управление религиозными учреждениями в государственные руки и лишая церковь и церковных служителей их независимых доходов. Как уже говорилось в предыдущей части, по смерти в октябре 1700 года Патриарха Московского и всея Руси Адриана, выборы нового патриарха объявлены не были, в силу вступила и действовала долгие годы вплоть до 1721 года система назначения местоблюстителей Патриаршего Престола. Таким образом Пётр постепенно и методично превращал Церковь в своего рода подконтрольный ему государственный департамент.

Но и на этом Пётр не остановился и дал конспирологам самый главный козырь в руки: он навязал России новую форму летосчисления, в результате чего новый год начался не 1 сентября (в день осеннего равноденствия 7208 года от сотворения мира), а 1 января, и год стал 1700 от Рождества Христова, как и у остальных народов Европы, включая также православных восточных славян и греков. При этом конспирологи утверждают, что такой подлый трюк с народом мог проделать только западный подкидыш, а сделано это было для того, чтобы украсть у русского народа в одночасье 5508 лет его древней истории. Обвинение настолько серьёзное, что я решила начать с анализа этого последнего аргумента, двигаясь постепенно в обратном направлении к первой упомянутой каверзе «Лже-Петра», устроенной русскому народу в форме принудительного, унизительного и утомительного ежедневного бритья. Итак,

ГЛАВА 1. КАК УКРАСТЬ ИСТОРИЮ?

Для того, чтобы украсть у народа его историю, летосчисление менять не требуется. Достаточно уничтожить все до одного древние исторические источники – сжечь, утопить, измельчить и т.д. И уже через поколение история будет начисто забыта. Вот так всё просто, и это может произойти с любой нацией и в любой момент. Поэтому, если все, кому дорога отечественная история, вдруг устанут охранять эту коллективную историческую память, то уже следующее поколение школьников будет читать «Трёх мушкетёров» французского индуса Пушкина и знать, что он в первую очередь не поэт, а великий российский контрразведчик. Ни у кого не будет возникать сомнений, что Лермонтов всеми своими талантами обязан полумифическому шотландцу Томасу-Рифмачу, чей он самый «наипрямейший» потомок, что Пётр Первый – это голландский шпион под кодовым именем Анатолий, а на британском троне уже много лет восседает внучка Николая II. Всё это уже давно массировано и методично загружается в головы ошеломлённых новейшими историческими открытиями слушателей. И тем не менее, простой заменой календаря Пётр не смог бы мгновенно стереть народную историческую память. Не забыли же православные греки, давно уже перешедшие на юлианский календарь, историю Древней Греции! А ведь по древнему афинскому календарю новый год начинался с дня летнего равноденствия, а вовсе не с 1 января!

Несмотря на использование современной формы летосчисления, жители сегодняшней Хорватии в курсе, что когда-то в этих местах, приблизительно в 3000—2600 годах до н. э., процветала древняя энеолитическая (медно-каменная) Вучедольская культура, у который тоже был свой собственный, при чём самый древний из известных индоевропейских, лунный календарь. Найденный неподалёку от городка Винковцы в восточной Хорватии керамический сосуд – календарь свидетельствует о том, что это была достаточно высокоразвитая цивилизация, владеющая астрономическими знаниями и умеющая определять созвездия. Об этой цивилизации так же мало известно, как и о энеолитических культурах, живших в древности на территории современной России. И этому есть вполне естественные историко-археологические объяснения. Поэтому хорватам даже в голову не приходит, что они мало знают о своих древних предшественниках, потому что им на каком-то этапе их истории подкинули чужеземного правителя. Кстати, им его даже и не подкидывали. Они его сами взяли, так сказать, по собственному желанию. Если первым королём Королевства Хорватия, возникшего после слияния герцогства Паннония с княжеством Далмация в 925 году по юлианскому, заметьте, а не вучедольскому календарю стал «свой» собственный хорватский король Томислав, то уже в 1102 году хорваты решили стать венгерскими подданными, признав венгерского короля своим правителем. Культура их при этом не исчезла с лица земли.

Значит, если само по себе введение юлианского календаря ни у одного европейского народа его истории не украло, то надо полагать, что Пётр I уничтожал российскую культуру иным способом. Например, скрыв от человечества величайшие, затмевающие всех Леонардо Да Винчи и Галилеев вместе взятых, достижения российских наук и искусств, активно применявшихся в допетровскую эпоху, т.е. в период правления его отца и деда. Какие именно? Почему не только мир, но, похоже и россияне о них ничего не знали? Не могли же они их за один день их забыть? Какие именно древнерусские научные знания было категорически запрещено применять после введения Петром нового летосчисления? Ни на один из этих вопросов теоретики полного уничтожения Петром Первым национальной памяти не приводят никаких конкретных ответов. Разве Россия забыла своего гениального математика, летописца и музыканта XII века Кирика Новгородца с его математическим и астрономическим трактатом «Учение о числах»? Или Пётр просто зазевался и не успел все его труды уничтожить? Можно привести длинный список древних рукописей, к которым никакие немцы «по указке Петра» даже пальцем не притрагивались. Все научные и исторические знания допетровской России остались в России и служили основой для дальнейшего развития отечественной науки. Так появилась в XVIII веке знаменитая «Арифметика Магницкого» - первая русская математическая энциклопедия. Таким образом, со всей очевидностью, создание Петром Академии Наук, где изначально действительно служили только иностранцы, явно не привело к полному уничтожению существовавшей в допетровской России научной мысли.

