Украина. Что было с Томой и со мной. 1966-67

С этого года я, Гульнара, могу описать уже свои воспоминания, не моей мамы Петряковй Галины Александровны. Дописав до 1967 г. моя мама подустала заниматься мемуарами.
  Странными мне кажутся воспоминания о моих первых днях в школе, в интернате г. Красный Луч, Луганской обл. на Украине, как буд-то во сне или не в настоящей школе. Но опишу еще дошкольные события. Когда Тома в свои 7 лет уехала в Красный Луч, учиться в Краснолучском интернате, я осталась в совхозе Степной под поселком Петровским, Луганской обл., Украина, по прежнему жить с бабушкой Настей. Это совхоз Степной ближе к Штеровке, а то ведь недалеко к востоку есть и второй насленный пиюункт Степной. Тома проучилась два года в интернате, а для меня эти два года пролетели быстро, хотя может и несколько одиноко. По сути, Тома приезжала почти на каждый выходной, с мамой, на каникулах тоже была с нами, с бабушкой, ну и конечно летом. Точно так же на каникулах с нами и бабушкой был Славик, который на 10 лет меня старше. Но он в основном проводил время с мальчишками, либо возился с радио, которое вечно ломалось. Еще Славик помогал бабушке с огородом, носить воду, копал ей туалет. Однажды он, копая землю глубоко для туалета уличного, нашел пули и немецкую простреленную каску. Он решил эту каску повесить на наше огородное чучело, ну для юмора, но бабушка спохватилась, сказала убрать, потому что люди не так поймут. Люди в 1960-х годах помнили войну очень живо, ненависть к немецим фашистам была глубокой, а у бабушки забор с одной стороны был до сих пор, с войны, покрыт ржавой колючей проволокой. Напротив нас жила бабушка Марина, она в войну, во время бомбардировки немецкими самолетами от ударной волны потеряла способность разговаривать, осталась немой до конца жизни. Она жила одна, а сын с женой и дочкой жил в Перми, в Российской ССР.
  Я не помню чтобы  я сама особенно увлекалась подружками в это время, хотя, помню как мы с Олей Бабаджан набирали воду в колодце, две маленькие шпингалетки, я смотрела вниз, и там было видно в темной воде звезды среди белого дня, колодец был глубокий. Оля вращала ручку колодца, опустила ведро, в него набралась вода, а опыт у нас был больше наблюдательный, мы знали, как это делают взрослые. Потом она с трудом тянула ведро вверх, но все же тянула, дети в селах все же растут крепкими, крутя металлическую ручку в виде перепдикулярно согнутой круглой металической балки. Я же стала помогать тянуть вверх саму цепь, на которой висело ведро с водой, а ведро было большое цинковое, пожухшее от времени, но чистое. Вот так, подражая моей бабушке, я подтягивала цепь, но зазевалась, и моя правая рука оказалась зажатой накрученной на толстое бревно над колодцем мокрой железной цепью. Это было больно и это продолжало тянуть мою руку и всю меня над отверстием колодца, каких-то пару секунд, но представить себя летящей в отверстие колодца мне не удалось избежать. Я закричала так, что Оля от страха выпустила ручку колодца, бревно быстро закрутилось в обратную сторону под весом ведра с водой, цепь издавала сильный брякающий шум, моя рука освободилась, а ведро вскоре с громким шлепком плюхнулось об воду на дне колодца. Краем глаза я заметила, что ручка колодца, крутясь с бешеной силой, обошла Олину голову. Я от страха происшедшего наверняка плакала, позже рассказала бабушке, и маме, когда она с Томой приехала на воскресенье (тогда ведь работали и учились шесть дней в неделю).
   А вообще-то у нас с Олей это было не первое из ряда вон выходящее происшествие, за которое почему-то всегда доставалось мне, по крайней мере так преподносили ситуацию Олины родители.
