Долли

               
                рассказ
Появление  в  квартире  щенка  Николай  принял  в  штыки.  Во-первых, с  ним  как  всегда,  не  посоветовались.  А  ведь  не  грех  бы  и  заикнуться, хотя  бы  для    приличия – так,  мол, и  так, - а  не  завести  ли  нам  «ребеночка»?  Щенка  принесла  Наташка.
  - Заняться  тебе  нечем? К  экзаменам  вон,  готовиться  надо,- ворчал, пришедший с  работы  Николай, глядя  на  прибавившееся  семейство.
   - Я  буду  помогать – живо  вступилась  Валентина  - Гляди,  какая  она  хорошенькая!  Николай  взглянул  на  длинноносого, похожего  на  крысенка, щенка  подковылявшего, с  боку  на  бок, к  нему. Вдруг «хорошенькая»  присела  и  пописала – все  покатились  с  хохоту.
   - Какая  порода-то? – вопросил  глава  семейства.
   - Это «коляшка». Ну, помнишь  Лесси? – по  телеку  показывали,- наперебой  затарахтели  мать  с  дочерью.
   - Как  назвали-то? – с  напускной  строгостью  продолжал  Николай.
   - Долорен,  гордо  и  значительно  молвила  Наташка.
   - Чего  так  мудрено-то?  И  выкопала  же!
   - Ну, можно – Доля,  Долька – перебирала  дочь,  невольно  пророчествуя  судьбу  своей  подружки. На  том  и  порешили…  Наташа, вскоре  сдав  вступительные  экзамены,  поступила  в  институт, и  заботы  об  «игрушке» Доле  постепенно  перешли  на  мать.  Жалевшая  дочь,  она  привычно  вскакивала  с  постели  и  в  шесть, и  в  пять  утра,  при  первом  же  писке  щенка. Николай,  кажется, ревновал  Валентину  к  этому, невесть  откуда  свалившемуся, существу.
   - Не  было  печали – злился  он. – Вот и  тапки  уже  погрызла, и  обои по углам  и  понизу  напрочь  оборвала. Привычный  покой  был  нарушен. А жена, казалось, и  впрямь  дитя  завела – и сюсюкала  со  щенком, и  нацеловывала, и всякие  ласковые  слова  говорила.
  - Мне  бы  хоть  толику  этой  пылкости! – раздражался он, а Долька  меж  тем  подрастала, вытянулась  и  стала  угловатым, нескладным  «подростком» Она  уже  понимала  кое-какие  команды, но  дрессировать  ее  по-книжному, по  науке,-  было  недосуг, да  и  жалко было,- стала  она  любимицей семьи. Николай  с  Валентиной  стали  брать  ее  на  дачу. Появилось  у  Дольки  свое  хозяйство:  ошейники  и  поводки- повседневный  и  праздничный (плетеный  из  отбеленного  ремня с  бахромами),  таз  для  омовения  ног, кормушка, само  собой, и  именное  покрывальце,  которое  подстилали  ей на  заднее  сиденье  машины.
   - Ну, барыня  поехала -  говорили  вслед  бабушки  у  подъезда. Но  дачный  сезон  скоро  закончился- задождило   и  заненастилось. И  вот  тут  с  Долькой  стала  одна  морока. Длинноногая  и  длинношерстная, она  постоянно  по – уши  была  в  грязи. В  эмалированный- отведенный  для  нее  таз, она  уже  не  помещалась, и  приходилось  пялить  ее  в  ванную ( что стало  основной  обязанностью  Николая). Выпрыгнув  из  нее, она, игнорируя  приспособленную  под  полотенце  тряпку, лихо  отряхивалась  и  умиленно  поглядывала  на  хозяев.- Какая  же  я  молодец!- говорили  ее  глазки- миндалинки  и  болтающийся  хвост. С  морозами  вырос  у  Дольки  подшерсток – пух, и  стала  она  справнее, округлее. Длинная- черная  со  спины, с  белым  воротничком  и  грудкой – шерсть- блестела. Похорошела  Долька  и  заневестилась. Как  бы  осознавая  свою  красивость  и  неотразимость, походка  стала  у  нее  грациозной. Она  не  просто  трусила  рядом  с  хозяином – выгульщиком, она  выступала, подняв  голову,  вызывая восхищение  у  досужих  соседей  и  гордость  у  хозяев. Николай, изредка  выводивший  ее  гулять, ощутил  это  на  себе. Нет, она  и  впрямь  отличалась  от  своих  зачуханных  сородичей,  даже  одной  с  ней  породы. Он, никогда  не  подумавший  бы, что  и  собаки  бывают  разными  на  морду – лицо, начал  отмечать, что  их  Долька – самая  красивая!