Конспирологи утверждают, что для России было бы лучше, если бы наукой занимались только ведические жрецы, как это и было в старину, когда народ руководствовался тайными ведическими знаниями. Ну, если тайные, то они никуда не исчезли и передавались и передаются от волхва к волхву и по сей день. Но для прогрессивного экономико-технологического развития страны и превращения её в одну из ведущих морских держав эти магические знания были мало применимы. Нужны были знания новейших инженерных технологий, математики, химии и других наук, которые уже широко применялись на западе. Чем такие пришедшие с иностранными специалистами знания повредили русскому народу? Если бы их не начали распространять с начала 18 века, Россия не дала бы миру ни ректора Казанского университета Николая Лобачевского – русского «Коперника геометрии», ни академика Санкт-Петербургской академии наук Михаила Остроградского, украинца по рождению, ни многих других признанных мировой наукой российских учёных абсолютно не иностранного происхождения, которые изначально получили свои знания не из ведического леса, а самым стандартным способом – в университетах и академиях. Академия наук для того и создавалась Петром, чтобы готовить свои национальные кадры для российской экономики, обеспечив доступ к образованию всем талантливым молодым людям независимо от их сословия.

Возвращаясь к упоминаемому конспирологами сожжению Петром всех древнерусских летописей и рукописей по всем аспектам знания, надо прежде всего вспомнить, кто на Руси, да и в других странах, обладал самыми глубокими знаниями и хранил их в виде рукописей. Уверяют, что таинственные волхвы и другие ведические учителя. Вот именно! Каким бы образом Лже-Пётр, пособник масонов и, как утверждают маститые конспирологи, наёмник истинного Рима, то есть не итальянского, а того, что «рядом с Каиром» (так уверяет всезнающий YouTube), смог заполучить магические ведические рукописи и их уничтожить? Кто бы его к ним подпустил? А сам он никакими магическими трюками явно не владел, так что ни в коем случае никогда ни к каким тайным славянским знаниям с целью их уничтожения Пётр пробраться бы в принципе не смог, как бы ему этого не хотелось!

ГЛАВА 2. УЩЕМЛЕНИЕ НЕЗАВИСИМОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ЦЕРКВИ: ВНЕЗАПНОЕ ИЛИ ПЛАНОМЕРНОЕ?

Оставим на время магию и перейдём к хранителям обычных и отнюдь не мистических, а просто исторических русских летописей. Их создавали и хранили в русских монастырях. Отношения у Петра с монастырями и духовенством, включая Патриарха, были самые натянутые и напряжённые ещё до его отъезда в Европу. Он далеко не вдруг начал их «выстраивать» по своему разумению. Молодой царь начал свой «крестовый поход» на Церковь уже накануне отъезда. Так, в начале 1697 года он издаёт указ о запрещении монастырям всякой строительной деятельности и берёт под государственный контроль всё их монастырское хозяйство, равно как и хозяйство архиерейских домов. Этим он практически лишает священнослужителей возможности распоряжаться своими доходами, а значит, и возможности осуществлять свою духовную миссию так, как они считают нужным. И это только начало. Как в его отсутствие от его имени, так и немедленно по возвращении его в Москву, при личном участии Петра, происходит дальнейшее наступление на экономическую самостоятельность Церкви. Всем церквям, имеющим дворы и угодья, приостанавливают казённое жалование (руги), а не имеющим таковых это жалование сокращают вдвое. Далее постепенно выводят из действия институт Патриархии, о чём уже говорилось. В этой ситуации самое главное понимать, что никаких внезапных изменений в политике Петра до отъезда и после его приезда не происходит. Ничего не случается ВДРУГ. Всё закономерно и запланировано. Церковь как независимая единица мешала Петру проводить в жизнь задуманные им давно прозападные реформы, а также довести свою личную власть до полного абсолютизма не только в светской, но и духовной общественной жизни. Поэтому ему нужна была другая церковь, ему подконтрольная, и он создавал её не ВДРУГ, а в течение долгих лет, начав ещё в 1697 и закончив только в 1721 году созданием Святейшего Синода.

Можно ли себе представить, что при таких взаимоотношениях с недовольной его политикой Церковью и, в частности, с монастырями, хранители древних рукописей не попытались бы надёжно спрятать их или хотя бы переписать для себя важнейшие русские летописные документы? Эти люди с лёгким сердцем шли на смерть за свою веру. Они ничего не боялись, потому что с ними был Бог. И никаких исторически важных для них записей они никогда бы не позволили себе утратить.

Пётр, кстати, и понятия не имел, какие у них могут храниться исторические документы, потому что он не получил фундаментального образования: он был самоучкой-«технарём» из той категории технарей, которым история, со всей откровенностью будет сказано, глубоко безразлична. Да и его немцы-иноверцы, якобы переписчики по царской указке русской истории (так рассказывают), тоже не были бы допущены в те времена к святыням Православной церкви. Поэтому никаких летописей по приказу «Каирского Рима» Пётр не жёг. Такое событие Церковь обязательно бы для себя отметила. Но нет таких свидетельств, зато есть древние рукописи, которые дошли до наших времён, и они нам хорошо известны. Вот такая удивительная история! Кстати, ведь и Патриарх Адриан, конфликтовавший с Петром до поездки в Европу, не только прекрасно узнал «нового» Петра в лицо, но также узнал и его административный «почерк» при проведении Петром его первых секуляризационных реформ. К счастью, он не дожил до восстановления в 1701 году отменённого ещё в 1667  году Монастырского приказа, в ведение которого было передано управление монастырскими доходами и вотчинами.
 
