Прости меня, мама!

- Я не вернусь назад, мать, не жди!
- За что ты так со мною, сынок? Не говори таких страшных слов!- мать горько плакала, прижимая огромный платок к глазам. Сердце её сжималось в мёртвый комок, горло перехватывал спазм от невысказанных слов. Её сыночек, её единственный сын, её кровиночка, уходил от неё и говорил на прощание такие страшные слова! Что она сделала не так? Чем заслужила такое отношение к себе?


         А сын её стоял рядом и словно упивался горем матери. Мрачным взглядом окидывал он перрон, где плакали, смеялись, пели такие же, как он, призывники. И ещё их отцы, матери, их было много, и он наблюдал за ними. Рядом с ним плакала его родная мать, и он ничем не мог утешить её, даже и не старался. То, что он решил для себя заранее, было жестоко по отношению к ней: только накануне призыва он сообщил ей о том, что попросился в Афганистан.


 И сейчас думал, что поступил правильно, иначе плакать она начала бы сразу. А он не любил слёз. Прощание тяготило его всё  сильнее, и , когда раздалась команда «по вагонам!», с облегчением вздохнул. Неловко обнял мать, чмокнул её в макушку и побежал к вагону. Она рванулась за ним, но плотная толпа оттеснила её, и она так и осталась стоять, закаменев, на месте, прижимая к лицу насквозь промокший платок...


       После «учебки» Сергей Коноплянников был отправлен в Кабул с такими же, как он, добровольцами. Афганистан встретил нестерпимой жарой, горами, от вида которых захватывало дух, и неизвестностью. Прапорщик Лукашов, выдавая наставления и инструкции, вытирал закопчённой рукой пот с загорелого лица.


Пройдясь вдоль строя вновь прибывших, оглядев их с ног до головы цепким взглядом, громко произнёс:
- Так-с! Я понимаю, добровольно прибыли сюда? Если хотите подольше протянуть в этой жизни, выполняем правила. Значит, так, братки, правил немного, но выполнять их безоговорочно: горы эти не для любования, для нас они – как бельмо на глазу, поэтому не зевать, быть всегда начеку, с местными дел не иметь, попусту не высовываться и держать ухо востро всегда! Здесь вам не Союз! Понятно?


- Так точно!- ответили солдаты. В первый же день пребывания в Афганистане обгорели на солнце несколько новичков, двое получили тепловой удар. Жара стояла невыносимая – плюс  38 в тени. По поводу этих происшествий пришлось прапорщику проводить внеочередной инструктаж. К концу второй недели акклиматизация прошла более или менее успешно.


«Старики» поделились секретами выживания на чужой земле. Оказалось, что из обуви наиболее удобными оказались простые кроссовки, которые  для походов в  горы были просто незаменимы. И не только по причине жары ,удобства ходьбы по камням, но и по причине снижения травматизма при подрыве на мине.



    А о том, что здесь не Союз, убедиться пришлось довольно быстро: почти каждую ночь на передовую подкидывали трупы наших солдат, которых трудно было узнать: до того они были обезображены пытками. Белорус Витёк Конашевич, с которым Сергей сдружился ещё на учебной базе, в первый раз увидя такое, побелел и побежал прочь, его мутило. Постепенно привыкли и к этому, только крепче сжимали скулы, да руки тянулись к автомату: хотелось покрошить всю эту страну вместе с населением и стереть её с лица земли.


 
        Днём, патрулируя городские улицы, Сергей уже просто нутром чувствовал на своей спине взгляды местных: настороженно - внимательные женские, ненавидяще - острые стариковские и презрительно- любопытные детские. Что касается последних, то с этими следовало особо аккуратно себя держать в рамках спокойствия и предписания. Дети, в отличие от взрослых, были категорией населения, которая была совершенно отвязной: они сопровождали патруль практически везде, следуя по пятам, иногда прячась за каменные ограды и завалы. Выждав момент, когда солдаты поворачивались к ним спиной, бросались камнями и плевались, крича непонятные ругательства на своём языке.