   Однажды,  придя  с  работы  домой, он  застал  жену  и  дочь  в  слезах: дочь, ходившая  с  собакой  в  магазин, не  надела  на  нее  поводок, и  глупая еще  Долька  ломанулась  через  дорогу, и  благо  затормозившая  машина, ударила  ее  по  заднему  месту. Была  пятница, впереди  выходной, да  и  ветлечебниц  в  то  время  было- раз, два  и  обчелся, но  Валентина – женщина  пробивная, начав  с  подруг-собачниц  и  просто  подруг, подняла  всех  на  ноги. Потемну  уже,  пришла  женщина-врач  с  походным  чемоданчиком. Долька,  жалкая,  поскуливала, стоя  в  своем  углу,  рядом  с  кроватью  хозяйки. От  боли  и  долгого  стояния, ноги  у  нее  дрожали. Она  не  могла  лечь, а  тем  более  присесть  на  задние- травмированные.
   - У  нее, скорее  всего  трещинка  в  тазу, и  в  шоке  она – сказала   врач.- Сейчас  мы  тебе  поставим  укольчик  и  ты  ляжешь, отдохнешь. Хорошо, маленькая? Не  бойся, не  бойся. Папаша,- обратилась  она  к  Николаю,- Подержите  ей  мордочку. (Николай,  добрый  по  натуре  и  в  душе  сентиментальный, поспешил  исполнить  ее  просьбу.) Жалость  вдруг  охватила  его. Он  мысленно  отметил- Правда, как  дитя  свое  жаль!                Дня  три  еще  после  вызова  врача,  Николай  с  помощью  Валентины, ставил  Дольке  уколы. Вот  где  пригодились  его  решительность  и  основательность. – Раз  надо, значит  смогу. А  для  беззащитной  Дольки  он  бы  еще  и  не  то  сделал. Валентина  же, уговаривая  и  наглаживая  «дочу»,     (как  она  теперь  ее  называла), отворачивалась  при  виде шприца и только  охала. Поправилась  Долька, по людским понятиям, быстро. Она еще прихрамывала с  недельку и поскуливала, когда шла по ступеням лестницы,  но вскоре и это прошло. После травмы  Долька как-то  враз  повзрослела. Исчезла ее взбаломошность, игривость  и глупые выходки – прыгать ( такой     « кобыле») на грудь и лезть  целоваться.
    Прошла  зима. Прокатилась  весна с веселыми ручейками, капелью, прилетевшими  скворцами и вытянувшейся  помидорной рассадой на окошках. Вновь открылся дачный сезон. И вновь потянулись караваны легковушек с досками, разной рухлядью на багажниках, бренчащей посудой, постелью, с нетерпеливыми  земледельцами – к своим наделам, солнцу и бесконечным  хлопотам.                – Поосторожней с  Долькой – сказала  Валентина  Николаю, который пытался подсадить упирающуюся  собаку в машину.                – Какого  черта, запрыгнуть  не  может, как корова стала.                – Беременная  она, - мудро  поправила  Валентина.                – И когда только успели?- съязвил  Николай.- Захотят  рожают, нет – аборты  делают,- намекая на давний, но до сих  пор  горький  эпизод из  их  жизни.    Валентина  смолчала.
                2
    Июльским  вечером  Николая, возвращавшегося с работы, встретила на  лестничной площадке  племянница  Ленка. По  пути  к бабушке в деревню, она  остановилась у них  дня  на  три. Глаза у нее  были  по пятаку, и говорила  она  шепотом, взахлеб:
    - Дядя  Коля, подождите  немного, не  заходите,- Долька  рожает.
Тут  и  взрослому  впору  растеряться, а  Ленка - пятнадцатилетняя   девчонка, деловито  прошмыгнула  в  приоткрытую  дверь  и  загремела  ведром, -               Я  сейчас  приберу.  В  щель  двери  Николай  заметил  у  порога  такое, на  что  и  век  бы  не  смотреть. Но  минут  через  двадцать  племянница  позвала его.     – Заходите, только  осторожнее .                Дверь  и  не  открывалась – Долька  придавила  ее  своим  задом. Она  уже  облизывала  свое  потомство. Николай  машинально  пересчитал,                - Четверых  ощенила  сука,- мысленно  вспомнил  он  Есенина. Но  один  щенок  не  пищал  и  не  шевелился. – Мертвенький,- догадался  Николай.            А  Долька  продолжала  его  облизывать. По- темну  Николай  вынесет  щенка   за  гаражи  и  закопает, а сейчас  отметил  чистоплотность  собаки – не  стала  она  щениться  в  своем  углу- в детской  комнате  Наташи, а  пришла к  входным  дверям – на  постеленную  здесь  клеенку…
   Долькино  потомство, как  только  оно  стало  чрезмерно  донимать  роженицу,  Наташа  определила  быстро – отдала  в  хорошие  руки,  одного  даже  продала.  Всю  оставшуюся  жизнь  Долька  не  рожала – хватило, видно, и  одного  раза. Чего  плодить  нищету, ( как  говорится). Да  и  условий собачьих  никаких.                – Современная  собака – вся  в  хозяев,- итожил  Николай.