При том, что Пётр и до отъезда с Посольством не отличался неукоснительным соблюдением православных традиций, предпочитая им лютеранские и даже католические, абсолютно не удивительно, что, возвратившись из своей полуторагодичной поездки по Европе, он ещё более укрепился в своём решение организовать «духовенство, то есть монахов и попов», которым он в виде исключения дозволил носить бороды, таким образом, «чтоб они, хотя с бородами, в церквах учили бы прихожан христианским добродетелям так, как видал и слыхал я учащих в Германии пасторов». (https://ruler-russia.ru/article/petr-1). Это ещё один пример того, что никакой ситуации, когда УЕХАЛ ОДИН ЦАРЬ, А ПРИЕХАЛ СОВСЕМ ДРУГОЙ, не было. Эту не соответствующую истине фразу настойчиво повторяют изо дня в день, не приводя никаких убедительных фактов, её подтверждающих.

ГЛАВА 3. ВРАГ РОССИЙСКОГО ЖЕЛУДКА

В качестве одного из неопровержимых доказательств своей правоты конспирологи приводят в пример тот факт, что на Руси никогда не пекли хлеб из пшеницы. Был другой эквивалент этого продукта, гораздо более здоровый и питательный. А подменённый Пётр начал насаждать менее полезный «западный» хлеб из пшеницы. Вполне согласна, что Пётр был не прав, тем более что сама хлеб не очень люблю. Зато я самозабвенно люблю навязанную народу Хрущёвым против его воли кукурузу, что одно время привело к почти полному исчезновению хлеба с прилавков магазинов. Если следовать логике конспирологов, то с официальным визитом в США отправился один Хрущёв, который любил уплетать за обе щёки пшеничные булки, а вернулся совсем другой - какой-то «кукурузник», подсунутый социалистической стране империалистами для полного и окончательного разрушения советского сельского хозяйства. Но я пока ещё ни от кого не слышала, что Хрущёва в процессе оттепели подменили коварные американцы, которые и вбили ему эту бредовую идею в голову. Пётр насильственно вводил на Руси чуждые русским сельхозкультуры, которые народ в буквальном смысле не мог переваривать, потому российское пищеварение развивалось исторически согласно российскому климату и прочим природным условиям. А разве не тем же занимался революционный селекционер Иван Мичурин?

Это было вынужденное лирическое отступление для более наглядной иллюстрации мысли о том, что совершённые правителями экономические или культурологические ошибки, даже роковые, ни в коем случае не являются доказательством их физической подмены внешними врагами нации на своих ставленников.

ГЛАВА 4. КАЗУСЫ ПЕТРОВСКОЙ КУЛЬТУРОЛОГИИ И ЕЁ ИСТОКИ

Конечно, насильственное введение чужеземного платья и сбривание традиционно обязательных на Руси для солидных бояр бород – это самодурство. Но разве «до отъездные» потехи Петра, в которых зачастую погибали принуждаемые развлекаться сверх всяких физических их возможностей люди, не самодурство? И что необычного в том, что вернувшийся Пётр заявлял: «Я желаю преобразить светских козлов, то есть граждан (…) чтобы они без бород походили в добре на европейцев»? (https://ruler-russia.ru/article/petr-1)  Это абсолютно в духе и стиле прежнего Петра, и ничего ровным счётом в нём не изменилось. Просто он до отъезда ещё не успел в полной мере обозначить свои виды на дальнейшее культурологическое развитие нации.

Необходимо ещё раз вспомнить, что Пётр получил согласие брата Ивана на полную свободу управленческих решений в 1689 году, когда ему было только 17 лет, и всё, что его тогда интересовало, к огорчению его матери Наталии Кирилловны, это корабли и море. Он уже в тот период был одержим созданием мощного российского флота и, к чести его сказать, создал один из самых совершенных и боеспособных морских военных флотов в мире. Государством охотно управляли до 1694 года его мать и дядя, и близкие клану Нарышкиных люди. Всех это устраивало, включая Петра, который мог заниматься своим делом, хотя его мать в критических ситуациях настаивала на его присутствии в столице. По смерти горячо любимой матери, которую он воспринял так тяжело, что не нашёл в себе силы прийти на похороны и лишь на третий день пришёл оплакать её в полном одиночестве на её могиле,  Пётр впервые приступил к своим царским обязанностям. Для начала он решил продолжить неудачно начатое ещё в период правления царевны Софьи покорение Азова, подготовке к которому он полностью посвятил остаток 1694 года, включая летнюю поездку в Архангельск. И вот в 1695 году – первый Азовский поход. В это время внутренней политикой и безопасностью страны полностью занимается верный Петру Ромодановский. Но полная блокада Азова не удалась, необходимо было блокировать город также и с моря. Пётр снова занимается строительством кораблей, а Ромодановский крепко держит в руках бразды правления. И вот, наконец, полный успех второго Азовского похода 1696 года, который также отвлекает Петра от вникания во внутренние дела страны, где царит всё тот же князь-кесарь Ромодановский.

