Крен Свадьбы и разводы. Часть 3
Или, вот еще. Что-то год не задался. По математике так вообще светил двояк, правда, только за последнюю четверть. И не понимал что-то ничего, ну хоть тресни. И каждый приход на урок алгебры, как на голгофу. И вот Валентина Трофимовна оставила тебя на лето. На ещё одну, пятую, дополнительную четверть. С такими же незадачливыми со всей параллели. Дни идут за днями, а тебе всё непонятно и непонятно. И вдруг, в какой-то дождливый день, глядишь, сидя в классе, как по стеклу стекают капли, и приходит озарение, ты чувствуешь, что сможешь решить любое выражение, любую задачу. И решаешь, одну, вторую… И ясно тебе, как божий день, что ты уже никогда не забудешь как это делается. Трояк в дневнике не расстраивает, впереди два месяца лета почти, и еще столько лет в школе, и ты всё исправишь, всё успеешь, потому что знаешь, какая это радость понять.
Или, тебе дарят железную дорогу. В советское-то время, в нашей глуши. В огромной плоской коробке.
Или, лежишь на вершине зеленой горы, смотришь в небо. А там, высоко, меняют свои очертания облака, словно огромные шарики мороженного. А иногда белое облачко растворяется в синеве совсем, начисто, волшебным образом. И так приятно наблюдать за этим, словно уловил какую-то тайну. Не понимаешь, но чувствуешь – мир-то создан для тебя.
Или, лежишь после операции на кровати без подушки, голова на коричневой такой резиной пахнущей клеёнке. Лежишь и тихо умираешь, потому что из твоей головы вытекает кровь, прямо из горла через рот, много крови, потому что ты уже в луже липкой лежишь. А говорить нет сил. Потому что нос, кажется, распух на пол лица. Но кто-то замечает, что ты уже наполовину ангел и зовет медсестру. И в процедурной тебе делают что-то загадочное, вроде «задней тампонады носа», ты плохо понимаешь, потому что даже орать от боли не можешь, по два метра марли вталкивают в каждую дырочку в носу. А ощущение выигрыша возникает через недели две, когда понимаешь, что остался жив и больше таких страшных перевязок не будет.
Ощущение этой невероятной удачи относительно. Я понимаю. Смотрю на Ирину и не верю. Как она могла выбрать меня? За несколько часов. Меня вот такого. Не Аполлона Бельведерского. И на самом деле, выбор-то ее окончательный состоялся не там, на свадьбе, когда мы танцевали, а я был одет во все лучшее, а вот здесь в моей небогатой квартире, когда я стою перед ней голый, волосы рассыпались по плечам.
И поначалу-то мы ко мне пришли не они. За нами увязались и свидетели, и фотограф, и еще какие-то гости. Так что на кухне у меня быстро накрыли стол, и скоро квартира напоминала декорации к фильму про алкоголика со стажем. Напитки и закуску захватили со свадебного стола. И пока там на кухне курили (о боже, что скажет мама, когда вернётся, она не выносит запаха табака) и вели задушевные пьяные полуночные разговоры, мы с Ириной объяснялись в моей комнате. И ведь видела она, что за душой у меня только эта душа и есть, и более ничего. Ни карьерного роста, ни экономических горизонтов. А ее муж в какой-то там перспективной партии, которую Москва финансирует щедро, у него свой какой-то мутный, но бизнес, и ребенок у них общий, и вообще, все удобства и возможности в наличии. Зачем же она вот здесь и сейчас выбирает меня? Зачем она выбирает проблемы и мытарства?
А самое главное я чувствовал, что она не врёт. Ну, хоть убейте, но я умирать буду, скажу, что она тогда не врала. Не может человек так улыбаться, так смотреть, так прижимать мою бедовую голову к своей груди. А главное, опять же – зачем?
Но, если все это всерьез, если эта краса небесная выбрала меня, я увидел в ней то, что искал тридцать лет, если ее внешность ее манера говорить, двигаться, ее откровенность снились мне и грезились, должен ли я бежать от нее и от себя, должен ли рассуждать, о том, как это аморально с замужней-то женщиной, после нескольких-то часов знакомства?
Она еще может меня оттолкнуть, остановить. Это не сложно. Я послушный. Я понятливый. Я весь принадлежу ей. И она должна это чувствовать. А если не чувствует, то это прямо таки всемирная какая-то катастрофа. Но она чувствует. Она принимает и губы мои и руки. И делает она всё так, как я люблю, и даже если я не знал, что это люблю именно так, то теперь я знаю, что люблю это делают именно так, благодаря моей женщине.