 И на всё это требовались выдержка и спокойствие, как требовал прапорщик Лукашов, дабы избежать ненужных инцидентов. Это и было самое трудное – выдержка и спокойствие. Однажды Сашок Бережков, самый спокойный и выдержанный, добрейший Сашок Бережков, не удержался и полоснул из автомата очередью под ноги швыряющих камни мальчишек. И, хотя никто не пострадал, не считая порезов от осколков камней, Сашка отправили в дисбат, остальным сделали внушение, «промыли мозги».



      Колонна с топливом, которую им поручили охранять, должна была отправиться в путь рано утром, когда не было такой изнуряющей жары, да и путь предстоял неблизкий. Прапорщик Лукашов снова провёл свой знаменитый инструктаж о бдительности, но о ней теперь и так уже все знали: за время службы поняли, что чужая страна ротозеев не любит. Выжженные солнцем  окрестности производили неприятное впечатление, почему-то вспоминались российские прохладные берёзовые рощи и зелёная трава.


 Мерно покачиваясь на боку БТРа Сергей  и Виктор тихо подрёмывали по очереди. Прошло совсем немного времени, как они отъехали от базы, а казалось, что время движется очень быстро: уже всходило солнце и начиналась снова эта невыносимая жара и духота. «Зелёнку» проскочили благополучно, но впереди было Панджшерское ущелье, где могла поджидать засада. На обочине дороги стояло несколько подбитых наших машин, некоторые сгорели дотла, и теперь высились кучей горелого металла и создавали и без того удручающее впечатление среди этой жуткой пустыни.



- Ужас!- Витька поёжился, указывая Сергею на разбитый БМП,- представляешь, вот так ехал-ехал, а потом…
- Да ладно тебе,- Сергею стало неприятно от этих слов и лёгкий холодок пробежал между лопаток.- Не думай о плохом, всё нормально, доедем!

       Но слова друга засели в мозгу неприятным ощущением опасности, о которой он раньше не думал. Сон сняло, как рукой, глаза стали более детально и цепко окидывать горизонт и ближайшую местность.


       Откуда ударили орудия по колонне и застрочили автоматы, сразу Сергей не понял, хотя смотрел во все глаза на скалы ущелья. Головной бронетранспортёр наскочил на заложенный фугас и перегородил дорогу – излюбленный приём боя душманов. Остальные машины попытались повернуть назад, но задний танк сопровождения вертелся на месте, дымя - его подбили сразу же, преграждая отступление назад. Но это было только начало.


 Загорелся один бензовоз, потом второй, третий, были подбиты БТРы в середине колонны. Отступать было некуда…


       Сергей схватил оглушённого Витьку за лямки «броника», и  кубарем слетев с брони, они бросились на землю и прижались к ней, пытаясь сообразить, что надо делать. Впервые попав  в такую передрягу, они растерялись.  Сработал инстинкт самосохранения: укрыться от огня «духов» можно было только под скалами, нависающими над дорогой. Стреляли, казалось, со всех сторон.


  То тут, то там вспыхивали машины и горели, словно факелы, везде раздавались крики, стоны раненых, сумасшедшая стрельба и отборный русский мат живых пока ещё солдат. Знойный афганский воздух был смешан с запахом солярки, горящей техники и человеческих тел. Если существует ад на земле, то этот ад был сейчас здесь, в этом ущелье.


       - Серёга,-прошептал Витька,- нас сейчас здесь, как кур перебьют! Мы у них, как на ладони все!
-Не дрейфь, братишка, прорвёмся! –на самом деле Сергею было очень страшно, но не хотелось показать другу, что он тоже боится.- Бери автомат, будем отбиваться, как все!


       Автомат пригодился почти сразу: прямо на них было нацелено дуло пулемёта с верхнего уступа на той стороне дороги. Первым выстрелил Виктор, и первый душман покатился вниз вместе с оружием. Нужно было снова менять позицию, и они бросились за ближайшую скалу. Вслед им грянул залп из гранатомёта. Сергей не сразу понял, что Витьку ранило. Они залегли за большим камнем и начали стрелять по движущимся целям.