И, наконец, исторический 1697 год! Пётр собирается в дорогу, но он уже поворачивается лицом к своему престолу: проводит расследования заговора, собственноручно пытает виновников, сам организовывает показательные казни. Предусмотрительно ДО ОТЪЕЗДА отсылает в буквальном географическом смысле куда подальше многих неугодных ему Лопухиных. Кстати, вина первой жены Петра была не столько в том, что он уже к 1994 году полностью утратил к ней «амурный интерес», сколько в её принадлежности к семейству Лопухиных, людей, как утверждают историки, недалёких, но исключительно амбициозных, а по сему ставших неугодными ещё его матери. Да и сама Евдокия Лопухина оказалась строптивой невесткой и отнюдь не покорной женой. Она не имела намерения тихо прясть в горнице, глотая слёзы, пока её неверный муж развлекался на Кукуе с Анной Монс. А этим Пётр самозабвенно занялся с 1692 года, после смерти в мае младенца Александра, их с Евдокией младшего сына, не прожившего и года. Больше никаких беременностей не было, и даже переписка супругов полностью прекратилась с 1994 года. Так что желание удалить и Евдокию вслед за всей её роднёй тоже возникло у Петра не так уж внезапно. Он просто не знал, как это сделать без больших осложнений и порицаний в свой адрес.

В этом смысле поездка в Европу действительно чрезвычайно расширила его кругозор. В Англии он познакомился с историей англиканской церкви (он даже пару раз был на церковном богослужении). Почти триллерская история о том, как легендарный Генрих VIII удалил свою жену и сам себе предоставил официальный развод, в котором ему отказал Ватикан, став главой своей национальной церкви, просто не могла не поразить воображения впечатлительного двадцатипятилетнего Петра. Этот аспект английской истории Петр счёл для себя чрезвычайно полезным и принял его к сведению с плачевными последствиями для царицы Евдокии и Российской Патриархии, которую восстановили только в 1917 году.

Интересно, что был ещё один европейский монарх, старший современник Петра, который также активно пытался освободиться от стесняющих его волюнтаризм папских ограничений. Это был не кто иной, как вечно солнечный Людовик XIV, который приложил максимум усилий, чтобы избавиться от бескомпромиссного контроля со стороны Ватикана. Он обратил свои взоры к России и вознамерился учредить нечто вроде российского независимого патриархата на французский лад. Но его осторожные епископы во главе с епископом Мосским (Боссюэ) стеной встали на его пути, и этого не произошло. В этом отношении Пётр был в более удобной для самодержца позиции: у него уже был готовый Патриархат, но слишком самостоятельный на его абсолютистский вкус. Поэтому-то он и взял курс на секуляризацию, что ему никогда не простили те, кого он ущемлял в их духовных и экономических правах.

Однако Пётр подходил к заморскому опыту выборочно. Его далеко не всё устраивало в политических системах любимой им Голландии и не так любимой, как интересной для него в плане корабельных наук Англии. Королём Англии был в то время создатель английского парламентаризма в его современной форме, голландец по происхождению Вильгельм Оранский. Пётр с интересом смотрел, как подданные Короля смело выражают свои мнения по различным государственным вопросам, которые не совпадают с мнением их монарха. Он даже своему антуражу поначалу такое свободомыслие ставил в пример. Но, пораскинув мозгами, а они у Петра функционировали отлично, Царь глубокомысленно заметил: «Аглинская вольность здесь не у места как к стенке горох, надлежит знать народ, как оным управлять” (https://studfiles.net/preview/2452118/page:13/)

Этот избирательный подход к внедрению полученных новых знаний характеризует Петра как абсолютно самостоятельного и дальновидного политика, который ни по чьей указке действовать не собирается. Таким образом, «подменившие» его чужеземцы глубоко просчитались, потому что трудно себе представить, какому европейскому государству было бы на руку укрепление военной мощи такой крупной мировой державы, как Россия и создание ей Англии и Голландии конкуренции на морях. Да и с внедрением в русскую внутриполитическую жизнь англо-голландского парламентаризма они тоже явно что-то недоучли. Если к этому добавить ещё и факт массовой утечки умелых рук и изобретательных западных мозгов в Россию, то картина для Европы получается совсем уж печальная. Хотя вполне вероятно, что для масонов с иезуитами в России открылись новые «рекрутские» возможности.

Зато легендарный французский король Людовик XIV, государственные годы которого шли бок о бок с царствованием Петра, мог бы по праву гордиться своим заочным наставническим шефством над русским самодержцем. Пётр был и от Франции, и от наследия ушедшего в вечность в 1715 году Людовика в полном восторге. Правда, посетил он эту фривольную страну уже на более продвинутом этапе своей государской карьеры, в царствие правнука Короля-Солнце Людовика XV, который вряд ли мог иметь на Петра какое-либо руководящее влияния, поскольку ему было в ту пору только 7 лет. Какая идея заочно сближала двух никогда так лично и не встретившихся монархов? Самая важная в их жизни: уверенность в необходимости неограниченной ничем и никем самодержавной власти, которую надо удерживать всеми возможными способами, начиная от безжалостных репрессий до неумолимого привития верноподданических инстинктов и последующего обеспечения полного подконтрольного поведения придворных.

