Такая она, чукотская тундра

Такая она, чукотская тундра
Новелла

   Конечно, сейчас до каждого чукотского села, до каждого стойбища, в глубинную тундру легче попасть вертолетом или самолетом. Поездка на собачьих упряжках теперь считается экзотикой, а ведь давно ли было, что от Анюйска до Омолона, например, добирались именно на упряжках, как сказывают еще старожилы, на шестую ночевку.
   В настоящее время тоже можно ездить на собачьих упряжках, но это будет стоить дороже, чем вертолетом. Однако на собачках интереснее: дольше побудешь в дороге, больше увидишь, ближе познакомишься с людьми, лучше узнаешь тундру, да и экзотическую поездку запомнишь на всю жизнь.
   …Трусит упряжка по снежному полю, прыгает нарта с заструга на заструг. У собак ровный ход. Лишь изредка, следуя примеру вожака, они на доли секунды оглянутся на каюра, мол, доволен ли хозяин их работой, и снова мордой к встречному ветру.
   В тундре нет верстовых столбов, расстояния принимаются на веру. Сомневаешься – попробуй, измерь, может, точнее будет. Старожилы – те привыкли. Скажут им: «На третью ночь приедем в бригаду», значит, так и есть – двести километров. Не ошибёшься.
   Петляет упряжка между сопками, мчит нарта по-над речной лентой или пошла к бесконечному горизонту на равнине – не бойся заблудиться, каюр знает дорогу. По только одному ему известным приметам направляет он четвероногих работяг: «Кхэ!Кхэ!» или наоборот «Хак! Хак!»…
   К концу пути, конечно, собаки сдают.
   Но вот с пригорка далеко впереди показалась одинокая яранга. Первыми ее видят вожаки. Их двое. Как по команде, они резко натягивают потяг. Словно только и ждали этого сигнала остальные десять встревоженных собратьев. Собачий инстинкт подсказывает, что скоро будет отдых, и им дадут корм. До стойбища, может быть, еще два, три, пять километров. Но рвут они этот последний этап во весь дух. И откуда у них берется сила, и что питает почти обессилевших животных?
   Трудно остановить их в это время, и каюр не пытается. Он лишь смотрит, чтобы при резком толчке не перевернулась нарта. А пассажир? Он предоставлен самому себе: «Гляди в оба, держись, как умеешь».
   Достигли собаки заветной финишной черты, разлеглись плашмя и наблюдают искоса за хозяином.
   Вот здесь, где стоит одиноко пастушеская яранга, и есть тундра, манящая к себе за сотни верст.
   Тундра!.. Чукотская тундра...
   Это - белый песец и красная лиса, рыжая евражка и быстроногий заяц, любопытная куропатка и стройный горностай, бурый косолапый и серый волк, когтистая росомаха, единственный в своем роде зверь, на мех которого не садится иней, и американская норка, прижившаяся ондатра и русский соболь, попрыгунья-белка и...
   Но север ассоциируется с оленями.
   И чукотская тундра без этих красавцев - не тундра. Олени - ее золото, ее клад. Много таких стад - кладов. И в каждом из них, как правило, не меньше тысячи голов. Полторы тысячи. Даже по три тысячи! И один над ними хозяин - пастух, оленевод, Человек. Они - для него.
   Такая вот она, чукотская тундра с земли.
   Но ее не окинуть взглядом. Даже с борта самолета. Долгой-долгой зимой покрыта снежным саваном, а за остальные три месяца, включающую в себя весну, лето и осень, она едва-едва успевает принарядиться.
   Чукотская тундра - она широка, но не безбрежна, обманчиво пустынна, но не безмолвна, гостеприимна, хотя и скрытна.
   Но она снимает с себя паранджу таинственности, если к ней поближе подойдешь. Если откроешь ей свои объятия. Если ты не гастролер. Если хочешь на самом деле познать ее, чукотскую тундру.