                3
    Минуло  шесть  лет. Отсчет  времени  вел  теперь  Николай  со  смерти  матери. За  эти  годы  ушли  из  жизни  один  за  другим: старший  зять,  тесть, тетка  и  племянница.  Но  беда  не  ходит  одна.  Следующей  стала  его  Валентина. Скрутило  ее  враз  и  опомниться  не  успели.  Осиротел  дом.    Наташа  к  тому  времени  давно  жила  отдельно  и  лишь  Долька,  олицетворение  прошлой, и  такой  счастливой, оказывается, жизни была рядом.
                … Лишь  ты  меня, как  друга  понимала,
                Ждала  в  рассвет  и  на  закате  дня,
                И  в  горький  час  тогда  не  осуждала,
                Что  было  мне  совсем  не  до  тебя…
   - посвятит  ей  строки  Николай. Как  же  набегался  он  за  время  скитаний  жены  по  больницам!  Дежурил  у  больной  и  спешил  утром, до  работы, домой,  чтобы  накормить  и  вывести  собаку, а  вечером – обратным кругом. Долька, казалось,  все  понимала.  Она  клала  сидящему  Николаю  голову  на  колени  и  молча  глядела  на  него, или, прикрывая  глаза, предавалась  собачьим  воспоминаниям.  Она  не  скулила  и  не  металась – она  страдала  своим  добрым  сердцем.
                Прости, дай  лапу  верная  подруга,
                Ну, не  ворчи,  не  сетуй  на  судьбу,
                А  если  и  тебе  придется  туго –
                Тогда  повоем  вместе  на  Луну.
   -  заканчивалось  стихотворение  о  Дольке.
                4
   В  ту  зиму  перестроечные  пацаны,  дорвавшись  до  вольной  импортной    пиротехники, начали  стрелять  еще  до  снега. Как  же  панически  боялась  Долька  этих  выстрелов!  Она  прижимала  уши, ноги  у  нее  подгибались  и     она  бежала,  сломя  голову  прочь,  от  этих  ужасных  хлопков  и  канонады.  Но  нигде  не  было  спасенья. Выгулка  собаки  превратилась  в  пытку. Опаздывавший  на  работу, Николай  психовал, ругал  и  уговаривал  Дольку,  но  та,  так  ничего  и  не  сделав,  бежала  домой. Вечером  повторялось  то  же  самое.  Беда  и  только.                – Мне  что, делать больше нечего, как голодным с тобой болтаться? -  вопрошал  он  собаку. – Ноги  уже отваливаются, замерзли,- невольно думалось – Я то  хоть  в  ботинках, а она, бедная, босиком  по  снегу.                Дома  Николай  выковыривал  ей  меж  пальцев обледенелый снег, внушал  нравоучения. Долька  молчала, соглашалась видно, но иногда и взлаивала,-    Не  прав  мол,  «Борис».                Только к весне « боеприпасы»  у  праздношатающихся  балбесов  стали  заканчиваться.
   - Вот  перестроились, мать  вашу… ругался  Николай. – Ни  игр  никаких  для  них  нет,  ничего.  Катались  бы на  лыжах, коньках, в  футбол- хоккей  играли  бы,- досадовал  он.- Ходят  ватагами, пакостят, ругаются,  курят, никого  не  стесняясь. И  куда  родители- то  смотрят?  Смотрят  они – продолжал  он  диалог  с  собакой,- Вон, дед- фронтовик  схватил  одного  за  ухо – ветку  у  березки  рукотворной  обломившего  в наглую, так   мамашка   выбежала  и  так  деда  отлаяла, благо, что  не  побила. Вот  перестроились…
   Весна  пролетела  стремительно. Почерневший ,  грязный  снег  оставался  лишь  край  обочин, да  в  тени  деревьев и  кустарников. Солнышко пригревало. Заметил  Николай  и  птиц  прилетевших.
   - Жизнь  продолжается.  Скоро  на дачу  поедем – вздохнул  он, обращаясь  к  Дольке. Но  она  вдруг  загрустила.  Аппетит  у  нее  пропал. Нос  был  теплым. – Заболела,- захолонуло  на  душе  у  Николая. Он  стал  лечить  Дольку  привычным  набором  таблеток,  пряча  их  в  кусочки  колбасы, но  она  все  выплевывала.