У Петра и Людовика были очень схожие детские воспоминания о пережитом страхе и вынужденном бегстве сына и матери из столицы во спасение своей жизни. Когда Людовику в 1648 году было 10 лет, как и Петру в 1682, во Франции началось нечто типа многолетней гражданской войны, вошедшее в историю под названием Фронда. Людовику его мать Анна Австрийская и кардинал Мазарини вынуждены были в его 10 лет объяснять всю сложность политической обстановки в стране, после чего юному королю и его матери пришлось бежать из Парижа во спасение своих жизней. Даже много лет спустя Людовик не мог чувствовать себя в безопасности в Париже и не доверял никому из своих придворных, видя в них потенциальных изменников. Поэтому Людовик создал альтернативную административную резиденцию вне стен Парижа и вынудил своих придворных присутствовать там буквально круглосуточно, танцуя, приседая и «заливая глаза» самыми изысканными французскими винами.

А что произошло с Петром I после шока от восстания стрельцов 1682 года, когда он, также десятилетний мальчик, был вынужден бежать с матерью и сестрой из Москвы? Стрельцам он больше никогда не доверял. Придворным тоже. Москва навсегда осталась для него городом «себе на уме», как и Париж для Людовика. Не потому ли, в том числе, с таким энтузиазмом и рвением принялся Пётр за построение своей собственной столицы, где чисто выбритые бояре в немецких камзолах были официально обязаны посещать его питейные ассамблеи и плясать до упаду под его недремлющим государственным оком? Это, конечно, мои чисто личные авторские догадки, но мне кажется, что сам Пётр не был бы на меня за них в обиде. В этих нескончаемых петровских ассамблеях так же проявились старые привычки «истинного» Петра, который свои неумные «шутейные» пляски с друзьями перенёс в дворцовые танцевальные залы, где он уже плясал в обнимку со всеми своими придворными.

ГЛАВА 5. ЕЩЁ РАЗ О НАУКЕ

Двухмесячный визит Петра во Францию в апреле-июне 1717 года имел и другие существенные последствия для интеллектуальной жизни России, за которые его также, как уже упоминалось, осуждают конспирологи: на Петра произвела огромное впечатление французская Академия наук. Идея сконцентрировать знания и умения в едином и доступном информационном центре и передавать их молодому поколению показалась Петру исключительно прогрессивной. Иметь постоянный доступ к знатокам того или иного технологического процесса для срочной консультации означает возможность своевременно и эффективно внедрять его в практику. Петр был очень доволен, когда французы его позже избрали членом своей Академии. Сложно понять, каким образом создание Петром I в России в 1724 году Академия наук и художеств, доступ к обучению в которой был открыт для всех талантливых молодых людей независимо от их сословного происхождения, мог загубить все до этого существующие до этого в России национальные научные знания. Ведь ведуны продолжали прятаться от властей так же, как они это делали и до Петра, начиная с конца X века, потому что после поголовного крещения князем Владимиром Святославичем Руси волхвы и прочие древнерусские языческие жрецы были у правителей не в чести. И потом не бегать же было Петру за знаниями по полям и лесам в поисках ведических знаний, когда ему была нужна консультация по теории кораблестроения! Вот он и создал для потомков научно-учебный центр, куда он допускал всех талантливых молодых россиян, чтобы они смогли заменить со временем преподававших так иностранцев.

Пётр сделал очень много для просвещения Руси, ликвидации безграмотности, уравнения во всех человеческих правах незаконнорожденных детей, создания приютов для нетрудоспособных. Если всё это делал Лже-Пётр, то можно только возблагодарить счастливый случай за такую удачу для России, т.е. за то, что на «подлинного» Петра французы своевременно напялили «железную маску». Хотя, если посмотреть с другой стороны, то и правда, зачем нам Академия наук? Мы и так всё знаем: включи «Ютуб (YouTube)» - и «все как есть» расскажут со всеми подробностями!

ГЛАВА 6. О ВРЕДЕ КУРЕНИЯ

Было и ещё одно прозападное нововведение, к сожалению, очень пагубное для здоровья граждан, которое Пётр навязал России ещё до своего отъезда в Европу. Это его именной указ от 11 февраля 1697 года о легализации продажи запрещённого в России с 1634 года табака, пробравшегося в Россию ещё во второй половине 16 века. До этого указа попавшимся на нюхании или хранении табака россиянам безжалостно отрезали носы и ссылали в места достаточно удалённые. Было замечено, что злоупотребление табаком приводило к тяжёлым последствиям для здоровья людей, не говоря уж о том, что пробивало ощутимую брешь в их домашнем бюджете. Но Пётр, с энтузиазмом воспринявший все западные пороки ещё ДО отъезда, проигнорировал все возражения на этот счёт, и указ вступил в силу. А по возвращении Пётр, как и во всех других вышеописанных своих мероприятиях, так же не изменил кардинально свой изначальный курс, как пытаются внушить доверчивой аудитории. Напротив, он активно и последовательно его продолжил, учредив в 1705 году официальную «казённую табачную продажу», а в 1716 открыв в России две национальные табачные фабрики. И после этого уже вся Россия дружно закурила, за что многие и тогда, да и теперь с удовольствием надрали бы Петру уши, если бы он не был абсолютным монархом.

