36. Сижу за решёткой в темнице сырой

      Пробуждение по старой и совсем не доброй традиции не доставило Татьяне особой радости. Всё ещё мерно покачивающееся на волнах сна сознание упорно не желало возвращаться, а пудовые веки – разлепляться. Память тоже картину не проясняла: скандал в пафосном ресторане, навязчивый и вездесущий белый заяц, огни стремительно приближающегося автомобиля – кажется, отечественного, тонированного и сильно заниженного…
      Очевидными были всего лишь несколько фактов, за которые Муха решила упорно хвататься, чтобы не залипнуть в этом вязком киселе окончательно. Во-первых, она совершенно точно находилась в горизонтальном положении. Во-вторых, лежать было жёстко и неудобно.
      По-прежнему не открывая глаз, чтобы не вспугнуть только-только обретаемый по крупицам смысл, Таня попыталась осторожно пошевелить ногами. Ноги двигались, что уже радовало: кажется, позвоночник цел. Хотя, у принцессы Дианы тоже видимых повреждений не было, а чем дело кончилось, все помнят…
      Шевельнула руками – всхлипнула от яростной вспышки боли в левой. Да и вообще организм, почувствовав, что им, наконец-то, занимаются, заявил о себе болью разной степени тяжести в каждой клеточке (предатель!). Вот они, пятьдесят оттенков серого, пронеслось в тяжёлой и, уж точно, не вполне здоровой голове.
      Отлёжанные части тела закололо иголками, пустой живот заворчал от голода, виски сдавило в тисках мигрени… Венчало же всё разлитое пламя в не на шутку распухшем левом запястье.
      Застонав, Таня, изо всех сил понадеявшись, что проснётся всё-таки в больнице, открыла глаза. И тут же испугалась, что ещё и зрение за компанию отказало: темнота-то не рассеялась.
      Правда, проморгавшись и немного попривыкнув к окружающему мраку, она начала различать контуры небогатой (это ещё мягко сказано!) обстановки: увитые вездесущим плющом стены небольшой круглой комнаты с узким зарешёченным окошком-бойницей, холодный камень лавки, на котором она в неудобной позе и возлежала, толстые металлические решётки, заменяющие целую стену и огромный замок на входной двери…
      Стоп, какие ещё решётки? Какой замок?
      Кое-как поднявшись на упорно не желающие слушаться, затёкшие и, почему-то, босые ноги, Таня, пискнув от боли, прижала больную руку, словно ребёнка, к груди и зашаркала заледеневшими ступнями (чёрт! Мало того, что на электричестве сэкономили, так ещё и не топят ни черта!) в направлении решётки.
      Потрогав толстые железные прутья и убедившись в их совершенной реальности, Муха попыталась протиснуть наружу голову, чтобы если уж не сбежать, то хоть оглядеться как следует. Миф о том, что если прошла голова, пройдёт и всё остальное тело, провалился с треском порвавшегося на полной груди неглиже. Мысль заработала с удвоенной силой. Так, так, так, вроде, балкон был, любовные стихи были, пушистая революция зайцев-белочек-синичек была. С тех пор переодеться некогда было. Нет, стоп! В столичный ресторан-то она не в шёлковой ночной рубашке пришла, это, скорее, в духе Марго, а она – девушка приличная…  Лучше б худой была, как кошка-Маргарита, тогда б выскользнула сейчас через решётку, и поминай, как звали… Хотя, у лабутеновой дивы, ведь, бразильская попка, тоже застряла бы…
      Да что за дурь ей в голову лезет?
      Потрясая головой, чтоб и Марго, и попа, и зайцы, и стихи оттуда вывалились нафиг, Таня аккуратно поправила рубашку, стараясь вытянуть шею подальше – чтоб побольше зрением охватить. В зону видимости попадал лишь небольшой участок озарённого неровным светом чадящего где-то вдали факела коридор, испещрённый трещинами, истёртый многими ногами каменный пол и такие же, как и в её камере, завитые дикими растениями толстые стены.