А дальше я делаю то, что никогда ни до, ни после не делал: я выпроваживаю гостей. Мне всё равно, что они обо мне подумают, что расскажут её мужу. Что-то объясняю про роковую встречу, про внезапные повороты судьбы. Читаю скепсис в глазах. Но гости уходят. Мы одни.
-Я буду с тобой, обязательно буду, но не сегодня.
-Почему?
-У меня месячные.
Что-то у меня такое в лице, наверное, было. Нет, не вызывающее жалость, не просьба, не мольба, а что-то такое еще фундаментальнее и глубже, перед чем естественная природа тела - более простой и лёгкий уровень бытия.
Как вам объяснить, в тот момент мне было все равно: женщина она или я, а я мужчина, или наоборот, пьян я, или трезв, убьет нас завтра ревнивый муж, или все спустит на тормозах. Мне нужна она. До хруста сухожилий. Она, со всеми своими мыслями, чувствами, красотой и безобразием, внутренностями, кишками и кровью, если хотите. Я хотел в ней всё, её всю до мельчайших подробностей, с жадностью зверя и человека, инстинкта и интеллекта, исследовать, съесть, покорить, открыть, взять, овладеть, проникнуть, взорвать, создать, вобрать в себя, поглотить и наполнить собой, и всё одновременно. Лучше не объясню, простите.
Но Ирина поняла.
-Я в ванную.
А я сел на полу в коридоре. Ноги подкашивались. Я все понимаю. Сегодня я чуть не погиб. Алкоголь. Романтика чужой свадьбы. Но всё же, поверьте, Ирина была сама по себе красива. Что описывать глаза и губы, завитки волос и длину кистей, это был цельный образ. И от мысли, что эта девушка будет со мной, сердце падало вниз, как во время турбулентности в самолете. И хотелось молиться, плакать, смеяться, ползти, бежать и танцевать – всё и сразу. Да, я и не испытывал такого никогда, а если испытывал, то давно забыл.
И я не знал, что с этим делать. Я словно выиграл в лотерею огромный приз, но теперь за мной охотится мафия и шансы выжить у меня минимальные. Но расстаться с призом означало расстаться с собой. Тогда зачем вся эта жизнь? И весь этот гормональный коктейль в крови и бомба в голове?
А потом она открыла дверь. А я встал, держась за стену, как больной и умирающий. Но уже через минуту, полный энергии, одержимый, живой, держал в руках драгоценное существо, с которым без устали, но безуспешно, пытался стать одним целым.
Холодный осенний рассвет сочился сквозь шторы. По квартире прошел Мамай, танцуя лезгинку с Аттилой. Казанова с Дон Жуаном весь остаток ночи курили на кухне в форточку, гася бесчисленные окурки в бокале красного.
Никакого чувства вины. Опустошенность и счастье. Ощущение своей правоты. Трезвость и опьянение вместе. Страх и смелость одинаковой глубины. Острое чувство голода и нежности. Бесконечная благодарность мирозданию и горечь от предчувствия бед, которые мы принесем своим близким.
-Я не хочу прятаться, - сказал я.
-Но, ямогу всё уладить. Будто ничего и не было, - сказала она.
-Ты не можешь так говорить, если чувствуешь то же, что я. Мы не будем прятаться и врать. Мы пойдем к нему, к твоему мужу, и все расскажем. Человек же он, в конце концов, должен же он понять, что так бывает.
-Ты его не знаешь. Он не поймет. Он другой. Он понимает расчёт, выгоду.
-Ну, разве выгодно иметь жену, которая ему изменила? Мы пойдем к нему и будем честными.
-Он нас убьёт.
Очень, очень не хотелось умирать. Особенно сейчас.
-А если не убьёт, то такую жизнь нам устроит, что мы сами захотим убежать друг от друга.
-Как же ты с ним жила?
-Поэтому и жила.
-Ну, что ж, значит такая наша судьба.
Я крутанул рулевое колесо. Я чувствовал тяжесть корабля судьбы. Сильный крен, крики команды. Волны хлестали через борт. Но это ощущение, когда ты сам держишь свою судьбу в своих руках, его ни с чем не сравнить, оно стоит того, чтобы попробовать.
© Сергей Решетнев
Свидетельство о публикации №219021801189