   В другое время мы сидели с Олей у ее ворот, у крайнего дома на противоположной стороне улицы, если идто налево. Мы уселись на телеге, мне пять лет, я сидела посредине, Оле 6,сидела слева от меня, Томе 7 лет.  Олин отец только что приехал на обед на этой же телеге. У них было 10 детей, так что ему возможно было лет 35-40. Три лошади были впряжены в телегу и стояли мордами к высоким воротам. Олин отец, крепкий полный дядя с темными волосами и усами строго настрого приказал нам за возжи не тянуть, а сам пошел в дом. Просто сидеть на телеге, на плохо обтесанной, старой деревянной лавочке-перегородке со следами соломы, глядя на лошадиные зады было скучно и мы потихоньку-полегоньку стали подергивать темные кожаные возжи, это была интересная игра, воображение разыгрывалось, хотелось посильнее дернуть и дергалось, казалось, что мы помчимся на тройке куда-то вдаль по степи, но вот лошади стали реагировать на возжи и пятиться, но места не было, морды к воротам, и они встали с громким ржанием на дыбы, вертя головами, разметывая по воздуху гривы, начался грохот телеги, ржание, бой копыт об ворота и сухой утоптанный суглинок, где кое где кучками росли низехонькие, как травка,  барашки, семена которых мы, дети, так любили есть, и в то же время к нам вылетел, как ветер, Олин отец, Бабаджан, весь взбудораженный. Он схватил лошадей под уздцы, что-то им крикнул, успокоил. На нас он наорал благим матом, было страшно, нажаловался на нас нашей бабушке. Нам с Томой приходилось перед бабушкой оправдываться всеми возможными способами. Бабушка Настя брала нашу сторону, потому что считала, что Олины родители должны были смотреть за детьми.
  Третий случай: в конце нашей широченной и единственной сельской улицы, по нашей стороне, жил Сашка, через дом, он был нашего возраста где-то, видимо ровесник Оли. Родители его было немецких кровей, вообще-то Степное называлось колонной, а вернее это была немецкая колония когда-то, где осели немцы, видимо  призванные на русские земли еще царицей. Жили немцы не только в Степной, но и в нескольких окружных селениях, как Штеровка, например. Тогда-то мы не знали, а по интернету я узнала, что из Штеровки немцев советских вывезли в ВОВ на Урал, и вот никто из них после войны в Штеровку не вернулся, им и там понравилось, такая версия. А там кто знает, что с ними стало.
   Вернемся к Сашке. Он с нами дружил, видимо за неиемнием такого уж большого количества мальчишек в Степном. Дело в том, что в селе не было школы, а дети все шли учиться в интернат в п. Петровском. Посему по селу бегали в основном дошколята, а школьники появлялись в выходной и во время каникул. Мы всегда искали приключений себе на голову. Кто-то сказал, скорее всего Оля, что у колхоза есть ледяная яма, где летом под соломой берегут лед, и он все лето не тает. Это было очень удивительно, нам очень хотелось убедиться, правда ли это. А дело было летом и мы решили к этой яме пробраться. Она была внутри небольшого домика с окнами, куда мы свободно вошли, разрыли солому и нашли такой желанный в летнюю жару лед. Мы его стали есть, как бы мороженое, а мороженого мы и в жизни не видели. Лед хрустел во рту так вкусно, было весело. На другой день к нам пришла разьяренная мама Саши, потому как мальчик простудил горло и у него была температура. Там было все, что может высказать сельская женщина односельчанке. Бабушка нам устроила допрос. В конце концов ее мнение было, что Сашу никто не заставлял есть лед, и она нам посоветовала с ним не дружить. И я думаю, так оно и получилось. Но помню, что иногда мы были в их доме, когда взрослые навещали друг друга может по каким делам. За стеной их дома мы с Томой, ну и Олей, куда ж без Оли, и возможно даже с Ирой, которая жила напротив, нашли забавную малюсенькую игрушку, кукольный утюжок размером с два сантиметра, начали рыться в земле у панелей дома, совсем немножко, нашли еще кое-какие безделушки детские. Показали бабушке. Она сказала, что во время войны люди эвакуировались, некоторые свои ценности закапывали, клады, так что может у них еще целый клад где-то закопан. От этого веяло мистикой и загадкой.