      Аккуратно, чтобы ещё и уши – пожалуй, единственную не болевшую часть тела, – не повредить, переводчица втянула голову назад и медленно опустилась на каменную скамью.
      Что ж, раз на зрение полагаться всё равно бессмысленно, попробуем закрыть глаза и прислушаться. Должны же здесь быть какие-то звуки!
      Вот справа на камень капает вода. Вот где-то завыл ветер, заплутавший в поворотах бесконечных, судя по гулу эха, коридорах. Самые обычные тюремные звуки. Хотя, тут же одёрнула себя пленница, откуда она-то – добропорядочная и не привлекавшаяся – может знать, какие звуки возможно назвать «самыми обычными тюремными»?
      Например, тяжёлый вздох где-то слева – наверное, в соседней камере – это для темницы обычно? Или не очень?
      — Эй? – выдохнула в полумрак коридора Муха. – Есть там кто?
      — Чародейка? – тут же раздался глухой, но до боли знакомый голос.
      — Да, я! Вася, это ты?
      — Хоть я и подло пленён злой ведьмой, но свой королевский титул от этого не утратил! – король гномов, видимо, тоже подошёл к решётке, чтобы лучше слышать. – Обращайся ко мне «Ваше Величество»! Ласковые же прозвания оставим для брачного ложа.
      Таня невесело хмыкнула.
      — Надо же, единственная константа в двух мирах – самовлюблённый кобель!
      — Что-о-о? – прокатился по коридору возмущённый рык Вардена. – Да как ты…
      Но наметившийся обмен любезностями был прерван звуком внезапно распахнувшейся тяжёлой тюремной двери вне поля зрения чародейки. Послышались шаркающие шаги, а потом до слуха Мухи, безуспешно пытающейся вытянуть шею, чтобы разглядеть, кто же именно почтил своим визитом Подгорного короля, донесся ещё один смутно знакомый, но никак, пока, не идентифицирующийся голос.
      Голос, между тем, вкрадчиво излагал следующее:
      — Ваше Величество, Её Наифейшество Флора, самопровозглашённая правительница Воронова леса, последний раз по-хорошему просит вас поддержать её законные притязания на эти земли.
      «Если это – по-хорошему, что же будет по-плохому?» – подумала затаившаяся и вся обратившаяся вслух Таня, бережно баюкая ноющую руку.
      В выразительном голосе Вардена, с достоинством ответившего посланнику Флоры, слышались, казалось, всё презрение и негодование, на какие только король был способен.
      — Я также последний раз по-хорошему повторяю: передай этой наглой самозванке, подлой интриганке, обманом заманившей государя суверенного королевства в ловушку, что Подгорное королевство никогда не поддержит её в войне против народа эльфов. От начала времён Воронов лес принадлежит им по праву, и король Варден Аенгус Сирнаннос Ярл никогда не допустит начала новой большой войны!
      — В таком случае король Варден Аенгус Сирнаннос Ярл рискует стать последним Подгорным королём!
      Таня вжала голову в плечи, кожей осязая наэлектризованный предгрозовой воздух. Вася, конечно, гордый орёл король, пленённый хитрой ведьмой, но зачем так отношения с местным силовиком обострять?
      Гроза и в самом деле разразилась.
      Чародейка, на всякий случай подальше отошедшая от решётки, услышала в коридоре клацанье замка и скрип давно не смазываемых петель: видимо, металлическую решётку, ведущую в камеру гнома, кто-то открывал. Дальше Муха различила шаги ещё нескольких пар ног, волочение чего-то тяжёлого по полу и совершенно омерзительный звук, который заставил волоски на её загривке встать дыбом: удар брошенного на каменный пол тела. Мёртвого тела!
      Ужасная догадка подтвердилась через пару тягостных, полных тоскливого, пустого молчания секунд, когда от каменных сводов отразился полный отчаяния полувздох-полувсхлип Подгорного короля.
