Sterne hoch

Приведи меня туда, где плывут облака.
Дай мне разок взглянуть на небо сверху.
Проскользни со мной сквозь царство облаков,
Промчись со мной туда, где заходит солнце.
Беззвучно…

Unheilig


Знал ли я Штерни? Да, конечно. Настолько, насколько это возможно, если вы вынужденно участвуете в одном проекте с человеком, о существовании которого до одного прекрасного дня даже не подозревали… Да, вы не ослышались, именно так и сказал: Штерни. Он ведь терпеть не мог официальное Хайнрих Штернберг… эээээ… ах, да… ваша фамилия Штайнхофф, верно? Когда мы познакомились? Дайте подумать… в октябре?.. нет… в октябре мы начали подготовку к проекту. Значит, сентябрь… да, в первый раз мы встретились в сентябре. Вы хотите знать, как мы познакомились? Зачем? Окей… я понимаю… В расследовании важна любая мелочь. Почему бы мне не рассказать. Это случилось так.
- Андреас, - руководитель проекта Ахим Мейерс выглянул из своего кабинета, - вы как раз кстати. Зайдите ко мне на минутку.
- Что такое, директор?
Оказалось, что ничего. Просто он здесь.
Он.
Человек, с которым я буду выполнять это очень ответственное задание. Если прокатит (да, так мне и сказали прокатит), то человечество выйдет на совершенно новый уровень воздухоплавания и космические полёты станут такими же доступными, как вода из-под крана. Звучит, красиво, но на деле всё оказывается гораздо сложнее. Мало спроектировать и собрать аппарат - нужно ещё убедиться, что на нём можно, а главное безопасно летать. Вот тут-то в игру и вступим мы, лётчики-испытатели.
- Знакомьтесь. Это Андреас Кольвитц, о котором я вам говорил.
Человек, расслабленно утопающий в мягких объятиях кресла, тут же повернул голову и открыл глаза. За мгновение до этого он дышал глубоко и спокойно, сомкнув в колечко большой и указательный пальцы на обеих руках. Клянусь… он медитировал.
- Очень приятно.
У него оказались карие глаза и совершенно невообразимое произношение.
- Что вы так на меня уставились, Кольвитц?
- Откуда вы?
- Бергиш-Гладбах.
Всё, что в Кёльне, - так или иначе тоже «кёльш», будь то марка пива или язык.
Я прищурился и разобрал имя на комбинезоне.
Х. Штернберг.
Что, интересно, означает это «Х»?
- Хайнрих, - подсказал он, заметив, куда я смотрю. - Немного старомодно, да?
Если учитывать специфику нашей работы, я бы даже сказал, что это чересчур.
- Зовите меня Хайни. Или, если хотите, Штерни. Второе даже лучше.
- Хорошо, Штерни.
Его рука оказалась тёплой и сухой - это хорошо, потому что я терпеть не могу влажных ладоней, движение быстрым, хватка - цепкой. Нам, лётчикам всё приходится делать по-другому: и реагировать, и прилагать усилия. Зазеваешься - и машина тебе этого не простит.
- Вы врач?
Неужели это так видно, что я могу не только тянуть на себя или толкать штурвал?
- Нет, не совсем.
На его безымянном пальце я заметил обручальное кольцо. Женат. В отличие от меня, хотя я далеко не урод, в жизни моего нового коллеги присутствует женщина, готовая делить с ним отнюдь не романтические будни военного. Такая особа должна либо быть не в себе, либо страдать комплексом жертвы. По-другому и быть не может.
Я перевёл дух.
- С вашего позволения я бы…
Не дожидаясь разрешения, я протянул руку, взял графин и наклонил его над стаканом.
- Где сейчас его жена? Ей сообщили?
Значит, он не в курсе про Марианну.
- Марианна… она…
Позвольте узнать, зачем вы ею интересуетесь? Она не имеет ко всему этому никакого отношения и точно не сможет быть вам полезной! Что вы говорите? Вам виднее… Ну хорошо, я расскажу… Да, я встречался с этой женщиной, если, конечно, можно так выразиться. Почему вы удивляетесь? Я говорю, как Сфинкс, загадками? Отнюдь… Вам сейчас всё станет ясно.
Это случилось примерно через неделю после нашего со Штерни знакомства. Да, я помню число: пятнадцатое сентября. Ээээ?.. Да просто у моей младшей сестры был день рождения и я звонил ей, чтобы поздравить.
Вернувшись, я застал Штерни в его неизменной позе - сидящим на кровати, поджав под себя ноги, сцепившим в колечко пальцы и слушающим музыку через наушники. Вы совершенно правы, в каждой комнате есть свой телефон, но я не изменяю своей привычке говорить с родными без того, чтобы на меня глазел кто-то посторонний. И неважно, что это коллега, с которым я работаю в тандеме.
Не открывая глаз, Штерни сделал мне знак, что сейчас закончит, и действительно, через минуту-другую он вытащил наушники и спустил ноги с низкой односпальной кровати. Честно говоря, я так и не понял, зачем нас поселили вместе, ведь мы не космонавты.
- Что вас не устраивает, Андреас? - возразил директор Мейерс, когда я задал ему этот вопрос. - Вам неудобно? Вы испытываете дискомфорт?