ГЛАВА 7. О ДОБРОМ И ЗЛОМ ЦАРЯХ И МУЧЕННИКАХ СТРЕЛЬЦАХ

Последнее, самое тяжёлое обвинение, которое падает на Лже-Петра – это массовые казни стрельцов, которые, по сути, были просто геноцидом, массовым истреблением определённой неугодной социальной прослойки. Вопрос: кому это на самом деле было бы выгодно, самозванцу или реальному Петру? Ответ очень прост: только тому старому Петру, который уехал с Посольством в Европу. Новый Пётр в первую очередь истребил бы верное тому «старому» Потешное войско во главе с его генералиссимусом Ромодановским. Стрельцы-то как раз с радостью приняли бы нового Петра, притворившись, что узнали его. Они были бы его самыми верными союзниками, как минимум на первом этапе, потому что Нарышкины у них уже давно стояли как кость поперёк горла. Особенно после зверской расправы с их товарищами в мае 1698 года. А вот для «старого» Петра стрельцы представляли постоянную угрозу бунта. Они с детства внушали ему ужас, потому что забыть зловещие картины их расправы с членами его семьи на его глазах Пётр не смог никогда. Поэтому он уже с детства начал создавать свою армию, полностью ему подконтрольную, которая была бы достаточно боеспособна, чтобы противостоять стрельцам в случае необходимости. В том, что такая необходимость могла возникнуть в любой момент, он никогда не сомневался. Наличие под боком вооружённых потенциальных оппозиционеров никогда не позволило бы ему спать спокойно и видеть во сне своё любимое море. Если бы у него были возможности, то он бы и до отъезда нашёл повод со стрельцами расправиться. Но помешали Азовские походы, где услуги стрельцов были Петру ещё пока нужны.

Была и ещё одна причина, по которой Пётр занялся физическим уничтожением стрельцов. Они стали явной помехой на пути его реорганизации армии в мобильную и беспрекословно подчиняющуюся монарху военную силу. Стрельцы вели достаточно оседлый образ жизни со своими семьями, усадьбами и угодьями. Они постоянно выставляли Царю свои экономические условия и позволяли себе отказываться от размещения их войска в тех местах, где Царь считал нужным размещать свои вооружённые силы. Например, ни они сами, ни их семьи не желали жить на границе с Польшей, а предпочитали «быть прописанными в Москве и Московской области». Зачем Петру нужна была такая армия? Он поставил себе задачу создать высокомобильную и высоко дисциплинированную, вооружённую новейшим оружием армию, построенную на принципах единоначалия, то есть беспрекословного подчинения распоряжениям высшего командования. Кто его за это может осудить? И какому государству могла бы быть нужна какая-либо иная армия?

Петру и до отъезда в душе, скорее всего, мечталось избавиться от стрельцов. Но как это сделать наиболее дипломатичным способом? Прежде всего необходимо было бы их разоружить. Но они своё оружие без боля никогда не сдали бы. Поэтому Пётр, который своим личным участием в пытках и унижением памяти уже упокоившихся его врагов ещё ДО отъезда доказал, что особым человеколюбием он не отличается, принял решение стрельцов при удобном случае просто уничтожить. Во всяком случае, обезглавить, чтобы остальные и думать забыли бунтовать и предъявлять ему свои претензии. И вот в мае 1998 года такой удобный случай представился. Или был спровоцирован? О таком развитии событий мне пока ничего читать не довелось, так что это для меня это чисто личная гипотеза. Теоретически, идея подтолкнуть стрельцов к новому бунту перед возвращением Петра вполне могла бы принадлежать генералиссимусу и князю-кесарю Ромодановскому, бдительно наблюдавшему через свой Преображенский сыскной приказ за настроениями в стрелецком войске. Ромодановский был жестокий и изощрённый политик и не остановился бы ни перед чем, чтобы обезвредить потенциальную оппозицию ещё до того, как она могла бы набрать реальную силу. Ему ничего не стоило бы подбросить спичку в ряды недовольных стрельцов в виде неких подстрекателей-провокаторов, чтобы огонь недовольства вспыхнул вновь. А сам он уже поджидал бы стрельцов в условленном со своими шпионами месте, чтобы доблестно их разгромить и разоружить, потому что разоружить бунтовщиков – это дело святое. Но даже если такой провокации и не было, сути операции по устранению стрельцов как опасной политической силы это не меняет.

Последующая реакция Петра, вновь открывшего дело стрельцов по возвращении из Европы, только подтверждает этот факт. С его точки зрения, задача наказания бунтовщиков не была выполнена боярином Шеиным так, как Пётр её задумал, что и не удивительно. Ведь Шеин ничего об истинных планах Петра знать не мог. Он просто добросовестно покарал бунтовщиков. А задача была их всех просто уничтожить, бунтовали или нет, чем Пётр и занимался вплоть до весны следующего года. После чего ему уже ничего не угрожало, и он мог спокойно заниматься реорганизацией армии и строительством военно-морского флота. Можно с полной уверенностью сказать, что если бы этого майского стрелецкого бунта не было, то Петру с Ромодановским вполне могло бы прийти в голову его самим организовать.

ГЛАВА 8. НАЗАД К «СВОИМ КАФТАНАМ», ИЛИ «С НОВЫМ ГОДОМ, РОССИЯ!»

А теперь вернёмся к основной обвинительной статье, по которой Петра осудил весь русский народ: бороды, кафтаны, Новый год. Ранее уже упоминалось, что Западу было глубоко безразлично, в каких кафтанах ходят русские бояре и носят ли они бороды. А лично Петру – нет. И не только потому, что он сам предпочитал европейское платье, которое для работы считал более практичным, поскольку «спустя рукава» много не наработаешь. Это для него был также и способ выявления явных «диссидентов»: с бородой в долгополом кафтане – значит недоброжелатель – «надо брать». А для скрытых врагов у него была своя ЧК в виде Ромодановского с его Преображенским приказом розыскных дел. Так что всё было «схвачено».