   - Туго  дело, всполошился  Николай  и  повез  ее в  ближайшую  ветлечебницу, благо  развелось  их  теперь, как  и  новоявленных  демократов.
   - Наверно,  чумка  у  нее,- определила  тетка- докторша  и  стала  пичкать  собаку  какими-то  дорогими  лекарствами. Но  проку  от  уколов  было  мало. Долька  почти  не  ела, даже  после  длительных   уговоров  и  продолжала  хандрить. А  в  одну  из  тревожных, обычных  теперь  для  него  ночей, Долька  приснилась  ему. Слышит – воет  она, да  жутко  так!  Выскочил  он  к  ней  в  коридор, а  она  воет  и  на  стену  лезет. Стоит  на  задних  лапах, как  человек, а  передние  на  обшитой  рейкой  стене – выше  люстры, что  над  головой  висит  и  черная  тень – двойник  отражается  на  белой  двери!  Мурашки  поползли  у  Николая. Проснулся  он  в  поту и  чувствует, что  сам  мычит  от  страха. Вскочил  Николай  и  к  Дольке. А  она  и  впрямь  скулит  жалобно  так!  Разревелся  он  от  бессилия, как  после  похорон  Валентины – от одиночества, жалости  к  собаке  и  себе  горемыке.               
                5
     Отпросившись  на  работе, сгонял  он  за  машиной  в  гараж  и  домой.               В  ветлечебнице  на  Чеглецова  долго  ждали  очереди. Там  было  много  пациентов – и маленьких, и солидных;  лохматых , и не очень, но  не  было  собаки  грустнее  Дольки. Лежа  на полу, она  безучастно  ждала. Судя  по  рассказам  Николая, смотрели  ее  хирурги – два  крепких, заботливых  мужчины. Они  связали  ноги  собаки, с  трудом  подняв  на  операционный  стол  и  попросили  Николая  подержать  ее, поуговаривать. После  осмотра и  ощупывания, доктор,  который  постарше, довольно  быстро  определил:                - Боюсь  хозяин  вас  огорчить – плохой у  нее диагноз – опухоль.                – А  говорили  чумка, чумка!- оборвалось  у  Николая.                Узнав  чем  лечили  собаку, доктор  только  развел  руками,                - Совсем  не  надо  бы  это  лекарство. А  вам  нужна  операция. Операция  сложная.   На  вопрос  Николая, он  назвал  сумму. – А  пока  рекомендую- это  и  это. И  ванночки  ей  поделайте  в  слабой  марганцовочке.               
     Вечером, поставив  машину  в  гараж,  Николай  начал  лечить  Дольку.          Напуганный, он  все  делал  в  точности,  как  велел  доктор. И  когда  стал  поливать  собачью  холку  раствором  марганцовки, он  почувствовал, что  волосы  у  него  поднимаются, а руки  задрожали, едва  не  выронив  банку.- Из  Дольки, его  любимой  Дольки,  сквозь  густую  шерсть, поползли  белые  черви. Он  увидел  страшные  свищи. Черви  ползли  изнутри  собаки – из  той  самой  опухоли. Николай  замычал, заревел  белугой, закачал  головой, но  продолжал  лить  и  лить  эту  красную  воду, чтобы  извести  этих  гадов, осознавая, что  наверное, уже  поздно.                – Как  же  врач – то  не  заметил?- всхлипывая, сетовал  Николай, или  не  стал   пугать  меня?
    Едва  обтерев  Дольку  и  обработав  раны, он  позвонил  в  ветлечебницу. Доктор  был  еще  там. Он  дежурил. Николай  сбивчиво  объяснил, что и как.
   - Надо  смотреть, надо  смотреть,- но когда  до  него  дошел  смысл  сказанного, он  вдруг  замолчал.
   - Да, тяжелый  случай,  тяжелый  случай,- бубнил  он.
   - Что  мне  делать?!  Что  делать? – заорал  Николай. После паузы доктор изрек: - К  великому  сожалению, да, да, сожалению – придется  собачку усыпить.
   -Усыпить, усыпить – зазвенело  в  ушах  Николая. Он  медленно  положил  трубку  и  зарыдал, облокотившись, и уронив  голову  тут же на тумбочку  с  телефоном…
      Хоронили  Долю- Дольку  на  другой  день, завернув в ее- машинное – выездное  покрывальце. Пережила  Долька  хозяйку  на  десять  месяцев, повторив  диагноз и  испытав  те же  ужасы  расставания  с  жизнью в этом  прекрасном  и  безжалостном  мире.               
     И  долго  еще  мучали  Николая  ночные  кошмары и  до  сих  пор  мучает  угрызение  совести,- что  загубил  он  собаку – последнюю  ниточку, связывающую  его  с  прошлой, такой  счастливой  жизнью!