Подружка. - Дальние -

Дальние


- Он думает, что, если я прошу его застегнуть мне молнию на ботинках, я его не уважаю, - говорит Машуня. - А я не не уважаю. Мне просто больно, ты знаешь.
Что ж, знаю. Как знаю все виражи и лабиринты жизни Машуни.  Машуня мне целый месяц говорит, что, наверно, потянула ногу, что нога ее не слушается, что она теперь не бегает — то есть вот хочет побежать за автобусом, угрожающим отъехать от остановки — и не бежит. Только ходить может. Так что да,  я знаю. Я верю. Я Машуне застегиваю обувь, бывает. Гоша, по прозвищу Тромбон, не верит. Не хочет застегивать. Прозвище применяется для обозначения Гоши только в моих диалогах с Машуней, это не для всего мира, и Гоша даже не догадывается, как его зовут.
- Мачо, да? - спрашиваю я. - Застегнуть в лом? Мэн Мэныч. Брось его. Он тебя сто процентов не любит.
- Знаю, - говорит Машуня. - Только я на него шесть лет потратила. Как же теперь бросить.
- Потратишь двадцать, - пожимаю я плечами. - Если раньше тебя не бросит. Проживешь в нелюбви. Лори, он же на тебя заглядывается, посмотри.

Лори заглядывается конкретно. И то, что Маша не может сама застегнуть ботинок, его беспокоит только в том плане, как бы ее вылечить. А так не беспокоит.
- Я с Гошей шесть лет, - упрямо твердит Маша. - Быт. Квартира в ипотеке. И он красивый.

Красивый. Костюм, не ширпотребный, обувь, а не сланцы, парфюм, свежий, спортзал, качаться — кто тебе не будет красивый?
Лори качается!
Кстати, Гоша — это именно не костюм, не спортзал, не парфюм, не обувь.

Шесть лет живет — и без кольца. И за автобусами бегает Маша, вместо того чтобы ехать в собственной машине, посматривая в зеркало, какая  о н а  красивая — а не Гоша.

- Склизлый твой Гоша, - пожимаю плечами я. - Склизлый.

И замолкаю. Нельзя рассуждать о чужих отношениях.
И слова такого не существует. Маша за слово «склизлый» меня простит.

Я Маше не рассказываю, как ее Гоша, он же Тромбон, пытался меня склеить. Завязать, но не ботинок, а роман. Но вы знаете, Маша мне ахово важна как подружка, ибо мало что в мире важнее человеческого общения, а Тромбон не ахово важен и вообще не важен — он просто Тромбон. Музыкальный инструмент, на котором он играет.
Не знаю, Маша Гошу от моего рассказа не бросит, а расстроится внятно.

Потом мне на работе объявляют о переводе меня в другой город. Не так чтобы очень далеко. Но уже не встретишься с подружкой за чашкой чая, не посплетничаешь обо всем на свете, не расскажешь свежие новости о мире, не позлословишь всласть о каком-нибудь знакомом, как злословить можно только с подружкой, зная, что она тебя не выдаст этому самому знакомому. Позлословить - так, шкоды ради.

И вот проходит два года. И я приезжаю в родной город на  недолго. Мы с Машей говорим всю ночь, до рассвета, потому что мне уезжать, и не знаю, увидимся скоро еще или нет из-за моего вихря задач. Лори спит себе в соседней комнате. Я, правда, рада за Машу, что это Лори, а не Гоша, спит в соседней комнате.

Гоша, он же Тромбон - отец ребенка, не Машиного, а Машиной подруги, которую она неосмотрительно приглашала в гости. Гоша, он же Тромбон, он же Мачо, Мэн Мэныч... он смотрел на подруг Маши далеко не по-дружески.

Я правда скучаю иногда по дальним друзьям. Но знаю, что и Маша, и Лори — мне друзья, и дальний свет все равно мерцает. Пусть мы и не можем встречаться позлословить и посметь повысмеивать исключительно меж собой, того, кого коснется великосветская беседа за чашкой чая.

Примечание автора: Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны. Рассказ от первого лица не означает, что автор и есть прототип.