А вот теперь самое главное – Новый год 1 января, да ещё и с хороводом вокруг празднично украшенной ёлочки. Вот ведь какую пакость, с точки зрения конспирологов, он учинил русскому народу! А как сам Пётр объяснял введение на Руси единого дня для начала каждого нового года? А вот как:

«В его специальном указе было записано: «Поелику в России считают Новый год по-разному, с сего числа перестать дурить головы людям и считать Новый год повсеместно с первого января. А в знак доброго начинания и веселья поздравить друг друга с Новым годом, желая в делах благополучия и в семье благоденствия. В честь Нового года учинять украшения из елей, детей забавлять, на санках катать с гор. А взрослым людям пьянства и мордобоя не учинять — на то других дней хватает». (https://ruler-russia.ru/article/petr-1)

Пётр просто считал, что вся страна должна начинала отсчёт нового года одновременно, а не каждая деревня приблизительно в день осеннего равноденствия, как они его сами для себя определяли. Невозможно же отрицать, что это облегчает коммерческую и вообще любую совместную национальную общественную деятельность!

Из всего проанализированного выше исторического материала напрашивается ВЫВОД ДЕВЯТЫЙ: мотивация и административные тенденции Петра не претерпели кардинальных изменений за период его пребывания в Европе. По возвращении в Москву он просто продолжил прежде лишь слегка наметившиеся управленческие нововведения, которые теперь приняли форму реформаторских указов. В Европе Пётр, естественно, приобрёл дополнительные технические, экономические, политические и культурологические знания, которые он немедленно начал применять в процессе осуществления своей внутренней и внешней политики.


ЭПИЛОГ: ВЫВОД ДЕСЯТЫЙ И ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ

ДЕСЯТЫЙ и последний ВЫВОД логически вытекает из обобщения всех предыдущих. Пётр, ни «старый», ни «новый» не имел никакого специального намерения навредить России и по указке немцев, голландцев и англичан извести всю историческую память о русской цивилизации допетровских времён. Никаких свидетельств о сожжении исторических рукописей нет даже в народной памяти. Сплетни о подмене Петра иноземным ставленником распускались теми его современниками, кто пострадал от его руки, среди тех, кто его лично не знал. Это на том этапе было единственной возможностью взбудоражить массы и при удачном стечении обстоятельств поднять народный бунт, в процессе которого устранить поправшего все привычные устои боярства ненавистного им Петра.

Позже уже такими глупостями никто не занимался, но распространялись упорные слухи о его незаконнорожденности. Такой вид «самозванца» на самом деле более вероятен, чем абсолютно бездоказательные и несостоятельные теории подставного Петра. Мотивы недовольных его политикой и самодурством современников Петра вполне объяснимы. Зачем это делается сегодня знают только те, кто активно продвигает эту конспирологическую теорию. Хотя теорией это назвать трудно. В основе любой теории, даже конспирологической, должен лежать хоть один проверенный факт. Например, самая главная конспирологическая теория ХХ века – убийство Кеннеди. Кеннеди действительно убили – это факт. Есть пули, хоть и не все, есть свидетели события. А дальше начинаются уже разнообразные интерпретации этого трагического события. В случае с подменой Петра авторы этой сенсации не предлагают ни одного действительного факта, и более того, просто дают заведомо неверную информацию, например, что все до одного спутники Петра, уехавшие с его Великим Посольством, куда-то исчезли, а остался один Меньшиков. Или, что он удалил или уничтожил всех своих ранних сподвижников, остававшихся в Москве. Или, что его никто не узнавал. Или письма царицы Евдокии, написанные ей Петру в самые первые годы их брака, датируют периодом первых месяцев Великого посольства. Да и много другое. В реальности, как можно убедиться на основании изучения исторических материалов, все, кто были близки Петру, так и остались его верными соратниками до конца своих дней. Все, кто были в оппозиции, также не изменили своего к нему отношения. И он отплатил им тем же. Поэтому такие заявления не могут считаться даже теорией.

Процветание конспирологических теорий – это явление глубоко таинственное, но XXI век – это век загадок, которые будут расхлёбывать наши потомки. А нам остаётся лишь попытаться сохранить для них хотя бы осколки реальных исторических знаний, потому что, похоже, что и эти осколки в ближайшем будущем заметут под шкаф новейшей истории. Именно это и явилось стимулом для проведения данного исследования, в котором автору очень помогли пока ещё существующие академические справочники. Спасибо, Пётр Алексеевич!

Что касается незаконнорожденности Петра Алексеевича (или Фёдоровича?), то одним из кандидатов в его отцы, как уже упоминалось, называли Фёдора Ромодановского. Конечно, никаких доказательств этого факта не существует, и проверить это можно только через изучение ДНК останков семьи Романовых-Нарышкиных-Ромодановских на предмет их родственных связей. Но надо признать, что такое предположение не лишено исторических оснований, потому что отношения Петра с Ромодановским были воистину поразительные. Стопроцентная преданность с одной стороны, и безоговорочное доверие и почтение с другой. У Ромодановского были неограниченные возможности избавить Россию от Петра и посадить любого своего ставленника на престол, включая себя самого или своего сына. Таких уникальных возможностей не было ни у кого ни в России, ни за рубежом.