-Серый, стреляй прицельно, у нас не так много патронов, а их много. Кажется, меня зацепило.
Витька выглядел неважно, рана была страшная: из перебитой ноги текла кровь, пропитывая штанину насквозь. Сергей снял жгут с приклада автомата и наложил выше раны, оторвал рукав от «афганки», разорвал его на ленты и перевязал друга.
- Держись, дружок, нам скоро помогут, должны же были вызвать вертолёты!
- Сдаётся мне, что некому их вызывать. Если только услышат, что бой идёт в ущелье, то, может, и помогут. Только некому будет к тому времени помогать.


        Картина в самом деле была страшная: всё горело, взрывалось, плавилось, и силы были уже не равны. Бой длился около часа, а потом выстрелы постепенно стали стихать, наступила передышка.
- Не нравится мне всё это,- бледными губами прошептал Виктор,- затишье перед бурей бывает. Сейчас пойдут зачищать остатки.


-Ты лежи здесь, я сползаю за оружием. Может, патроны найду, наши на исходе.
Сергей выполз из-за камня, и неподалёку увидел четверых душманов, которые рассматривали что-то возле подбитого БТРа. Дав очередь из автомата, он бросился к убитым, чтобы собрать оружие. Витька прикрывал его огнём, но патроны были на исходе, это чувствовалось по коротким очередям. Вернувшись обратно, Сергей усадил Виктора спиной к камню и подал фляжку с водой.

 Тот отвёл его руку:
- Себе оставь. Ты должен выжить, а мне не уйти отсюда. Иди к нашим, я тебя прикрою! Только расскажешь дома моим, как я погиб.
- Ну уж, нет! Я тебя здесь не брошу! Если выберемся, то вместе, а если не выберемся – тоже вместе.


Он снял с себя бронежилет, отложил его в сторону и сел рядом с Виктором, откинувшись на камень.
- Бери вот этот автомат и ложись здесь, у камня, а я в обратную сторону буду смотреть, чтоб не застали врасплох,- сказал Сергей,- а сейчас немного посидим спокойно, отдохнём.


        «Духи» начали стрельбу через десять минут. Спровоцировали новую атаку выстрелы из-под камней в ста метрах от друзей: там был ещё кто-то живой и отстреливался. Впрочем, недолго: туда послали снаряд, и всё стихло навсегда.
- Всё, мы остались одни, кажется,- выдохнул Виктор,- сними с меня эту могильную плиту, не могу больше, тяжело,- попросил он Сергея.


Сергей расстегнул бронежилет товарища, и тут увидел ещё одну рану, чуть пониже «броника», в районе печени.
- Что ж ты молчишь, что в тебя дважды попали? Идиот! Уже давно перевязал бы!- ругаясь, Сергей оторвал второй рукав и снова перевязал друга. Рана была не очень хорошая, он это сразу понял. Витька потерял много крови, и выглядел очень и очень бледно.


- Ты уходи,- снова сказал он Сергею,- мне всё равно не дойти, я прикрою. Один хотя бы из нас должен выжить, чтобы потом рассказать, как всё было.
- Молчи, дурак! Чего тут рассказывать, и так всё видно без слов!


        Они снова отстреливались около часа, а потом отдыхали короткое время, пока «духи» сжимали кольцо, передвигаясь короткими перебежками. Сергей вглядывался в движущиеся тени и иногда стрелял прицельно. В какой-то момент он посмотрел на Витьку и увидел, что тот спит, склонив голову на грудь. Он подполз к нему и легонько тронул за плечо:


- Давай попрощаемся. Скоро конец нам, а помощи нет ниоткуда.
Виктор молчал. Сергей поднял его голову и увидел застывшие серые глаза друга. Застывшие навсегда.
- Эх, ты! Друг называется! Бросил меня тут одного. Прости меня, что не уберёг! И за то прости, что сейчас со мной  вместе ещё раз умрёшь.
Грязной ладонью он закрыл Витькины глаза и сел рядом. Спокойно приготовил две неприкосновенные гранаты.
 