      — Нет! Адэйр, друг мой! Что эти мерзавцы с тобой сделали? – голос Вардена был наполнен такой искренней болью, что Таня прикусила губу, непроизвольно сжав здоровую руку в кулак. А ведь она так и не вспомнила лица посла, которого смогла до такой степени «впечатлить» своим позорным поведением на помолвке дракона и тёти, что тот даже сосватал переводчицу своему государю и, как оказалось, другу.
      Голос Васи, между тем, вновь прокатился под тюремными сводами.
      — Ах вы, подлые предатели, позорящие гномовью кровь! Вы подняли руку на посла суверенного государства, вы удерживаете против воли короля и его невесту! Вам это с рук не сойдёт! – взревел Варден, с ожесточением бросаясь на вновь захлопнувшуюся решётку.
      Про себя прагматично отметив, что, несмотря на непосредственное родство с, судя по услышанному, строящей наполеоновские планы тираншей-феей, из «невест» её пока не попёрли, а, значит, хотя бы один союзник в этом маразматичном сказочном мирке у неё-таки имеется, Таня принялась лихорадочно соображать, как бы выкрутиться из этой ситуации с наименьшими потерями для своего здоровья – и физического, и психического. В конце концов, это только в голливудских фильмах и русских народных сказках героини мир спасают, причём, если в первых всякий вандер-вуманы это для пиара и славы делают, то во вторых Василисы руководствуются практической надобностью от надоедливых Кощеев и прочих бяк избавиться – а хоть бы и посредством свадьбы с Иваном-дураком. В жизни своя рубашка всегда ближе к телу – по крайней мере, так ей сейчас не расплескавшиеся остатки здравого смысла в ухо нашёптывали.
      У камеры короля, тем временем, раздалось противное похрюкивание, в котором только извращённый ум мог бы узнать смех.
      — С твоей, король, помощью или без оной, но через пару дней Госпожа обретёт такую силу, что не только Воронов лес, но и всё Затридевятьземелье склонится перед её могуществом!
      Злобно подхихикивая, говорящий отошёл от камеры Вардена, расположенной, оказывается, на той же стороне, что и Танина – прямо за стенкой. Затаив дыхание, Муха во все глаза уставилась на запавшего в душу гнома-дворецкого, по совместительству подавителя заячьих мятежей и, как оказалось, их с Варденом тюремщика. Уставилась во все глаза, потому что посмотреть там было на что: преобразившийся, гордо распрямивший спину и обнаживший в маниакальной улыбке зубы гном вытирал заляпанные кровью руки о широкий кожаный мясницкий фартук.
      — Что, за суженого своего перепугалась? – по-своему истолковал Танюшино удивление гном. – Ты, лучше, за свою шкуру побеспокойся. Ох и не завидую я тебе, чародейка! То, что придумала для тебя Госпожа – это, вроде как, даже для меня перебор, – вздохнул тюремщик, в притворном сожалении покачав головой. – Жалко, конечно, такое тело портить, но мы гномы подневольные, так что…
     Сделав неопределённый жест рукой, дворецкий подмигнул прикрывшей «тело» руками Татьяне.
      — Хотя, Госпожа – хозяйка чуткая, понимающая наши гномовьи потребности. Может, когда всё кончится, она отдаст тебя мне, и уж тогда ты расскажешь мне, кто такие эти пЕнгвины – ты вообще всё мне расскажешь и покажешь…
      Содрогнувшаяся Таня, непроизвольно пятившаяся назад, уже уткнулась спиной в дальнюю стену, когда, снова похрюкивая, гноманьяк неторопливо удалился по коридору, насвистывая весёлый мотивчик себе под нос.
      Смахнув обидные, щедро хлынувшие из глаз от страха, боли и эмоционального истощения слёзы, Муха опустилась на скамью, свернувшись калачиком и подтянув колени к груди.
      Нет, эта «добрая» сказка определённо и уже давно перестала ей нравиться!