Андреасу Кольвитцу всё удобно. Делить с кем-то комнату и слышать по ночам храп или стоны соседа - это ещё не самое худшее в жизни. В конце концов на такие случаи имеются беруши. Просто непонятно, зачем это понадобилось. Я и Штерни ведь и так большую часть времени проводим вместе: выполняем какую-то работу, занимаемся на тренажёре, иногда летаем, мы вместе принимаем пищу и нередко оказываемся за соседними компьютерами или подсаживаемся друг к другу во время нечастых посещений библиотеки. Теперь мы ещё и ночуем в одном помещении. И я в первую же ночь случайно узнал его секрет, его, выглядящего всегда таким собранным и невозмутимым.
Я наклонился к Штайнхоффу и сказал, понизив голос почти что до шёпота:
- Хайни Штернбергу почти каждую ночь снились кошмары.
Эээээ?.. Я ничего не думаю, господин Штайнхофф! Послушайте, если бы дело было только в проблемах со сном, Штерни имел сотню возможностей совершить ошибку… ладно, не сто… а только десять… именно столько раз мы поднимали в воздух нашу детку. Тринадцать месяцев! Тринадцать! Простите… я вышел из себя…
Я снова потянулся за графином. После инцидента с деткой жестокие головные боли почти не прекращаются. Чудо, что я вообще остался жив.
На чём бишь я остановился?
- На пятнадцатом сентября прошлого года, - подсказал Штайнхофф.
Спасибо.
- Опять? - спросил я. - Что же ты такое слушаешь?
Он с готовностью протянул наушник.
Нет, что ты! Не воспринимай всё так буквально.
- Разное. Иногда музыку. Иногда звуки природы. Иногда эти… как их там… тибетские чаши.
Штерни выдвинул ящик и небрежно бросил туда наушники.
- Это расслабляет, - он зашелестел бумажкой. - Мммм… яблоко, моё любимое…
Ядовито зелёный леденец исчез у него во рту.
- Хочешь?
- Нет, спасибо.
Я не очень понял, от чего именно ему так необходимо было расслабляться. Хайни Штернберг не производил впечатления нервного человека, скорее наоборот, он был на редкость спокойным и уравновешенным. На то он и Близнецы.
- Твоя жена? - спросил я, указывая на небольшую фотографию, приклеенную полоской скотча над изголовьем кровати.
Ещё утром её здесь не было.
- Да, - внезапно Штерни разгрыз леденец и громко им захрустел. - Её зовут Марианна.
Я наклонился вперёд, изучая изображённое на фотографии лицо.
- Давно вы женаты?
- Чуть больше трёх лет.
Я знаю, что ему уже сорок. Даже по меркам военного он женился довольно поздно. Сколько же самой Марианне?
- Она моложе на двенадцать лет.
Вот и ответ на мой вопрос.
Интересно, как они умудрились познакомиться? Я почувствовал зависть, чёрную и сосущую.
- … её.
- Что, прости?
- Ты мне очень напоминаешь её, и внешностью, и характером. Она тоже врач.
Вот прицепился. На том, чтобы я получил медицинское образование, настоял мой отец, Пауль Кольвитц, довольно известный в своё время нейрохирург. Сейчас он уже на пенсии.
- Сын, - так он сказал мне в тот момент, когда сметал остатки моей иллюзии, внушаемой с самого детства, о том, что я могу после совершеннолетия сделаться тем, кем захочу, и жить своим умом. - Сын, - повторил он.
Он никогда не называл меня по имени и - упаси Бог - не имел привычки миндальничать. Ни с кем.
- Карьера военного, должно быть, престижна, но не находишь ли ты, что вещи, которыми ты собираешься заниматься, достаточно опасны?
Я возразил, что при плохом раскладе я могу одинаково погибнуть и неважно, кем я буду, лётчиком, врачом, руководителем финансового отдела, кем-то ещё.
- Я вижу, ты уже всё решил, но прошу, подумай…
Уже подумал.
- … подумай, - терпеливо продолжил Пауль Кольвитц, - о варианте стать военным врачом. У тебя несомненная склонность к естественным наукам…
Ты действительно считаешь, что она у меня есть? Или просто пытаешься заставить меня идти по твоим стопам? Если она действительно такая явная, я ведь могу пойти не только в медицину. Я мог бы стать химиком. К примеру.
Не придирайся к словам!
Кольвитцы всегда были врачами, но на мне, их единственном сыне, что-то явно пошло не так.
К спору подключилась мать. Она встала на мою сторону. Она горячилась. Она убеждала. В конце концов мы договорились, что я подам документы в военную академию с кафедрой медицины.
Прошу, сделай это для меня… а дальше… поступай, как знаешь.
Отец так и не смирился с тем, что я отложил скальпель и начал летать. В последний раз я был дома на свое тридцатилетие. А вот родители… Они… Разумеется, они, как родственники участников проекта, были приглашены и на демонстрационный полёт «Кристального Луча - 1», и на презентацию его апгрейда, «Кристального Луча - 2». Они присутствовали среди гостей, когда я запускал для испытаний двигатели и поднимал в небо самолёт-носитель “Weisse Nacht”. Где-то в ящиках у меня хранится фотография: я со своими родителями - прелестной, как цветок, матерью и сурово сдвинувшим брови отцом на фоне белого двухфюзеляжного красавца. Мать нередко звонит и навещает меня, а отец…
- Они не были в тот день в Оберпфаффенхофене?
Я покачал головой.
- Нет.
Отец отказался приезжать и по-видимому не пустил мать. Она позвонила мне рано утром сообщить, чтобы я их не ждал. Впрочем… у Штерни дела обстояли не лучше…
- Да… этот ваш коллега. Вы начали рассказывать про его жену.