       Закрыл глаза и представил себя дома, у матери.  Их небольшая квартирка светилась чистотой и уютом, а счастья в ней не было. Это он думал тогда. А сейчас он понял, что это и было самое настоящее счастье! Счастье - приходить в эту квартирку, счастье – что рядом мама. Мама… как же обидел он её, уходя,  не попрощавшись толком, по-человечески. Эта боль в её глазах останется с ним навсегда. Она была единственным человеком, который любил его просто так, только за то, что он её сын.


Картины прошлой жизни возникали одна за другой. Память услужливо выуживала где-то из-под сознания всё новые и новые моменты их жизни. Вспомнилось, что после того, как ушёл от них отец, Сергей винил в этом только мать. Ему казалось, что именно она виновата в том, что его ухоженный, стильный отец бросил семью ради другой женщины, более интересной и красивой, чем его бывшая жена.


 Однажды он бросил матери  в лицо фразу о том, что нужно было следить за собой и любить своего мужа. От этих слов она как-то съёжилась виновато, но ничего не ответила. Теперь-то он понимал, что всю свою зарплату и все приработки она тратила только на них, на сына и мужа. Она покупала им вещи, каких не могла позволить себе в целях экономии семейного бюджета. Она всегда работала, даже в отпусках, поэтому они никогда не голодали и ни в чём практически не нуждались. Откуда это всё бралось, никто никогда не задумывался.


  Сергей думал, что всё зарабатывал отец, а потом оказалось, что отцовской зарплаты хватало только на оплату коммунальных услуг да на один поход в ресторан, куда он регулярно наведывался со своими коллегами-артистами из местного театра.
        Ни с того ни с сего вспомнились руки матери: обычные маленькие женские руки, немного шершавые от воды и ветра, короткие ногти без маникюра… И такое на него накатило!


    Сергею вдруг захотелось написать матери письмо. Он чувствовал, что времени у него совсем немного на это, поэтому хотелось сказать какие-то самые главные и нужные слова. Он достал из нагрудного кармана блокнот и ручку. Нужные и важные слова казались сейчас  совсем не теми словами, которые он хотел сказать своей матери перед смертью. Несколько раз начинал писать, и рвал, рвал, не дописав.


        Он заметил, что «духи» обложили его со всех сторон в плотное кольцо, откуда  выбраться уже невозможно. Черкнув несколько слов на бумажке, отложил блокнот в сторону, вставил последний рожок в автомат и пристроил на камень.
- Всё, Витёк,- сказал он мёртвому другу,- живым я им не дамся!
- Шурави, сдавайс!- кричали на ломаном русском из-за камней.


- А вот вам!- он показал жест из-за камня. Но стрелять не стали в ответ. «Решили взять живым! Фигу вам!»- злорадно подумал он. Подпустив «духов» поближе, расстрелял последние патроны и снял чеки с двух гранат…


       Прибывшая через полчаса подмога никого в живых не нашла. Им пришлось собирать погибших и уцелевшее оружие. За одним из больших камней солдаты нашли двоих своих и около десятка «духов», размётанных взрывом гранаты. Присев на корточки рядом с одним из наших, седой капитан увидел в его кулаке зажатый листочек бумаги, обгоревший с краю.


 С трудом разжав мёртвую руку, он развернул этот листок, весь пропитанный кровью и прочёл то, что было там написано. Он долго сидел на камне, откуда забрали погибших, читал эту записку, и скупые мужские слёзы текли по его обожжённому афганским солнцем лицу.


       … Груз-200 прибыл в Союз в начале июня месяца. Среди встречавших на аэродроме зачем-то  было высокое начальство. Все сняли фуражки перед выносом «цинка». Отсюда   погибших переправляли по месту жительства их родных в разные города и веси большой страны, отправившей их совсем недавно на выполнение интернационального долга.


       Вместе с телом сына матери Сергея Коноплянникова передали посмертную награду и его личные вещи. Их было немного, все они уместились в коробке из-под бумаги. Разбирая эту коробку, на самом дне ее мать нашла смятую, обгоревшую записку с бурыми пятнами. Было в этой записке всего три слова: «Прости меня, мама!»


       И это было последнее его сыновнее прощание, и последнее её материнское прощение…



P.S. Все события и имена персонажей являются вымышленными, любые совпадения случайны.