Во-первых, в руках Ромодановского сосредоточилась вся военная мощь России того периода и вся внутриполитическая власть. Происхождение его было ничуть не менее, если и не более знатным, чем у Петра, потому что его род вёл своё начало  от Рюрика по линии Ивана Всеволодовича, сына Всеволода Большое Гнездо. Ромодановские – это видоизменившееся на каком-то этапе фамильное имя князей Стародубских. Ему даже не было бы необходимости делать государственный переворот. Он мог бы с начинёнными убедительной силой пушками за своей спиной созвать новый Земский собор, который сделал бы приличествующий тому времени «импичмент» не справившемуся со своими обязанностями царю и избрать нового, более толкового. Романовы ведь не по мистическому праву крови пришли к власти, а в результате, как это ни странно, вполне демократического избирательного процесса. Об этом почему-то сейчас иногда удобно забывают. Но он этого не сделал, хотя ни у кого и никогда в Российской истории не было такой стопроцентной возможности бескровного государственного переворота. Почему? Разве он не мечтал возвысить своего родного сына?

Вопрос этот очень сложный, поэтому надо вернуться к личности матери Петра Наталии Кирилловне – красавице, умнице, образованной и бойкой на язык девушке, которая при содействии её свойственника, трагически впоследствии погибшего Артамона Сергеевича Матвеева, навсегда покорила сердце овдовевшего царя Алексея Михайловича. Царь влюбился в яркую и жизнерадостную девушку, если и не с первого (этого мы не знаем), то со второго взгляда уж точно. На смотрины невест согласился лишь формально, потому что выбор его был сделан уже до этой процессуально обязательной процедуры. Не удивительно, что незамедлительно начались козни завистников из враждующих между собой за «место под солнцем» боярских родов.  Могли бы они её отравить, как уже проделывалось не с одной царской невестой, они бы это незамедлительно сделали. Но не на тех напали. Не вышло, зато удалось на год отсрочить свадьбу в связи с другими процедурными закорючками. Вот говорят, что «ничто не вечно под луной», но забывают добавить «кроме бюрократизма»!

Так или иначе, свадьба состоялась, и Алексей Михайлович в своей молодой жене души не чаял. А она? Какие чувства испытывала юная восемнадцатилетняя девушка к своему царствующему жениху, а через год и законному мужу? Мы не знаем, она таких дневников предусмотрительно не вела. Царь-муж иногда ненадолго отлучался из дворца без молодой супруги то на богомолье, то по другим государственным делам. Но всегда ближайшим человеком при семье Алексея Михайловича был верный Ромодановский, харизматичная личность, моложе Царя лет на 11. Есть разница?

Разумеется, не известно, какие чувства могла питать Наталья Кирилловна к своему постоянному до конца её земных дней рыцарю и защитнику. Известно только, что Фёдор Юрьевич всегда для неё и её сына таким был. Правда он также бдительно охранял и сына Алексея Михайловича Фёдора в период царствования последнего. Так что без ДНК тут не разберёшься. Всё может быть! Нельзя отрицать некоторого портретного сходства, да и нравом они мало различались. В любом случае, Ромодановский никогда не попадал в царскую немилость, всегда бдительно следил за безопасностью Петра, устраняя своевременно всех его врагов. При этом нисколько не возмутился, как другие бояре, когда ему первому Пётр самолично оттяпал его любимую бороду. А ведь он был сторонником старинных обычаев и традиционного уклада жизни. Он даже позволял себе часто перечить Петру, как в случае с его второй женитьбой: Ромодановскому очень не нравилась его новая избранница, и он настоятельно отговаривал Царя от этого неверного, с его точки зрения, шага. Такое Пётр не простил бы никому другому! Но история на эту тему хранит пока полное молчание.

С Петром Первым ясно одно: ум у него был, вне всякого сомнения, не академический, но государственный. Хорошо это или плохо для отдельного простого человека? История показывает, что не всегда хорошо, и не только в истории с Петром. Петра Первого пострадавшие от него люди и их семьи не без основания считали душегубом. Но для России как для государства, с которым и до него считались на международной арене, которое и до него, ещё в правлении царевны Софьи, уже начинало поворачиваться в сторону восприятия также и западной культуры, он не только ничего разрушительного не сделал, но, напротив, стал автором многочисленных позитивных социально-экономических реформ. Подменили Петра, или нет, для России он явно был ничем не хуже, чем тот, «первый» Пётр Первый, «окончивший жизнь в железной маске», что описано в романе «индуса по происхождению» Дюма-Пушкина (как рассказывает вездесущий ЮТУБ). Мамма Миа! Да здравствует История!

А впрочем, кто его знает, может нашего Петра и впрямь «подменили» при зачатии31? Но это, как я всегда пишу в конце своих исследований, «сюжет для иного рассказа»!



* «Мужик, что бык.. Втемяшится ему в башку какая блажь… Колом её оттудова не вышибешь !» Н. А. Некрасов. «Кому на Руси жить хорошо».

**  «Князь Борис Иванович Куракин (20 (30) июля 1676[2], Москва — 17 (28) октября 1727, Париж) — сподвижник и свояк Петра Великого, первый постоянный посол России за рубежом; действительный тайный советник. Положил начало вековой традиции дипломатической службы в роду Куракиных». (Википедия: статья «Куракин, Борис Иванович»). Автор «Истории о царе Петре Алексеевиче и ближних к нему людях 1682—1694 гг.» и других мемуарных работ.